Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Петли времени - Нерожденный

ModernLib.Net / Альтернативная история / Владимир Контровский / Нерожденный - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Владимир Контровский
Жанр: Альтернативная история
Серия: Петли времени

 

 


15 августа 1914 года Япония предъявила Германии ультиматум, в котором требовала немедленно отозвать из японских и китайских вод все германские военные корабли, а всю арендуемую у Китая территорию области Цзяочжоу передать в течение месяца Японии без всяких условий и компенсаций. Срок ответа – неделя. Ультиматум был откровенно наглым, принять его немцы просто не могли, но их отказ позволил Японии «благородно» объявить войну Германии.

Германия намеревалась победоносно закончить войну в Европе за два-три месяца, и крепость Циндао должна была это время продержаться. Она имела две линии обороны на сухопутном фронте и восемь береговых батарей, прикрывающих крепость с моря. Первая линия обороны, расположенная в шести километрах от центра города, представляла собой пять фортов, окруженных широким рвом с проволочным заграждением на дне. Вторая линия обороны опиралась на стационарные артиллерийские батареи. Всего на сухопутном фронте насчитывалось до ста орудий, на морском фронте имелось двадцать одно орудие. Гарнизон крепости состоял из семидесяти пяти офицеров и двух тысяч двухсот пятидесяти солдат (после мобилизации добровольцев его численность возросла до пяти тысяч); командовал им лихой вояка цур зее капитан Мейер-Вальдек. Он же являлся и губернатором Циндао – в его руках находилась вся полнота власти, и никаких разногласий наподобие печальной памяти порт-артурских возникнуть не могло. Однако крепость Циндао строилась для отражения атак немногочисленных русских, французских и английских экспедиционных отрядов и не была рассчитана на серьезную борьбу с японской осадной армией.


Осада Циндао, 1914 год


Для штурма крепости японцы выделили усиленную 18-ю пехотную дивизию, которой были приданы два английских батальона из Вейхайвея (их реальная боевая мощь была невелика – они не имели не только артиллерии, но даже пулеметов). Общая численность осадной армии, для перевозки которой были привлечены полсотни транспортов, достигла тридцати двух тысяч человек. На море в районе Циндао действовала эскадра вице-адмирала Като (броненосцы «Суво», «Ивами», «Танго», броненосцы береговой обороны «Окиносима», «Мисима», броненосные крейсера «Иватэ», «Токива», «Якумо», легкие крейсера «Тонэ», «Могами», «Оёдо», «Титосэ», «Акаси», «Акицусима», «Тиёда», «Такатихо», канонерские лодки «Сага», «Удзи», эсминцы «Сираюки», «Новакэ», «Сиротаэ», «Мацукадзэ», «Аянами», «Асагири», «Исонами», «Уранами», «Асасио», «Сиракумо», «Кагэро», «Мурасамэ», «Усои», «Нэнохи», «Вакаба» «Асакадзэ», «Югурэ», «Юдати», «Сирацую», «Микадзуки») плюс британский броненосец «Трайэмф» с эсминцами «Кеннет» и «Уск».

Генерал-лейтенант Камио Мицуоми, командовавший экспедиционным корпусом, не стремился (в подражание барону Ноги) завалить все подступы к Циндао трупами японских солдат по образцу Порт-Артура – он действовал осторожно. Высадка десанта началась 2 сентября в бухте Лункоу (на территории нейтрального Китая, примерно в 180 километрах от Циндао), и только 25 сентября (спустя месяц после объявления Японией войны Германии) передовые японские части подошли к границам германской концессии, где и произошли их первые перестрелки с германскими частями. 28 сентября 1914 года крепость была плотно обложена японцами со всех сторон и началась подготовка к штурму.

Но на море первые выстрелы прозвучали гораздо раньше. Ещё 21 августа британские эсминцы заметили вышедший из порта миноносец «S-90» (400 тонн водоизмещения, 25 узлов, три 50-мм орудия, три 450-мм торпедных аппарата) и погнались за ним. Вперед вырвался эсминец «Кеннет» (600 тонн водоизмещения, 26 узлов, одно 76-мм и пять 57-мм орудий, два 457-мм торпедных аппарата), который в 18.10 завязал перестрелку с «S-90». Хотя английский корабль имел гораздо более мощное вооружение, чем германский, в самом начале боя он получил попадание под мостик. Три человека были убиты и семеро ранены (в том числе и командир «Кеннета», который позднее скончался). Умело маневрируя, «S-90» сумел завлечь своего противника в зону огня немецких береговых батарей, и после первых же их залпов «Кеннет» поспешно вышел из боя.

В ночь с 30 на 31 августа японский эсминец «Сиротаэ» выскочил на мель у острова Лентао. Повреждения оказались слишком велики, и команда была снята другим эсминцем. А немцы не зевали – 4 сентября в море вышла канонерка «Ягуар» и под прикрытием береговых батарей артиллерийским огнём окончательно уничтожила беспомощный японский эсминец.

Боевой флот союзников принимал активное участие в боях за Циндао. Броненосцы неоднократно обстреливали позиции немцев и даже пострадали от огня береговых батарей: 14 октября английский броненосец «Трайэмф» получил попадание 240-мм снарядом и был вынужден уйти в Вейхайвей на ремонт. Вылавливая мины, которым немцы усыпали воды у Циндао, японцы потеряли от подрывов на них тральщики «Нагато-мару № 3», «Коно-мару», «Коё-мару» и «Нагато-мару № 6». Германские корабли активно поддерживали огнём свой левый фланг, пока японцы не подвезли тяжёлые осадные орудия, после чего даже в бухте Киао-Чао немецкие канонерки уже не могли действовать без опаски. Германские военно-морские силы в Циндао – старый австрийский бронепалубный крейсер «Кайзерин Элизабет», канонерские лодки «Лухс», «Ягуар», «Илтис», «Тигер», миноносцы «S-90» и «Таку», – были ничтожными по сравнению с мощью японо-английской армады. И все-таки немцы сумели больно укусить своих противников – при осаде Циндао лихой рейд миноносца «S-90» стал самым ярким эпизодом в ходе боевых действий на море.

«S-90» под командой капитан-лейтенанта Бреннера, старый угольный миноносец с паровой машиной (по случаю войны он, на страх врагам, был произведён в звание эсминца), был единственной боевой единицей «циндаосского флота», способной причинит противнику хоть какой-то ущерб. Сначала планировалось атаковать японские корабли во время обстрела ими берега, но затем германское командование быстро пришло к правильному заключению о безнадежности дневной торпедной атаки одиночным кораблем. И в октябре 1914 года был выработан новый план.

«S-90» выскользнул из гавани в 19.00 17 октября 1914 года. Под покровом темноты он незамеченным миновал первую линию неприятельских дозоров и прошёл между островами Дагундао и Ланьдао. Через четверть часа справа по носу были обнаружены три силуэта судов, шедших встречным курсом. Это были японские эсминцы, но «S-90», следовавший средним ходом, благополучно с ними разминулся, не выдав себя ни буруном, ни искрами из труб.

В 21.50 немецкий эсминец, всё так же не увеличивая скорость, повернул на запад, надеясь наткнуться на какой-нибудь вражеский крупный корабль, а в 23.30 капитан Бруннер лёг на обратный курс, чтобы успеть вернуться в порт до наступления рассвета, если поиск противника окажется безуспешным.

Вскоре после полуночи на расстоянии двадцати кабельтовых с «S-90» был замечен силуэт большого корабля с двумя мачтами и одной трубой – предположительно броненосца береговой обороны, – идущего десятиузловым ходом. Бруннер чуть подвернул, дал полный ход, сблизился с обнаруженной целью и с убойной дистанции в три кабельтова выпусти одну за другой (с десятисекундным интервалом) три торпеды. Залп оказался снайперским – все три торпеды попали в старый японский крейсер «Такатихо», воевавший уже третью войну. Первая торпеда угодила в носовую часть ветерана императорского флота Японии, две другие – в середину его корпуса, и ужасающий взрыв разодрал корабль на куски. Погибло около трёхсот человек, в том числе и командир «Такатихо».

Японцы не заметили атаковавший их германский эсминец (выжившие полагали, что «Такатихо» напоролся на мину), но Бруннер этого не знал и считал, что погоня неизбежна. Поэтому он не стал прорываться обратно в Циндао, а взял курс на юго-запад и в половине третьего ночи разошёлся с японским крейсером, торопившимся на север. Ранним утром 18 октября миноносец выбросился на камни возле мыса Тауэр примерно в 60 милях от Циндао. Бруннер торжественно спустил флаг, миноносец был подорван, а его команда высадилась на берег и бодро двинулась пешим порядком в направлении Нанкина, где и была интернирована китайцами.

Тем временем генерал Камио медленно и методично, избегая ненужных потерь, вёл осаду крепости. Японцы расчищали себе дорогу массированным огнем осадных батарей – за время семидневной бомбардировки, начатой 4 ноября, было выпущено около сорока четырёх тысяч снарядов, в том числе до восьмисот одиннадцатидюймовых. Пользуясь относительной слабостью германской береговой обороны, союзный флот неоднократно обстреливал Циндао с моря, однако результаты этих обстрелов были крайне незначительны – многие снаряды не разрывались, и прямых попаданий почти не было. 6 ноября японцы пробили проходы через ров у центральной группы фортов и приготовились к штурму, но его не последовало – рано утром 7 ноября Мейер-Вальдек отдал приказ о прекращении сопротивления (это стало для японцев полной неожиданностью). А немцы, в отличие от Порт-Артура, еще до капитуляции взорвали все крепостные укрепления и затопили все свои военные корабли и торговые суда.

«Германский Гибралтар Востока» пал. Японский дракон вторично попробовал мясо белого человека и плотоядно облизнулся – пища пришлась ему по вкусу…

* * *

…Командир австрийской подводной лодки «U-27» действовал умело и достиг полной внезапности, атаковав союзный конвой возле Крита. Он подкрался к цели на двести метров и выпустил торпеду, которая попала между рубкой и передней дымовой трубой одного из эсминцев охранения и разворотила ему носовую часть. Большая часть экипажа атакованного корабля в это время находилась в носовых кубриках на обеде, и поэтому потери были огромными – взрыв унёс жизни шестидесяти семи моряков и командира эсминца, хотя сам корабль остался на плаву и даже сумел самостоятельно добраться до Пирея.

На первый взгляд, эта атака, состоявшаяся 11 июня 1917 года, была самой обычной и походила на множество таких же эпизодов жесткой войны на море. Но её своеобразие было в том, что атакован и подорван был японский эсминец «Сакаки», оказавшийся в Средиземном море, за многие тысячи миль от родных берегов.

В годы Первой Мировой войны Япония оказала Великобритании огромную помощь, самым важным эпизодом которой стали действия первой (и последней) Средиземноморской эскадры японского флота. Это соединение, о котором европейские историки долгие годы умалчивали, сражалось рядом с кораблями Антанты в критический период подводной войны – в 1917–1918 годах.

Япония направила свои силы на европейский театр военных действий в начале 1917 года. 11 марта первые японские корабли под командованием адмирала Сато Кодзо покинули Сингапур. Сато повёл на Мальту легкий крейсер «Акаси» и эсминцы «Умэ», «Кусуноки», «Каэдэ», «Кацура», «Касива», «Мацу», «Суги» и «Сакаки», составлявшиели 10-ю и 11-ю флотилии эсминцев. По пути через Индийский океан соединение приняло участие в поиске германских рейдеров и прибыло в Аден 4 апреля. 10 апрели Сато по настоятельной просьбе англичан отконвоировал британский войсковой транспорт «Саксон» – он вышел из Порт-Саида на Мальту в сопровождении двух японских эсминцев. Остальные корабли японской эскадры прибыли на Средиземное море вслед за ними и начали действия против германских и австрийских подводных лодок.

Для Антанты это время было скверным. Потери транспортного тоннажа росли, судов не хватало, и союзники рассматривали идею перенацелить средиземноморские грузопотоки, пустив их вокруг мыса Доброй Надежды. Японским кораблям было поручено сопровождать войсковые транспорты, которые везли подкрепления во Францию для французской армин, обескровленной бесплодными наступлений под Аррасом и в Шампани. Эсминцы «Сакаки» и «Мацу» в мае 1917 года спасали солдат с торпедированного транспорта «Трансильвания». Во время этой катастрофы погибло четыреста человек, но японские, французские и итальянские корабли, несмотря на угрозу новых атак, спасли почти три тысячи солдат. Британское Адмиралтейство высоко оценило умелые действия японских моряков во время спасательных работ, отправив адмиралу Сато благодарственную телеграмму.

В июне 1917 года на смену крейсеру «Акаси» на Мальту в сопровождении четырёх эсминцев прибыл другой ветеран русско-японской войны – броненосный крейсер «Идзумо». Японскими моряками были временно укомплектованы две британские канонерки, названные «Токио» и «Сайкио», и два английских миноносца, получившие названия «Канран» и «Сэндан». Численность японской Средиземноморской эскадры достигла семнадцати боевых единиц.

Количество подкреплялось качеством. Британский адмирал Баллард, командовавший морскими силами на Мальте, писал: «Эсминцы адмирала Сато содержатся в совершенно исправном состоянии и проводят в море столько же времени, сколько и наши корабли. Оно значительно больше, чем у французских и итальянских кораблей любых классов. Более того, японцы совершенно независимы в вопросах командования и снабжения, тогда как французы ничего не станут делать сами, если эту работу можно переложить на других. Эффективность японцев позволяет их кораблям проводить в море больше времени, чем любому другому британскому союзнику, что увеличивает эффект присутствия японских боевых кораблей на Средиземном море».

В апреле-мае 1918 года – в критические месяцы последнего германского наступления на Париж – японские корабли помогли англичанам перебросить через Средиземное море сто тысяч солдат, но гордые бритты об этом быстро забыли. Благодарность и большая политика – вещи малосовместимые…

* * *

С самого начала войны японский флот начал охотиться за германскими рейдерами в Тихом и Индийском океанах. Вице-адмирал Тамин послал линейный крейсер «Конго» к Мидуэю, а броненосный крейсер «Идзумо», получил приказ защищать союзное судоходство у берегов Мексики. 26 августа броненосный крейсер «Ибуки» и легкий крейсер «Тикума» были направлены в Сингапур для усиления флот союзников; крейсер «Тикума» принял участие в поисках крейсера «Эмден» в Бенгальском заливе. Адмирал Мацумура с линкором «Сацума» и крейсерами «Яхаги» и «Хирадо» патрулировал на морских коммуникациях, ведущих в Австралию. Крейсер «Ибуки» прикрывал транспорты с войсками австралийско-новозеландского корпуса, шедшие на Ближний Восток, и японцы же обеспечивали перевозку французских войск из Индокитая. В ноябре 1914 года японский линейный корабль «Хидзен» и броненосные крейсера «Идзумо» и «Асама» прочёсывали побережье Южной Америки в поисках эскадры адмирала Шпее.

Австралия и Новая Зеландия на действия японских кораблей реагировали нервно. То есть против прикрытия японцами войсковых конвоев они ничего не имели, но энергичный захват Японией островов Тихого океана им явно не нравился. Вопрос о переходе к Японии бывших германских владений был с трудом урегулирован только к концу 1914 года, причём на Самоа новозеландские войска высадились под самым носом у японцев (по принципу «Кто первый встал, того и тапки!») и прочно завладели этим стратегически важным островом. Во избежание новых инцидентов англичане согласились на «экваториальную делёжку», оставив Японии северную часть Тихого океана.

В 1915 году японский флот оказал большую помощь в охоте за германским крейсером «Дрезден». Японские корабли, базирующиеся в Сингапуре, патрулировали также в Южно-Китайском морс, море Сулу и у берегов Голландской Ост-Индии.

В феврале 1916 года англичане снова запросил помощи у японцев. После гибели нескольких судов на минах, поставленных германскими вспомогательными крейсерами, требовалось увеличить число кораблей, охотящихся за этими рейдерами. Япония отправила в Сингапур флотилию эсминцев для охраны Малаккского пролива, имевшего огромное стратегическое значение, а для патрулирования в Индийском океане была выделена дивизия крейсеров. В ряде случаев японские корабли выходили к острову Маврикий и к берегам Южной Африки, а наиболее сильные и современные легкие крейсера «Тикума» и «Хирадо» сопровождали войсковые конвои из Австралии и Новой Зеландии.

Не обошлись без японской помощи и американцы. По просьбе англичан американцы перебазировали часть кораблей с Тихого океана в Атлантику, чтобы помочь Ройял Нэйви. Но сделать это можно было только потому, что американцам оказал помощь их новый союзник – Япония, взявший на себя заботу о безопасности мореплавания в Тихом океане. В октябре 1917 года броненосный крейсер «Токива» заменил самый крупный американский корабль, стоявший на Гавайях, – броненосный крейсер «Саратогу». В августе 1918 года крейсер «Асама» сменил «Токиву» и обеспечивал безопасность Гавайских островов вплоть до своего возвращения в Японию в феврале 1919 года. Тем не менее, уже в 1917 году империя Ямато, числившаяся союзником Соединенных Штатов, официально считалась «наиболее вероятным противником».

Многие английские историки сравнивали действия Японии в годы Первой Мировой с поведением шакала, который крадет куски добычи у льва, никак не помогая тому в охоте, хотя на самом деле это было далеко не так. Действия японских кораблей на Средиземном море значительно помогли союзникам в самые мрачные дни 1917 года; столь же важной была роль Японии и за пределами этого театра. Без её помощи Британия в значительной мере потеряла бы контроль над Индийским и Тихим океанами – германцы могли изолировать Австралию и Новую Зеландию и существенно ограничить их участие в войне; в опасном положении оказались бы и другие британские колонии от Адена до Сингапура и от Индии до Гонконга. Но отношение к Японии не изменилось – в 1914 году Великобритания смотрела на неё с подозрением и недоверием, а в 1918 году союзники уже опасались империи Ямато, в то же время откровенно презирая «желтокожих».

Япония вступила в войну отнюдь не из альтруистических побуждений, но Англия, Франция и Россия тоже действовали далеко не бескорыстно – Первая Мировая была дракой хищников, в которой правых практически не было (за исключением разве что Сербии). Территории, которые Япония захватила в Китае и на Тихом океане, вполне сравнимы с новыми территориями, которые захватили Британия, Франция, Италия и прочие участники этого кровавого всемирного шоу. Япония преследовала свои собственные экспансионистские цели, но была союзником Британии – империя Ямато честно выполняла свой союзнический долг, и её приобретения вполне сопоставимы с затраченными усилиями и понесёнными ею потерями.

Япония вступила в войну ради расширения своих владений в Китае и на Тихом океане, а также ради того, чтобы занять место в ряду великих держав. Эти мотивы были не лучше и не хуже, чем у остальных се участников, однако с самого начала войны отношение союзников к империи Ямато было враждебным и не изменилось к концу военных действий, несмотря на японскую помощь Антанте. «Бледнолицым братьям» не нравились жёлтокожие, и они не собирались считать их равными себе. Взаимная неприязнь, подогреваемая расовой нетерпимостью, нарастала…

Глава третья. Сын самурая

За окном шёл дождь, оставляя на оконном стекле мелкие капли, собиравшиеся в текучие змеистые струйки. У окна небольшой комнаты неподвижно стоял молодой человек лет двадцати, – среднего роста смуглый, черноволосый, скуластый, рождённый, судя по его внешности, далеко на востоке, где восходит солнце, – и рассеянно вглядывался в мокрый вечерний сумрак, накрывший дома и улицы старинного европейского города.

Заоконный дождь не был ливнем, грохочущим и торжествующим, – над городом, неспешно разматывающим второе тысячелетие своего бытия, висел drizzle – нечто среднее между дождём и туманом, набрякшим густой небесной влагой. Древний город на реке Кем, помнивший кельтов и легионеров великого Рима, викингов-датчан и рыцарей Вильгельма Завоевателя, привык к такой «типично английской» погоде и не обращал на неё внимания, погружённый в себя, – города, как и люди, тоже умеют думать. А этот город исстари обрёл особую склонность к размышлениям, в течение долгих семи столетий впитывая беспокойные мысли населявших его людей, наделённых пытливым умом. В душной тьме средневековья, озаряемой багровым отсветом пожаров осаждённых городов и костров инквизиции, из земли, густо политой горячей человеческой кровью, пробивались первые всходы истинных знаний о сути и природе вещей – знаний, выдиравших человека из мрака невежества и силой разума возвышавших его над сонмами тварей бессловесных и неразумных. Среди руин античности зажурчали светлые ручейки этих знаний; к ним потянулись страждущие, и одним из первых таких живительных источников стал город на реке Кем.

С самого начала он был упорядоченным по планировке, но любой приезжий легко мог заблудиться в правильном лабиринте узких улиц, среди старинных церквей, равнодушно-опрятных жилых строений и зданий многочисленных колледжей. Взращивая будущее, этот город ревностно соблюдал традиции прошлого, не старея и не молодея, как будто застыв в безвременье настоящего. В сорока пяти милях к югу от него раскинулась столица великой империи, обнявшей весь мир, но городу словно не было дела до этого величия – он жил сам по себе, и свершись даже конец света, это нисколько бы его не обеспокоило. Древний город генерировал знания, и ничто иное его не волновало – в том числе и то, что любые знания можно использовать по-разному.

Город назывался Кембридж.

В нём находился всемирно известный университет, основанный в XIII веке – второй по возрасту среди британских университетов и четвёртый среди университетов планеты.

Юноша у окна хостела был одним из тысяч студентов этого университета. Его звали Тамеичи Миязака.

* * *

Ни раем, ни адом меня уже не смутить,

И в лунном сиянье стою непоклебим –

Ни облаячка на душе

(Уэсуги Кэнсин, XVI век)

Они сидели напротив друг друга на циновках, устилавших пол, в позах, казавшимися крайне неудобными любому европейцу и американцу. За стенами дома под лёгким ветерком, прилетевшим с гор, шелестела листва.

– Я рад, что ты удостоился великой чести, – произнёс капитан второго ранга Миязака. – Мне хотелось, чтобы ты поступил в военно-морское училище в Этадзима и стал офицером Императорского флота, но боги рассудили иначе, и не мне оспаривать их волю. Твой сэнсэй, глубоко проникший в суть вещей и явлений, сказал мне: «Твой сын остротой ума подобен мечу. С таким оружием можно достичь истинной вершины, надо только научиться владеть им по-настоящему». На тебя пал выбор посланцев императора, и я горжусь тобой, сын.

Тамеичи, семнадцатилетний юноша, молча слушал отца. Он ещё не до конца осознал, какая невероятная удача выпала на его долю, и ещё не до конца поверил, что всё это не сон. Учёба за границей – такое счастье улыбается немногим. Белые гайкокудзины со всё большей неохотой принимают на учёбу сыновей Страны Восходящего солнца – они боятся растущей мощи империи Ямато (и правильно делают). Их боязнь отступает только перед блеском золота – обучение в Англии стоит огромных денег, каких нет, и не может быть у простого флотского офицера, пусть даже заслуженного. Но духи синто явили милость – Тамео попал в списки способных молодых людей, отобранных особой комиссией столичных чиновников и учёных (спасибо сэнсею), и прошёл придирчивый экзамен (что было совсем непросто). Это уже позади, а впереди – британский университет, где он, Тамеичи, сможет заточить клинок своего ума до бритвенной остроты. И он это сделает: за учёбу избранных платит император, а истинный самурай не вправе допустить, чтобы божественный Тенно истратил эти деньги впустую – истинный самурай будет возвращать этот долг всю свою жизнь, которая всецело принадлежит микадо и стране Ямато.

– Помни, сын, – продолжал Миязака-старший, – там, за океанами, ты не встретишь друзей. Гайкокудзины ненавидят нас, ненавидят и боятся, хотя мы, дети Ямато, открыли им нашу страну, наши сердца и наши души. Мы для них непонятны – они презирают нас вместо того, чтобы попытаться нас понять и принять как равных. Бритты привыкли считать азиатов людьми второго сорта, созданными только лишь для того, чтобы служить белым господам во славу их величия. Что же касается американцев, то они ещё хуже: если империя англов уже клонится к закату, то янки ещё только поднимаются на вершину власти над миром, сметая по пути всех, кто становится им поперёк дороги.

Капитан второго ранга взял фарфоровую чашечку и глотнул сакэ; при этом похожий на паука звездообразный шрам на его щеке, оставленный при Цусиме осколком русского снаряда, шевельнулся как живой.

– Ты знаешь, что во время Мировой войны я сражался на Средиземном море, где мы топили немецкие подводные лодки. Я был старшим офицером на эсминце «Касива»; и мы честно сражались против Германии в союзе с англами, хотя сегодня мне кажется, что надо было сражаться на другой стороне… Тевтоны – воины, а бритты в значительной мере уже утратили доблесть предков: они превратились в торговцев наподобие янки, которым в этом деле нет равных. Мы бились доблестно, как и подобает самураям; я потерял в той войне двух своих друзей. Один из них погиб на эсминце «Сакаки», потопленном австрийской подводной лодкой, другой, будучи командиром эсминца «Каэдэ», сделал себе харакири после того, как немецкая лодка потопила два транспорта из состава конвоя, который охранял этот эсминец. И англы оценили нашу доблесть – они благодарили нас, но тогда мы ещё не знали, что язык белых гайкокудзинов лжив: он раздвоен, как жало змеи, и слова бриттов скрывают их мысли. Их благодарность ничего не стоит – гайкокудзины обвиняют нас в том, что мы стремимся расширить наши владения, хотя сами они веками делали то же самое, и продолжают это делать. И в прошлом году они запретили нам иметь могучий флот, достойный величия нашей империи…[3] Янки и англы пригрозили нам войной, а у нас пока ещё нет сил, чтобы ответить им достойно.

«Американцы и англичане лишили нас возможности иметь равное оружие, – подумал Тамеичи. – Значит, мы должны создать оружие, которого ещё нет ни у кого: нельзя запретить то, чего не существует. Разум, если его хорошо заточить, станет острее меча».

Капитан Миязака растил из своего сына самурая, растил в духе бусидо[4] – точно так же, как растили его самого. Семья и наставник формировали будущего идеального воина, прививая ему полное безразличие к смерти, страху и боли, сыновнюю почтительность и преданность сюзерену. Семья и учитель-сэнсэй заботились о том, чтобы будущий самурай рос отважным и мужественным, выносливым и терпеливым, и мог пренебречь собственной жизнью ради жизни другого. Тамеичи помнил, как отец посылал его ночью на кладбище, и мальчик шёл туда, превозмогая страх; помнил он и то, как по приказу отца он осматривал ночью голову казнённого преступника – на ощупь голова была отвратительной, но юный самурай коснулся её, чтобы оставить на мёртвой коже знак, доказывающий, что будущий воин побывал на месте казни. Сын самурая выполнял тяжёлую работу, проводил ночи без сна, ходил зимой босиком, возвышая дух через страдания и муки плоти.

Тамеичи Миязака должен был стать одним из многих, но его наставник разглядел в мальчике то, чего не заметил его отец. «Такие люди, как твой сын, – сказал старый сэнсэй, – рождаются раз в тысячелетие. Его ум – это подарок богов, искра, из которой можно раздуть великий костёр, озаряющий весь мир. У императора тысячи мечей, но один твой сын сделает больше, чем миллион мечей, обнажённых во славу Ямато. Верь мне – так оно и будет, если мы не оставим талант твоего сына в небрежении».

– Помни, Тамео, – сказал Миязака-старший, разливая сакэ и в последний раз называя сына детским именем, – ты самурай и сын самурая, помни об этом в далёкой чужой стране.

– Я буду помнить об этом, отец, – ответил Миязака-младший.

* * *

Молодой японец действительно не нашёл друзей в далёкой стране дождей и туманов. Но он не нашёл в Англии и врагов – по крайней мере, врагов явных: никто не выказывал ему свою неприязнь открыто. Преподаватели обращались с ним так же, как и с любым другим студентом, а отчуждение сверстников было ровным и спокойным, и только обострённое воспитанием восприятие позволило Миязаке почуять насторожённость и страх студентов-европейцев, скрытые под маской холодной и ни к чему не обязывающей вежливости. У Тамеичи ни с кем не сложилось даже просто приятельских отношений, да он к этому и не стремился, хотя по мере возможности принимал участие и в спортивных состязаниях, и в диспутах, и даже в шумных студенческих вечеринках, стараясь при этом не выделяться и не подчёркивать свою инаковость и чужеродность – Миязака понимал, что это необходимо для того, что он считал главным: для получения знаний, накопленных расой белых людей (ведь именно за этим он и прибыл в Англию). Он был спокоен, холоден и бесстрастен, и только однажды, на второй год пребывания в Кембридже, ледяная броня молодого самурая дала трещину под натиском могучего древнего чувства – любви, перед которой не могли устоять самые великие воители прошлого.

…Её звали Дженни. Она была студенткой Ньюнхэма, чисто женского кембриджского колледжа, где обучались девушки, причём только они: среди студентов Ньюнхэм Колледжа не было ни одного юноши. Дженни изучала восточную филологию, что и стало причиной её знакомства с Тамеичи – никакой другой причины не было. Поначалу.

Они стали встречаться, сначала изредка, затем всё чаще и чаще, проводя в обществе друг друга всё больше и больше времени. А потом – потом случилось неизбежное: между молодыми людьми возникла дружба, почти незаметно перешедшая в нечто большее. Любовь не считается ни с расовыми теориями, ни с предрассудками, ни с вековыми традициями: она просто приходит, не спрашивая ни у кого дозволения.

Ослепительной красавицей девушка не была, хотя её называли хорошенькой и даже милой. Но для Тамеичи Миязака она, так отличавшаяся (и внешне, и внутренне) от девушек его родины, стала средоточием женской красоты и вечной женской тайны. И когда он сорвал с её губ первый поцелуй, робкий и неумелый, молодому самураю показалось, что за его спиной выросли крылья, готовые нести его и его любовь над миром, наполненным завистью, жадностью и злобой. И любовь сына самурая не осталась безответной – несмотря на всю свою неопытность в подобных делах, он это почувствовал, и это окрылило его ещё больше. Их обоих неудержимо тянуло друг к другу; он – и она – уже строили планы на будущее, окрашенные исключительно в розовые тона, но действительность очень скоро не оставила камня на камне от призрачных воздушных замков, выстроенных влюблёнными.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5