31

Нэш открыл дверцу с пассажирской стороны. Сиденье было покрыто светло-желтым пластиком с тисненым рисунком в виде крошечных ромбиков.

— Обожди… — Он достал сзади плед и расстелил его на сиденье. — Садись на это, а то поджаришься живьем.

Сара скользнула на пассажирское место, и Нэш захлопнул дверцу. Прикасаясь лопатками к пластиковой спинке сиденья, она ощутила обжигающий жар сквозь тонкую ткань платья и села прямее. Нэш прыгнул в машину, не открывая дверцы.

— Дверца работает, — объяснил он, — просто капризничает. Стоит ее открыть, потом трудно закрыть.

Приборный щиток когда-то был красным, но выгорел на солнце до розоватого оттенка и был покрыт тонким слоем пыли. Там, где полагалось быть радиоприемнику, зияла дыра, из которой торчали цветные проводки. Зато на сиденье помещался портативный аудиоцентр, а рядом возвышалась стопка кассет и компакт-дисков.

— Не могу без музыки, — пояснил Нэш, вставляя диск в прорезь.

Он включил зажигание, мотор ожил, глубоко и низко заурчал. Пол завибрировал под ногами у Сары. Уверенно крутя баранку одной рукой, Нэш вырулил со стоянки, развернулся и двинулся вперед по первому же попавшемуся проселку.

— Куда? — спросил он, стараясь перекричать свист ветра, трепавшего их волосы, и рев музыки.

— Куда угодно.

Они курсировали по местным дорогам, и Сара показывала ему достопримечательности.

— Вот дом старого мистера Ньютона, — сказала она, указывая рукой. — Его жена умерла, когда ей было двадцать два года. Видишь фотопортрет? Последние пятьдесят лет он держит его в окне. По ночам включает подсветку.

Прошло несколько минут.

— Вон те два дома принадлежат братьям Льюис. Они женились на сестрах, развелись и поменялись партнершами.

— Как удобно!

— А вот дом Карлы Дэвис. Мы с ней учились в одном классе. Она замужем, у нее четверо детей.

Замужем, замужем, замужем… Все женаты, все замужем… Сара уже приближалась к среднему возрасту, а чего она в жизни добилась? Лучшие годы, можно смело сказать, прошли впустую. А ведь время ограничено. У нее было двойственное чувство: с одной стороны, Сара понимала, что надо спешить, с другой стороны, ей хотелось, чтобы время остановилось.

Через четверть часа она предложила вернуться домой.

— Мы могли бы выпить чего-нибудь холодненького.

— Показывай дорогу.

Еще через десять минут они уже ехали по проселку, ведущему к дому Сары. За все десять лет жизни с Донованом ей и в голову не приходило называть особняк, в котором они жили, своим домом. А это место, где бы она ни была, куда бы она ни направилась, навсегда останется для нее родным домом.

Двухэтажный фермерский дом выглядел приветливо. По одну сторону от него простиралось кукурузное поле, по другую — бобовое. Сияющий свежей побелкой, увитый цепляющимися за решетки пурпурными плетями ломоноса, он казался иллюстрацией из американской истории. Вдоль подъездной дорожки тянулись кусты штокрозы. В детстве Сара и Глория мастерили себе кукол из цветов штокрозы. Полностью распустившийся цветок служил юбочкой, из бутона получалась голова.

И сейчас, глядя на родной дом, Сара ощутила щемящую боль — тоску по безвозвратно ушедшему, по золотым годам юности, которых она не ценила, пока они не миновали.

Отца не было дома, он уехал на аукцион антиквариата в Сикамор. Ездил он туда, главным образом чтобы пообщаться со старыми приятелями, но Сара знала, что он не вернется без какого-нибудь пустячка для нее: замысловатой шляпной булавки или старинной фотографии.

— У нас нет кондиционера, — сказала она Нэшу, вдруг застеснявшись того, что они окажутся в доме одни.

Нэш понял намек и остался ждать ее снаружи, в тени у дома, а Сара поспешила наверх, стараясь не замечать охватившего ее нервного волнения. Сбросив форменное платье, она натянула шорты, которые сама сделала из старых джинсов, снова сунула ноги в тенниски, надела белую блузку без рукавов и стремглав кинулась в кухню готовить чай со льдом.

Выйдя на крыльцо, с трудом уворачиваясь от сетчатой двери, норовящей хлопнуть ее по ногам, она поначалу не заметила Нэша. Оказалось, что он сидит на одном из кованых железных стульев под большим кленом.

Эти стулья, многократно покрашенные одной и той же зеленой краской, были разбросаны по всему участку с тех пор, как она себя помнила. В детстве Сару раздражал их ядовитый цвет, кроме того, ей не нравилось, что они такие холодные на ощупь. Теперь, в мире, где не было, казалось, ничего постоянного, она порадовалась их прочности.

Сара передала Нэшу стакан чая и села рядом с ним. Сетчатое сиденье стула мягко спружинило под ее весом. Они стали потягивать чай.

— Я переезжаю, — вдруг объявил он. — Уезжаю из Чикаго.

Охватившее ее волнение исчезло.

— Куда?

— В Корпус-Кристи.

— В Корпус-Кристи?

Так далеко! С таким же успехом он мог бы переехать в другую страну.

— Харли переводит туда свою газету. Уже присмотрел по дешевке дом для редакции.

— Вот как.

Ей никогда не доводилось бывать в Корпус-Кристи, но она знала, что это город в Техасе, на берегу залива. Очень, очень далеко. Как же ей представить его там, в месте, где ей никогда не приходилось бывать?

“Он заехал попрощаться”, — сказала себе Сара, вдруг догадавшись о цели его визита.

Ей во многих местах никогда не доводилось бывать. Было на свете множество вещей, которых она никогда не делала. Жизнь утекала у нее между пальцев, и она презирала себя за то, что ничего не может с этим поделать, но тем не менее ничего не могла поделать. Она чувствовала себя беспомощной.

“Он заехал попрощаться”, — повторила про себя она.

Они сидели лицом к дороге, но дороги не было видно, она лишь угадывалась за кукурузным полем, на краю которого торчал почтовый ящик. Солнце снижалось над полем — тусклый и расплывчатый диск, с трудом пробивающийся сквозь марево. Они потягивали чай, сидя в тени, словно пожилая супружеская пара, за плечами которой не один десяток совместно прожитых лет.

Ей многое нужно было сказать Нэшу, но она не знала, как это сделать. В ее семье было не принято выражать свои чувства вслух. Сара хотела попросить прощения за то, что бросила его в тот день в мотеле. Объяснить, что сделала это ради его спасения. Она хотела сказать, что напрасно он оказался замешанным в ее путаную и безобразную жизнь и что она сожалеет.

Она хотела сказать, что ей его не хватало, а теперь будет не хватать еще больше.

Было и нечто большее, гораздо большее, но об этом она предпочитала умолчать, тем более что он собирался в Техас и приехал попрощаться.

— Хочешь пойти погулять? — спросила Сара. Он ведь привык к быстрому движению. Жизнь в деревне должна казаться ему невыносимо скучной.

— Отличная мысль.

Они встали, оставив пустые стаканы из-под чая на сиденье одного из стульев, и двинулись вперед по заросшей травой тропе, бегущей вдоль пастбища, которым все еще владел отец Сары. Слева от них бесконечными рядами простирались высокие стебли кукурузы. Сочные зеленые листья, сворачивающиеся от жары, источали во влажном, неподвижном воздухе одуряющий запах. Сара всегда любила этот запах, ей даже хотелось запереть его во флаконе, чтобы он никуда не исчезал.

Сара подыскивала в уме нужные слова, чтобы поблагодарить Нэша.

— По колено к Четвертому июля [30].

Интересно, что это ей в голову взбрело? Нэш замедлил шаг и удивленно покосился на нее.

— Что?

— Фермеры так говорят. К Четвертому июля кукуруза должна быть по колено.

Он бросил взгляд на высокие стебли.

— Неужели? А как же быть, если они уже к концу июня выше головы?

Сара улыбнулась, ее нервозность немного улеглась.

— Это хороший год.

Нэш перевел взгляд с кукурузы на соседнее поле.

— Пруд, — заметил он, увидев переливающуюся под солнцем воду. — Пойдем туда?

— Пастбище и пруд — это единственное, что осталось от нашей фермы. Единственное, что папа не продал. Он превратил их в некое подобие заповедника и не мог с ними расстаться.

Чтобы не топать полмили до ворот, они перебрались на дорогу через лаз в изгороди и бок о бок направились по высокой траве к пруду.

Вместо того чтобы косить траву у воды или пасти на ней скот, Франклин Харт оставил ее расти. Над водой возвышались навесы для уток, ближе к берегу — кормушки для дроздов. Посреди пруда отец Сары устроил насыпной искусственный островок — убежище для гусей, где они могли без опаски гнездиться и откладывать яйца.

Нэш заметил перевернутую лодку у края воды:

— Каноэ!

Сара подняла брови, удивляясь, как это старое каноэ могло до такой степени взволновать кого-то.

— Хочешь покататься? — спросила она, не сомневаясь, что он откажется.

Но не успела она договорить, как Нэш уже двинулся большими шагами к хрупкой лодочке, рассекая грудью высокую траву. Он перевернул каноэ, внутри которого были прикреплены весла, и начал толкать его к воде носом вперед.

Когда уже почти вся лодка была в воде, Сара сказала:

— Ты полезай первый, а я подтолкну. Нэш перелез через корму и, раскинув руки для равновесия, прошел на нос. Лодочка закачалась, задрожала, корма поднялась над землей. Нэш торопливо опустился на сиденье, чувствуя, что днище вот-вот ускользнет у него из-под ног, пока Сара забиралась в каноэ. Она схватила весло, оттолкнулась от берега, потом села, и легкое суденышко бесшумно заскользило по воде.

— Вот это да, — протянул Нэш, словно ошеломленный, переполненный впечатлениями ребенок, впервые попавший в Диснейленд. — Потрясающе!

“Да, это здорово”, — подумала она с улыбкой.

Через несколько минут Нэш взял второе весло и начал энергично грести. Каноэ волчком завертелось на месте. Сара засмеялась, бросила свое весло на дно лодки и ухватилась обеими руками за борта.

С решительным видом Нэш взмахнул веслом и глубоко погрузил его в воду. Каноэ остановилось, вода плеснула через борт. Он греб с таким усердием, словно откапывал заступом клад из земли. Лодка пулей полетела вперед; Нэш продолжал свои попытки. И опять каноэ закружилось на месте.

Сара громко засмеялась:

— Некоторые умеют грести одним веслом, но я этим искусством так и не овладела.

— Ясно.

Нэшу очень хотелось усовершенствовать свое искусство владения веслом. Он сделал очередной гребок и перенес весло на другой борт, обрызгав ее с головы до ног.

— Извини, — пробормотал Нэш и проделал с веслом то же самое справа.

Слева, справа, слева, справа. Теперь они двигались рывками.

— Ты вкладываешь слишком много усилий, — сказала ему Сара.

— Это потому что в первый раз.

Сара снова рассмеялась — уже в третий раз за последние несколько минут.

— Ты слишком сильно гребешь. Считается, что гребля на каноэ должна расслаблять, — объяснила она, крепко держась за борта.

Он немного ослабил мускульный напор, и легкая лодочка пошла ровнее.

— Ну вот, кажется, у меня получается. Они скользили по водной глади среди кувшинок. Почуяв их приближение за несколько метров, потревоженные лягушки прыгали с плавающих коряг в воду. Нэш был само усердие.

— Дело идет на лад.

Уголком глаза Сара уловила какое-то движение на дне каноэ. Промелькнуло что-то крошечное. Серое. Полевая мышь. Ну да, мыши любили вить себе гнезда под перевернутыми на берегу лодками — они служили отличной сухой крышей. Она забыла постучать по днищу перед тем, как перевернуть каноэ, чтобы прогнать мышей.

Мышка скрылась из глаз, но до Сары донесся скребущий звук маленьких лапок, царапающих металл.

— А это что еще такое? — спросил Нэш.

— Мышь.

— Что?!

Он перестал грести и ошеломленно уставился на нее, словно она только что сообщила ему, что они оказались в одной лодке с гремучей змеей.

— Мышка.

Крошечное серое существо, шарахаясь от борта к борту, прошмыгнуло по дну лодки и спряталось под скамейкой Нэша. Он вскрикнул и вскочил на ноги.

Каноэ покачнулось, зачерпнуло бортом воду и перевернулось.

32

Нэш свалился в воду с громким всплеском.

Вода была такая холодная, что у него перехватило дух. Он с силой оттолкнулся ногами, вынырнул на поверхность и глотнул воздуха. Солнечный блик, отразившийся от днища перевернутого каноэ, ослепил его.

Сара.

Перебирая ногами в воде, беспрерывно шаря в глубине руками, он принялся искать ее. Сердце у него бурно колотилось. Он окинул взглядом подернутую рябью поверхность.

— Сара! — Нараставшая у него в душе паника прорвалась в голосе. — Сара!

— Я здесь!

Ее голос донесся с другой стороны от каноэ. Нэш подплыл и увидел, что она держится за край лодки — вся мокрая, но спокойная. Даже улыбающаяся. Чувствуя себя дураком, Нэш сказал:

— Ах да, я и забыл, что ты умеешь плавать. Улыбка моментально сошла с ее лица. А потом оно превратилось в застывшую маску. Но он же вовсе не хотел об этом заговаривать, не хотел напоминать ей…

Где-то в течение прошедшего часа Нэшу показалось, что она начинает успокаиваться, и он понадеялся, что между ними что-то начинает налаживаться, что у него есть шанс… И вот сам все испортил.

Сара сосредоточила все свое внимание на каноэ.

— Помоги мне его перевернуть.

Он схватился за один конец лодочки, она за другой. Они сосчитали до трех и одним движением перевернули каноэ дном вниз. “Неплохо для городского парня”, — подумал Нэш. Они выловили плавающие на воде весла, побросали их внутрь и, держась одной рукой за борт каноэ, а свободной подгребая по обе стороны от лодки, поплыли к берегу.

Добравшись до мелководья, Нэш почувствовал, что подживающие пулевые раны у него на бедре и в боку начали тупо пульсировать. Он уже привык к этой боли, появлявшейся всякий раз, когда ему приходилось перенапрягаться. Промокшая насквозь одежда утяжеляла каждое движение, но он ухватился за нос каноэ и вытянул его на берег. Днище лодки с чавкающим звуком проехало по траве. Убедившись, что каноэ никуда не денется, Нэш растянулся на берегу у самой кромки воды: бедро и бок разболелись не на шутку.

— Ты хоть когда-нибудь раньше сидел в каноэ?

Он поднял голову и увидел Сару. Она стояла над ним, подбоченившись, широко расставив ноги. Не то чтобы злая, скорее раздраженная. Что ж, раздражение — это все-таки лучше, чем страх. Лучше, чем равнодушие!

— Честно говоря, нет.

— В нем нельзя вставать.

— А раньше нельзя было сказать?

Нэш сел глядя, как вода понемногу вытекает из кроссовок. Вообще-то, даже если бы он знал заранее, это ничего не изменило бы. Он терпеть не мог мышей.

Он стянул с ног кроссовки и вылил воду, потом стащил мокрые носки, украдкой бросив взгляд на Сару. Она по-прежнему казалась очень хрупкой — это было первое, что бросилось ему в глаза, как только Нэш переступил порог кафе. Она слегка загорела, и загар придавал ей обманчиво здоровый вид. Как всегда, грациозная, как всегда, худая… пожалуй, даже чересчур худая. И как всегда, у нее были темные круги под глазами. В чем-то ее состояние заметно улучшилось по сравнению с тем, что было в последний раз, когда он ее видел, но в чем-то другом оно ухудшилось. Невозможно было не заметить, как по временам дрожат ее руки, как она, пытаясь скрыть это, стискивает кулаки с такой силой, что белеют костяшки пальцев.

Нэш выжал из своих носков воду. Изначально они были белыми, но теперь стали серыми.

— Прости мне эту дурацкую шутку… про умение плавать.

Сара тоже сняла свои тенниски и теперь сидела на траве, обхватив согнутые колени и глядя вдаль, на другой берег пруда. Нэш не дождался от нее ответа, вздохнул, завел руки за спину и стащил с себя мокрую рубашку. Он выжал из нее воду, вытряхнул и расстелил на траве.

Подняв голову, он увидел, что взгляд Сары устремлен на его бок со шрамом от пулевого ранения. О черт! Шрам был все еще свежий, красный, рельефный, поперек рубца отчетливо виднелись следы швов. Не слишком приятное зрелище. Не надо было снимать рубашку.

— Твой бок.

Сара смотрела на него с ужасом, но не могла отвести от шрама глаз. Нэшу никогда раньше не приходилось испытывать чувство неловкости. Ощущение было не из приятных. Его охватило неодолимое желание прикрыться. Поборов его, Нэш вытянулся на земле, подложив руки под голову.

Трава оказалась на удивление мягкой. Зеленые колоски на высоких стеблях качались у него над головой. Снизу казалось, что они достают до неба. Ветерок овевал его влажную кожу. Его мысли вернулись к тому, о чем Нэш уже думал раньше. Бывают на свете шрамы пострашнее телесных.

— С таким боком я как-нибудь проживу, — выговорил он наконец.

С этими словами Нэш закрыл глаза в надежде, что на том разговор и кончится. Солнце согревало его грудь, светило красным сквозь закрытые веки. До него доносились звуки, которых он раньше не замечал. Громкие, но умиротворяющие, совершенно не похожие на городские шумы, к которым он привык. Жужжание насекомых. Пение птиц. Далекое и близкое. Невыразимо сладкое.

— Иногда, — задумчиво проговорила Сара, видимо, отвернувшись от него, — мне кажется, что я его вижу. Мне кажется, что он следит за мной…

Сердце у него сжалось. Нэш ждал, не зная, что последует дальше, и опасаясь продолжения.

— Я… — Она замолчала, потом начала снова: — Я стараюсь не вспоминать тот день… в кухне… но у меня… как будто в мозгу отпечатался его образ. Он возникает в памяти, когда я меньше всего этого жду. Принимаю у кого-нибудь заказ в кафе, и вдруг передо мной он…

У нее вырвалось рыдание.

Нэш открыл глаза и сел. Сара сидела спиной к нему, обхватив руками колени. У него сердце разрывалось от жалости.

— Сара, не плачь.

Он не мог выносить ее слез. Он привлек ее к себе, крепко обнял, ее мокрая блузка холодила его грудь.

— Я хочу, чтобы он исчез, — сказала она приглушенным голосом.

Продолжая обнимать Сару, Нэш принялся гладить ее по мокрым волосам.

— Когда-то у меня была дочь, — начал он неожиданно для себя. Нэш никогда никому не говорил того, о чем сейчас собрался рассказать Cape. — Дом, гараж на две машины. Я был учителем. Знаю, знаю, в это трудно поверить. И вот однажды… мою дочь убили. Один из тех бессмысленных актов уличного насилия, для которых у разумных людей нет объяснения. От таких вещей просто цепенеешь и без конца тупо спрашиваешь себя: “За что, за что, за что?”

— Ты убил его. — Это был не вопрос, а утверждение. — Человека, который убил твою дочь. Пауза.

— Да. Но я не смог спасти Галлей. Я не смог уберечь мою маленькую девочку.

— Но зато ты, возможно, уберег других детей, — возразила Сара. — Других маленьких девочек.

— Да.

Она мгновенно нашла тот единственный довод, который помогал ему держаться все эти годы — после того, как он потерял Галлей, и до того, как обрел Сару.

Она подняла голову и посмотрела на него. Ее мокрые ресницы слиплись и заострились, глаза были полны слез.

— Иногда, — прошептала Сара, — мне снится, что Донован убил тебя. — Она сглотнула. — И сон кажется таким реальным, что я просыпаюсь с мыслью, что ты умер. — Сара опустила взгляд и дрожащими пальцами дотронулась до его шрама. — Когда я думаю о том, что чуть было не случилось…

Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.

— Но не случилось же! Я жив.

Медленно, осторожно, чтобы не испугать ее, Нэш наклонился к ней. Его губы скользнули по ее губам… и ему показалось, что она слабо вздохнула. Он стал целовать ее. Очень нежно, сдерживая себя. Влажные губы скользили по влажным губам, тихое дыхание смешивалось с тихим дыханием.