Сильный взрыв тряхнул землю; отзвук его еще висит в воздухе, медленно опадая, а над ним уже визжит бешеная пила. Самолеты. Если это по ним… Априлюс, Томек… Тупые удары по-прежнему долбят горизонт.

* * *

      На первый выстрел никто не обратил внимания. Коралл его тоже не понял. Только когда после короткого – на один вздох – затишья со всех сторон посыпались пулеметные и автоматные очереди, люди закружились в бешеном водовороте, бросились к дверям и окнам. Коралл схватил винтовку и вылетел из дома. Воздух над ним наполнился протяжным, резким свистом, бежавший рядом Мундзя выстрелил не останавливаясь, еще кто-то пальнул, потянуло порохом, и Коралл, хотя и не видел перед собой никого, нажал на спуск. Его захватили скорость, бег, грохот, пороховой запах, усиленные в его восприятии в миллион раз.
      – Давай за дорогу! – крикнул Томек.
      – Ладно… – Он хотел еще что-то добавить, чтобы выразить свое возбуждение, но тут пуля мяукнула над ним пронзительно и так низко, что он упал на землю, вжал голову в мох и, слыша сквозь лай выстрелов оглушительный переполох своего сердца, подумал, что это все-таки не игра. Он с трудом встал, побежал пригнувшись и шагов через десять – пятнадцать опять растянулся. Подняв голову, Коралл заметил, что он один, что вокруг, между кустами можжевельника, нет никого; оглянувшись на домик лесника, он увидел рыжее пламя, скакавшее по крыше, как белка. Коралл бросился вперед, и тут же по небу пронеслось шипение, словно воздух выходил из огромного проколотого пузыря; слева перед ним с грохотом рванулся вверх столб черной пыли. Опять оглушительный свист прижал Коралла к земле, он посмотрел вверх, ослепительный блеск и взрыв, на этот раз не внизу, а над деревьями, опрокинул его; послышался шепелявый стук шрапнели по ветвям и стволам.
      Падая и вскакивая, Коралл добежал до края перелеска. Он заметил неподвижную руку с растопыренными пальцами; изо всех сил вжимаясь в песок, он все время видел перед собой скрюченные мертвые пальцы; тело было скрыто можжевельником. Но именно эти пальцы поразили его. Руки у Коралла дрожали, губы тряслись, каждый раз, когда пуля распарывала над ним воздух, дыхание останавливалось. Неожиданно он услышал голос, уверенный, сдержанный, перекрывающий стрельбу:
      – Ко мне! Отряд, ко мне!
      Двумя перебежками Коралл преодолел десять с лишним метров и увидел Веняву. Поручик был аккуратно одет, в пилотке, в застегнутом мундире, с перекрещенными ремнями, в руке – пистолет, вокруг него стояли партизаны. Венява посмотрел на Коралла, кивнув головой, спросил: «Это вы?» – «Так точно, я», – ответил Коралл. И действительно, только теперь осознал, что он – это он. Из перелеска выбегали остальные, собралось более десятка. «Ко мне!» – повторял Венява. Отсюда была видна дорога, за нею – глубокий гравийный карьер, дальше – широкая полоса вырубок, а метрах в ста от нее – стена леса.
      – В лес – перебежками… – начал Венява.
      И тут перелесок загремел. В свисте и грохоте до Коралла долетел прерывистый стон. Падая, он увидел Хромого: тот, скорчившись, садился на землю, обхватив живот руками.
      – Огонь! Огонь! – кричит Венява.
      Коралл стреляет, стреляет, оглушенный грохотом, видя перед собой только кусты можжевельника и ельник.
      – По одиночке – к карьеру, не в лес, к карьеру! – кричит Венява. – Отходить!
      Венява стоит на коленях возле Хромого, одной рукой поддерживает его голову, в другой – чернеет пистолет.
      Как Коралл добежал до карьера? Он очнулся здесь, весь пронизанный безумным, бесконечным звуком; скатился в яму, оглушенный и ослепленный взрывом, блеснувшим перед ним и швырнувшим его на землю. Коралл сидел на дне, вытряхивал песок из-под рубашки и из карманов бриджей и смотрел на откос, по которому сыпался гравий из-под ног партизан. Потом встал, грохот умолк, раздавались одиночные выстрелы, и коротко прострочил пулемет. Коралл вскарабкался на край откоса, рядом стоял Аполлон с ручным пулеметом.
      – Валяем дальше?
      – Стреляй! – крикнул Коралл.
      Из перелеска выскочил Венява и еще кто-то. «По линии! По всей линии!» – перекрикивал Венява пулеметную очередь.
      Венява и Мундзя с разбегу, сидя, съехали на самое дно ямы. Пули прошивали теперь воздух так часто, что нельзя было поднять голову над краем откоса. Венява влез наверх, встал рядом с Аполлоном; пилотки на поручике уже не было.
      – Стрелять только в цель! Сколько у тебя патронов? – крикнул он Аполлону.
      – Два магазина.
      – Что с Хромым, пан поручик? – спросил Коралл и заметил, что кричит изо всех сил, хотя Венява стоит рядом с ним.
      – Погиб.
      – Сечкобряка отрезали! – крикнул кто-то слева.
      По ту сторону карьера поднялся дикий шум, один за другим загремели, сливаясь, взрывы гранат. Коралл подтянулся и выглянул. Он увидел молодой ельник у перекрестка дорог, окруженный вспышками, кто-то дернул его за брюки – укройся! И вдруг в этом узком поле обзора появились бегущие к лесу фигуры в касках и зеленых мундирах. «Немцы! – заорал он. – Стреляй! Стреляй!» Ручной пулемет Аполлона загремел у него над ухом. Немцы опрокидывались, падали за дорожной насыпью. Коралл выстрелил раз, второй, целясь в кучу камней, где присел один из этих негодяев. Взрыв снова швырнул Коралла вниз. Он поднялся, опустошенный, в голове гудело; в затуманенном сознании билась лишь одна мысль: «Надо отстреливаться», и он тут же полез наверх, выплевывая набившийся в рот песок. Сквозь свист, сквозь полуявь он почувствовал на себе проницательный взгляд Венявы. Тот спросил его, не ранен ли он. Коралл покачал головой. Венява приказал ему остаться в карьере вместе с Аполлоном и Мундзей, прикрывать ручным пулеметом отступление остальных, а когда последний доберется до леса, бежать за ними.
      Венява отвернулся и сделал знак рукой; партизаны по одиночке стали сбегать с откоса.
      Они трое – он, Аполлон и Мундзя – переглянулись. Аполлон усмехнулся:
      – Ни хрена нам не сделают…
      Когда же наступил этот момент? Был ведь все-таки такой момент, когда он понял, что теперь ему уже ничто не грозит, замечательный момент, когда он, заглянув в себя, не нашел ни тени страха, а заметил какую-то неизвестную ему гармонию во всем окружающем. Этот момент предшествовал решающим минутам, когда немцы побежали из перелеска, а он никак не мог справиться с пустой магазинной коробкой, которую заклинило; он хладнокровно раскачал, аккуратно поддел и вынул магазин. Потом все слилось в протяжный грохот; его трясло от пулеметной отдачи, а в нескольких десятках метров перед ним немцы падали, царапали землю, некоторые оставались на месте, а другие ползли обратно к перелеску.
      Но все началось именно тогда. Коралл не отступил, как приказал Венява, а продержался в карьере. После того как они отбили атаку, их засыпало взрывом, и, выбравшись из песка, Коралл увидел, что у Аполлона лоб, лицо и грудь залиты кровью, а он бормочет: «Ничего, ни хрена они нам не сделают, это ничего…» Коралл крикнул Мундзе, чтобы тот брал Аполлона и чтобы они бежали в лес, а сам сноза вцепился в гашетку пулемета, огляделся и неожиданно перенес огонь на перекресток, где из придорожного рва замаскированный зеленью гранатомет бил по взводу Сечкобряка, окруженному в молодом лесочке.
      Был же такой момент! Коралл словно остановился на миг; земля под ним и вокруг него, гравий, сивые лишайники, деревья, синева неба и запах пороха предстали в какой-то пронизывающей гармонии; краски, звуки, запахи стали резче, острее, гравий – горячее, синева – гуще, отлетавшие рикошетом пули свистели пронзительнее, а он сам, такой, каким он себя вдруг увидел, свободный от позорного страха, сросся с этим миром и в то же время так отчетливо выделялся, словно именно в тот момент появился на свет.
      И вот он опять такой, как тогда. Это не было мимолетным впечатлением; он так же спокоен, в нем та же стойкость, которая хоть и изменила ему ненадолго, но, однажды завоеванная, живет в нем и ни при каких испытаниях не покинет его. Нет, не в этом дело; он сам не может предать того, кто стоял у ручного пулемета в карьере, стоял и вел огонь, пока не пробил дорогу взводу Сечкобряка.
      Скорее. Небо уже потускнело, и теперь от земли поднимается теплый, сухой угар. И еще одно: если поступить так подло, тот момент будет зачеркнут, станет каким-то низким обманом, даже все те люди будут нереальными тенями.
      Пушки умолкли. И моторы затихли… Венява ведь смог… «Венява добил Хромого», – Мундзя бросил эти слова между двумя пулеметными очередями. Такое нужно брать на себя. Все надо брать на себя. Или взять на себя все, или все предать… Нужно брать на себя все… Скорее… Сколько времени ушло на эти терзания? И далеко ли он углубился в лес? Между кронами сосен почти перпендикулярно пробиваются порозовевшие полосы света; внизу уже ползут тени… Тишина. Ни выстрела, ни звука мотора, все затихло; лес дышит тишиной, только слабый треск под ногами и шелест задетых ветвей. Когда Коралл выбрался из ельника, он увидел зеленые грузовики на дороге и жандармов в касках. Они стояли метрах в ста перед ним. Безбрежная, невероятная тишина лишила смысла все происходившее, на мгновение загипнотизировала Коралла, вышедшего прямо навстречу опасности.
      Было все так же тихо, когда он, лежа за кустом, рассматривал три пустых грузовика, неуклюже покосившихся набок на краю дороги, жандармов, редкой цепью, с интервалами в несколько метров, стоявших спиной к лесу. Тихо. Коралл понял, что произошло. От напряжения стучало в висках, из перелеска не доносилось ни звука. «Мацек, Мацек, Мацек! – билось в нем. – Я не хотел этого, боже, – повторял он, – Мацек…» Он уже знал, что все кончено. Эта тишина могла означать только одно – он опоздал. Конец, на этот раз все…
      По-прежнему была тишина. Жандармы уже выглядели совсем обычно; тот, что стоял напротив Коралла, чуть расставив ноги, с винтовкой наперевес, державшейся на ремне, то и дело поднимал согнутые руки, разминаясь.
      Коралл мог только смотреть и слушать… Он встал и под прикрытием кустарника дошел до того места, где кончался перелесок, заметил гранатомет во рву, нацеленный на лес, и вторую цепь жандармов. «А может, ему удалось проскользнуть?» – подумал он о Мацеке. Когда Коралл вернулся в ельник напротив грузовиков, из перелеска высыпали жандармы с автоматами и люди в черных мундирах с винтовками, над которыми поблескивали плоские лезвия штыков. До него доносились обрывки лающей речи. Зарычал включенный мотор. Они карабкались по колесам и спрыгивали в кузова грузовиков. Некоторые снимали каски, вытирали пот со лба. Они никого не несли – никого. Что это значит? Все вышли из леса, никого больше не было. Что это значит? Их нет в живых… А может, их вытащили с той стороны? Первый грузовик тихо пополз по песку.
      Уже наступили сумерки, когда Коралл вошел в перелесок. Тишину нарушали только его шаги и громкое, прерывистое дыхание. Чем ближе Коралл подходил к месту, где лежали Ястреб и Венява, тем медленнее он шел; он раздвигал еловые ветви, оглядывался вокруг, ища каких-нибудь следов борьбы. Но ничто не изменилось, все было, как и раньше. А может, их не нашли, может, прошли стороной, может… Он побежал. Это здесь, он узнал ель, за которой лежал Ястреб. Коралл остановился, потом медленно приблизился, прислушиваясь.
      – Ястреб… – повторял он. – Ястреб…
      Молчание. Он только отодвинул ветви и сразу все понял, а сделав два шага, представил, как это произошло. Он прошел к Веняве. Та же неподвижность, молчание… Коралл остановился в нескольких метрах от тела. «Конец, конец». Только это слово стучало у него в голове. «Теперь я свободен», – сказал Коралл сам себе. Услышав шорох за спиной, он повернулся, рывком вытаскивая пистолет.
      – Ты здесь, Коралл…
      – Мацек!
      Мацек стоял перед ним; в душном полумраке взгляды их встретились.
      – Ты вернулся, Коралл…
      – Как видишь…
      – Он умер раньше… – быстро сказал Мацек, кивнув в сторону Венявы.
      – Раньше?
      – Прежде, чем все это началось. Ты был прав, Коралл, он все-таки пришел в сознание.
      – А ты как отсюда выбрался?
      – Она меня вывела.
      Коралл увидел девушку в светлом платье и рядом с ней мальчугана с коротким кнутовищем в руке.
      – Он уже был здесь, – сказал Коралл.
      – Мы проскочили под самым носом у этих сукиных сынов, да, Эвка? Главное – знать местность…
      – А Ястреб? – спросил Коралл.
      – Ястреб?
      – Ты видел, что они с ним сделали?
      – Нет. – Мацек поморщился, его передернуло, он уставился на Коралла жестким, откровенным взглядом. – Они ничего не могли уже с ним сделать…
      Коралл опустил глаза.
      – Понимаю, – сказал он. «Насколько же легче, я не рассчитывал на это, не мог рассчитывать…»
      – Хорошо, что ты вернулся, Коралл, – повторил Мацек.
      – Теперь это ни к чему, – выкрикнул Коралл. – Мацек, я не убегал, ты мне веришь?
      – Ну-у-у, – протянул Мацек, – раз ты здесь…
      – Ты думаешь, я все это время прятался в кустах? Я возвращался, Мацек. Я слишком далеко забрался и не успел, просто не успел…
      – А что бы ты тут делал? – буркнул Мацек. – Тут работы было немного.
      – Но я хотел вернуться…
      – Ты все равно не смог бы ничего сделать…
      – Я хотел взять это на себя. Поверь мне.
      – Ладно… А я разве что-нибудь говорю?
      – Можешь.
      – Нет, – оборвал его Мацек. – В лесу святым не станешь… – и добавил: – Почему бы мне не верить тебе?
      Он сказал это так искренне, что Коралл сразу замолчал.
      – Черт бы побрал эту войну, – заговорил снова Мацек, лицо его исказила гримаса, казалось, он вот-вот расплачется.
      – Черт бы ее побрал, – повторил Коралл с сердцем, – ты прав.
      К ним подошла девушка, мальчуган все время держался за ее платье.
      – Пойдем, – сказала она, – ночью приведу своих товарищей, мы выроем могилу.
      – Поставьте хоть какой-нибудь крест, – попросил Мацек. – Поручик Венява, кавалер ордена Виртути Милитари, и партизан Ястреб, семнадцати лет. Больше мы ничего не знаем, да?
      Коралл покачал головой.
      – Венява пришел в себя перед самой смертью, – рассказывал Мацек. – Хорошо, что ты вернулся, Коралл. – Он протянул руку. – Покажи свой пистолет.
      – Зачем?
      – Не понимаешь?
      Коралл пожал плечами, вынул пистолет из-за пояса.
      – Он с секретом. – Мацек взял пистолет, хлопнул ладонью по ребристой рукоятке. – Хитро придумано… Внутри должно быть кое-что для нас…
 
      – До свиданья, Эвка!
      Пожатие маленькой сильной руки, а на щеке – легкий поцелуй, и близко-близко – темные глаза.
      – Я вернусь, – говорит Мацек. Он наклоняется с воза, обнимает и прижимает к себе девушку. – Держись, ты еще увидишь ребят Априлюса…
      – Пока! – Мальчуган протягивает Кораллу руку.
      – Пока, брат!
      – Но-о-о! – погоняет сгорбившаяся на передке воза тень.
      …Запомни этот дом у леса, запомни этот двор с открытыми воротами овина, запомни этого мальчугана и эту девушку, никогда не забывай этой девушки, которая стоит сейчас посреди дороги; издали еще видно белое пятно ее платья.
      – Ну и ночь, – произносит Мацек, – им будет светло могилу копать…
      Воз подскакивает на колдобинах, от каждого толчка рука болит все сильнее.
      – Черт побери, – ворчит Мацек, – смотри-ка, мы так ждали этого приказа, а оказалось – загадка; ты так и не расшифровал?
      – Нет, – беззаботно отвечает Коралл, – но это не беда.
      – Конечно, – соглашается Мацек. – Кто-нибудь разберет.
      – Ну как, хлопцы? – Возница поворачивается к ним боком, виден его острый длинноносый профиль. – Ну как?
      – Что «как»? – спрашивает Мацек.
      – Тяжело, хлопцы… – Из-под надвинутого на лоб козырька кепки возница смотрит на Коралла, останавливает взгляд на его руке. – Это ничего, – говорит он. – Огнестрельная? Это ничего…
      Он наклоняется и вытягивает из-под соломы пыльную поллитровку, осторожно обтирает горлышко рукавом.
      – Выпьем?
      Мацек поднимает бутылку, лунный свет мерцает в желтоватом самогоне.
      – За то, что будет… – говорит он.
      – Но-о, пошел…
      Конь протяжно всхрапывает, мотает головой, неспокойно стрижет длинными, резко очерченными в лунном свете ушами. Мацек запрокинул голову, приставив ко рту бутылку; вот он отрывает горлыыко от губ, передергивает плечами, протягивает бутылку вознице.
      – Ваше здоровье, хлопцы, – говорит возница, переводя взгляд с Мацека на Коралла, и торжественно поднимает бутылку. – За польских героев, – говорит он.
      – Эх, брат, – откликается Мацек, – героев нет в живых…
      Конь все время беспокойно позванивает упряжью.
      «Героев нет в живых», – повторяет про себя Коралл.
 
       1960