Во всяком случае, пока. Все всё поймут, когда он войдет в ресторан. Имоджен надеялась, что он приедет, когда внесут торт. Почему-то ей это было важно. Но дверь «Траттории Альберто» на Мэйн-стрит оставалась плотно закрытой.

Тем временем огоньки тридцати свечей затрепетали перед глазами Имоджен. После каннелони, начиненных шпинатом и рикоттой, и нескольких бокалов «Гави ди Гави»[8] их мерцание вызвало у Имоджен легкое головокружение.

Наклонившись, она задула свечи.

— Загадай желание! Загадай желание! — приказала ее подруга Ники, передавая нож, чтобы сделать первый надрез.

Имоджен заколебалась. Загадывай не загадывай, чтобы Дэнни Маквей вошел в тратторию через десять минут, это зависит только от него.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть эта дверь откроется и он войдет», — подумала Имоджен, вонзая нож в сладкую шоколадную глазурь.

Еще совсем недавно ее переполнял оптимизм — он подарит ей именно то, что она попросила у него ко дню своего рождения: придет на торжественный ужин. Хотя уже сегодня днем, когда она лежала, прильнув к нему, он категорически заявил, что эта идея ему не по душе.

— Я не впишусь в компанию твоих шикарных друзей. Им не захочется сидеть за одним столом с простым парнем.

— Мне все равно.

Имоджен улыбнулась ему. В глубине души она хотела шокировать подруг. Имоджен Расселл и Дэнни Маквей — скандальный слух в мгновение ока облетит Шеллоуфорд. До сих пор они держали свои отношения в секрете. Прежде всего отношения эти только начинались, а тайна делала переживания острее. Узнав, что они встречаются, его семья ужаснется не меньше ее родных. Маквеи не общаются с такими, как Расселлы.

Но теперь Имоджен готова была сделать их отношения достоянием гласности. Всегда гораздо лучше, когда ты сам контролируешь ситуацию. И день рождения почему-то показался ей вполне подходящим моментом.

— Прошу тебя, — умоляла она Дэнни, обвиваясь вокруг него, переплетаясь с ним руками и ногами, пока они не стали словно одно целое. — Для меня это так много значит. Это будет самый лучший в моей жизни подарок ко дню рождения.

— Даже лучше, чем это?

С лукавой улыбкой он направил ее руки к своей промежности.

По глупости Имоджен приняла это за согласие. Она убедила себя, что Дэнни придет. Сейчас часы на стене показывали двадцать минут одиннадцатого. Приход Дэнни казался очень маловероятным.

— Итак? Что ты загадала? — Ники ткнула ее в бок острым локтем.

Имоджен очень хотелось с ней поделиться. Она так и представляла, как Ники в изумлении разинет рот. Ники, вышедшая замуж за местного адвоката, разъезжавшая по округе на своем чистеньком внедорожнике вместе с двумя безупречными детишками и, дабы не скучать, работавшая агентом по недвижимости, но совсем не нуждавшаяся в работе…

Именно такую жизнь должна была бы вести и она сама. К этому времени Имоджен уже полагалось быть замужем, жить собственным домом и по крайней мере подумывать о рождении детей. Так вы поступали, если жили в Шеллоуфорде. Но Имоджен ухитрилась пропустить все сроки, и теперь всех подходящих мужчин разобрали.

Оставив только таких, как Дэнни Маквей…

Альфредо принес поднос, уставленный крохотными ликерными рюмками, наполненными «Лимончелло». Так он делал каждый год. За счет заведения. Имоджен вдруг посчитала эту традицию нелепой. Что значит четверть бутылки тошнотворного итальянского ликера по сравнению с несколькими сотнями фунтов, которые она и ее подруги потратили на еду и вино? Он что, ждет, чтобы она рассыпалась в благодарностях?

Ликер она тем не менее выпила. Не в ее духе подобная резкость и цинизм. Ни в коей мере. Но Имоджен хотелось как-то заглушить разочарование.

Да как она могла подумать, что Дэнни придет? Ведь он был прав — он не вписывается в компанию ее подруг с их идеальными прическами и стильными платьями с цветочным узором и соответствующими кардиганами. Он, видимо, угадал, что его появление нужно ей всего лишь, чтобы вызвать удивление. Имоджен не могла отрицать, что ей не терпелось увидеть лица своих подруг, когда он войдет, гибкий и опасный, в джинсах и кожаной куртке. Ей хотелось показать его, шокировать их. Он это понял. И наказал, не явившись. Кроме того, какое ему дело до ее желаний? Такие мужчины, как Дэнни, не знают, что такое угождать женщинам. Они угождают себе.

Имоджен вышла из-за стола и отправилась в дамскую комнату. Посмотрела на себя в зеркало и увидела, что в уголках зеленых глаз застыли слезы. Даже через миллион лет у них ничего не получится. Это была игра, ничего больше. Дэнни Маквей был просто игрушкой для скучающей тридцатилетней женщины; она была всего лишь очередной зарубкой на столбике его кровати: состязание. Да, они испытывали взаимное притяжение — голова у нее закружилась при воспоминании о том, что они вытворяли в постели в последние несколько месяцев, но основанием для серьезных отношений это не являлось.

Имоджен подкрасила губы, взбила доходящие до плеч кудри и безжалостно оглядела себя в зеркале.

— Уходи, Имо, — сказала она себе. — Ты с самого начала знала, что играешь с огнем.

Она вспомнила тот день, когда Дэнни снова вошел в ее жизнь. Сонный беркширский городок Шеллоуфорд по-прежнему следовал традиции, по которой в среду все заведения закрывались рано, большинство жителей это раздражало, но Имоджен была бесконечно благодарна. Это был день, когда она по-новому размещала картины в галерее, вывесив на двери табличку «Закрыто», но зазывая людей, если они прилипали носами к витрине. Удивительно, как много покупателей делали какие-то приобретения, полагая, что их обслуживают как привилегированных особ.

Когда Имоджен увидела мужчину, который внимательно рассматривал картину Раскина Спира, выставленную на мольберте в витрине, она махнула ему рукой: мол, заходите.

Он вошел.

— Значит, вы не закрыты?

Имоджен с трудом удержалась, чтобы не ахнуть. Теперь, когда он стоял перед ней — одна рука засунута в карман джинсов, темные волосы падают на глаза, — она его узнала. Он был высокий, значительно выше шести футов. И широкоплечий. Имоджен почувствовала едва уловимый укол страха.

В школе Дэнни был на два класса старше Имоджен. Задумчиво-красивый, угрюмый, непокорный, он был источником восхищения девочек из класса Имоджен, которые вели нескончаемые, с придыханием разговоры о его привлекательности. С ним всегда была какая-то девушка, но редко одна и та же. Ходили сплетни, что Дэнни распространял наркотики, что у него был роман с учительницей латыни (сам он латынь не изучал, но, похоже, его обаяние вводило в заблуждение даже интеллектуалок), что он крал в магазинах, дрался… Его дважды выгоняли из школы, пока наконец окончательно не исключили за две недели до получения аттестата зрелости. Без него в школе стало скучновато: во время общешкольных собраний на него можно было поглазеть.

В школе Имоджен никогда толком с Дэнни не общалась, но как-то раз он подвез ее домой после вечеринки, когда она пропустила последний автобус, ушедший из Филбери в Шеллоуфорд. От дешевого вина, которое она пила, крутило живот. Подкашивались ноги в туфлях на высоких каблуках. Имоджен никак не могла решить, идти ли в них, натирая пальцы и пятки, или снять и шлепать босиком по холодному асфальту. Ночной воздух сковывал ее леденящим плащом, от которого перехватывало дыхание. Имоджен подумала, не заночевать ли в каком-нибудь амбаре или даже постучаться к кому-нибудь и попросить помощи. Какая же она идиотка. Как она могла пропустить автобус?

Ехавший на мотоцикле Дэнни остановился рядом с ней.

— Подбросить тебя?

— У меня нет шлема. — Она сознавала всю чопорность своего поведения.

Дэнни взглянул на нее, потом снял шлем и отдал ей.

Имоджен взяла его и с чувством неловкости надела. Он был тяжелый и непривычный. Надев же, поняла, что он все еще хранит тепло Дэнни. Она вдохнула запах жженого апельсина. Нетвердо держась на ногах, подошла к мотоциклу и приподняла платье. Оно было таким узким, что ей пришлось задрать его чуть ли не до пояса, чтобы забраться на мотоцикл. Поерзав, Имоджен продвинулась вперед, к самой спине Дэнни, она боялась обжечь ноги о горячий металл, потом нащупала подножки. Думать о том, что случится, если они попадут в аварию, ей не хотелось. Вряд ли она останется в живых.

— Держись крепко, — сказал ей Дэнни, и она двумя руками вцепилась в его куртку. — Как следует, — приказал он. — Обхвати меня за талию.

Она плотно прижалась к нему, ощущая шероховатость его кожаной куртки и тепло его тела. В следующий миг мотоцикл с ревом сорвался с места, и сердце Имоджен рухнуло куда-то вниз, когда Дэнни стал набирать скорость в ночной тьме.

Поездка нагнала на Имоджен страху. Холодный ночной воздух сек по ногам. Имоджен никогда не ездила так быстро. На каждом повороте она в ужасе закрывала глаза и крепче цеплялась за Дэнни, когда мотоцикл наклонялся. Она была уверена: Дэнни усугубляет каждый маневр, чтобы напугать ее. Она была убеждена, что погибнет.

Наконец впереди показались огни Шеллоуфорда. Она хотела попросить Дэнни остановиться при въезде в городок и дойти до дома одной. Ей не хотелось, чтобы их видели вместе. Но сообщить ему об этом не представлялось никакой возможности, потому что Имоджен боялась разжать руки. Мотоцикл с ревом промчался по Мэйн-стрит, перебудив, наверное, всех ее обитателей.

Наконец он остановился перед Бридж-Хаусом. Имоджен слезла с мотоцикла. Ноги у нее ослабели от напряжения, она едва стояла. Как можно скорее она одернула платье, прикрыв бедра, в свете фонаря почти синие. Попыталась надеть туфли, но ступни так замерзли, что это причинило боль.

— Ты сядь в теплую ванну, — сказал ей Дэнни. — И выпей чего-нибудь горячего. Может быть, и бренди.

Его заботливость заставила Имоджен вспыхнуть. Мгновение они смотрели друг на друга, пока Имоджен прикидывала, не пригласить ли Дэнни войти. Адель крепко спит. Она сварила бы ему на кухне какао. Имоджен представила его сидящим за столом, посмеивающимся про себя над фарфоровыми чашками и щипцами для сахара.

И прикидывающим, что кухонное окно легко будет разбить. И что никто в доме не услышит забравшегося туда человека.

Они долго молчали. В воздухе повисло ожидание, окутанное облачками пара от их дыхания. Имоджен решила, что у нее не хватит духу.

— Спасибо, — произнесла она в итоге, возвращая шлем.

— В любое время.

Дэнни окинул ее взглядом, и Имоджен стало интересно, о чем он думал. Но не успела она сказать что-либо еще, как Дэнни укатил, сопровождаемый оглушительным ревом двигателя и оставив после себя ядовитое облако выхлопа.

Через несколько недель Имоджен узнала, что его арестовали за торговлю крадеными вещами и упрятали в тюрьму, и порадовалась своей осторожности. Если бы она впустила его в дом, одному Богу известно, во что все это вылилось бы. Однако втайне от всех она заново переживала ту ситуацию, гадая, что могло случиться, предаваясь мечтаниям, воображая его ладони на своей холодной коже, тепло его тела под кожаной курткой.

И теперь вот он хочет посмотреть галерею. За прошедшие годы, с тех пор как Дэнни выпустили на свободу, Имоджен время от времени мельком видела его, он с ревом проносился по Мэйн-стрит на мотоцикле, больше и лучше того, на котором тогда ее подвез. Купленным, без сомнения, на деньги, полученные нечестным путем.

— Помочь вам подобрать что-то конкретное? — как можно вежливее поинтересовалась Имоджен.

— Мне нравится картина в витрине, — ответил он. — Сколько она стоит?

Имоджен сглотнула. Она не хотела ему говорить. Работа была одной из самых ценных у них. Имоджен с трудом приняла решение поместить ее в витрину и теперь жалела, что так поступила.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Боюсь, картина продана. Мы продали ее в выходные.

Дэнни нахмурился.

— О! Ничего, если посмотрю остальное?

Вряд ли она могла ему отказать.

— Конечно. Если будут вопросы, обращайтесь.

Он кивнул и начал обходить галерею, громко стуча каблуками сапог по дубовому полу. Имоджен начала нервничать. Должно быть, он осматривает помещение, чтобы знать, где что. Она уже представляла себе, как он сидит со своими братьями в каком-нибудь сомнительном пабе и разрабатывает план ограбления галереи. Им никогда не узнать, какие из картин чего-то стоят, если они не сговорятся с каким-нибудь нечестным арт-дилером. Разумеется, такие существуют, и она предполагала, что у Маквея вполне хватит ума разыскать такого. А может, им заплатили, чтобы они украли конкретное произведение искусства?

Она метнула взгляд на видеокамеру в углу галереи. И взмолилась, чтобы та работала. Имоджен не каждый день ее проверяла. Она почувствовала, как по шее сбежала струйка пота. Может, улизнуть и позвонить в полицию? Что она им скажет?

Может, взять телефон и позвонить бабушке? Галерея примыкала к Бридж-Хаусу. Адель, вероятно, дома. Если Имоджен сумеет ей намекнуть, бабушка вызовет полицию. Ну почему они не разработали условный язык на случай каких-то затруднений?

Имоджен снова перевела взгляд на Дэнни. Возраст нисколько на нем не сказался — даже наоборот, он выглядел лучше, чем в восемнадцать лет. Более… мужественным. Но все равно красивым. Убийственное сочетание. Он разглядывал натюрморт — винная бутылка на столе.

— Мне нравится это.

Имоджен вздрогнула от звука его голоса.

С трудом оторвала глаза от его плеч под черной кожаной курткой. Выглядела куртка более дорогой, чем та, к которой она, Имоджен, прижималась во время той опасной поездки домой. Более мягкой…

— Это работа Мэри Федден, — проговорила она. — Очень популярная. Честно говоря, одна из моих любимых.

Дэнни мгновение смотрел на Имоджен, и она почувствовала возникшее между ними ощущение некой общности. Кажется, ему было приятно, что ей тоже нравится эта картина.

— Сколько?

Имоджен понятия не имела, знает ли он о ценовых рамках, которых они придерживались. Он или вскинет в ужасе руки и уйдет, или докажет что-то, купив картину. Или придет сегодня попозже, ночью, и умыкнет ее.

— Четыре тысячи фунтов, — сказала она.

— Вы принимаете наличные?

— Мы не имеем дела с наличными.

— Не смешите меня. Все имеют дело с наличными.

Он насмешливо прищурился, глядя на Имоджен. Она немного раскраснелась под его пристальным взглядом. Любезно улыбнулась:

— Если мы разочтемся наличными, я не смогу выписать вам надлежащую квитанцию, и у вас могут возникнуть трудности при перепродаже картины.

— Я не хочу ее перепродавать. Я просто хочу ее купить. Будет вам… ведь очередь сюда не стоит. Вам нужны продажи. У вас наверняка есть накладные расходы.

Все это было, разумеется, правдой. Одной из причин, почему они с Аделью согласились, что продажа галереи — лучший выход.

— Я могу сделать вам небольшую скидку.

— Десять процентов?

— Пять.

— Пять? — Ее предложение не произвело на Дэнни впечатления.

— Эта картина — надежное вложение ваших денег. Мэри Федден очень популярна. И недавно умерла, к сожалению. Что делает ее еще более востребованной коллекционерами. — Имоджен коснулась рамы, слегка поправив картину, чтобы висела ровно. — Она учила Дэвида Хокни.

Дэнни посмотрел на нее, сардонически приподняв бровь. Имоджен не совсем поняла, что это значит. То ли он хотел сказать: «Вы прекрасно знаете, что я не знаю, кто такой Дэвид Хокни». Или это значило: «Мне не нужно ваше снисхождение».

— Вы можете доставить картину? Просто я не могу отвезти ее домой на мотоцикле.

— Конечно. Вы местный житель?

Он снова посмотрел на нее. Имоджен покраснела. Он ее помнил.

— Я только что снял коттедж «Жимолость». В шеллоуфордском поместье.

Имоджен удивилась. В поместье Шеллоуфорд имелось несколько коттеджей. Ее подруга Ники занималась их сдачей в аренду, но она не упоминала, что один из них снимает Дэнни Маквей. Коттедж «Жимолость» был великолепен, совершенно нетронутый, стоящий в собственном леске. Когда-то прежде он принадлежал егерю, но теперь в поместье больше не охотились.

— Боже, — услышала свой голос Имоджен. — Как мило.

Дэнни кивнул:

— Да, там хорошо. Но нужны какие-то мелочи, чтобы сделать его домом.

Имоджен трудно было представить, чтобы Дэнни Маквей назвал какое-то место домом. «Дом» было таким… домашним словом. За ним стояли мягкие подушки, задернутые шторы и мерцающие свечи. Дэнни она могла представить только в ночлежке. Раскинулся где-то на диване, длинные ноги вытянуты, где-то на полу бутылка пива. Хотя пахло от него не как от бродяги. Теперь, когда он подошел к Имоджен ближе, она уловила запах свежевыстиранного белья и дровяного дыма и по-прежнему тот намек на аромат жженого апельсина.

Имоджен в изумлении смотрела, как Дэнни вытаскивает из кармана пачку пятидесятифунтовых банкнот.

— Э… Боюсь, с такого рода наличными существует опасность отмывания денег. Мне приходится уведомлять соответствующие службы…

Он со вздохом перестал отсчитывать купюры.

— Можно подумать, что вы не хотите ничего продавать.

— Я просто предупреждаю.

— Уведомляйте кого хотите. Моя совесть чиста. Это не грязные деньги. Я заработал их вот этими самыми руками.

Имоджен посмотрела на его руки. Большие, немного загрубелые. Рабочие руки, но явно привычные к счету денег, длинные пальцы ловко шуршали банкнотами, пока на столе не образовалась внушительная стопка.

— Вы берете дополнительную плату за доставку? — Дэнни держал еще одну бумажку в пятьдесят фунтов над стопкой.

Имоджен вздрогнула.

— Нет. Конечно, нет.

Он кивнул и убрал остаток денег в карман.

— Вы ее привезете?

Имоджен не совсем поняла, почему он задает этот вопрос или какое это имеет отношение к делу.

— Вероятно, нет. У меня есть человек, который этим занимается.

Что ж, у нее был Рэг, разнорабочий, который, случалось, отвозил или привозил что-то для нее, когда она не могла отлучиться из галереи.

— О, — разочарованно протянул Дэнни. — Просто я думал, что вы подскажете мне, куда ее повесить. Я мало смыслю в подобных вещах.

Смотрел он пристально. Имоджен оказалась в довольно затруднительном положении.

— Это очень личное решение.

Дэнни заставлял ее нервничать. Он пожал плечами:

— Мне просто нравится, как вы тут все устроили. У вас как… Здесь ничего особенного нет, но такое ощущение… — Он развел руками, подыскивая определение. — В таком доме хотелось бы жить.

Несмотря на свою осторожность, Имоджен была польщена. Она много потрудилась, чтобы интерьер радовал взор, но в то же время не отвлекал от произведений искусства. Нейтральный, но не лишенный тепла и нескольких деталей, которые превращали помещение из стерильного в способное заинтересовать.

— Ну, это зависит в основном от правильно выбранной краски для стен. Она определяет атмосферу. И освещение. Освещение очень важно.

— В настоящий момент у меня свисает с потолка всего лишь голая лампочка. — Почему-то слово «голая» в его устах заставило Имоджен покраснеть. — Так вы не против дать мне совет? Я могу заплатить.

— Я не дизайнер по интерьерам.

— Нет. Но у вас есть вкус. Вы знаете, что надо сделать. Я это вижу.

Имоджен озадаченно смотрела на него. Являлось ли это частью плана? Выманить ее из галереи, чтобы его преступные родственники забрались сюда?

— Не переживайте, — сказал Дэнни. — Я не собираюсь посылать своих друзей обчистить это место в ваше отсутствие.

Щеки Имоджен запылали.

— Я этого не думала! — запротестовала она.

— Впервые в жизни у меня есть свой дом. Я хочу, чтобы на дом он и походил. — Дэнни вдруг посмотрел на Имоджен с вызовом. — Мне всегда хотелось купить здесь что-нибудь. Настоящую картину. Произведение искусства. Кем-то созданную вещь.

Имоджен не знала, что и сказать. Откровенность Дэнни застала ее врасплох. И, надо заметить, тронула.

— Что ж, вы определенно сделали хороший выбор. Я под впечатлением.

Слегка нахмурившись, он не отводил взгляда.

— Я удивлен, что вы все еще в Шеллоуфорде. Когда мы учились в школе, мне всегда казалось, что у вас есть будущее.

Она не предполагала, что он вообще замечал ее, когда они учились в школе.

— Мне уже недолго осталось здесь быть. Бабушка продает галерею.

— И что вы собираетесь делать?

— У меня большой выбор.

— Не сомневаюсь. У такой девушки, как вы, должно быть множество знакомых.

Имоджен не совсем поняла, на что он намекает. Говорит искренне или с сарказмом. Она занялась документами. Обсуждать свое будущее ей не хотелось ни с ним, ни с кем другим.

— Если хотите, я захвачу колерные книжки, когда повезу картину.

С какой стати она это предложила? Ей хотелось от него избавиться. Он смущал ее своими проницательными замечаниями. Пристальными взглядами, которых она не понимала. Зачем сближаться с ней теперь, двенадцать лет спустя? Если он так хотел с ней сблизиться. Она просто не понимала, к чему он клонит. Имоджен выписала квитанцию, положила в конверт и подала Дэнни.

— Как насчет завтра? В середине дня?

— Спасибо, — поблагодарил он. — Вот мой номер. Позвоните мне, если что-то изменится.

Он протянул ей визитную карточку. «Дэнни Маквей. Охранные системы», — гласила она. Дэнни ухмыльнулся, когда до Имоджен дошла ирония ситуации.

— Классический браконьер превратился в егеря, а? — произнес он. — Я дам вам бесплатную консультацию. В любое время. Хотя, полагаю, уже поздно. Но просто, к вашему сведению, камеры у вас тут дерьмовые. Любой стоящий грабитель отключит их за долю секунды.

Он оставил Имоджен безмолвно переводящей взгляд с карточки на камеры. Дверь за ним захлопнулась. Имоджен разволновалась. Дэнни вызвал у нее то странное чувство в области желудка, которое не поддавалось определению, — смесь нервозности, страха и…

Она резко отвернулась. Имоджен поняла, что это за чувство. Она помнила его с той ночи много лет назад, когда прижималась к нему, сидя на мотоцикле.

Это было желание.

В итоге до советов по отделке интерьера дело не дошло, хотя, по предложению Имоджен, Дэнни все же покрасил стены гостиной в темный серо-зеленый цвет и установил несколько галогенных светильников, а вот сама Имоджен оказалась такой же голой, как бывшая у него прежде лампочка.

Однако теперь, когда прошло несколько месяцев с начала их отношений, казалось, что на самом деле так оно и было: несколько советов по дизайну интерьера в обмен на развлечения в постели. Имоджен вернулась в ресторан. «Это была всего лишь неудачная попытка, — сказала она себе. — Она ничего не значила для Дэнни Маквея». Ясно, что он и не собирался приходить на ее день рождения, который она отмечала с подругами. Это означало бы некие обязательства. Показало бы важность их отношений. Появление на публике утвердило бы их. А так приятные, но бессмысленные и тайные любовные игры на коврике перед камином не сопровождались никаким риском.

Имоджен попыталась отогнать образ Дэнни, потому что он разжигал что-то в ее душе. Вожделение, разумеется, но и что-то более прочное и глубокое. Возможно, надежду? Надежду, что их страсть — это нечто большее, чем одновременный оргазм.

Может ли это быть? Глупо с ее стороны видеть в этом нечто большее, чем простое животное влечение. Он был Маквеем. Только это они и понимают. Даже если сам он и преуспел, имел процветающее дело и приличные законные заработки, все равно в его жилах текла под налетом респектабельности, которой ему удалось достичь, кровь Маквеев. Имоджен слышала, как он разговаривает по телефону и с клиентами, и с рабочими: человек, который умеет пользоваться обаянием, знает, как дать людям то, чего они хотят, и заставить их делать то, чего хочет он. Это произвело на Имоджен впечатление, пленило, но, напомнила она себе, человек не может изменить свою природу.

Она снова села за столик. Рядом с ней высилась груда подарков от подруг. Тщательно выбранные пустячки, безделушки и предметы роскоши, тронувшие ее сердце. Дэнни ничего ей не подарил, но ничего удивительного в этом не было. Он, вероятно, не из тех мужчин, которые дарят женщинам продуманные подарки со значением. И не так уж долго они пробыли вместе, чтобы ожидать от него хотя бы поздравительной открытки. Да, собственно, строго говоря, и парой-то их не назовешь…

За столом все расслабились, попивая «Лимончелло» и кофе-латте, шушукаясь, наслаждаясь выходом в свет в середине недели. Было почти одиннадцать.

— Я, наверное, уже скоро пойду, — обратилась Имоджен к Ники. — Завтра мне вставать ни свет ни заря.

— Только не жди, что я тебе посочувствую, — ответила подруга. — Везучая ты. Ночь в «Восточном экспрессе»! Твоя бабушка просто гений. Какой потрясающий подарок.

— Знаю, — отозвалась Имоджен. — Хотя было бы веселее, если бы я поехала не одна.

— Кому что. Я бы все отдала за пару ночей в одиночестве. Ничего лучше я и представить не могу. И… Ты будешь жить в «Чиприани»… Полный улет.

Имоджен пришлось улыбнуться:

— Да. Наверное, ты права. Я избалована.

Избалована. Имоджен знала, что это так. Билет на поезд и ночь в этом отеле не были даже подарком как таковым. Его она должна была забрать, когда приедет в Венецию. Картину под названием «Возлюбленная». Которую кто-то хранил для Адели на протяжении последних пятидесяти лет. У Имоджен не было времени поразмыслить над этим утром, когда бабушка обрушила на нее за завтраком свой сюрприз.

Ники ковыряла остатки торта у себя на тарелке.

— Я думаю, твоя бабушка чувствует себя виноватой из-за продажи галереи. Наверное, все дело в этом.

— Ей не нужно чувствовать себя виноватой. Я без конца ей это говорю. Мне следовало уехать несколько лет назад.

— Так чем же ты собираешься заниматься?

Несколько секунд Имоджен молчала. Потом повернулась к подруге.

— Я, наверное, уеду в Нью-Йорк.

У Ники отвисла челюсть.

— Что? С чего это вдруг?

— У меня уже давно есть предложение. От галереи на Манхэттене, которая специализируется на британском искусстве. «Остермейер и Сейбол». Они сказали мне, что я в любое время могу приехать и приступить к работе. Это открытое приглашение.

— О Боже. — Ники вытаращила глаза. — Ты шутишь. Так что же тебя так долго держало? Да я бы на все пошла, лишь бы уехать в Нью-Йорк. На все, что угодно, только бы уехать из Шеллоуфорда.

Имоджен удивилась.

— Я думала, ты счастлива.

Ники вздохнула.

— Понимаешь, для этого недостаточно дома твоей мечты и «рейнджровера-эвок».

— Понимаю, — сказала Имоджен. — Думаю, недостаточно. Но мне казалось, что ты довольна.

— Я никогда никуда не уеду и ничего не сделаю. Верно? В ближайшие десять лет я обречена возить детей в школу и готовить Найджелу завтраки, а тогда уже будет слишком поздно. Ты другое дело. Весь мир лежит у твоих ног. Нью-Йорк, Имо… Я хочу сказать: клево.

— У тебя же есть работа. Ты же любишь свою работу!

— Что? Расписывать в подробностях дома, в которых никто в здравом уме не захочет жить? Сообщать людям, что их продажа не выгорела? Говорить людям, что их дом на самом деле стоит на сто тысяч фунтов меньше, чем они полагали?

Ники откинулась на спинку стула. Она как-то позеленела. От зависти или от чрезмерного количества торта и вина, Имоджен сказать не могла. Сделала глоток вина. Теперь оно было теплым и слегка маслянистым, но Имоджен требовалось оправиться от шока в связи с решением, которое она только что приняла.

Потому что Ники была права. Шеллоуфорд высасывал из тебя все соки и лишал всех амбиций. На первый взгляд казалось, что их городок словно сошел с почтовой открытки, но когда Имоджен обвела взглядом стол, то увидела, что во всех ее подругах есть что-то неестественное. Если она не вырвется отсюда теперь, то уже никогда не вырвется. И если в Шеллоуфорде и было что-то хуже участи «степфордской жены», это — участь старой девы.

А вот Нью-Йорк откроет перед ней целый новый мир. Имоджен и Адель не один год много работали с галереей «Остермейер и Сейбол», подыскивая для них картины и отправляя их за океан. Несколько раз они ездили к ним и наладили отличные рабочие отношения. «Приятно, что они так высоко оценили мои навыки», — подумала Имоджен. Хотя, как проницательно заметил Дэнни, у нее было много и других контактов, которые ей помогли бы, но очарование Нью-Йорка наверняка представлялось пределом приключения для тридцатилетней женщины. Имоджен хотелось столкнуться с новым. И в самой глубине души она полагала, что, вероятно, лучше всего, если она уедет от Дэнни Маквея, пока еще может.

Уверенная в правильности принятого решения, Имоджен допила вино и встала. Она еще не уложила вещи. Если она собиралась ехать «Восточным экспрессом», даже пусть и одна, выглядеть Имоджен хотела на миллион долларов.

На следующее утро, рано-рано, такси Имоджен, переваливаясь по ямам, подползло к коттеджу Дэнни. В руке Имоджен держала конверт. Отослав письмо «Остермейер и Сейбол», она не ложилась спать до двух часов ночи, составляя письмо для Дэнни.