© Ю. А. Запевалов, 2012

© ООО «Написано пером», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Почти два месяца катался я по Уральским золотым приискам и рудникам в поисках своего героя. Мне поручила редакция написать очерк о золотодобытчиках. Сам я уроженец Миасса, еще недавно одного из основных Российских центров золотодобычи. «Миасский треугольник» и сегодня самый крупный из найденных в России золотых самородков. В редакции так и сказали – ты потомок старателей, тебе и «лоток» в руки. Я взялся за Миасских «золотарей» – старателей и государственных работников. Одни добывали, как я тогда считал, для себя, другие работали на государство, одни жили с того, что «подфартит», другие имели постоянную и гарантированную зарплату.

То, что я увидел на приисках, меня повергло в журналистский «шок». Полный упадок золотодобычи, неряшество, нераспорядительность, безразличие, полная незаинтересованность в результатах своей работы.

Начало девяностых. Шли первые годы новых «демократических» преобразований. Страна распродавалась по частным компаниям, золото скупалось не граммами – месторождениями.

Мне стало все это неинтересно, я не собирался разбираться в причинах упадка золотодобычи, не моя это тема, хотя, конечно, интересно было узнать, как это можно за два неполных года «нового хозяйствования» развалить одну из богатейших и доходнейших отраслей, умудриться за столь короткий срок прибыли превратить в убытки.

– Слушай, – спросил я у одного из «увядающих» начальников, – неужели ни на одном советско-российском предприятии золотодобычи нет ни одного человека, о ком можно было бы написать, ну пусть не книгу, но хотя бы приличный очерк?

– Поезжай в Свердловск, в «Уралзолото». Не знаю, живет ли оно еще. Но если и не живет, то, по крайней мере, кто-то из золотарей им завладел и управляет, или командует, или просто дурака валяет в этом безвластии, пережидая «смутное» время. Или ищет настоящего хозяина, который сумел бы навести элементарный порядок. Это же золото! – все равно спохватятся, никуда им, ни новым, ни старым, и русским, и нерусским – никуда им без нас, без золота, не деться. Вот и мы выжидаем. Ты нас не осуждай, не думай о нас как о «дебилах». Мы ведь «намыли» для родной державы не десятки, сотни тонн этого золота. Но писать тебе о нас сегодня – тебе же дороже будет, никто сейчас не раскроется, не распахнется. Ты поезжай, там, у свердловчан, колоритнейшие есть фигуры, то, что тебе как раз и надо, то, чего ты, я так понимаю, и ищешь.

Что делать, поехал в Свердловск. Он, правда, стал уже Екатеринбургом. Но все «золотари» упорно продолжали называть его Свердловском – «мы к этому названию прикипели», заявили они при нашей встрече. Мне и в Свердловске опять посоветовали, да, да, посоветовали, мы же «страна советов», поехать в Краснотурьинск, на прииск «Южнозаозерский». «Там мощный директор, Виктор Жлудов, потомственный золотодобытчик. Но не он герой ваших поисков, он золотарь твердый и без «заскоков», родился на золоте и не отойдет от него до самой своей кончины, упаси его от этого господи, вам же, как мы поняли, нужен человек с приключениями, с биографией сложной, неординарной, найдут они, думается нам, найдут вам такого героя».

Поехал. «Поезд Свердловск – Краснотурьинск» очень удобен, в том смысле, что уходит не поздно и прибывает рано утром, можно все, что наметил в городе, сделать за один день. В вагоне разместился в купе на четверых, но нас, пассажиров, оказалось в купе только двое. Пожилой, приятного обхождения попутчик мой, Александр Васильевич, предложил испить чайку, у него какая-то особого приготовления заварка, быстро разжились у проводника кипятком, как и у меня, у него тоже оказался «запас» в виде коньячка, поужинали, немного выпили, разговорились.

– Да, я золотодобытчик, да, со стажем, вот уже более тридцати лет добываю не только золото, но и платину, да, конечно, в руководстве, нет, не города, в руководстве прииска, конечно, знаю практически всех, кто хоть как-то связан с золотодобычей. А вы, простите, «ху есть ху»?

– Я журналист. Имею задание написать что-то интересное о золотодобыче. О ваших людях, о вас. Да, время не очень удачное. Но, понимаете, я хочу писать не просто о «старателях», золотарях, мне нужен человек необычной судьбы, с приключениями, какими-то жизненными неурядицами, спадами и взлетами, с чем-то не рядовым, неординарным. В общем, как сегодня говорят, мне нужен человек «с заскоками». Вот, скажем, Новак, директор «Уралзолото», талантливый человек, есть о чем написать и о чем рассказать. Но все, как говорится, «при нем» – начал с мастеров, дослужился до крупной, одной из самых ведущих в золотодобыче должности, аж до директора Горно-обогатительного комбината. И ни одной оплошности, ни одного проступка, никаких отклонений. Интересно? Да, очень, и кто-нибудь обязательно об этом напишет – но, не моя это тема. Мне нужен человек с падениями и взлетами, человек если и не талантливый, то хотя бы со способностями, разносторонний. Неуступчивый, но не нахал, бунтарь, но не «Пугачев», авантюрист, но не злодей, не «террорист» какой-то. Я понимаю, что витаю где-то далеко и высоко, но ищу, а вдруг! Вы же золотари, старатели, по сути своей все вы немного «чокнутые», вы уж извините за обобщения, но так мне дед мой, тоже золотарь, говорил когда-то. «Мы, – говорил дед, – за золотой легендой куда угодно пойдем, расстараемся и найдем легенду эту, было бы что искать, если есть – найдем, мы же все «чокнутые», старатели, от нас не уйдет!».

– Я начинаю понемногу понимать, что вы ищете, кто вам нужен. И знаете, я бы, наверное, смог вам посоветовать к кому обратиться. Только не знаю, где теперь этот человек, каков в здоровье, жив ли еще. Но могу дать, как теперь говорят, «контактный» телефон. Номер телефона людей, которые знают о нем – где и что – так как, по моему разумению, постоянно с ним в связи.

– А вы сами что-то знаете о нем? Кто, что. «Ху есть ху», как вы говорите?

– Да, когда-то мы вместе работали. Думаю и карьерой своей я ему как-то обязан. Нет, не то, чтобы он меня двигал, нет, но был момент, когда от него зависело, дать ли согласие на мое новое назначение.

– И где же он теперь, да и кто это? Остался он в вашей работе, в вашей отрасли? Может, он теперь большой, ну уж очень большой, начальник?

– Я этого теперь не знаю. Мои последние известия о нем скудны, но знаю, что он действительно стал большим начальником, где-то, по-моему, в алмазодобыче, затем занялся финансовым бизнесом, ворочал большими капиталами, скупал крупные партии золота, но в последние годы как-то выпал из информационных сообщений, я имею в виду – сообщений специальных, по нашим каналам. Он коренной уралец, ваш земляк, с Южного Урала, чуть ли не из вашего же Миасса, по крайней мере за то время, что мы знали друг-друга, он ездил в Миасс к каким-то родственникам довольно часто.

– Вы советуете мне его найти? Тогда скажите мне, кто он, как зовут, как фамилия…

– Не торопитесь, что вы как на «допросе»? Вы же журналист, должны знать, что в нашем деле не часто раскрывают знакомых. Вы поезжайте, куда наметили, а я разузнаю по своим каналам, где этот человек теперь, как он, можно ли с ним связаться. Оставьте свой телефон, если что-то узнаю, я вам обязательно сообщу. А знаете, – заметил он укладываясь на ночлег, – фамилия у вас заметная и тому человеку, что я вам рассказал, очень даже известная. Думаю, в любом случае вам интересно будет с ним познакомиться.

Заинтригованный, уснуть я уже не мог. Что-то заело, чувствовал я по своей журналистской интуиции – да, это и есть то, то самое, что я ищу. Но если мы разойдемся сейчас с моим попутчиком, разъедемся – где он сказал выходит? – где-то на Вые какой-то, если расстанемся сейчас – потеряю, не найду больше, не узнаю, где и кто, и как найти, и как познакомится. Что-то надо делать, что-то придумать. Есть коньяк, но он как-то не очень к нему. Думай, думай, журналист, потеряешь находку!

Выходить! Надо вместе с ним выйти на этой загадочной станции, как она? Выя – чертовщина какая-то «гоголевская». Но, может, это как раз и есть то, раз в жизни найденное? Надо выходить, познакомится поближе, посмотреть на прииск, с людьми поговорить, что-нибудь да найду!

Так я познакомился с Среднеуральским прииском, побывал на его горных участках добычи золота, на драгах, гидравликах. Плотины, очищенные от извечной приисковой грязи чистые водоемы, зоны отдыха. Прииск мне понравился. «Не найду то, что ищу, напишу хоть о прииске. Замечательный прииск».

Заметил, что многих смущает моя фамилия.

– Вы не родственник?

– Чей?

– Нашего начальника давнишнего, Георгия Александровича.

– Не знаю, женщины, о ком вы говорите, и не знаком, и не слышал.

– Ну как же, Георгий Александрович, ваш земляк, кто же его не знает, кто ж о нем не слышал?

Так я впервые услышал об одном из бывших руководителей прииска, много лет прошло, а поди ж ты, знают, помнят, да еще и с такими подробностями.

Александр Васильевич действительно дал мне обещанный контактный телефон, я прилетел в Москву, встретился с дочерью моего разыскиваемого героя. Светлана, моложавая, симпатичная женщина, добрые и какие-то удивительно приветливые глаза. Мать двоих сыновей, один из которых уже студент, второй школьник, но хитрющий, сразу видно – казак. Светлана мне и поведала, что да, Георгий Александрович Красноперов живет в Подмосковье. Можно его, конечно, посетить. Но он болен, после инфаркта. Она узнает, когда к нему можно приехать. Нет, позвонить ему нельзя, у него сотовый телефон с односторонней связью, звонить может только он. Телефон стоит дорого, а Георгий Александрович живет на голую пенсию, ни от кого помощи не принимает. После того, как его родное предприятие отказало ему в элементарной просьбе – оплатить затраты по переезду с Крайнего Севера, хотя все это и оговорено в трудовом договоре, он нам, детям, заявил после этого, что все, хватит, что заработал, то и получаю, тем и жить буду. Его жена еще пыталась писать в разные инстанции от его имени, но ничего не изменилось. Поэтому живет он очень экономно, и звонить ему по телефону никому не разрешает. Я все узнаю сама и вам сообщу. Оставьте ваш телефон, как только я получу разрешение посетить отца в деревне, я вам обязательно сообщу.

Звонка этого ждал я несколько дней. Все говорило о том, что никто со мной встречаться не хочет. Но нет, дождался, звонок.

– Приезжайте ко мне. Я вам расскажу как доехать. Вас ждут.

– Может, поедем вместе? Для первого раза. Познакомите нас.

– У меня вдруг возникло какое-то непривычное для журналиста смущение.

– Нет. Приезжайте, я вам всё расскажу, но поедете вы один.

И вот, мы сидим в уютном, небольшом доме моего земляка и наверное родственника, я смотрю на человека, который посвятил свою жизнь добыче золота, платины, алмазов – драгоценных камней и металлов, я смотрю и слушаю человека, которого так долго искал – теперь я уже уверен, что искал именно его. Мы неспешно беседуем, я убеждаю его, что о нем хочу написать и напишу, как бы он ни сопротивлялся. Я его убеждаю, что жизнь его, это не его биография, это биография целого поколения, эта жизнь стоит того, чтобы о ней узнали люди.

Наконец он согласился, что да, может, и нужно рассказать людям всё, что пришлось пережить этому непростому поколению, этим детям войны, детям первых послевоенных героических, но и жестких, жестоких лет, да, надо, наверное, рассказать.

– Если хотите, мы можем изменить и имена, и фамилии. Но это будет уже не та история, подложная, что ли, придуманная какая-то, подставная. Я предлагаю, давайте напишем все, как есть, с полными координатами, адресами, именами, опишем настоящих живых людей.

– А что, писать, так откровенно, согласен, только вот рассказ-то мой будет длинным. Выдержишь?

– А куда нам спешить, спешить нам некуда.

– Ты где на «постой» остановился?

– Да – пока нигде.

– Вот и прекрасно. Жить будешь здесь, у меня. Будем с тобой работать на дому. Ну что ж, Георгий, давай, завтра с самого утра и начнем!

Рассказ я записал дословно, стенографически, даже обороты речи и интонацию сохранил, как она была, убрал только некоторую горячность, некоторые отступления, не относящиеся к жизни моего героя. Все оставил в этом удивительном рассказе – как он был.

1

Душно в камере, жарко. Лампочка ярко горит на потолке. Тоже греет. Спят люди в камере полураздетые. Но все равно потеют. Жарко.

– Саныч, ложиться будешь?

Проснулся Илья. Мы спим с ним на одной «шконке». Вверху, на втором этаже, на верхнем ярусе металлических, сваренных попарно жесткой сваркой тюремных кроватей.

– Поспи еще.

Мы с Андреем пьем чай. Молча. Рано. Даже по тюремному распорядку еще очень рано, все, или вернее сказать, почти все, тем, кому положено, чья подошла очередь, спят. «Разносчики» только что принесли хлеб. Мы получили на всех. Такой у нас в камере порядок – хлеб получает тот, кто не спит.

Не спим мы с Андреем. Молча пьем чай. Чай не очень сладкий, даже можно так сказать, что он не сладкий, а подслащенный. Впрочем, сладкий я и вообще-то не очень люблю. Но сегодня у нас с сахаром заминка. Вернее – ограничение. Три дня подряд мы не получали ни одной «дачки». Альберт заметил «вскользь», ни к кому не обращаясь:

– Чаю пьем много, а сахар кончается. Поосторожничать бы надо.

Альберт у нас «старшой». Не бригадир, нет. И не «смотрящий». Он не любит «начальственных» званий. Мы зовем его «Старшой» – и этого ему достаточно. Он сам не хотел быть ни бригадиром, ни старостой. Когда камеру посетили французы – какая-то у них была проверка по международным обязательствам – они спросили – «кто в камере староста» – мы все друг на друга посмотрели с недоумением, мы такого вопроса просто не ожидали. Володя, немного погодя, отозвался – «у нас нет старосты». Французы удивились, но промолчали.

«Старшой». По моему, это звание Альберту и самому нравилось. В камере он не пользовался единоличной властью. Советовался. Главным образом с Володей и Андреем. Но все, кто находился в камере – и постоянные жильцы и те, кого поселяли временно, на один-два дня, окончательные решения признавали за Альбертом. Он не делил «шконки» или места в камере, не устанавливал очередь на сон или к обеденному столу. Но чуть менялся тон в его голосе, ясно становилось, что не так что-то делается. И кто не так делает, тоже понимал сразу, без уточнений.

В камере был порядок. За этим порядком следил Андрей. Он у нас и завхоз, и постоянный дежурный, и повар, и главный распорядитель. Все эти обязанности он выполнял добровольно, с большой охотой и довольно умело. По-моему, он просто в этих делах никому не доверял. Он сам мыл и чистил камеру, перебирал постели, следил за тем, чтобы все ходили в назначенный день в баню. Ворчал:

– Вшами обрастем. «Мандавошки» заедят! – Все в камере принимали его требования без ропота, без сопротивления. Помогали, когда он разрешал помогать.

Андрей толкотни не любил и когда устраивал генеральную уборку, то попросту загонял всех на «шконки», а все работы выполнял сам. Это, как он сам утверждал, и качественней, и быстрее, и без всякой суматохи. Альберт его поддерживал, все это видели, понимали и старались чем-то помочь.

В камере было чисто, у нас не было вшей и других насекомых. И это благодаря Андрею, его чистолюбию и аккуратности. Это понимали и наши новички, которые появлялись и менялись в камере почти ежедневно, иногда по нескольку человек в день. Они-то и могли приносить в камеру всякие «сюрпризы», не будь таким внимательным и требовательным Андрей.

Камера – это небольшая тесная комната, шириной два с половиной метра и длиной около шести. Высота ее достаточна для установки в два яруса кроватей – «шконок». Рассчитана камера на четырех человек. Постоянно же в ней содержится шесть-семь. Временно, на один-два дня, «набивалось» и более десяти.

Наверху, в торцевой стене, окно. Снаружи окно закрыто металлическим листом таким образом, чтобы дневной свет проникал в камеру снизу, из-под этого металлического листа. Увидеть что-либо из такого окна невозможно. Это еще одна глубоко продуманная изоляция камеры. Чтобы мы, живущие в этой камере, уже осужденные, но пока не отправленные на «зону», или еще подследственные, собравшиеся не по своей воле вместе в этой камере – преступники и подозреваемые, чтобы мы не могли общаться с внешним миром.

У торцевой стены, под «замаскированным» окном – небольшой столик, сооруженный самими жителями этой тюремной камеры, зажатый двумя «шконками». Он еле-еле вмещал на себя скудные обеденные приборы и хлеб. Когда наступало время обеда. И шахматную доску, когда определялось время отдыха.

В шахматы играли. Целые турниры проводились среди обитателей камеры! А вот в карты у нас, в нашей камере, не играли.

В углу, у двери «параша», не помойное ведро, нет, «параша» оборудована смывом, стенки её выложены из кирпича, выложенные высотой чуть больше метра, они отгораживали «парашу» от камеры. Не унитаз, но и не яма, на небольшом возвышении, её закрывали «шторкой» из простыни. Тоже изобретение Андрея. У противоположной стены хорошо оборудованное спальное место, с хорошим матрацем, подушкой и двумя одеялами, чистые простыни, спать здесь не считалось, что спать «под парашей».

У каждого сидящего в камере свои статьи обвинения. Здесь не принято расспрашивать кто и за что сидит. Кому положено знать, те знают. Но тяжесть обвинения определяла положение в камере, временный «статус», поэтому те, кто находился здесь постоянно, «на хате», знали друг о друге достаточно. Люди же не молчат, обмениваются замечаниями после вызова к следователю или после судебного разбирательства. Не скрывают и определенные судом сроки «отсидки».

В камере царит атмосфера заботы о тех, кто переводится на «зону». К такому переводу готовятся. Обменивают теплые вещи, запасаются консервами, чаем, сахаром, конфетами. И все, кто находится в этой камере постоянно, вместе, не препятствуют такой подготовке, помогают, откладывают что-то от себя, с общего стола. Каждый знает – придет и его время, и его будут «собирать» в неизвестность вот этим тюремным людом.

В камере не было этакого озлобленного злорадства, как это часто описывается в «зэковской» литературе. Я здесь говорю о царившем порядке в нашей камере. Может быть, и наверное, в других местах и другие порядки были. Иногда к нам «подсаживали» на недолгое, как правило, время озлобленных и даже «обиженных», но они зачастую проходили через нашу камеру «транзитом», надолго не задерживаясь. Практически, мы с ними и не общались. Тем не менее, из их коротких рассказов мы узнавали, что да, не везде, не во всех камерах этого СИЗО, порядки одинаковые.

Такие «транзитные» подселения в «маломерных» камерах случались довольно часто, от чрезмерной, видимо, перенаселенности, когда уж совсем не было мест в общих камерах. Но в четырехместной камере одиннадцать человек долго прожить не могут. Шесть-семь человек, это да, это постоянно. А если, скажем, за ночь «набьются» более десяти, так, что и стоять трудно, через день все равно камеру «расселят».

Когда меня поместили в эту камеру – я был всего лишь пятым. Место мне отвели на полу, в углу, у двери. Там, где Андрей и оборудовал резервное место – полная постель: матрац, подушка, одеяло – все это в приличном виде, довольно чистое.

После «иваси» и «транзитной» камеры место это показалось мне «гостиничным».

В момент моего заселения в эту камеру на верхних «шконках» размещались Эдик и Андрей, на нижних – Альберт и Володя. Познакомились сразу, было это в три часа ночи, я только-только вырвался из общей «транзитной» камеры, из чудовищного кошмара, мне эта камера – четыре человека, я всего лишь пятый, мне эта камера показалась Раем Небесным.

Шел восемнадцатый день моего ареста.

– Ну хорошо, тезка, «достал» ты меня, согласен, пиши, расскажу, только ты мне скажи, что ты от меня хочешь услышать, что рассказать тебе, о чем?

– Обо всем!

– Да ты что, Георгий, разве можно рассказать – обо всем? Ладно, перестань прикидываться простачком, я понимаю, ты хочешь «расколоть» меня на что-то «пикантное», на что-то запрещенное, еще бы, всю жизнь человек провел среди золотарей, алмазников, хитрых старателей, вечных участников добычи и сбыта драгоценных металлов, драгоценных камней, владельцев рынка «больших денег», причастных к «большой политике», «большому бизнесу».

Хорошо, согласен на предложенных тобой условиях, а у меня условие одно, писать, если будешь писать, только правду, ничего не сочинять «от себя». Ладно, давай поработаем, если что-то не так, ты один в ответе за истину.

Только, сразу предупреждаю – не ждите вы, Георгий, и ты, и твои читатели, не ждите вы от меня чего-то необычного, все мы, и золотодобытчики, и алмазодобытчики, и даже самые загадочные в нашей отрасли – ювелиры и огранщики, все мы обычные, простые люди, со своими странностями, привычками, со своими правилами, своими отношениями с родственниками, друзьями, знакомыми и незнакомыми, с извечной настороженностью к вам, журналистам, ибо никакого отношения не имеем мы ни к «рынку больших денег», ни к большой политике, ни ко всему тому, что вы так любите «смаковать». Не ждите вы, Георгий, в моих рассказах чего-то необычного. Рассказывать, Георгий, я буду тебе, не твоим читателям, а ты уж записывай и передавай как сумеешь.

Ну что ж, тёзка, давай, начнём! С чего начинать будем?

– Как с чего? Начните с «самого начала»! Расскажите о себе, о своих «корнях», кто вы, что вы, из «каких» будете?

– Из Казаков! «Мы», Георгий, будем из казаков. Из славного, когда-то большого, дружного рода Красноперовых! Войны, революции разбросали нас по «Белу свету», но все мы знаем, помним, гордимся родом-племенем своим – казачьим родом Красноперовых!

Да! Это был большой казачий род – Красноперовы.

Именно из этого, уважаемого в казачестве семейства, вышли и расселились сегодня по Белому Свету все Красноперовы. И породнившиеся с ними, перемешавшиеся с ними – Запеваловы.

Обе фамилии широко расселились со временем по Миру, по родной Земле нашей Матушке.

Как среди Красноперовых, так и среди Запеваловых, до сих пор живет старая-престарая легенда. Рассказывал мне её дед, когда я был совсем малый, чуть более трёх лет было мне тогда. Но запомнил! Запомнил всё! Так запомнил, что когда повзрослел, сам «рыться» стал в бумагах всяких, да в летописях древних, изучая историю происхождения «казачества»…

Дед, Георгий Миронович Красноперов, отец моей матери, Алевтины Георгиевны. Приезжал к нам дед в гости, незадолго до начала Войны, в нашу деревню-станицу, из далёкой от нас Перми, куда уехал дед в период опасного для казаков «раскулачивания». Рассказывал историю своего рода-племени, так он тогда выражался, дед, конечно, не мне одному, рассказывал всем детям, что дружно садились вокруг дедушки на деревенские скамеечки и слушали, с замиранием сердца, слушали его увлекательные рассказы о нашем прошлом, о прошлом нашей большой казачьей семьи… Собирались вокруг деда и наши «взрослые», тоже слушали. Запоминали!

И проплывали перед глазами нашими далёкие, загадочные картины…

…Давно когда-то, на стыке первых тысячелетий, в охране Киевского князя, сосланного на княжение в далекую от Киева Тмутаракань, служил лихой дружинник по прозвищу Красное Перо, бесстрашный, преданный Князю, выходец из немногочисленного племени оседлых казаков, что издревле селились по Тереку и Кубани, а затем, в течение нескольких веков, расселились постепенно по низовьям Дона, а с годами и по рекам да речкам Южного Урала.

По этому преданию отважный княжий охранник погиб, защищая Князя, попавшего в западню изменой коварного греческого правителя Таврии. Этой своей героической смертью прославил себя легендарный казак, увековечил имя свое в последующих поколениях.

Он и стал Прародителем огромного, расселившегося по всему миру рода Красноперовых. И где бы они, Красноперовы, сегодня ни были, где бы ни жили, с кем бы ни роднились, все они от него, от славного Казака – все они Красное Перо!

Размножились и выросли казачьи наследники, прошли через бури веков, дожили до дней наших. Из гнезда славного героя пошел древний род казаков Красноперовых, сохранивший имя знаменитого предка, унаследовавший его преданность клятве, присяге, службе, его бесстрашие, смелость, самопожертвование.

Старики постоянно твердили нам – казаки не сословие, казаки Народность, народность древняя. Не скифы мы и не хазары, не касоги и не гузаки – нет, мы Казаки, древняя народность, пережившая многие волны нашествий разных кочевников и не перемешались с ними.

Сберегали в веках предки наши чистоту казачьей крови! Выжили Казаки и сохранились еще задолго до появления Руси! А беглые, да другие «инородцы», примкнувшие к казакам, выдававшие себя казаками, так это все позднее, через многие века, когда ослабла жесткая требовательность казачья к порядку в соблюдении чистоты племени, к соблюдению устоев родовых казачьих, когда складывались первобытные народности в разные объединения, в государства.

Эти примкнувшие инородцы и создали своими разбойными замашками миф о непокорных да шальных казаках, будто все мы, Казаки, тем только и жили всю жизнь нашу, что разбоем да «воровством».

Нет, говорили нам старики, наши предки выращивали скот, занимались коневодством, земледелием задолго до появления в наших краях разных кочующих народов, задолго до походов многочисленных восточных полководцев.

Легенда сохранила в памяти казаков загадочное имя одного из таких полководцев – Дарилу. Могучего, рассказывают, в древности завоевателя, который не стал, по преданию, нас, казаков, воевать, преследуя скифов, стороной обошел нас, наши селения казачьи, подарил нам, казакам, жизнь. От того и Дарила.

Об этом походе восточного полководца у нас, казаков, сохранились легенды, значит и жили мы раньше его похода! Даже имя его укрепилось у казаков. В честь полководца стали давать его имя казачатам. Мужское – Дарило, не закрепились, а вот Дарья – женщина, мать, дарующая жизнь – живет до сих пор, прошло это дарующее казакам жизнь имя женское через века и тысячелетия, и сохранилось, выжило, утвердилось.

Городки, хутора, станы, станицы – всё это зарождалось и возникало потом, позже, через тысячи лет, хотя именно от этих городков да хуторов и считают историю казаков многие умы Российские. Но это не история Казаков, это и не история Казачества.

Много в истории потеряно разных народов, с их названиями, обычаями, неписучие те народы были, не оставили о себе памяти «летописной». Потерялись на какое-то время и мы, казаки, но нашлись, отыскались во тьме веков, воспряли, напомнили о себе, ожили, создавая новую историю, обрастая новыми легендами.

Придумали же, будто Казак получил имя свое от понятия басурманского – то ли «гузак», то ли «гозак». Нет, это турки, изначальные завоеватели, встретив сопротивление в своих победных нашествиях небольшого, но смелого, свободолюбивого народа, побоялись продвигаться дальше, в земли непонятные и воинственные, это они назвали своих воинов, легко вооруженных, ловких на послушных, быстрых и выносливых конях, именем казаков. После знакомства с нами, казаками, стали они создавать вот такие же свои подвижные, лёгкие на подъём, отряды «гузаков».

А то, что беглые будто создали казачество, так это от Днепра, это «запорожцы».

…Откуда появились Запорожские казаки? Вот как нам об этом рассказывает Гумилев:

«Наши предки дружили с половецкими ханами, женились на «красных» девках половецких, принимали крещенных половцев в свою среду, а их потомки и стали запорожскими казаками, сменив традиционный славянский суффикс – «ов» (Иванов), на тюрский – «енко»(Иваненко)».

Да, запорожские казаки наши близкие родственники, но только более молодые, лет так тысячи на полторы-две помоложе. А принимать беглых пришлось им по историческому предназначению: в 16–17 веках запорожские казаки стали главной государственной и управляющей нацией Украины. Они возглавили восстание против поляков, объединили вокруг себя весь украинский народ, который весь и стал в те воинственные времена «казачьим» народом. А потому – главным у запорожцев стал Гетьман (Вождь, Глава государства), а у терских да донских казаков был и остался – атаман (отец).

И победили украинские Казаки настырных поляков! Не посрамили казачью честь и доблесть!

Но все это появилось когда? Через столетия после того, как узнали люди русские о жизни нашей казачьей и восхитились нами!

В работах Льва Гумилёва, с которыми «поближе» познакомился Георгий в семидесятые годы, Красноперова поразило совпадение выводов Гумилёва о происхождении казаков с рассказами деда Георгия, услышанные им в сороковом году. Не мог знать дед об изысканиях Гумилёва. Тот к своим выводам и заключениям пришел только в «шестидесятых», когда деда уже не было и в живых! Значит, верны древние легенды и обычаи, живущие в казачьих станицах!

…То, что мы народность самостоятельная, ни от кого по рождению не зависимая, так это известно и по современной истории. Вспомните – Уложение Войска казачьего подписано царем только в 1836 году! И даже тогда, практически в «наше» время, в нем, в этом документе, царская семья убеждает казаков жить в мире, в согласии воинском с великим русским народом. Уже это одно подтверждает нашу особую национальную независимость – Россия просит Казаков объединиться, и в трудные времена стоять вместе.