1.1. Начало большого разгула

Обычно начинать следует с предыстории. Не отступим от этого правила и сейчас. Чтобы понять, почему банальная история мужчины, воспользовавшегося услугами проституток, стала элементом политической борьбы в некогда великой державе, нанося еще один удар по ее былому величию, следует понять, какая это была страна.

В самом конце 1991 года урезанная Россия (Российская Федерация), потеряв значительную часть своей исторической территории, оказавшись практически без союзников, оставив за своим бортом миллионы соотечественников, пустилась в самостоятельное плавание во главе с бестолковыми капитанами.

Совсем еще недавно тогдашние российские руководители ругали коммунистическое руководство большой России (Советский Союз) за нарушение законности, коррупцию и бездарность. Теперь они сами была у кормила верховной власти. Можно было бы и показать пример законопослушания и бескорыстия. Куда там!

Они и показали. Но совсем другое. В стране началась (точнее продолжилась начатая при попустительстве Горбачева) криминальная революция. Моментально ни из чего умельцы делали колоссальные состояния. Нет нужды говорить, что почти все они были созданы путем сомнительным и чаще всего незаконным.

В первой половине 1994 года было опубликовано второе издание небольшой книги Станислава Говорухина «Великая криминальная революция». Книга была замечена, термин прижился.

Автор той книги написал: «В стране происходит криминальная революция. Вернее, она завершается. Победой революции может считаться окончательное построение уголовно-мафиозного государства»[3].

Термином «(великая) криминальная революция» стали называть ситуацию в стране примерно с 1991 по 1995 год. Это было время, когда сформировалась система российской государственности, «независимой» от Советского Союза, когда были поделены основные куски государственной собственности, сформировался класс богачей и шла основная борьба за политическую и экономическую власть.

Тогда обиженные властью (например, Валерий Зорькин) констатировали: «Что касается борьбы с преступностью, то рассуждать на эту тему сегодня, после всего того, что уже было сказано, даже как-то неловко. Проблема же заключается в том, что нынешний криминализированный режим, несмотря на всю свою трескучую риторику, никогда не будет по-настоящему бороться с организованной преступностью и коррупцией среди высшего чиновничества (нельзя же «своих» обидеть!). Глядя на больших начальников, «берущих» направо и налево, страждет неправедной наживы и вся вертикаль власти до самого низа. В результате конкретный исполнитель, вместо того, чтобы героически, но безвозмездно (исключая зарплату) бороться с преступностью, предпочитает договориться «по душам», не забыв, естественно, оговорить дотацию «детишкам на молочишко». Выход один: кардинальное ужесточение уголовного законодательства и решительная массовая «чистка» коммерческих, государственных структур от криминальных элементов. Реально осуществлять это, однако, сможет лишь новая власть»[4].

Кое в чем это действительно так. Но нет нужды понимать, что часто критики действующей власти подспудно предлагают себя в качестве спасителя от всего плохого. Реально же получалось не у всех. Пример этого показала напрасная надежда на того же Ельцина, которого первоначально выбирали как надежду на лучшую и справедливую жизнь. Хотели как лучше…

Герой же нашей книги позже, вспоминая времена повальной приватизации, напишет: «Массовая приватизация» «по-чубайсовски», обернувшаяся глобальным воровством государственных ценностей, сплела такой густой клубок, в котором слились воры, взяточники, хозяева «грязных» капиталов, спекулянты…»[5]

Между тем те, кто думает, что всенародная любовь к Ельцину возникла в результате его намерения устроить демократию и капитализм в России, глубоко ошибаются. Если, разумеется, сознательно не лгут. Подавляющее большинство фанатично верующих в очередного народного кумира верили потому, что надеялись на установление в стране царства справедливости и наказание коррупционеров (понимая под этим, прежде всего, коммунистических партаппаратчиков). Плевать им было на гласность и частное предпринимательство. Хлеба и зрелищ хотелось всегда и во все времена. А что такое суд над зарвавшимся чиновником? Зрелище, да еще какое!

Это довольно хорошо понимало и окружение Бориса Николаевича образца 1989–1991 годов. Недаром они так старательно привели его к постановке на учет в местную поликлинику. Смотрите, вот он кумир среди нас, и лечат его не так, как других партийных бонз. Все как у людей, в смысле как у вас, рядовых граждан. И ездил Ельцин первоначально на простенькой автомашине. И все было, чтобы думали: этот привилегий не имеет и другим не позволит [1]. Именно такого вождя многие, очень многие наши соотечественники видели, и еще будут видеть в своих снах. Что же касается демократии и предпринимательства, то народные мечтатели в основном понимали это не как цель, а как средство (а иногда и как побочный результат) главной цели – справедливости и достатка.

Разумеется, были те, кто наивно рассчитывал хорошо зажить, пустившись в это самое предпринимательство. Некоторые и зажили хорошо. Но лишь те, кто цинично делали деньги там, где их можно делать, не обращая внимание на моральные и правовые запреты и вовсю используя свое должностное положение, а также своих родственников или близких друзей. Остальные горе-мечтатели остались у разбитого корыта.

Ждали одно, а получили совсем другое. Хотели как лучше, а получили как всегда. Очень быстро оказалось, что царство справедливости и отсутствие продажности совсем не присущи новой власти. Недостатки коммунистического режима поблекли перед реальностями новой ельцинской России. Некоторые властные фигуры российской демократии пытались (может даже искренне) с этим бороться.

Святая простота. С ветряными мельницами методами Дон Кихота бороться бессмысленно.

«Две опасности, как известно, угрожают полнокровной власти: ее бессилие и ее продажность. Причем обе эти опасности, как правило, бывают взаимосвязаны – от бессилия власть пускается в сговор с теневыми силами, коррумпированными организациями, преступным миром. И чем жестче становятся эти «связи» – тем бессильнее становится власть». Так мудро, хотя и сложно говорил в марте 1992 года государственный секретарь, первый заместитель председателя правительства РФ Г. Бурбулис[6]. Впрочем, так говорил не только он один. Предсказывали и более худшие криминальные времена [2].

А что тут не предсказать. Все и так ясно. Государственная машина шатается [3], ослабевает контроль, моральные принципы разрушаются, общенациональной идеи нет. А жить-то хочется и желательно хорошо жить. Глупо не брать, если все равно кто-то другой возьмет и положит в свой карман. Кто сумел, тот и съел.

Вот умельцы и делают деньги где только можно. Сказочные состояния обычно в период смуты и создаются. Милое дело ловить рыбку в мутной воде. И надо успеть, еще не известно, как долго бардак в государстве может продолжаться. При этом все равно никого не наказывают ни за что. Исключения, конечно, были, иногда наказывали. Но это когда мало давали на лапу, или не тому, или кому-то самому хотелось. Все просто как божий день. Время делать деньги и ковать свое благосостояние. Именно в 1991–1995 годы и были сформированы основные капиталы многих олигархов. Сформированы главным образом на дележке государственной собственности и финансовых пирамидах, а также на вывозе сырья за рубеж.

Упрекать их не стоит, упрекать следует тех, кто, находясь на высших государственных постах, сознательно или неосознанно позволил сделать это. Впрочем, и они жили по тем же самым правилам и занимались тем же самым, только используя государственные возможности. H.A. Павлов писал: «Власть на федеральном уровне занята растащиловкой, междоусобной борьбой…»[7]

«Некоторые идеологи воровского капитализма говорят, что насытившиеся бандиты, устав от грабежей, воровства и убийств, превратятся в добропорядочных буржуа. Как бы не так! Эдит Пиаф однажды сказала, что у поэта никогда не может быть лица подонка и подлеца, так и у убийцы никогда не может быть лица поэта: бандиту не дано стать порядочным человеком»[8].

Деньги делали все, кроме наивных дураков (таких было немало), отпетых идеалистов (хоть немного, но были и такие) и тех, у кого не было возможностей (этих было больше всех). Вот последние чаще всего и были недовольны ростом коррупции.

Но, по большому счету, обвинять, нужно то молчаливое большинство (то есть народ), которое позволило себя обмануть красивыми обещаниями. Ах, обмануть его не трудно, он сам обманываться рад. Просто рвущиеся во власть кричали толпе то, что толпа хотела слышать, а не то, что они умели и могли сделать. Но иначе их бы и не выбрали. Вот это и есть демократия, и не только российская. Разумеется, если оставить пока в стороне использование больших денег или властных полномочий для получения нужного результата в избирательных урнах. Но в первой половине 90-х годов эти рычаги использовались еще пока очень слабо. Тогда побеждали больше демагогией. Это со второй половины 90-х годов начала развиваться подтасовка выборов. Впрочем, демагогия тоже осталась.

«Нормальному гражданину с незашоренными глазами жить и видеть все это изо дня в день было просто невыносимо»[9].

Демократия в ельцинской России развивалась параллельно с появлением богачей и супербогачей. «…Параллельно с появлением богатых появился и криминал, возглавляемый «старыми», еще советских времен, урками, и начал охоту на богатых»[10]. Еще в знаменитой книге «Золотой теленок» Остап Бендер мудро изрек: «Раз в стране бродят какие-то денежные знаки, то должны же быть люди, у которых их много». Но это было тогда, когда миллионеры были подпольные. А когда они стали открытыми, а милиция была в состоянии полураспада, и началась настоящая охота за богатыми. И совсем не такими способами, как Остап Бендер. Турецкий подданный был просто ангелом по сравнению со многими новыми русскими.

Органы государственной безопасности тогда тоже боролись с коррупцией и организованной преступностью. А автор настоящей книги как раз и служил тогда в соответствующем подразделении, которое (может быть наивно) пыталось остановить волну растопыренными пальцами. Возможно, ее и не надо было останавливать, но вышестоящие по святой наивности или по другим причинам приказ останавливать все же дали. Особая проблема возникала, когда к капиталам рвались настоящие криминальные авторитеты.

Кстати, для объективности приведем и такую точку зрения. Писали: «КГБ также проник в некоторые преступные группировки и спонсировал их деятельность. ФБР, например, давно заметило, что советские секретные службы помогали встать на ноги многим известным российским преступникам. В их число входили Япончик, Отари к, главари солнцевской преступной группировки, несколько чеченских банд. И вскоре «агенты» вышли из-под неусыпного ока «хозяев» и стали кроить страну на свой манер»[11].

Однако автор вышесказанного почти не приводит доказательств этого. Да и были ли такие доказательства? Хотя отдельные сотрудники госбезопасности, в принципе, могли быть прямо или косвенно причастны к преступной деятельности. В семье, как известно, не без урода. Тем более что уродливой стала вся страна.

Но, в общем, сотрудники бывшего КГБ медленней других шли на поводу у всеобщего разложения, продажности и коррупции. Но все же шли, тем более, что старые кадры постепенно заменялись новыми, которые быстрее «перестраивались».

«Элитным офицерам КГБ, зачастую потомственно, вбивалась в голову известная система ценностей. Она, конечно, подразумевала приоритет интересов государства перед интересами какой-то там отдельной личности, но она же включала в себя пусть и не идею законности, но все же понимание того, что и во имя чего допустимо делать.

Такие люди были, но они давно уже стали легендой… О кадрах же ФСБ выпечки после 90-х и говорить нечего, штамп «сделано в КГБ» на них такая же липа, как лейбл Levi's на советском самостроке»[12].

Аналогичная ситуация складывалась в системе прокуратуры. Если еще не хуже.

1.2. Прокурорское место

Такое было смутное время. А как же главные законники, которые должны быть образцом служения закону? Вопрос не праздный даже с точки зрения вообще борьбы с преступностью. Не говоря уже о том, что прокуратура контролирует соблюдение законности в целом. Так что поговорить о прокуратуре следует. Ой как следует!

В соответствии с Конституцией РФ, принятой в декабре 1993 года, Прокуратура РФ составляет единую централизованную систему с подчинением нижестоящих прокуроров вышестоящим и Генеральному прокурору РФ. Генеральный прокурор РФ назначается на должность и освобождается от должности Советом Федерации по представлению Президента РФ.

Так определено законом, но важно, как это положение реализуется в жизни, через кого конкретно. Гладко бывает только на бумаге, в жизни часто встречаются овраги.

Первый прокурорский блин Ельцина оказался комом. Тогда назревала конфронтация между президентом и Верховным Советом Российской Федерации. Не успел Генеральный прокурор РФ Степанков перейти на сторону Верховного Совета, как Ельцин сменил его. На пост главного законника страны был назначен Алексей Казан ни к, старый знакомый Бориса Николаевича.

В 1989 году имя Казанника стало известно в связи с тем, что он публично и демонстративно уступил свое место в Верховном Совете СССР Ельцину. «С того момента началось политическое возрождение Ельцина… Так Борис Ельцин стал должником Алексея Казанника»[13].

Первый президент своим людям долги отдавал. И вот когда освободилось место главного российского законника, Ельцин вспомнил о человеке, благодаря которому сделал важный шаг на пути к высшей власти, и назначил его Генеральным прокурором. Благо тогда еще Конституция РФ 1993 года не вступила в законную силу и прокурора президент мог назначить самостоятельно.

Казалось бы, Казанник должен быть по гроб обязан своему благодетелю. Но не тут-то было. Не все ради должности готовы на…

Уже в начале 1994 года новому генеральному прокурору пришлось столкнуться со сложной политической проблемой. Дело в том, что в соответствии со статьей 103 Конституции РФ к ведению Государственной Думы относится объявление амнистии.

«Такое решение не нуждается в каком-либо утверждении. Президенту Российской Федерации этот нормативный акт, в отличие от законов, на подпись не представляется»[14].

Вот Государственная Дума и сотворила оригинальную амнистию. 23 февраля 1994 года Госдума приняла постановление «Об объявлении амнистии в связи с принятием Конституции Российской Федерации» и постановление «Об объявлении политической и экономической амнистии», а затем постановление о некоторых вопросах применения первых двух постановлений, которое содержало несколько дополнительных и уточняющих правовых норм.

«Второе из упомянутых постановлений было принято, как сказано в его преамбуле, «в целях национального примирения, достижения гражданского мира и согласия. Под это постановление подпали, в частности, все уголовные дела, находившиеся в производстве следователей, и дела, не рассмотренные судами, в отношении лиц, привлекаемых к уголовной ответственности по событиям 19–21 августа 1991 г., связанные с созданием ГКЧП, по факту столкновения демонстрантов и работников органов внутренних дел 1 мая 1993 г. в Москве, за участие в событиях 21 сентября – 4 октября 1993 г. в Москве, связанные с Указом Президента Российской Федерации от 21 сентября 1993 г. № 1400, «независимо от квалификации действий по статьям Уголовного кодекса РСФСР», и ряда других лиц. В этом постановлении говорилось и об амнистии лиц, совершивших хозяйственные преступления»[15].

И так встала необходимость выпускать на волю Хасбулатова, Руцкого и других.

Следственный изолятор, в котором находились будущие амнистированные, был в ведении прокуратуры. Коржаков вспоминал: «Ельцин приказал сделать все что угодно, но из Лефортово никого не выпускать. Мы с Барсуковым и с юристами-эксперта-ми собрались в кабинете у Батурина. Попросили приехать Генерального прокурора России Казанника. К этому времени он написал прошение об отставке и предупредил, что отправил бумагу президенту…

Мы попросили Казанника:

– Потерпите с отставкой, давайте мирно решим вопрос. Вас ведь недавно назначили Генеральным прокурором, а уже грозите отставкой.

Но Казанник не поддался на уговоры»[16].

При этом Коржаков, не стесняясь, рассказал о готовности задержать амнистированных, если бы следственный изолятор принадлежал не прокуратуре, а руководство его не стало беспрекословно выполнять то, что ему положено по закону. Оказывается, можно и нарушить закон, если хочется. Главный ельцинский охранник, похоже, уже привык к этому.

Впрочем, с освобождением не все так ясно. Неужели не могли удержать, если хотели это сделать? В октябре 1993 года не побоялись публично расстрелять парламент, а в феврале следующего года не смогли помедлить с освобождением амнистированных.

«Хорошо знающий кремлевскую за кулису комментатор называет амнистию «согласованной акцией думской и президентской сторон». По поводу запоздалых сетований советников Ельцина он пишет, не скрывая сарказма: «Спектакль разыгран по лучшим стандартам психологической войны: «измена» одной из президентских партий, «драматическая» отставка генпрокурора, истерические призыва «ДемРоссии», настойчивый показ по телевидению тех, кто призывал к погромам, и т. д. и т. п. Но шила в мешке не утаишь. Ведь саму проблему амнистии внес в Думу президент. Разве не было ясно, что сразу встанет вопрос о гэкачепистах и октябристах? И все же вопрос внесли. Следовательно..»[17]

И, тем не менее, указывалось: «Узнавший об освобождении «октябрят», как называли участников тех событий в Кремле, Ельцин устроил директору ФСК форменный разнос. После таких слов президента остается один выход – отставка. Но рапорт Николая Голушко не успел дойти до Кремля, как на Лубянку привезли указ. Он был написан в очень жестких формулировках, которые были скорректированы при участии Юрия Батурина – помощника президента по национальной безопасности»[18].

Голушко ушел тихо. Казанник ушел, хлопнув дверью. Он рассказал все, что думал о президенте и его команде. Правда, сначала в Совете Федерации процесс формального отстранения от службы Генерального прокурора затянулся. Это назначил его президент самостоятельно (новая конституция еще не была принята), а отстранять нужно уже было через Совет Федерации.

А Совет Федерации никак не мог набрать необходимого количества голосов «за». Не хотели господа члены Совета сменить генпрокурора. Обратим внимание на этот тихий саботаж верхней палаты российского парламента. Они словно проверили президента и создали прецедент. Потому в гораздо большем масштабе все это повторилось со Скуратовым. Но не будем забегать вперед.

Сам же Казанник разошелся вовсю и пошел высказываться в отношении президента: «…Вся команда президента, как я убедился, формировалась не по профессиональным и личностным качествам, а только на принципах личной преданности. Поэтому эти люди по существу находятся в состоянии сговора, а если хотите, даже заговора…Поскольку эти люди подбирались на таких принципах, то, разумеется, сложилась определенная устойчивая группировка. И они тесно спаяны, я бы даже сказал, слиты кровью событий октября 1993 года. Этих людей уже поистине водой не разольешь…[4] Они не могут работать головой, а руками считают, по-видимому, зазорным трудиться. Поэтому они держатся за президента, как пассажиры в автобусе держатся за поручни, чтобы не упасть»[19].

Кроме того, бывший генеральный прокурор Алексей Казанник говорил: «Мне кажется, у них единственное желание – чтобы в прокуратуру можно было позвонить и сказать: того не делайте, этого тоже»[20].

Напомним, что именно сам Казанник в свое время и помог Ельцину сделать один важный шаг в сторону высшей власти, за что будущий президент РФ и назначил его генеральным прокурором. Облагодетельствовал. А потом облагодетельствованный словесно охаял своего благодетеля.

Заметим, что прокурор был назначен после событий октября 1993 года, т. е. Казанник знал, кому шел служить. Любому среднему юристу было ясно, что в сентябре 1993 года президент издал незаконный указ (о политической необходимости разговор не идет), и любому среднему юристу ясно, что в октябре 1993 года высший законодательный орган страны был просто расстрелян. Казанник, судя по ученым званиям, был явно не рядовой юрист.

Впрочем, Ельцин назначил генерального прокурора по своему выбору, никто не тянул, а значит он и несет ответственность за удачность своего выбора. На двух (Степанков и Казанник) генеральных прокурорах Ельцин уже осекся. Нужно было искать другого. Вспомнили об Ильюшенко, который давно крутился вокруг президента. Позже появилась информация о том, что Ильюшенко подобрал Коржаков[21]. Вроде бы верный и понятливый кандидат. Готовый на все ради кресла.

Чтобы лучше понять душу этого кандидата, вернемся немного назад во времени до расстрела Верховного Совета РФ. «В 1993 году вице-президент Руцкой заявил о том, что обладает компроматом на президентскую команду. Компромата ни много ни мало – 11 чемоданов.

В ответ президентская команда раскопала компромат на Руцкого. В команду по поиску фактов, изобличающих взбунтовавшегося вице-президента, вошли руководитель контрольного управления при администрации президента Ильюшенко, начальник правового управления аппарата президента генерал Котенков, министр юстиции России Калмыков и адвокат Макаров. Официально команду назвали межведомственной комиссией по борьбе с преступностью и коррупцией.

Отсюда, похоже, и началось возвышение Ильюшенко. Вся эта четверка на памятной многим пресс-конференции перед десятками журналистов и миллионами телезрителей показала документ, на котором стояла подпись Руцкого. Это был трастовый договор, по которому вице-президент доверял «третьему лицу» распоряжаться имуществом и счетом фирмы «Трейд линк ЛТД». Часть денег на этот счет поступила от сделки с детским питанием. Трастовый договор как бы свидетельствовал: вице-президент украл у государства несколько миллионов долларов.

Собранные материалы межведомственная комиссия, возглавляемая министром юстиции страны, передала в Московскую городскую прокуратуру. Очень скоро выяснили, что трастовый договор, мягко говоря, не соответствует действительности. Уголовное дело в отношении Руцкого прекратили, но возбудили по факту клеветы на него.

Придя в Генеральную прокуратуру, Ильюшенко сразу же затребовал материалы дела. В результате уголовное дело по факту клеветы было прекращено, а по «делу Руцкого» возобновили[22]. Темное это дело – расследование [5].

Вроде бы подходящий с точки зрения президента генеральный прокурор. Но вот беда. «Выглядел на трибуне неуверенным и положенных для утверждения голосов не набрал»[23]. Господа из Совета Федерации никак не захотели давать согласие на его назначение. Ельцин с маниакальным упорством предлагал раз за разом одного и того же Ильюшенко. Совет Федерации с таким же упорством отказывал в своем согласии.

Так и ходил кандидат с приставкой «исполняющий обязанности». «И.о. Генерального прокурора Российской Федерации Алексей Ильюшенко стал объектом постоянной критики с первых дней назначения на высокую должность. Неприятие этой фигуры средствами массовой информации и многими политиками объясняется тем, что он назначен как бы в благодарность за услугу, которую оказал президентской команде в известной «войне чемоданов». В Генеральном прокуроре общество хотело бы видеть независимого человека, и потому ему малосимпатичен главный хранитель законности, даже не пытающийся хотя бы внешне дистанцироваться от президента.

Средства массовой информации не упускают случая, чтобы выпустить в и.о. Генерального прокурора ядовитые стрелы»[24].

«Когда Ильюшенко пришел в Генеральную прокуратуру, там даже воздух сделался иным. Он не сумел сработаться с коллективом. В Генпрокуратуре его не любили за грубость, он не считался с людьми, не учитывал чужого мнения, стиль его работы был силовым»[25].

Какой после этого авторитет будет у главного законника страны? А никакой! Но ни президента, ни самого и.о. генерального прокурора это не остановило. Хотя чем дальше, тем больше…

Вскоре кроме оговорки «и.о.», начались у Ильюшенко другие проблемы. Кстати, господин, исполняющий обязанности, был известен еще по Красноярску, где он учился вместе с автором настоящей книги на одном юридическом факультете.

По словам И.Е. Жмакова (работавшего в то время в партийных органах Красноярска), Ильюшенко в советский период рвался вступить в КПСС. Но в период прохождения кандидатского стажа он в нетрезвом состоянии учинил скандал в общественном транспорте, был доставлен в отдел милиции. Для Ильюшенко возникла реальная опасность не только не стать коммунистом, но и быть уволенным из прокуратуры. Тогда неудачливый прокурорский работник решил пойти служить срочную службу в Советской армии. По просьбе Ильюшенко и других ходатаев секретарь парторганизации и председатель парткомиссии пошли на то, чтобы снять с учета без обсуждения поступка на партсобрании. Во время службы в армии Ильюшенко был принят в КПСС. Повествуя об этом, Жмаков высказал предположение, что Ильюшенко с тех пор и усвоил урок, как обходить не только партийные правила, но и законы, уяснил для себя истину: когда выгодно – можно быть коммунистом, демократом или кем-нибудь, когда же невыгодно – от всего этого вовремя отречься[26].

Такого вот генерального прокурора получила страна. Говорят, что Ильюшенко в прокуратуре прозвали ПИВО за любовь к народному напитку, и за «Постоянное Исполнение Временных Обязанностей»[27]. Умеет наш народ припечатать острым словом. Дальше больше, генеральный прокурор опустился, стал чрезмерно употреблять спиртное[28].

Позже Красноярск снова столкнулся со своим бывшим студентом и работником местной прокуратуры, ставшим хоть и и.о., но генерального прокурора.

14 декабря 1996 года бывшему исполняющему обязанности генерального прокурора Алексею Ильюшенко было предъявлено обвинение по двум статьям: неоднократное получение взяток и злоупотребление служебным положением. Ровно 10 месяцев длилось следствие, но началось все гораздо раньше. 16 февраля 1995 г. УФСБ по Камчатской обл. возбудило уголовное дело № 18/22817-96 против СП «Балкар-Трейдинг» (БТ) и его руководителя Петра Янчева. Обвинение А. Ильюшенко, по мнению следствия, стало лишь эпизодом «дела БТ», по мнению наблюдателей – его вершиной. Но уголовное дело № 18/22817-96 уникально не тем, что на скамью подсудимых сядет один из самых высокопоставленных в прошлом госчиновников, а тем, что раскрывает механизмы взаимодействия власти и бизнеса в обновленной России[29].

Кстати, Ельцин счел необходимым подчеркнуть, что Ильюшенко угодил в Лефортово по инициативе своего преемника Скуратова[30]. Может быть и так, Скуратов был скор на расправу с высокими чиновниками, оступившимися в борьбе за власть. Сам Юрий Ильич писал: «Непросто далось возбуждение уголовного дела в отношении Ильюшенко. Я и тогда, честно говоря, не спал ночами – никак не мог решиться на это… Но, надо сказать, я и сейчас бы принял такое решение. Тем более факты по бывшему генпрокурору сотрудники ФСБ собрали убедительные»[31].

Летом 1995 года Красноярское управление ФСБ взяло в разработку одну фирму, которой руководили сестра жены Ильюшенко и ее муж. Бизнесмены занимались продажей нефти, автомобилей и продуктов питания. Входе проверки появились нити, которые привели в Подмосковье, точнее в Балашиху, на предприятие «Балкар-Трейдинг». Проверкой занялось уже Московское управление ФСБ.

Выяснилось, что «Балкар-Трейдинг» возглавлял дядя и.о. генерального прокурора. Там же в качестве начальника отдела работала супруга того же самого и.о. генерального прокурора. Дело затребовала к себе Генеральная прокуратура. Занятный случай, когда Ильюшенко хотел надзирать за расследованием дела о своих родственниках[32].

Позже, в начале 1996 года, следственная группа из Москвы снова приехала искать следы преступной деятельности Ильюшенко в Красноярске. Выяснилось, что Ильюшенко, будучи начальником контрольного управления администрации Президента РФ, с применением военно-транспортной авиации перегонял в Красноярск автомашины для родственников[33].

15 февраля 1996 года Ильюшенко был задержан сотрудниками ФСБ по подозрению в коррупции[34]. И началась его уголовная эпопея. Так под следствием оказался экс-генеральный прокурор страны. Если под следствие попадали руководители спецслужб, то это уже не удивляет, но вот руководитель прокуратуры…

В прессе стала появляться информация, намекающая на близкие связи Ильюшенко с Львом Логиновым, возглавлявшим Красноярский комбайновый завод и, как говорят, бывшим в хороших отношениях с Ельциным[35].

Тот же Жмаков написал: «Подлость, однако, всегда наказуема, рано или поздно за нее приходится расплачиваться. Ильюшенко частично расплатился не только потерей престижной должности, но и презрением тех, кто его знал»[36]. Впрочем, с Ильюшенко многое до сих пор не ясно. Хотя должно быть ясно, ведь он возглавлял главное ведомство по соблюдению законности!

Сам же Ильюшенко валил все на КГБ. По его словам, дело против него было сфабриковано теми силами среднего звена КГБ-ФСБ, которые настроены антиельцински. Лично ему эта служба мстила за то, что он прекратил уголовное дело против Вила Мирзоянова. Конфликт с ФСБ усугубился по мере того, как он прекратил дело Панскова и привлек к уголовной ответственности несколько ответственных сотрудников федеральной службы, а также жестко требовал соблюдать законность в органах государственной безопасности[37].

Первое время экс-прокурор вообще отказывался давать показания[38], ограничиваясь словами: «Это абсурд и провокация»[39].

«Тяжелая судьба Алексея Ильюшенко – хороший урок, преподанный российской демократии»[40]. Но урок оказался не впрок. И со следующими генеральными прокурорами были проблемы.

Как тут не вспомнить слова Чацкого из комедии «Горе от ума»:

Хотя и давно сказано, и литературным героем, но этой вечной истине не суждено стареть.

1.3. Новый генпрокурор

Свято место пусто не бывает. Ильюшенко сменил Скуратов [6]. Поговаривают, что выбор именно этого человека во многом определил Коржаков, который тогда был одним из наиболее приближенных к президенту лиц[41].

Хотя конечный выбор все же оставался за президентом. Возможно, что сыграло свою роль то обстоятельство, что Скуратов, как и Ельцин, длительное время жил в Свердловске, где они иногда встречались. Возможно, сыграло свою роль и другое обстоятельство – Скуратов был молодым и довольно продвинутым ученым. А время было такое, когда думали, что ученая степень – гарантия ума и способности управлять ведомством или регионом. Периодически в окружение первого российского президента тогда рекрутировали молодых и, казалось, перспективных ученых. В большинстве своем эта затея оказалась бесперспективной. После этого стали рекрутировать представителей силовых структур, но об этой моде поговорим позже.

Скуратов в 1991 году побывал в группе поддержки кандидата в президенты РСФСР Бакатина, а потом был старшим консультантом этого же деятеля. Но данное знакомство мало что дало будущему генеральному прокурору.

Но нарабатывались московские связи, которые поддерживали друг друга, помня о совместном веселом времяпрепровождении.

Опыта практической работы в прокуратуре новый генеральный прокурор не имел. Ну и что, многие тогда делали карьеру, не имея ни опыта, ни знаний. Время было такое. Если уж называть вещи своими именами – это было время авантюристов, которые делали свои дела, не обращая внимания ни на что, кроме нужных связей. Дорого обошлось это стране, но не даром говорится: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Впрочем, лучше и то и другое.

А знакомые, между прочим, у Скуратова были разные. Юрий Ильич вспоминал о своей первой встрече с первым российским президентом: «Наша встреча состоялась в начале октября

1995 года. Я тогда искренне верил в президента, верил в то, что все трудности – временные, ему удастся изменит нашу жизнь к лучшему. Я и в 1996 году голосовал за Ельцина, считал – против голосовать нельзя: все-таки мы находимся в одной команде. А закон команды – это закон команды: на чужаков не играть, в свои ворота мячей не забивать, удары чужаков не пропускать»[42].

Заметим мимоходом, что написано это в той скуратовской книге, в которой он многократно описывает, каким законопослушным и примерным человеком, и одновременно генеральным прокурором он был. Странно, неужели это можно сочетать?

Может и был? Да вот только как же с тем, что именно Ельцин и его команда вопреки всем законам развалили Советский Союз. А это стало трагедией для десятков миллионов человек.

Именно Ельцин и его команда устроили дикую приватизацию, которая нанесла колоссальный ущерб экономике страны.

Именно Ельцин продолжил горбачевскую практику фактического закрытия глаз на разрастание коррупции государственного аппарата, на чудовищный рост преступности.

Именно Ельцин осуществил незаконный разгон (с пальбой из танков) парламента страны. Позже Скуратов признает: «…У президента никогда не было уважения к Конституции, к законам, все это для него являлось обычными игрушками, с которыми можно поступать так, а можно поступать и этак, сломать и выкинуть…»

0 более мелких прегрешениях первого российского президента говорить не будем. Слишком длинный будет список. Да и не о президентских прегрешениях речь. Речь о том, что только полный дурак мог тогда не знать, что за человек правит Россией.

«Президент, казалось бы, по главной своей обязанности должен быть гарантом Конституции и законов, свято оберегая их, наказывая тех, кто преступает их, но, увы, этим гарантом президент наш оказался лишь на словах… – напишет позже Скуратов и тут же пояснит: —…Ни в 1993 году, когда танки в упор расстреливали здание парламента, ни когда отправлял ребят на бойню в Чечню, не был гарантом, ни в событиях весны 1996 года, когда он чуть было не разогнал Государственную Думу… также не был гарантом… В основе его деятельности лежало, к сожалению, одно – пренебрежение к закону, замешенное на осознании вседозволенности – ему, как царю, можно все»[43].

Надо же, понял, кому служил! Но заметим, что понял, когда его выбросили из состава президентской команды.

И вот тут вернемся к скуратовским строкам о единой команде. Это мы о том, что Юрий Ильич признавал тогда себя частью этой команды. И еще, оказывается, верил, что президенту «удастся изменить нашу жизнь к лучшему». Свежо предание, да верится с трудом. К моменту вступления Юрия Ильича в должность генерального прокурора РФ верить в это могли только наивные дураки. А их даже при Ельцине, как правило, на высокие должности не ставили.

Гораздо больше верится в то, что тогда, окрыленный новой высокой должностью, Юрий Ильич был по уши благодарен Борису Николаевичу. И как всякий благодарный, был вначале единодушен с ельцинской командой. Все старо, как мир.

Старо даже то, что, придя на высокий пост, Скуратов сразу же стал размещать в прокуратуре своих людей. Одним словом, все как у обычных людей. Правда, как выяснилось позже, эти самые скуратовские выдвиженцы в самый острый момент его политической борьбы с президентом быстро предали своего благодетеля. Но и это старо, как мир. Набирал ведь он таких же, как и сам. С кем поведешься, от того и на берешься.

«Вообще кадровые промахи – это моя главная ошибка. Я слишком верил людям, увлекался ими, не допускал даже мысли, что они могут предать или совершить подлый поступок», – оправдывался позже Юрий Ильич[44].

Но это будет позже, а пока тогдашний член ельцинской команды Скуратов сформировал в прокуратуре свою команду, которая нужна была ему для себя и верной службы президенту [7]. Неугодных он спровадил на другие должности. Обычное дело: новая метла метет по-новому. «Прокуратура, после Ильюшенко, требовала перестройки», – написал Скуратов[45]. Он ее и перестраивал в угоду своему пониманию. Ах, сколько их, высоких чиновников, во все времена, придя на высокий пост, словно забывали, что его как назначили, так же могут и снять! Незаменимых людей, как известно, нет.

«Три года его деятельности на новом посту ничем и никому не запомнились. Он выступал с приличествующими его положению правильными оценками тяжелой криминогенной обстановки в России, бросал общественности пугающие цифры о размахе преступности и ничего не делал для оздоровления ситуации»[46].

Но это было только вначале. Чуть позже события стали развиваться в сторону прямо противоположную. И как мы увидим, дело было не столько в том, что Юрий Ильич неожиданно прозрел и увидел, какой в России президент и каково его окружение. Дело было в том, что политическая ситуация изменилась. И это тоже старая песня, пора бы уж к ней привыкнуть.

Не повезло Ельцину на главных законников страны. Вот только об этом мы поговорим позже. А пока о любви, которой все возрасты и, как оказывается, все должности покорны.

2.1. Их нравы

В былые, коммунистические времена было принято критиковать «их», капиталистические нравы, их разложение и аморальность. Сами, правда, тоже были не ангелы. Но все же мы были более соответствующими христианской морали. Вот, парадокс-то. Коммунисты оказались более христианами, чем многие формальные последователи этой религии на Западе. Но это было тогда. После падения коммунизма все круто изменилось. Все у нас стало как у людей, в смысле, как на том Западе, который мы десятилетиями ругали. А может быть, и еще почище, чем у них. Почище, это в смысле погрязней.

«Практически вся государственная и деловая «элита» России жила распущенно и безнравственно», – констатировал один бывший генерал КГБ[47]. Это о ельцинских временах. Так и хочется сказать: бывали хуже времена, но не было грязней.

Коржаков рассказал о пресс-секретаре президента следующее: «Костиков создал аппарат пресс-службы. В основном он приглашал на работу представителей сексуальных меньшинств. За это команду пресс-секретаря стали звать «голубой».

Одного такого «представителя» пришлось лечить, тщательно скрывая от журналистов причину недомогания. Сотрудника президентской пресс-службы доставили в больницу в тяжелом состоянии. Нашли его рано утром около своего дома. Кто-то переломал парню едва ли не все косточки, а затем выкинул из окна. Выяснилось, что у этого… журналиста проходили на квартире гомосексуальные оргии. Во время одной из них бедолагу связали и стали мучить – для полного, как оказалось, сексуального удовлетворения. А потом выбросили из окна третьего этажа. Сотрудник пресс-службы остался жив. Его допросили, и он сам во всем признался»[48].

Позже Костикова отправили послом. Куда бы вы думали? Конечно, в Ватикан, поближе к Папе Римскому. Вот шутники в российском руководстве! Они бы еще назначили его послом в Саудовскую Аравию, поближе к святой Мекке.

Безнравственно жила практически вся элита, а скандалы были только с некоторыми. И обычно тогда, когда это нужно было их противникам. Именно так и было во время двух сексуальных скандалов вокруг сначала министра юстиции, затем вокруг генерального прокурора. Оказывается, в России все как у людей, в смысле как на разлагающемся Западе. Это мы с намеком на президента Билла Клинтона, который с практиканткой занимался любовью, а потом публично лгал, что этого не было. Для Клинтона это кончилось печально, для его российских последователей тоже плохо. Но только для тех, кому не повезло, и их похождения были преданы гласности.

По мнению Григория Явлинского: «Вся разница между американским истеблишментом и нашим в том, что у них прокурор расследует подробности сексуальной жизни президента, а у нас президент исследует жизнь прокурора по тому же вопросу»[49]. Что же скажешь? Верно подмечено.

Однако все по порядку. Прежде всего, следует обратить внимание, что оба российских скандала имели отношение к должностным лицам, которые были прямо уполномочены вести борьбу с преступностью. Но у самих рыльце оказалось, как видим, в пушку.

«При нынешнем руководстве говорить о борьбе с преступностью грустно и смешно. Имеющая место круговая порука может уйти только вместе с ним. А пока сдадут только тех, кого и так определили на «отстрел», – писал Александр Лебедь[50].

В смутное время проходимцам, как в мутной воде, удобно ловить рыбку [8]. Впрочем, тогда откровенного проходимца бывало трудно отличить от высокопоставленного чиновника. Да, собственно говоря, а не были ли эти два типа идентичными?

Мы уже говорили, что с генеральными прокурорами у первого президента РФ всегда были проблемы. По этому поводу

Ельцин писал: «Говорят, что России не везет на генеральных прокуроров… Каждый прокурор уходил со скандалом. Каждый оставлял за собой шлейф нераскрытых дел»[51].

Тут Борис Николаевич, что называется, перекладывает с больной головы на здоровую. Проблемы были, прежде всего, у самого президента, и были они потому, что он даже для себя не мог выбрать удобного прокурора. Не везло. И вот снова искать приходится.

Тогда писали: «На смену Ильюшенко прочат министра юстиции члена правительства и Совета безопасности Валентина Ковалева. Бывший эмвэдэшный профессор, автор не очень приличных книг о происках нехороших империалистов и о несовершенстве разных там буржуазных правоохранительных институтов [9], человек, порвавший с товарищами по убеждениям, коммунистами, ради карьеры министра, обнаруживший способность откровенно врать о чеченской войне, занимаясь при этом по странному совпадению фамилий тоже правами человека в этом регионе, – все это Валентин Ковалев. По слухам, которые активно циркулируют по коридорам Минюста и в юридической среде, Ковалев строит виллу на средства неизвестного происхождения. Поговаривают и о фонде, который он создал под себя»[52].

Вышесказанное похоже на давление. Дескать, кого вы прочите в генеральные прокуроры! Одумайтесь. Возьмите и поставьте нашего человека, он такой примерный.

И в самом деле, кого? «В свое время Ковалев был назначен на должность министра на волне уступок коммунистам: власть полагала, что она бросает кость зюгановцам. Но коммунисты и министр немедленно взаимно предали друг друга анафеме. В юридических кругах постоянно циркулировали слухи о некоторых финансово-дачных слабостях министра, которые, правда, никто не удосужился подтвердить»[53].

Можно подумать, что до Ильюшенко президент выбирал лучшие для себя варианты? А как оказалось, даже после Ильюшенко варианты оказались не те. Но Ковалева Генеральным прокурором не сделали. Так он и остался министром, что, впрочем, тоже неплохо. Он и на этом посту постарался развернуться.

2.2. Бывший коммунист в роли министра юстиции буржуазного правительства

«…Министр юстиции – человек волевой, последовательный и упрямый. Не пройдя в дверь, он полез в окно…

Не предпринимая конкретных, а потому рутинных и не слишком заметных шагов в рамках уже существующих полномочий, министр юстиции взял на вооружение тактику «расширения полномочий». 2 мая Президент РФ своим указом предоставил Минюсту право запроса сведений, привлечения сотрудников других ведомств и внесения представлений о привлечении чиновников к ответственности при осуществлении «контроля за соответствием деятельности общественных объединений их уставным целям»… Для нормального контроля, а не для политических преследований этих полномочий вполне достаточно. Но Валентин Ковалев идет дальше – на заседании правительства России 5 июля он предлагает дать Минюсту возможность приостанавливать деятельность общественных объединений, функционирование которых вступает в противоречие с действующим законодательством. Судебная процедура при этом даже не упоминается! Значит, «пущать» или «не пущать» будет в случае принятия подобного решения министр юстиции, из чиновника второго эшелона он сразу выдвигается в «вершителя судеб».

Концепция реформы органов юстиции России, включающая в себя упомянутое предложение министра Ковалева, не была принята. Правительство отправило ее на двухмесячную доработку..

Несмотря на имидж «ястреба», министр юстиции проталкивает свои инициативы довольно тихо, почти исключительно аппаратными методами и всегда в комплексе с другими, вполне нейтральными мероприятиями. Именно это привело к тому, что отстаивание им идеи создания ведомства по защите конституции и ее суррогата – расширения полномочий Минюста практически ускользнуло от внимания общественности»[54].

Так бы и отстоял. Да вот неудача, разгорелся скандал. Скандалами тогда Россию было не удивить. «В современной России публикуемые с завидной периодичностью компрометирующие материалы на высших должностных лиц государства зачастую не оказывают ощутимого воздействия на дальнейшую судьбу этих лиц. А потому, с точки зрения политической целесообразности, оптимальная линия поведения в случае появления компромата – никак не реагировать на него. Многие так и поступают, действуя по принципу «плюй в глаза – божья роса»[55].

Но бывают и исключения. С министром юстиции было именно такое исключение.

В июне 1997 года в газете «Совершенно секретно» появилась публикация Ларисы Кислинской «А министр-то голый». Статья сопровождалась кадрами видеосъемки о банных развлечениях товарища, тогда еще министра, с голыми девицами легкого поведения. Съемка была сделана в бане, якобы принадлежащей солнцевской братве. После этого материала Ковалеву пришлось уйти в отставку с явного одобрения тогдашнего президента Бориса Ельцина. Произошло это 25 июня 1997 года, когда президент подписал указ о временной отставке, которая затем переросла в постоянную.

И практически сразу после этого прокуратура начала проверку его деятельности. Финалом этой проверки стал арест бывшего министра и возбуждение против него уголовного дела.

«Политическая история независимой России была замешена на скандалах любого сорта – и особенно финансовых – но только не на сексуальных. И вот, наконец, свершилось – политическая девственность отечественного истеблишмента нарушена.

Министр юстиции в бане, где имеет обыкновение париться солнцевская братва, с женщинами облегченного поведения – таковы исходные данные»[56].

«Речь могла идти о хорошо спланированной акции, – писал известный адвокат Анатолий Кучерена, – в которой журналистку Кислинскую, говоря языком спецслужб, «сыграли втемную»: она и сама, быть может, не подозревала, орудием каких сил выступает. С технологической точки зрения, не спорю, операция была сработана достаточно профессионально»[57].

«Пленка, согласно публикации в «Совершенно секретно», обнаружена в сейфе на даче руководителя «Монтажспецбанка» Аркадия Анкелевича, задержанного по подозрению в хищении денежных средств. Сама кассета пришла к журналисту Ларисе

Кислинской вполне традиционным путем: видеоматериалы ей передали, по ее словам, сотрудники МВД»[58].

Скандал имел далеко идущие последствия. Так не состоялась карьера одного из кандидатов в Генеральные прокуроры РФ. Мало того, у этого человека начались мытарства по следственным изоляторам.

Бывший министр юстиции РФ Валентин Ковалев 2 февраля 1999 года в Москве был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. Ему было предъявлено обвинение в растрате и присвоении крупных денежных средств и незаконном хранении оружия.

Обвинение было предъявлено по статье 160, части 3 УК РФ – в хищении 600 тысяч долларов из возглавляемого им Фонда «Общественная защита гражданских прав».

Сидеть просто так ему было скучно. 4 февраля 1999 года находящийся под стражей в Бутырской тюрьме В. Ковалев объявил голодовку в знак протеста против того, что вынесение обвинения и арест были проведены без участия адвоката. Ковалев не согласен также с тем, что его поместили в СИЗО в общую камеру с другими арестантами.

Возникли проблемы и с защитой. Адвоката бывшего министра юстиции А. Кучерену 9 февраля 1999 года не допустили на свидание со своим подзащитным, переведенным из Бутырской тюрьмы в спецкорпус следственного изолятора «Матросская Тишина» в Москве.

Тем временем надо было кого-то делать министром. Нужно было своего человека снова поставить на нужный пост.

Скучно было Степашину, опальному директору ФСБ, в аппарате правительства. Масштабы не те [10]. «Это Путин, который работал тогда в администрации президента, предложил кандидатуру Степашина. Предварительно спросил, конечно, самого Степашина:

– Сергей, ты хочешь? Не знаю, что получится, но я готов тебя поддержать»[59].

Президент решил, «что в лице Степашина обретет идеального министра юстиции…

Дальше больше. Президент, посадив в кресло министра юстиции верного ему Степашина, явно решил превратить Минюст в главную опору своего режима. В зависимость к Минюсту и даже в некоторое подчинение к нему попадают некогда всесильные органы безопасности…

Наступает эра Степашина – самого сильного силовика! Газеты запестрели заголовками: «Степашин объединил силовиков», «Минюст набирает силу…»[60] На самом деле, это было все же некоторым преувеличением.

Но власть Степашин получил немалую. 28 октября 1997 года Президент РФ подписал указ «О комиссии при Президенте РФ по противодействию политическому экстремизму». Ее координатором назначен министр юстиции Сергей Степашин. Среди ее членов – директор ФСБ Николай Ковалев и министр внутренних дел Анатолий Куликов. Ожидалось, что власти придадут этому органу политические и силовые функции.

Дальше – больше. 18 декабря 1997 года Президент РФ Б. Ельцин подписал указ о переходе Министерства юстиции в свое непосредственное подчинение «по отдельным вопросам, закрепленным за главой государства Конституцией и федеральными законами».

Позже первый российский президент поэкспериментирует со Степашиным в роли своего преемника. На этот раз не получилось. Но мы об этом еще поговорим позже.

А пока почитаем, что господин Степашин говорил о банях: «Ну, в баню я хожу и буду ходить. Важно, чего ты туда ходишь, с кем ты туда ходишь и не ставить это во главе угла своей жизни»[61]. Кстати о банях, вот как говорил Сергей Шойгу: «Когда я иду в баню с хорошей компанией, обязательно где-нибудь случается катастрофа»[62]. Имеется в виду, разумеется, не очередной сексуальный скандал.

3.1. Первый крестный отец второго российского президента

Не получилось с одним, зато потом получилось с другим преемником, сменившим Сергея Вадимовича на посту премьер-министра. Речь о Владимире Путине, который конфликтовал со Скуратовым из-за устроенного Генеральным прокурором преследования Собчака[63].

Тут следует сказать, что последний (Анатолий Собчак) был для второго российского президента почти как крестный отец.

К началу 1996 года близость бывшего сотрудника КГБ СССР Коржакова к первому президенту Российской Федерации вошла в поговорку. Например, тогдашнего руководителя службы безопасности президента Татарстана Шаймиева прозвали мини-Коржаковым[64]. Леонид Млечин выскажется: «Демократические политики тоже хотели иметь свои маленькие спецслужбы»[65].

Популярность бывших чекистов была не только в Москве вокруг президента РФ (Коржаков и другие), но и в некоторых иных регионах. Остановимся на Санкт-Петербурге. Этот город и выходцы из него того заслуживают.

Город действительно особый. Пожалуй, самый европейский из всех российских городов. Некоторые считают его одним из самых «прозападных» городов России[66].

В 1995–1997 гг. автор настоящей книги впервые несколько раз побывал в Петербурге и смог полюбоваться его архитектурой. Впечатление было довольно сильным. Заметим для объективности, что город этот нравится не всем. «Мощно проявляется влияние антикультуры и халтуры в космополитическом Петербурге, который почему-то по старинке до сих пор называют культурным центром России», – писали не любящие город на Неве[67].

В 1990 году именно в этот родной для него город вернулся Владимир Путин из длительной командировки в ГДР, где служил в разведке госбезопасности. Владимир Владимирович, оказавшись в Ленинграде, быстро понял, что вернулся совсем в другую страну. Служба в КГБ больше не представлялась завидной и престижной, как это было всего пару лет тому назад.

«По возвращению из ГДР не произошло назначение Путина в центральный аппарат КГБ, на что обычно надеются разведчики»[68]. Тогда из ГДР и других бывших стран социализма возвращалось много чекистов. Наверное, на всех мест в Москве не хватало. Путин не стал счастливчиком и в Москву не попал. Впрочем, некоторые находили этому благовидное объяснение [11].

Видимо, понимая это обстоятельство, Путин как бы говорит, что и не очень хотел переезжать в Москву. Уже будучи кандидатом в президенты, он рассказал: «Почему я позднее отказался от работы в центральном аппарате, в Москве? Я уже понимал, что будущего у этой системы нет. У страны нет будущего. А сидеть внутри системы и ждать ее распада… Короче, когда в январе 1990 года мы вернулись из Германии, я еще оставался в органах, но потихоньку начал думать о запасном аэродроме [12]. У меня было двое детей, и я не мог все бросить и пойти неизвестно куда… Я с удовольствием пошел «под крышу» Ленинградского государственного университета в расчете написать кандидатскую, посмотреть, как там и что, и, может быть, остаться работать в ЛГУ. Так в 90-м я стал помощником ректора университета по международным связям»[69].

В почти столичном городе тогда правил демократ горбачевской волны, который был тесно связан с Ленинградским госуниверситетом. Они быстро понравились друг другу. А это было непросто – понравиться Собчаку, который мнил себя большим знатоком во многих вопросах и ссорился со всеми подряд, так не считающими. Тут нужно либо иметь такой покладистый характер, либо так здорово постараться.

«Выдвижение A.A. Собчака в большую политику было стремительным и неожиданным. Только в начале 1988 года пятидесятилетний к тому времени профессор и заведующий кафедрой хозяйственного права решил вступить в КПСС, чтобы помогать «перестройке»[70].

Напомним, что делать карьеру в Советском Союзе можно было только в рядах КПСС. Исключения были слишком редки, и обычно это были талантливые ученые или писатели. Но вот проблема: в КПСС существовал лимит на прием в партию интеллигентов. Свободно в ту партию принимали только рабочих. Интеллигентам так хотелось для успеха стать членом партии, но брали их редко. В 1988 году, как и раньше, членство в партии было выгодным, но уже через год ситуация стала меняться. Тут Анатолий Александрович и покинул партию, в которую совсем недавно вступил.

Такое отношение было у Анатолия Александровича к своим политическим взглядам. Он рвался к славе и должностям. На фоне малоразговорчивых коммунистических вождей, Собчак выглядел решительным и способным на многое. Именно выглядел. Тем более что в неискушенной демократией стране это было не сложно. Тогда красивые слова заменяли умение делать дела.

Собчак стал мэром бывшей столицы Российской империи. «Анатолий Александрович Собчак был первым крупным российским политиком, который обратил внимание на Владимира Путина и с которым Путин без единой размолвки работал более шести лет с пользой для них обоих и для дела. Именно Собчак был единственным из известных российских политиков, кого Владимир Путин позднее назвал своим Учителем»[71].

Именно он выдвинул чекиста, не сделавшего карьеру в КГБ, на такую высоту, с которой потом уже удалось перебраться в президентское кресло. Путин вспоминал: «Еще не развалился СССР, еще не было августовского путча, то есть окончательной ясности в том, куда пойдет страна, еще не было. Собчак, безусловно, был ярким человеком и видным политическим деятелем, но связывать с ним свое будущее было достаточно рискованно.

Все могло просто в один момент развернуться»[72]. Однако не развернулось, повезло Владимиру Владимировичу [13].

Собчак самостоятельностью и нестандартностью довольно здорово напоминал Ельцина. «Анатолий Александрович Собчак был человеком эмоциональным. Он всегда любил быть в центре внимания, чтобы о нем говорили», – вспоминал его бывший заместитель[73]. Совсем как Ельцин. Кстати, мэр Санкт-Петербурга не замыкался только на проблемах города на Неве [14] и, казалось, был перспективным политиком. За таким можно было пристраиваться в кильватере и достичь высот известных. Тем более, что делами насущными он предпочитал не заниматься, перебрасывая их на подчиненных [15].

По мнению некоторых: «В криминальном мире Собчак не пользовался ни малейшим уважением. Этого напыщенного болтуна называли «косоглазым пидором». Он полностью находился под каблуком своей необыкновенно предприимчивой супруги, которую с легкой руки телерепортера А. Невзорова называли «Дамой в тюрбане»[74].

Плохо было то, что с Ельциным они не особенно ладили. Первый российский президент самостоятельного Собчака не очень любил, но в 1992–1993 годах российскому президенту было не до мэра Санкт-Петербурга. Сам же Собчак в ряды оппозиции открыто не становился (да и приняли ли бы они его?). Он, видимо, просто не особенно уважал Бориса Николаевича. И было за что.

Так и существовали в одной стране Борис Николаевич и Анатолий Александрович. Пока сосуществовали. Пока, это до тех пор, пока руки президента до мэра не дотянулись. «На какой-то момент элиты, принимающие решения в стране, обратили взор к Петербургу, но они посчитали, что Анатолий Александрович Собчак – не тот человек, который их устроит. И они сделали ставку на другую фигуру в его ближайшем окружении. Собчак был неуправляемый на уровне приказов и команд. С ним еще можно было договориться на идейном уровне, убедить, но редко»[75].

Тем временем, возвысившись в результате смены КГБ над Собчаком, Путин верно служил своему новому начальнику, обрастая понемногу влиянием и властью. «…У нас с Анатолием Александровичем были близкие, товарищеские, очень доверительные отношения, – вспоминал Владимир Путин. – Особенно много мы с ним разговаривали в заграничных поездках, когда оставались фактически вдвоем на несколько дней. Я думаю, что могу назвать его старшим товарищем…»[76] Совсем как у Коржакова с Ельциным в лучшие годы их «кровного родства»..

«В Санкт-Петербурге, когда Владимир Путин уже работал в мэрии у Собчака, его за глаза ласково называли «штази» – так сокращенно именовалось министерство государственной безопасности ГДР, с которым он тесно сотрудничал во время командировки в Восточную Германию»[77].

В самом конце 1995 года Собчак, объединившись с Александром Яковлевым (тем самым, которого упертые чекисты считали главным агентом влияния главного противника), попытался пройти в Государственную Думу во главе Российского движения демократических реформ. Для Собчака это была еще и генеральная репетиция в предстоящей вскоре борьбе за власть над «северной столицей». Не получилось, в Думу они не прошли. Репетиция окончилась провалом. Казалось бы, надо научиться на этой ошибке, но куда там.

В 1996 году Собчаку не повезло еще больше, настало время выборов губернатора Санкт-Петербурга. Если верить Владимиру Путину в поражении Собчака были заинтересованы Коржаков и Сосковец, что свидетельствует, по крайней мере, о молчаливом согласии на это президента Ельцина [16].

Первый «крестный отец» второго российского президента выборы продул, несмотря на то что его крестник старался изо всех сил. Не повезло.

3.2. Собчак под следствием

Питер стал неуютен для Путина. Пришлось перебираться в Москву. Впрочем, Леонид Млечин счел необходимым отметить: «Собчак потерпел поражение. Для Путина этот проигрыш обернулся большим выигрышем»[78]. Не было бы счастья, так несчастье помогло. Но последнее стало ясно через несколько лет, а пока все казалось по-другому.

Тем временем «копали» под первого «крестного отца» будущего второго российского президента. А это доказывает, что Ельцин и после отставки группы Коржакова, давал разрешение на привлечение Собчака к уголовной ответственности. Вероятно, что он делал это под влиянием других. Но ведь все же делал. Став позже вторым крестным отцом Путина, Ельцин в свое время допускал возможность привлечения первого отца (Собчака) к уголовной ответственности. Такие вот дела были в недавней российской истории.

«В сентябре 1998 года Генеральная прокуратура РФ объявила о возбуждении против Собчака уголовного дела по обвинению в получении взяток и злоупотреблении служебным положением. Выступая по этому поводу перед журналистами, Ю. Скуратов заявил, что следствие располагает в отношении Собчака материалами, «которые способны вызвать шок и смятение у любого нормального человека. Однако он, Скуратов, не может огласить эти материалы «в интересах следствия»…»[79]

Как видим, Генеральный прокурор был полон решимости получить политические дивиденды на крови первого крестного отца Путина. «Собчак навсегда запомнил номер уголовного дела, который рука следователя вывела на серенькой папке: 144128.

Уголовное дело… Уголовник! Перед глазами, словно наяву, встало бледное ленинградское небо в крупную клетку»[80].

Ельцин вспоминал: «После выборов ко мне зачастил генеральный прокурор Скуратов по поводу «питерского дела».

«Есть необходимость в следственных действиях, – говорил он. – Собчак подозревается в крупных хищениях». Я всегда отвечал одинаково: «Действуйте строго по закону».

У меня был один простой принцип – перед правосудием все равны. В этом вопросе нет «своих» и «чужих». Если подходить к этому иначе, нельзя считаться политиком. Да и просто называться честным человеком тоже.

…Но мои помощники имели из Петербурга свою информацию о «деле Собчака».

«Борис Николаевич, там создано несколько следственных бригад. Найти ничего не могут. Пытаются подкопаться к его квартире, к банковским кредитам. И опять ноль. Сколько может это продолжаться?» Тем, кто заступался за Собчака – Чубайсу, Юмашеву, Немцову, – я повторял одно и то же: «Если подозрение есть, нужно расследовать и доказывать, виновен человек или нет».

А тем временем следственная бригада МВД и прокуратуры продолжала работать в Петербурге. Очень надеялись получить на Собчака большой компромат. Чтобы потянуло на серьезное дело о коррупции»[81].

Надо полагать, копали они при содействии победившего в Санкт-Петербурге соперника Собчака. Часть информации о расследовании должна бы попадать на стол нового губернатора Санкт-Петербурга. Это обычное дело, и вряд ли в тот раз было по-другому.

Копали, вероятно, и на заместителей экс-мэра. Копали и, вероятно, находили нелицеприятные или хотя бы казавшимися таковыми факты их деятельности.

Кстати, перед своими выборами в президенты РФ в 2000 году Путин деликатно намекнул, что не понимал, за что его бывшего шефа преследовали: «Ему инкриминировали какую-то мутную историю с квартирой. Завели дело, оно в конце концов развалилось. Но самого Собчака…крючили четыре года»[82]. Не понимал, и все тут. Правда, в одной хвалебной книге о втором президенте РФ ее автор напишет: «В. Путин внимательно следил и за положением дел в С.-Петербурге, где против А. Собчака… было начато следствие»[83].

Наверное, автор той книги ошибался, не так внимательно следил Путин за уголовным делом о его бывшем шефе. Но тогда получается, что и Ельцин ошибался, когда писал: «Путин лучше чем кто бы то ни было понимал всю несправедливость происходящего в отношении своего бывшего шефа и политического учителя»[84]. А двое ошибающихся уже многовато. Может быть, ошибался совсем другой?

Дело ведь в том, что не выгодно было Путину перед самыми выборами 2000 года быть осведомленным в чужих уголовных делах, которые вела прокуратура, возглавляемая Скуратовым. Собчак был не самым популярным политическим деятелем, проигравшим выборы и замешанным в сомнительных деяниях. В народе особой популярностью он уже не пользовался. Прошли те времена.

Однако Собчак-то! Он ведь так кичился своим юридическим образованием в Верховном Совете СССР! Как он публично издевался по этому поводу над другими и как же он сам вляпался? Зачем ему эти проблемы с законом?

Можно, конечно, отреагировать словами (а у кого их не было или не могло быть в те времена?). И это тоже правильно. Однако, формально эти слова не оправдание в юридическом смысле, а так просто аргумент в политическом споре.

Защитники у экс-мэра были, и было их немало. 8 октября 1997 года в Москве в помещении РИА «Новости» прошла пресс-конференция председателя Российского движения демократических реформ Г. Попова на тему «О ситуации вокруг бывшего мэра Санкт-Петербурга А. Собчака». Отвечая на вопрос корреспондента о том, считает ли Попов Собчака виновным в каких-либо правонарушениях, экс-мэр Москвы сказал, что «всякая административная работа в России неизбежно связана с гигантским количеством проступков и правонарушений, но в том, что Собчак не мог участвовать ни в каких криминальных вещах, я глубоко убежден»[85].

Тогдашние генеральный прокурор (Скуратов) и министр внутренних дел (Куликов) считали по-другому, – так писал Ельцин в своем «Президентском марафоне»[86], но Куликов, уже после победы Путина, опроверг слова первого российского президента [17].

3.3. Нет, Собчак не Дантон

Может, Собчак и не мог участвовать в криминальных делах, но на всякий случай покинул «любимый город». Против Собчака было возбуждено уголовное дело по обвинению во взятках и злоупотреблении должностными полномочиями[87]. Обычное дело в ельцинской России – взятки и злоупотребления. «Криминологические исследования выявили страшную цифру – семьдесят процентов российских чиновников коррумпированы…»[88] Неужели Собчак был исключением?

Рой Медведев писал: «Анатолия Собчака стали вызывать в прокуратуру города, сначала как свидетеля, а затем как подозреваемого… Собчак метался, лишенный поддержки; опытный юрист, блестящий оратор, честолюбивый политик с очень большими амбициями, он просто не знал, что делать. После одного из вызовов в прокуратуру Собчак попал в больницу с тяжелым сердечным приступом. Продолжать борьбу он был уже не в силах»[89]. Слабенький он наш!

«Профессору Собчаку хватило интеллектуального потенциала лишь на то, чтобы прикинуться больным», – констатировал бывший руководитель советской разведки Леонид Шебаршин[90]. Чтобы управлять огромным городом, здоровья хватало. Чтобы отвечать за это «управление» – уже нет. Обычная практика, кому хочется отвечать? Тут сразу вспоминают о плохом здоровье.

Свобода дороже, и бывший борец с коммунистической номенклатурой бежит за рубеж. Не очень красиво, но зато безопасно.

Некоторые придавали бегству Собчака знаковый характер. «В 1997–1998 годах ни одна из жертв информационных войн за границей спасаться не стала, хотя перспектива очутиться за решеткой для некоторых из них (особенно для Альфреда Коха) выглядела вполне реальной. Вероятно, сказалась командная спайка. Но техника дискредитации была опробована и отработана. Нервы людей, находящихся вне команды, начали сдавать уже тогда, и планы побегов рождались сами собой. Одной из первых ласточек стал Собчак, в конце 97-го отбывший в Париж. Характерно, что профилактическая кампания по разоблачению отставного мэра стала затем частью петербургской городской идеологии и в последнее время ведется даже интенсивнее, чем раньше»[91], – писали в 1999 году.

Интересно, узнать на чьи деньги жил Собчак за рубежом? На заработанные в должности мэра города сделать это было не возможно. На зарплату это было нереально.

Если Анатолий Александрович ранее не воровал, то ему бы не до парижей было. Но если не воровал, наверное, добрые люди помогали. Вот только за что помогали? Этот злосчастный вопрос о том, кто платит, портит столько красивых историй. Оставим его пока в стороне. О нем стоит поговорить отдельно и не здесь.

«Гоняли несчастного по всей Европе», – скажет собчаковский друг и ученик Володя Путин[92]. Ну уж прямо и гоняли, уехал-то сам добровольно. Да еще на персональном самолете.

Кстати, Анатолий Куликов, прочитав ельцинский «Президентский марафон», написал: «Так называемое «дело Собчака» в интерпретации Б.Н. Ельцина, как говорится, меня не красит: я выгляжу участником группы людей, фабрикующих уголовное дело на видного демократа и «политического учителя» нынешнего президента России В.В. Путина. С такой рекомендацией впору самому улететь куда-нибудь чартерным рейсом… Но твердо знаю: в наше прагматичное время уж точно никто не поможет мнимому «гонителю» Анатолия Александровича…»[93]

Да, плохо Анатолий Сергеевич, что нет у Вас таких учеников как Путин у Собчака. Но это так, лирическое отступление.

В одной небольшой статье в либеральном журнале упоминалось еще об одном подобном эмигранте Сергее Станкевиче, было написано с намеком на Ельцина и персонажей Великой Французской революции: «Странно, что кандидат исторических наук [18] и профессор права [19] не знали или не помнили, чем закончилась робеспьеровская любовь к другу Дантону и другу Эберу для последних. Ельцин никогда не защищал и не поддерживал людей, выпавших из его обоймы»[94].

А вот тут прервемся (надо же иногда отвлекаться) и вспомним историю, да еще не нашу, а французскую.

Время Великой французской революции. «Дантон во всем оставался противоположностью Робеспьера, его прельщала не столько будущность человечества, сколько наслаждения сегодняшнего дня» Это был человек, живший жизнью напряженной, бурной и по возможности более легкой. Он любил материальные блага этого мира и не лицемерил, не пытался предстать в роли героя, прокладывающего пути будущим поколениям. Весьма возможно, что некоторые из конкретных обвинений, предъявленных Дантону сто пятьдесят лет спустя после его смерти Матьезом, имели под собой реальную почву. Дантон действительно последний год жил на широкую ногу. Откуда брались деньги для этой легкой, беспечной жизни – это остается и до сих пор недостаточно ясным. Но вместе с тем нельзя забывать и той большой роли, которую Дантон сыграл в критическое для Республики время, в сентябре 1792 года, когда он стал человеком, наиболее полно воплотившим все национальные силы Республики. Его с должным основанием и Маркс и Ленин называли великим мастером революционной тактики. Дантон остался французским патриотом и в последние дни своей жизни. Теперь вполне доказано, что у Дантона, осведомленного о подготавливаемом против него ударе, были реальные возможности бежать из Франции. Знамениты вошедшие в историю слова Дантона: «Разве можно унести отечество на подошвах башмаков!». Это не было красивой фразой, эти слова выражали сущность Дантона. Дантон отказался от предоставленной ему возможности бежать. Он шел навстречу опасности с высоко поднятой головой»[95].

А ведь в 1989 – 1990-м казалось, что между тем знаменитым французом и питерцем Собчаком есть сходство, так уж красиво Анатолий Александрович публично крыл партноменклатуру. Но нет, Собчак оказался совсем не похож на Дантона. Главный экзамен на смелость он не сдал. Не тот калибр, помельчали люди. Впрочем, не будем судить строго, просто он был продуктом своего времени. Тогда много красиво говорили и мало красиво делали. Ни он один.

Кстати, о бегстве Собчака за рубеж. Владимира Путина перед выборами его президентом РФ упорно доставали журналисты с вопросами, как он помог Собчаку сбежать из России. А будущий второй президент РФ признавал свое присутствие тогда в Петербурге, хотя работал в Москве. Признал, что навещал Собчака в больнице, но отнекивался от факта помощи в бегстве за границу, говоря: «…7 ноября его друзья, по-моему, из Финляндии прислали санитарный самолет, и он на нем улетел во Францию, в госпиталь… Поскольку было это 7 ноября, когда страна начала праздновать, то его отсутствие в Санкт-Петербурге обнаружилось только 10…

В газетах писали, что его провезли без досмотра. Ничего подобного, он прошел и таможенный, и пограничный контроль. Все как положено. Штампы поставили. Положили в самолет. Все»[96].

Не принимал участие, но все знал, потому что читал газеты. Странно это? Может быть, Владимир Владимирович оговорился? Нет, такого быть не должно, уж слишком настойчиво журналисты несколько раз спрашивали (намекая, что все это выглядело как хорошо организованная спецоперация), а он все не знаю и не знаю. Я не я, и хата не моя.

Напомним, что все это будущий президент РФ говорил для того, чтобы о нем перед выборами создали хвалебную книгу, выпущенную тиражом в 50 тысяч экземпляров [20].

Перед президентскими выборами Путину явно не выгодно было выступать в роли человека, который помог своему другу и учителю сбежать от следствия. Тем более когда некогда популярный в годы перестройки Собчак к середине 90-х годов в глазах среднего обывателя стал личностью все же более негативной, чем позитивной.

Но вот тут неувязочка одна потом получилась. Первый президент РФ написал чуть позже книгу «Президентский марафон», в которой рассказал о Путине: «Он немедленно выехал в Петербург. Встретился с бригадой врачей, в частности с теперешним министром здравоохранения Шевченко, сказал о том, что попытается вывезти больного Собчака за границу. Благодаря ноябрьским праздникам обстановка в городе была спокойная. Используя свои связи в Петербурге, Путин договорился с частной авиакомпанией и на самолете вывез Собчака в Финляндию. И уж оттуда Анатолий Александрович перебрался в Париж. За Собчаком следили, выполняя инструкцию не выпускать его из города. Но следили не очень бдительно, думали, вряд ли кто-то будет помогать без пяти минут арестанту «Крестов» – в наше-то прагматичное время. Но один такой человек нашелся. Позже, узнав о поступке Путина, я испытал чувство глубокого уважения и благодарности к этому человеку»[97].

Прямая противоположность в словах первого и второго российских президентов! Может что попутал Борис Николаевич? Мало ли что ненароком написать можно. Книга большая, все и не упомнишь, что в ней написал. Но в той же самой книге к теме о помощи Путина Собчаку первый российский президент возвращается еще раз[98] и придает этому факту важное значение, а следовательно, описка маловероятна, точнее она практически исключается.

Черт побери! Но ведь по законам логики из двух противоположных суждений – одно должно быть ложным, если не все два. А ведь эти суждения говорили два российских президента, кто же из них… Нет, даже язык не поворачивается такое произнести вслух.

Впрочем, внимательно читая очередные ельцинские мемуары, невольно приходит мысль о том, что Борис Николаевич тоже не все договаривает. Во-первых, слабо верится, что послушный Путин помогал Собчаку без какого-то согласования (пусть молчаливого) с президентом или другим влиятельным лицом.

Во-вторых, когда следят (даже плохо), то одному вывезти известного человека не просто, а точнее практически невозможно. О том, что Собчаку грозит арест, знала вся страна. Чудесные варианты бегства, конечно, теоретически возможны, но, как правило, только в кино. В жизни все проще и банальнее.

А следовательно, возникает вопрос: а не помогали ли господину Путину какие-либо другие лица и организации? А если помогали, то, вероятно, делали это не как частные лица, а используя свои должностные возможности. Но это уже из области предположений, хотя и обоснованных. Кстати, в голову приходит совсем уж крамольная мысль, а не помогали ли в бегстве Собчака сотрудники ФСБ, к которым тогда Путин имел самое прямое отношение. Возможности у ФСБ для этого были самые идеальные. Но тогда получается, что Федеральная служба безопасности помогала подозреваемому бежать за рубеж, практически вела игру против прокуратуры, а это совсем уж крамольная мысль. Господи, прости, что так подумал!

Но ведь подумать можно и еще о более худшем, о том, что с какого-то согласия высшего руководства страны прокуратура сама закрыла глаза на деятельность лиц, причастных к организации побега Собчака. Иначе трудно объяснить, как не вышли на тех, кто содействовал бегству? Это же выясняется очень легко. Такое быть не должно, даже в нашей полуразвалившейся правоохранительной системе. Получается, что одной рукой прокуратура разбиралась с коррупцией, а другой… Еще раз, Господи, прости греховные мысли наши!

Но эти мысли так и лезут в голову, потому что по-другому бывает только в сказке. А сказкам верить уже возраст не тот. Юрий Скуратов деликатно обходит вопрос о том, почему он не настаивал тогда на ответственности Путина, оказавшего содействие бегству подследственного.

Заметим мимоходом, что тут из рассказа Ельцина можно даже предположить, что Путин сам выезжал в Финляндию, а это при его-то тогдашней должности очень сомнительный поступок. С формальной точки зрения, но что не сделаешь ради учителя и друга.

И еще раз заметим мимоходом, что бежать за границу из больницы человеку, за которым следят, можно, как правило, только при каком-то хотя бы молчаливом содействии лечащего персонала. А как сказал сам Путин, начальник Военно-медицинской академии Юра (именно так, как старого знакомого он и назвал его Юрой) Шевченко перевел Собчака к себе. Заметим, что, после того как стал президентом Путин, господин Шевченко стал министром здравоохранения. Случайное совпадение или награда за содеянное? Впрочем, это вопрос для дураков, умным ответ и так понятен.

3.4. Особенности российского правосудия

Случай с Собчаком наглядно показал новую тенденцию в осуществлении правосудия в России, которая стала формироваться к середине 90-х годов. Речь о том, что выезд за границу стал распространенным способом ухода от уголовной ответственности. Однако здесь автор настоящей книги сделает небольшое исключение и расскажет о своей собственной деятельности, благо это давно уже перестало быть секретом (а точнее, даже формально секретом не было).

Дело было в середине 90-х годов. Шло расследование уголовного дела на организованную преступную группу. Некоторые участники были арестованы в Красноярске, некоторые предпочитали находиться за рубежом, разумно понимая, что прибытие в Красноярск означает не самую лучшую перспективу для них. Основная проблема была в том, что за рубежом находился также руководитель этой группы. И все попытки нормальным путем заполучить его обратно были просто игнорированы соответствующими органами соответствующей страны. По большому счету они плевали на оформленную надлежащим образом просьбу автора этой статьи, тогда старшего следователя по особо важным делам СО РУ ФСБ РФ по Красноярскому краю.

Но есть такое русское выражение: голь на выдумки хитра. Руководителя преступной группы нужно было выманить из заграницы в Красноярск. Было известно, что у него есть интерес вернуться в этот город, но нет интереса быть арестованным.

Именно поэтому в нарушение сложившихся обычаев следствия была изменена мера пресечения одному из участников группы, он вернулся на свободу под подписку о невыезде, не были арестованы другие участники, следственные действия были сокращены до минимума, выполнялись только те, которые были не известны для красноярских связей руководителя группы. Таким образом, создавалось впечатление, что уголовное дело разваливается, что уже вызывало некоторые усмешки работников прокуратуры, надзирающих за следствием (что чекисты завалили дело?), и что вызывало некоторое недовольство своего начальства (сроки идут, а результатов нет!).

Но терпение было вознаграждено, руководитель группы все-таки не выдержал соблазна и прилетел в Красноярск, где в ночь под старый Новый год он и был арестован, а потом и осужден вместе с другими участниками группы.

Так вот можно поступать, если очень хочется поймать преступника. А теперь случай, который описал сотрудник Службы безопасности президента РФ: «Помощник Шумейко Владимир Рома нюха сбежал из России в 1993 г. Произошло это после того, как правительство Москвы выделило около 16 миллионов долларов на закупку за рубежом детского питания. Деньги, однако, до цели не дошли – осели в некоей фирме и стали «работать» на новых хозяев, в том числе на небезызвестного Дмитрия Якубовского.

Подобных случаев я знаю немало: большинство состояний крупных отечественных банкиров сколочено именно за счет бюджетных денег.

Но Рома нюхе не повезло. В разгар «великого противостояния» Ельцина – Руцкого усатый вице-президент начал поход против коррупции. В 11 чемоданах компромата затесалась и история с пропажей 16 «детских» миллионов.

Дело начало раскручиваться. Тут же был найден стрелочник Рома нюха (явно не основная фигура). В рабочем кабинете помощника первого вице-премьера, у него дома и даже в квартире у матери сотрудники прокуратуры провели обыски. Романюху собирались арестовывать. Ни он сам, ни его босс Шумейко этого не желали. Первый вице-премьер отлично понимал, что арест помощника приведет к грандиозному скандалу. А там, глядишь, недалеко и до отставки.

В свете такого поворота событий Шумейко собрал у себя в кабинете на Старой площади самых доверенных людей. Спросил, что делать. Общее мнение было единым: Рома нюхе следует как можно скорее покинуть страну.

– Лети через Украину к Якубовскому в Канаду, – сказал Рома нюхе первый вице-премьер. – А мы уж здесь как-нибудь отобьемся…

Сказано – сделано. Как только Рома нюха пересек границу, прокуратура выдала ордер на его арест. Но поскольку договоренности о взаимовыдаче преступников у России с Канадой нет, выцарапать помощника зампреда правительства было невозможно.

Хасбулатов с Руцким даже специально написали письмо премьер-министру Страны кленового листа и попросили депортировать Рома нюху на родину, однако им было отказано…»[99]

Примеры можно было бы приводить еще, но пора делать кое-какие выводы (а примеры еще, к сожалению, будут позже).

По мере рассмотрения истории различных известных уголовных дел невольно стало бросаться в глаза, что уж больно часто в нашей стране возбуждаются громкие уголовные дела, а главные обвиняемые успевают выехать за границу, и перспектива их наказания остается довольно туманной. Конечно, режим въезда-выезда из страны стал довольно свободным.

Но профессионалы сыска и следствия знают, что не все так просто. Во-первых, оформление выезда все равно идет какое-то время. Во-вторых, и это самое важное, по наиболее важным делам задействуются оперативно-разыскные возможности, которые позволяют еще до применения меры пресечения контролировать передвижение кандидата на арест. Срывы, конечно, могут быть. Но уж больно часто это происходило.

Если очень захотеть, то можно почти всегда предотвратить выезд за границу кандидата в арестанты (как, например, было с Александром Никитиным и многими другими) или добиться выдачи из заграницы (как, например, было с красноярцем Анатолием Быковым и другими).

Но в ряде случаев создается впечатление, что соответствующие правоохранительные органы (вероятно, с согласия высших должностных лиц) создают возможность для выезда фигурантов некоторых громких уголовных дел. А потом, естественно, начинается кивание на заграницу, которая не выдает. Побойтесь бога, а хотят ли в нашей стране, чтобы их выдали? Может быть, такая имитация правосудия некоторых вполне устраивает. Может быть, их выезд за границу стал своеобразной сделкой, никак не предусмотренной действующим законодательством.

Однако вернемся от общих рассуждений об особенностях российского правосудия к судьбе конкретного человека. Следствие по собчаковским делам шло спокойно. Контора писала, бумаги подшивались. 26 марта 1998 года следователи Генпрокуратуры РФ провели обыск в квартирах известных журналистов Санкт-Петербурга – Р. Линькова и Л. Амброниной – помощников депутатов Госдумы Г. Старовойтовой и Ю. Рыбакова. Изъяты документы, связанные с деятельностью Чубайса и Собчака.

14 сентября 1998 года (т. е. после назначения премьер-министром Примакова) Генпрокуратура России возбудила уголовное дело в отношении бывшего мэра Санкт-Петербурга А. Собчака. Дело было связано с махинациями строительной фирмы «Ренессанс», которой покровительствовал Собчак.

«Сам Собчак так вспоминает о первых шагах Путина в Москве: «Вскоре я узнал, что буквально в эти же дни в Москве президентом решался вопрос об утверждении в должности руководителя Федеральной службы безопасности моего бывшего первого заместителя В. Путина, который много лет работал вместе со мною.

Многим московским чиновникам и влиятельным лицам из президентского, правительственного и парламентского окружения очень не хотелось этого назначения. И тогда в ход пошел прием косвенной компрометации из-за отсутствия других компрометирующих материалов. Новый виток моего «дела» и связанной с этим кампанией клеветы и травли лучше всего характеризует политические нравы, царящие в стране, и состояние российских правоохранительных органов, используемых в качестве дубинки с политическим подтекстом»[100].

Бедного Собчака защищала его супруга, но так защищала, что сама попала под преследование. 28 октября 1998 года в отношении супруги экс-мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака, депутата Госдумы Людмилы Нарусовой было возбуждено уголовное дело по статье «клевета». Такое решение принято по результатам проверки, проведенной Генпрокуратурой РФ в связи с утверждениями Л. Нарусовой о связях следователей по «делу Собчака» с криминальными структурами. Соответствующее заявление Л. Нарусова сделала после сообщения о том, что Генпрокуратура возбудила в отношении ее мужа уголовное дело по обвинению в получении взятки. Собчак по-прежнему числился свидетелем по делу о коррупции в городской администрации Санкт-Петербурга и не соглашался вернуться в Россию из Франции, куда уехал еще в ноябре 1997 года. Так и тянулось одно следствие за другим.

А тем временем Собчак даже из заграницы вел определенную политическую линию. 11 января 1999 года партия «Демократическая Россия», которую возглавляла Галина Старовойтова, пополнила свои ряды новым членом. Бывший мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак, находящийся во Франции, 4 января прислал по факсу заявление с просьбой включить его в партию и 8 января был принят в члены «ДемРоссии» партийной организацией Восточного административного округа Москвы.

Политические реверансы Собчака словно не волновали следствие. 26 апреля 1999 года Генпрокуратура России приступила к предъявлению обвинений новым «фигурантам» по «делу Собчака» – уголовному делу о злоупотреблениях в мэрии Санкт-Петербурга. Обвинение в должностных злоупотреблениях и взяточничестве предъявлено бывшему главе администрации Дзержинского района Петербурга, ставшему затем руководителем городской миграционной службы Сергею Тарасевичу. Собрались предъявлять аналогичные обвинения целой группе лиц, занимавших высокие посты в городской администрации в то время, когда ее возглавлял Анатолий Собчак. Обвинение в злоупотреблениях готовились предъявить и самому Собчаку, находящемуся тогда во Франции.

15 июня 1999 года появилась информация о том, что назначенное на 1 июля возвращение в Россию экс-мэра Петербурга Анатолия Собчака откладывается. Причиной стало заявление следователя по особо важным делам Генпрокуратуры РФ Валентины Филипповой: по ее словам, дело о коррупции в высших эшелонах власти Петербурга близится к завершению и, «как только Собчак вернется, ему тут же может быть предъявлено обвинение».

Но тут началась очередная смена власти в стране. «…Усилия, которые приложили питерцы Степашин, Путин, приложил сам президент, оказались мощнее усилий прокуратуры. Собчак вернулся», – так констатировал позже Юрий Скуратов[101].

Это так, но нельзя ни напомнить, что при выезде Собчака за границу Скуратов, по меньшей мере, похоже, оказался косвенным соучастником этого деяния. И это был не единственный случай, когда генеральный прокурор покрывал президента.

4.1. Коржаков и другие

В 1996 году, в самый разгар выборов президента РФ, вспыхнул грязный и громкий скандал. Точнее говоря, «перед вторым туром голосования в Кремле разразился дворцовый переворот, который так и войдет в историю современной России как скандал в связи с «коробками из-под ксерокса»[102].

И хотя Генеральный прокурор был в целом в стороне от скандала, но интерес представляет его причастность к заминанию скандала, т. е. принятие мер по косвенной дискредитации тех лиц (Коржакова и других), которые его в свое время и предложили на должность генерального прокурора. Так Юрий Ильич сделал то, что потом стали делать уже его ставленники по отношению к самому Скуратову. Заметим, что «предательство» его ставленников самому Скуратову явно не понравилось. Но ведь и он далеко не всегда был принципиален.

Однако начнем о нем с чуть более раннего времени. Это нужно для понимания значимости скандала, о котором пойдет речь.

Вокруг Ельцина сформировалась тесно спаянная дружбой группа лиц (Барсуков, Коржаков, Сосковец). Формально на самый высокий пост претендовал Сосковец, но фактически лидирующую роль играл Коржаков.

Александр Коржаков познакомился с Ельциным, когда тот был партийным руководителем Москвы. Коржаков стал ельцинским охранником и не бросил шефа, когда того сняли с должности и облили грязью.

«Ельцин никаким президентом для меня не являлся, – писал A.B. Коржаков. – Друг друга мы считали «кровными» братьями – в знак верности дважды резали руки и смешивали нашу кровь. Ритуал предполагал дружбу до гробовой доски. При посторонних же я всем своим видом показывал, что Борис Николаевич – президент при любых обстоятельствах». «Нас связывали мужские отношения, и я поклялся быть с президентом до конца. Я не считал себя вправе уйти. Слишком много соли мы съели вместе», – рассказывал Коржаков.

В 1995 году Коржаков дослужился до звания генерал-лейтенанта. Некоторые язвили: генерал, командующий полутора тысячами охранников[103]. Можно подумать, что мало в стране генералов, которые командовали меньшим числом подчиненных. Давно известно, чем больше в стране генералов, тем хуже вооруженные силы. Однако это к слову.

Главный охранник, как писал Анатолий Куликов: «…считался человеком влиятельным. Почти всемогущим. Аудиенций с ним добивались олигархи, политики, военачальники. Гуляли небезосновательные слухи, что Александр Васильевич казнит и милует своей волей и пары его слов на обрывке бумаги достаточно, чтобы одного наделить генеральским званием, а у другого – отнять банк или, например, нефтяную компанию[104].

Почему же их сумели разделить? Ведь Ельцин не особенно склонен бросать своих верных слуг. И, тем не менее, они расстались.

Конечно, главным образом потому, что другие очень хотели сделать это и мастерски переиграли главного охранника. «Коржаков проглядел опасность», – напишет затем Ельцин[105].

Но об этом позже. А сначала о том, что, похоже, Коржаков сам стал менее привязанным к президенту. Внутренне он уже стал тяготиться своей близостью к Ельцину.

В своей первой книге о первом российском президенте Коржаков приводит такой факт: «До выборов оставалось месяца три. Президент нервничал и чрезмерно «расслаблялся». Таня пришла ко мне в отчаянии:

– Саша, надо что-то делать. Только вы можете повлиять на папу.

– Почему только я? Собирайте семейный совет и скажите. Ты на него влияешь, как говорят, очень сильно. В конце концов пусть Чубайс повлияет.

– Саша, это должны сделать вы! Вы же его так любите.

В этот момент я почему-то вспомнил Шеннон [21], визит в Берлин, порванный из-за фашистов галстук… [22].

– Таня, если я тебе скажу, что не люблю Бориса Николаевича, то это будет слишком мягко сказано. Ее веки дрогнули, и в сузившихся глазах мелькнул недобрый огонек. Она прошептала: «До свидания» – и, пятясь назад, удалилась.

Уставившись в одну точку, я долго сидел в кресле. Меньше всего меня беспокоило, что дочка передаст недобрые, но откровенные слова папе. Я не боялся отставки, не пугал меня разрыв отношений с президентом. Впервые за последние три года я вдруг осознал, что никогда не любил Ельцина как человека»[106].

Этот же эпизод Коржаков рассказывал и в других ситуациях [23]. Таня, если не передала эти слова отцу, то уж запомнила их точно. Коржаков это должен был понимать. Но понимал он не только это.

Главный охранник стал понимать, что первый президент РФ не идеал, мало того, он стал понимать, что не тому служил. При этом все происходило на фоне усиления влияния на президента людей, которых главный охранник не любил. Видимо, подсознательно он почувствовал, что служит уже не только непутевому «кровному брату», но и своим кровным врагам, когда помогает президенту РФ остаться в должности. А это уже главному охраннику явно не нравилось. В сознании его произошел сбой. Вольно или невольно этим воспользовались другие, а он сам ослабил внимание к самообороне.

Недоброжелатели Коржакова были, разумеется, иной точки зрения. Е. Савостьянов, например, рассказывал: «Коржаков – обычная конъюнктура, не имеющая ничего общего с принципиальной позицией…

Думаю, Коржаков мечтал стать преемником Ельцина на его посту»[107]. Честно говоря, в такое мечтание не особенно верится. Не всегда стоит свои собственные мечты вкладывать в голову политического конкурента.

Постепенное отстранение Коржакова и его друзей от участия в избирательной кампании шло довольно успешно. Анатолий Куликов вспомнил одно высказывание Коржакова того периода времени: «Меня, вроде того, от тела – оттирают… Там уже не я – там другие люди влияют на президента»[108].

Задачи этого ползучего переворота понять не просто, если они вообще были кем-то сформулированы четко. Но рано или поздно, когда капля капает в сосуд, сосуд может переполниться.

Одной из промежуточных ситуаций такого рода была ситуация с президентом Национального фонда спорта Федоровым. В изложении П. Хлебникова она выглядит следующим образом: «Когда в 1993 году Тарпищева назначили министром по физической культуре и спорту, он отошел от каждодневного руководства НФС. Новым президентом стал тридцатилетний Борис Федоров, в прошлом инженер, а ныне бизнесмен. Фонд спорта был фантастически прибыльной структурой. Он получил право беспошлинного ввоза в страну алкоголя и табака, при этом не платил налоги с прибыли. Расследование, позднее проведенное полковником Стрелецким, показало, что за два года НФС получил прибыль в 1,8 миллиарда долларов. «Эти деньги разворовывались, – говорит Стрелецкий. – Только незначительные суммы шли на поддержание спорта. Федоров и его друзья сколотили огромные состояния за счет государственного бюджета»…

Поскольку НФС являлся одной из структур, составлявших фундамент ельцинского режима, от Федорова ждали денег на президентскую кампанию. Где-то в конце марта или в начале апреля, говорит Стрелецкий, Федорову велели принести в предвыборный штаб 10 миллионов долларов наличными. Федоров приехал в «Президент-отель» с деньгами в чемодане и отдал его Чубайсу. Коржаков, будучи страстным спортивным болельщиком и полагая, что в его обязанности входит контроль над деятельностью НФС, был очень недоволен, когда узнал, что деньги НФС идут его соперникам – в предвыборный штаб Березовского – Чубайса.

«Когда мы узнали об этом, мы пригласили его (Федорова) на беседу, – говорит Стрелецкий. – Сначала Коржаков встретился с ним утром в Кремле; потом вечером с ним в Белом доме встретился я. Мы сказали ему: ты должен вернуть деньги в НФС, потому что тогда шла подготовка к Олимпийским играм… и денег не было. Коржаков сказал: ты должен вернуть эти деньги, потому что они принадлежат государству».

В тот же вечер Федоров поехал к Березовскому в дом приемов «ЛогоВАЗа» – поделиться возникшими проблемами. Березовский пригласил на встречу своего друга Валентина Юмашева и дочь президента Татьяну Дьяченко. Он также записал разговор на пленку. Федоров заявил, что его прижали к стенке мафиозные структуры, действующие внутри президентской администрации, – в первую очередь СБП генерала Коржакова и ФСБ генерала Барсукова. Генерал Коржаков вымогает у него взятку в 10 миллионов долларов, сказал Федоров. Он также обвинил друга Коржакова – Шамиля Тарпищева в связях с организованной преступностью…

Этот рассказ о коррупции и преступности поверг Татьяну Дьяченко в шоковое состояние. «(Заявление Федорова в доме приемов «ЛогоВАЗа») было хитроумным ходом, придуманным в основном Березовским для дискредитации Коржакова, Барсукова и Тарпищева в глазах президентской дочери…

Коржаков не сидел сложа руки. 21 мая, почти через два месяца после записанной на пленку встречи в доме приемов «ЛогоВАЗа», главу НФС остановили сотрудники подмосковной милиции; под сиденьем его машины они обнаружили пакетик в кокаином. Его арестовали. Позже дело закрыли, однако анализ мочи, волос и ногтей Федорова подтвердил, что глава НФС действительно баловался кокаином… Его отпустили почти сразу после ареста, но с поста президента НФС уволили. Его место занял Стрелецкий из СБП»[109].

В СМИ сразу же отметили: «Хранение наркотиков, обнаруженных в машине Федорова, где, помимо него, находились также охранник и водитель, выглядит не более чем предлогом. Для чего? Для начала более масштабного расследования?..

История с Борисом Федоровым сделала пакетик с наркотиками новым знаком правового бессилия, внесла в политическую и деловую элиту ноту паники»[110]. Обратим внимание на последнюю фразу, вскоре последуют еще более панические задержания.

Заметим кстати, что направление коржаковских ребят в другие ведомства началось еще раньше. Например, летом

1995 года президент РФ подписал указ «О дополнении организационного комитета фонда «Российские финансовые и фондовые коммуникации», согласно которому в состав оргкомитета был включен Георгий Рогозин, являющийся первым заместителем начальника СБП[111]. В советские времена так иногда поступали с сотрудниками КГБ СССР (особенно при Андропове), Ельцин больше доверял коржаковской Службе безопасности президента (СБП). Пока доверял.

4.2. Скуратов участвует в предотвращении государственного переворота

Ситуация обострялась. Выборы президента близились, а популярность первого российского президента была по-прежнему низка.

К 1996 году реальной силой оппозиции была практически почти исключительно одна политическая сила – Коммунистическая партия Российской Федерации во главе с Зюгановым. Остальные были в виде гарнира, который можно было и заменить, но которым нельзя было насытиться, т. е. победить.

Зюгановских коммунистов ругали многие недовольные ельцинским режимом. Одни покруче, указывая на скудоумие, преклонение перед силой, трусость, нерешительность, продажность[112].

Другие помягче [24]. «Штаб Зюганова был в известной мере зациклен на работе с левыми избирателями, пренебрегая потенциальными электоральными слоями из так называемого «болота», «центра». В штабе избирательной кампании доминировали деятели КПРФ, которые привнесли партбюрократические подходы подковерной борьбы за доступ к «телу» Зюганова, более того – практически отсутствовали профессионалы, способные более точно критиковать, давать непредвзятые советы и рекомендации»[113]. Менталитет – штука устойчивая [25].

Ругать руганью, но другой серьезной силы в стане оппозиции все равно не было. Реальным соперником Ельцину был только Зюганов. Значит, первому президенту РФ нужно было победить или запугать его. Кстати, Ельцин, по словам Коржакова, от идеи запрета компартии еще не отказался[114]. И под этот вариант тоже подготавливали почву. А что, не впервой совершать перевороты, их уже столько совершили при первом российском президенте. Похоже, резкие повороты ему даже давались более удачно, чем стабильное поступательное движение вперед.

Среди некоторой части ельцинского окружения возникла идея решить задачу сохранения власти Ельцина силовым путем. Подготовка к этому шла различными путями.

«Правая часть членов Конституционного Суда в конце мая 1996 г. выступила с заявлением, в котором потребовала запрета организационных структур КПРФ, так как они якобы созданы в нарушение постановления Конституционного Суда»[115]. Это было уже похоже на элементарное запугивание или идеологическое обоснование разгона КПРФ.

В случае необходимости власть могла бы придраться и к решению Конституционного суда о том, что «антиконституционная деятельность структур КПСС и КП РСФСР… исключают возможность их восстановления в прежнем виде. Члены КП Российской Федерации вправе создавать лишь новые руководящие структуры», однако вместо этого в феврале 1993 года был проведен

II чрезвычайный съезд КПРФ, в Уставе которого было заявлено: «Возникшая по инициативе коммунистов в составе КПСС Компартия РСФСР возобновляет свою деятельность…» («Известия», 8.8.96). То есть поводов для непризнания победы Зюганова партия власти могла бы найти достаточно, и, несомненно, этот вариант командой Ельцина был тоже заранее проработан»[116].

Спустя несколько лет симпатизирующие компартии люди написали в своей книге: «Существует даже точка зрения, что если бы Зюганов одержал победу, то был бы введен чрезвычайный вариант, исключающий его вхождение во власть. Зюганов знал это из надежных источников в ФСБ»[117]. Ох уж эта ФСБ, чего только там нет и кому только не выгодно по поводу и без повода ссылаться на это ведомство.

Эта мысль даже повторена в книге не один раз, называя источник информации: «По информации Илюхина, спецслужбы даже стали на всякий случай разрабатывать сценарий по прямой дискредитации Зюганова и срыву выборов. По первому сценарию, компартию могли обвинить в подготовке спецгрупп для захвата власти, второй сценарий заключался в попытке обвинить компартию в финансовых махинациях. Третий сценарий – намерение обвинить компартию в кулуарных переговорах с Д. Дудаевым».

Может быть, и так. А может быть, и просто пугали, понимая, что тех, кого нельзя напугать, теоретически не бывает. Что было на самом деле, сказать непросто.

Достаточно точно известно лишь одно: окружение первого российского президента незадолго до первого тура выборов готовило роспуск Государственной Думы. Скуратов был вызван к Президенту РФ для того, чтобы обосновать решение о роспуске Госдумы. «Государственное преступление всегда и во всех случаях должно иметь видимость законности», – написал французский писатель Морис Дрюон[118]. Так было во все времена, и не только в нашей стране.

Генеральный прокурор сразу же ответил президенту, что законных оснований нет. На Ельцина это не подействовало, он для себя уже принял решение о роспуске. Тогда Скуратов стал обосновывать политическую нецелесообразность этого решения, что также не подействовало на Ельцина. Скуратов покинул кабинет Ельцина, зная, что президент готовит государственный переворот.

Главный законник страны не стал заводить уголовное дело на президента, а попытался найти сторонников среди окружения Ельцина, которые были против переворота. Таковые нашлись, и еще более влиятельные, чем сам прокурор, и еще более решительные.

После долгих переговоров и уговоров президент все же отказался от своего преступного намерения.

Борису Николаевичу не привыкать совершать перевороты. Игра с ГКЧП в августе 1991 года, Беловежский сговор в декабре 1991 года, несостоявшийся переворот в марте 1993 года, состоявшийся переворот в сентябре-октябре 1993 года – вот неполный перечень крупных переворотов, которые совершал или собирался совершить Ельцин.

Заметим, что все они окончились для него безнаказанно, а это поощряет (подталкивает) на следующие попытки решить проблему путем переворота. Расстреляв символ демократии (Верховный Совет РФ), Президент прекрасно показал, что он может сделать ради власти. Горы трупов для него не были преградой.

«Предвыборная кампания началась, и в этот бой были брошены огромные ресурсы – финансовые и административные. Слова президента о том, что он непременно победит, – надо было принимать совершенно безоговорочно. Он победит. Обязательно победит. Победит любой ценой»[119].

Здравомыслящие политики понимали это. Какая там демократия, если «царь Борис» хочет продолжить царствовать. Без сомнения, он и его команда и на этот раз были готовы пойти на все, чтобы удержаться у власти. Коржаков, например, в своей книге «Борис Ельцин: от рассвета до заката» писал спокойно о некоторых явно незаконных действиях президентской команды. Для него это было обыденным делом. Подумаешь незаконно, зато эффективно. Мало того, сам Ельцин позже признавал подготовку очередного переворота [26].

Существуют и другие признания. Например, бывшего министра внутренних дел Анатолия Куликова, писавшего: «До марта

1996 года Александр Васильевич относился ко мне совершенно лояльно.

Но после 18 марта 1996 года, когда я воспрепятствовал разгону Государственной Думы и запрету компартии, в наших отношениях почувствовалось отчуждение. Здороваться-то мы здоровались, но было видно: Коржаков недоволен. Что-то очень важное я поломал в его политических планах»[120].

Ельцин позже расскажет, что от переворота отговорил его Чубайс. «Я возражал, – писал он. – Повышал голос. Практически кричал, чего вообще никогда не делаю.

И все-таки отменил уже почти принятое решение. До сих пор я благодарен судьбе, благодарен Анатолию Борисовичу и Тане за то, что в этот момент прозвучал другой голос – и мне, обладающему огромной властью и силой, стало стыдно перед теми, кто в меня верил…».

Чубайс, конечно, верил. Но верил он прежде всего в то, что переворот осуществляют силовики (Коржаков и Барсуков), которые и получат полную власть в стране, а он останется не при деле. А этот вариант главного приватизатора не устраивал. Ему нужен был другой вариант, когда дивиденты от правления старого президента получал именно он, молодой приватизатор.

Несколько иную версию приводил Анатолий Куликов, бравший на себя ответственность за срыв уже подготовленного переворота. [27] О том, что основная заслуга в этом принадлежит именно Куликову, говорил и Березовский[121].

Однако построение планов дало ясное понимание готовности пойти на переворот, если в этом будет экстренная необходимость. Просто в тот раз посчитали, что есть иной вариант.

Нельзя не согласиться с утверждением, что «Ельцин явно дал понять, что если Зюганов наберет больше голосов, к нему будут применены силовые меры…»[122] Не рискнув проявить решительную поддержку Верховного Совета РФ в октябре 1993 года, Зюганов вряд ли был способен рискнуть в 1996 году. Это понимали обе стороны.

Все это так. Однако, с другой стороны, совершать почти каждый год прямой и явный государственный переворот, не считая более мелких, которые делали еще чаще, – это похоже на перебор. В конце концов, мировое общественное мнение все же существует. Да и народ в декабре 1993 года совершенно ясно показал, что он не будет голосовать за тех, кто из танков по парламенту бухает.

Но вот говорить о подготовке переворота со стороны партии власти можно. Это запугивает политического противника, а в случае необходимости можно и откреститься от подготовки.

Зато, с точки зрения оппонентов, обвинение своих врагов (ельцинистов) в подготовке переворота – всегда удобны, так как представляют их в лучшем свете (народ любит обиженных). Это во-первых. А во-вторых, оправдывают некоторые последующие явно нерешительные действия Зюганова (не подставлял партию под готовящийся удар).

Все это было, конечно же, известно генеральному прокурору Юрию Скуратову, но, кроме малозначащих переговоров с противниками переворота, он ничего не предпринял и продолжал верно служить режиму, внутренне готовому к государственному перевороту. Похоже, это тогда не особенно тревожило главного законника страны.

Как и последующие деяния, имеющие явные признаки преступной деятельности. Но об этом дальше.

4.3. Страсти по коробке с полмиллионом долларов

Как мы уже говорили положение Коржакова пошатнулось, однако он удержался. Но, как видим, противоборство нарастало и подходило к кульминационному моменту.

А тем временем конкуренты готовили постепенный переворот. Группе Коржакова нужно было еще дорасти до конкурентов. За коржаковской командой «никто не стоял и они не обладали достаточным интеллектуальным и политическим багажом, к тому же губительно переоценивали свои возможности…»[123]

«Сценарий дворцовой интриги, которую даже и переворотом-то назвать неловко, видимо, готовился давно. Но времени на репетицию не осталось, к тому же события развернулись самым неожиданным, непредсказуемым образом. И актеры вышли на подмостки не слишком подготовленными, путая реплики и произнося их не вовремя»[124].

Бывает! Экспромт и есть экспромт. Коржаков сам подтолкнул своих противников на быстрые действия.

Дело в том, что Коржаков в ходе избирательной кампании занимался в основном контролем за расходованием денежных средств. Ему было чем заняться. «Расхищали десятками миллионов долларов. На «уплывшие» средства можно было еще одного президента выбрать», – писал позже Коржаков[125]. Контролируя процесс расхищения, он все же контролировал частично и саму избирательную кампанию. Точнее, в подобных ситуациях создается такое впечатление о том, что рука на пульсе.

«Докладывая Ельцину о злоупотреблениях в предвыборном штабе, – писал Коржаков, – я заметил: ему не нравилось слышать о воровстве. Борис Николаевич понимал, что некоторые люди, называющие себя верными друзьями, единомышленниками, на самом деле просто обогащались на этой верности.

Тяжело вздохнув, президент поручил мне лично контролировать финансовую деятельность выборной кампании»[126].

Формально согласие президента на контроль расходования средств было в кармане. И как ружье, висящее на стене, оно должно было выстрелить. И выстрелило. Как потом оказалось, не в ту сторону, куда его направили.

«Коржаков давно искал повод для скандала», – напишет позже Ельцин[127]. Это же (т. е. решение пойти на скандал коржаковской командой) подчеркнул и Сергей Филатов[128].

Откровенно говоря, в это не особенно верится. Как видно из дальнейшего, скандал подняли совсем другие. Тут, похоже, Борис Николаевич писал свои мемуары с чужих слов.

Коржаков и компания просто своими действиями неожиданно (вероятно, даже для себя) подтолкнули их к скандалу. Больше верится в то, что Коржаков искал повод для того, чтобы показать, как обворовывают президента, чтобы натравить его на своих конкурентов. «Скомпрометировать А. Чубайса и его команду, находившихся в состоянии эйфории после первого тура голосования»[129].

По мнению Леонида Млечина: «Коржаков решил сделать предупредительный выстрел. Он вовсе не собирался устраивать публичный скандал. Он хотел получить в руки крупный козырь против Чубайса. Это была схватка за влияние на президента»[130]. Скандала ко ржа ко в цы не хотели. Они, похоже, хотели тихого, но сильного удара по конкурентам. Хотели как лучше, получили как всегда в России.

«Два дня, которые потрясли Кремль», – так назвала свою статью в оппозиционной газете «Советская Россия» Жанна Касьяненко. Это о событиях 19–20 июня 1996 года. В тот год таких роковых дней в жизни страны было не так уж и сильно много.

Один из героев (правда, второго плана) этих дней Стрелецкий позже напишет в своей книге «Мракобесие»: «…Ночь с 19 на 20 июня стала для России переломной»[131].

Однако все по порядку. 19 июня в 17 часов 20 минут на проходной Дома правительства дежурными милиционерами якобы случайно были остановлены два участника предвыборного штаба Ельцина: Аркадий Евстафьев (бывший пресс-секретарь Чубайса) и Лисовский (давний деловой партнер Березовского). Они несли с собой коробку.

Их появление ждали. Дело в том, что ранее, в ночь с 18 на 19 июня, в кабинете 217 (кабинет заместителя министра финансов РФ Германа Кузнецова) было проведено оперативное мероприятие. В ходе этого негласного обыска в сейфе было обнаружено полтора миллиона долларов. Там же хранились «платежки», свидетельствующие пути, по которым уходили деньги [28].

В коробке из-под ксероксной бумаги, которую несли два члена избирательного штаба, оказалось полмиллиона долларов. Всего-то! Воровали в России и побольше. Не мелочились. Кстати, в благожелательной для Чубайса книге речь шла о коробке «с некоторым количеством предвыборных денег»[132]. Улавливаете разницу между половиной миллиона и некоторым количеством?

«Носильщики полумиллиона» были задержаны. Формально задержание осуществили сотрудники милиции [29]. Напомним, что ранее Бориса Федорова из НФС также задерживали милиционеры, но явно в интересах Коржакова.

Законность задержания сильных сомнений не вызывает. Министр внутренних дел того времени Анатолий Куликов, например, написал: «Та информация, которую мне удалось получить в министерстве о произошедших накануне событиях, свидетельствовала: при задержании Лисовского и Евстафьева ничего противозаконного не произошло»[133]. Вызывает сомнение (точнее – интерес) цель задержания, т. е. говоря проще: зачем это сделали?

Действительно, встает вопрос: а зачем их задержали. Нет, конечно, разворовывать деньги, предназначенные на выборы президента, нехорошо. Коржаков писал просто: «Если бы в штабе так открыто и нахально не воровали, никакого скандала, связанного с деньгами для избирательной кампании Ельцина, не случилось бы»[134]. Заметим, что с воровством более скромным он, видимо, был готов мириться.

Других мотивов задержания он не приводит, но было бы странным, если бы он говорил иное. Хотя и при этом в стороне остается вопрос о «черной кассе» избирательного штаба и способах ее наполнения. Прежде чем разворовывать, нужно было деньги собрать. Коржаков должен был знать, как создается «черная касса», с какими нарушениями закона и приличий. На создание он смотрел сквозь пальцы, на распределение смотреть не стал.

Но ведь это скандал, который может ударить по президенту. Даже наверняка ударит, как не пытайся скрыть. В продажной стране такие секреты становятся известны всем быстро. Аналогичных примеров утечки информации было уже не мало. И вероятность утечки нужно было допускать.

Версия о праведниках из спецслужб звучит красиво. Но только ли она одна имеет право на существование? «…Вряд ли Коржаков стал бы… предавать гласности и вредить президенту. Он воспользовался этим лишь для того, чтобы допросить задержанных и добыть другой компромат против соперников – Чубайса и его закулисы»[135].

«Какими бы законными по формальным признакам не являлись действия спецслужбы, истинной их причиной была все-таки политика. Вернее, яростная и очень рискованная борьба за власть в Кремле. А потому мотивы, которыми руководствовался Коржаков в этой ситуации, носили ярко выраженный корыстный характер», – так написал Анатолий Куликов[136], который вроде бы не был в особых врагах Александра Коржакова. А следовательно, не имел оснований обливать грязью уже опального Коржакова.

Похоже, верно отмечали: «Чего же добивались спецслужбы от политических шоумэнов? Сами по себе они мало кого волнуют. При желании найти что-то на них лично – полдня работы районного инспектора ФСБ. Здесь шла борьба по крупному. Требовался компромат на конкурентов из ближайшего президентского окружения. Лисовский и Евстафьев работали под началом Филатова и Чубайса. К тому же момент был очень удачный: в Кремле появился Лебедь, который уже сжал кулаки и озирается в поисках подходящего объекта для наведения обещанного порядка»[137]. Вот это уже более походит на правду о причинах задержания, хотя бескорыстие при пресечении разворовывания все же не стоит отбрасывать. В конце концов, ведь разворовывание все же было.

«Влиятельный человек в избирательном совете Ельцина сказал мне, – писала Тамара Замятина, – что Чубайс накануне имел разговор с Александром Лебедем. Это могло не понравиться Александру Коржакову и Михаилу Барсукову. Возможно, поэтому они решили пойти «ва-банк». Они не могли не понимать, что любой скандал с недокументированной валютой, которую выносили из здания правительства Лисовский и Евстафьев, бросит тень на руководителей этого штаба, прежде всего на Черномырдина и Чубайса. Тогда, по логике Коржакова и Барсукова, можно было бы восстановить утраченные Олегом Сосковцом позиции и после второго тура выборов сделать его премьер-министром»[138]. В принципе логичное предположение.

А это еще более интригующее. И потому уже внушает доверие. Вот только других доказательств интриги нет.

Но доказательства нужны были и для другого, для расследования факта выноса валюты. Дальнейшее в изложении В. Стрелецкого выглядит следующим образом: «В 20 часов на место происшествия прибыл дежурный следователь УФСБ…

Сейчас, когда я восстанавливаю в памяти картину происходящего, все выглядит очень просто. В 18 часов связался. В 20 часов прибыл.

Тогда же мне казалось, что до приезда чекистов прошла целая вечность.

Допрос вел совсем молодой, неопытный следователь. Не удивительно, что, столкнувшись с такой непростой ситуацией, он растерялся. Опрос начал с Лаврова, который ничего и не пытался отрицать. Слишком много времени было потрачено на составление протокола. Между тем нужно было ковать железо, не отходя от кассы. Увы. К тому моменту, когда следователь добрался до Лисовского и Евстафьева, эти молодчики уже оправились от удара, проанализировали случившееся. Фактор неожиданности перестал работать.

Впрочем, чувствовали они себя по-прежнему неуверенно. У Евстафьева даже скакнуло кровяное давление. Пришлось вызывать бригаду скорой помощи, которая зафиксировала учащенный пульс и давление – 160 на 110. От укола Евстафьев отказался. Похоже, в детстве он начитался плохих детективов – думал, что его могут отравить.

Время неумолимо уходило. Как всегда, никто из начальников не решался взять на себя ответственность. Каждый думал: черт его знает, чем все закончится, – либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

Телефоны в моем кабинете просто разрывались. Периодически звонили лубянские руководители разного ранга. Позвонил и заместитель Барсукова Ковалев, ставший после отставки Михаила Ивановича новым директором ФСБ.

– Есть у дела судебная перспектива? – поинтересовался он.

– Налицо признаки преступления, предусмотренного статьей 162 значок 7 УК РСФСР, – ответил я, – Но для того чтобы сейчас задокументировать результаты первичных оперативно-следственных мероприятий, надо задержать всю троицу. Закон такое право нам дает – статья 122 УПК РСФСР (подозрение в совершении преступления). А уже затем провести обыск в кабинете Кузнецова, в квартирах задержанных и обязательно в Минфине изъять валюту и документы.

Хотя документы из сейфа зам. министра мы отксерокопировали и для суда этого было вполне достаточным доказательством, тем не менее надежнее было бы оформить их официально – в присутствии понятых, под видеозапись и протокол. Необходимы были обыск в кабинете № 217, обыски квартир Лисовского, Евстафьева и Лаврова.

– Николай Дмитриевич, – обратился я к Ковалеву, – поверьте мне, муровскому сыщику с большим стажем: если мы всего этого не сделаем, дело развалится.

Ковалев вроде бы с моими доводами согласился. Пообещал вскоре перезвонить. Перезвонил. Но вместо того, чтобы приступить к решительным действиям, начал задавать уточняющие вопросы.

– Как там? Нормально все идет?

– Нормально.

– Ну хорошо, Валерий Андреич, сейчас я вам перезвоню.

Думаю, генерал Ковалев постоянно согласовывался с Барсуковым. Ответственность брать на себя он не хотел. Возможно, Николай Дмитриевич Ковалев – неплохой оперработник. И человек очень даже хороший. Но назвать его героем – язык не поворачивается.

Барсуков не выдержал. Поручил заняться всем начальнику московского управления А. В. Трофимову…

Именно в те два часа, пока Ковалев прикидывал, как ему выгоднее себя повести, события начали выходить из-под нашего контроля. Через день Николай Дмитриевич стал директором ФСБ. А Анатолий Васильевич Трофимов, который не побоялся ответственности и вступил в бой, спустя пол года был снят с должности. Чубайс и Савостьянов не простили ему участия в операции…

Боязнь ответственности. Этот порок – одно из страшнейших несчастий нашего времени.

Генералов и всяких начальников в стране – тьма-тьмущая. Людей, готовых взять на себя ответственность, – единицы…

В тот вечер панический страх власть предержащих переломил ход новейшей истории России…»[139]

Сильно сказано и, похоже, не далеко от истины. Несколько часов, которые могли бы изменить направление развития страны в одну сторону, а изменили в другую.

«…Вместо того, чтобы быстро провести квалифицированный допрос задержанных, провести обыск и документирование его результатов в кабинете замминистра финансов, изолировать Евстафьева и Лисовского на время, необходимое для завершения следствия, Коржаков и Барсуков стали ждать утра следующего дня, чтобы доложить Б. Ельцину о том, что творится в его предвыборном штабе. Их ошибки были мастерски использованы их политическими противниками»[140].

Тихое задержание вызвало громкий скандал. «О задержании Евстафьева и Лисовского стало известно. Считается, что тревогу подняла охрана Сергея Лисовского.

Через три часа после их задержания Чубайс уже знал, что идет допрос. Для Чубайса и его команды это была тяжкая ночь. Все могло повернуться очень печально. Во всяком случае, они исходили из худшего варианта – в ФСБ им подберут уголовную статью, сделают соучастниками хищения валютных средств, посадят»[141]. Есть такая русская пословица: у страха глаза велики.

«Глубокой ночью, 20 июня, на частном телеканале НТВ была прервана развлекательная программа и задыхавшийся от волнения ведущий политических программ Киселев сообщил полуночникам, что в стране произошел очередной переворот [30]. И уже есть первые жертвы – это мало кому известные Евстафьев и Лисовский, томящиеся в застенках Белого дома.

Эта версия была придумана в ту же ночь, с 19 на 20 июня, в особняке «ЛогоВАЗа». Там заседали Березовский, Немцов, Гусинский, Чубайс, Лесин, Киселев, Дьяченко и деятели поменьше…

Телезрители, разумеется, ничего не поняли. В Москве светало, запели птицы. Признаков обещанного переворота не наблюдалось. Генерал Лебедь, пару дней назад назначенный секретарем Совета безопасности, не мог дать журналистам внятного комментария по поводу ночных заявлений Киселева»[142].

Это по словам самого героя скандала – Коржакова, который уже успел к моменту откровения подружиться с Лебедем. На самом деле, свежеиспеченный секретарь Совета безопасности промямлил, по сути (и прорычал по форме), что все попытки переворота будут пресечены самым жестким образом, т. е. произнес банальную фразу, которая ничего не объясняла: кто, что и когда. Председатель Совета безопасности просто не знал, что нужно сказать и что вообще произошло [31]. Это растиражировали по СМИ как поддержку «борцов» против нового ГКЧП [32].

Ж. Касьяненко писала: «Как и все, что делается наспех, выглядят забавно и неуклюже попытки ельцинской команды, да и самого Ельцина, сделать хорошую мину при очень плохой игре. Особенно, по-моему, вляпался Лебедь. Так сказать, боевое крещение. С его-то командирскими свойствами в иной политической системе координат цены бы Александру Ивановичу не было. А так ведь – заиграют, передавая из рук в руки: от Бергмана в Тирасполе к Боровому и Караулову, от них далее везде, вплоть до Кремля. А там – свои правила, своя игра, свои партии и подводные течения, которые то одного, то другого выбрасывают на рифы»[143].

Похоже, противники группы Сосковца, Коржакова, Барсукова понимали, что они не особенно популярны в глазах народа, и вовсю прикрывались именем Лебедя, надеясь компенсировать его популярностью свою непопулярность. Например, Сергей Филатов сказал, что два генерала-безопасника испугались «усиления влияния Александра Лебедя»[144].

Имя генерала-десантника использовалось на полную катушку. «…Чубайс применил против Коржакова новаторский прием, использующий профессиональные рефлексы Лебедя как дебютанта кремлевских подковерных игр»[145].

Очень скоро сложилось мнение в значимости позиции Лебедя в этом скандале. «Ясно, что осуществить изъятие двух самых могущественных генералов до того, как в Кремле появился Лебедь, было в принципе невозможно», – пришла к выводу газета «Советская Россия»[146]. Хотя, на самом деле, генерал-десантник играл роль невольного щита не особенно популярных личностей. Но заинтересованные лица, например президент фонда «Политика» Вячеслав Никонов, всячески подчеркивали лебединый след в падении двух генералов госбезопасности. Вячеслав Алексеевич вещал: «…Возникла совершенно новая ситуация. На пост, дающий возможность контролировать деятельность спецслужб, пришел Лебедь, который, с одной стороны, имеет поддержку почти 15 процентов избирателей [33], а с другой – человек с совершенно железной хваткой. Отсюда – естественное стремление спецслужб «подрезать» позиции тех сил в президентском окружении, которые поддерживают Лебедя [34], причем устранив тех людей, которые прямо с ним не связаны.

Это был двойной удар, нанесенный практически в сердцевину самой избирательной кампании. Потому, что и С. Лисовский, и А. Евстафьев были в ней ключевыми фигурами, связанными и с аналитической группой, руководимой Анатолием Чубайсом, и со штабом избирательной кампании, который возглавляют Виктор Черномырдин и Виктор Илюшин. Здесь был целенаправленный удар по структурам избирательной кампании президента, имеющий целью парализовать ее. Следствием этого могла стать отмена выборов»[147]. Вот так одним махом куча обвинений. Но и этого оказалось мало.

На пресс-конференции Чубайс прозрачно намекнул на причастность Коржакова и Барсукова к покушению на бывшего президента Национального фонда спорта Бориса Федорова и организации провокации с коробкой из-под ксерокса[148].

Не забыл Чубайс упомянуть о КГБ, сказав, что коробка была подброшена «действовавшими в духе советского КГБ спецслужбами»: «Никаких денег Евстафьев не выносил»[149]. Какая же политическая борьба возможна без лжи? Испокон веков такого не было [35].

В это не поверили сразу. «Судя по всему, – писала «Комсомольская правда», – Чубайс на пресс-конференции слукавил. И зря – мелкий обман порождает большие сомнения»[150]. Чего уж там «слукавил», сказали бы проще: «солгал». Привычное дело.

По мнению Николая Леонова: «Лично А. Чубайс в те часы поставил рекорд вранья…»[151]

Кстати, это обстоятельство (вранье) в хвалебных по отношению к Чубайсу материалах [36], естественно, не тиражируется. Чтобы не помнили люди. Однако, это к слову, неправда оказалась неудобной позже, а когда она произносилась, то была просто нужна. Обычная вещь, какая же политика делается в России без обмана?

Одновременно Чубайс ударился в гробовую тему. «Назначение Лебедя – это последний гвоздь в крышку гроба российского коммунизма, – заявил Анатолий Чубайс. – А увольнение Сосковца, Барсукова и Коржакова – это последний гвоздь в крышку гроба иллюзии военного переворота в российском государстве»[152]. Чем-то нездоровым веет от этих слов главного приватизатора. Уж не с перепугу ли он стал таким решительным и заговорил гробовой терминологией? [37]

И в самом деле, чего переживать, разберутся как-нибудь с коробкой. Не собирался же Коржаков сорвать выборы Ельцина, к которому он хорошо относился. Но вот для команды рыжего приватизатора могли настать даже не черные, а всего лишь проблемные дни. Но им этого так не хотелось, и в ход сразу пошла подтасовка фактов и откровенная ложь. Политика – вещь не самая приличная.

В версию главного приватизатора об очередном ГКЧП мало кто поверил [38]. «…Скорее всего ничего подобного в природе на было», – написала уже через пару дней поддерживающая оппозицию «Советская Россия»[153]. Совсем уж не оппозиционная газета «Известия» пришла к выводу, что «заговора генералов», скорее всего, не было[154].

Даже провинциальная пресса быстро пришла к выводу о том, что так называемый путч выглядит нелепо. Одна из красноярских газет писала: «В пользу кого путч? Чубайс на пресс-конференции долго не хотел отвечать на этот вопрос, а потом сказал: «В пользу тех людей, которые его готовили». Это даже не смешно… Чубайс, видимо, просто сильно переволновался перед пресс-конференцией»[155]. Последнее обстоятельство отмечают многие. Например, в газете «Известия» писали: «У Анатолия Борисовича, видимо, сдали нервы…»[156] Немного главный приватизатор опростоволосился. Но чего с перепугу не бывает. Тут и похуже экспромт могли учинить.

Кстати, автор настоящей книги смотрел все эти передачи. И, действительно, крайне сложно было понять, что же происходит. Сказывался экспромт организаторов пресс-конференции. «Нет, не зря Александр Коржаков недавно ласково предупреждал Анатолия Чубайса: «Не высовывайся, не мелькай на телеэкране!». Как чувствовал…Чубайс высунулся, да еще как! Его пресс-конференция по «тротиловому эквиваленту» и по пафосу в голосе может сравниться разве что с победными августовскими,

1991 года. На весь мир заявлено и про гвозди в гроб (с разным содержимым), и про кровавую угрозу, нависшую над родиной в ночь со среды на четверг, и про мизинец Лебедя.

Сейчас, когда туман несколько рассеялся, былинный стиль сказания о рыжем витязе, победившем трехглавого дракона в решающей схватке, выглядит, мягко говоря, большим преувеличением. Куда уместнее очередное меткое словцо генерала Лебедя: «Мутное дело»[157].

Интересно отметить, что объективно раздувание скандала, чем занялись противники Коржакова, действовало против президента. Тем более что следующий тур выборов был не за горами. Но кто же думает о президенте, своя рубашка, как известно, ближе к телу.

Активное давление с целью отпустить Евстафьева и Лисовского оказывала дочь Ельцина Татьяна и его супруга Наина Иосифовна, которые беспрестанно звонили Коржакову и Барсукову.

Утром задержанных отпустили. А «виновники» скандала рано утром 20 июня доложили все президенту РФ. Ельцин не особенно хотел влазить в эти дрязги, но общественный шум был уже поднят. С доводами главного охранника и директора ФСБ президент согласился [39]. Пока согласился. Интересно, что весь этот шум Коржаков назвал мастурбацией[158]. Александр Коржаков так оценил откровения Чубайса на пресс-конференции: «Все это – 100-процентная ложь. Я уверен, что Чубайс – это бедствие для России»[159].

Стрелецкий вспоминает возвращение Барсукова и Коржакова от президента: «Генералы вернулись через 40 минут. Оба были в хорошем настроении, улыбались.

– Продолжаем работать, – сказал Коржаков, – президент дал «добро»[160].

Вот как выглядело утреннее заседание Совета безопасности, по словам Анатолия Куликова: «…Появился Ельцин, который начал заседание с того, что представил Лебедя в связи с назначением на должность секретаря Совета безопасности. Надо сказать, что за все время, пока секретарствовал Александр Лебедь, президент, кроме этого дня, больше не появится ни на одном из заседаний Совбеза.

Но в этот раз все начиналось на высокой ноте. Правда, после поздравлений Борис Николаевич оставшуюся часть заседания провел стремительно и грозно. Отменил обсуждение вопроса, который стоял в повестке дня, и поднял со своего места Барсукова. Негодование Ельцина было столь бурным, что не оставалось никаких сомнений: президент воспринял происходящее как личную обиду, как предательство. «Вы, – сказал он Барсукову, – превысили свои полномочия! Вы лезете, – голос президента наливался металлом, – куда вас не просят! Я вас отстраняю от участия в работе штаба по выборам президента!» После этого Ельцин обратился ко всем остальным: «Все, – отрезал он, – Совбез закончен! Расходимся!..»[161]

По всем сложившимся обычаям за один проступок дважды не наказывают, но политика – дама непостоянная. Казалось бы, очередной скандал вокруг главного охранника, которого президент пожурит, но не сменит.

Куликов отмечал: «В настроении Коржакова и Барсукова, бывших между собой друзьями, я отметил в тот раз нарочитую браваду. «Вот видишь, меня уже вывели из штаба. Тебе, наверное, тоже перепадет», – говорил один другому, и весь их по-курсантски задиристый вид свидетельствовал о том, что президентский гнев не кажется им долговечным»[162]. Однако раз на раз не приходится.

Ближе к обеду Ельцин неожиданно по телефону сообщил Коржакову и Барсукову об отставке, сказав им написать соответствующий рапорт. Еще чуть позже Ельцин дал телеинтервью, в котором сказал, что отставники «…много на себя брали и мало отдавали». В отставку был отправлен и Сосковец.

Понимая, что отставку Коржакова нужно мотивировать, гораздо позже, в 2000 году, Ельцин напишет такую мотивацию: «За несколько лет перескочив из майоров «девятки» (службы охраны) в генеральский чин, приобретя несвойственные для этой должности функции, создав мощную силовую структуру, пристроив в ФСБ своего друга Барсукова, который до этого прямого отношения к контрразведчикам не имел, Коржаков решил забрать себе столько власти, сколько переварить уже не мог. И это его внутренне сломало. Для того чтобы стать настоящим политиком, нужны совсем другие качества, а не умение выслеживать врагов и делить всех на «своих» и «чужих». В том, что Коржаков стал влиять на назначение людей и в правительство, и в администрацию, и в силовые министерства, конечно, виноват целиком я. Коржаков был для меня человеком из моего прошлого, из прошлого, где были громкие победы и поражения, громкая слава, где меня возносило вверх и бросало вниз со скоростью невероятной. И с этим прошлым мне было очень тяжело расставаться»[163].

По поводу влияния Коржакова не стоит забывать, что коржаковские (а, на самом деле ельцинские) акции против Черномырдина, Лужкова были продолжены президентом уже после отставки главного охранника, а это ли не доказательство, что действовал он по заказу президента.

Итак, 20 июня 1996 года были подписаны указы президента о замене Коржакова Крапивиным Ю.В., а Барсукова Ковалевым Н.Д.

Что же произошло? Почему Ельцин отправил в отставку людей, которые не бросили его в трудные минуты, сделали столько много для его предыдущих побед?

«Не странно ли, что Чубайсу удалось так быстро убедить его снять с должностей последних самых близких ему людей?»[164] Решиться на такое можно только под влиянием супервеских оснований.

Сам Ельцин даже через несколько лет в своих очередных мемуарах, вышедших в свет в 2000 году, практически ничего о причинах своего поворота не написал, отделавшись словами, что это было последней каплей его терпения [40]. По его словам: «Именно тогда я понял, что Коржаков окончательно присвоил себе функции и прокуратуры, и суда, и вообще всех правоохранительных органов, – по его приказу люди в масках готовы были «положить лицом на асфальт» любого, кто не нравился главному охраннику, кто, по его мнению, нарушал некие, одному ему ведомые, правила игры. Претензий к Коржакову накопилось достаточно. Он давно перешел все границы дозволенного начальнику службы безопасности…

Увольнение Коржакова, Барсукова и Сосковца не было следствием только этого скандала. Длительное противостояние здоровых сил и тех, кто шел на провокации, чтобы захватить власть в предвыборном штабе, наконец перешло в открытый конфликт. И я разрешил его»[165]. Заметим, что это он написал через несколько лет, когда была возможность хорошо обдумать основания своего решения.

Формально законные действия сотрудников СБП (никто их даже не стал обвинять, проверялись не они, задержанные ими лица) оказались последней каплей. Парадокс, неужели ничего было нельзя придумать? Похоже, что нельзя.

Однако некоторые давали свои оценки по горячим следам, которые также были горячими, не причесанными. Но явно не были плодом тщательного обдумывания, как бы интерпретировать события.

Уже 29 июня 1996 года оппозиционная газета «Советская Россия» сообщала: «На встрече президенту было предложено погасить скандал и расстаться с Коржаковым, в противном случае угрожалось свернуть предвыборную кампанию и ее составляющую часть «Голосуй или проиграешь». Для воздействия на президента была подключена его дочь, член предвыборного штаба, через которую и осуществлялись все финансовые дела семьи президента и т. п…

Беседа Чубайса с Ельциным носила со стороны Чубайса грубый, резкий, ультимативный характер. Чубайс вел себя просто нагло, шантажировал Ельцина и сломал его. Ельцин был поставлен перед альтернативой – либо он занимает позицию Чубайса, либо вся команда последнего отказывается работать на Ельцина и «развернется в другую сторону»[166].

Может, это была агитация коммунистов перед выборами (так называемый «черный пиар»)? Но нет, похоже, на правду [41]. И в более позднем изложении И.В. Олейника Александр Лебедь поведал: «…Вернулся в приемную Президента – просмотреть свои бумаги в удобном кресле. Без пяти минут двенадцать в приемной появился весь взъерошенный Чубайс. Он производил впечатление человека, который психологически «завел» себя на решающий бой.

Черномырдин вышел из кабинета ровно в 12 часов, и к Ельцину зашел Чубайс. В 12 часов 11 минут из кабинета вышел Президент…

Позже один из ближайшего окружения Чубайса рассказывал мне, что за… одиннадцать минут в кабинете Ельцина состоялся супержестокий разговор. Чубайс заявил Президенту примерно следующее: «Я – руководитель Вашей избирательной кампании. Все финансовые нити у меня в руках. Или немедленно увольняйте Коржакова – и тогда я продолжу кампанию. Или, если Вы думаете по-другому, то я прекращаю финансирование и сворачиваю работу штаба. А 3 июля у Вас второй тур. Решайте».

Особенно деваться Ельцину было некуда. Чубайс очень грамотно все замкнул на себя и именно поэтому получил возможность шантажировать Президента. Тем более что он монополизировал все решающие связи с Международным валютным фондом и Мировым банком…Тогда наличие фигуры Чубайса было абсолютно обязательным условием представления всех траншей…

Предполагаю, что Президент тогда рассудил, что для него принципиальность проявлять невыгодно. И на условия шантажиста согласился. Но совершенно очевидно, что эти одиннадцать минут унижения Борис Николаевич когда-нибудь еще припомнит Чубайсу…

Асам я из наблюдения этой сцены в приемной сделал вывод, что Ельцина – при всем его имидже железного мужика – сломать можно. За одиннадцать минут»[167].

В изложении антипода крутого десантного генерала, т. е. министра внутренних дел Куликова, это выглядело так: «Как стало известно позднее, сразу после заседания Совета безопасности в приемной Ельцина Анатолий Чубайс поставил жесткое условие президенту: «Решайте: либо вы избираетесь на второй срок, либо не избираетесь и остаетесь с ними!»

То, что указ был немедленно подписан, означает: Ельцин недолго стоял на распутье»[168].

Ельцину нужно было выбирать [42]: Чубайс или Коржаков. Он выбрал первого. Заметим, что вскоре после такого разговора президент был вынужден лечь в больницу. Расставание с кровным братом просто так не дается.

Для решительного и упрямого российского президента сделать это было нелегко [43]. «…Из кругов, близких к Ельцину, просачивается информация, что он затаил в отношении Чубайса «небывалую злобу», так как большего унижения, страха и позора он якобы никогда ни от кого не испытывал»[169].

Косвенно это отмечает и Коржаков, передавая слова Ельцина, сказанные по поводу радостных комментариев Чубайса: «Я принял решение отстранить Чубайса от избирательной кампании за то, что он позволил себе делать комментарии после моего окончательного выступления. Это решение мне и так трудно, тяжело далось, а он еще позволяет себе…»[170] Нет, не легко расставаться с «кровным братом» [44].

«…Это был, – отмечает Леонид Млечин, – пожалуй, первый случай, когда расставание с одним из подчиненных далось ему не просто: Коржаков был самым близким ему человеком. В определенном отношении он был ближе жены…»[171] Политика постоянно требует жертвоприношений, иногда жертвовать приходится близкими друзьями, «кровными братьями».

Заметим, что определенную роль в этом расставании, похоже, сыграл Черномырдин. Он ведь даже был у президента перед самым приходом туда главного приватизатора. «Отмечая роль в ночных событиях Виктора Черномырдина, Чубайс сказал, что в критический момент он вел себя как настоящий мужчина и благодаря его твердой позиции произошло то, что произошло»[172]. Впрочем, как мы уже убедились, Анатолий Борисович мог и слукавить. Поэтому попытаемся перепроверить через другие источники.

Коржаков в своих воспоминаниях указывает, что Черномырдин был настроен негативно к задержанию двух шоумэнов, так как думал, что копают под него. Коржакову даже пришлось успокаивать и разъяснять, что это не так. К сожалению, он не уточняет, когда (называя только условное время – «ближе к 12 часам») была эта беседа: до встречи премьера с президентом или после. Но второе кажется более вероятным. А тогда значит, что Черномырдин, вероятно, первым нанес удар по «заговорщикам», а Чубайс только дожал президента. При этом Коржаков приводит первую фразу, которую сказал разъяренный премьер: «Ну что, ребятки, доигрались?». Так обычно говорят, когда уже знают результат «игры», а знать можно только от президента. Кроме того, премьер был объективно за принятое решение об отставке, так как он давно уже хотел избавиться от Сосковца.

Стрелецкий также считал, что к отставкам причастен премьер-министр. Он писал: «После я узнал, что через два часа после встречи президента с Барсуковым и Коржаковым к Ельцину пришли новые посетители – Черномырдин и Чубайс. Они принялись убеждать президента, что никаких хищений нет и в помине. Силовики его просто подставляют, ибо хотят сорвать выборы. Деньги в коробке – не ворованные, а вполне законные, предназначались для оплаты артистов, выступавших в туре «Голосуй или проиграешь». Премьер особенно упирал на то, что «копали» явно под него, выбивали из Евстафьева компромат на Ч. В. С.»[173].

Давление премьер-министра на президента, конечно, могло бы сыграть свою сильную роль. И эта роль Черномырдина в свержении Коржакова и компании выглядит естественной.

4.4. Прокуратура заметает следы коробки

«По сути, Ельцин предал их и продал за коробку с долларами. Как один, так и другой считали, что их услуги стоят гораздо дороже»[174]. Это о Барсукове и Коржакове.

Первоначально в отставку Коржакова никто особенно не верил, вероятно, даже сами отставники [45]. «Не исключено, – писали несимпатизирующие им, – что и Коржакова с Барсуковым просто до лучших времен отправят на «скамейку запасных». Возможно, их звездный час, увы, еще впереди. Боги иногда возвращаются на затуманенные вершины Олимпа»[175].

Коржаков вспоминал: «Ночью, после увольнения, я обдумал ситуацию и понял, как ее можно изменить. Прежде всего я решил обратиться к шефу с письмом. В нем не встречалось слов «простите», «извините», а была описана ситуация перед выборами. Я искренне считал, что другого президента сейчас в России быть не может, и об этом тоже писал. А в последних строчках попросил нас с Барсуковым принять и выслушать»[176].

Письмо заслуживает того, чтобы его прочитать полностью. В нем и политическая оценка ситуации, и характеристики некоторых ведущих действующих лиц отечественной политики, и боль за судьбу страна, и донос на удачливых конкурентов, и попытка выгнанной собаки вернуться в привычную конуру. Оно написано по следам событий и, вроде бы, не должно быть слишком прилизанным.

Как известно, в пушкинской «Полтаве» приближенный украинского гетмана Мазепы направил письмо царю Петру о том, что гетман собирается изменить России. Царь Петр не поверил доносу и выдал автора на расправу тому же гетману. А Мазепа все же изменил России. Сходство с коржаковским письмом есть. Правда, тогда царем был Петр, а не Борис, а это уже большая разница. Да и Кочубей сначала донес, а потом его выдали на расправу, а главного охранника сначала выдали, а потом он пошел доносить.

Письмо достаточно красочно описывало нравы ельцинского окружения. Там полным-полно признаков преступной деятельности, на которую, кстати сказать, не реагировала прокуратура [46].

Оппозиционная пресса написала: «Судя по тому, что партия Сосковца – Коржакова – Барсукова именовалась здесь «русской», победу, выходит, одержала антирусская, или назовем ее как угодно, но смысл ясен»[177]. Михаил Назаров отметил: «Конечно, трудно испытывать симпатии к Барсукову и Коржакову, давшим приказ осенью 1993-го снайперам стрелять в собственный народ, – но все же теперь вместе с изгнанием их и Сосковца был нанесен удар по всему русскому флангу в партии власти, подвергнутому жесткой чистке (структуры ФСБ и ВПК)»[178]. Это отмечали и другие [47]. Мало того, это практически признал и сам Коржаков, достаточно внимательно прочитать его письмо к Ельцину [48].

Подчиненный Коржакова – Стрелецкий в своей книге «Мракобесие» писал: «Посмотрите: стоило только исчезнуть единственному фильтру между властью и капиталом – СБП, влияние Гусинского, Березовского и прочих «ских» стало резко возрастать. Началась смутная пора «семибанкирщины».

Сегодня государство работает не на народ. Огромная машина власти обслуживает маленькую группку людей, которые этот народ обкрадывают»[179].

Впрочем, некоторые были более прозаичными, когда считали: «…Не стоит в банальной кухонной сваре видеть святой бой за поруганное Отечество»[180].

Тут же услужливые люди заговорили о многочисленных расхождениях президента и его «кровного брата». Вячеслав Никонов, например, поведал: «…На протяжении последних лет Коржаков был сторонником Бориса Ельцина, но и все эти годы имел отличную от президента точку зрения»[181]. О том, что это утверждение не вполне соответствует действительности, можно найти много доказательств.

После падения Коржакова некоторые оппозиционные политики вновь стали говорить о важности доступа к СМИ. В 1997 году псковский губернатор Евгений Михайлов высказался: «…Коржаков почувствовал, что значит не заниматься средствами массовой информации. Имея вроде бы все, они не имели ничего…

Будучи недостаточно подготовленными к большой политике, – хотя люди были серьезные и с громадными возможностями – они настолько не придали значение средствам массовой информации, настолько оказались не готовы встретить их удар, что, видимо, сами были ошеломлены скоростью, с какой с ними расправились. Сейчас-то, конечно, они бы действовали по-другому, но шанс упущен»[182].

Полушутя можно сказать, что, не сумев донести свою правоту до президента через СМИ, они попытались сделать это индивидуальным письмом.

«Коржаков и его люди сумели все-таки напоследок устроить Чубайсу большую неприятность»[183].

22 июня, через два дня после отставки Коржакова, Чубайс встретился в «Президент-отеле» с двумя главными руководителями кампании: Виктором Илюшиным и советником по связям с общественностью Сергеем Зверевым. Их беседу кто-то записал – очевидно, кто-то верный Коржакову. «Надо найти выход на Коржакова и Барсукова, – сказал своим коллегам Чубайс, – и объяснить им ясно и однозначно ситуацию: либо они ведут себя по-человечески, либо будем сажать… либо они затыкаются, либо посажу, совершенно однозначно. Можете от меня лично им передать в качестве привета».

Организаторы кампании признали, что вынос коробок с валютой из ельцинского предвыборного штаба был обычной процедурой. Виктор Илюшин сказал, что вскоре после скандала он обсуждал этот вопрос с Ельциным.

«Я шефу сказал, когда вчера с ним разговаривал. Я говорю: «Борис Николаевич, вот сейчас, если захотеть, около «Президент-отеля» можно поймать как минимум 15–20 человек, которые выносят спортивные сумки из нашего здания с деньгами…Потому что если мы будем перечислять деньги по неизвестным каналам, то выборы мы не сможем организовать…». «Понимаю», – сказал президент»[184].

Практически на материальный носитель было зафиксировано доказательство причастности некоторых членов избирательного штаба к разбазариванию денег и выносу злосчастной коробки, из-за которой разгорелся сыр-бор, а следовательно, и публичной лжи, высказанной Чубайсом на пресс-конференции.

Мало того, через некоторое время достоянием гласности стал сам этот разговор от 22 июня. А Генеральный прокурор Скуратов заявил, что опубликованная в газете расшифровка пленки соответствует содержанию пленки, поступившей в прокуратуру.

Журналистом Чубайсу был задан вопрос о пленке и получен неопределенный ответ: «Прокомментирую так: Скуратов знает, что говорит. А что еще комментировать? Я прекрасно знаю, кто подбрасывал в прокуратуру эту «запись». Кто обходил с нею все редакции газет. Я знаю этого человека»[185].

Кстати, Чубайс зря ставил кавычки к слову «запись». Генеральная прокуратура признала запись подлинной[186]. Что же касается «знания» Чубайса, то поражает, что он всегда все и всех знает, но редко называет. А все это свидетельствовало о самоуверенности главного приватизатора, который предпочитал представляться всезнайкой.

Кто «подбрасывал в прокуратуру», Анатолий Борисович, естественно, так и не сказал, храбрясь, что он не боится этого «московского Уотергейта»: «Конечно, определенные политические группы мечтают о крупномасштабном скандале. Но скандал возможен только в том случае, если общество глубоко сомневается в исходе прошедших выборов. Если население считает, что демократия у нас и впрямь «вылезла из коробки»… Но это не так. Более того, к чести проигравших надо сказать, что они признали результаты выборов»[187].

Анатолий Борисович, как обычный политик новой России, оказывается, склонен к демагогии. Стоит обратить внимание, как он пытается увязать скандал, в котором сам замешан, с признанием исхода выборов президента, да еще и подтянуть в защиту лидера КПРФ. Даже если президент выбран в полном соответствии с духом и буквой закона, это еще не значит, что его приближенные имеют право публично говорить неправду. Однако, демагогией российских политиков того времени нормальных людей не удивишь.

Коржаков же после отставки продолжал пока еще хранить какую-то верность президенту РФ. Во время второго тура голосования он публично сказал, что проголосовал за Ельцина, и соврал, что не знает о его состоянии здоровья[188].

Он продолжал приходить на службу, ездил играть в теннис в Президентский клуб, давал рекомендации своим уже бывшим подчиненным. Но постепенно его перестали везде пускать. Правда, уже после выборов.

Молчание Коржакова было крайне важно для успеха второго тура выборов. Но не менее важно было и другое молчание.

«…Ельцинский штаб не мог допустить, чтобы «черная касса» вновь стала предметом гласности. Замять это дело могла только прокуратура. «До третьего числа (второй тур выборов) нам никакого шума не надо», – по словам Илюшина, сказал он генеральному прокурору Юрию Скуратову. Во время встречи с Чубайсом Илюшин позвонил Скуратову. «Юрий Ильич, – сказал ему Илюшин, – вот какой вопрос возник: можно было бы сделать таким образом, чтобы документы, которые к вам придут (из ФСБ), ни к кому, кроме вас, в ближайшее время не попали? И чтобы они у вас некоторое время полежали до совета с Борисом Николаевичем… после того как вы с ними ознакомитесь лично… Потому что у нас есть сведения опасаться того, что это очень быстро перетечет, если кто-то у вас будет заниматься другой, в стан наших противников…Да, пусть это лучше полежит у вас лично, и никому не передавайте в производство. А потом подумаем, ладно? Потому что нам это нежелательно»[189].

Прокуратура в лице Скуратова выполнила просьбу. «Однако этот случай, несмотря на всю обнаруженную грязь в правительственных кругах, не сыграл решающую роль в избирательном процессе»[190].

Сначала «коробку» называли провокацией. «Потом по нескольким телеканалам прошла совершенно другая версия: западную валюту никто не подбрасывал… а просто на эти полмиллиона не было соответствующих документов, а когда они через несколько часов были представлены, Лисовский и Евстафьев были из-под ареста… освобождены»[191].

А что же коробка с 500 тысячами долларов? «Прокуратура начала расследовать дело о коробке с валютой на основании нескольких обвинений: незаконные операции с иностранной валютой и мошенничество. 5 января 1997 года обвинение в незаконных операциях с иностранной валютой было снято – валютные сделки перестали караться по закону. Дело по обвинению в мошенничестве и краже было прекращено 7 апреля 1997 года, не потому, что Коржаков и его сотрудники плохо сделали свое дело, – просто никто не знал, откуда взялись деньги.

«Исчерпав все возможности, следствие не установило источник, из которого были получены изъятые доллары, – объяснял генеральный прокурор. – Факт причинения кому-либо ущерба подтверждения не нашел. Не установлен и законный владелец указанной валюты. Все эти обстоятельства позволили следствию сделать вывод об отсутствии признаков мошенничества или иного преступления». Другими словами, раз никто не знал, кому принадлежали 500 тысяч долларов, как можно утверждать, что их похитили»[192].

Сложно сказать, чего больше в этих словах: цинизма или угодничества. Впрочем, что еще можно ожидать от высокого должностного лица, которому просто-напросто нельзя поступить по-иному. Иное для него означает отставку, а высокая должность так привлекательна.

Вот после отставки такие люди становятся уже более откровенными. «Летом 1999-го Скуратов, уже отлученный от должности, вспоминал:

«Меня попросили, чтобы эти материалы не стали достоянием общественности, чтобы вокруг не было поднято шумихи. Да, я сделал это, но не вижу здесь никакого нарушения закона: есть тайна следствия. Если же такое обращение трактовать как просьбу притормозить расследование, этого как раз сделано не было.

Ведь Чубайс что говорил? Что это гэбэшная провокация, что денег не было, что во всем виноваты Коржаков – Барсуков. Мы сказали, что Чубайс лжет, что деньги выносили – никуда не денешься. Другое дело, что нам не удалось привлечь этих лиц к уголовной ответственности.

По многим причинам. Во-первых, не было оперативной поддержки: спецслужбы здесь ничего не сделали. Нам не удалось пройти всю цепочку, установить следственным путем собственника денег: все от них открещивались. Во-вторых, Дума введением нового Уголовного кодекса декриминализировала этот состав преступления. Конечно, если бы удалось «раскрутить» это дело, был бы большой скандал. Наверное, то, что этого не получилось, объективно помогло президенту…»[193]

Несколько лукавит экс-генпрокурор. Спецслужбы сделали главное – задержали. Они сделали телефонную запись переговоров Илюшина, Чубайса и других о предмете преступления – коробке с долларами. Впрочем, доля истины в его словах все же есть.

Ответственный сотрудник генеральной прокуратуры РФ Г. Чуглазов пояснил: «…Погрешности… в работе сотрудников Службы безопасности вообще превратили дело о коробке в бесперспективное. Они… действовали наспех, во имя сиюминутных интересов. Для них, повторяю, было главным: задержать курьеров, доложить выше. А дальнейшая судьба дела их мало интересовала. По сути, они нас оставили один на один со случившимся»[194].

Конечно, в спецслужбах такая торопливость совсем не редкость. Но это только одна версия. Вторая в том, что следователи прокуратуры все равно бы не пошли против президента и его команды. Они должны были прекратить уголовное дело, и они прекратили его. Обычное дело в демократической России времен первого российского президента.

Позже Скуратов признал: «…Я допустил ряд просчетов – кое-где мне не хватило воли и твердости. Особенно в начале моей работы. В частности, в ситуации с коробкой из-под ксерокса, но это – наука»[195]. Насчет начала работы – это лукавство. Работал он генеральным прокурором уже долго, а жизненный опыт должен бы быть и еще больше. Но тогда более выгодным было плыть в фарватере президента.

Дальнейшие объяснения просто несерьезны: «Расчеты же тех, кто надеялся подвергнуть сомнению итоги президентских выборов по материалам этого уголовного дела, – говорил тот же Чуглазов, – построены на песке правовой невежественности. Если бы я даже и смог доказать, что в предвыборном штабе президента существовала «черная касса», то все равно бы это не привело ни к каким результатам. Согласно российскому законодательству превышение средств на предвыборную кампанию не является основанием для отмены итогов голосования и тем более для возбуждения уголовного преследования»[196].

Тут господин из прокуратуры лукавит. На самом деле, если бы он доказал существование «черной кассы» (а, по сути дела, ее наличие не вызывает сомнения), то власть Ельцина получила бы звонкую пощечину. Очень звонкую, такую, что после авторитет его власти был бы гораздо ниже. Именно это нужно было оппозиции. Но и для страны истина бы никогда не помешала.

Недаром известный адвокат Генри Резник говорил: «Могущественная оппозиция держала под своим жестким контролем инцидент с выносом коробки. Она дышала прокуратуре в затылок. И следствие мучилось с бесперспективным делом, чтобы сказать силам, противостоящим президенту: старались, мол, бились, но ничего не вышло»[197].

Впрочем, если верить самому Скуратову, толчковым моментом в изменении их отношений с Ельциным стала та самая пресловутая коробка с деньгами. «Если бы я, – писал Юрий Ильич в 2000 году, – в нарушение закона, сделал вид, что ничего не заметил, – у меня до сих пор с президентом были бы наишоко-ладнейшие отношения»[198].

5.1. «Царь Борис» болен

Если в четырех предыдущих главах мы говорили о предыстории сексуального скандала с генеральным прокурором Российской Федерации, то в этой мы перейдем к разговору о фоне, на котором этот скандал разыгрался. Именно этот фон и вызвал сам скандал и все последующие события, связанные с ним.

Тернист путь к власти, особенно к высшей власти в стране. Этот путь не просто тернист, он труден и часто опасен для жизни и здоровья. Нелегко дается власть, за нее приходится дорого платить. В том числе здоровьем. «Жизнь всегда вносит поправки в любые замыслы. Свою фортуну можно ждать много лет, а приходит она иногда, когда уже почти перестаешь надеяться»[199].

Похоже, так оказалось с Ю.В. Андроповым, который пришел к власти, когда ему оставалось только готовиться к смерти. Вот тут-то и встает вопрос о здоровье вождя.

«А надо ли знать о личных слабостях своих вождей простым смертным?.. – задал вопрос бывший руководитель охраны Брежнева и Горбачева Владимир Медведев и тут же ответил: – Да. Когда при тоталитарной или псевдодемократической системе [49] страной безраздельно заправляет единственный человек, от его личных прихотей не защищен весь народ. От блажи, причуд, нездоровья этого одного человека, от того, с какой ноги он встал, роковым образом зависела иногда судьба не только собственной страны»[200].

Именно так – «Здоровье и власть» назвал свою книгу Евгений Чазов, бывший начальник 4-го Главного управления Министерства здравоохранения СССР (знаменитой «Кремлевки»).

Правда, чуть раньше его предшественник Борис Петровский дал большое интервью под заголовком «Власть и здоровье». Был ли здесь плагиат в названиях, разбираться не будем. Но начнем с более раннего врачебного повествования.

«Могу сказать с полным убеждением, – говорил академик Б.В. Петровский, – сущность человека, его характер особенно ярко проявляется во время болезни, как собственной, так и близких. Не только работоспособность, решения, но и взгляд на мир Божий зависят от состояния здоровья в значительно большей степени, чем кажется. Думаю, что связь между состоянием здоровья главы государства и его решениями, его управлением страной, безусловно, существует.

С другой стороны, есть и обратная зависимость. Чем больше берет на себя человек, тем скорее изнашиваются его сосуды, сердце, мозг»[201].

Если Петровский был достаточно осторожен при упоминании конкретных фамилий, то Чазов приводил уже конкретные примеры, но об умершем и всеми тогда критикуемом Л.И. Брежневе. Порой создается впечатление, что критика Леонида Ильича тогда нужна была для упрочения авторитета резко отличного от него Горбачева. На этом контрасте Михаил Сергеевич явно выигрывал. Но настало время. Самого Горбачева сменил Ельцин. И вот тут стоило вспомнить все, что писали о дряхлеющем Леониде Ильиче.

Со здоровьем почти у всех лидеров страны, ставших таковыми после 1917 года, были проблемы. Ельцин не составлял исключение. Путь к власти тернист и опасен для здоровья. Хотя, вот любопытно, что в 1991 году журналист Лев Новоженов критически прошелся по членам ГКЧП, у которых руки трясутся, приступы гипертонии, а после этого добавил: «Только у Ельцина все, слава богу, ничего, сплюнем три раза, чтоб не сглазить»[202]. А ведь сглазил, если не сознательно соврал (что тоже не исключено).

Коржаков вспоминал: «Отклонения в нервно-психическом состоянии у Бориса Николаевича я заметил весной 93-го. Он сильно переживал противостояние с Хасбулатовым и Руцким, впал в депрессию, даже начал заговариваться… Я его вовремя остановил от крайнего шага».

Осторожный в выражениях Коржаков не говорит подлинного названия этого «шага». Но и так ясно. Тем более что тут же он и рассказывает: «Хотя склонность разрешить все проблемы раз и навсегда самым неподходящим способом была у Ельцина и раньше. То он в бане запрется, то в речке окажется…»[203]

Но служба в органах госбезопасности, видимо, все же приучила Александра Васильевича недоговаривать все, о Борисе Николаевиче он явно откровенен не до конца. И поэтому случай в бане почитаем в изложении самого Ельцина, писавшего о психологическом надломе, который произошел у него после пленума Московского горкома КПСС, освободившего его от должности первого секретаря. Борис Николаевич вспоминал: «В тот вечер, 9 декабря, после очередного заседания я вернулся на дачу не поздно. Увидел глаза жены и детей. Рванул в баню. Заперся. Лег на спину. Закрыл глаза. Мысли, честно говоря, всякие. Нехорошо… Очень нехорошо.

Вытащил меня из этого жуткого состояния Александр Васильевич Коржаков. Сумел как-то открыть дверь в баню. Уговорил вернуться в дом. Ну, в общем, помог по-человечески»[204].

Но и потом рецидив этого повторялся, и Ельцин это признает. Понимать и замечать его проблемы со здоровьем стали и другие.

Тем более что обвинять его стали в злоупотреблении старого и традиционного крепкого российского напитка. 15 мая

1992 года в выпуске ночных новостей «Останкино» показали выступление Ельцина. Депутат Исаков оценил вид президента во время выступления как подозрительный, обвинив его в злоупотреблении алкоголем, и призвал Верховный Совет дать оценку случившемуся. Исаков выступил на сессии. Но пока было еще рано, тогда депутаты не доросли до тотальной войны с президентом.

Но такой период настал. Время тогда было очень сложное. «Та пора – лето 1996 года – досталась Ельцину тяжело. Он уже хворый, с надсеченным сердцем, с больным дыханием, вынужден был ездить по городам и весям и веселить разных тинэйджеров, отплясывая перед ними что-то неуклюжее, медвежье»[205].

После выборов 1996 года, когда правдами и неправдами Ельцину удалось победить, оказалось, что страна получила недееспособного президента. Президент был серьезно и перманентно болен.

В этой ситуации сразу же обострилась борьба за будущую президентскую власть в стране. Она шла по нарастающей, особенно усилившись, когда все поняли, что Ельцин неизлечим и не способен управлять страной, что он потерял значительную часть своего авторитета и стремительно теряет его остатки. «Всякие хвори, о которых очень много писали, конечно же, наложили на него отпечаток»[206].

В 1997 году Александр Лебедь напишет: «Власть становится просто смешной»[207]. Но смех этот был сквозь слезы. Президента избрали, а править страной ему некогда. У него другие проблемы, и очень серьезные.

«Цепкая, хищная стая людей, которые впились в обессилевшее тело России, была кровно заинтересована в том, чтобы государственная власть, причем в максимально концентрированном виде, оставалась в руках Б. Ельцина, уже не способного ни к каким самостоятельным действиям и мучимого заботами о состоянии здоровья»[208].

«На экранах телевизоров Ельцин выглядел дряхлеющим стариком и всем своим обликом и манерой речи удивительно напоминал тяжело больного Брежнева на рубеже семидесятых-восьмидесятых годов… Зарубежные инвесторы пришли в ужас: оказывается, приоритетные направления государственной политики в России определял пожилой человек со вздорным характером и явными признаками склероза»[209].

«Губила президента и тяга к спиртному, – писал Скуратов. – Для России выпивать стопку-другую перед ужином – вещь нормальная, но когда стопку-другую, и не больше. А это норма не устраивала президента»[210].

Между тем у этого человека была в руках колоссальная власть. «У Ельцина больше полномочий, чем у египетского фараона, – отмечал Геннадий Зюганов, – я уже не говорю о русских царях и всех генсеках, вместе взятых. А между тем это совершенно недееспособный человек. Мы недавно встречались: он не в состоянии глубоко проанализировать обстановку, высказывает банальные вещи, которые вдувает ему в уши окружение…»[211].

Ну да ладно, это лидер красной оппозиции, но и другие (уже из числа президентского окружения) сообщали почти то же самое. Например, Анатолий Куликов вспоминал: «В тот период, когда здоровье президента было уже не ахти какое, наши с ним встречи были малосодержательными и носили уже чисто демонстративный характер. Их цель сводилась к тому, чтобы люди увидели: президент встречается с силовыми министрами, а значит, контролирует ситуацию в стране.

Ельцин уже не вникал в детали, а время аудиенции обычно ограничивалось 20 минутами. За это время ничего толкового рассказать просто невозможно, но ему и такие короткие свидания становились в тягость. Достаточно было перебрать во время разговора минуту-другую, как я начинал физически ощущать: Ельцин раздражается. Это был новый человек, разительно отличавшийся от прежнего Ельцина…

Что еще хуже: Ельцин начинал потихоньку путать людей. Однажды меня разыскали и передали требование Ельцина срочно прибыть в Кремль. Я приехал. Очень деликатное поручение, которое дал мне президент, на первый взгляд, не имело ко мне никакого отношения и напрямую касалось министра обороны генерала армии, впоследствии маршала Российской Федерации Игоря Сергеева. Вернее – одного из управлений Минобороны, занимавшегося внешнеполитическими проблемами.

Я удивился: будучи в то время заместителем председателя правительства, я не курировал деятельность Министерства обороны и мало что мог сказать по существу конкретной проблемы. Но решил так: президент это делает неслучайно, на то у него есть свои резоны. Единственно, что попросил: «Борис Николаевич, позвольте мне проинформировать о нашем разговоре тех руководителей Министерства обороны, которые находятся в курсе дела». Ельцин охотно согласился, и я, продолжая ломать голову над тем, что бы все это значило [50], стал вызванивать тех армейских военачальников, которым, собственно, изначально следовало ставить подобную задачу.

Собрались у меня, в вице-премьерском кабинете Дома правительства на Краснопресненской набережной. Генералы тоже находились в недоумении. Пытаясь разрешить проблему как можно деликатнее, я высказал им свое предположение, что Ельцин, очевидно, лишь для того, чтобы не собирать их лишний раз у себя, решил воспользоваться моим статусом заместителя председателя правительства… Такая версия всех удовлетворила, и генералы без обид принялись исполнять поручение президента.

Во время очередной встречи с Ельциным я отчитался, что поставленная им задача решается успешно. Борис Николаевич рассеянно посмотрел на меня, как будто с трудом узнавая. И совсем огорошил, невпопад согласившись: «Да-да, мне Сергеев доложил…»[212]

Такой вот был первый российский президент после победы на выборах 1996 года.

«Ельцин в ловушке, уготованной ему традиционной безграничной российской властью. Пока он болен или отдыхает, чиновники либо бездействуют, либо работают на свой страх и риск, в ожидании маловероятных начальственных похвал или весьма возможных выговоров, разносов, увольнений»[213].

Тогда отмечали: «Об уровне дееспособности Ельцина в настоящее время свидетельствует факт подписания им двух феноменальных указов, согласно первому из которых любой указ, представленный на подпись президенту, должен быть завизирован Чубайсом, а согласно второму, должен быть завизирован тем же Чубайсом уже после (!) того, как Ельцин поставил на нем свою подпись.

Становится ясным, какой неограниченной властью обладает в России человек, контролирующий доступ к телу главы государства»[214].

Все это создавало нездоровую атмосферу в стране, порождало слухи, которые дискредитировали власть, подталкивало президентское окружение и его политических противников к новым схваткам между собой и друг с другом. Все это, вместо того чтобы заниматься проблемами страны, которая продолжала падать в пропасть. Здоровье лидера государства – не такая и маловажная вещь.

«Болезнь Ельцина, негативно сказывающаяся на делах государства, вполне устраивала многих людей из его ближайшего окружения. Ведь они могли действовать от его имени. Цену этого имени в стране, где идет приватизация, а административный ресурс по-прежнему имеет решающее значение, – можно себе только вообразить…

Надо понять нравы и психологию этого окружения, попав в которое довольно приличные люди уже вскоре начинали демонстрировать свойственное плохим лакеям пренебрежение к хозяину. Отсюда эти многозначительные пощелкивания пальцем Хасбулатова по горлу, отсюда слова Александра Руцкого: «Управлять так, как управляет Ельцин, и я смогу». Все потому, что методика принятия Ельциным государственных решений, по-царски капризная и по-обкомовски закостенелая, допускала к управлению страной людей корыстных, бессовестных и коварных.

Вот в чем, мне кажется, и заключается вина президента перед российским обществом. Для меня, человека законопослушного, совершенно головокружительными, например, казались скорости, на которых вращался в верхах небезызвестный коммерсант от политики Борис Березовский. Он всюду был вхож. Он бравировал близостью к власти. На одно из его предложений – сейчас даже и не помню, в чем оно заключалось, – я развел руками в стороны: «Борис Абрамович, это невозможно сделать. Нужно, чтобы было решение президента». Уже уходя из моего кабинета восвояси, Березовский вдруг остановился и, показывая пальцем на портрет президента, заговорщически мне улыбнулся: «A.C., вы поймите – ему на это наср…ть. Как мы с вами решим, так и будет!»

Я думаю, что эти его слова очень точно характеризовали настроения, царившие в Кремле во время болезни Ельцина»[215].

«В условиях, когда Б. Ельцин по причине болезни в течение продолжительного времени оказался практически выключенным из нормального повседневного процесса управления делами государства, в стране возникли и реально действовали несколько конкурирующих друг с другом центров власти и принятия решений: возглавляемая А. Чубайсом администрация президента, правительство страны во главе с В. Черномырдиным, Федеральное Собрание и, что может быть самым важным в сложившейся ситуации, узкая «семейная» группа советников и лоббистов, наиболее близко стоящих к президенту и его администрации»[216].

Кроме того, выделялась группировка, лидером которой был мэр Москвы. «В 1999 году разваливающаяся Россия потрясается схваткой двух еврейских кланов На одной стороне – группа из семьи Ельцина, дельцов Березовского и Абрамовича. На другой – Гусинский, его «Мост» и Лужков…У каждого – свои группировки средств массовой информации, медиа-холдинги. Первый клан ставит на создание в стране жесткой диктатуры. Но такой, которая будет охранять их сионистские капиталы и наклонять нашу голову перед господином-Америкой. Вторая влечет на свою сторону президентов «национальных республик», которые хотят растащить Росфедерацию на «суверенные» ошметки по образцу Югославии»[217].

В этих условиях, естественно, следовало думать, кто же будет следующим президентом страны. 22 марта 1998 года Березовский в программе «Итоги» сказал: «Главный мой интерес – выборы-2000. Интерес в том, чтобы обеспечить преемственность власти, чтобы новая власть строила свой успех не на эксплуатации тяжелейших ошибок предыдущей, а на развитии позитивов. Ошибки – развал СССР, силовые действия против парламента, Чечня, проведение реформ путем тяжелейшего социального напряжения, попытка силового решения перед выборами

1996 г. Ельцин в 2000 г. не избираем. Зюганов, Лужков, Лебедь не в состоянии обеспечить преемственность власти. Черномырдин сделает власть преемственной, но избираем ли он?»

Заметим, что под понятием преемственности понималась, скорее всего, подконтрольность так называемой «Семье».

5.2. «Царская семья»

Семья (пока без кавычек) играла в жизни первого российского президента далеко не последнюю роль. Если верить ему самому и даже многим его политическим противникам, Ельцин был хорошим семьянином. Настолько, насколько хорошим семьянином можно быть ответственный партийный работник, да еще и добросовестный, отдающий себя работе. «Я знаю, – писал Юрий Скуратов, – что в Свердловске он никогда никого из своих родственников не подпускал к служебному столу, все вопросы решал только сам – домашние всегда старались держаться от него на расстоянии, вернее, он держал их на расстоянии»[218].

Семья официально признавалась партией как ячейка общества, но так же официально партийцы должны были думать прежде всего о партии. Была тогда песня с почти такими словами: «Прежде думай о партии [51], а потом о себе». К началу 90-х годов все сильно изменилось. К тому времени популярность Горбачева пала довольно низко, и не в последнюю очередь благодаря его супруге Раисе Максимовне [52]. «Людей раздражало и то, что в эти во многом пустые поездки Горбачев брал с собой супругу. Раздражало ее постоянное желание как-то выделиться, обратить на себя внимание – в манере одеваться, вести себя. Писем по этому поводу шло множество – в газеты, на телевидение», – писал Владимир Медведев[219], руководитель охраны Горбачева.

Ельцин это хорошо понимал, написав: «Мне не хочется быть злорадным, говорить какие-то обидные слова ей «вслед». Но я прекрасно знаю, что именно с горбачевской поры отношение у наших женщин к «первой леди» особое, раздраженное»[220]. Наверное, бабы завидуют друг другу, могут сказать некоторые. Но автор настоящей книги слышал такие же речи от мужчин – офицеров госбезопасности еще до 1991 года. Обычно плоховато воспринимаются жены верховных правителей в России, если они начинают играть собственную игру на политическом поле страны. Видимо, в данном случае супруга должна знать свое место.

Ельцин такую ошибку в «женском» вопросе делать, казалось бы, не собирался. Но дело не в том, что он подстраивался под вкусы толпы. Просто эти вкусы соответствовали его взглядам. Ельцин не был Горбачевым, своих женщин в публичную политику он пускать не спешил.

Первоначально они вообще были как при Домострое. Вот так выглядел домашний прием первого секретаря регионального комитета КПСС: «Когда Ельцин приходил домой, дети и жена стояли навытяжку. К папочке кидались, раздевали его, переобували. Он только руки поднимал»[221]. У первого секретаря Ставропольского крайкома КПСС, ставшего последним президентом СССР, дома все было по-другому.

Впрочем, у Президента РФ все, разумеется, тоже изменилось с тех пор, как он перестал быть главой парторганизации Свердловской области. Кидаться раздевать, и переобувать его родным уже не нужно было.

Постепенно, вероятно, более всего под влиянием тех окружающих, которые были особенно усердны в холуизме [53], члены семьи первого российского президента начали смотреть на вещи по-другому.

«Испытание «властью», к сожалению, выдерживают немногие. По крайней мере, в нашей стране»[222]. «Семья вкусила благополучие, комфорт, бесконечное внимание и не всегда заслуженное преклонение»[223]. Преклоняются чаще не потому, что шеф требует, а потому, что хочется ему услужить, заслужить похвалу и подачки. И в преклонении чаще виноваты те, кто кланяется, а не те, кому поклоны предназначаются.

Постепенно шло формирование того, что стали называть «Семьей», т. е. узкого круга родственных и очень близких друг другу лиц в окружении Ельцина, которые сильно влияли на управление страной.

По мнению Юрия Скуратова: «…Если бы его не подвело здоровье, он никогда бы не допустил семью к рулю, к рубке управления государством»[224].

«У Ельцина есть объективные основания говорить о своей неподкупности. Еще в «доисторические» времена он занял высший пост в российской исполнительной власти с совершенно ничтожными по нынешним меркам финансовыми затратами. Ельцин за свое попадание в Президенты не обязан (во всяком случае, эксклюзивно) ни одной из действующих тогда еще «в советском прообразе» финансово-промышленных группировок. Есть предприниматели, имеющие немалые «заслуги» в глазах семьи Ельцина, но ни один российский или зарубежный бизнесмен не может считать нынешнего Президента своим «положенцем». В этом – уникальность Ельцина»[225].

«…Борис Николаевич собственноручно ни у кого не взял даже цента, – соглашался Кирилл Столяров, но тут же добавлял: – Правда, в моей памяти по аналогии всплыла колоритная фигура В. Мжаванадзе, в шестидесятые годы бывшего кандидатом в члены Политбюро и первым секретарем ЦК Компартии Грузии. Сей простодушный предшественник Э. Шеварднадзе по заслугам слыл неподкупным партийно-государственным деятелем и, поверьте на слово, за всю жизнь ни разу не польстился на деньги. Зато их жадно брала жена Мжаванадзе, смотревшая на пачки сторублевок и ювелирные изделия, как мышь на крупу. Получив завидную по тем временам мзду, мадам перед исполнением супружеских обязанностей внушала Василию Павловичу, кого куда назначить, а тот безропотно потакал кадровым капризам своей благоверной. Думаю, что применительно к Ельцину медосбором занималась не жена, а кто-то другой, благо семья у Бориса Николаевича большая и дружная»[226].

Намек прозрачен и прост. Тем более что на самом деле семья у Бориса Николаевича не такая и большая. И все были известны на перечет.

«У Ельцина две дочери, Елена и Татьяна. Елена родилась в 1957 году. Она пошла по стопам отца – окончила Уральский политехнический институт, строительный факультет. Некоторое время работала по профессии, затем по настоянию мужа, оставила работу. Ее муж Валерий Окулов окончил штурманский факультет Академии гражданской авиации в Ленинграде по специальности «инженер-штурман», десять лет проработал штурманом в Свердловском объединенном авиаотряде Уральского управления гражданской авиации. С 1996 года начался его карьерный взлет с первого заместителя генерального директора до генерального директора и члена совета директоров ОАО «Аэрофлот – российские международные авиалинии». У Окуловых трое детей: Катя, Маша и сын Иван…

Татьяна Борисовна родилась в 1960 году и окончила физико-математическую школу и уехала в Москву поступать на факультет вычислительной математики и кибернетики Московского государственного университета. В 1983 году она закончила учебу и университет, где познакомилась со своим первым мужем Виленом Хайрулиным. Поженились они в 1980 году. Татьяна оставила девичью фамилию, чтобы в случае рождения сына он стал продолжателем рода Ельциных. Вскоре сын действительно родился. Его назвали Борисом. Вторым мужем Татьяны стал Алексей Дьяченко. Он кончил Московский авиационный институт, бизнесмен. Этот брак продолжался гораздо дольше. Их сын Глеб Дьяченко родился 30 августа 1995 года»[227].

Особое место в семье первого российского президента занимала младшая дочь – Татьяна. «В семье Ельциных младшую дочь считали особым ребенком, – писал Коржаков. – Борис Николаевич никогда не стеснялся выделить ее при гостях, невольно задевая самолюбие старшей дочери Лены. Мне всегда было неловко, когда Таню расхваливали в присутствии Лены, давая понять окружающим, что девочки имеют разную ценность для родителей. Хотя Лена очень умная, закончила, в отличие от сестры, среднюю школу с медалью, а потом и институт с красным дипломом. Она удачно вышла замуж, оставила работу и занимается только семьей.

Таня же всегда жила с родителями. Переехав из Свердловска в Москву, Борис Николаевич сразу выхлопотал для семьи Лены отдельную жилплощадь, а младшую дочь поселил у папы с мамой. Ее никогда не тяготила жизнь с ними под одной крышей»[228]. Она быстро вошла во вкус власти и связанных с ней привилегий.

Юрий Скуратов отметил: «Татьяне… он доверяет стопроцентно, полностью, и все свои информационные источники сузил всего до нескольких человек, из которых Татьяна Дьяченко стала главным. Виной всему была, конечно же, болезнь: Борис Николаевич не мог уже работать так, как раньше. Возникла некая изоляция, пояс отчуждения, который разорвать очень трудно»[229].

5.3. Поиск преемника

Ельцину нужна была замена. Все, у кого была хоть капля совести и ума, не могли признавать его лучшим выбором для России. 13 декабря 1998 года А. Солженицын отказался принять орден Андрея Первозванного, которым его наградил Б. Ельцин. Он мотивировал свой поступок тем, что не может принять этот орден от власти, которая довела Россию до бедственного положения.

Тем не менее таких принципиальных среди элиты было меньшинство. Точнее, их почти не было. Но остальные думали о том, не стоит ли перебежать на сторону другого претендента на российский трон.

«Семья» понимала, что Борису Николаевичу нужно уходить на покой. Слишком непопулярным он стал, и слишком тяжело ему было править, здоровье уже не позволяло этого. Но «Семье» нужен был управляемый преемник.

Понимал это и сам Борис Николаевич. О наследнике Ельцин думал давно. Шапка Мономаха была не так и легка.

Разговоры о преемниках первого президента России начались довольно рано. Возможно, это частично объяснялось здоровьем президента, а также наличием вокруг большого числа людей более молодого поколения, толпившихся у трона. Это когда шли к власти, они были с вожаком едины, но когда пришли, стали мечтать сменить его. Но вожак-то один, а желающих сменить много.

Значение имела и позиция влиятельных зарубежных сил. Заграницу наследники «российского престола» интересовали всегда. Например, экс-президент Франции Валери Жискар д'Эстен в своих мемуарах довольно много места посвятил описанию того, как он пытался определить преемника Брежнева и как пытался заранее расположить. По его словам тогдашний руководитель Польши Эдвард Герек сказал: «Брежнев говорил со мной о своем преемнике. Хотя Брежнев еще достаточно здоров, но он уже начинает подыскивать себе замену, что совершенно естественно»[230]. Но это тогда они просто интересовались, при Ельцине они пытались влиять.

Первоначально о преемниках Ельцина говорили со стороны. Сам первый президент РФ больше молчал. Хотя иногда в близком кругу и проговаривался о необходимости преемника. «В начале 92-го, – вспоминал Коржаков, – в минуты отчаяния Ельцин открыто говорил:

– Второго срока я не вынесу, мне нужен преемник.

Я также честно отвечал:

– У вас, Борис Николаевич, здоровье подорвано, и действительно нужно думать о преемнике, который способен продолжить ваше дело. Только надо его заранее готовить «на царство».

Мне не хотелось обманывать шефа, внушать, хоть ему это было и приятно, что он незаменимый. Без меня это делали другие сподвижники.

– Только вы, Борис Николаевич, и никто другой!»[231]

Чуть позже первый российский президент стал уже более открыто намекать о подборе преемника. «Еще в 1993–1995 годах Ельцин говорил не раз о своем преемнике, но это воспринималось всеми как игра или шутка. Его фаворитами были попеременно Сергей Шахрай, Владимир Шумейко и Олег Сосковец… На самом деле Ельцин не хотел и слышать тогда о каком-то преемнике…»[232] Впрочем, кандидатуры назывались разные. Сам президент все еще больше молчал. И пока официальная (по Конституции) замена была только в образе Черномырдина.

По этому поводу уже опальный Коржаков писал: «Виктор Степанович через несколько месяцев премьерства стал предлагать президенту:

– Зачем вам это решать? Давайте этим вопросом займусь я, не взваливайте на себя такое количество дел.

Чем чаще возникали подобные разговоры, тем острее Ельцин ощущал: вместе с обязанностями он отдает и власть. Она потихонечку перетекала в другие руки.

Однажды шеф предложил Виктору Степановичу стать преемником. Но Черномырдин от предложения категорически отказался.

Вслед за Черномырдиным возникла фигура Лужкова… По моему глубокому убеждению, карьеру Лужкова в значительной степени помог сделать Борис Николаевич…

Что же мешало Ельцину остановить выбор на Лужкове как на преемнике? Причин две.