Одним из первых философов техники в России был Петр Климентьевич Энгельмейер – инженер, консультант и предприниматель, живший в основном в Москве. Он состоял в многочисленных российских и зарубежных технических обществах, публиковал работы на русском, немецком и французском языках, прежде всего в научно-технических журналах. В одном из таких журналов уже в советское время была опубликована статья по случаю празднования его сорокалетней инженерной, научной и литературной деятельности¹, в которой его по праву называют философом, энциклопедистом, музыкантом, художником и инженером. Он действительно работал в самых различных областях техники, был изобретателем, пионером автомобилизма в России, но в первую очередь – мыслителем в области философии техники и теории творчества. Как отмечает в своей статье, посвященной Энгельмейеру германский историк техники Х.-И. Браун², «рассматривая литературу в некоторых аспектах этой темы, опубликованную примерно после 1960 г., поражает то, что не только постановка темы является почти такой же, как и в 1900 г., но и ответы на вопросы дают такие же или похожие результаты. Создается впечатление, что, говоря немного преувеличенно, при изучении некоторых общих вопросов, техники и сегодня не переступили уровня³ самоанализа времен Энгельмейера или переступили его незначительно»⁴.

Уже в своей книге 1898 г. «Технический итог XIX века» П.К. Энгельмейер формулирует основные задачи философии техники, которая, по его мысли, будет рассматривать технику в своих внутренних и внешних взаимодействиях как фактор культуры. Это – взаимодействия между техникой и культурой в целом, техникой и хозяйством, техникой и искусством, техникой и юриспруденцией и т. п. Еще одна не менее важная задача философии техники – разъяснение взаимодействий между наукой и техникой. «Определение взаимоотношения между наукой и техникой является задачей философии техники», – пишет Энгельмейер⁵. Именно в XIX столетии, подчеркивает он, становится особенно ясно, что техника лишь тогда делает заметный прогресс, если она пытается понять новые свойства науки. Однако и сам технический прогресс оказывает, в свою очередь, огромное влияние на эволюцию научных знаний. В задачу философии техники, однако, входит, кроме того, развитие теории изобретательства. Вопрос об изобретательстве сталкивает технику с правовой сферой. Если одну сторону этих связей анализирует философия права, то другую – философия техники. Но вопрос об изобретательстве затрагивает также и проблематику психологии. Наконец, если мы исследуем техническое творчество, поскольку современная психология инициирует соответствующую философскую проблематику, то мы неизбежно попадаем в сферу исследований философии техники. Ядро его размышлений относительно аспекта творчества инженера составляет изобретение как техника ставшего и становление этого изобретения, т. е. процесс изобретения как существенный момент инженерной деятельности. Эти предпосылки создают широкий базис не только для исследования техники, но и для расширения самого понятия техники. Технику можно обнаружить в принципе в любом целеосознанном разумном действии в виде способности, которая впервые создает возможность и реализует переход от идеи к осуществлению. В этом случае философия техники неизбежно расширяется до философии деятельности и в этом качестве призвана разъяснять пути, приведшие человека к господствующему положению. Становление любого изобретения может быть охарактеризовано, по его мнению, с помощью так называемого трехакта – желания, знания и умения, или, другими словами, целеполагания, формулировки плана достижения поставленной цели и его действительного материального осуществления.

Однако первым, кто внес в заглавие своей книги словосочетание «философия техники» был германский ученый Эрнст Капп. Его книга «Основные направления философии техники. К истории возникновения культуры с новой точки зрения» вышла в свет в 1877 г.⁶

1.1. Э. Капп, П.К. Энгельмейер и П.А. Флоренский: принцип «органопроекции» и «антропологический критерий» как основоположения философии техники

В центре внимания Э. Каппа лежит принцип «органопроекции»: человек во всех своих созданиях бессознательно воспроизводит свои органы и сам познает себя, исходя из этих искусственных созданий. По мнению П.К. Энгельмейера, этот принцип Каппа не выдерживает критики. «В самом деле, лишь ограниченное число доисторических орудий, вроде молотка и топора, можно, пожалуй, рассматривать как проекции наших конечностей. Но уже для стрелы принцип Каппа ставится под знак вопроса; а колесо доисторической повозки уже не имеет прототипа в животном организме, а потому принцип проектирования органов к машине уже совсем неприложим. Капп насильно, чисто диалектически распространяет свой принцип на машину; но здесь его аргументация до крайности слаба. Он говорит, например: „Хотя общая форма паровой машины мало, даже совсем не похожа на человеческое тело, но отдельные органы похожи“. Какие? Капп благоразумно умалчивает, ибо одно упоминание о цилиндре с поршнем, о коленчатом вале, вращающемся в подшипнике, отрицает проектирование органов, как принцип создания механизмов»⁷. В своей книге «Технический итог XIX века» Энгельмейер высказывается еще более резко отрицательно, считая, что одна десятая часть книги Каппа имеет цену, называет ее хотя и исторической единицей, но отрицательной⁸. По его мнению, главная заслуга Каппа в области философии техники состоит лишь в том, что он пустил в оборот этот термин. Гораздо больше в этом направлении сделали, по его мнению, Клемм, Тейлор, Гейгер, Нуаре, Рело, Гартиг и др. Так же как на смену в течение тысячелетий существовавшей эмпирической технике приходит в XVIII в. технология, или теоретическая техника, теперь из рамок последней должна вырасти еще более отвлеченная наука – философия техники. Аналогичную негативную оценку концепции органопроекции Каппа дает германский инженер и философ техники Карл Вейе: «Капп заимствует в кинематике Рело… отдельные основополагающие идеи и пытается доказать, что любая машина и ее части в конечном счете выводится из такой проекции органического образца». Здесь Капп, по мнению Вейе, опирается на философию бессознательного Эдуарда фон Гартмана. «Мы как техники отвергаем это мистическое представление техники. Капп не является ни техником, ни философом, а географом… Техника не повторение природы, а ее переструктурирование заново, исходящее из творческого духа человека… Оптические законы являются теми же самыми и для глаза, и для микроскопа, но это еще не значит, что второй является копированием первого⁹… Философия Каппа представляет собой все же первую попытку вообще рассуждать о сущности техники…»¹⁰.

Сегодня отношение философов техники к идеям Каппа иное. Особенно в связи с развитием идей философской антропологии и многими отрицательными последствиями, связанными с современной техникой, которые во времена Энгельмейера не были еще столь очевидными.

Известный современный германский философ техники А. Хунинг следующим образом резюмирует достижения Каппа в области философии техники: «В предисловии Капп заявляет, что философия техники может быть обоснована в той мере, „в какой удастся рациональным образом представить процесс возникновения и усовершенствования созданных рукой человека артефактов в качестве первой предпосылки развития его самосознания“¹¹. Тезис Каппа состоит в том, что техника является проекцией человеческих органов. Форма и функции производимой человеком техники, равно как и само производство, заключаются в аналогии образцов, прототипом которых выступают формы и функции человеческого организма. „Неоспоримые факты свидетельствуют, что человек неосознанно передает форму и функциональные особенности членов своего тела произведениям рук своих и что он как бы ждет от них аналогичного отношения к себе самому“¹². Первым этапом при этом является проекция человеческих форм на бесформенный материал при изготовлении инструментов. Следующий шаг должен заключаться в познании законов, форм и алгоритмов, действующих в человеческом организме; вслед за этим материал оформляется функционально, без придания ему окончательной формы. Даже неосознанно можно найти в технике такие возможности выражения, которые мы сами можем распознать только в данном конкретном ее проявлении. Исходя из этого, Капп склонен в содержании науки и техники видеть, в конечном счете, возвращающегося к себе человека. Техника для него одновременно является органопроекцией и становлением сознания человека, а также средством самоспасения (Selbsterlosung)¹³. Капп заключает свой труд с патетическим пафосом: „Оттуда, из инструментов и машин, им созданных, из типографских букв, им придуманных, выходит человек, Deus ex Machina, сам по отношению к себе!“¹⁴. Представления Каппа о технике полны оптимизма, они отражают направление духа большей части техников и мыслителей его времени.

Вместе с тем Капп усматривает также и связанные с техникой потенциальные опасности. Он подчеркивает, что угрожающие возможности технического могущества могут со временем возрастать, что техника способна обособиться в собственном мире, который будет людям настолько чужд, что им придется опасаться утраты контроля над этим миром. Поэтому чрезвычайно актуально звучит его требование о том, что всем центробежным устремлениям в науке и технике должно соответствовать равное по силе центростремительное движение к глубинам человеческого духа, что позволит достичь антропологического масштаба в контроле над техникой»¹⁵.

Таким образом, основоположения философии техники Каппа – «антропологический критерий» и принцип «органопроекции».

Формулируя свой антропологический критерий, Капп подчеркивает: каковы бы ни были предметы мышления, то, что мысль находит в результате всех своих исканий, всегда есть человек, и ничто иное. Поэтому содержание науки в исследовательском процессе вообще – возвращающийся к себе человек. Капп считает, что именно в словах древнегреческого мыслителя Протагора – «Человек есть мера всех вещей» – был впервые сформулирован антропологический критерий и сформировано ядро человеческого знания и деятельности. Именно благодаря тому, что человек мыслит себя в природе и из природы, а не над ней и вне ее, мышление человека становится согласованием его физиологической организации с космическими условиями. Осмысливая понятие внешнего мира человека, Капп замечает, что для него недостаточно слова «природа» в обычном понимании. К внешнему миру, окружающему человека, принадлежит также множество вещей, им созданных. Будучи искусственными произведениями, в отличие от естественных продуктов (природа доставляет для них материал), они образуют содержание мира культуры. Капп проводит четкое разграничение естественного и искусственного: то, что вне человека, состоит из созданий природы и созданий человека. Этот исходящий от человека внешний мир, с точки зрения Каппа, реальное продолжение его организма, перенесение во вне, воплощение в материи, объективирование своих представлений, т. е. части самого себя, нечто от своего собственного «я». Это – отображение во вне, как в зеркале, внутреннего мира человека. Но созданный человеком искусственный мир становится затем средством самопознания в акте обратного перенесения отображения из внешнего мира во внутренний. В том числе таким образом человек познает процессы и законы своей бессознательной жизни. Короче говоря, «механизм», бессознательно созданный по органическому образцу, сам служит для объяснения и понимания «организма». В этом и состоит суть принципа органической проекции Каппа. Мы специально взяли здесь слова «механизм» и «организм» в кавычки, поскольку Капп, как нам кажется, вкладывает в эти слова более общий смысл, чем это делается в прикладной механике и биологии. Он употребляет их скорее как синонимы «искусственного» и «естественного». (Видимо этой условности данных понятий и не понял Энгельмейер, критикуя Каппа.) Еще более общий смысл Капп вкладывает в понятие «орудие», различая в нем внешнюю цель его создания, т. е. форму, оформление употребляемого для этой цели материала (в бессознательном – инстинктивное действие). Обе эти цели встречаются и объединяются в целесообразности. Капп отмечает, что человек бессознательно делает свое тело масштабом для природы. Так возникла, например, десятичная система счисления (десять пальцев рук). Однако принцип органопроекции легко объясняет только возникновение первых простейших орудий. При его применении к сложным орудиям и машинам действительно возникают проблемы. Хотя Капп и предупреждает, что органическая проекция может и не позволять распространять формальное сходство, ее ценность в преимущественном выражении основных связей и отношений организма, проблемы не снимаются. В качестве примера возьмем вслед за Каппом паровую машину. Форма ее как целого не имеет ничего общего с человеком, схожи лишь отдельные органы. Но когда паровая машина начинает функционировать, например, в локомотиве, то сразу обнаруживается сходство ее общего целесообразного механического действия с органическим единством жизни: питание, изнашивание частей, выделение отбросов и продуктов сгорания, остановка всех функций и смерть (если, скажем, разрушена важная часть машины), сходны с жизненными процессами животного. Капп подчеркивает, что это уже не бессознательное воспроизведение органических форм, а проекции вообще живого и действующего как организм существа. Именно эта своеобразно-демоническая видимость самостоятельной деятельности и поражает больше всего в паровой машине. Далее Капп переходит от отдельных созданий техники к тем могучим культурным средствам, которые не укладываются в понятие аппаратов и имеют характер систем. Таковы, например, железные дороги и телеграф, покрывшие сетью весь земной шар. Первые, особенно при соединении рельсовых путей и пароходных линий в одно целое, – отражение системы кровеносных сосудов в организме. Это коммуникационная артерия, по которой циркулируют продукты, необходимые для существования человечества. Второй естественно сравнить с нервной системой. Здесь, по мнению Каппа, органопроекция празднует свой триумф: сначала бессознательно совершающееся по органическому образцу построение, затем взаимное узнавание оригинала и отражения (по закону аналогии) и, наконец, подобно искре вспыхивающее сознание совпадения между органом и орудием вплоть до тождества. Кстати, косвенным подтверждением принципа органопроекции понятого, конечно не буквально, служит развитие современной микроэлектроники, которая, перепробовав (бессознательно) всевозможные материалы, выбрала для интегральных схем в качестве наиболее оптимального материала кремний. Но именно его еще раньше эволюция «выбрала» исходным материалом органических тел. Послойный синтез твердотельных интегральных структур, развитый в современной технологии производства микроэлектронных схем, также наиболее распространен в живой и неживой природе (например, рост кристаллов, годичный рост деревьев, образование кожи). Здесь «органопроекция» имеет тенденцию к отображению по крайней мере нижних уровней структуры биосинтеза. Причем технологические приемы послойного синтеза эффективно (и бессознательно) применялись в первобытных технологиях начиная с неолита, например при производстве украшений, в полиграфии, при изготовлении корабельной брони¹⁶.

Концепция органопроекции – первая попытка философской экспликации генезиса техники и ее «антропных» начал. Попытки ответить на вопросы: что такое техника и каков ее генезис – и в дальнейшем сохраняют свою эвристическую роль и составляют важный раздел в философии техники.

Идеи Эрнста Каппа были восприняты русским философом (священником и инженером) Павлом Флоренским, который в своей работе 1919 г. следующим образом обсуждает принцип органопроекции: «Орудия расширяют область нашей деятельности и нашего чувства тем, что они продолжают наше тело. Эта мысль опирается на прямое наблюдение; но, тем не менее, в ней скрывается большая трудность. В самом деле, как может продолжаться наше тело в том, что по строению своему, во всяком случае, не есть наше тело? Как нечто неживое может продолжить живое, а следовательно, в каком-то смысле входить в состав его жизненного единства?» Ответ на этот вопрос и дает, по мнению Флоренского, термин «органопроекция», предложенный Каппом. «Суть мысли Каппа – уподобить искусственные произведения техники естественно выросшим органам. Техника есть осколок с живого тела или, точнее, с жизненного телообразующего начала; живое тело… есть прообраз всякой техники… По образцу органов устраиваются орудия… Можно сказать, что первопроекты как телесных органов, так и технических орудий – одни и те же, и лаборатория их в одной и той же душе. Но осуществления этих проектов направляются двумя различными руслами… И техническое приспособление, и орудие выдвигаются одною потребностью и строятся одною внутреннею деятельностью. Отсюда понятно их сходство, вытекающее не из поверхностных аналогий, но из тождества их функций. Между органом и орудием, функционально обслуживающими одну задачу, есть и должно быть морфологическое сходство…». Далее Флоренский приводит целый ряд примеров орудий, прообразами которых стали органы человеческого тела, подчеркивая, что в отличие от механистического объяснения, характерного для XVIII в., в XIX в. – и эта тенденция находит свою квинтэссенцию у Каппа – органы не рассматриваются более как утонченные искусные механизмы, а орудия, напротив, как грубые слепки с органического. Не останавливаясь на всех многочисленных примерах, подтверждающих мысль Каппа и приведенных Флоренским, рассмотрим только один, но наиболее важный пример с человеческим домом, жилищем. Действительно, каким образом наш собственный дом может быть объяснен с помощью органопроекции. Флоренский рассуждает следующим образом: «Обратимся теперь к тому синтетическому орудию, которое объединяет в себе многие орудия и, принципиально говоря, все орудия. Это орудие орудий есть жилище, дом. В доме как средоточие собраны все орудия или находятся при доме, возле него, в зависимости от него, – служат ему. Чего же есть проекция жилище? Что именно им проецируется? По замыслу своему жилище должно объединять в себе всю совокупность наших орудий – все наше хозяйство… Следовательно, жилище имеет своим прообразом все тело, в его целом. Тут мы припоминаем ходячее сравнение тела – с домом души, с жилищем разума. Тело уподобляется жилищу ибо само жилище есть отображение тела… Дом подобен телу, а разные части домашнего оборудования аналогически приравниваются к органам тела. Водопровод соответствует кровеносной системе, электрические провода звонков, телефонов и т. д. – нервной системе, печь – легким, дымовая труба – горлу и т. д. и т. д…И понятно, что иначе быть не может. Ведь, заключаясь в дом со всем телом, мы заключаемся туда со всеми своими органами. Следовательно, удовлетворение каждого из органов, т. е. доставление ему возможности действования, происходит не иначе как через посредство дома, и значит, дом должен быть системою орудий, продолжающих все органы». По мысли Флоренского, приведенные им примеры показывают, что орудия действительно суть органопроекции. Но поскольку техника развивается, то на каждый данный исторический момент не все органы тела спроецированы в наличной технике, процесс такого проецирования продолжается. (Здесь можно еще добавить – проецирования не только человеческих органов, так как, например, радиолокация – это органопроекция соответствующих органов летучей мыши или дельфина.) Поэтому Флоренский видит историческую задачу техники в том, чтобы «сознательно продолжить свое органопроецирование, исходя из решений, даваемых беспристрастным тело-строительством души». Таким образом, техника должна пониматься как сознательное подражание тому, что природа до сих пор делала бессознательно. В то же время многие органы нашего тела или не выявлены наукой, или даны в рудиментарной форме, но они могут быть выявлены «в их технических проекциях». Следовательно, заключает свой анализ техники как органопроекции Флоренский, если «изучение организмов есть ключ к техническому изобретению, то и обратно, технические изобретения можно рассматривать как реактив к нашему самопознанию»¹⁷.

Другой российский философ И.И. Лапшин в своей книге «Философия изобретения и изобретение в философии», первое издание которой вышло в 1922 г. в Петрограде, следующим образом характеризует теорию огранопроекции Каппа: согласно Каппу «в творчестве человека проявляется бессознательная проекция вовне человеческих органов (кулак – молоток). Если эта мысль может быть признана верной, как в приведенном примере, где мы видим вполне сознательное замещение руки более твердым орудием, то, сопоставляя Кортиев орган и фортепьяно, глаза и телескоп, мы должны были бы допустить у изобретателей особую мистическую интуицию, благодаря которой, например, изобретатель инженерного крана бессознательно руководился строением спонгиозы в собственном бедре. Профессор Энгельмейер в своей книге „Теория творчества“ (стр. 168–170) рассказывает: продольный разрез бедренной верхней головки бедренной кости человека совпадает в расположении линий спонгиозы с инженерными конструкциями. Врач Мейер принес на заседание естественно-исторического общества в Цюрихе препараты бедренной кости, их увидел инженер строительной механики Кульман. В узорах спонгиозы он узнал линии равного сопротивления в брусе формы берцовой кости (сходной с бедренной). В интересной статье „Les origenes de la Technologie“ („Revue Philosophique“, 1894) Эспинас отмечает проекцию свойств человеческих органов в установке мер длины (локоть, фут) и в системах счисления (двадцатиричная, десятичная)»¹⁸.

Современный германский историк техники Х.-И. Браун следующим образом характеризует достижения Энгельмейера по сравнению с Каппом: «Энгельмейер сделал решающий шаг, отстранившись от представления Каппа о технике как о проекции органов. Энгельмейер видит человека как живущего в искусственном микрокосмосе, который он сам себе – соответственно своим человеческим потребностям – создал. Человеческий микрокосмос является результатом техники и одновременно одним из ее проявлений¹⁹. При этом он рассматривает технику как „искусство претворять к жизни природные явления по плану и на основе познанных естественных взаимодействий вещей“²⁰. Следует подчеркнуть, что техника – это искусство, причем под искусством мы подразумеваем „каждую… деятельность, такую, у которой идея действия является целью… Цель обуславливает поступок телеологически“²¹»²².

1.2. Ф. Бон: соподчиненность философии техники философии этики

Немецкий философ Фред Бон также называет в своей книге «О долге и добре», опубликованной в 1898 г., одну из глав «Философия техники»²³.

В предисловии, ссылаясь на Канта, Бон выдвигает в качестве главной задачи философии анализ и точную формулировку понятий, которые употребляются в обыденном языке, выступает против «поверхностного способа, которым из идентичности слов заключают об идентичности значений или предполагают эту идентичность само собой разумеющейся». При этом он подчеркивает, что «метод концептуального анализа с целью выяснить содержание понятий, и установить его недвусмысленным образом и оберечь его в будущем от некорректного употребления является столь же древним, как и сама философия»²⁴. Уже Сократ, «отец философии», использовал его в своем знаменитом «маевтическом» искусстве задавать вопросы. Аналогичную задачу ставит перед собой и Бон с целью анализа понятий «долг» и «добро». В термине «долг» (долженствование) Бон выделяет два значения: долг категорический и долг гипотетический. Эти разновидности мы можем, в полном согласии с Боном, назвать долгом нравственным и долгом техническим. К познанию первого ведет, по Бону, вопрос: «Что я должен делать?» Здесь спрашивающий интересуется общим направлением своей деятельности, своего поведения. Ответом на этот вопрос будет, по Бону, некоторое приказание, заповедь или завет, а смысл такого завета раскрывается следующими предложениями: «Ты должен делать то, что тебе приказывают» или: «Ты должен делать то, что служит удовлетворению интереса того, кто приказывает». Совокупность всех таких приказаний относится, по Бону, к «философии нормики», которая отличается от этики только несколько большим объемом, но вся тоже построена на «категорическом императиве»²⁵. Второе значение понятия «долг» гипотетическое, или техническое. Здесь речь идет уже не об общей нормировке поступка, а об указании средства или пути к достижению цели. Ответом в данном случае будет уже не приказ, а завет или совет, который может быть или выполнен, или не выполнен по желанию вопрошающего. В этом и заключается, по мнению Бона, компетенция философии техники. Глава, посвященная данной теме, называется у него «О вопросе „Что я должен делать, чтобы…?“ (философия техники)». Вопрос «Что я должен делать?» никогда не возникает совершенно изолированно от предшествующих объяснений цели, которую этот долг обусловливает, или последствий этой цели. Типичный пример такой постановки вопроса: «Что я должен делать, чтобы эта машина действовала?» На такого рода вопросы невозможно ответить с помощью одной какой-либо науки. Часто это не под силу и технике в целом. И хотя «„наш век“ часто употребляется с эпитетом „технический“, мало кто имеет представление о том, что такое техника». Бон пытается выяснить сущность техники и технического. Среди крупнейших мыслителей нового времени царит, по его мнению, неясность, рассматривать ли науку или технику как определенную дисциплину, расположена ли между ними еще какая-то область, как квалифицировать так называемые нормативные науки и т. д. Ясно одно, что техника невозможна без лежащей в ее основе науки. Чтобы выяснить суть технического и развести технику и науку, Бон анализирует структуру научного и технического высказывания. Первое может быть выражено в общем виде следующим образом: если «a», то «b»; второе – если хочешь (получить) «b», то должен вызвать «а». «То, что в науке выступает как условие и обусловленное, как причина и действие, в технике принимает вид средства и цели». Бон предостерегает от неверного представления о том, будто бы отдельной технической специальности всегда соответствует одна наука (например, электротехнике – только теория электричества). Напротив, никогда невозможно было бы построить паровую машину лишь на основе знания теории теплоты; можно точно знать все законы индукции, но не быть в состоянии сконструировать динамомашину. Другими словами, невозможно на основе высказываний какой-либо одной науки построить техническое высказывание. Для этого необходимо собрать отдельные высказывания многих наук и связать их друг с другом. Бона здесь интересует чисто концептуальный аспект: исследование того, какие высказывания науки превращаются в технические высказывания. Он отмечает, что не все научные высказывания в форме «если „a“, то „b“» пред ставимы в виде технического высказывания. Если хочешь (получить) «b», должен вызвать «а». Бон подчеркивает сложность технических задач, сущность которых заключается в выборе средств (телеологическом рассмотрении).