Родился в бедной крестьянской семье в деревне Глотовке Ельинского уезда Смоленской губернии. С детства познал не только все трудности тяжёлой крестьянской жизни, но и любовь к природе, людям, его окружающим, познал их беды и радости, познал их песни, сказки, стихию народной души, их природную смётку, трудоспособность, их полную отдачу жизни. Мать и отец хорошо знали русские народные песни, отец рассказывал сказки. И вся деревенская жизнь была пропитана народным творчеством. С детства писал стихи, 28 ноября 1914 года московская газета «Новь» опубликовала первое стихотворение М. Исаковского «Просьба солдата» (учительница была подписчицей газеты). У него не было сомнений, какую часть народа поддержать в революции и Гражданской войне, в 1918 году М. Исаковский стал членом РКП(б). Первая книжка стихов была опубликована в 1919 году в Ельне, потом четыре небольшие книжечки вышли в Смоленске в 1921 году. Повзрослев, стал журналистом, редактировал уездную газету в Ельне, работал в газете «Рабочий путь» в Смоленске, где кроме статей и фельетонов напечатал и многие стихи, такие как «Докладная записка» (1924), «Радиомост» (1925), «Хутора» (1925), «Двенадцать трав» (1924), «Подпаски» (1924), «Молебен» (1925), «Большая деревня» (1925, с. Оселье), которые, как и другие, вошли в сборник «Провода в соломе». Вышла первая книга стихов (М.; Л., 1927). По-разному встретила эти стихи литературная общественность: так, известный критик А. Лежнев неодобрительно отозвался о стихах Михаила Исаковского, но высказывались и другие мнения, например, А.М. Горький поддержал эту книгу, отметил, что поэзия Исаковского сродни творчеству таких русских поэтов, как Кольцов и Некрасов. За первым сборником стихов вышли книги «Провинция» (Смоленск, 1930); «Избранные стихи» (М.; Л., 1931); «Мастера земли» (М.; Л., 1931); «Избранные стихи» (М., 1936); «Стихи и песни» (М., 1938)…

В стихотворении «Докладная записка» (Деревенская быль. М., 1924) автор вспоминает, сколько несправедливостей происходило на свете во время революции и Гражданской войны: во власть вошли одни богачи, «У них во всем – своя рука, / Они везде найдут основу. / И сельсовет у бедняка / Забрал последнюю корову…». Солдат написал письмо Ленину об этой обиде. Долго ждали ответа, но вдруг прискакал ночью нарочный из сельсовета: «Ленин прислал приказ – / Строгий, короткий, точный: / «Корову вернуть тотчас, / И донести мне срочно».

В первых стихотворениях М. Исаковский вспоминал о своём нищенском детстве, особенно в неоконченной поэме «Минувшее» (1926—1927). Рассказывал о тяжести времени: «В нашей местности – ни весною, ни летом – / По вечерам не увидишь огней», «В нашей местности – песни на зорях редки», «Нужда, нужда нас режет без ножа», «И каждый год у нас одно и то ж: / Мы нищи, как бродячие собаки», «Кого просить? Кого в беде винить? / За лучший день никто не даст поруки. / И некуда нам головы склонить, / И не к чему приткнуть незанятые руки…» (Исаковский М.В. Собр. соч.: В 5 т. М., 1981. Т. 1. С. 113). Но самое печальное в этой поэме – прощание детворы с коровой, кормилицей и другом всей семьи: «Голод глух и голод слеп, / Он не верит слову. / И приходится на хлеб / Разменять корову. / Под осенним холодком, / В сумрачном рассвете, / Попрощаться с молоком / Молча вышли дети…» (Там же. С. 117—118). Пронзительные строчки Исаковского во многом напоминают стихи Сергея Есенина, и по содержанию, и по форме, без коровы «стриженое детство» закончилось, горько родителям, «Мать корову обняла / С горестною речью», «А хозяин, словно вор, / Пойманный в дороге, / Всё рассматривал в упор / Собственные ноги…».

М. Исаковский давно думал о музыке для своих стихов. Почему стихотворение «Где ты, лето знойное?..» не стало песней? Оно, опубликованное в «Рабочем пути» в 1926 году как «Песня», не привлекло композиторов… Потом, в статье «Работа над песней», М.В. Исаковский, приведя четыре первые строчки стихотворения («Где ты, лето знойное, / Радость беспокойная, / Голова курчавая, / Рощи да сады?..»), написал: «Казалось бы, что слова эти самые песенные. Я долго не мог понять, почему они не «приглянулись» ни одному композитору. А потом понял, что хорошей песни из этих стихов не выйдет по той причине, что уж очень много здесь деталей, подробностей. Ведь одних эпитетов три…»

В 1927 году М. Исаковский написал стихотворение «Песенка» с трагическим концом, но уже после этой «Песенки» чётко определилось главное направление его творчества – вскоре его песни сделали его имя всенародным. А пока он сотрудничает с рапповцами, печатает некоторые свои статьи и очерки в журнале «На литературном посту», активно включается в общественную работу.

Во время коллективизации М. Исаковский пишет о тех недостатках, которые наблюдались в новом трудоустройстве. Так, о стихотворении «Песня о картошке» Исаковский вспоминает: «В 1931—1932 гг. я пытался написать шуточную и в то же время лирическую поэму под названием «Любовь и картошка». В этой поэме по замыслу, кроме любовной ситуации, была и другая: ставился вопрос о том, что в колхозах нельзя делить плоды урожая поровну (тогда было именно так: одни работали больше, другие лентяйничали, а когда подходила осень, требовали – мол, давай всем поровну, нынче все равны). Вред уравниловки я желал показать на примере некоего картофельного поля: картошка оставалась невыкопанной, она начинала погибать, никто не хотел идти работать и т. д. Но потом нашёлся парень-комсомолец, который сумел повернуть всё это дело по-своему, и картошку убрали» (Там же. С. 414—415). А другое стихотворение, «География жизни» (Рассказ колхозного сторожа. 1935), было посвящено колхозному сторожу Илье Григорьевичу Манченко, увидевшему, что горит его хата, но не оставившему свой пост. Его хата сгорела, жена и дети не пострадали, а колхозники решили ему построить новую хату.

Уже на первых порах своего поэтического творчества М. Исаковскому приходилось сталкиваться чуть ли не с запретами на свободу слова. В одном из стихотворений, «Мы, поэты, на судьбу не ропщем», посвящённом Сергею Памфилову (1926, Смоленск), он прямо говорит о том, что есть среди руководителей агитпропа Смоленского губкома партии люди прямолинейные, которые от поэтов ждут только сиюминутной пользы («А дружил ли раньше с агитпропом / Хоть один лирический поэт?»), они требовали от поэтов активного вмешательства в жизнь: «Коль в стихах – заводы-великаны, / Да вагранки, да болванки тож, / Да к тому ж грохочут барабаны, – / Значит, стих действительно хорош. А если поэт описал ельник, вечер и весну, то поэт, конечно же, бездельник, / Медный грош стихам его цена»:

Эти стихи посвящены Сергею Дмитриевичу Памфилову, «главному агитпропщику» Смоленского обкома партии, который «полюбил поэмы и стихи».

В «Письме другу» (1927) М. Исаковский отказывается писать стихи «по поводу нахлынувших событий»: «Страна уже сказала свой ответ, / И мне его лишь повторить пришлось бы», есть Ворошилов, есть люди, есть журналисты, которые постоянно отвечают на злободневные вопросы, «Быть может, я / на многих не похож, – / Не очень злободневен, может статься… / Но здесь такая / поспевает рожь, / Что с мирной темой / трудно мне расстаться». Но всё-таки М. Исаковскому пришлось писать ответ лорду Чемберлену (Смоленская деревня. 1927. 16 сентября. Под заглавием «Ответ»), в котором, опираясь на разговоры мужиков, он высказал мнение о причинах «сногсшибательной славы» лорда Чемберлена:

Но М. Исаковского тянут к себе родные фигуры, которые верят в него и которые ждут от него творческих успехов, пишет и о родственниках, далёких-дальних, которые приезжают когда хотят и тем самым мешают ему работать, так он написал стихотворения «Матери», «Об отце», «Родственники» (1932): «…И снова день погиб. Ушёл, растаял, канул, / И я ничем не мог спасти его: / Есть средство против блох, клопов и / тараканов, / Но против родственников – нету ничего» (Там же. С. 352).

Во вступительной статье к Собранию сочинений А. Твардовский, вспоминая, какое значительное влияние поэзия и личность М. Исаковского оказали на него, писал: «Откуда-то из задних рядов мимо меня, сидевшего близко к проходу, прошёл к трибуне высокий, узкоплечий и чуть сутулый человек в очках, державший коротко остриженную тёмноволосую голову как-то немного набок. Часто литературная слава или известность сопровождается отличительными чертами индивидуальной внешности, даже одеждой, становящейся образцом для подражания. В Исаковском решительно ничего не было похожего на русокудрость есенинского типа, подчёркнутую элегантной манишкой и галстуком. Была на нём не то суконная, не то шерстяная, как и брюки, тёмно-синяя гимнастёрка или блуза с глухим отложным воротничком и свободным пояском из той же материи. Высокий, очень белый лоб и узкая белая кисть руки, поднятая к очкам с некоторым даже изяществом для привычного жеста, как-то неожиданно сочетались с простецкими крупными чертами смуглого лица и были совсем не крестьянскими. Но всё это вместе представлялось мне таким, каким и должно быть, и даже большие, в роговой оправе очки казались мне тогда решающей принадлежностью облика поэта… Новизна и нешумливая оригинальность поэзии Исаковского, сразу принятая читателем, заключалась в том, что его печатавшиеся в газете стихи были в то же время стихами «для души», для себя, были тем заветным и главным лирическим словом поэта, за которым не может таиться в запасе слово иное, не имеющее выхода к читателю лишь по внешним условиям» (Там же. С. 11—12).

М. Исаковский прекрасно видел, какие перемены происходят в жизни, пытался эти перемены уловить и отразить в своём творчестве. Уже в стихотворении «Старик со скрипкой» (Рабочий путь. 1927. 11 сентября) М. Исаковский отметил, что некогда Старик радовал своими песнями: «Он был везде, где только есть народ, – / На праздниках, на свадьбах, на базарах», но наступили новые времена, нужны новые песни, а петь о «грустной старине» никому не нужно «Теперь не время нагонять тоску, – Давай-ка нам чего-нибудь похлеще!» М. Исаковский ещё в 1927 году вспомнил поговорку: «Новое время – новые песни». В 1933 году композитор В. Захаров увидел, что стихотворение М. Исаковского «Вдоль деревни» (Рабочий путь. 1926. 21 ноября; с подзаголовком «Песня»): «Вдоль деревни, от избы и до избы, / Зашагали торопливые столбы…») легко ложится на музыку, и родилась песня, которая вскоре стала популярной. У М. Исаковского появились стихи, опубликованные в различных газетах и журналах, композиторы попробовали переложить их на музыку, и вскоре вся страна стала петь песни на слова Исаковского – «Прощание» («Дан приказ: ему на запад…»), «Шёл со службы пограничник», «Катюша», «И кто его знает…», «Любушка», «Морячка», «Что за славные ребята…», «Колыбельная», «Провожанье». В 1942 году М. Исаковскому была присуждена Сталинская премия первой степени за стихи и песни этого времени. Биографы Исаковского вспоминают, что он песен не писал, писал стихи, которые вскоре становились песнями. Да и сам М. Исаковский признавался: «За очень редкими исключениями, я никогда не писал песен. Я писал просто стихи» (Исаковский М. О поэтах, о стихах, о песнях. М., 1968. С. 66). И во время войны и после войны появились песни М. Исаковского, которые стали всенародными. В 1948 году М. Исаковский получил Сталинскую премию первой степени за военные и послевоенные стихи и песни.

Во время войны М. Исаковский с семьей был эвакуирован в Чистополь, где оказались и другие известные писатели – К. Федин, Л. Леонов, Б. Пастернак, П. Павленко, Н. Асеев, К. Тренев, В. Боков, много литературных критиков, переводчиков, поэтов. В записной книжке под заголовком «О городе Чистополе» М.В. Исаковский писал: «Я благодарен городу Чистополю за то, что в суровые годы Отечественной войны он приютил меня, дал мне кров и хлеб, предоставил возможность работать. Я прожил в Чистополе с начала августа 1941 по май 1943 года… Я должен сказать, что и для меня «чистопольский период» в творческом отношении не пропал даром… Я написал довольно большое количество произведений и среди них такие, которые получили потом весьма широкое распространение как на фронте, так и в тылу («В прифронтовом лесу», «Ой, туманы мои, растуманы…», «Огонёк» и другие)» (Чистопольские страницы. Казань. 1987. С. 35). Здесь же напечатаны два письма М. Исаковского и «чистопольские» стихи: в одном из писем он благодарит Ш.Ш. Сидаева, одного из руководителей города, за тёплый приём, а во втором, 12 июля 1943 года, В.Д. Авдееву, с которым по дружились в Чистополе, сообщает подробности переезда в Москву: «На пристани оркестра, правда, не было, но зато был Твардовский с грузовой машиной, который и помог мне очень быстро перебросить свой багаж на квартиру, а это куда лучше оркестра. С квартирой же пришлось повозиться основательно: была она в таком состоянии, что трудно себе и представить – всё загрязнено, обшарпано, поломано, поковеркано. Всё, что можно было утащить, утащено. Но в конце концов, это нас не очень огорчило…» (Там же. С. 90—91). Тут же приступил к работе над книжкой для Гослитиздата. В это время у М. Исаковского вышли книги в Смоленске – «Здравствуй, Смоленск! Стихи и песни» (Смоленск, 1944) и чуть позже в Москве – «Избранные стихи и песни» (М., 1947).

Глубокое впечатление на критиков и читателей произвело стихотворение М.В. Исаковского «Враги сожгли родную хату» (1945):

Для радостной встречи он взял бутылку, чтобы «выпить за здоровье», а оказалось – надо «пить за упокой»:

После войны М. Исаковский задумал написать поэму «Сказка о правде» обо всём, что видел и пережил, но «Сказка о правде» появилась только в 1987 году, когда ослабла цензура.

В статье А. Твардовского говорится об одном из главных качеств М.В. Исаковского: его поэзия – правдивая и искренняя. «Михаил Исаковский – один из самых наглядных примеров верности этим принципам. Он искренен и правдив, приветствуя радостной песней советскую новь деревни ещё на самой заре этой нови, ещё в самых первоначальных её осуществлениях, так же как искренен и правдив, показывая прежнюю деревенскую жизнь во всей её тоскливой неприглядности. На старую деревню он смотрит непрощающим взглядом своего детства и юности, с особой остротой переживавших все ущемления и унижения бедняцкой доли.

Он правдив и искренен, когда в заглавном стихотворении книги «Мастера земли» от страстного желания видеть родную, скупую на урожай землю преображённой трудом её мастеров, поёт славу их золотым рукам, их радости при виде картины, которая в годы создания колхозов была, конечно, больше поэтической проекцией будущего, чем непосредственным отражением настоящего.

Он искренен и правдив в своей неизменной любви к людям как старой, так и новой деревни, старым и молодым, – обо всех у него находятся слова, иногда оттенённые незлобивой шуткой… Лирика Исаковского свидетельствует о цельности его душевного склада, о скромности и достоинстве, о добром, отзывчивом сердце, не склонном, однако, к сентиментальности, вернее, защищённом от неё враждебным чувством юмора. Личный облик поэта представляется в органическом единстве с его творчеством. И поэтому голос его всегда искренен, даже тогда, когда он служит преходящему, газетно-публицистическому назначению» (Т. 1. С. 46—47).

Последние годы М. Исаковский почти не писал стихов, он полностью отдался своим воспоминаниям о детстве и юности, но довёл свои воспоминания только до того времени, когда ему исполнилось двадцать лет. Прочитав несколько глав воспоминаний Исаковского, Твардовский заявил, что это «интересно и нужно». «Я на корню покупаю всё, что уже выросло и что мы ещё вырастим на своём поле, и буду печатать в «Новом мире», – твёрдо пообещал Твардовский. И действительно, воспоминания «На Ельнинской земле» были опубликованы в «Новом мире» (1969. № 4, 5, 8). После болезни и смерти А. Твардовского публикация воспоминаний Исаковского продолжалась в журнале «Дружба народов» (1971. № 11, 12; 1972. № 8).

И прав оказался А. Твардовский: М. Исаковский правдиво, искренне и непредвзято рассказал о своём детстве и юности, о родителях, а он был двенадцатым ребёнком в семье из тринадцати. Жили очень бедно, занимались крестьянской работой, только потом отец стал почтарём. Каждый вторник ездил на почту, а в доме собиралось полдеревни, ждавших весточек из Ельни, Смоленска, Москвы. Много односельчан уезжало на заработки, потому что своя земля почти не кормила. Подробно узнали о болезни глаз, о врачах, которые обрекали поэта на полную слепоту, лишь Михаил Иванович Погодин, внук известного писателя и историка, помог ему лечь в больницу, где его немножко подлечили. Потрясает рассказ М. Исаковского о выпускном экзамене земской школы, когда босой (в лаптях было неудобно предстать перед богатой публикой) Михаил Исаковской прочитал свои стихи о Ломоносове; экзаменаторы подивились его таланту, опасных вопросов не задавали, так он сдал экзамены. А какие умные, тонкие, сердечные преподаватели были в этой земской школе, каким обаятельным был Василий Васильевич Свистунов, каким отзывчивым оказался земский начальник Яновский! Михаил Исаковский учился в гимназии, стал учителем, постоянно писал стихи. И конечно, голодал. Поехал за хлебом в казачьи места, был арестован и доставлен в Новочеркасск. Потом стал активистом укома, какое-то время был чекистом, вступил в РКП(б). Но всегда оставался поэтом-лириком.

«В прозе Исаковского виден не только поэт, – писала Н. Котовчихина, – поведавший читателю о своих творческих муках, о самом процессе осмыслении творчества, о своём понимании сущности художественного творчества, но и лирик, умеющий и в стихах, и в прозе говорить просто и вместе с тем поэтично, по-народному ёмко и образно» (Русская литература. 1985. № 4. С. 101).

Исаковский М.В. Собр. соч.: В 5 т. М., 1981—1982.

Воспоминания о М. Исаковском. М., 1986.

«Универсализм, эрудиция, отзывчивость Бориса Константиновича Зайцева, широкий круг знакомств в литературном мире (он встречался едва ли не со всеми крупными русскими литераторами начала ХХ в.), необычайно долгий период его творческой активности, продолжавшийся семь десятилетий, а также прекрасная память и дар мемуариста – всё это определяет высокую значимость зайцевского наследия для постижения историко-культурных достижений как в России, так и в Европе. Зайцев фиксировал, осмыслял и оценивал взаимодействие различных культурных потоков начала и середины ХХ столетия и сам являлся организатором и участником многих культурных инициатив. Счастливое сочетание чуткости художника и трезвого аналитического дара дало ему возможность объективно оценивать исторические явления и процессы, способность видеть их глубинный смысл и перспективу», – писал А.М. Любомудров в предисловии к книге «Дневник писателя Б.К. Зайцева: Диалог времен, культур и традиций» (М., 2009. С. 5).

В 60-х годах прошлого века Олег Михайлов, друг автора этой книги, выдающийся знаток русской литературной эмиграции, много сделавший для её популяризации в Советской Росиии, много раз рассказывал о полученных им из Парижа письмах, в которых Борис Зайцев высказывал умные и тонкие замечания о своих современниках-эмигрантах. В то время вся образованная часть молодёжи увлекалась творчеством Владимира Набокова, передавали друг другу его книги, постоянно вели о нём разговоры. Но вдруг Олег Михайлов показал мне письмо Б. Зайцева о Набокове, и восторг наш постепенно стал угасать. Вот это письмо:

«Дорогой Олег Николаевич, – писал Б. Зайцев 29 июня 1964 года, – насчёт Набокова скажу вам так: человек весьма одарённый, но внутренне бесплодный. «Других берегов» я не читал, но знаю его ещё по Берлину 20-х гг., когда был он тоненьким изящным юношей. Тогда псевдоним его был: Сирин. Думаю, что в нём были барски-вырожденческие черты. Один из ранних его романов «Защита Лужина» (о шахматисте) мне очень нравился. Но болезненное и неестественное и там заметно – и чем дальше, тем больше проявлялось. Он имел успех в эмиграции, даже немалый. И странная вещь: происходя из родовитой дворянской семьи, нравился больше всего евреям – думаю, из-за некоего духа тления и разложения, которые сидели в натуре его. Это соединялось с огромной виртуозностью.

В своё время мы с Алдановым собирали ему деньги на отъезд в Америку. Он и отъехал. Материально процвёл там. Приезжал он и сюда, уже «Набоковым», а не «Сириным». В Nouvelle Litteraire (или Figaro Litteraire, точно не помню) было интервью с ним. Говорил он чушь потрясающую, а в растолстевшем этом «буржуе» никак уже нельзя было узнать приятного худенького Сирина.