И потом, слово "похищение" как-то уж очень не вязалось с Французовым. Попробуй-ка похить такого… Как раз без похищалки останешься.

Он с трудом дождался обеденного перерыва. На обед Кудинов ездил домой. Телефона в его снятой внаем комнатушке, естественно, не было, но щедрый Кутузов оставил ему сотовый аппарат – специально для того, чтобы держать связь с доктором и в случае чего сообщить самому Кутузову о возникших затруднениях.

– Так чего же ты еще ждешь? – спросил Комбат, стоя посреди замусоренной комнаты, в которой витал стойкий запах выкуренных здесь бесчисленных сигарет. Сигареты курили, сидя за столом в грязных носках, – этот запах в помещении тоже присутствовал. – Какие еще тебе нужны затруднения? Звони!

У него был вид человека, готового создать любые недостающие затруднения, и Павел Кудинов, тяжело вздохнув, взял со стола увесистую трубку и стал неловко, путаясь и начиная сначала, выстукивать указательным пальцем номер Кутузова.

Кутузов, выплеснув на бортик миниатюрное подобие приливной волны, тяжело выбрался из бассейна.

По его большому, уже начинавшему расплываться, распаренному телу сверкающей пленкой стекала вода.

Взяв со стоявшей поодаль скамейки чистую махровую простыню, Кутузов завернулся в нее, как римский трибун, и сунул немного плоскостопые ноги в яркие шлепанцы. Одна из девок сунулась было к нему, но он лишь потрепал ее по небольшой, но хорошо оформленной груди и, шлепнув по скользкому упругому заду, отослал в бассейн, к остальным, которые визжали и бултыхались в воде – на вкус Кутузова, немного слишком старательно. Гладкие загорелые икры, гибкие талии, крепкие бедра, груди на любой вкус и смазливые мордахи давно перестали возбуждать его так, как в былые дни.

Он тогда был моложе и готов делать все сутками: сутками развлекаться в сауне с девками, сутками трахать тех же девок в кабинете, у себя дома или даже на дому у них (для остроты ощущений), сутками работать, сутками бить морды тем, кто работать мешал, сутками молиться на Стручка, который поднял из дерьма, отряхнул и приставил к делу… Потом острота новизны несколько притупилась, Кутузов заскучал было, но тут подвернулся "Хаммер" – абсолютно новый и баснословно дорогой, с фантастическим расходом бензина, но зато мощный, как бульдозер, и быстрый, как пуля, а главное, престижный, как "Роллс-ройс". Это было круто, но теперь эти идиоты – знал ведь, что нельзя доверять козлам машину! – помяли дверцу, а машина, пережившая ремонт, для Кутузова была уже не машиной, а просто средством передвижения, вроде строительной тачки с мотором.

Как бы то ни было, сейчас надо было поработать, и, уж конечно, было ему сейчас не до девок с их истошными взвизгами и сладкими попками, просто в понимании Хряка ходить в сауну без баб было все равно что не ходить вообще. В понимании Хряка степень "крутизны" человека определялась именно количеством визжащих баб, которых он берет с собой, когда ему надо помыться, а поскольку в сауну они ходили обычно вместе, приходилось терпеть. Кутузов ухмыльнулся собственным мыслям. "Ну прямо Иисус Христос, – подумал Кутузов. – Терпит он, надо же…" Терпеть, в конце концов, было не так уж сложно: девки были как на подбор. Их и подбирали очень тщательно…

Стручок на их с Хряком омовения не являлся. Он посещал сауну чинно-благородно, в обществе супруги.

Правда, время от времени к ним присоединялись все те же хряковы бабы, но чем они там занимались, кто был инициатором этих странноватых совместных купаний и кто, так сказать, играл первую скрипку, было неизвестно: девки на эту тему не распространялись, а Кутузов не расспрашивал, потому что, как известно, кто много знает, тот мало живет.

В данный момент странные Стручковы привычки были Кутузову на руку: он собирался обсудить с Хряком кое-какие вопросы, напрямую затрагивавшие интересы Стручка. Говоря конкретно, Стручок в последнее время вообразил себя Наполеоном и Вел себя соответствующим образом. Это не нравилось кое-кому из соседей, и это в конце концов могло не понравиться ментам.

Стручка следовало каким-то образом окоротить, сделав это осторожно и по возможности быстро, пока он не успел завалить к чертовой матери дело, которое когда-то сам же и создал. Иногда у Кутузова мелькала дикая мысль: а не валяет ли Стручок дурака? Может быть, у него давным-давно в кармане билет до Нью-Йорка, а они с Хряком в одно прекрасное утро, проснувшись и посмотрев в окно, увидят небо в крупную клетку? Это тоже следовало обсудить. Вот только обсуждать серьезные вопросы с Хряком… М-да.

Озабоченно шаркая шлепанцами по плиточному полу, Кутузов прошел в комнату отдыха. Здесь, как и в бассейной, стены были отделаны специально привезенным из Крыма известняком, только в бассейной известняк был бледно-розовый, а здесь коричневато-желтый, более теплого оттенка. Хряк сидел за накрытым столом, и, конечно же, на коленях у него, как куры на насесте, примостились бабы. Точнее, это две сидели на коленях, по одной на каждом, а вот на чем сидела третья… Кутузов брезгливо поморщился. В самом деле, не за столом же! То есть, можно, конечно, и за столом, и даже на столе, но после застолья, а не до!

А эта дура и рада – глаза закатила, рот разинула, кряхтит, как доходяга на параше… Увидев Кутузова, она жадно потянулась к нему полуоткрытым ртом, недвусмысленно нацеливаясь пониже пояса, но Кутузов, мгновенно поборов возникшее было искушение, подхватил с блюда виноградину и сунул ее в этот ищущий рот.

Хряка в этом деле только, поддержи – до утра потом не закончишь…

Хряк разочарованно закряхтел и прогнал девок, глядя при этом на Кутузова с легкой укоризной. Подобрав со скамьи упавшую простыню, он завернулся в нее, с недовольным видом закурил и сказал:

– Ну и нахрена ты всю малину изгадил? Подождать не мог, пока кончу? Обижаешь ты меня, Санек, честное слово.

– Ну, брось, – сказал Кутузов, щедрой рукой наполняя рюмки. – Дались тебе эти шмары. Поговорить надо, а ты как маленький.

– Маленький, – проворчал Хряк, протягивая руку и беря рюмку за тонкую ножку. – Маленький, да удаленький! Ну, что там у тебя?

Вместо ответа Кутузов отсалютовал своей рюмкой.

Они выпили, и Кутузов сел, прочно утвердившись за столом. Скамья приятно холодила ягодицы сквозь простыню. Он тоже закурил, бросил в рот виноградину, пожевал, сглотнул и только после этого начал говорить.

– Тебе не кажется, Валера, что мы стали слишком много светиться? Жмурики эти, а теперь еще этот капитан с его бабой… Последнее это дело – заложников держать. Я, когда к даче подъезжаю, весь прямо трясусь – а вдруг там мусора?

– Тоже, удивил, – сказал Хряк, становясь серьезным и передергивая худыми плечами под махровой простыней. – Жмурики, мусора, заложники… Говно это все, вот что. Ты бы с нашим Сеней повозился, как я с ним вожусь. С этим козлом час проведешь, потом месяц интенсивной терапии нужен, а ты говоришь – бабы… Только ими и спасаюсь. Ну скажи, на кой хер он нам сдался, Франкенштейн этот недорезанный? Неужели нормальных быков мало?

– Не скажи, – задумчиво возразил Кутузов, снова кладя в рот виноградину. – Это все-таки шоу-бизнес, а за Сеню платят больше, чем за гориллу в зоопарке.

– Да пошло все на хер! – отмахнулся Хряк с раздражением. Как всегда, когда речь заходила о делах, он не мог говорить ни о чем, кроме Сени: какой Сеня псих, какая он свинья, как он опасен и как он, Хряк, не может его, Сеню, терпеть. В общем и целом все эти разговоры сводились к тому, что Сеню надо шлепнуть из противотанкового ружья и вернуться к прежней системе проведения боев, а победителей, если уж так жалко выпускать из рук бабки, мочить прямо за кулисами все из того же ПТР. Никакими силами нельзя было ему объяснить, что Сеня – это живые деньги и если уж мочить Сеню, у которого в последнее время, откровенно говоря, и вправду окончательно поехала крыша, то не раньше чем будет готов человек на его место. То же, что предлагал Хряк, было прямой дорогой на тот свет: и спортсмены, и публика, среди которой клинических идиотов все-таки не было, и даже менты, среди которых идиотов было хоть пруд пруди, – словом, все быстро связали бы таинственные исчезновения чемпионов с недавними денежными выплатами из кассы "Олимпии".

Хряку все это объясняли тысячу раз, и тысячу раз он соглашался, но потом снова принимался упорно гнуть свое. Иногда Кутузов начинал подозревать, что этот неутомимый кобель подхватил какую-то неизвестную науке форму сифилиса, который разъедает мозги, не трогая тела. Впрочем, если и так, то он заполучил это удовольствие задолго до своего вступления в половую зрелость, каким бы ранним оно, это вступление, ни было. Скорее всего он таким уродился, о чем оставалось только сожалеть.

– Подожди, Валера, – морщась, сказал Кутузов. – Это все так, но не про то базар. Я к тому, что Стручок, по-моему, немного заблудился. Чисто по понятиям, понял? Он кто?

– Козел, – убежденно сказал Хряк, снова наполняя рюмки.

– Это факт, – без улыбки подтвердил Кутузов и зачем-то потрогал повязку на правой глазнице. – Но базар опять не про то. Он нам, братан, деловой партнер, а ведет себя как западло. Унеси, принеси, подай, выбрось, замочи, оживи… Тьфу, блин, крыша едет от этого всего!

– – Работа у нас такая, – пожал узкими татуированными плечами Хряк. Простыня опять сползла, и он поправил ее, натянув на плечи.

– Какая работа? – почти выкрикнул Кутузов, теряя терпение. Он видел, что Хряк его прекрасно понимает, но осторожничает, боясь первым произнести то, что витало в воздухе. Это было вполне естественно – на месте Хряка он вел бы себя так же, – но безумно раздражало. – По-твоему, шестерить на этого козла – наша работа? У него крыша едет, ты разве не видишь?!

– Крыша? – глубокомысленно переспросил Хряк, выплевывая в ладонь виноградные косточки. – Вот падлы, – пожаловался он Кутузову, – я же просил без косточек. Крыша… – повторил он и в задумчивости потеребил кончик короткого, высоко вздернутого носа, из-за которого и получил свою кличку. – Это точно, крыша у него едет. Так что ты предлагаешь, не пойму – в дурку его сдать?

– Хорошо бы, – вздохнул Кутузов. Он выпил рюмку, недовольно сморщился и, поискав глазами по столу, придвинул к себе фужер. – Я не знаю, Валера. Поговорить бы с ним надо. Сядем же все из-за него. Ты видал, как он с ментами разговаривает?

– Правильно разговаривает, – возразил Хряк. – А как с ними еще разговаривать? Деньги берут? Берут.

Вот пусть и отрабатывают.

– Да это все так, – опять поморщился Кутузов, наполняя фужер водкой. – Только надо же хотя бы вид делать, что ли, что ты честный фраер… А вдруг кто-нибудь из них сильно правильным окажется?

– Что ты дергаешься, не пойму, – сказал Хряк, наливая себе и поднимая рюмку. – Давай дернем, чтобы все было путем.

Кутузов поднес к губам фужер, до краев наполненный прозрачной ледяной водкой, и приготовился сделать глубокий выдох, но тут на столе заверещал сотовый телефон.

– Твою мать, – выругался Кутузов и торопливо, в два огромных глотка, вылакал содержимое фужера.

Его перекосило, и так, кривясь и морщась, он взял трубку. – Слушаю, – сказал он перехваченным голосом.

– Саня, ты? – спросил полузнакомый взволнованный голос.

– Нет, это Борис Николаевич, – съязвил Кутузов, и Хряк одобрительно ржанул, как всегда, готовый смеяться с выставленного пальца. – Кто говорит?

– Это Паша, – раздалось в трубке, – Паша Кудинов.

Кутузов сел ровнее. Теперь он вспомнил, кто это.

С Кудиновым они вместе мотали срок. Сидел тот по хулиганке и был типичным "мужиком", до смерти боявшимся зоновских порядков и в особенности того, что его, не ровен час, "опустят". Кутузов никогда не вспомнил бы про этого придурка, если бы не то обстоятельство, что он жил в Приморске и, следовательно, мог пригодиться в этом паршивом деле с Французовым. Кутузов до сих пор считал, что Французова следовало завалить сразу и без разговоров, кляня себя за то, что поддержал идею Стручка насчет участия капитана в состязаниях.

Стручку что, он идею кинул, а крутиться приходится ему. Это дело постоянно приносило все новые хлопоты и неприятности, и то, что до смерти боявшийся его Кудинов отважился позвонить, могло означать только одно: что-то опять пошло наперекосяк и требовало срочного вмешательства.

– Ну, – недовольным голосом спросил он, – что там у тебя? Соскучился?

Хряк снова заржал, и Кутузов раздраженно махнул в его сторону рукой – помолчи.

– Надо встретиться, Саня, – сказал Кудинов. Голос его все сильнее не нравился Кутузову. Похоже, его собеседник капитально струсил и боялся сильнее с каждой минутой.

– Что за пожар? – , спросил он. Шум в голове, начавшийся было после фужера водки, моментально прекратился. При необходимости Кутузов умел концентрироваться, а сейчас, похоже, настал как раз такой момент. Кудинову было явно не до шуток.

– Не по телефону, – сказал он. – Надо посоветоваться. Тут появился один мужик, интересовался.., ну, этим делом.

Кутузов поджался, стиснув зубы, и глазами показал Хряку на фужер – плесни. Хряк, покряхтывая, дотянулся до фужера через стол и наполнил его, расплескав часть водки на скатерть. Кутузов взял фужер и стал отпивать водку маленькими глотками, как остывший чай.

Хряк, глядя на это, передернулся и торопливо хлопнул еще одну рюмку водки.

– Какой мужик? – спросил Кутузов, прихлебывая водку.

– Надо встретиться, – настойчиво повторил Кудинов. – Доктор раскололся.

– ..М-м-мать, – промычал Кутузов, нашаривая на столе сигареты. Его ищущая рука сшибла на пол пустую рюмку, и та разбилась с треском, как елочная игрушка. – Ты понимаешь, что это херово? Это совсем херово. С доктором надо поговорить.

– Ты хочешь, чтобы я…

– Не по телефону! – прикрикнул на Кудинова Кутузов. – А ты как думал, братан? Не дрейфь, это дело простое, зато платят за него хорошо.

– Кто платит? – спросил Кудинов. Этот идиот, похоже, совсем потерял голову от страха.

– Платит тот, кто заказывает музыку, – пояснил Кутузов. – Я, например. И потом, это в твоих же интересах.

– Так ведь он все равно рассказал все, что знает, – сказал Кудинов. – Какая теперь разница?

– Кому рассказал? – спросил Кутузов. – Всем?

– Нет, этому мужику…

– А ты ему много рассказал?

– Кому? – не понял Кудинов.

– Этому мужику.

– Что ты, Саня, как можно! Да он особо и не наезжал.

– Странно как-то это все у тебя получается… – протянул Кутузов, неловко закуривая одной рукой. – Ну ладно, такие дела действительно по телефону не решаются. Только мне к тебе ездить некогда.

– И не надо, – подхватил Кудинов. – Этот козел еще здесь, дружка своего ищет. Я ему сказал, что это он.., ну, в общем, я завтра приеду и все подробно расскажу. Куда мне подойти?

Кутузов объяснил ему, куда подойти, и выключил телефон. Все это было очень плохо, и в особенности ему не понравилось то, как Кудинов с ним разговаривал. Он явно юлил, и Кутузов подозревал, что его подельник рассказал-таки тому человеку, что приходил к нему с расспросами, кое-что о нем. Утешало только то, что этот лох знал не много, а точнее – вообще почти ничего, а тот, кто к нему приходил, похоже, был не из милиции, иначе и этот вечно полупьяный доктор, и сам Кудинов давно сидели бы в каталажке.

"Ничего, – решил Кутузов. – Пока ничего страшного не происходит. Пусть Кудинов уберет доктора, а потом можно будет заняться им самим. Только сначала с его помощью я подстрою ловушку для этого любопытного субчика, который не поленился ехать в Приморск за Французовым. Он явно не торопится обращаться в милицию – видимо, подозревает, что тот сам организовал свое исчезновение. Если так, то хорошо', но убрать его все равно придется, чтобы не путался под ногами со своими расспросами. Завтра я займусь Кудиновым вплотную, и он мне все расскажет: о чем он там говорил с этим самозваным следователем, а о чем не говорил. Завтра." Он залпом допил водку из фужера и подмигнул выжидательно смотревшему на него Хряку.

– Все нормально, – сказал он. – Аида попаримся,