Брюс Ли

(7 ноября 1940 года – 20 июля 1973 года)

И до, и после Брюса Ли было много подлинных мастеров боевых искусств, выдающихся спортсменов и просто отважных людей, собственным примером убедивших мир в том, что возможности человека безграничны, а его пламенное стремление к необъятному имеет в основе вечное томление творческих натур по красоте, свободе и любви – наиболее ценным вещам для личности, которой отведено не так уж много времени, чтобы раскрыть себя, увидеть самому и показать другим, чем ты являешься. Потрясающее достижение Брюса Ли и его отличие как от мастеров единоборств, так и от киноактеров, состоит в том, что он на своем коротком пути к невероятному успеху никогда не подстраивался под мир, а заставлял мир подстроиться под себя и принять его целиком таким, каким он себя создал.

Не менее важным явилась способность и отвага Брюса, презрев все существующие до него классические боевые стили, создать новую философию и адаптировать конгломерат древних учений к современной жизни, не потеряв при этом главной сути – необходимости для каждого мыслящего существа совершенствовать собственную личность, кристаллизовать собственное «Я», чтобы, прежде всего, быть способным постигнуть бесконечность граней человеческого самовыражения.

Родившись в многодетной семье китайского оперного артиста в Гонконге, Брюс не получил в детстве даже того минимума, который должен получить каждый нормальный ребенок – любви и помощи. Очевидно, именно это отпечаталось на его характере на долгие годы в виде странной, почти звериной агрессивности. Если мать еще пыталась уделять сыну крохи внимания, то с отцом у него не существовало вообще никаких отношений. Поэтому не удивительно, что большую часть детства Брюс провел на улице, а первыми моральными принципами для мальчика стали ее законы. Единственным настоящим другом Брюса в семье была овчарка, спавшая под его кроватью. Похоже, что одинокие детские размышления сохранили в нем чувствительность и впечатлительность, не исчезнувшие даже во время пребывания на жестокой и не терпящей сентиментальности улице. Почитание грубой физической силы и абсолютной свободы улицей возводилось в культ, поэтому невысокий мальчишка, жаждавший прослыть непобедимым бойцом, часто ходил с синяками, а его родителей нередко посещала муниципальная полиция. Скорее всего, если бы Брюс так сильно не переживал поражения, его дождалась бы тюрьма. Но с самого детства им всегда руководила одержимость, почти маниакальная страсть, и желание побеждать очень скоро превратилось просто в навязчивую идею. Он без устали смотрел сериалы о боевых искусствах, тренировал свое тело и… продолжал участвовать в ужасно опасных уличных потасовках.

Кошмарные отношения с отцом сделали из юноши страстного честолюбца, и он жаждал доказать, что он на кое-что способен. Интересно, что с самого детства для него было характерно самоотречение: если Брюс за что-нибудь брался, то полностью отдавался этому делу, не считаясь с напряжением. Трудности лишь подзадоривали его. Улица сделала его неприхотливым, огрубевшим и взрывоопасным. Последнее было просто необходимо для получения непререкаемого авторитета в среде сверстников, что, впрочем, очень скоро Брюсу удалось, так как к тринадцати годам он умудрился даже организовать собственную банду.

Такие вещи, как воспитание и образование, напрочь отсутствовали в детстве и юности Брюса Ли, он часто прогуливал уроки и кое-как учился практически лишь благодаря тому, что запугивал одноклассников и заставлял их давать ему списывать и подсказывать. Еще не дав жизни собственной личности, он начал морально разлагаться. Хотя в детстве Ли снялся в нескольких фильмах и однажды даже заявил матери, что станет когда-нибудь знаменитым киноактером, это еще не означало какой-либо будущей ориентации. И все же один аспект не должен быть упущен при расшифровке брюсовского успеха: наличие ярко выраженного демонстративного темперамента в сочетании с элементами подлинной паранойи как нельзя лучше подходили для карьеры актера, способствовали его совершенствованию как мастера боевых искусств и сделали его упорство и настойчивость настолько действенными, что он успокаивался только тогда, когда сполна мог получить то, чего жаждал. Скорее всего, было тут и косвенное влияние отцовской профессии оперного артиста, так как актерские черты игрока проявились у Ли очень рано и способствовали тому, что он становился чувствительным игроком, так же легко проникающим в психологию врага на поединке, как и перевоплощающимся в различные роли на съемочной площадке. Перевоплощения вообще ему хорошо удавались с раннего детства, и вполне возможно, что первые кинопробы в совсем юном возрасте отложили на уровне подсознания роковой отпечаток, так отчаянно подталкивающий его к созданию кинофильмов. Не трудно представить, чем бы окончилась жизнь этого безрассудного юноши, жившего без видимой цели и без какой-либо устойчивой идеи, если бы не его внутренняя одержимость и проникновенная страсть.

Его полуосознанное движение к прообразу идеи началось в тринадцать лет, когда Брюс, подобно тысячам других сверстников, начал заниматься в секции китайской борьбы кунг-фу. Первоначально занятия целиком были посвящены одной маленькой, но необузданной страсти – стать самым сильным бойцом и суметь победить всех в уличной схватке. Возможно, Брюс, достигнув кое-каких результатов, бросил бы секцию, если бы учитель не заставил его посмотреть на вещи гораздо глубже, заглянуть в их суть сквозь увеличительные стекла микроскопа беспристрастного философа. С другой стороны, Брюс так увлекся одним из наиболее действенных и практических стилей кунгфу – вин-чунг, что по многу часов подряд занимался в зале и на улице искусством рукопашного боя. Он был настолько нетерпелив и настойчив, что все, кроме единоборства, перестало существовать и иметь какой-либо жизненный смысл. Все мысли были посвящены непрерывному поиску, а все силы – тренировкам.

Удары Брюс повторял снова и снова, до умопомрачения, и даже разговаривая с кем-либо или занимаясь чем-то другим, он продолжал напрягать мышцы, отжиматься от пола или с силой давить на стену, выдумывая все новые и новые упражнения. Яростный и непокорный, как вихрь, он не признавал никаких авторитетов и вскоре сам прослыл авторитетом среди сверстников. Нутром бойца он понимал, что настоящим воителем может стать лишь тот, кто сам излучает опасность. Хотя Брюс все еще не прекращал хулиганских выходок, «проверяя» на практике выученные приемы, но все же внутри у него уже начались необратимые качественные изменения. Они резко усилились, когда юноша начал запоем читать книги по философии боя, изучать психологию и больше времени посвящать размышлениям и совершенствованию духа. Так вполне обычное желание быть лучшим стихийно переросло у Брюса в неутолимую жажду постичь тайны человеческой воли и духа, что в конце концов неминуемо привело даже такого неуча, каким он был, к самым замечательным учителям на свете – книгам. Забегая вперед, можно сказать, что к концу короткой жизни Брюса Ли в его личной библиотеке только по вопросам боевых искусств насчитывалось не менее трех тысяч томов.

Однако беспутная жизнь еще продолжалась. Конкуренция в среде учеников была так велика, что иногда Брюс позволял себе пускаться и на примитивные хитрости – он вводил в заблуждение других учеников, говоря, что учитель заболел, и таким образом получал больше внимания. В отместку завистники так взбунтовались против Брюса, что ему в конце концов пришлось уйти от своего учителя. Но он отнюдь не бросил заниматься и не оборвал с ним связь. По сути, зерно, посаженное мудрым мастером кунг-фу, начало медленно прорастать в стихийной и всегда беспокойной натуре Брюса. За его глуповатыми мальчишескими трюками и дикарскими выходками уже стояла небывалая любовь к совершенству, может быть, уже тогда он начал смутно понимать, что боевые искусства станут экстравагантным выражением его личности. Ведь он всегда хотел быть не похожим на всех остальных, и он как будто начал нащупывать свой особый, хоть и несколько странный путь.

Учитель указал ему НАПРАВЛЕНИЕ, ПУТЬ же Брюс выбрал сам. Он еще не имел устойчивой идеи, но в то же время был удивительно сосредоточен на одном направлении. Он еще не видел конечной цели, но зато точно знал, что это его дело, и не желал даже думать о чем-либо другом. Пылкое желание завладело всем его существом, и первоначальная навязчивая идея превратилась беспрерывное неугасимое стремление, не доступное слабым и изменчивым характерам.

Когда возраст Брюса приближался к восемнадцати, мать настойчиво посоветовала ему поискать счастья в США, на что он имел полное право, поскольку родился в Сан-Франциско. Мать же просто хотела хоть каких-то перемен в жизни неугомонного и непредсказуемого сына, ибо была убеждена, что в Гонконге вся его жизнь близится к чудовищной катастрофе. Брюс оценил предложение – дома он был никому не нужен, Америка же могла открыть новые перспективы, скрытые от него в Гонконге.

Однако на деле первые несколько лет в Америке были годами тяжелой фрустрации, нахождения на грани между недостижимыми возможностями и необходимостью зарабатывать на жизнь. Они были тяжелым испытанием высокой самооценки Брюса. Несколько лет он просто шел по натянутому канату, причем падение могло оказаться если и не смертельным, то абсолютно разрушительным для еще не созревшей личности. Очевидно, они-то и оказались кульминационной и в то же время отправной точкой в жизни Брюса, поскольку внутренний конфликт, пережитый им в глубине души, не только закалил и подготовил сознание к серьезной длительной борьбе за успех, но и подтолкнул к решительным действиям, готовности к жестоким лишениям, титаническому напряжению всего естества Брюса. Главным достижением первых лет в США оказалось следующее: ему удалось не допустить самого страшного – разрушения собственной самооценки.

Брюс ясно почувствовал, что должен любым путем привлечь к себе внимание. Чего бы это ни стоило, он обязан приковать взоры окружающих к себе. Но понимая, что одним из необходимых условий для этого должны быть еще знания, он вдруг самозабвенно бросился в водоворот учебы. Он молод, силен, он уже обладает страшным, еще не известным в этом мире и потому таинственным оружием. Отступать – просто трусость, сказал он себе однажды. Тем более что Брюс, хоть и терпел в ранней юности поражения, никогда не отступал. Его невыносимое, стремительное, как ураган, естество предпочло бы смерть отступлению. Другими словами, он всегда был готов к смертельной схватке, но сейчас он еще, кроме того, знал, чего хотел, – пробить себе путь к славе, известности и убедительному успеху. А трибуной для этого всего будет кинематограф, всерьез решил дерзкий изгой Ли.

Карл Маркс

(5 мая 1818 года – 14 марта 1883 года)

Не ставя под сомнение утверждение Карла Маркса о том, что люди не могут рассматриваться изолированно или в отрыве от их социально-экономического положения, справедливости ради заметим, что социально-экономическое положение, как и весь окружающий мир, тем меньше влияет на отдельно взятую личность, чем большие победы служат ей ориентирами. Великие творцы, живущие идеями, и решительные преобразователи, движимые стремительной параноидальной силой, редко оглядываются на мир и часто берут из него слишком малое, чтобы быть подвластным обществу. «Традиция всех минувших поколений, – писал Карл Маркс, – подобно скале, давит на разум живущих». Он, безусловно, был прав. Но победители заботятся не столько о тяжести, которую предстоит нести, сколько об опыте, который можно использовать. Другими словами, победители скроены по-другому, но эти выкройки – их собственная работа над образом.

Сам Карл Маркс, исследуя социальные проблемы и находясь в оковах зависимости от общества, принадлежал к плеяде титанов, которые с легкостью пренебрегали как законами общественной морали, так и своим социально-экономическим поводком. Внешнее выражение его идей – пятьдесят пять томов работ, служащие подтверждением и наличия маниакальных творческих импульсов, и отсутствия критической зависимости от внешнего мира. Удивительный философ-теоретик, давший в руки предприимчивых последователей страшное оружие воздействия на массы, мрачный ученый, повлиявший на ход истории, неистовый человек, безжалостно рвавший всякие тяготившие его связи и успешно реализовавший основную часть своей идеи. В разные времена он воспринимался по-разному. Бесспорно одно: он добился того, чего хотел. А значит, его жизнь, его опыт могут рассматриваться как путь победителя, создавшего себя и свой альтернативный мир.

Рождение в еврейской семье с устоявшимся религиозными традициями действительно могло стать ощутимой преградой любому начинанию: судьба старшего сына фактически была предопределена – Карл в конце концов должен был стать скромным и богобоязненным городским раввином. Трудно однозначно утверждать, откуда в его характере с раннего детства стали проявляться властные, противоречивые и нередко капризные нотки, но уже к четырем-пяти годам они стали хорошо заметны окружающим. Вполне возможно, что одной из причин такого поведения было его подсознательное стимулирование и провоцирование со стороны членов семьи: Карл не только оказался первенцем, но и имел уникальную возможность в первые годы жизни общаться гораздо больше со снисходительными представительницами женского пола, а не с суровыми и требовательными мужчинами.

Похоже, любя отца, он все же с неприязнью относился к его подобострастной еврейской изворотливости и классифицировал ее не как умение приспосабливаться к сложным условиям бытия, а как обычную человеческую слабость. Он, несомненно, в глубине души осуждал те поступки отца, где родитель беспринципно шел на компромисс с убеждениями: например, когда существование еврея Гиршеля Маркса стало проблематичным, отец-Маркс без смятения в сердце превратился в немца Генриха и не менее легко стал почтительным христианином. Не исключено, что именно это вкупе с осознанием назначения религии как универсального механизма влияния на массы в зрелости предопределило крайне негативное отношение Карла Маркса к вере вообще. Осознав, как легко его родной отец манипулирует святая святых – духовностью – ради обычных мирских выгод, Карл вряд ли проникся к нему уважением. Более того, и само стяжательство отца вызывало у быстро взрослеющего Маркса определенную неприязнь – словно в знак протеста против жилки предприимчивости родителя Карл никогда в будущем не предпринимал активных попыток зарабатывать деньги. Отвергая отцовские уловки, предназначенные для облегчения жизни и приобретения материальных благ, сын становился нарочито прямолинейным и почти выпячивал свои действия, создающие диссонанс с родительскими наставлениями. Хотя броское, а порой и вызывающее поведение в будущем явилось причиной многих проблем, Карл был доволен: как все демонстративные личности, он принимал активное участие в составлении оригинальной мозаики собственного портрета, или, лучше сказать, в создании мифа о себе. Причем этим он вполне осознанно начал заниматься с весьма раннего возраста – уже в первые студенческие годы Карл Маркс старательно отращивал бакенбарды, чтобы его образ был поувесистее.

Он словно все делал против семейной традиции. Несмотря на беззаветную любовь со стороны матери, сын слишком мало утруждал себя ответами на ее ласки. У него рано сформировалась иная система ценностей, и с детства материнская опека вызывала лишь досадное раздражение, с годами переросшее в абсолютную неприязнь. Она всегда суетилась по поводу того, что сам Карл считал неважным: мать была обеспокоена порядком, и вообще отлаженным бытом, и, словно в отместку ей, сын ничуть не заботился об этой составляющей своей довольно беспутной жизни. Отпечаток равнодушия ко второстепенным раздражителям Маркс пронес через всю жизнь. Мать бережливо, даже с ощутимым оттенком скупости относилась к деньгам, Карл, напротив, спускал огромные суммы, не раздумывая и никогда об этом не сожалея. Зато если мать была полуграмотной, то ее несуразный отпрыск отдал безумное количество сил, времени и здоровья, чтобы доказать, что знания важнее начищенных кастрюль. Мать никогда не имела на него ощутимого влияния, а в течение жизни за пределами родительского дома, и особенно после смерти отца, связь с ней угасала, как брошенный старателями костер.

Протест и мятеж, вынесенные из глубокого детства, лежат в основе первичной гипертрофированной мотивации Карла Маркса к знаниям и учебе, как и в основе бесшабашной жизни в студенческие годы. Хотя если быть до конца объективным, зачатки любви к литературе были заложены именно отцом, а почти безумную любовь к первым книжным учителям – Шекспиру и Гомеру – неожиданно пробудил один из приятелей отца и будущий тесть самого Карла. Барон Людвиг фон Вестфален сыграл весьма ощутимую роль в литературной ориентации юного Маркса. Увидев, как трепетно мальчик относится к поэзии, барон стал осторожно поощрять его, – быть может, в надежде, что это не пройдет и мимо его сына, с которым тогда водился Карл. В большей степени вследствие долгого ненавязчивого общения с этим человеком, часто похожего на странную и замысловатую интеллектуальную игру, Карл приобрел не только важные знания, но и изысканный художественный вкус. А в качестве весомого довеска – удивительную ненасытную страсть к цитатам и, как следствие, просто сногсшибательную память. Дело дошло до того, что мальчишкой Маркс выучил наизусть несколько произведений. Но это не было сухим волевым заучиванием, это было результатом развития впечатлительности, эйфорией от осознания глубины слога и жаждой поглощения волнующего таинства. Карл проглотил эти произведения как сочный кусок торта, и ассоциации гармонии и неземной радости оставили в нем постоянную страсть к высшим знаниям. Очень скоро он почувствовал, что знания несут с собой не только радостный трепет интеллектуального насыщения, но и неоспоримые преимущества над окружающими. В его сознании поселилось стойкое желание продолжать путешествие по безграничному миру образов. Но, очевидно, уже раннем возрасте Карл стал задумываться над тем, как извлечь из познанного практическую пользу.

Позже Карл детально изучал многие произведения Шекспира, но сохранил детализированный подход в работе на всю жизнь. Детский опыт и награда за знания – в виде определенного периодически используемого козыря перед сверстниками – оказали ключевое значение в восприятии Марксом литературы. В остальном же раннее образование Карла было вполне заурядным. В это время сформировался подход к познанию окружающего мира: Карл брал только то, что интересовало его, и ничуть не смущался напрочь отвергать все навязываемое. Зато зерно, аккуратно посаженное бароном фон Вестфаленом в восприимчивом юношеском мозгу, проросло неожиданной навязчивой страстью: поступив в университет в Бонне, Карл взялся сразу за девять курсов, хотя действительно такая нагрузка была бы предельной для самого мотивированного и решительного борца за знания. Если учесть, что Карл отнюдь не отличался богатырским здоровьем, можно вполне утверждать, что уже в юношеский период он явно жестко относился к себе. Он готов был бесконечно истязать себя, чтобы вытащить из глубоководной реки человеческого опыта нужную рыбу. Маркс отказался от удилища, решительно схватившись за сеть. Только так, полагал он, есть смысл побороться за свое будущее: стать в ряд с лучшими – ничто, поскольку сулит растворение в их массе; стать на голову, на порядок сильнее – все, так это даст власть над остальными.