Уставившись на пропитанные сиропом остатки второй порции вафель, Хонор попыталась привести мысли и чувства в порядок.
      Почему она так тревожится? Ей стоило бы радоваться тому, что достойный человек испытывает к ней влечение, да она, честно, и радовалась. Но в то же время, хотя ей трудно было признаться себе, она злилась на то, что сейчас его восхищение уже не было столь ощутимым. А кроме того, мучилась подспудным чувством вины - как будто она изменила памяти Пола Тэнкерсли.
      На ее лице все эти сомнения и терзания никоим образом не отразились, но вот скрыть собственную досаду - как можно придавать такое значение чьему-то мимолетному интересу? - от Нимица было решительно невозможно. Хонор стиснула зубы, ощутив его пробуждающийся интерес, а потом и приметив в его зеленых, как трава, глазах искорки смеха: она поняла бы, что это смех, даже не будь между ними эмпатической связи. Ей нечасто случалось рассмешить кота, но в данном случае она считала, что при его способности к сопереживанию он должен был реагировать иначе. Может, его род настолько привычен к восприятию чужих эмоций, что оценивает их совсем иначе, чем люди, однако это не основание веселиться по поводу ее затруднений.
      Сосредоточившись, Хонор направила Нимицу укоряющий импульс, но кот лишь обнажил клыки в ехидной усмешке и ответил ей мощным импульсом одобрения в адрес Хэмиша.
      Послышавшийся позади звук шагов она восприняла с облегчением, как возможность отвлечься. Из буфетной - его буфетной, что прекрасно усвоил весь персонал Дворца Харрингтон, - появился МакГиннес. Дворцовая челядь признавала верховенство заслуженного стюарда, и, хотя ему случалось перекладывать часть обязанностей на чужие плечи, чести подавать обед своему капитану он не уступал никому.
      Подойдя к столу, МакГиннес приветствовал графа Белой Гавани полупоклоном.
      - Доброе утро, милорд. Прикажете подать кофе?
      - Непременно. Но я предпочел бы выпить сначала стакан сока, а кофе приберечь на потом, чтобы запить вафли. Боюсь, они настолько сладкие, что без запивки мне с ними не справиться.
      - Как угодно, милорд, - ответил стюард и повернулся к Хонор. - А вы, миледи? Не прикажете ли еще порцию?
      Хонор замялась, но потом махнула рукой:
      - Неси, Мак.
      МакГиннес улыбнулся и удалился в буфетную.
      Его вмешательства, пусть и весьма краткого, вполне хватило для того, чтобы Хонор успела привести в порядок блуждающие мысли. Взглянув на Александера, она увидела в его глазах не вчерашний восторг, а обычное, человеческое удивление и мигом смекнула, чем оно вызвано.
      - Милорд, вы, наверное, гадаете, почему я не выгляжу как дирижабль докосмической эпохи? - лукаво спросила Хонор.
      - Я... То есть...
      Белая Гавань сбился и покраснел. Прямой, заданный с улыбкой вопрос застал его врасплох, и ему не удалось найти достойного ответа. Легкий смех Хонор заставил его покраснеть еще пуще.
      - Не беспокойтесь, милорд. Мика Хенке без конца дразнит меня по этому поводу, а ответ очень прост. Я "генник".
      Граф моргнул, не сразу сообразив, о чем речь, но потом кивнул. Использовать термин "генник", говоря о ком-то, считалось неприличным, однако Хонор, надо полагать, относилась к этому слову снисходительнее многих, в силу того что отец ее был нейрохирургом, а мать генетиком. К тому же предубеждения против людей, приобретших те или иные качества в результате генной инженерии, ослабевали по мере того, как расовые конфликты и Последняя Война Старой Земли отходили все дальше в прошлое. А в первые дни Расселения подобного предубеждения просто не могло быть: многие колонии основывались именно "генниками" - генетически модифицированными с целью адаптации к новой среде обитания людьми.
      - Я этого не знал, миледи, - сказал Хэмиш после недолгого молчания.
      - Обсуждать это не принято, - сказала в ответ Хонор, - но мне кажется, что в настоящее время "генники" составляют большинство населения Сфинкса.
      Адмирал вежливо поднял бровь, и она пожала плечами.
      - Подумайте сами, милорд: планеты с высокой гравитацией приспособлены для жизни хуже всего. Вам ведь известно, что даже в наше время продолжительность жизни обитателей "тяжелых" миров ниже средней?
      Граф кивнул, и она продолжила:
      - Это естественно, поскольку организм, приспособленный для земного тяготения, не может функционировать нормально при одной и трех десятых или полутора g. С другой стороны, я... - Она сделала рукой изящный жест, и он медленно кивнул. - Так вот, моя мышечная ткань примерно на двадцать пять процентов эффективнее "нормальной", скелет усилен. Кроме того, имеются некоторые изменения в системах дыхания и кровообращения. Идея заключалась в том, чтобы приспособить наших предков к заселению миров с высокой гравитацией не какого-то одного, а достаточно широкого спектра. Закрепив модификации, генетики сделали их доминантными, с тем чтобы они передавались от родителей к детям и не исчезали при смешанных браках с "обычными" людьми.
      - Но как это связано с вашим питанием?
      - Напрямую, милорд, - усмехнулась Хонор. - Более мощные мускулы и крепкое сердце требуют особой энергетической подпитки. Мой метаболизм ускорен в сравнении с обычным процентов на двадцать, если не больше, так что я могу позволить себе гастрономические излишества.
      Последние слова прозвучали в тот самый момент, когда МакГиннес поставил перед ней третью тарелку с вафлями.
      - Вообще-то, - продолжила она, - я обычно плотно завтракаю, а вот ланч у меня, во всяком случае по моим меркам, легкий. За ночь организм сжигает столько энергии, что поутру приходится срочно пополнять запасы.
      - Замечательно, - пробормотал Александер. - И вы говорите, более половины жителей Сфинкса модифицированы схожим образом?
      - Это только предположение, причем я имела в виду не только мою модификацию. Харрингтоны ведут родословную от Первой Мейердальской Волны. В ней были одни из первых - думаю, именно первые, - генетические модификации для миров с высокой гравитацией. Такие, как мы, составляют процентов двадцать населения Сфинкса, но существуют и другие генетические вариации. Любые планеты привлекают колонистов, способных жить на них полноценной жизнью, а после Чумы 22 года правительство Мантикоры обеспечивало переселенцам бесплатный перелет. Это позволило привлечь людей даже с внутренних систем, которым в противном случае и в голову бы не пришло эмигрировать. По моему скромному мнению, мейердальские "генники" наиболее удачны, во всяком случае с точки зрения улучшения качества мышечной ткани. Правда, у нас есть проблема, отсутствующая у большинства других.
      - Какая?
      - Большинство из нас не способно к регенерации, - ответила она, коснувшись левой стороны своего лица. - Более восьмидесяти процентов "генников" моего типа генетически неспособны поддаваться регенерационной терапии, и даже Беовульф пока не сумел с этим справиться. Не сомневаюсь, что в конечном счете решение будет найдено, но пока...
      Она пожала плечами, удивляясь, с чего это вдруг пустилась в объяснения, да еще столь подробные. Ничего подобного она делать не собиралась, тем более что у многих людей относительно "генников" еще сохранялись нелепые предрассудки. Но сам этот разговор заставил ее кое о чем вспомнить, и она повернулась к Миранде.
      - Все ли готово к закладке?
      - Да, миледи, - с кивком ответила Миранда. - Вчера вечером мы с полковником Хиллом еще раз просмотрели все детали. Ничто не упущено. Стража обеспечит соблюдение общественного порядка, а лорд Прествик прибудет сюда, чтобы лично выразить вам благодарность.
      Хонор отмахнулась, давая понять, что о благодарности говорить не стоит, и вдруг ощутила со стороны Миранды немой укор. Через Фаррагута и Нимица служанка дала ей понять, что умалять значение своего дара принявшему ее миру вовсе не следует.
      Несколько мгновений Миранда удерживала ее взгляд, и Хонор моргнула. Она уже почти свыклась с тем, что другие древесные коты транслируют ей свои эмоции через Нимица, но Миранда оказалась первым человеком, использовавшим тот же метод. Возможно, подумала Хонор, причина в том, что она родом не со Сфинкса и до сих пор практически ничего не знала о способностях древесных котов. Свежий, непредвзятый взгляд порой позволяет открывать новые возможности.
      Так или иначе, в настоящий момент Миранда мягко укорила ее, и Хонор вздохнула, признав, что молодая женщина, скорее всего, права. Пожертвование Хонор было сделано не для того, чтобы заслужить благосклонность Протектора Бенджамина или кого бы то ни было. Она поступила так, потому что считала это важным и необходимым. К тому же в отличие от большинства грейсонцев она располагала немалыми свободными деньгами, которые хотела потратить на что-то полезное. Но это ничуть не меняло значения дара, и если канцлер Грейсона счел необходимым прибыть и поблагодарить ее лично, то она во всяком случае должна ответить ему любезностью.
      - Хорошо, Миранда, - вздохнула Хонор. - Я постараюсь вести себя, как положено.
      - Ничуть в этом не сомневаюсь, миледи, - сказала Миранда с восхитительной серьезностью и тут же улыбнулась. - Однако, боюсь, вам придется произнести ответную речь.
      Ее серые глаза блеснули. Хонор проглотила смешок, услышав, как пискнул на своем сиденье явно забавлявшийся разговором Фаррагут.
      "Служанка" Миранда отнюдь не принадлежала к радикально настроенным особам, готовым идти на штурм бастионов традиционного господства мужчин, однако будучи сильной, яркой и уверенной в себе личностью самим своим каждодневным поведением неосознанно закладывала мины под те самые бастионы, которые не собиралась атаковать в лоб. Хонор это радовало. Каков бы ни был ее формальный статус, фактически Миранда стала для Хонор шефом персонала и главным специалистом по связям с прессой и общественностью. Она являлась вторым по значению советником землевладельца после Говарда Клинкскейлса. В Звездном Королевстве это не привлекло бы ничьего внимания, однако на Грейсоне было не принято, чтобы женщины занимались политикой или хотя бы вмешивались в нее. Между тем Миранда весьма естественно вписалась в роль координатора и отдавала указания служащим лена - большей частью мужчинам - с уверенностью, которая, как в зеркале, отражала уверенность ее землевладельца.
      Возможно, эта уверенность коренилась в том, что она действовала от лица леди Харрингтон, однако Хонор полагала, что делегированием полномочий дело не исчерпывается. Миранда по природе была деятельна, самостоятельна и активна, а когда ей представилась возможность проявить свои врожденные дарования, она просто не могла не откликнуться на зов судьбы.
      "Интересно, - подумала Хонор, - в какой степени это повлияло на решение Фаррагута принять ее?"
      - А позаботился полковник о верхней смотровой площадке? - спросил майор Лафолле свою сестру.
      - По-моему, - ответила та, пожав плечами, - он считает, что у тебя паранойя, однако согласился выделить двух инженеров для предварительного осмотра площадки и поставить дополнительно двух гвардейцев-наблюдателей. И мы подогнали график таким образом, чтобы ты мог обеспечить приватную встречу миледи с канцлером.
      При слове "паранойя" дежурная суровость на лице майора сменилась подобием усмешки, но Хонор уловила его удовлетворение. Смотровой "козырек" возвышался над площадкой, где Хонор с помощью серебряной лопаты предстояло символически начать рыть котлован под фундамент. Эндрю эта идея не нравилась с самого начала, и Хонор по здравом размышлении с ним согласилась. Может, он и вправду малость "параноик", но если вспомнить, что устроили Бёрдетт и его маньяки...
      Она выбросила эту мысль из головы и кивнула.
      - Хорошо, - сказала леди Харрингтон своим приближенным, но тут же нахмурилась и потерла кончик носа. - К слову, Миранда, если уж речь зашла о встречах и речах, то разыщи мне, пожалуйста, Стюарта Мэтьюса. Перед встречей с лордом Прествиком я хочу поднабраться технических сведений о "Небесных куполах".
      - Будет исполнено, миледи. Но не забудьте и об аудиенции, обещанной дьякону Сандерсону. Я внесла ее в расписание на завтрашнее утро, на пятнадцать-ноль-ноль.
      Тон Миранды был почтителен, но Хонор едва сдержала порыв хлопнуть себя по лбу. Она напрочь забыла о встрече с Сандерсоном, которая, учитывая тот факт, что дьякон являлся ближайшим помощником и представителем самого преподобного Салливана, была очень важна. Хонор надеялась, что Сандерсон попросил принять его, чтобы от имени Салливана выразить поддержку новому проекту. Оснований сомневаться в этом вроде бы не было, однако Хонор еще не успела узнать Салливана близко, а новый преподобный был вовсе не похож на исключительно мягкого и деликатного человека, которого он сменил. Никто и никогда не усомнился бы в искренности и глубине веры покойного Джулиуса Хэнкса. Знавшие его люди считали, что, несмотря на мягкость речей, у преподобного Хэнкса стальная воля и титановая сердцевина, однако он всегда избегал прямой конфронтации. Джулиус достигал своих целей при помощи своеобразного духовного айкидо, обращая самых ярых противников в сторонников с помощью честности, доброжелательности и волшебного юмора, перед которыми невозможно было устоять. Хонор не сомневалась, что при первом удобном случае Церковь канонизирует его: всякий встречавший этого человека согласился бы с тем, что он достоин быть причисленным к лику святых.
      А вот Иеремия Салливан был слеплен из совсем другого теста. Благодаря Нимицу Хонор знала, что глубиной веры он не уступает Хэнксу, но если покойный преподобный казался слишком мягким для реального мира, то Салливан проносился по жизни, как вихрь. Много лет он служил Хэнксу помощником, являясь, по сути, его правой рукой и (по необходимости) реальным исполнителем суровых решений. Встав во главе Ризницы, он провозгласил верность политическому курсу своего предшественника, однако волевой, агрессивный, порой подавляющий характер нового преподобного изменил не только стиль, но и дух руководства Церковью.
      Хонор полагала, что для Грейсона этот человек будет полезен. Конечно, он мог добиваться своего с напором, совершенно невозможным для Хэнкса, однако его верность Богу, пастве, Церкви и Протектору - именно в таком порядке! - не вызывала ни малейших сомнений.
      Опасения внушало лишь то, что в социальном отношении он был более консервативен, чем Хэнкс. Точнее, чем стал Хэнкс, последовательно поддерживая союз Грейсона с Мантикорой. Под руководством нового преподобного Церковь продолжала ревностно поддерживать реформаторский курс Протектора и все начинания землевладельца Харрингтон, однако Хонор знала, что смириться с существованием женщины-землевладельца ему было очень и очень нелегко. Салливан умел заставить себя делать то, что диктовали ему разум и вера, несмотря на сокрытое под спудом, подавленное, но сохранившееся внутреннее неприятие происходящих в его мире перемен.
      При всем уважении к нему Хонор опасалась того, что однажды эмоции могут возобладать над разумом, а в результате глава Церкви войдет в мучительную конфронтацию с ней или, что гораздо хуже, с самим Протектором Бенджамином. А если учесть, кого она собиралась поставить во главе этой клиники...
      - Прошу прощения, миледи.
      Голос адмирала Александера оторвал ее от размышлений, и она, встряхнув головой, повернулась к гостю.
      - Я тут стал невольным свидетелем разговора, - продолжил граф, - и мне не терпится узнать, о закладке чего идет у вас речь. Простите за любопытство, - добавил он с усмешкой, - но у меня создалось впечатление, будто у вас просто нескончаемый поток проектов.
      - Да, милорд, - согласилась Хонор, - мне самой порой кажется, что лен Харрингтон стал для Грейсона своего рода испытательным полигоном. Здешние жители не отличаются терпимостью и широким кругозором, поэтому мы постоянно испытываем новые идеи у себя, прежде чем представить их на суд консерваторов. Верно, Миранда?
      - Не уверена, что это делаем мы, миледи, - пробормотала в ответ служанка, - но кое-кто здесь и вправду занимается такими вещами.
      Она бросила на землевладельца невинный взгляд, и все три кота залились тихим чирикающим смехом.
      - Я с этого пути не сверну, - заявила Хонор. - Наступит день, Миранда Лафолле, и вы сможете в полной мере оценить мою последовательность.
      - И что же произойдет в этот день, миледи? - спросила Миранда с подчеркнутым почтением, хотя в глазах ее плескался смех.
      - Не беспокойтесь, - произнесла Хонор зловещим тоном, - как только он наступит, вы сразу почувствуете.
      Миранда хихикнула, а Хонор перевела взгляд на Александера.
      - Простите, меня отвлекли, милорд, - сказала она, не обращая внимания на смеющуюся компанию, состоявшую из двух котов, кошки, служанки и телохранителя. - Я хотела сказать, что здесь, в Харрингтоне, мы действительно поддерживаем много свежих начинаний. Так обстоит дело и на сей раз: мы хотим открыть первую на Грейсоне генетическую клинику.
      - Вот как?
      Белая Гавань поднял брови, и Хонор ощутила пробудившийся в нем интерес. На первый взгляд, естественный интерес к новаторскому проекту, но там присутствовало и нечто иное. Некие искорки, пляшущие по краям его чувств. Это было... она поняла, что это восхищение, и щеки ее загорелись. К черту! Что бы там ни думали Белая Гавань, Миранда, Прествик или даже Бенджамин Мэйхью, в ее решении финансировать клинику не было ничего особенного. Первоначальный вклад не превышал сорока миллионов, а население Грейсона, что неудивительно для планеты с таким радиационным фоном, страдало от ужасного количества генетических дефектов, поддававшихся коррекции лишь при помощи самых современных средств.
      Не доставить из Звездного Королевства оборудование, с помощью которого им смогут оказать помощь, было бы просто преступлением, и совершенно непонятно, с чего это граф Белой Гавани пришел в такой восторг! И вообще, кто дал ему право сидеть вот так, и...
      Хонор сумела остановить разбегающиеся мысли, но испытала при этом потрясение. Боже милостивый, да что же с ней происходит? Ей никогда не свойственно было поддаваться беспричинному гневу, а то был именно гнев. Ни Миранда, ни Белая Гавань не сказали и не сделали ничего такого, что могло бы рассердить любого разумного человека. Миранда тоже искренне восхищалась ею, и ее это ничуть не расстраивало. А вот восхищение Хэмиша привело в ярость... и когда она поняла почему, правда поразила ее, словно кинжал.
      Она ошиблась. Поняв это, Хонор сглотнула, потянулась за салфеткой и вытерла губы, чтобы выгадать несколько секунд передышки, но они не спасали. Вчерашняя вспышка интереса была отнюдь не односторонней. То есть вначале, возможно, интерес пробудился только у графа, но почти тотчас он стал взаимным, и именно это не давало ей покоя всю ночь. Ибо в тот миг, когда он впервые по-настоящему увидел ее, она какой-то частью своей души по-настоящему увидела его. А теперь случилось и нечто большее: в момент осознания ею этого факта Нимиц порывисто вздохнул и вздрогнул, но Хонор не смогла разобраться в его чувствах. Она была слишком поглощена своими, ибо в тот миг связь с котом позволила ей не просто увидеть Хэмиша, но и ощутить его.
      Между ними существовал... резонанс: такого она не испытывала даже с Полом. Хонор любила Пола Тэнкерсли всем сердцем и продолжала любить его и поныне. Не проходило дня, чтобы она не вспоминала о нем. О его мягкой силе, о его нежности и страсти, о том, что он любил ее так же сильно, как и она его. Однако, несмотря на все это, между ними никогда не существовало такой... симметрии.
      Впрочем, Хонор понимала, что это неподходящее слово. "Подходящего" слова просто не подворачивалось, и она принялась убеждать себя, что эта удивительная эмоциональная близость имеет отношение к Нимицу в не меньшей степени, чем к Александеру. Ее чувственная связь с котом была слишком тесной, и в ней произошел какой-то сбой. Какая-то эмоциональная встряска, сбившая ее с толку.
      Но, продолжая уговаривать себя, Хонор уже понимала, что это вздор. В ее сознании словно открылась неведомая ей дверца, заглянув в которую, она увидела Хэмиша. А заглянув в его душу, увидела там себя.
      Конечно, между ними существовали различия! А как иначе? Они многим отличались, во многом не соглашались друг с другом, спорили, придерживались разных взглядов. Но в том, что действительно имело значение, в том, что формировало их личности и придавало смысл жизни, они словно бы составляли единое целое. Это эмоциональное, нравственное, душевное родство было столь сильным, что Хонор Харрингтон внезапно, болезненно и остро потянуло к Хэмишу Александеру. Это потрясало, это смущало, это повергало в растерянность, однако она уже не могла отказаться от возникшего желания, как не смогла бы отказаться дышать. То, что соединяло их, имело огромный потенциал и звучало в душах как беззвучная, но прекрасная музыка. То было не сексуальное влечение. Или, скорее, и сексуальное тоже, но их взаимное тяготение выходило далеко за пределы обычной чувственности и зова плоти. Оно походило на жажду, всепоглощающую жажду, частью которой должна была стать и сексуальность. Никто и никогда не пробуждал в ней столь интенсивного чувства общности, и, осознав это, она поняла, что они настолько дополняют друг друга, что вместе стали бы непобедимой командой.
      Но все же их союз невозможен. Он не мог состояться, его нельзя было допустить, ибо то, что она уловила и признала, далеко выходило за рамки сотрудничества и даже дружбы. То была возможность почти полного слияния, и Хонор даже не осмеливалась по-настоящему задуматься о том, что за этим кроется.
      Она никогда не верила в любовь с первого взгляда... хотя внутренний голос тут же шепнул, что ей, испытавшей миг принятия Нимицем, глупо декларировать такие идеи. Но другая часть ее "я" указала, что Нимиц не человек. Он ее половинка, ее любимый спутник, ее поборник и защитник - так же, как и она его защитница, - но то, что происходит сейчас...
      Хонор закрыла глаза и глубоко вздохнула. Хэмиш Александер - ее командир и женатый мужчина, любящий свою жену. Какие бы чувства ни испытал граф прошлым вечером, он никогда - ни разу! - не произнес ни единого слова, которое можно было бы истолковать как "романтическое" признание. Что бы ни творилось с ней, адмирал владел собой и, наверное, узнав, что за смехотворные глупости лезут ей в голову, возмутился бы до глубины души. Убедив себя в этом, Хонор оторвала взгляд от тарелки с вафлями: в ее темно-шоколадных глазах не было и намека на внутреннее смятение.
      - Да, милорд, - услышала она свой спокойный голос. - Прогресс Грейсона в индустриальной и аграрной областях заслуживает восхищения, однако я склонна считать, что современная медицина может сыграть в развитии планеты еще большую роль. Наверное, моя убежденность отчасти объясняется тем, что мои родители - врачи. Я даже попросила матушку взять на Сфинксе отпуск, чтобы наладить работу здешней клиники. Не думаю, что у реально мыслящих людей моя идея вызовет серьезные возражения. В конце концов, одно лишь внедрение пролонга создаст совершенно иное качество жизни, а когда к этому добавятся генная коррекция или...
      Хонор прислушивалась к собственным словам, позволяя ручейку речи течь сквозь нее, словно это чей-то чужой голос. Речь ее звучала обыденно и спокойно, но внешнее спокойствие скрывало отчаянное стремление понять, что же такое на нее накатило... и как с этим справиться.
      Глава 4
      Гражданин адмирал Томас Тейсман откинулся назад в неприлично удобном кресле и обеими руками потер глаза, как будто мог оттереть жгучую боль усталости. Боль конечно же, не прошла, и он, опустив руки, с горькой усмешкой обвел взглядом свой роскошный кабинет.
      "По крайней мере, темницу мне предоставили комфортабельную, - сказал он себе. - Жаль только, что в придачу к ней не нашлось еще и несколько кораблей."
      Он сморщился, когда знакомые мысли потекли по проторенной дорожке. Разумеется, он был далеко не единственным флотоводцем, который испытывал нужду в большем тоннаже: просто его нужда была более острой... хотя по правде сказать, он знал, что высшие власти уже списали и его самого, и его людей в расход.
      Разумеется, напрямую никто ничего подобного ему не говорил. В последнее время так дела не делались. Офицерам давали совершенно невыполнимые задания, приказывая удерживать укрепления, обреченные на капитуляцию; при этом все знали, что в случае "провала" за потерпевших поражение ответят их семьи. Тейсман не отрицал, что подобные меры действительно побуждали многих сражаться до последней капли крови, однако издержки такого подхода были слишком велики не только с моральной, но и с чисто военной точки зрения. Офицеры, знавшие, что их родные являются заложниками, а сами они, как бы отважно ни сражались, все равно не смогут одержать победу, частенько впадали в отчаяние. Тейсман не раз видел таких офицеров, ибо ему и самому многократно приходилось стоять насмерть, вместо того чтобы предпринять разумный, с тактической точки зрения, маневр. По той простой причине, что народные комиссары, ничего не смыслившие в военном деле, могли счесть маневр неоправданным отступлением. Результатом были катастрофические потери как техники, так и обученного персонала, однако объяснить болезненно очевидный факт служащим Бюро государственной безопасности представлялось решительно невозможным. Кроме того, Тейсману все чаще приходило в голову, что высшее руководство относится к нему с особым подозрением в силу отсутствия у него семьи. Поскольку офицер, не имевший близких, в меньшей степени поддавался устрашению, за ним устанавливали особо жесткий надзор с целью выявления малейших признаков "измены".
      Хмыкнув, адмирал позволил спинке кресла вернуться в вертикальное положение, после чего поднялся и стал мерить шагами свой огромный кабинет, размышляя о смехотворности сложившейся ситуации. Томас Тейсман появился на свет пятнадцать дней спустя после того, как его матери, незамужней долистке, исполнилось шестнадцать лет, и за прошедшие годы он не раз задумывался о том, какой же она была. Единственное, что от нее осталось, это голографический кубик с изображением худенькой девушки-подростка в типичном для ее среды броском, но дешевом наряде, злоупотребляющей яркой косметикой, какая оставалась популярной у долистов и по сию пору. Несмотря на безвкусную одежду и макияж, ее можно было назвать почти хорошенькой, а лицо выдавало наличие ума и характера. Если бы мать повзрослела, получила настоящее образование и стремилась хоть немного улучшить свою жизнь, она, возможно, сформировалась бы в человека, с которым он был бы рад познакомиться. Однако возможности выяснить ее дальнейшую судьбу ему так и не представилось, ибо до того как ему исполнилось шесть месяцев мать сдала его в государственный приют. Больше он ее никогда не видел и даже голограмму получил лишь благодаря тому, что старшая матрона приюта сохранила кубик в его вещах - в нарушение инструкции...
      "Ну что ж, - сказал себе адмирал, потирая глубокий шрам на левой щеке, - может, оно и к лучшему. Поскольку я никогда не встречался с ней и даже не знаю, жива ли она, Бюро госбезопасности не станет угрожать расстрелять ее, чтобы добавить мне служебного рвения. Да и вообще вряд ли они будут меня сейчас запугивать."
      Снова скривившись, он остановился у дверей и обвел взглядом помещение, служившее сердцевиной его обреченной крепости.
      Столь роскошного кабинета у него не было никогда в жизни, но обстановка помещения соответствовала ценности подлинного нервного центра системы Барнетта. Погребенный в недрах базы "ДюКвесин", крупнейшего оборонного сооружения на планете Энки, этот кабинет находился лишь в нескольких шагах от командного пункта. Поскольку военная инфраструктура Барнетта уступала лишь самой системе Хевена, административные и командные помещения были обставлены с элегантной роскошью, к которой привыкла военная элита прежнего режима. Разумеется, интерьер уже начал обнаруживать признаки небрежения и износа, но пока никто не лишил кабинет "декадентских излишеств". Тейсману кабинет нравился, но великолепное убранство не могло замаскировать того факта, что он, похоже, в очередной раз оказался в безнадежном положении, в одном из тех тупиков, в которые снова и снова загоняли Народный Флот и Народную Республику. Вдобавок ему трудно было избавиться от подозрения в том, что именно в силу безнадежности ситуации его сюда и направили.
      Сцепив руки за спиной и раскачиваясь на каблуках, адмирал предавался невеселым раздумьям относительно своего, скорее всего не столь уж долгого будущего, привычно ругая себя за неумение правильно играть в политические игры и неспособность заставить себя поцеловать нужную задницу там, где дела касались Бюро госбезопасности или Комитета по открытой информации. В конце концов, он давно чувствовал, что его позиция приведет к чему-то подобному. И причина заключалась вовсе не в его преданности старому режиму, который, откровенно говоря, никакой преданности не заслужил. И не в его нелояльности Народной Республике, ибо Хевен при всех своих недостатках был его родиной, звездной державой, мундир которой он носил и которой принес присягу.
      Увы, как прекрасно понимал Тейсман, основная проблема заключалась в стойком неприятии им приводившей к неоправданным потерям глупости, некомпетентности и бессмысленному насилию, осуществляемому во имя "дисциплины" придурками, просто не способными понять, куда может завести их идиотская политика. Как и многие другие офицеры, он видел в уничтожении Законодателей дорожку к флаг-офицерскому званию, которого при старом режиме ему не приходилось и ждать, однако как военный он сформировался под руководством Альфредо Ю и считал, что получить максимальную отдачу от персонала можно ведя его за собой, не подстегивая сзади.
      Но Бюро государственной безопасности с его топорными методами отвергало эту традицию. В действительности БГБ не желало появления в военной среде настоящих лидеров, справедливо опасаясь, что офицеры, способные увлечь за собой людей в горнило битвы, могут считаться потенциальной угрозой новому режиму. И это, мрачно сказал себе Тейсман, является истинной причиной его пребывания в этом кабинете. Немногие флотоводцы Республики добились таких успехов на поле боя, как он, но именно его успехи в сочетании с популярностью среди личного состава и нежеланием орать на каждом углу о безоговорочной поддержке Комитета общественного спасения делали адмирала в глазах Бюро подозрительным и даже опасным.