Берггольц вынуждена была написать заявление в ЦК КПСС о том, что со всеми решениями ХХ съезда КПСС она согласна, а выступала лишь потому, что хотела «опротестовать» «наслоения культа личности, те элементы личной вкусовщины, произвольных оценок», «упрощённых взглядов на искусство» и т. п. со стороны Сталина и Жданова…) В последнее время, как реакция на лакировку действительности, сложилось у некоторых писателей и деятелей искусств стремление изображать прежде всего «горькую правду», привлекать внимание к трудности и неустроенности быта, к тяжёлым лишениям и к обидам невинно пострадавших. Подобные тенденции проявились, например, в выпущенном недавно сборнике «Литературная Москва», где ряд авторов рисует прежде всего теневые стороны нашей жизни, прибегая для этого подчас к нарочитым ситуациям (рассказы С. Антонова, стихи Рождественского и Алигер). Показательна в этом отношении и опубликованная в последнем номере «Нового мира» повесть С. Залыгина «Соседи» (Новый мир. 1956. № 7. – В. П.). Некоторые писатели берут под сомнение саму задачу создания положительного героя и мысль о том, что наша литература должна воспитывать народ в духе бодрости и революционного оптимизма. Редактор журнала «Знамя» сообщил, что буквально завален рукописями, в которых наша действительность рисуется черными красками. Отклонение таких произведений вызывает упреки в «консерватизме» и «зажиме критики», в приверженности «старой линии» и т. д.

Подобное шараханье из одной крайности в другую ничего хорошего принести не может, а сам тезис о том, что писать правду – значит, прежде всего, изображать отрицательные и теневые стороны действительности, основан на таком же одностороннем, искажённом представлении, как и тенденция к лакировке, и также ведёт к извращению социалистического реализма…» (Культура и власть. С. 519, 521).

Это как раз одно из тех писем, деловых партийных сообщений, против которых так яростно и непосредственно протестовал А.А. Фадеев.

Достаточно сейчас сравнить эти произведения с трактовкой процитированного материала, как увидим – ничего общего, словно говорят и пишут о разных вещах.

В начале 1956 года в Москве заговорили о необходимости издать сборник литературных произведений, которые никак не попадали в журналы и книги. Особенно оживились эти разговоры и намерения после того, как узнали, что в некоторых журналах готовятся к публикации такие произведения, как роман В. Дудинцева «Не хлебом единым» (Новый мир. 1956. № 8—10). Судьба вроде бы предвещала успешное развитие этой идеи. Только что в «Новом мире» был опубликован роман А. Бека «Жизнь Бережкова» (1956. № 1—5), одновременно с этим повести В. Тендрякова «Саша отправляется в путь» (Новый мир. 1956. № 2—3) и С. Залыгина «Свидетели» (Новый мир. 1956. № 7), повеяло чем-то новым, непривычным для жизни советского общества, появились новые герои, новые конфликты, новая философия в человеческом общении. Действительно, возникало нечто вроде «оттепели», о которой сказал в своей повести «Оттепель» проницательный Илья Эренбург. «Русская литература не может жить без правды» – этот лозунг был неотъемлемой частью эстетической философии русской литературы ХIХ – ХХ веков и не раз повторялся в душе истинно русского писателя. Этой правдой повеяло в писательских кабинетах.

В. Каверин подробно рассказывает о том, как возник альманах «Литературная Москва». Сначала А. Бек и В. Рудный вели переговоры с Отделом культуры ЦК КПСС. Убедили заведующего Отделом Д. Поликарпова, что сборник будет полезным изданием, обсудили и утвердили даже членов редколлегии, таковыми стали Э. Казакевич, М. Алигер, А. Бек, К. Паустовский, В. Рудный, В. Тендряков, А. Котов, директор издательства «Художественная литература», В. Каверин. И пригласили Зою Александровну Никитину, собирательницу русских литераторов ещё в 20-х годах, вести деловую часть альманаха.

Естественно, приходилось отчитываться о работе над альманахом на писательских собраниях, одни одобряли работу, другие ехидно называли этот альманах «футбольной командой государства Израиль». Возникали и трудности, о которых с горечью говорил Э. Казакевич: «Что же делать, нам всё равно не обойтись без социалистического реализма». И. Эренбург, ознакомившись с содержанием альманаха, сказал В. Каверину, что альманах «мало отличается от хорошего номера «Нового мира». В. Каверин не согласился с ним и дал высокую оценку первого альманаха «Литературная Москва»: «Ни с «Новым миром», ни с любым другим журналом нельзя было сравнивать «Литературную Москву». Мы впервые напечатали шедевры Н. Заболоцкого «Журавли», «Лебедь в зоопарке», «Уступи мне, скворец, уголок» и др. Мы впервые опубликовали новые главы поэмы Твардовского «За далью – даль».

Глава, в которой он протягивает руку другу юности через пропасть семнадцатилетней разлуки:

После «Литературной Москвы» А. Ахматова и Л. Мартынов стали печататься часто – обет молчания, недоверия был нарушен, и это относилось не только к ним. «Заслонённые» произведения открылись перед читателем, показывая, что наша литература богаче, значительнее, чем это могло показаться» (Каверин В. Эпилог. М., 1988. С. 335).

В первом альманахе «Литературной Москвы» была напечатана глубокая статья Б. Пастернака «Заметки к переводам шекспировских трагедий», рассказ Василия Гроссмана «Шестое августа», а также произведения Пришвина, Федина, Мартынова, Симонова, Слуцкого, Розова, Антонова и др.

Второй альманах «Литературной Москвы» тоже вышел в 1956 году. В него вошли большой цикл стихов Марины Цветаевой, статья о ней и её творчестве Ильи Эренбурга, цикл стихов Н. Заболоцкого, интересные «Заметки писателя» А. Крона, рассказы Юрия Нагибина «Свет в окне» и Александра Яшина «Рычаги», статья М. Щеглова «Реализм современной драмы». Два года назад А. Яшин послал «Рычаги» в «Новый мир». Секретарь редколлегии «Нового мира» А. Кривицкий вызвал Яшина и посоветовал: «Ты, говорит, возьми его и либо сожги, либо положи в письменный стол, запри на замок, а ключ спрячь куда-нибудь подальше». Яшин спросил: «Почему?», тот отвечает: «Потому что тебе иначе 25 лет обеспечены». В. Каверин, которому Яшин рассказал этот эпизод, написал, что «Рычаги» прославили Яшина» (Там же. С. 339). В то время, сразу после войны, А. Яшин увидел, побывав в родных деревнях, что всю полноту власти в районе взяли райкомы, которые приказывали председателям колхозов и секретарям партячеек, что сеять, как собирать, как отчитываться в районе, главное, чтобы был хороший отчет. Крестьянин, колхозник перестал быть хозяином на земле, он слушает только приказы из района. «Я так понимаю наши дела… Пока нет доверия к самому рядовому мужику в колхозе, не будет и настоящих порядков, ещё хлебнём горя немало. Пишут у нас: появился новый человек. Верно, – появился! Колхоз переделал крестьянина. Верно, – переделал. Мужик уже не тот стал. Хорошо! Так этому мужику доверять надо. У него тоже ум есть». Откровенно говорили мужики о своей бедственной жизни, но, как только началось партсобрание, тут же все переменились – и заговорили то, что от них требовали райкомы: «Они тебе дают совет, рекомендацию, а это не совет, а приказ. Не выполнишь – значит, вожжи распустил. Колхозники не соглашаются – значит, политический провал» (Литературная Москва: Сборник второй. М., 1956. С. 506). Но как только началось официальное заседание партячейки, все вдруг изменились: «Лица у всех стали сосредоточенными, напряжёнными, скучными, будто люди приготовились к чему-то очень давно знакомому, но всё же торжественному и важному. Всё земное, естественное исчезло, действие перенеслось в другой мир, в обстановку сложную и не совсем ещё привычную и понятную для этих простых, сердечных людей» (Там же. С. 510). Безмерны страдания людей, возвращались после тюремной отсидки реабилитированные писатели (Н. Заболоцкий), а тут ещё и после войны будь послушным, покорным. Такая писательская позиция не могла быть одобрена официальной критикой.

Но альманахи принимали неплохо, лишь «Литературная газета» во главе с Вс. Кочетовым была недовольна, это ещё можно терпеть. Но во втором сборнике была опубликована статья М. Щеглова «Реализм современной драмы», в которой критик анализировал пьесу А. Корнейчука «Крылья», находя в ней существенные недостатки. Статья М. Щеглова не понравилась А. Корнейчуку, привыкшему к тому, что критики писали лишь так называемые парадные статьи, а тут в полный голос заговорили о провалах пьесы: «Никто из написавших о «Крыльях» до сих пор не обошёл упоминанием недостатков пьесы. Но никто в полный голос и не назвал их… Как будто этому драматургу дана на все времена некая индульгенция в защиту от критики! Что, на мой взгляд, вероятно, не только удручающе для совести талантливого художника, но и подаёт дурной пример всей нашей драматургии. Ведь и не зоркий глаз обнаружит, что идейно-художественные качества «Крыльев» не соответствуют смыслу и значению тех вопросов, которые эта пьеса пытается осветить перед народом… Пьеса рисует не действительно сложное историческое продвижение нашего общества, а мнимое, парадное, уже, так сказать, по готовым рецептам и означенным дорожкам» (Там же. С. 691—692). Н. Погодин слышал разговор А. Корнейчука с Н.С. Хрущёвым на даче, рассказал об этом В. Каверину, будто А. Корнейчук сравнивал «Литературную Москву» с «кружком Петёфи», это было тогда, когда разразились венгерские события.

5 марта 1957 года Д. Ерёмин напечатал свои «Заметки о сборнике «Литературная Москва» в «Литературной газете», а И. Рябов – фельетон «Смертяшкины» в «Крокодиле».

Авторов сборника обвиняли в нигилизме, мелкотемье, пессимизме. С резкой критикой этих статей выступил на III пленуме московских писателей В. Каверин, предварительно показав своё выступление больному Казакевичу. 19 марта «Литературная газета», информируя о пленуме московских писателей, критически отнеслась к выступлению В. Каверина. Потом выступила «Правда», поддержавшая пафос статьи Д. Ерёмина, а затем «Московская правда», «Вечерняя Москва» и другие газеты – все в один голос поддержали статью Д. Ерёмина. Группа В. Каверина, Э. Казакевича и И. Эренбурга уговорила К. Федина и Вс. Иванова поддержать «Литературную Москву». Вс. Иванов, как член редколлегии, тут же написал в «Литературную газету» о выходе из редколлегии и осудил действия Вс. Кочетова, напечатавшего статью Д. Ерёмина, который не имеет права, «критикуя, становиться в позу судьи и бездоказательно бросать политические обвинения». 11 июня 1957 года, вспоминает В. Каверин, К. Паустовский и В. Рудный навестили К. Федина, «и он сказал с запомнившейся твердостью: «Литературную Москву» я в обиду не дам».

На другой день он не только воспользовался личным разговором между ним и Казакевичем, но и бессовестно солгал, утверждая, что на пленуме не нашлось защитников критикуемой книги альманаха.

Можно ли сомневаться в том, что он думал одно, а говорил и писал другое? Нет» (Каверин В. Эпилог. С. 350). Это была особая категория писателей, которые не забывали о карьере, о своих собраниях сочинений в будущем.

Маршак, Чуковский, Щипачёв, Иванов, Эренбург, Светлов, Антокольский написали в «Литературную газету» протестующее письмо против статьи Д. Ерёмина, но оно не было напечатано.

Под нажимом партийных органов писатели-коммунисты покаялись в своем «грехе», а такие, как Федин, угодившие властям, сделали карьеру, получив высокое должностное литературное назначение.

Составители сборника «Литературная Москва» напечатали роман Э. Казакевича «Дом на площади», воспоминания старого писателя П. Замойского «Владыка мира», стихи Л. Мартынова, М. Луконина, А. Суркова, А. Ахматовой, басни С. Михалкова, представили в сбор нике и молодых (Р. Рождественский, Е. Евтушенко), и известных прозаиков и поэтов (М. Алигер, В. Инбер, С. Маршак, В. Тендряков, С. Ан тонов).

Не буду перечислять произведения второго сборника «Литературная Москва» (1956), отмечу лишь превосходную статью И. Эренбурга «Поэзия Марины Цветаевой», написанную тонко и изящно, к однотомнику стихов Марины Цветаевой, который вскоре должен был выйти в Гослитиздате. Среди точных биографических данных Марины Цветаевой, которая покинула Россию в 1922 году, жила в Берлине, в Праге, в Париже, писала стихи, но посюду была одинокой, И. Эренбург отмечает особенность её поэзии:

«Два глубоких чувства она пронесла через всю свою сложную и трудную жизнь: любовь к России и завороженность искусством. Эти два чувства были в ней слиты.

Когда я думаю о русском характере её поэзии, я меньше всего обращаюсь к её сказкам или к тому, что она взяла от народной песни. Внешние приметы как бы говорят о другом: о знании и любви к самым различным сторонам – к Древней Греции, к Германии, к Франции. В отрочестве Цветаева увлекалась «Орлёнком» и всей условной романтикой Ростана. Потом её увлечения стали глубже: Гёте, «Гамлет», «Федра». Она писала стихи по-французски и по-немецки. Однако повсюду, кроме России, она чувствовала себя иностранкой. Всё в ней было связано с родным пейзажем – от «жаркой рябины» молодости до последней кровавой бузины. Оновными темами её поэзии были: любовь, смерть, искусство, и эти темы она решала по-русски, верная не только традициям великих предшественников, но и душевному складу своего народа. Любовь для неё тот «поединок роковой», о котором говорил Тютчев. Любовь – это либо разлука, либо мучительный разрыв… Будучи часто не в ладах со своим веком, Марина Цветаева много сделала для того, чтобы художественно осмыслить и выразить чувства своих современников. Ее поэзия – поэзия открытий…» (Литературная Москва. С. 713—714).

И тут же публикуются стихи Марины Цветаевой. И в первом же, «Моим стихам, написанным так рано», М. Цветаева предрекает свою поэтическую судьбу:

Любопытна судьба рассказа А. Бека «Письмо», который он предложил опубликовать в «Литературной Москве». 24 января 1956 года главный редактор Госиздата А. Пузиков просит согласия ЦК КПСС опубликовать рассказ А. Бека «Письмо» в «Литературной Москве». П. Поспелов согласился с этим предложением, но, пока рассказ дожидался этого разрешения (Агитпроп на письмо Сучкова дал отрицательный отзыв – № 123. С. 483), сборник «Литературная Москва» уже вышел в свет. Рассказ А. Бека был опубликован в журнале «Знамя» в 1956 году (№ 4) под названием «Письмо Ленина».

Но был здесь эпизод, о котором обычно умалчивают. Б. Пастернак дал Казакевичу и Каверину свой роман «Доктор Живаго», роман Казакевичу не пришёлся по душе, и он отказал Пастернаку в публикации: дескать, роман великоват для альманаха, а Пастернак потом удивлялся, ведь Казакевич в альманахе опубликовал роман «Дом на площади», по размеру ничуть не меньше «Доктора Живаго», а во втором сборнике альманаха В. Каверин опубликовал роман «Поиски и надежды», чуть меньше по объёму «Доктора Живаго». Об этом не следует забывать, вспоминая творческую историю романа «Доктор Живаго».

Москва, различные художественные организации, Союз писателей, Союз художников, Союз киноматографистов, были в постоянной зависимости от различных писем и постановлений Отделов ЦК КПСС, от решений Суслова, Поспелова, от цензуры, которая тоже писала о неблагополучии жизни художников, властителей дум народа.

Долго готовилось Всесоюзное совещание работников издательств и полиграфических предприятий, было принято решение Президиума ЦК КПСС, писались доклады, выступления, на совещание пригласили писателей. Присутствовали секретарь ЦК КПСС П.Н. Поспелов, заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК В.С. Кружков, заведующий Отделом науки и культуры ЦК А.М. Румянцев. 17 февраля 1955 года на совещании выступил В.М. Молотов. С докладом выступил министр культуры СССР Г.Ф. Александров. С острой критикой доклада выступила М.С. Шагинян, которая увидела, что в докладе почти ничего не говорится об издании художественной литературы, не только современной, но и классической. В частности, М. Шагинян 16 февраля говорила, возражая министру против «четырёх моментов», которые министр наметил для редактора и издателя: «Надо со всей чёткостью сказать с этой трибуны, что работа советского писателя совсем не такова. Творчество советского писателя не регламентируется издательством, темы ему не заказываются издателем. Тема книги – это внутреннее творческое дело каждого советского писателя, и я обращаю внимание на это место в докладе министра потому, что оно может чрезвычайно обрадовать недругов, утверждающих на сотню ладов, что советский писатель не обладает свободой творчества и пишет по заказу…» На следующий день, 17 февраля, М. Шагинян написала письмо В.М. Молотову, в котором сообщила, что после её выступления «тов. Александров встал и сказал залу, что моя речь выразила тенденцию «некоторых» писателей «увести советскую литературу из-под партийного и государственного контроля». Это обвинение – клеветническое… Когда же я, доведенная до крайнего негодования, во всеуслышание сказала Александрову, что считаю его заявление, брошенное в залу, клеветническим, а за клевету отвечают у нас все граждане, в том числе и министры, то кто-то из президиума вызвал охрану, которая предложила мне выйти из президиума. Такой беспрецедентный в нашей советской общественной жизни случай пришлось пережить в Министерстве культуры…» (Культура и власть. С. 358).

В.М. Молотов написал на письме М. Шагинян резолюцию: «Разослать членам Комиссии по руководству совещанием работников издательств и полиграфической промышленности. В. Молотов. 19.02.1955».

2 марта 1955 года А.П. Потоцкая-Михоэлс обратилась к В.М. Молотову с просьбой разрешить проведение вечера памяти С.М. Михоэлса в день его 65-летия и издать его книгу статей и выступлений. Письмо пошло по очереди всем ответственным лицам ЦК КПСС. Через пять лет книгу статей С.М. Михоэлса издали, а проведение вечера памяти режиссёра и артиста сочли «нецелесообразным»: «65-летие не является юбилейной датой» (Там же. С. 374). 17 марта 1955 года в «Литературной газете» была напечатана статья М.И. Ромма «Кино и зритель». Отдел науки ЦК тут же направил «Записку» П.Н. Поспелову о «грубой ошибке, допущенной газетой, выразившейся в опубликовании материала без должной его проверки» (Там же. С. 375). В 1955—1957 годах Отдел науки и культуры ЦК КПСС пишет «Записки» о положении в изобразительном искусстве, о VIII пленуме Правления Союза советских композиторов, о гастролях эстрадного оркестра Эдди Рознера, «Об оживлении нездоровых тенденций в творчестве художников», «О ХV пленуме Оргкомитета Союза советских художников СССР», о творческих трудностях в МХАТе, «О серь ёзных недостатках в репертуаре драматических театров», «О серьезных недостатках в советском киноискусстве», «О подготовке Всесоюзного совещания литераторов, пишущих о колхозной деревне» (состоялось 26—31 октября 1955 года в Москве. – В. П.), «о серьёзных идейных пороках» пьесы Л.Г. Зорина «Алпатов», «о необходимости критической оценки пьесы Н.Ф. Погодина «Мы втроём поехали на целину» (Новый мир. 1955. № 12. – В. П.). Хвалебные статьи 13 декабря 1955 года в «Комсомольской правде», 22 ноября 1955 года в «Советской культуре», критическая в «Правде» (1950. 5 января), «О серь ёзных недостатках в деятельности секретариата правления Союза писателей СССР», «О несовместимости взглядов И.Г. Эренбурга с идеологией и политикой КПСС в области литературы и искусства», «Об итогах закрытого партийного собрания Московского союза художников», «О вредном влиянии» на творческую молодёжь Давида Бурлюка не обосновано», «О необходимости внесения уточнений в оценку творческой деятельности В.Э. Мейерхольда», «О серьезных идеологических недостатках в современной советской литературе», «О нецелесообразности восстановления звания народного артиста РСФСР Ф.И. Шаляпину» (решение П. Поспелова, М. Суслова, А. Аристова, Е. Фурцевой. 05.10.1956), «О выступлениях против партийного и государственного руководства искусством в журнале «Вопросы философии» и в других периодических изданиях» (статья Б.А. Назарова и О.В. Гридневой «К вопросу об отставании драматургии и театра» в журнале «Вопросы философии» (1956. № 5), «О запрещении постановки в театрах страны пьесы Н.И. Дубова «Семья Барсуковых» (сначала пьеса была принята к постановке, а потом запрещена во всех театрах страны) – в этих письмах и решениях отмечались реальные и мнимые недостатки развития современной литературы и искусства.

В это время, 60-х годах, наступил словно перелом в русской литературе… Словно прорвалась плотина, и в русскую литературу хлынул целый поток первоклассной литературы о войне и деревне: сразу обратили на себя внимание вышедшие одна за другой повести Юрия Бондарева «Батальоны просят огня» (1957) и «Последние залпы» (1959), «Южнее главного удара» (1958) и «Пядь земли» (1960) Григория Бакланова, «Живые и мёртвые» (1960) Константина Симонова, «Братья и сёстры» (1959) Фёдора Абрамова, первые повести Виктора Астафь ева «Перевал» (1959) и «Солдат и мать» (1961), сборник рассказов «Подснежник» (1956) и повесть «Убиты под Москвой» (1963) Константина Воробьёва, «Владимирские просёлки» (1957) и «Капля росы» (1960) Владимира Солоухина, «Дневные звёзды» (1958—1959) Ольги Берггольц, «Память земли» (1961) Владимира Фоменко, «Люди не ангелы» (1962) Ивана Стаднюка, первые произведения братьев Стругацких «Страна багровых туч» (1959) и «Путь на Амальтею» (1960)… Прорвавшаяся плотина продолжала выдавать поток давно не издававшихся писателей, таких как Михаил Булгаков: в 1955 году был издан небольшой сборник пьес, в 1962 году сборник пьес вышел в более полном составе, поставили пьесу «Дни Турбиных», наконец, журнал «Новый мир» опубликовал в 1965 году «Театральный роман», а «Москва» – роман «Мастер и Маргарита», в 1966 году издательство «Художественная литература» издала его «Избранное»; появились первые сборники стихотворений Анны Ахматовой и первые публикации рассказов и повестей Андрея Платонова. Заметной публикацией был роман «Костёр» К.А. Федина (Новый мир. 1961. № 8—12), а также книга воспоминаний И.Г. Эренбурга «Люди, годы, жизнь», книга третья (Новый мир. 1961. № 8—11). С цензурой у Твардовского были сложности, пришлось бороться за текст, ведь то, что пережил в своей жизни И. Эренбург, никто повторить не может, у него индивидуальная судьба. И Твардовскому легче было пробивать сложные труднопроходимые вещи. Ослабевала догматическая цензура и идеологические шаблоны, которые долгое время сковывали развитие литературы и искусства, ограничивая простор и фантазию культуры. Человек во всех его возможных сложностях и противоречиях предстал перед читателем, не всем удаётся представить его во всей глубине психологической наполненности, но интерес к нему всё больше и больше возрастал, особенно учитывая опыт классических предшественников.

Оживился интерес к новым проблемам и среди критиков, литературоведов. Острее стали их выступления в печати, в курительных комнатах, в студенческих аудиториях, особенно на филологическом факультете МГУ имени М.В. Ломоносова, где не щадили фундаментов литературоведения, в частности социалистический реализм как основной метод современной русской литературы. Блестяще начал свою литературную деятельность аспирант филологического факультета МГУ Марк Щеглов (1926—1956), опубликовав к 125-летию со дня рождения Л.Н. Толстого в журнале «Новый мир» статью «Особенности сатиры Льва Толстого» (1953. № 9). В 1953—1956 годах Марк Щеглов в различных журналах опубликовал статьи «Очерк и его особенности», «Реализм современной драмы», «Верность деталей», «Спор об А. Блоке», «Есенин в наши дни», «Всеволод Иванов», «Русский лес» Леонида Леонова», «Что случилось в Пенькове», «Жизнь замечательного человека», задумал написать диссертацию о традициях Льва Толстого в советской литературе, книгу «Баратынский – Тютчев – Фет», но не успел: осенью 1956 года скончался от тяжкого недуга. Вокруг Марка Щеглова, как только он появлялся на Моховой (старое здание МГУ), сразу возникал круг его друзей и единомышленников – это Станислав Лесневский, Олег Михайлов, Виктор Петелин, Владимир Лакшин, Вадим Кожинов, Пётр Палиевский, Сергей Бочаров, которые позднее своими статьями способствовали разрушению фундамента социалистического реализма.

Характерен в этом отношении эпизод на филологическом факультете осенью 1956 года. В научном студенческом обществе четвёртого курса факультета возникла мысль провести научное обсуждение о художественном методе в литературе. Устные выступления аспиранта В. Петелина обратили на себя внимание резкостью и бескомпромиссностью. Председатель НСО Борис Бугров подошёл к нему с просьбой сделать доклад на эту тему. Аспирант закончил диссертацию «Человек и народ в романах М.А. Шолохова», сдал её научному руководителю профессору А.И. Метченко, был свободен и охотно взялся за эту тему. Слухи широко разошлись по факультету, и профессор А.И. Метченко пригласил аспиранта на беседу. То, что он услышал от докладчика, профессора потрясло, и он начал уговаривать аспиранта отказаться от доклада: «Ну кто ты сейчас? 15 октября у тебя закончился срок пребывания в аспирантуре. Ты уже не аспирант, но ещё и не преподаватель… так, ни то ни сё… А лезешь на рожон». В этот же вечер состоялось партийное бюро факультета, на котором тезисы доклада были обсуждены и запрещены, в выступлении постановили отказать, предложили выступить с докладом профессору А.И. Метченко. Но и В. Петелину слово было предоставлено председательствующим Борисом Бугровым, больше часа он остро критиковал социалистический реализм, опираясь на творческую историю романов «Тихий Дон» и «Хождение по мукам», на историю литературы 20-х годов ХХ века.

В.В. Петелин подверг острой критике основные положения Устава советских писателей, гласящие, что писатели должны изображать жизнь в её революционном развитии, что советские писатели при создании образов должны отбирать «лучшие чувства и качества советского человека, раскрывая перед ним завтрашний день», показать его таким, «каким он должен быть, осветить его завтрашний день», процитировал и А. Фадеева: «Это не только не умаляет силы реализма, а это и есть подлинный реализм. Жизнь надо брать в её революционном развитии. Приведу пример из области природы. Яблоко, выращенное в саду, особенно в таком саду, как сад Мичурина, – это яблоко такое, «как оно есть», и одновременно такое, «каким оно должно быть». Это яблоко больше выражает сущность яблока, чем дикий лесной плод. Так и социалистический реализм» (Проблемы социалистического реализма. М., 1948. С. 12). Вот все эти положения были раскритикованы докладчиком и сделан вывод, что развитию современной литературы мешает, тормозит догматический метод социалистического реализма.

Об этом эпизоде в литературной жизни того времени через тридцать с лишним лет вспомнил профессор Дмитрий Урнов, главный редактор журнала «Вопросы литературы», тогдашний студент четвёртого курса. В 1956 году четвёртый курс филфака предложил аспиранту В. Петелину выступить в Коммунистической аудитории на учёном диспуте «О художественном методе». «Что с той трибуны услышали от Виктора Петелина, не шло ни в какое сравнение с этюдом на ту же тему, опубликованным лишь три года спустя, и то за границей. Я имею в виду эссе о социалистическом реализме, вышедшее в 1959 г. в Париже под именем Абрама Терца и принадлежавшее А.Д. Синявскому. Вот это эссе, ныне широко известное, рядом с петелинским выступлением следовало бы считать апологией названного метода. Следовало бы… однако… Спрашивается, почему А.Д. Синявского (Абрама Терца) как подхватили сразу, так по сию пору и носят на руках, а слово истинного смельчака критика, в самом деле первого и поистине во весь голос сказавшего, что такое социалистический реализм, забыто?» (Урнов Д. «Кто создаёт иллюзии?» в рубрике «Поминки по советской литературе» // Литературная газета. 1990. 26 сентября).

В журнале «Новый мир» была опубликована статья А.И. Метченко «Историзм и догма», в которой говорилось об упрощённо-социологическом подходе к явлениям искусства. Среди всего прочего он писал: «Прав молодой исследователь творчества М. Шолохова В. Петелин, критикуя некоторые последние работы о Шолохове за схематическое освещение в них функции пейзажа в «Тихом Доне»…» (Новый мир. 1956. № 12. С. 227). Конечно, речь тут шла не только о пейзаже, но и портрете, а в общем-то о переоценке сущности романа, о переоценке его образной системы, о новой трактовке гуманизма и шолоховских героев.

Естественно, статью прочитали и на факультете, ведь не часто учёные факультета удостаивались такой чести быть опубликованными в «самом» «Новом мире». И на первом же заседании учёного совета профессор Н.А. Глаголев, конармеец в Гражданскую, рапповец в 20-х, выходец из Института красной профессуры в 30-х, не защитивший ни кандидатской, ни уж тем более докторской, типичный представитель вульгарно-социологического направления в литературоведении, в своём выступлении обратил внимание коллег на противоречивость А.И. Метченко в отношении к своему аспиранту: с одной стороны, на трибуне резко критикует антипартийную, порочную позицию В. Петелина, отвергающего основополагающие принципы теории социологического реализма, а с другой – поддерживает его публично же в «Новом мире».

– Что же получается, Алексей Иванович? – ехидно спрашивал Н.А. Глаголев. – Публикация в «Новом мире» перечёркивает ваше выступление в Коммунистической аудитории. Нехорошо получается, Алексей Иванович… Мы, красногвардейцы, в Гражданскую войну немало порубали вот таких, кто порочит нашу идеологию и кто выступает против марксизма-ленинизма… Что подумают студенты, аспиранты, молодые преподаватели, которые должны брать с нас, старых коммунистов, пример для подражания в отстаивании наших идеологических основ. Нехорошо, Алексей Иванович, вы недавно получили орден Ленина…

Можно представить себе самочувствие непогрешимого до сей поры профессора Алексея Ивановича Метченко. Но написанное пером не вырубишь и топором. Как не забыть и того, что произошло в Коммунистической аудитории в декабре 1956 года.

Лишь через два года, в 1958-м, была напечатана статья В. Петелина «Два Григория Мелехова», а защита кандидатской диссертации произошла только в июне 1961 года.