Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Свет без тени

ModernLib.Net / Ватанабэ Дзюнъити / Свет без тени - Чтение (стр. 15)
Автор: Ватанабэ Дзюнъити
Жанр:

 

 


      – Что?! – Наоэ приподнялся.
      – Начал задыхаться, в общем, еле спасли. Доктор Кобаси сделал искусственное дыхание, откачал мокроту. А Исикура, как в себя пришел, вас звать стал… Он вас так любит.
      – Как он лежит? Голова приподнята?
      – Нет… У него же обычная койка.
      – Обязательно приподнимите его, иначе это опять повторится.
      – Я не могу давать советы врачам.
      – Передай Кобаси от моего имени.
      – Но…
      – Никаких «но». Передай ему, что я так велел. Норико, с пальто в руках, снова села на кровать.
      – Вы ведь сами завтра придете. Тогда и скажете ему.
      – Это надо сделать сегодня.
      – Но может быть, я уже не застану его.
      – Передашь любому дежурному врачу. Норико кивнула, застегнула пуговицы пальто. Сквозь шторы пробивались лучи закатного солнца.
      Без десяти пять. Надо торопиться.
      – Ну, я пошла.
      …Дул холодный, пронизывающий ветер. Не замечая его, Норико медленно шла к электричке. По тихой улице гулко разносился стук ее каблучков. Она приостановилась, оглянулась на дом, где остался Наоэ, и ускорила шаг.
      Смутные предчувствия, неясные мечты кружили голову, воображение уносило ее все дальше и дальше. «Если бы родился ребенок!.. Он непременно будет похож на Наоэ – высокий, красивый, такой же молчаливый, мужественный, решительный. А потом…»
      Но на этом мечты обрывались. Представить Наоэ в роли мужа Норико не могла.
      На другой день Наоэ, как и обещал, пришел на работу. Правда, после одиннадцати, почти к обеду.
      Его не было только три дня, но все с удивлением отметили, что он сильно похудел.
      Кобаси уже вел прием, но, узнав, что пришел Наоэ, объявил перерыв. Наоэ, однако, в амбулаторию не спешил, сначала отправился в палаты.
      Он осматривал Исикуру, когда с первого этажа прибежала сестра.
      – Сэнсэй, вас там ждут пациенты.
      – Разве Кобаси не принимает?
      – Да. Но… раз вы пришли, то…
      – Пусть пока продолжает работать. Сестра ушла.
      Наоэ взял иссохшую руку Исикуры и стал считать пульс.
      – Я слышал, вам вчера было плохо, – сказал он.
      – Одной ногой в могиле стоял… – Исикура говорил с трудом, тяжело выговаривая каждое слово.
      – В другой раз, как станет трудно дышать, сразу зовите врача.
      – Это… все так… внезапно…
      – Ну а сегодня? Все хорошо?
      Исикура едва заметно кивнул и медленно произнес:
      – Доктор, не уходите надолго… Прошу вас…
      – Хорошо, хорошо.
      Исикура давно не ел, и язык у него покрылся белым налетом. Роговица глаз была мутной, реакция на свет плохая. Старик действительно стоял одной ногой в могиле.
      – Вам надо лечь поудобнее.
      Исикура ничего не ответил. Он закрыл глаза и сложил руки ладонями вместе, как для молитвы.
      Наоэ, бросив на него внимательный взгляд, вышел. В коридоре он недовольно спросил Норико:
      – В чем дело? Я же велел переложить его на другую кровать.
      – Я хотела сказать… Но дежурил как раз доктор Кобаси и…
      – Тем более.
      – Но… Он знает о нас. Акико ему рассказала.
      – Ну и что? Наши отношения – одно, а работа – совсем другое.
      – Доктор Кобаси, кстати, говорил: если больной так слаб, что не может прочистить горло, значит, он уже не жилец; можно спасти раз, другой, но, в общем, все усилия бесполезны.
      – Правильно говорит Кобаси. Но нельзя допускать, чтобы старик умер таким образом.
      – Не все ли равно как…
      – Нет, совсем не все равно. Если он захлебнется мокротой, родственникам такая смерть покажется нелепой, чудовищной. Они будут корить и нас, и себя.
      – Об этом я не подумала.
      – Ты в сёги играешь?
      – Нет… – удивилась Норико.
      – Когда в сёги заканчивают партию, проигрыш виден игроку за много ходов вперед. Но с первого взгляда на доску создается впечатление, что проигрывающий всего чуть-чуть, на один ход, отстает от побеждающего. Примерно такое же впечатление должно быть и в этом случае.
      – Вы имеете в виду Исикуру?
      – Да. Все должны верить: мы сделали максимум возможного, но – увы!.. Дело даже не в том, когда умрет Исикура – неделей раньше или неделей позже, – а в том, чтобы смерть его была убедительной и достойной.
      – Мы должны убедить в ней больного?
      – Нет, его родственников.
      – А как сам больной?
      – Для него никакая смерть не может быть убедительной.
      Наоэ приостановился, задумчиво глядя вперед. Мимо на тележке везли больного – видимо, в амбулаторию на анализы.
      – Никто никогда не скажет: «Мне пора умереть», – тихо продолжил Наоэ.
      – А помните бабушку Ёсидзаки? Как она убивалась?.. Кричала, что лучше бы ей умереть вместо внука.
      – И ты этому веришь? Она так говорила, потому что отлично знала: она никогда не умрет вместо кого-нибудь.
      Норико стало не по себе от этих слов.
      – Страшно все это…
      – Да, страшно.
      – И вам, доктор?
      – Что?
      – Да нет… Ничего…
      От странной мысли у Норико замерло сердце; ей померещилось вдруг, что Наоэ – из другого мира.
      – Пусть Исикуру немедленно переложат. – Наоэ круто повернулся и пошел вниз, в амбулаторию.
      В тот же день в клинику позвонил импресарио Дзюнко Ханадзё. Извинившись за долгое молчание, он спросил:
      – Можно ей заехать к вам сегодня?
      – Я ведь, кажется, ясно сказал, когда она должна явиться. Сколько дней прошло?
      – Извините. Мы были заняты… Столько дел…
      – Как она себя чувствует?
      – В общем, думаю, неплохо.
      – Я должен увидеть больную.
      – Да-да, понимаю. Сейчас она в студии…
      – Когда она сможет прийти?
      – К шести вечера кончится видеозапись.
      – Я не дежурю сегодня. Вечером меня здесь не будет.
      – Но Ханадзё очень хотела увидеться с вами, И непременно сегодня. Может, вы все-таки окажете нам услугу? Дождетесь ее?
      – А завтра? Что она делает завтра?
      – Завтра мы уезжаем на гастроли по Кансаю. Так что извините, но…
      – Хорошо, подожду. Но только до шести.
      – Спасибо! Мы постараемся успеть. Самое позднее – половина седьмого.
      Импресарио еще раз извинился и повесил трубку.
      Работа закончилась, и врачи разошлись по домам. Наоэ прилег на диване в ординаторской. Но не успел он раскрыть книгу, как появилась Рицуко.
      Одета она была изысканно: шоколадный, в мелкую клеточку твидовый костюм, под ним неяркая розовая блузка.
      – Вы еще здесь, сэнсэй?
      – Да, жду пациентку. – Наоэ отложил книгу и сел.
      – Вам и поболеть-то спокойно некогда. Сразу на работу… – посочувствовала Рицуко.
      – А где главврач?
      – У него заседание в муниципалитете, в Комиссии по образованию.
      Рицуко подняла валявшиеся на полу газеты и неожиданно предложила:
      – Может, пойдем в канцелярию?
      – В канцелярию?..
      – Да. А когда должна прийти ваша больная?
      – В шесть.
      – Так еще целых полчаса. Ну пожалуйста.
      Наоэ неохотно поднялся и пошел за Рицуко. В канцелярии не было ни души.
      – Здесь гораздо уютней. – Рицуко принесла из соседней комнаты сыр, пиво. Решительно открыла две банки, разлила по бокалам. Один подала Наоэ. Приподняла свой, кивнула Наоэ и отпила несколько глотков.
      Она всегда пользовалась косметикой, но сегодня накрасилась больше обычного – видно, в расчете на электрическое освещение.
      – Сейчас многие болеют. Надо беречься. – Рицуко пристально посмотрела на Наоэ. – А вы и впрямь осунулись.
      – Да? – Наоэ провел рукой по небритым щекам.
      – Я тоже что-то себя неважно чувствую. Поясница побаливает. Я вам уже говорила… Боюсь, не туберкулез ли? Может, сделать рентген?
      – Вряд ли туберкулез.
      – Но вы ведь даже не осмотрели меня!
      – В вашем возрасте туберкулеза не может быть.
      – Почему вы с таким удовольствием говорите мне гадости? – Рицуко бросила на Наоэ сердитый взгляд. – Я вас серьезно прошу, осмотрите меня.
      – Приходите завтра ко мне на прием.
      – Ой, только не это! Там же медсестры… Нет, мне неловко.
      – Что же, мне здесь вас осматривать?
      – Здесь?! – Рицуко опешила. – Нет, здесь неудобно…
      – Тогда спустимся в амбулаторию.
      – Нет-нет, ни за что!
      – Не понимаю. Чего вы тогда хотите?
      – Ну хорошо. Здесь так здесь. Но если кто-то войдет, вы ему сами все объясните. Так мне раздеваться?
      Наоэ кивнул.
      Рицуко прижала ладони к вспыхнувшим щекам. Потом быстро подошла к окну и задернула шторы.
      – Не смотрите.
      – Хорошо.
      Наоэ послушно закрыл глаза.
      – Не открывать, пока я не скажу. Посматривая на Наоэ, Рицуко начала раздеваться.
      Сбросила жакет, аккуратно свернула его и положила на диван. Потом, стараясь не испортить прическу, сняла блузку. Вздохнув, спустила бретельки – одну, потом другую.
      – Все снимать?
      – Да, – не открывая глаз, ответил Наоэ. Руки Рицуко потянулись к застежкам на спине.
      – Бр-р… холодно! – Рицуко вздрогнула, хотя батареи работали исправно и в комнате было жарко.
      – Ну что? Можно открыть глаза?
      – Только, пожалуйста, побыстрее…
      Наоэ повернулся. Рицуко стояла, сжав плечи и старательно прикрывая руками грудь.
      Подойдя ближе, Наоэ заметил, что ее руки, придерживавшие лифчик, дрожат.
      – Нагнитесь.
      Рицуко опустила голову и слегка наклонилась. Наоэ ощупал позвоночник.
      – А теперь медленно разогнитесь. Еще раз наклонитесь.
      Рицуко стояла, зажмурившись и ощущая спиной тонкие нервные пальцы Наоэ. Их легкие прикосновения словно электрическим током пронизывали ее.
      – Нагнитесь назад.
      – Так?
      – Больше. А теперь вправо. Влево. Рицуко покорно выполняла команды Наоэ.
      – Так не больно?
      – Нет, – чуть слышно прошептала Рицуко.
      – Ну что ж. – Наоэ отнял руку. – Тут все нормально. Повернитесь теперь сюда.
      Прижимая руки к груди, Рицуко медленно обернулась.
      – Так? – неуверенно переспросила она. Наоэ подошел ближе.
      – Что вы делаете?! Пустите!.. Пустите меня… – и не пытаясь сдвинуться с места, беззвучно повторяла Рицуко. Она томно запрокинула голову и приоткрыла рот.
      Наоэ холодно изучал мелкие морщинки, расходившиеся из уголков зажмуренных глаз. Рицуко протянула руки. Бюстгальтер, который она только что держала в руках, лежал на полу, руки ласкали плечи, спину Наоэ.
      Надрывно зазвонил телефон. После третьего звонка Наоэ снял трубку.
      – Простите, у вас нет доктора Наоэ? – говорила дежурная медсестра. – К нему пришла пациентка.
      – Понял. Сейчас иду.
      Рицуко стояла, одной рукой прикрывая грудь, другой – лицо.
      – Мне надо идти.
      Сквозь пальцы Рицуко было видно, как Наоэ вытер салфеткой губы, поправил галстук и вышел из комнаты.
      – Добрый вечер! Простите, что долго не появлялась, – пропела Дзюнко, снимая темные очки, ее лицо, несколько округлившееся во время пребывания в клинике, снова осунулось, глаза потускнели.
      – Как самочувствие?
      – Хорошо. Давно собиралась зайти к вам, да все времени не было… Уж вы меня не ругайте.
      – Как всегда, работы по горло?
      – К счастью, да.
      – К счастью?
      – Конечно. Для артистов это счастье.
      – Ну, – Наоэ надел халат и принялся мыть руки, – посмотрим. Корзина для одежды в углу.
      Дзюнко закрыла дверь и расстегнула толстое, из верблюжьей шерсти, пальто. В кабинете, кроме них, никого не было: дежурная сестра не успела прийти.
      – Болей не было?
      – Раза два-три кольнуло, но быстро прошло. Закончив осмотр, Наоэ сложил инструменты в стерилизатор и начал писать заключение.
      – Доктор, – одеваясь за ширмой, позвала Дзюнко. – Вы свободны сегодня вечером?
      – Да.
      – Может, составите мне компанию? Я же обещала угостить вас. Ну, что вы молчите? Согласны?
      – Согласен.
      – Ну и чудесно! – обрадовалась Дзюнко.
      Она вышла из-за ширмы уже в пальто. Обрамленное большим отстроченным воротником, ее лицо казалось еще тоньше.
      – Хорошо. Только зайду в ординаторскую, оденусь.
      – Жду вас в машине.
      В коридоре Наоэ столкнулся с Томоко Каваай.
      – Извините. – Томоко перевела дыхание. – Я задержалась в палате.
      – Ничего, я справился сам.
      Томоко с подозрением покосилась на Дзюнко. У ординаторской караулила Рицуко.
      – Бессовестный, – негодующе прошипела она.
      – Что такое?
      – Бросил меня…
      – Пришла пациентка.
      – Ну и что! Нельзя же так… – Единственный поцелуй придал Рицуко смелости. – Вы ее уже осмотрели?
      – Да. Но я должен идти.
      – Какой вы, право… бессердечный!..
      – Я? Бессердечный?
      – Да, жестокий человек. – Рицуко вошла в ординаторскую. – Куда же вы собрались?
      – Домой.
      – Неужели? А может быть, на свидание? Не глядя на Рицуко, Наоэ застегивал пальто.
      – Смотрите, проверю! – пригрозила она. – Когда мы увидимся?
      – Не знаю.
      – Скажите определенно.
      – На следующей неделе.
      – Когда?
      – Ну… Позвоните мне как-нибудь.
      – Позвоню в понедельник, договорились?
      – Ладно.
      – Только попробуйте обмануть!
      – А что тогда будет? – рассмеялся Наоэ.
      – Что будет? – Рицуко прищурилась. – Тогда я всем расскажу, что вы ко мне приставали.
      Наоэ бросил на Рицуко насмешливый взгляд и вышел из ординаторской.
      Ресторанчик, в который Дзюнко пригласила Наоэ, находился в оживленном месте между Роппонги и Ногидзаки и славился бифштексами. Дзюнко решила, что здесь Наоэ понравится. Она любила ходить сюда потому, что в больших ресторанах на нее обычно глазели, а здесь никому не было до нее дела.
      – Что изволите заказать?
      – Сакэ.
      Официант растерянно уставился на Наоэ.
      – Да, вы же говорили, что больше всего любите рисовую водку, – пришла на выручку Дзюнко. – У вас есть сакэ? – обратилась она к официанту.
      – Наверное…
      – Принесите, пожалуйста. Можно неподогретое. Официант все еще медлил.
      – Сакэ?.. К бифштексу?
      – Да какая разница! – пожал плечами Наоэ.
      – Пожалуй, и мне сакэ, – поддержала Дзюнко. Когда официант отошел, она расхохоталась.
      – Здесь, наверное, еще никто сакэ не заказывал.
      – Да?.. А я и не знал.
      – В этом ресторане отличные аваби и креветки. Может, креветок?
      – Лучше аваби.
      Дзюнко заказала два бифштекса и аваби. Прямо у столика стояла плита. Подошел повар и начал готовить еду.
      – Или вам больше хотелось пойти в ресторан с японской кухней?
      – Да нет, все равно. Было бы сакэ. Дзюнко снова улыбнулась.
      После ужина она повела Наоэ в маленький бар в полуподвале. Зал был разгорожен на пять кабинетов. Пол покрыт роскошным ковром, интерьер выдержан в дворцовом стиле XVII века.
      Дзюнко, похоже, частенько бывала здесь: бармен сразу заметил ее и пригласил к стойке. Для бара час был ранний, и посетителей собралось пока совсем мало.
      – Пожалуйста, нам сакэ, – попросила Дзюнко.
      – Это что-то новенькое. – Бармен с подчеркнутым интересом оглядел Дзюнко и ее спутника.
      Дзюнко могла выпить довольно много. А сегодня настроение у нее было приподнятое – сакэ первоклассное, весь вечер свободный, и Дзюнко пила рюмку за рюмкой. Через час она заметно опьянела.
      – Доктор, ну-ка посмотрите на меня. Щеки красные?
      – Не очень.
      – Да ну вас! – Дзюнко захохотала. – Опять вы смотрите на меня как врач на пациента.
      Легкий румянец проступил у нее на скулах, оживив бледное личико. Дзюнко была обворожительна. Все заметнее становилась скрытая в ней порочность.
      – А вы, доктор, никогда не пьянеете?
      – Почему? – удивился Наоэ. – Как все.
      – А сейчас совсем трезвый… Может, вас хмель не берет? – Дзюнко поставила на стойку пустую чашечку.
      – Не берет… – усмехнулся Наоэ, глядя на ее холеные, изящные руки.
      – Неужто ваша Симура так хороша? – неожиданно спросила Дзюнко.
      – Какая Симура?
      – Не притворяйтесь, я ведь все знаю. Сиделка мне многое рассказала. Мы с ней решили, что доктор у нас чересчур целомудренный… А что? – Дзюнко вызывающе выпрямилась. – Ведь и я недурна, а?
      Наоэ с интересом взглянул на нее. В личике Дзюнко не было и тени невинности.
      – Что вы смотрите на меня ледяными глазами? – Дзюнко в упор уставилась на Наоэ. Потом, не выдержав, отвела взгляд. – Как подумаю, что вы обо мне знаете все, просто не по себе становится. Я вам, наверное, безразлична.
      Наоэ приблизил губы к уху Дзюнко: – Скажи… ты ведь колешь себе наркотики? Или я не прав?
      Черные глаза Дзюнко изумленно расширились.
      – Почему вы… так решили?
      – Потому что я врач. И понимаю лучше других. Дзюнко опустила голову.
      – Да… Но не часто. Иногда, когда очень устаю.
      – Не бойся, я не буду читать тебе мораль. Просто… Если хочешь, то у меня есть.
      – Прямо сейчас?
      – Да.
      – У вас с собой?!
      – Нет, разумеется, дома.
      – Но… Почему вы решили, что я хочу?
      – А разве нет?
      – Да… Вы, доктор, тоже не ангел. – И Дзюнко взяла Наоэ под руку.

Глава XVI

      На рассвете Норико разбудили завывания холодного осеннего ветра. Не вылезая из-под одеяла, она оглядела комнату. Взгляд скользнул к окну: на улице было совсем темно. Норико включила торшер, взглянула на часы: половина шестого. Летом бы уже светило солнце, а сейчас, в конце декабря, еще ночь.
      Ветер стучал в стекло. У кровати лежала раскрытая книга. Норико читала на ночь, чтобы быстрее уснуть, но почему-то разволновалась – книга была про любовь – и долго не могла сомкнуть глаз.
      «Любовь бывает разная, – прочитала она, – и самоотречение – тоже любовь…» Из головы у нее не выходил Наоэ. Последнее время с ним творилось что-то странное. Он похудел и казался теперь еще выше и тоньше, взгляд стал колючим. Но не внешние перемены тревожили Норико.
      Во всем облике Наоэ – в бессильно опущенных плечах, в худой сутулой спине – чувствовалась затаенная боль и отчаянная тоска. Он никогда ничего не рассказывал ей, но Норико чувствовала: что-то мучит его.
      Он был по-прежнему холоден, порой даже жесток. Мог пригласить ее, а потом, дождавшись, когда она кончит уборку, прогнать. Она привыкла к его капризам и нисколько не обижалась. С ней он всегда был такой. Когда он звал – она бежала к нему, если чувствовала, что наскучила, – уходила. Пусть она лишь игрушка – ее и это устраивало. Норико никогда не задумывалась, что хорошо, а что плохо; просто всегда поступала так, как хотелось ему.
      И прежде Норико чувствовала, что в душе его нет покоя. Он мог, не дослушав ее, взять книгу, а мог проявить неожиданный интерес, тормошить: «Ты хотела что-то сказать? Говори!» Нахмурится, пальцы барабанят по столу – значит, места себе не находит. В такие минуты Норико напоминала пугливую белку; она робко пыталась прочесть, что у него на душе. И если она ошибалась, Наоэ отворачивался или просил уйти.
      Но в последнее время он выглядел особенно угнетенным. Неприятности на работе? Или причина в нем самом? Отложив книгу, Норико снова и снова спрашивала себя. Как бы она хотела знать, что с ним. Но спрашивать бессмысленно – все равно не ответит. Он отталкивал ее от себя, и это было самым обидным. Быть рядом и ничего не знать… Бессловесное существо…
      Нередко ей приходилось слышать о связях Наоэ с женщинами. Поскольку почти все в клинике знали об их отношениях, слухи до нее доходили неясные, обрывочные. Но некоторые специально посвящали ее в подробности, наслаждались ее муками – были среди медсестер и такие.
      О том, что Дзюнко Ханадзё заезжала за Наоэ в клинику, Норико узнала уже на следующее утро. Вообще, о них сплетничали еще тогда, когда Дзюнко лежала в «Ориентал». Еще говорили, что Наоэ долго сидел в канцелярии с госпожой Гёдой. И прежде шушукались, что мадам соблазняет Наоэ, да и он, в общем, не прочь. Да если бы только это… Его якобы не раз встречали на улице с накрашенными, пестро одетыми девицами из баров. А еще…
      Еще утверждали, что дочь главврача, Микико, без памяти влюблена в него. Она будто бы даже сказала, что за такого, как он, пошла бы с закрытыми глазами. Пытается окрутить его, прельстить клиникой, и он как будто клюет на эту приманку.
      Норико не верила сплетням, считала их досужими домыслами, разговорами, и все же… Известно, что дыма без огня не бывает.
      Норико глубоко вздохнула. Может, лучше не знать. Но так хочется расспросить его самого. Вот и подружки советуют… Хотя нет. Под маской сочувствия может скрываться зависть.
      Уснула Норико почти в три ночи. Газовый обогреватель она не выключила, но все равно озябла.
      Комнатка Норико находилась на третьем этаже общежития. Здание старое, кругом щели. Одно хорошо – рядом с работой. Обещали, что, как только закончат ремонт в клинике, сразу возьмутся за общежитие, и все равно ждать еще года четыре, а то и все пять. Что будет с ней через пять лет? Останется ли она в клинике? Ей ведь будет тогда тридцать лет…
      Главное – не потерять Наоэ. Вряд ли, конечно, они поженятся. Пусть хоть все остается как есть. О большем Норико и не помышляла.
      Странно, но Норико никогда не думала о том, как сложилась бы их семейная жизнь. Наверное, потому, что догадывалась: менее всего Наоэ желает обременять себя семьей. Она заставила себя подстроиться под него.
      Что привлекало ее, что любила она в Наоэ? Норико не смогла бы ответить на этот вопрос. Она любила в нем все: его холодность и его доброту – не такую детскую и отвлеченную, как у Кобаси, но и не корыстную, как у главврача; она любила в нем человека, который состоял, как и все обычные люди, из добра и зла. Как все обычные люди… Только одно было в нем необычно – необъяснимая, отчаянная тоска…
      Комнатка у Норико небольшая – в восемь татами. Ей повезло: она живет одна, тогда как остальные девушки – по двое. Кроме Норико, из медсестер в общежитии только Акико. Остальные – стажеры, совсем девчонки. Но и Акико вскоре уедет. Она обручилась с Кобаси. Другие сестры либо живут с семьей, либо снимают квартиры.
      Норико тоже подумывала о переезде. Тогда было бы проще встречаться с Наоэ, можно было бы приглашать его, кормить по-домашнему… Общежитие не запиралось, и никто не следил за входом, тем не менее Норико не решалась приходить очень поздно – не к лицу это было ей, самой старшей по возрасту.
      Как-то Норико поделилась с Наоэ своими планами о переезде. В ответ он лишь сказал коротко: «Вот как?» – и ни слова больше. Так она и не поняла, против он или за. Столкнувшись с таким равнодушием, она снова заколебалась. Ей показалось, что он не желает, чтобы она поселилась отдельно: почему – непонятно. Все это расстроило Норико: жить с молоденькими девчонками было невмоготу, но из-за Наоэ от переезда пришлось отказаться.
      …Когда же она сегодня заснула? Норико помнила, что последний раз взглянула на часы в начале третьего. А сейчас половина шестого – значит, спала всего три часа. Да и то, какой сон – тяжелое забытье. Просыпалась при каждом порыве ветра.
      Через четыре дня – Новый год. Праздник, от которого замирает сердце: и радостный, и печальный – прошел еще один год жизни.
      После того как Норико исполнилось двадцать три, она с грустью думала о каждом уходящем годе. Если бы он был прожит вместе с Наоэ… Хотя нет, все равно было бы грустно.
      За окном забрезжил рассвет, и Норико выключила лампу. Посмотрела в окно. Мысли опять вернулись к Наоэ.
      Ей вдруг так захотелось почувствовать тяжесть его рук! Пусть он будет оскорбительно холоден, даже груб, пусть мучает ее – все равно, только бы был рядом!
      С двадцать девятого декабря – праздники. Пять выходных дней – до третьего января. Норико собиралась провести их в Ниигате, в родном доме. Тем более что и Наоэ на эти дни уезжает к матери в Саппоро. Она жила там с семьей младшего сына. Старший – Наоэ – считался у них непутевым: бросил родительский дом, вместо того чтобы, как положено старшему, взять на себя все заботы, уехал учиться в Токио, да так и остался там; и не женился, и о матери не заботится.
      Тридцать первого Норико и Наоэ дежурят. Работать в праздник не слишком большая радость, но Норико была счастлива оттого, что в этот вечер будет вместе с Наоэ. Да и на работу выходить позже – седьмого января. После первого поезда будут не так забиты. В общем, все складывается довольно удачно.
      Спать больше не хотелось, а вставать было еще рано. До восьми можно полежать, подумать…
      Норико устроилась поудобнее, открыла глаза. Недавно только окно белело, а теперь вся комната наполнилась светом. С улицы послышалось позвякивание стеклянной посуды, притормозил велосипед – появились разносчики молока, почтальон.
      Что он сейчас делает? Конечно, спит. Но… В последние дни воображение обязательно рисовало рядом со спящим Наоэ женщину. У Норико от этого начинала кружиться голова, перехватывало дыхание; она ничем не могла заняться, все валилось из рук. Норико ругала себя, но освободиться от мучительных мыслей не могла.
      Под окном послышались шаги почтальона. Стряхивая наваждение, Норико выпрыгнула из постели в утреннюю прохладу.
      Начался новый день – обычный день с обычными хлопотами: обойти больных, записать в журнале указания дежурного врача, раздать лекарства, сделать уколы, взять на анализ кровь.
      Операций на сегодня не намечалось.
      Норико еще раз обошла палаты, вернулась в комнату медсестер и принялась сворачивать тампоны.
      Старшая сестра листала истории болезни. Отобрав несколько штук, она неожиданно позвала Норико.
      – Симура-сан! Я хотела бы с вами поговорить. Может, пройдем в раздевалку?
      «Что ей нужно?» Недоумевая, Норико вышла в коридор за старшей сестрой.
      Раздевалка была на третьем этаже, рядом со складом. Вдоль стены стояли шкафчики для одежды, напротив – диван и большое зеркало, на крюках висели белые чулки, пояса от халатов.
      Старшая сестра вошла в комнату первой. Убедившись, что в раздевалке никого нет, она заперла дверь на ключ. Сэкигути проявляла порой недюжинный талант конспиратора.
      – Слушаю вас, – сказала Норико, присев рядом со старшей сестрой.
      – Я хотела спросить вот о чем. – Положив на колени медицинские карты, Сэкигути открыла ту, на которой значилось: «Есидзо Исикура». – Больному Исикуре назначаются наркотики?
      – Да.
      – Так… Жалобы на острые боли в пояснице… Препарат группы «А». Ну это ладно. – Старшая сестра положила карту так, чтобы и Норико было видно. – На этой неделе ему вводили наркотик дважды – вчера и в понедельник, то есть через день. Неужели у Исикуры такие сильные боли?
      – Особенно по ночам.
      – Об этом я знаю. Но почему непременно наркотики? Неужели нельзя обойтись обычным болеутоляющим? – Она перелистала несколько страниц. – Вот. Позавчера, например, назначили нобулон, а до этого уинтамин; значит, можно же обойтись без наркотиков? Но почему-то в твое дежурство ему каждый раз вводят наркотики.
      Норико догадывалась, на что намекает старшая сестра.
      – Всегда в твое дежурство, – продолжала Сэкигути, – и всегда по указанию доктора Наоэ.
      – Но что вы мне хотите сказать?
      – В общем-то, ничего… Я просто подумала, не слишком ли часто?
      – Мне этого знать не положено. Спросите лучше у доктора Наоэ.
      – Конечно, конечно. Ты абсолютно права. Просто на всякий случай хотела поговорить сначала с тобой.
      Норико, разумеется, помнила, что в дежурства с Наоэ ей приходилось часто отмечать в журнале инъекции наркотика. Причем днем по указанию Наоэ его вводила она, однако вечером или ночью, совсем непонятно почему, Наоэ говорил, что будет делать уколы сам. Это было совершенно непонятно, тем более что он всегда избегал лишнего общения с больными.
      Впервые Норико обратила на это внимание месяца два назад. Услышав, что нужно сделать укол, она было вскочила, но Наоэ остановил ее: «Вводить наркотики должен сам врач». Норико все же пошла за ним, и Наоэ грубо сказал: «Я что, не имею права сделать укол? Нечего ходить за мной по пятам».
      Недавно Норико пришла в голову страшная мысль: уж не себе ли Наоэ колет наркотики – те, что прописывает больным? Найденная в его квартире ампула подтверждала догадку: иначе зачем при обычной простуде такие сильные средства? Может, и ту ампулу он взял в клинике?
      – Вот смотри, и этого пациента накачивают наркотиками. – Старшая сестра раскрыла другую карту – Кокити Уэно. – Правда, меньше, чем Исикуру, но снова по указанию Наоэ.
      Норико вспомнила, что и Уэно Наоэ делал ночью уколы сам.
      – Я справлялась у доктора Кобаси. Он говорил, что этот больной не так уж часто жалуется на боли.
      «Не с Кобаси ли начался этот разговор? Если так, то плохи дела. Вряд ли удастся сбить Сэкигути с толку».
      Норико почувствовала, что вокруг Наоэ замыкается кольцо.
      – Почему доктор Наоэ так любит назначать наркотики? – спросила в лоб Сэкигути. Маленькие недоверчивые глазки внимательно наблюдали за Норико.
      «Она что-то пронюхала или просто делает вид? – лихорадочно пыталась сообразить Норико. – Одно только неосторожное слово может погубить Наоэ».
      – А в чем вы видите нарушение?
      – Недавно комиссия сделала мне замечание. У нас используют слишком много наркотических средств. Поэтому я решила проследить за их применением лично.
      «Вот оно что! Надо бы скорее предупредить Наоэ!»
      – А с тобой я хотела поговорить, чтобы прояснить ситуацию, – добавила Сэкигути.
      – Я ничего не знаю…
      Норико, конечно, сейчас покривила душой. Она заметила, что последние пару месяцев Наоэ особенно часто стал назначать наркотики, догадываясь, что он сам пристрастился к ним. Хотя вряд ли он был законченным наркоманом: за долгие вечера, которые она с ним проводила, ни разу ничего подозрительного не замечала. Но это было плохим утешением.
      – Из-за этого могут быть неприятности? – спросила она.
      – Пока все спокойно. Но надо стараться меньше расходовать их. Хотя бы потому, что для Исикуры, например, который и так еле дышит, это верная смерть.
      Норико и сама думала так же. Значит, Сэкигути не подозревает, куда уходят наркотики?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19