Процесс общего технического прогресса состоит из множества подпроцессов. Начнем с крупнейших, революционных, прорывов, перечисленных в табл. 1–1 (список из 89 примеров)[7].

ТАБЛИЦА 1–1.

Революционные инновации

ПРИМЕЧАНИЯ. Мы отобрали перечисленные изобретения, изучив целый ряд различных списков и баз данных. Основным критерием включения в данную таблицу была актуальность объектов и технологий для широких масс населения; речь шла о предметах, хорошо знакомых большинству людей, а не только ограниченному кругу специалистов. Отдельные критерии исключения рассматриваются в тексте: 1) среди изобретений присутствуют лишь инновации, подпадающие под определение Шумпетера; следовательно, в списке отсутствуют разработки, созданные по заказу военно-промышленного комплекса и им профинансированные; 2) мы не стали включать новые продукты и услуги, разработанные в сфере медицины (лекарства, диагностическое оборудование и т. д.), по той простой причине, что нам сложно было бы отобрать самые важные из сотен и тысяч новаторских препаратов и медицинских инструментов (возможно, на дальнейшей стадии исследования можно включить и такой раздел).

ИСТОЧНИКИ. Для ряда позиций источником послужили работы Черуцци (Ceruzzi, 2000) и Харрисона (Harrison, 2003, 2004). Автор располагает информацией по любому из пунктов таблицы и готов предоставить ее интересующимся.

Раз уж мы пытаемся понять роль социалистических стран в создании революционно новых продуктов, нам придется вернуться во времени к моменту рождения первого социалистического государства, то есть к 1917 году.

С указанного времени было внедрено немало новшеств. Можно спорить, почему именно эти 89 изобретений фигурируют в таблице, можно было добавить еще 20 или 50 не менее важных пунктов. Выбор произволен, однако список демонстрирует, что все перечисленные инновации, в большей или меньшей степени, изменили повседневную жизнь, работу, способы потребления, проведения досуга и отношения между людьми[8]. Революционные изменения коснулись всех сфер человеческого существования. Изменилась обстановка в офисах и на заводах, мы пользуемся новыми видами транспорта, иначе совершаем покупки, поддерживаем порядок в доме, получаем образование, лечим больных, путешествуем, наши дом и работа связаны между собой теперь совсем по-другому – и можно еще долго говорить о том, как инновации перевернули и реорганизовали нашу жизнь. Непрерывный поток инноваций делает современный мир мобильным. Сравнивая современность с предыдущими эпохами, мы считаем наше время более динамичным, благодаря большему количеству изобретений, вызывающих значительно более глубокие изменения.

Из 89 инноваций примерно 25–30 связаны с компьютерами, цифровыми технологиями и обменом информацией. Эта подгруппа привлекает особое внимание общественности и научного мира. Постоянно растет количество работ, посвященных влиянию информации на социум (одно из самых авторитетных исследований в данной области, наверное, принадлежит Мануэлю Кастеллсу (Castells, 1996–1998; см. также: Fuchs, 2008)). Мне же, в рамках данной работы, хотелось пойти не столько вглубь этой интереснейшей темы, сколько проанализировать максимально широкий спектр инноваций.

Примерно 60 изобретений из списка либо вообще не связаны с революцией в информационно-коммуникационной сфере, либо имеют к ней отдаленное отношение. Я целиком и полностью признаю исключительную важность данной области, однако нововведения происходили и будут происходить и в других областях. Появление холодильника или открытие супермаркета могут изменить стиль жизни в нищей албанской деревне или в глухом сибирском поселке, а до пользования компьютером дело может дойти и позже. Мне бы хотелось обсудить некоторые аспекты технического прогресса в целом, ведь технические изменения могут быть как связаны, так и не связаны с информационно-коммуникационной революцией.

Нововведению, инновации предшествует изобретение. Первый шаг делает изобретатель: новая идея может прийти в голову профессиональному научному работнику, университетскому профессору, инженеру компании или изобретателю-любителю. Однако одной только оригинальности и новизны еще не достаточно. Второй шаг – превратить изобретение в инновацию: здесь начинается процесс внедрения, организация производства, распространение нового продукта или формы организации.

Обратим внимание на вторую фазу – практическое осуществление изменения. В табл. 1–1 указаны страны, где базируются компании, внедрившие те или иные нововведения. Во всех случаях это капиталистические страны. Несмотря на то что период, рассмотренный в таблице, включает все время существования социалистической системы, мы не найдем в ней ни одной революционной инновации, которая была бы внедрена в социалистической стране[9].

Революционные инновации – важнейшая, но не единственная составляющая технического прогресса. У первопроходца есть последователи. Возле новаторов с небольшим опозданием появляются различные организации и начинают понемногу совершенствовать изобретения, вносить мелкие качественные изменения (хотя и не такие уж незначительные) и участвовать в процессе распространения. Впервые инновация возникает в какой-то одной стране, но последователи, развивающие ее, появляются и в других странах.

Во многих областях социалистическая система следовала за нововведениями капиталистических стран, и это принимало разнообразные формы. Порой следование сводилось к точному или кустарному копированию оригинала. Раскрыть секрет инновации куда сложнее. Изобретение «заново» какого-нибудь прибора, защищенного патентом или коммерческой тайной, превратилось в целое искусство. Еще один вариант – промышленный шпионаж, кража интеллектуальной собственности[10]. Но, несмотря на разнообразные попытки, социалистическая экономика продолжала вяло тащиться в хвосте экономики капиталистической.

Позволю себе обратить внимание читателя на две детали. Во-первых, в социалистических странах отставание последователей от первопроходцев было значительно заметнее, нежели в странах капитализма (ср., например, данные в табл. 1–2 и 1–3). При рассмотрении более длительных периодов наблюдается рост, а не сокращение периода отставания. Во-вторых, распространение новых продуктов и технологий в капиталистических экономиках происходило гораздо быстрее, чем в социалистических (см., к примеру, табл. 1–4 и рис. 1–1).

Таблицы и график приведены здесь исключительно для иллюстрации. Многочисленные эмпирические данные в литературе по сравнительной экономике подтверждают отставание социалистической системы в следовании за пионерами инноваций[11].

ТАБЛИЦА 1–2.

Отставание во времени от лидеров инноваций: пластики

*В данном случае Советский Союз последовал за страной-новатором быстрее, чем страны с капиталистической экономикой.

ИСТОЧНИК: Amann, Cooper, Davies, 1977.

ТАБЛИЦА 1–3.

Отставание при следовании за лидерами инноваций: станки с ЧПУ

*Как минимум 50 штук в год.

**В скобках – оценочные предположения.

ТАБЛИЦА 1–4.

Внедрение современных технологий: сталелитейная промышленность, непрерывная разливка в отношении к общему объему производства, %

*На 1986 год.

ИСТОЧНИК: Финансы и статистика. 1988.

Таким образом, при капитализме возникали радикальные технические новинки, а технический прогресс шел намного быстрее – неопровержимым доказательством чему служит исторический опыт. И все же мне бы хотелось объяснить причины столь важного системного различия.

Источник: Amann, Cooper, Davies, 1977.

РИСУНОК I– 1.

Внедрение современной технологии: сталелитейная промышленность, кислородно-конвертерный процесс (кислородно-конвертерное производство стали в отношении к общему объему сталелитейного производства, %)

В условиях капитализма особая роль отводится предпринимателю[12]. Я использую данный термин в трактовке Йозефа Шумпетера (Schumpeter, 1980 [1912]), но, помимо терминологии, на мои изыскания наложили отпечаток и теории Шумпетера об экономическом развитии и природе капитализма[13] (см. также работу Баумоля, одно название которой: «Инновационный механизм свободного рынка – анализ чуда капиталистического роста» (Baumol, 2002) – аккумулирует суть моих рассуждений).

Предпринимательство – это некая функция, роль, которую может выполнять личность, сама по себе, или же объединившись с одним или несколькими партнерами, или при поддержке небольшого предприятия. Однако предпринимательскую функцию может выполнить и крупная компания. Важно то, что предприниматель связывает воедино материальные и личные условия, необходимые для внедрения инноваций, иначе говоря, объединяет кадровые и финансовые ресурсы с производственными мощностями: находит место применения и управляет внедрением нововведения. Порой проходит немало времени, прежде чем многообещающее изобретение попадает в руки настоящего предпринимателя (множество примеров подобного «запаздывания» описывает в своей книге Роджерс (Rogers, 1995; см. также: Freeman, 1982)). Нередко изобретение или открытие и предприниматель-новатор так и не находят друг друга. К счастью, чаще бывает наоборот.

Из табл. 1–1 видно, насколько разнообразными могут быть инновации: речь идет не только о новых продуктах или способах производства, но и о новых формах организации. В большинстве случаев шумпетеровский предприниматель руководит процессом внедрения радикальной инновации на первом этапе. При капитализме дальнейшим продвижением и распространением новаторского опыта также занимаются предприниматели.

Цепь событий раскручивается от инициативы. Так, в 1996 году стэнфордский аспирант Ларри Пейдж ищет тему для диссертации; обращает внимание на определенные особенности поиска и отбора информации в сети Интернет; объединяется с другим студентом, Сергеем Брином; вместе они разрабатывают поисковую систему; на сайте Стэнфордского университета эта система получает название google.stanford.net. Герои этой истории одновременно играют две разграниченные роли: оба являются изобретателями и они же – новаторы, те, кто внедряет изобретение. Пропустим все промежуточные стадии и переместимся в наши дни: на данный момент компания Google – одна из крупнейших и богатейших в мире[14]. Сеть компании задействует 450 тысяч серверов по всему миру Не хотелось бы показаться голословным, но влияние корпорации Google можно считать по-настоящему революционным[15]. К истории компании я еще вернусь, чтобы проиллюстрировать основные характеристики инновационного процесса при капитализме.

Далее я суммирую характерные черты капиталистической экономики, которые не только делают возможным инновационный процесс, но и инициируют его, постоянно развивают и двигают вперед.

А. Децентрализованная инициатива. Ларри Пейдж и Сергей Брин не получали указаний сверху решить определенную инновационную задачу. Им не требовалось разрешение на ведение разработок в определенном направлении. Отдельно взятые люди и руководители предприятий малого бизнеса, иначе говоря – единицы, работающие внутри всей системы, сами определяют, что хотят делать.

Б. Огромное вознаграждение. На сегодняшний день Пейдж и Брин – одни из богатейших людей планеты[16]. В задачи данного исследования не входит анализ этической дилеммы распределения доходов. Каким должно быть «пропорциональное» вознаграждение за достижения? Очевидно одно: результатом самых успешных инноваций (не всегда, но с большой долей вероятности) бывает огромное вознаграждение[17]. Распределяется оно неравномерно. На одном конце шкалы распределения – владельцы колоссальных состояний, люди вроде Билла Гейтса или новые поколения старых кланов типа Фордов или Дюпонов. Предприниматель, находящийся на острие технического прогресса, может заполучить гигантскую монополистическую ренту. Быть первым выгодно, ведь первенство позволяет занять позицию монополиста, хотя бы и на время. Огромное материальное вознаграждение, как правило, поднимает престиж личности, приносит славу и репутацию.

В. Конкуренция неразрывно связана с предыдущим пунктом. За рынок, за привлечение покупателей идет жесткая, а зачастую и жестокая борьба. Более успешная и быстрее внедренная инновация не обязательно становится единственным инструментом для победы в этой гонке, однако служит серьезным преимуществом[18].

Г. Масштабные эксперименты. Сотни, тысячи, а то и десятки тысяч предпринимателей хотели найти подходящие инструменты для интернет-поиска. Мало кому удалось совершить прорыв, сравнимый с созданием системы Google. Тем не менее многие сумели реализовать инновации с разной степенью успешности – от значительной до средней и совсем небольшой. Немало было и тех, кто попытался, но потерпел неудачу. Если отвлечься от конкретного примера, никто еще пока не оценил объем попыток внедрения инноваций во всех сферах капиталистической экономики и то, в какой пропорции распределяются успешные и провальные попытки. Опираясь на собственные впечатления, можно лишь интуитивно предположить, что эксперименты подобного рода не поддаются исчислению, и поразительный успех (и по степени влияния, и по объему вознаграждения), достигнутый такими гигантами, как Google, Microsoft, Tetra Pak, Nokia или Nintendo – исключительная редкость. Мотивацией к запуску инноваций для огромного числа способнейших людей служит именно обещание феноменального успеха, пусть и с незначительной долей вероятности; куда больше вероятность достичь меньшего, но вполне ощутимого успеха, поэтому имеет смысл пойти на риск (подробнее о важности экспериментирования см.: Thomke, 2003).

Д. Наличие резервного (свободного) капитала: гибкость финансирования. Создатели Google получили доступ к финансовым ресурсам, которые позволили им вести инновационную деятельность и начать распространять свое нововведение. Коллега по университету и, одновременно, успешный предприниматель Энди Бехтольшайм выписал новаторам чек на $ 100 тысяч из собственного кармана на довольно ранней стадии внедрения.

Инновационное предприятие сравнительно редко реализуется исключительно за счет собственных ресурсов новатора. Такое, конечно, случается, хотя чаще речь идет о привлечении средств извне[19]. Доступ к ресурсам можно получить разными способами: взять кредит в банке, привлечь инвесторов, желающих принять участие в бизнесе. Существуют венчурные фонды, специализирующиеся на проектах с высокой степенью риска и высокой долей прибыли, в случае успеха (Bygrave, Timmons, 1992). В принципе для запуска и реализации инновационного проекта, а также для его быстрого распространения (что требует масштабных экспериментов, часть которых обречена на провал) необходим свободный капитал, ориентированный на непредвиденные расходы.

Не стану утверждать, будто предпринимательство по шумпетеровскому типу – единственный способ сгенерировать инновационный процесс в капиталистической системе. Существует множество альтернативных схем. Остановимся лишь на трех.

1. Во многих случаях важные нововведения возникают по инициативе военных, ими же финансируются и осуществляются. Так, например, в 1960-е годы у Пентагона возникла необходимость в создании абсолютно децентрализованной почтовой службы при условии, что отсутствие центра почтовой системы не приведет к нарушению традиционной (письменной) связи. Военный заказ и щедрое финансирование исследований в этом направлении привели к появлению революционного нововведения – электронной почты – совершенно децентрализованного способа коммуникации, управляемого «невидимой рукой». Хотя на более поздней стадии бесплатная, некоммерческая система электронной почты переплелась с более коммерческой, ориентированной на прибыль деятельностью, электронная почта остается классическим примером не-шумпетеровской инновации.

При социализме, в централизованной, бюрократически управляемой гражданской экономике с конкуренцией было покончено, однако СССР и его союзники вели отчаянную гонку вооружений с Западом, главным образом с США. Конкуренция не на жизнь, а на смерть оказала действенное влияние на инновации и способствовала появлению грандиозных нововведений. В СССР был создан первый космический спутник. Заметное отставание в гражданском секторе компенсировалось главной правительственной целью – не отстать от темпов развития вооруженных сил Запада, а то и перегнать их. Однако когда дело доходило до гражданского использования военных инноваций, вновь давала о себе знать слабость социалистической системы. В США за запуском первых военных спутников последовала их эксплуатация в мирных целях, что привело к быстрому росту качества и эффективности услуг в сфере телекоммуникаций. В странах социалистического блока использовать спутники в гражданской жизни начали с большим опозданием. Этот пример демонстрирует, что в крайне централизованной бюрократической системе направленные усилия могут приводить к поразительным результатам, но они лишены сопутствующего эффекта, характерного для децентрализованного предпринимательского капитализма.

2. Иногда важные исследования, а затем и распространение изобретений инициирует и финансирует гражданский, невоенный государственный сектор, к примеру ведомства, отвечающие за здравоохранение. Разумная государственная политика с ориентацией на конкуренцию может поддерживать адресные инновации в сфере защиты окружающей среды.

3. В ряде случаев запуск и реализация важных инноваций происходят по инициативе специально созданной для этого группы исследователей или неправительственной, некоммерческой организации или ассоциации. Так, к примеру, возникло одно из самых важных, поистине революционных нововведений – всемирная компьютерная сеть Интернет (см. воспоминания пионера этих исследований Тима Бернерса-Ли; Berners-Lee, 1999). Сходным образом, то есть путем создания не-шумпетеровских, некоммерческих гражданских объединений, зародились многие другие важные инновации в сфере компьютеров, информации и коммуникаций (SMS – система передачи коротких сообщений, операционная система Linux).

Говоря о роли процессов, протекающих не по шумпетеровскому сценарию, следует признать: большинство радикальных инноваций осуществляется в рамках схемы Шумпетера. Это особенно справедливо в отношении нововведений в бытовой сфере, ориентированных на рынок потребительских товаров и услуг. Но даже изначально не-шумпетеровские проекты, как правило, влекут за собой попытки извлечь прибыль из их применения, а их распространением занимаются рыночно мыслящие новаторы.

Переходя к социализму, остановимся на этапе, предшествующем инновации, а именно – на самом изобретении. В соцстранах тоже жили творческие умы, работали выдающиеся ученые, инженеры, рационализаторы, которые совершали важные, революционные открытия, применимые и на производстве. Первый пример – советский физик Абрам Иоффе. В истории науки он считается одним из основателей физики полупроводников, играющих сегодня фундаментальную роль в электронной промышленности. Свое открытие Иоффе сделал еще в 1930-е годы, но экономическая среда попросту не предусматривала его промышленного внедрения. Годами позже лидерами по производству полупроводников стали США, Япония, Тайвань и Южная Корея; Советский Союз лишь едва поспевал за не слишком активными последователями[20].

В период с 1971 по 1973 годы польский инженер и ученый Яцек Карпинский разработал первую миниатюрную электронно-вычислительную машину. Карпинского относят к пионерам вычислительной техники. Однако пока ученый жил в Польше, его изобретение не получило массового распространения как инновация. Позднее Карпинский эмигрировал, и в капиталистическом мире изобретенное им устройство, в конкуренции с аналогичными открытиями, получило массовое распространение.

Самый известный венгерский пример – история кубика Рубика. Я внес эту интеллектуальную игрушку в список революционных нововведений и уверен, что сделал это по праву. Математик Эрнё Рубик, увидев, с каким энтузиазмом люди реагируют на его гениальное изобретение, попытался распространить его по всему миру, но достиг лишь относительно скромных результатов. Настоящий большой успех пришел лишь когда по-настоящему деловая известная американская компания по производству игрушек приобрела патент и запустила маркетинговую кампанию «волшебного кубика» в мировом масштабе.

Даже в самой Венгрии мало кто знает, что дискета, или гибкий диск, – простейший портативный носитель информации для персональных компьютеров, которым пользовались миллионы, – изобретение венгерского инженера Марцелла Яноши. В 1974 году изобретатель напрасно предлагал венгерским производителям и экспортерам качественно работающий прототип; руководители социалистической промышленности не увидели, какие коммерческие возможности таит в себе эта разработка, – побоялись начать ее массовое производство и распространить по всему миру и даже не поддержали продление патента. Самому изобретателю заняться маркетингом собственного интеллектуального продукта не разрешили. В итоге японская промышленность «заново изобрела» гибкий диск и там же, в Японии, он был запущен в массовое производство[21].

Перейдем к следующей фазе – инновации. Даже при социализме склонность к предпринимательству у многих людей сохранялась, пусть и в «дремлющем» состоянии. Возможно, отдельные руководители могли реализовать свои таланты, но при условии, что попадали на соответствующие должности благодаря способностям, а не партийным связям. Тем не менее врожденные характеристики системы не оставляли возможностей для развития шумпетеровского предпринимательства[22].

Рассмотрим поочередно условия, проанализированные применительно к капитализму, и сравним с ситуацией в социалистической системе.

А. Централизованные бюрократические команды и распоряжения. План технического развития – один из разделов единого государственного плана. Плановики в «центре» решают, какие ключевые изменения следует внести в состав и качество продукции, а также в технологию ее производства. Затем начинается распределение центрального плана по отраслям, подотраслям, в конечном итоге – по предприятиям. Командно-административный метод в экономике, помимо всего прочего, подразумевает, что предприятия получают подробные указания относительно того, когда следует заменить старую продукцию на новую, когда заменить старые станки и технологии на новые. До окончательного принятия плана руководители предприятий могут вносить свои предложения, тем самым инициируя выпуск новой продукции или применение новой технологии, иными словами, могут поучаствовать в процессе распространения инновации. Однако для внедрения любой значительной инициативы нужно просить разрешение. К примеру, если речь шла о масштабных действиях, начальники «на местах» не могли принимать решений самостоятельно и вынуждены были обращаться за одобрением к вышестоящим чиновникам. Чем масштабней инициатива, тем выше уровень принятия окончательного решения и длительней бюрократический процесс, предшествующий внедрению в производство (подробный теоретический анализ связи между централизацией и инновациями содержится в работе китайских экономистов И. Цяня и Ч.Сюя: Qian and Xu, 1998).

При капитализме все наоборот: если первая компания, куда обращается изобретатель, не захочет заняться внедрением многообещающего устройства или продукта, следующая фирма может и согласиться. Это возможно благодаря децентрализованной частной собственности и рыночным условиям. В централизованной социалистической экономике новаторская идея должна пройти официальный путь, и в случае отрицательного решения апеллировать не к кому

Б. Вознаграждение равно нулю или очень невелико. Если высшие власти признают техническое нововведение, внедренное на предприятии, успешным, то начальник и, возможно, его непосредственные подчиненные получают премию, размер которой в лучшем случае равен заработку за один-два месяца.

В. Отсутствует конкуренция между производителями и продавцами[23]. Концентрация производства очень высока. Многие предприятия обладают монополией или как минимум региональной (географической) монополией на производство целой группы продуктов. Хронический дефицит товаров провоцирует монополистическое поведение даже там, где параллельно работают несколько производителей. Экономика дефицита, одна из самых характерных черт социалистической системы, парализует мощный двигатель обновления – стремление бороться за удовлетворение требований покупателя (Kornai, 1971, 1980, 1993а, главы 11–12). У производителя нет нужды заманивать покупателя и предлагать ему более совершенный и новый товар, ведь потребитель рад, если ему вообще удалось что-то купить в магазине, независимо от качества и обновления товара.

Существуют примеры инновационной деятельности, вызванной хроническим дефицитом, – оригинальные замены для недостающих материалов или запчастей (Laki, 1984, 1985). Увы, эти плоды творческой мысли не получили широкого распространения и не стали коммерчески успешными инновациями в шумпетеровском смысле[24].

Г. Жесткие границы для экспериментирования. Капитализм допускает сотни, тысячи бесплодных или малорезультативных попыток с тем, чтобы один из этих сотен и тысяч опытов оказался удачным и принес грандиозный успех. Плановая социалистическая экономика стремится свести риски к минимуму. Тем самым она исключает внедрение инноваций радикального характера, ведь они всегда означают прыжок в пустоту, и предсказать успех невозможно.

Что касается последователей, одни страны подхватывают идеи быстро, другие – медленно. Социалистические страны принадлежат к той группе, для которой характерен самый медленный темп. Они предпочитают придерживаться старых, знакомых методов и производить привычные товары, ведь новые технологии и новая продукция обладают слишком большим количеством непонятных характеристик, что может усложнить планирование и разработку директив.

Д. Отсутствие свободного капитала и жесткие рамки выделения инвестиций. Централизованное планирование не жалеет ресурсов, предназначенных для накопления капитала. Доля, выделяемая на инвестиции из общего объема продукции, как правило, выше, чем в капиталистических странах. Тем не менее этот невероятный запас расходуется раньше времени и до последней копейки. Еще хуже то, что обычно случается перерасход; иными словами, в совокупности все проектные планы предусматривают расходование большего объема ресурсов, нежели требуется для выполнения этих планов. И речи не может быть о том, чтобы свободный капитал «поджидал», пока не появится кто-нибудь с интересной идеей или инновацией для дальнейшего внедрения. Рынка свободного капитала просто не существует. Вместо этого имеет место неповоротливое и заторможенное бюрократическое регулирование. Невозможно представить, что кто-то выделит капитальные ресурсы на дело, исход которого заранее непредсказуем. Нет такого безумного министра промышленности или директора завода, который бы сказал: «Дайте нам денег на рискованные инвестиции, но предупреждаю: деньги могут пропасть и ничего с этим нововведением не получится»[25].

Здесь имеет смысл еще раз взглянуть на пункты А – Д применительно к описанию механизма инноваций, ведь все это – продукт основных характеристик капиталистической и социалистической систем. Описанные явления – прямое следствие наличия частной собственности и рыночной координации в одной системе и общественной собственности и бюрократической координации – в другой.

Не стану утверждать, будто темпы технического прогресса в стране зависят исключительно от того, какая в ней действует система – капиталистическая или социалистическая. Важную роль играет масса других факторов: уровень развития экономики, уровень образования (включая подготовку научных кадров), уровень и устройство исследовательской и проектно-конструкторской деятельности на производстве, а также ее финансирование, ассигнование средств на науку со стороны военно-промышленного комплекса и т. д. Свою роль, безусловно, играет и удача. Так, например, компания Nokia возникла и достигла невероятного успеха в сфере мобильной телефонии именно в Финляндии, а не в Дании или Норвегии. Немало работ посвящено проблемам распространения инноваций, их лидерам и последователям (см.: Davila, Epstein, Shelton, 2006; Freeman, 1982; Rogers, 1995)[26]. Признавая важность прочих факторов, я продолжаю настаивать на системной обусловленности[27].

Решающий фактор, объясняющий природу инновационного процесса, – влияние системно обусловленных особенностей экономики; их, в свою очередь, определяет политическая структура системы. При этом политическая структура и технический прогресс связаны между собой и напрямую. Остановлюсь на нескольких точках соприкосновения.

Коммунистическая диктатура агрессивно проталкивала инновации в информационно-коммуникационной сфере, если они обеспечивали эффективные технологии в сфере политической пропаганды и, в более общем смысле, распространение официальной идеологии. Ленин одним из первых политических лидеров понял, какую важную роль в пропаганде может сыграть кино. СССР также был среди тех стран, где быстрее всего внедрили телевизионное вещание, ведь на первых порах телевидение было крайне централизованным средством передачи информации, сосредоточенным в одной или нескольких студиях, объектом жесткого партийного контроля. Программы радиостанций также можно было легко контролировать и вести трансляцию через громкоговорители даже в самые удаленные деревни.

Коммунистический режим поддерживал радио и телевидение до тех пор, пока можно было обеспечить жесткий централизованный контроль. К счастью, по мере развития интегральных технологий, абсолютная централизация и цензура стали технически невозможны. Верной социалистического региона. На момент возникновения ГДР располагала отличной научно-исследовательской инфраструктурой и щедро выделяла средства на развитие высшего образования, академические исследования и промышленные разработки. Однако ни одной революционной инновации в стране так и не появилось. Несмотря на наличие первоклассных специалистов, темпы следования за радикальными нововведениями в большинстве секторов экономики были медленнее, чем в западной Германии (Bauer, 1999; Stokes, 2000).

Окончательная сумятица в странах социалистического блока началась тогда, когда множительные аппараты, электронная почта и Интернет стали доступны даже на их территории. Горбачев призвал к «гласности», и через открытые двери компьютерных сетей, по волнам радио и телевидения поток информации хлынул из-за границы, а потом – в еще большем объеме – от пробудившихся граждан в самих странах. Этот поток оказался губительным для старых догм, застывших убеждений, заведомо ложной партийной пропаганды, освободив многие умы (Shane, 1994; Kedzie, 1997а, b; Stolyarov, 2008). Позволю себе вернуться к вопросу об отношениях между политической структурой и техническим прогрессом несколько позже.

Предположим на мгновение, будто мечта Маркса, Ленина и Троцкого воплотилась в реальность и мировая революция победила во всем мире, не оставив и островка капитализма. При таком раскладе у нас никогда не появились бы компьютер и транзисторный радиоприемник, холодильник и супермаркет, Интернет и эскалатор, CD и DVD, цифровая фотография, мобильный телефон и все прочие революционные нововведения. Наша жизнь (по крайней мере, в плане использования различных устройств и оборудования) оставалась бы на уровне стандартов, заимствованных у последних сохранившихся оплотов капитализма.

Здесь мы подходим к фундаментальным вопросам понимания и толкования долгосрочных тенденций развития в человеческой истории. Технологии (инструменты, устройства, оборудование и т. д.), задействованные во всех сферах (не только в производстве товаров, но и в остальных областях личной и общественной деятельности), развиваются в рамках сложного общественного процесса. Этот сложный процесс мы условно называем техническим прогрессом. Скорость и прочие характеристики технического прогресса определяются рядом факторов. В основе данного исследования (и других моих работ) лежит следующая философия: один из мощнейших объяснительных факторов – это система. Существует сильная связь между типом системы (капитализм или социализм) как причиной и скоростью технического прогресса и его остальными характеристиками как следствием.

Я использую понятие «технический прогресс», принятое экономической наукой в целом. Следует помнить, что второе слово – «прогресс» имеет положительный, даже хвалебный оттенок, поскольку отражает субъективное суждение: лучше жить в мире, где есть посудомоечные машины, мобильные телефоны и CD, чем в мире, лишенном этих продуктов. Но лучше ли? Никто, даже самые горячие приверженцы современных технологий, не ограничатся простым ответом «да» без оговорок. С момента овладения огнем и изобретения ножа люди использовали все новые инструменты и технологии как во зло, так и во благо. Факт банальный, но по-прежнему важный: последние достижения технического прогресса, а именно – стремительно развивающиеся технологии в сфере компьютеров, электроники, цифровой техники, информации и коммуникаций могут использоваться уголовниками, преступниками, совершающими преступления на сексуальной почве, террористами и представителями экстремистских политических движений. Эти достижения открывают новые возможности для коварной рекламы, способной вводить людей в заблуждение или попросту им мешать. Замена человеческого труда роботами может привести к «дегуманизации» различных действий и контактов. Бесконечное сидение перед экранами компьютеров или телевизоров может отвлекать детей и взрослых от более ценных занятий и развлечений. Технический прогресс всегда будет использоваться не только для мирной, но и для военной деятельности, причем не только для защиты родины, но и в целях агрессии. Но все же большинство людей (я не исключение) называют направление технических изменений «прогрессом», поскольку выгоды от него перевешивают недостатки или опасности (по результатам опроса, который будет приведен ниже, таково мнение большинства).

Опираясь на субъективную оценку, я расцениваю стимулирующее воздействие капитализма на технический прогресс как одно из величайших достоинств системы, а тормозящее влияние социализма – как один из главных недостатков последнего[28]. Данное наблюдение само по себе может послужить достаточной причиной для радости по поводу краха социалистической системы.

Войдя в мир капитализма, все постсоциалистические страны открыли двери для предпринимательства, радикальных инноваций, быстрого распространения новых продуктов и технологий. Изменение базовых характеристик экономики в этой части мира создало условия для ускорения технического прогресса.

Формулируя вышесказанное, я старался быть осторожным. Склонность к предпринимательству, к инновациям и динамизму – неотъемлемая составляющая капитализма. Но это лишь тенденция, предрасположенность – и не более. Это не физический закон, который обязан выполняться. Ранее, когда речь шла об инновациях при капитализме, подчеркивалось, что наряду с решающим воздействием системно обусловленных факторов свою роль играют и другие значимые обстоятельства. Разнообразие остальных факторов, не связанных с системой, объясняет несовпадение темпов инновационного процесса в разных переходных экономиках. Частное предпринимательство, инновации и динамизм реализуются посредством действий людей в социальной, политической и правовой среде, которая и влияет на то, с какой скоростью и до какой степени внедряется та или иная тенденция. Это зависит от конъюнктуры, делового климата и, в значительной степени, от смелости, энтузиазма и компетентности конкретных людей, могущих стать предпринимателями.

Начнем с нововведений, ориентированных на производство радикально новых продуктов. Первый пример – программное обеспечение Skype, отмеченное в табл. 1–1 среди крупных инноваций. Придумали идею швед Никлас Зеннстрем и датчанин Янус Фриис, однако программное обеспечение было разработано в Эстонии, там же продолжает функционировать группа по развитию. Компания, начавшая распространение изобретения по всему миру, была основана и зарегистрирована в Эстонии. Поэтому согласно критериям, которые мы используем в данном исследовании, инновация считается эстонской. Нововведение оказалось настолько успешным, что американская корпорация eBay купила компанию почти за два миллиарда евро и продолжила процесс внедрения инновации.

Второй, менее эффектный, но заслуживающий внимания пример – история венгерского предприятия в сфере высоких технологий Graphisoft. Новатор-изобретатель Габор Бояр, бывший старший научный сотрудник НИИ, создал программу для трехмерного пространственного дизайна, предназначенную в основном для архитекторов (Bojar, 2007). Не уникальные в своем роде, но элегантные и эффективные решения позволили этому программному обеспечению добиться коммерческого успеха в нескольких странах. Graphisoft вывела продукт на мировой рынок. Компания Бояра – классический пример шумпетеровского предпринимательства. Какая огромная разница между двумя венгерскими историями: изобретатель гибкого диска Яноши не добился успеха в период до 1989 года и прозябает в бедности и безвестности, а создатель Graphisoft Бояр обрел славу, признание и состояние.

Третья история – о восстановлении данных с поврежденных жестких дисков — началась в кадаровской Венгрии, в период половинчатых рыночных реформ. Тогда уже использовались компьютеры, но для венгерских условий они еще были очень дороги. При поломке компьютера самую ценную его часть – жесткий диск – надо было сохранить; при этом имело смысл восстановление жесткого диска и использование его в другом компьютере, собранном из старых запчастей. Два брата, Янош и Шандор Кюрти достигли в этом настоящего мастерства. Тут-то их и посетила творческая идея: использовать те же самые навыки в случае, если данные, хранившиеся на жестком диске, были утеряны. Всем известно, как неприятно терять большую часть информации, хранившуюся в компьютере. Братья Кюрти отшлифовали технику, точнее искусство возвращения с поврежденных дисков данных, считавшихся навсегда утерянными. Когда после 1989 года это крайне специфическое умение превратилось в услугу, пользующуюся спросом на рынке, братья Кюрти основали компанию и обучили еще несколько специалистов. Сейчас у них клиенты по всему миру (Kur-ti and Fabianyi, 2008; Laki, 2009). История братьев – еще один пример успешной инновации по Шумпетеру.

Два из трех примеров связаны с Венгрией, один – с Эстонией. Уверен, что подобные истории характерны и для многих других постсоциалистических стран.

По мере того как в экономике постсоциалистических стран расширялся частный сектор и возникали институты рыночной координации, технический прогресс ускорился во многих смыслах, включая и более быстрое восприятие инноваций из других стран.

В последние десятилетия в странах Запада доступ к телефонной линии считался чем-то само собой разумеющимся. Но для граждан соцстран дело обстояло совершенно иначе – там этой услугой могли пользоваться немногие, только избранные имели доступ к ней, а остальные могли «получить телефон» лишь спустя годы ожидания в очереди. Не хватало линий телефонной связи, поскольку планировщики не считали эту услугу важной и перераспределяли средства по другим секторам. Пока господствовал социализм, казалось, будто изменить соотношение спроса и предложения в сфере телефонии невозможно. Затем произошла смена системы, и ситуация в этом секторе развернулась на 180 градусов.

ТАБЛИЦА 1–5.

Телефонные линии: сравнительные данные (количество линий на 1000 человек)

ИСТОЧНИК: Статистический отдел ООН (United Nations Statistics Division, 2009b).

ТАБЛИЦА 1–6.

Распространение современных коммуникационных технологий в странах ЕС: пятнадцать «старых» членов (EU-15) в сравнении с десятью «новыми» членами – бывшими странами социалистического блока (EU-10)

ПРИМЕЧАНИЕ. Представленные данные являются средним арифметическим для каждой группы. Относительно отсутствия данных в графе «нет данных», см. источник.

ИСТОЧНИК: Всемирный банк (World Bank, 2008).

ТАБЛИЦА 1–7.

Распространение современных коммуникационных технологий в странах ЕС: страны Вишеградской пятерки (V5) в сравнении с тремя странами Южной Европы (S3)

ПРИМЕЧАНИЕ. Представленные данные являются средним арифметическим для каждой группы. V5, Вишеградская пятерка: Республика Чехия, Венгрия, Польша, Словакия, Словения; S3, страны Южной Европы: Греция, Испания и Португалия.

ИСТОЧНИК: Всемирный банк (World Bank, 2008)

В табл. 1–5 видно, как за сравнительно короткий промежуток времени устаревшая кабельная телефонная связь стала доступна всем. Ко всему прочему, на рынке появился новый революционный продукт-мобильный телефон, который завоевал рынок телефонии (см. табл. 1–6,1-7 и I-8)[29]. Распространение этих услуг происходило с невероятной скоростью (Cooper, 2009).

ТАБЛИЦА 1–8.

Распространение современных коммуникационных технологий в России и некоторых других странах

ИСТОЧНИК: Всемирный банк (World Bank, 2008).

После того как пользование телефоном стало неограниченным с точки зрения предложения на сегодняшний день действует только ограничение спроса.

Явные причинно-следственные отношения между капитализмом и щедрым предложением на рынке услуг телефонии проявляются на нескольких уровнях. Переход к либеральной рыночной экономике, основанный на частной собственности, положил конец экономике дефицита. Предложение на рынке телефонии столь велико, потому что местным или иностранным предпринимателям этот бизнес приносит прибыль. Мобильные телефоны легко заменяют кабельные, следовательно, владельцы кабельных сетей не могут оставаться монополистами. Напротив, между теми, кто оказывает услуги телефонной связи, начинается бешеная конкуренция.

Тридцать лет назад в СССР или странах Восточной Европы потенциальный потребитель умолял чиновника о выделении телефонной линии как о великой милости. Сегодня телефонные компании борются за клиента.

Хорошо помню, какой проблемой для меня было отсутствие дома телефона, и потому благодарен постсоциалистическому переходу и капитализму за то, что теперь телефон есть и у меня дома, и у каждого члена семьи в отдельности. Я рад, что благодаря смене систем шансы технического прогресса возросли. Прекрасно понимаю: слово «благодарность» отсутствует в словаре экономики и политологии. И все же хочу употребить именно это слово, ведь оно ясно отражает не только рациональное понимание позитивных причинно-следственных отношений между капитализмом и инновациями в целом и связи между сменой системы и доступом к услугам телефонии в частности, но и те сильные эмоции, которые вызвали во мне изменения, произошедшие после 1989 года. Несмотря на все недостатки и поражения, я искренне праздную годовщину тех событий; и одна из важнейших причин радоваться приходу капитализма в том, что все плоды технического прогресса наконец-то стали доступны и для нас, жителей бывшего соцлагеря.

Таблицы 1–6, 1–7 и 1–8 демонстрируют еще несколько результатов не менее важных диффузных процессов в области технологий, это пользование компьютерами и доступ к сети Интернет. Скорость следования за лидерами в этих сферах выросла на глазах.

Многие предприниматели берут пример с первопроходцев, адаптируют идею к условиям на местах и добиваются серьезных успехов. Один из таких выдающихся шумпетеровских новаторов – китайский бизнесмен Ма Юнь, основатель Alibaba Group. Основной вид деятельности компаний, принадлежащих группе, – мелкооптовая интернет-торговля, поиск партнеров для фирм в основном малого и среднего бизнеса. На сегодняшний день Alibaba Group – крупнейшая компания подобного рода в Китае и одна из крупнейших в мире. Ее создатель и руководитель Ма Юнь начинал карьеру как преподаватель, а стал миллиардером (см. информацию о компании на ее сайте: www.alibaba.com). История Alibaba заслуженно продолжает список уже упомянутых успешных инноваций, возникших в постсоциалистическую эпоху.

В целом зазор между самыми развитыми государствами и постсоциалистическими странами не исчез, но стал уже, чем в эпоху социализма, когда это расстояние имело тенденцию к увеличению с годами[30].

Процесс инноваций и динамика появления и исчезновения компаний на рынке взаимосвязаны. Шумпетер назвал это явление созидательным разрушением, подробно и точно описав обе стороны ускорения технического прогресса, не отделимые друг от друга. Проще всего превозносить удачливых новичков делового мира, особенно если они приходят с успешными инновациями. Однако быстрого движения вперед не бывает без банкротств, неудач, провалов и уходов с рынка и сопутствующих им неприятных последствий – увольнений и безработицы.

Переходным экономикам в этом отношении не повезло: им пришлось пережить две волны больших разрушений. В одной из своих предыдущих работ я назвал первую волну трансформационной рецессией (Kornai, 1993b). Она стала причиной потрясений во всех постсоциалистических странах; массовые уходы компаний с рынка (после десятилетий сверхзанятости и гарантированных рабочих мест) спровоцировали первый шок от массовой безработицы. Вторая волна сегодняшней рецессии еще не завершилась, однако, глядя в ближайшее будущее с некоторой долей оптимизма, можно предположить, что она приведет к меньшему сокращению объемов производства, нежели спад производства в ходе трансформационной рецессии. Последняя была, возможно, одной из глубочайших рецессий в истории экономики, но мир обратил на нее меньше внимания, нежели на сегодняшний кризис, поскольку жертвами этой рецессии стали только мы, жители бывшего коммунистического региона, а остальные страны не разделили с нами этот болезненный опыт.

Трансформационная рецессия далась ценой немалых страданий, но принесла и определенную пользу. Она вынудила предпринимателей быстро адаптироваться к радикальным изменениям в устройстве внутреннего и внешнего рынка, освободила путь для более динамичного развития, ускорения инноваций и повышения производительности. Исчезли устаревшие производственные линии, грязные цеха с поржавевшим оборудованием и магазины с убогим ассортиментом. Вместо них в современных зданиях, оснащенных новейшими технологиями, расположились совершенно новые производственные мощности, открылись новые супермаркеты и торговые центры.

Хорошо структурированные данные позволяют проследить, как шли процессы выхода на рынок и ухода с него в постсоциалистических странах. Бартельсман, Халтивангер и Скарпетта в своей статье (Bartelsman, Haltiwanger, Scarpetta, 2004) предлагают подробный отчет и анализ, основываясь на данных, отражающих процесс созидательного разрушения, для компаний из 24 стран, включая ряд стран с переходной экономикой: Эстонию, Венгрию, Латвию, Румынию и Словению. В качестве иллюстрации приведу лишь одну диаграмму (рис. 1–2), на которой отражены данные по компаниям с минимальным числом сотрудников 20 человек в 1990-е годы.

В первые годы перехода количество компаний, выходящих на рынок, существенно превышало число выходов с рынка, и этот показатель отличался от ситуации в странах с более зрелой рыночной экономикой, где разница между этими двумя потоками намного меньше, а иногда приобретает и отрицательное значение. Многие крупные предприятия (прежде находившиеся в государственной собственности) закрылись, и на рынок вышла масса небольших компаний. Процент смены компаний на рынке (соотношение входов и выходов) в 1990-е годы колебался между 3 и 8 % для большинства промышленных стран, а в некоторых странах с переходной экономикой достигал 10 %.

ПРИМЕЧАНИЕ. Соотношение по входам рассчитано как количество новых компаний, разделенное на общее число всех компаний, которые работали на рынке в отдельно взятом году. Соотношение выходов – количество компаний, вышедших с рынка, разделенное на изначальное количество, то есть число компаний на предшествующий год.

ИСТОЧНИК: Bartelsman, Haltiwanger, Scarpetta, 2004.

РИСУНОК 1–2.

Соотношение выхода компаний на рынок и ухода с него в 1990-е годы

Турбулентность, вызванная быстрой сменой и коротким жизненным циклом новых компаний, вскоре сошла на нет. К концу девяностых данные по количеству компаний приблизились к показателям по другим странам. На рис. 1–3 отражены тенденции к установлению более сбалансированного соотношения между выходами на рынок и уходами с него. Пунктирные линии стремятся к нулевой отметке, то есть взвешенные по числу работников показатели рыночного входа и выхода уравновешивают друг друга.

ПРИМЕЧАНИЕ. Расчеты относятся к деловому сектору в целом. Суммарное значение рассчитано как отношение созданных и закрытых компаний к общему числу компаний на рынке. Показатель изменений – новые компании минус компании, ушедшие с рынка в отношении к общему числу компаний.

ИСТОЧНИК: Bartelsman, Haltiwanger, Scarpetta, 2004.

РИСУНОК 1–3.

Суммарное и чистое соотношение между открытием и закрытием компаний в экономических системах переходного характера

Потребовалось несколько лет, чтобы преодолеть худший период деструктивной стороны шумпетеровского процесса. Экономики постсоциалистических стран начали расти с большей эффективностью, да и структура производства стала куда более современной. Но тут экономику ждало новое потрясение извне – влияние глобальной рецессии. Население Восточной Европы переживает сейчас вторую болезненную рецессию. Нетрудно понять, почему сегодня слово «капитализм» не вызывает у жителей постсоциалистических стран положительной реакции.

Сейчас еще слишком рано задавать вопрос, принесет ли нынешняя рецессия, помимо потрясений и страданий, очистительное воздействие в шумпетеровском смысле. Расчистит ли разрушение путь к созиданию в постсоциалистическом регионе? Для ответа потребуется не менее десяти лет. Отдельное обширное исследование необходимо и для того, чтобы проанализировать влияние описанных выше позитивных процессов на экономическую политику. В рамках данной работы я лишь обозначу возможные стратегии и дилеммы, связанные с выбором того или иного варианта.

1. Принятие базовой шумпетеровской теории созидательного разрушения не означает, будто мы автоматически одобряем все до одного проявления разрушения. Если слепые силы рынка ведут к уходу компании с рынка, некоторые организации (центральные или местные власти, финансовый сектор или другие учреждения) могут взять на себя спасение данной компании. Здесь мы оказываемся в центре огромного количества теоретических и практических проблем, рассматриваемых в литературе в контексте мягких бюджетных ограничений и моральных рисков. К этому вопросу я не раз обращался и в своих работах (Kornai, Maskin, Roland, 2004; Kornai, 2010b). На данном этапе добавлю лишь одно замечание: шумпетеровский инновационный процесс сопровождается явным ускорением роста именно в тех секторах и подсекторах, которые считаются самыми многообещающими и «модными» (вспомним массовый приход на рынок так называемых доткомов и их бурный рост). У этого процесса неизбежно возникают две стороны: для нескольких очень успешных предприятий требуется очень много проектов, и в то же время их запускается слишком много. Но затем происходит естественный отбор, и мы не можем бороться за выживание каждого отдельного вида, обреченного на исчезновение. Те, кто определяет экономическую политику, могут предъявлять серьезные аргументы по спасению каких-либо компаний, ссылаясь, к примеру, на необходимость защиты экономики в целом, от серьезных долгосрочных макроэкономических потрясений, которые могут быть вызваны слишком большим количеством закрывающихся компаний и предприятий. Тем не менее следует тщательно рассматривать имеющиеся контраргументы.

2. Продолжаются споры о причинах современной рецессии. Известный ход мысли отсылает к беспечной политике со стороны финансового сектора в отношении выдачи кредитов и призывает к установлению более строгих, консервативных правил кредитования в будущем. Я не отрицаю подобных рассуждений, но обязан предупредить: инновационный процесс по Шумпетеру требует относительно свободного доступа к капиталам для осуществления рискованных проектов, которые могут потерпеть неудачу, но при удачном раскладе могут привести к фантастическим достижениям в сфере технического прогресса (см. условия Г и Д в обзоре условий, необходимых для обеспечения шумпетеровского инновационного процесса). Общее настроение момента требует осторожности, более продуманного ухода от рисков, нежели до рецессии. Согласен, мы должны стать осторожнее, но было бы роковой ошибкой слепо переходить к крайне консервативным методам. Следует тщательно дифференцировать критерии выдачи кредитов, чтобы оставить возможность для финансирования рискованных, но многообещающих проектов.

3. Мы слышим громкие призывы к регулированию и предостережения против слишком свободных рыночных сил. До определенной степени эти предупреждения обоснованны, но может случиться, что за ними последуют чрезмерное регулирование, возникновение бюрократических препятствий для создания новых предприятий, и это, в свою очередь, может привести к снижению предпринимательского энтузиазма. На бывшем социалистическом пространстве еще остается немало стран, где создатель нового дела по-прежнему вынужден преодолевать целый ряд серьезных препятствий (см. Отчет Всемирного банка: Doing Business, 2009). Разработчики экономической стратегии должны избежать обеих ошибок: не заходить слишком далеко с либерализацией экономики и в то же время не вводить слишком жесткое (и/или неверно ориентированное) регулирование.

4. Общественное мнение недовольно непомерно растущими доходами многих предпринимателей и руководителей компаний. Раздаются призывы принять меры против этого явления на практике. Хотя гнев этот вполне обоснован с точки зрения морали и психологически понятен, требуется одно (непопулярное) замечание. Одно из условий шумпетеровского инновационного процесса (условие Б в нашем обзоре) – перспектива огромного вознаграждения для будущих новаторов. Речь идет не просто о большой, но о гигантской сумме. Только это может заставить авторов будущих инноваций идти на серьезный риск. Не будем забывать, что в данном контексте именоваться «новаторами» могут и должны не только первопроходцы-изобретатели, сумевшие представить революционные изобретения, но и предприниматели, достаточно быстро отследившие новые технологии (дома или за рубежом). Однако трудно представить себе честных и компетентных судей, которые могли бы провести черту между заслуженным и незаслуженным большим вознаграждением. Лично я не готов предложить подходящую процедуру, но хочу лишь обратить внимание на два (взаимно противоречащих) аспекта сверхвысоких доходов в сфере бизнеса.

Немного ранее я обрисовал историческую реальность взаимного влияния грандиозной трансформации (то есть смены систем) и технического прогресса. Допуская наличие ошибок в моем изложении, уверен, что в целом оно вполне соответствует действительности, поскольку я опирался на достаточное количество объективных фактов.

Следует разделять описание исторической реальности и то, как эта реальность отражается в сознании людей. У разных людей процесс рефлексии происходит по-разному. Каждый конкретный человек по-своему видит, понимает и оценивает реальность, описанную в предыдущих разделах, исходя из собственного социального статуса, образования, личной истории и характера.

Первый вопрос, который мы должны рассмотреть, касается оценки технического прогресса. Действительно ли прошлые и будущие изобретения, инновации, новые продукты и технологии воспринимаются как движение вперед, или же люди считают их вредными или опасными? Данный вопрос фигурировал в ряде международных опросов; табл. 9 и 10 позволяют ознакомиться с любопытными результатами. В отношении пользы и вреда от технического прогресса две трети респондентов из Польши и Венгрии считают, что положительный эффект сильнее отрицательного. С этой точки зрения в упомянутых двух постсоциалистических странах идею технического прогресса поддерживает больший процент населения, нежели в Австрии, Финляндии, Италии, Испании и постсоциалистической Чехии. Когда речь заходит о будущем, в поддержку технического развития высказывается еще больший процент респондентов (см. пятый столбец в табл. 1–9 и первый столбец в табл. 1-10).

Второй вопрос связан не с оценкой, а с причинно-следственными связями. Начну с рискованного утверждения. Большинство жителей в странах бывшего социалистического лагеря не понимают фундаментальных причинно-следственных отношений между капитализмом и техническим прогрессом. Несмотря на то что нововведения последних 50-100 лет – революционные изменения в сфере информационных и коммуникационных технологий, бесповоротно изменившие жизнь каждого человека в отдельности, и люди в большинстве своем наслаждаются преимуществами быстрых технологических перемен, мало кто относит эти перемены на счет капитализма[31]. Напротив, значительная часть людей настроена против капитализма с умеренной, а то и с изрядной долей агрессии, и при этом продолжает пользоваться мобильными телефонами, Интернетом, штрихкодами в супермаркетах, пластмассами и синтетическими волокнами, современными бытовыми приборами, копировальными аппаратами и т. д., не признавая, что все эти предметы и технологии – продукт деятельности ненавистной капиталистической системы.

Утверждение мое – лишь предположение, гипотеза. К сожалению, я не могу привести результатов ни одного опроса общественного мнения или ценностного опроса, который поддерживал, уточнял или опровергал бы мои догадки. С помощью моего ассистента Даниэля Роны мы попытались тщательно изучить самые известные международные опросы[32]. Выяснилось, что при наличии сотен более или менее связанных с нашей темой вопросов никто ни разу не спросил респондентов: «Что вы думаете о и как оцениваете взаимодействие системы в целом (капитализма, социализма, перехода от социализма к капитализму) и технического прогресса?»

ТАБЛИЦА 1–9.

Оценка технического прогресса

ПРИМЕЧАНИЕ. Участникам задавали вопрос: «Согласны ли вы со следующими утверждениями?» В таблице отражен процент положительных ответов в процентах к числу всех респондентов.

ИСТОЧНИК: Eurobarometer, 2005.

До тех пор пока мы не получим убедительных данных, позволяющих понять, что происходит в людских умах в связи с данной проблемой, я буду придерживаться своей гипотезы. Если будущие опросы опровергнут мои предположения, я, естественно, готов пересмотреть их или отказаться от них.

ТАБЛИЦА I—10.

Ожидания, связанные с новыми технологиями, %

ПРИМЕЧАНИЕ. Респонденты отвечали на вопрос: «Как вам кажется, влияние перечисленных технологий будет положительным, отрицательным или нейтральным?» В таблице отражен процент только положительных ответов.

ИСТОЧНИК: Eurobarometer, 2005.

Но отсутствие подобных исследований странным образом, опосредованно подкрепляет мои догадки. Если профессиональные социологи абсолютно игнорируют данный круг вопросов, изучая изменения в обществе и взгляды людей в контексте этих изменений, чего же мы можем ожидать от обычных граждан? Подобная ситуация – однозначное доказательство интеллектуального равнодушия к попытке разобраться в связях между политической и экономической сферами и ускорением технического прогресса.

Процессы в обществе в совокупности формируют общественное мнение. В этом участвуют все: родители, воспитатели в детском саду, учителя в начальной школе, соседи дома и коллеги на работе. Поделюсь своими соображениями насчет профессиональных групп, которые несут особую ответственность за формирование общественного мнения.

Чему мы учим студентов? Большинство представителей нашей профессии признают увлекательное и важное новое течение в теории роста, инспирированное в значительной степени идеями Шумпетера (Grossman, Help-man, 1991; Aghion, Howitt, 1998). Как правило, признание сводится к вежливой сноске, без попытки глубже понять доминирующую тенденцию современной экономической мысли. Объясняя достоинства капитализма, выдающиеся экономисты (Baumol, Litan, Schramm, 2007; Phelps, 2008) придают большое значение предпринимательству. Представители австрийской школы (см., к примеру: Kirzner, 1985) никогда не упускают шанс обратить внимание на инновационную природу спонтанных рыночных сил. Экономисты, специализирующиеся на изучении социалистических и постсоциалистических экономических систем, указывают на тесную причинно-следственную связь между особыми свойствами системы и характеристиками технического развития (отличный пример: Balcerowicz, 1995). Вопреки всему эти ценные идеи не находят должного отражения в учебных материалах курсов по микроэкономике и не становятся органической частью мировоззрения для молодых экономистов.

Существует простой, но убедительный тест: проверим самые авторитетные вводные учебники. Возьмем, к примеру, учебник Грегори Мэнкью (Mankiw, 2001) – одно из самых популярных пособий в США, переведенное на многие языки мира. В Венгрии его также используют в качестве учебника. Это настоящий шедевр дидактики, где все изложено понятно; основные темы интересно проиллюстрированы. И при этом – ни одного слова о шумпетеровском инновационном процессе! В именном указателе – несколько десятков авторов, но Шумпетера там тоже нет. Факторам роста производительности и ускорению технического прогресса посвящено лишь несколько сухих абзацев, что отнюдь не компенсирует отсутствие яркого описания инновационного процесса и основательного объяснения динамики развития капитализма[33].

Добавлю еще несколько оговорок. Уверен, существуют и приятные исключения. Выше я перечислил имена замечательных экономистов, которые прекрасно осведомлены о роли частного предпринимательства и шумпетеровском подходе. Когда эти ученые (и многие другие специалисты, разделяющие аналогичные взгляды на капиталистическую экономику) преподают микроэкономику, они явно не оставляют без внимания объяснение инновационных процессов и роль капиталистической системы в возникновении революционных инноваций.

Набор из двенадцати учебников, конечно, не является репрезентативным. Анализ достаточного для полноценных выводов количества пособий выходит за рамки данного исследования. Но до тех пор пока не увижу убедительных контрдоводов, продолжаю придерживаться гипотезы, согласно которой большая (возможно, доминирующая) часть высшего экономического образования недостаточно полно представляет студентам эту важнейшую системную характеристику капитализма.

Так называемую мейнстримную экономику часто обвиняют в том, что она рекламирует приятные стороны капитализма. Если это действительно так, то она плохо справляется со своей задачей в деле обучения студентов, ведь одно из самых важных достоинств системы – склонность к неудержимым инновациям – не удостаивается даже упоминания.

Главным показателем при разговоре об измерении роста все считают ВВП. Замечательно, что экономистам и специалистам в области статистики удалось вывести рабочее определение и универсальную методологию измерения ВВП, принятые во всем мире. Однако это важное достижение порождает определенную небрежность, когда дело доходит до оценки успехов и неудач в процессе развития. Слишком большая доля внимания сосредоточена на показателях роста ВВП. Иногда рассматриваются и некоторые другие показатели: инфляция, бюджетные расходы, текущий баланс, индикаторы неравенства. При этом не существует показателей для измерения успехов и провалов в сфере технического прогресса (в том смысле, как мы рассматриваем это явление в данной работе) или для оценки ускорения либо замедления прогресса, которые были бы приняты в широких кругах и регулярно отслеживались. Постсоциалистические государства Центральной и Восточной Европы достигли уровня ВВП, равного уровню до 1990 года, примерно в 1994–2000 годах, страны – правопреемницы СССР добрались до него еще позже, а некоторые – до сих пор находятся на подступах. Это так, но для большей части населения жизнь тем временем совершенно изменилась. В рамках данного исследования я не упомянул, как эти изменения сказались на политических режимах, распределении собственности и социальной мобильности, зато подчеркнул, к каким важным переменам в жизни людей привело ускоренное внедрение в жизнь новых продуктов и технологий, созданных в процессе инноваций. Мы жалуемся на серьезные проблемы, объяснимые по-прежнему низким уровнем ВВП, но значительная часть населения уже связана с остальным обществом посредством телефона и Интернета, куда большее число людей владеет автомобилями, пользуется современной бытовой техникой и такими новыми продуктами, которые прежде были доступны лишь жителям Запада. Следует разработать соответствующие индикаторы и методы измерения, чтобы получить более точные представления о влиянии технического прогресса на повседневную жизнь.

Экономисты и те, кто занимается экономической статистикой, хорошо знают о необходимости дополнить ВВП другими показателями, способными отразить и другие аспекты благосостояния и развития. Возникают новые важные инициативы по совершенствованию измерения роста, они дополняют данные по валовому объему продукции различными показателями в области здравоохранения, образования, распределения доходов и т. д.[34]. Меня беспокоит, что аспект, на важность которого я пытаюсь указать в своей работе, а именно – влияние технического прогресса на образ жизни, вновь может остаться за пределами реформ в области статистики и ему не будет уделено должного внимания.

Все, сказанное выше в связи с экономической политикой, очевидно можно отнести и к политике как таковой. Однако я бы хотел сейчас остановиться на другой стороне политической деятельности. Политические лидеры, помимо всего прочего, выступают как просветители своего народа, их слова служат ориентиром для граждан.

Вместе с Тибором Месманном и благодаря помощи коллег, живущих за пределами Венгрии, мы ознакомились с текстами публичных речей глав следующих государств: Болгарии, Хорватии, Чехии, Венгрии, Польши, Сербии, Словакии и Словении. Для каждой страны мы отбирали выступления или письменные заявления, составленные от имени главы государства или премьер-министра и лидера (лидеров) самых влиятельных оппозиционных партий. Мы старались отбирать тексты, в которых содержались бы общие обзоры успехов и неудач эти стран (по образцу докладов о положении дел в стране, которые президент США представляет конгрессу). Как правило, такие речи зачитываются по случаю национальных праздников или иных важных событий. Большинство проанализированных текстов были обнародованы в течение первых восьми месяцев 2009 года. В отдельных случаях нам удалось отыскать речи с празднований двадцатилетия событий 1989 года с общей оценкой постсоциалистического перехода[35]. Резюмировать полученные результаты оказалось несложно. Ни в одном из 53 выступлений и политических заявлений авторы не указывали на причинно-следственную связь между капитализмом и научно-техническим прогрессом и не говорили о том, какое влияние оказывает этот прогресс на жизнь людей. Никто не сослался на это положительное свойство капитализма, чтобы убедить народ в том, что переход от социализма к капитализму приближает их к миру инноваций, модернизации и динамизма.

Отдельные политические лидеры упомянули таки о техническом прогрессе. Большинство положительно отзывалось о капиталистической системе, однако и в этих речах мы не обнаружили убедительной аргументации по заявленной теме. Выборки из 53 выступлений достаточно, чтобы заявить: полученный результат огорчил и разочаровал нас. Ведь мы обратились к высказываниям представителей политической элиты, восточноевропейского истеблишмента, а не к выступлениям радикальных противников капитализма, выразителям крайне левых или крайне правых идей. Лидеры, о которых шла речь, либо являются членами правительства, либо состоят в оппозиции, но явно сочувствуют идеям капитализма – и при всем этом упускают ценнейший довод в пользу капиталистической системы.

Следует добавить, что мало кто из этих политиков готов отстаивать капиталистические принципы. Стало привычным (среди представителей как левых, так и правых партий) подчеркивать темные стороны системы и выступать против нее.

Безусловно, стоило бы проанализировать еще больше политический речей и письменных заявлений. Я с радостью приму любые сведения в качестве контраргументов; например, такие тексты, где бы политики подчеркивали роль капитализма в стимулировании инноваций и указывали на ускорение технического прогресса как на одно из достижений переходного периода. Но до тех пор пока меня не опровергли, я продолжаю придерживаться прежнего утверждения: все политики, независимо от того, какое место они занимают в политической иерархии, несут серьезную ответственность за нежелание объяснять причинно-следственную цепочку: капитализм -> инновации -> изменение образа жизни. Понимание этой жизненно важной связи могло бы стать действенным противоядием в борьбе с антикапиталистическими умонастроениями – и наши политические лидеры не готовы снабдить нас этим противоядием.

Пренебрежение доводами, конечно, не такой уж великий грех. Куда больше меня возмущает популистская ан-тикапиталистическая риторика; при этом сами демагоги со спокойной душой пользуются изобретениями и инновациями, внедренными при капитализме. Отвратительно наблюдать, как политические активисты собирают людей на масштабные акции с антикапиталистическим уклоном, задействуя для этого компьютеры, мобильные телефоны, каналы связи, обеспечиваемые спутниками и оптоволоконным кабелем. Это происходит в постсоциалистическом регионе: политические деятели, отрицающие сам факт смены систем, выкладывают свои популистские, антикапиталистические лозунги в интернет-блогах, произносят пламенные речи на мобильные устройства и общаются между собой по мобильным телефонам, без зазрения совести пользуясь техническими достижениями ненавистного капитализма.

Нам практически ничего не известно о том, как люди понимают и оценивают причинно-следственную цепочку: капитализм -> инновации -> изменение образа жизни. Мы можем составить некоторое представление о действии этой связи в обратном направлении, то есть о том, каким образом технический прогресс (точнее, прогресс в секторе информационно-коммуникационных технологий) влияет на политические взгляды жителей постсоциалистического пространства. В табл. 1-11 представлены обобщенные результаты опросов респондентов из стран Центральной и Восточной Европы на предмет отношения к демократии, капитализму и прежней социалистической системе. Участники опроса разделены на две группы: интернет-пользователи и те, кто Интернетом не пользуется. Разброс ответов впечатляет[36]. Люди, связанные с миром современных информационных технологий, с большей симпатией отзываются о демократии и капитализме и критически относятся к прежнему режиму, и это вселяет надежду. Пользователи сети меньше подвержены ностальгии по старым социалистическим порядкам – на фоне общего усиления подобных настроений, особенно с наступлением последнего экономического кризиса.

Приведенные эмпирические данные совершенно согласуются с результатами, полученными в ходе исследований взаимосвязанности (interconnectivity). Смысл этого термина интуитивно понятен: люди связаны друг с другом посредством различных технических инструментов и процессов. Особенно важную роль с этой точки зрения играет электронная почта. Чем больше людей могут посылать электронные письма другим людям, тем плотнее сеть связей. Данное явление однозначно поддается наблюдениям и измерениям.

Здесь я опираюсь на увлекательное исследование Кристофера Кедзи (Kedzie, 1997а), где автор измеряет «взаимосвязанность» при помощи метрического аппарата. Не будучи экспертом в данной области, я не могу оценить, является ли метрическая мера, использованная Кедзи оптимальной для этих целей. Принимая его выбор с оговорками, считаю достойными упоминания главные выводы исследования. Кедзи проанализировал корреляцию между «демократией» и «взаимосвязанностью». Выяснилось, что данная корреляция составляет 0,73, что выше корреляции между демократией и ВВП на душу населения (0,57). Более свежая работа по аналогичной теме (Frisch, 2003) поддерживает выводы Кедзи. Надеюсь, работы в этом многообещающем направлении будут продолжены.

ТАБЛИЦА I– 11

ПРИМЕЧАНИЕ. Респонденты отвечали на вопросы: ^а «Насколько вы удовлетворены тем, как работает демократия}» Ответы давались по шкале в 4 балла: 1 = полностью удовлетворен (а); 2 = удовлетворен (а) до некоторой степени; 3 = не очень удовлетворен (а); 4 = совершенно не удовлетворен(а). ^ь «Насколько вас устраивает капиталистическая система}» Ответы давались по шкале в 21 балл: от -10 = совершенно не устраивает; 2 = нейтральное отношение; +10 = полностью устраивает. ^с «Насколько вас устраивает социалистическая система?» Ответы давались по шкале в 21 балл: от -10 = совершенно не устраивает; 2 = нейтральное отношение; +10 = полностью устраивает. В таблице отражено среднее арифметическое (невзвешенное).

* У меня есть сомнения относительно данных по интернет-пользователям в Венгрии. По сравнению с остальными статистическими данными, они кажутся слишком низкими. —Я. К.

ИСТОЧНИК: Rose, 2004.

Позволю себе вернуться к собственному замечанию относительно роли современных информационно-коммуникационных технологий в разрушении монолита, которым казалась нам власть коммунистической партии и официальной марксистско-ленинской идеологии. Я рассматривал события, которые произошли двадцать лет назад в Советском Союзе и социалистических странах Центральной и Восточной Европы. Однако проблема отнюдь не утеряла своей актуальности. Есть две маленькие страны – Куба и Северная Корея, где мало что изменилось в экономике, а власть по-прежнему находится в железных руках коммунистических диктаторов. Помимо этого, есть две большие страны, где были проведены серьезные реформы и экономике было позволено сдвинуться в сторону капитализма – притом, что политическая структура практически не изменилась, сохранив диктатуру одной партии. Как повлияют на эти страны современные информационные технологии? Китай и Вьетнам активно пользуются всеми революционными достижениями в области науки и техники и в то же время страшатся последствий. Руководство этих стран пытается решить две взаимоисключающие задачи: извлечь максимальную пользу из технического прогресса и максимально защитить свою монополию на власть, что в результате ведет к колебаниям, движению вперед-назад, раздвоению.

Еще одна проблема, требующая анализа, – перспективы: как будут соотноситься в будущем взрывы инноваций и уровень жизни? Когда я пребываю в пессимистическом настроении, перед глазами разыгрываются мрачные сценарии. Даже не обладая особым даром прорицания, легко предвидеть, каким образом технические достижения могут быть обращены во зло. Я прочел немало отчетов о попытках китайского правительства применить политическую цензуру в Интернете, блокировать трансляцию отдельных телеканалов или закрыть откровенно критические блоги[37]. Учитывая тот факт, что все большая часть компьютеров, которыми пользуются в Китае, там же и производится, не так уж сложно встроить в операционную систему программное обеспечение с цензурными функциями, а управлять такими системами можно будет централизованно. К сожалению, крупные западные корпорации готовы сотрудничать с властями в их стремлении ввести политическую цензуру, боясь упустить гигантский китайский рынок.

Шестьдесят лет назад, когда Оруэлл писал роман «1984» (Orwell, 1989), Большой Брат еще не располагал оборудованием, которое придумал автор романа. Сегодня не возникло бы никаких технических препятствий при установке камер и прослушивающих устройств в каждой квартире и каждом офисе. Представим себе будущего Сталина с новейшими гаджетами, приборами наблюдения и средствами телекоммуникации, разработанными для тотальной слежки за гражданами!

В те дни, когда я настроен более оптимистично, кошмары будущего оставляют меня и я начинаю надеяться, что современные технологии снова и снова будут вести к децентрализации – какие бы усилия не прилагали диктаторские режимы для поддержания или усиления централизации. Если они изобретут новый способ блокировать информацию, найдутся сотни и тысячи скорых на выдумку компьютерных пользователей, способных преодолеть блокады и барьеры[38].

Если войти в Википедию в раздел Shortage Economy[40] (2010), то в самом начале можно увидеть фотографию: Польша, 1980-е годы, покупатели стоят в очереди перед продовольственным магазином[41] – все полки абсолютно пустые. Сегодняшний посетитель польского гастронома увидит полки, ломящиеся от разнообразных и ярких упаковок – товаров домашнего и иностранного производства.

В 1999 году мне довелось побывать в Китае по случаю второго издания китайского перевода моей книги «Дефицит» (А hiany, 1980; на английском и китайском книга вышла под названием «Экономика дефицита»). Сопровождающие-редакторы и студенты, хорошо знакомые с моей работой, водили меня по универсамам и продовольственным рынкам. Один из коллег сказал: «Пора писать новую книгу: на смену экономике дефицита пришла экономика избытка».

На книгу меня не хватит, но попытаюсь обрисовать ряд основных положений экономики избытка в рамках экономической науки. Ключевую мысль исследования можно сформулировать следующим образом: характерная особенность социалистической системы – экономика дефицита, для капиталистической системы характерна экономика избытка[42].

По Шумпетеру, исследование начинается с «доаналитического когнитивного акта» – он поставляет «сырье» для аналитики. Шумпетер называет это «видением, предвосхищением» (vision). Под его влиянием вещи видятся в новом свете (Schumpeter, 1954). Я убежден, что чувство, с которым экономист социалистической экономики дефицита взирает на изобильное предложение капиталистического рынка, содержит в себе это доаналитическое видение. Такое впечатление представляется мне важным. Именно сравнивая капитализм с другой системой, в определенном смысле противоположной ему, я могу увидеть в нем то, что живущие в условиях капитализма коллеги не замечают, будучи не в состоянии вырваться за пределы привычного мировоззрения.

Когда я обсуждаю эту тему с представителями мейнстримиой экономики, они, как правило, соглашаются лишь наполовину Их легко убедить в том, что социалистическая система есть экономика дефицита. Но почему нужно называть капиталистическую систему экономикой избытка? Действительно, магазины и склады предприятий предлагают обширный ассортимент, на производстве присутствует резерв мощности, но всего ровно столько, сколько нужно. Производитель производит определенный объем продукции, продавец держит определенный запас товара, потому что именно столько нужно для поддержания рыночного равновесия. Социалистическая экономика, в отличие от капиталистической, не находится в состоянии равновесия. Случаются, конечно, флуктуации (сейчас как раз отклонение довольно велико), однако долгосрочная тенденция состоит в стремлении к равновесию.

Значит ли это, что мы спорим лишь о названии? То, что привычно называют рыночным равновесием, я обозначил как экономику избытка – и в чем тогда разница? Если бы дело обстояло настолько просто, здесь можно было бы поставить точку – какой смысл долго спорить о названиях?

Хотя мной и моими коллегами наблюдаются одни и те же явления, мы считываем их по-разному из-за разницы восприятия. Я по сути иначе оцениваю аналогичные факты (резервы мощности, готовые к резкому скачку, заполненные склады, рабочую силу в поисках занятости). Каждый отдельно взятый производитель или продавец исходя из своих интересов точно знает, какой объем запасов или резервных мощностей ему нужен в данный момент. Но в совокупности всех предназначенных для продажи товаров и резервных мощностей больше (и значительно больше!), чем могут приобрести все покупатели, вместе взятые. Макроэкономист может заключить: занятость соответствует естественной норме. Но при этом масса людей ощущает, что их изгнали из рядов занятых, и будь они тоже вовлечены в работу, производительность общества выросла бы.

Если я прав и капиталистическая система действительно является экономикой избытка, это влечет за собой серьезные последствия, оказывая влияние на поведение участников системы. Проясняются многие черты капитализма. В этом смысле наш анализ может содействовать более полному позитивному пониманию капитализма[43].