Я уж не говорю о том, что у нас два глаза и потому мы действительно видим обратную перспективу, именно видим, я хочу разобрать модели пространства. Почему ты считаешь, что идея полицентрического пространства более верна, нежели моноцентрического? Пространство есть и все тут. Обе модели неверны. - Что-то я тебя плохо понял,- растерялся Дональд.- Пожалуйста, объясни еще раз и понятнее, пожалуйста. - Охотно,- согласился Сергей.- Моноцентрическая модель пространства определяет один-единственный шар, в центре которого находится субъект, а полицентрическая - бесчисленное множество шаров, направленных своими выпуклостями в сторону несчастного субъекта. Если уж ты человек и имеешь свое "я", свою мысль, то ты ее должен ставить выше безмозглых центров лишенного мысли пространства. - Значит, ты хочешь сказать,- заволновался Дональд.- ты хочешь сказать, что если мы рисуем на песке прямую линию и смотрим на нее вдаль, то она должна превратиться в некий равнобедренный треугольник, вершина которого у нас под ногами, а высотой служит та воображаемая прямая линия, которую мы начертили, но которой не существует на самом деле, а вместо нее существует этот треугольник? Сергей устало смотрел на Тапу, которая от нечего делать снова набросилась на бумажку, уже изорванную вклочья, и продолжала терзать ее. И далась же ей эта бумажка! Вот ведь загадки териологии... - В том-то и дело,- вздохнул он. - Ну вас всех к черту с вашими гнилыми теориями!- взорвался вдруг Дональд. Он встал и направился к двери. На ходу опрокинул складной стул, в нерешительности прошел несколько шагов, остановился, вернулся, поднял стул и поставил его на место. Потом опять направился к двери. - ...мы тут наблюдаем грандиознейший фейерверк философских гипотез,бормотал он, уходя,- они все хороши как на подбор, потому что их можно очень долго развивать и развивать каждую по отдельности, а все вместе они составляют некое единое целое, название которому - демагогия. Гулкий хлопок двери возвестил об его уходе. - Так. На одного меньше стало,- констатировал Поль.- Но - не будем отчаиваться. По-твоему, Сергей, средневековые художники и, вообще, люди чувствовали пространство, но не принимали его умом, а мы сейчас можем воспринять пространство так, как они его чувствовали, но почувствовать сами не в состоянии, так что ли? Сергей не ответил, молча разглядывая возню на полу. Он уже и не рад был, что выдвинул собственную теорию, ему легче было тарантеллу станцевать... На помощь неожиданно пришла Тина. - Вот видите, как поумнело человечество,- наверное, впервые за целый вечер подала голос она.- Раньше люди просто чувствовали, а теперь они еще и воспринимают. Раньше просто верили, жили чувствам, а теперь только и делаем, что размышляем. Раньше люди не задумывались над тем, какое у них сознание - первобытное, мистическое, рационально-логическое, они просто жили и поступали так, как считали нужным. А теперь мы с высоты своего времени со своим трезвым холодным рассудком копаемся в их сознании, анализируем его и на основе логических умозаключений делаем вывод о том, какое мировоззрение у нас самих. Конечно, время течет, мысли людей меняются на противоположные. Но есть человеческие представления, которые неизменны и вечны и не зависят от мировоззрения Человечества. Правда, Тапа? Тапа согласно кивнула головой, продолжая разделывать свою добычу. Несколько минут все молчали. Поль не обратил никакого внимания на слова Тины. Он вошел в раж, никого не слушал, был слишком увлечен... - В самом деле, что за прелесть - человеческое детство! Если бы человек был бы лишен детства и сразу рождался взрослым, то люди до сих пор находились бы на уровне развития гоминид. У них просто не было бы потребности в движении вперед. Ну разве возможен был бы прогресс науки без той страсти к разгадкам тайн, того ненасытного влечения к познанию, которое есть в каждом из нас и которое только в детстве могло в нас родиться. Впрочем, пора переходить к "гамлетизму",- он сделал значительную паузу.Вы все прекрасно знаете, что у каждого человека, расстающегося с детством и вступающего в пору зрелости, происходит перелом в психологии. Он начинает сомневаться во всем, что-то ищет, сам не осознавая того, страстно хочет чего-то понять. Потом же успокаивается постепенно; мы говорим: "ребенок перебесился", "ребенок вышел из трудного возраста". Не отблеск ли это того перелома в сознании человечества, который произошел, когда старое мистическое мышление дало трещину, развалилось, а новое рационально-логическое - еще не было создано? Это было ненормальное время, время шекспировского Гамлета, переходный возраст, если хотите. Не буду перечислять такие всем известные его причины, как разложение старых общественных отношений и возникновение нового уклада в экономике, укрепление связей между различными частями мира и народами, их населяющими, зарождение мирового рынка в результате Великих географических открытий, начало революций, наконец. Я назову одну причину, которая мне самому кажется не менее важной. Это внезапное осознание человечеством своего положения в масштабах космоса и возникновение желания найти иные миры. Да - мы сейчас не можем решить вопрос о происхождении человека. Я не знаю, произошли ли люди от обезьян, гоминид, или они имели какое-либо иное происхождение, но я уверен, что люди, как только ом превратились в людей, сразу стали искать друг друга. Сначала племена встречались с другими племенами, жившими рядом, зачастую воевали, но знакомились. И шли дальше и дальше. Я думаю, их тянуло вдаль не одно лишь непраздное стремление найти новые земли под свои пашни и пастбища и новую военную добычу. Они еще искали Человека. Вспомните древних эллинов, их настойчивое желание найти границы Ойкумены. Поначалу это были крошечные кусочки Европы, Азии и Африки. Но Ойкумена росла, ширилась на глазах. Скоро это была уже вся Европа, почти вся Азия и почти вся Африка. А поиск Человека еще только начинался. Наступила эпоха Великих географических открытий... В те времена люди верили, не могли не верить, что в далеких странах живут их "братья по разуму" с огромными ступнями, например, или с песьими головами, или с конскими хвостами, между тем как различие между ними на самом деле заключалось лишь в цвете кожи и ряде этнографических признаков. Сейчас наше изощренное воображение помогает нам рисовать куда более впечатлительные портреты тех же "братьев по разуму", которых мы ищем уже не на Земле. Итак, наступила эпоха Великих географических открытий. Меня особенно занимает данный период в истории человечества. Люди тогда познали, открыв почти всю Землю, что она вовсе не такая огромная и необъятная, как им казалось раньше. Понимаете, человек се своим извечным стремлением к неизвестному искал раньше братьев по разуму только у себя на Земном шаре, а тут до него вдруг дошло, что Земля маленькая и круглая. И где же теперь искать Человека? Это и была одна из причин психологических катаклизмов. И вот по мере того, как сформировывалось новое мировоззрение, люди все больше и больше обращали свои взоры на Луну (вспомните де Бержерака!), потом на другие планеты Солнечной системы. Когда же выяснилось, что на Луне жизни нет, а на других планетах ее тоже быть не может, они возложили надежды на далекие звезды, а потом возложат их на другие галактики. И так будет продолжаться всегда, независимо от того, найдем ли мы что-нибудь у себя в галактике или нет. Тут уж ничего не попишешь. Таково взаимное притяжение Разума. Человек всегда будет искать человека - на десятки, сотни, тысячи парсек вокруг себя. Благо, вселенная бесконечна и неисчерпаема, благодаря чему и Ойкумена не имеет границ. - Ты слишком виртуозно перескакиваешь с одной темы на другую,- заметил Сергей.- Сначала, когда ты говорил о памяти поколений Человека Разумного, мне показалось, ты намерен выдвинуть абсурдную идею о том, что рано или поздно не только животные, но и человеческие желания начнут фиксироваться в генах. Может быть, дескать, уже через какую-нибудь тысячу лет желание производить орудия труда станет потребностью, таким же инстинктом, как инстинкт есть. А там и - кто знает? - возможно, многие миллионы лет спустя возросший в полной изоляции от людей человеческий детеныш сможет инстинктивно построить межзвездную ракету... Но ты ушел от этой мысли, и тогда я объяснил твою мысль так: ты хочешь сказать, что исследуя мировоззрение ребенка, мы можем узнать кое-что интересное из жизни людей предыдущих эпох... - Да плевать мне на это!- загорячился Поль.- Вероятно, такие эксперименты и нужны кому-то, но меня лично больше интересует не то, что было до нас, а то, что будет после нас! Пойми, на примере эволюции в сознании ребенка я хотел показать тебе эволюцию сознания всего человечества, всего целиком, и я хотел бы знать, к чему мы идем, и к чему мы придем, и, вообще, будет ли финиш, финал, или эволюция человеческого сознания беспредельна? Быть может, в дальнейшем на смену рационально-логическому сознанию придет какое-нибудь новое - суперрациональное, например? Сознание, при котором чувства будут окончательно вытеснены рассудком, и человек начнет превращаться в машину. Причем в прямом, а не в переносном смысле. Ведь, мы уже сейчас подмечаем, насколько наши органы тела, данные нам природой, несовершенны; почему бы их не заменить на искусственные манипуляторы? Тогда мы начнем создавать киберов сами из себя, то есть заменять свои части тела какими-нибудь искусственными, в тысячу раз более надежными и могущими, чем наши естественные, и это будут, собственно, уже не люди, а киберолюди, киборги. Я понимаю, сейчас эта мысль кажется вам кощунственней, но потом, когда будет суперцелесообразное мышление, она, наверное, не покажется вашему обществу такой уж невероятной... - Кроме того, ты так и не угадал еще одну мою мысль,- сказал он, немного успокоившись.- Видишь ли, вся цивилизация, все человечество мне лично представляются как единый живой организм. Сейчас нам кажется, что этот организм выбрался из детского возраста и теперь взрослеет и мудреет. Но я уверен, что уже скоро, очень скоро, он превратится в мудрого старца и тогда поймет что-то очень важное, и его сознание опять сломается, и возникнет новое, и процесс взросления начнется заново. А все, что было до сих пор, до этого перелома, он будет считать своим детством. И так будет продолжаться циклами снова и снова. Вот как. Всю нашу цивилизацию я представляю себе, как одного-единственного ребенка, который только и делает, что взрослеет и взрослеет, и все же никогда, никогда не выйдет из детского возраста... Ужасный шум заставил всех вздрогнуть и насторожиться. Увлеченные беседой звездолетчики не видели, когда и каким образом Тапа покинула кают-компанию. И вот теперь там, за дверью, в коридоре, она напомнила о себе. Причем Сергей даже же заметил, как крик Тапы перерос в визг Дональда, какое-то время они звучали вместе, совершенно нераздельно друг от друга, так что казалось, будто кричит одно существо. Однако, потом, очень быстро все стихло, будто бы ничего и не было.
      * * *
      Дональд навестил Сергея в половине двенадцатого - время, когда старший навигатор обычно готовился ко сну. Он опустил койку, расправил постель, хотел уже скинуть с себя тренировочный костюм, когда послышался тихий стук в дверь. Сергей сразу понял, что это Дональд. Так затравленно и смущенно стучать в дверь мог только он, в его теперешнем состоянии. Сергей открыл. Действительно, перед ним стоял Дональд. Даже в тусклом изумрудном свете ночников Сергей разглядел, как бледно его лицо. Губы врача были мученически сжаты, глаза беспокойно бегали. Время от времени он грыз ноготь на большом пальце правой руки. Сергей вопросительно смотрел на него. Несколько секунд Дональд нерешительно переминался с ноги на ногу, потом сказал: - Можно, я останусь у тебя? - Почему?- спросил Сергей. Дональд вздохнул, прошел в каюту и тяжело опустился на койку. Сергей сел напротив в кресло. Сел - и внутренне улыбнулся, услышав, как ворчливо скрипнуло оно. Нет, все-таки так прекрасно, что космонавтам, отправляющимся в галактический рейс, ввиду крупной по времени продолжительности полета разрешается взять с собой необходимый минимум вещей. Немного, совсем немного, их состав абсолютно произволен и определяется не количеством, а строгим учетом кубических метров и веса. Столько-то килограмм - не больше (можно меньше). Сергей выжал максимум. И несмотря на то, что на контрольном пункте произошла заминка, все же сумел протащить на корабль свое старенькое, потертое, ржавое креслице, создающее ему теперь ни с чем не сравнимый домашний уют. Тогда, на Сатурне, получилось так, что он перебрал пятьсот шестьдесят восемь грамм и после ожидающего взгляда контролера, после некоторого своего смятения огорченно предложил отрезать от кресла деревянные ручки. Но контролер ведь был не изверг. Рассмеялся и махнул рукой. Черт возьми, пустячок, а приятно вспомнить... Или вот альбом возрожденческой живописи, альбом Дюрера, который лежит сейчас на столе. Отличнейшие репродукции любимого художника! Конечно, в библиотеке "Голубой Амадины" есть все, но куда приятнее подержать в руках увесистый дорогой фолиант, нежели маленького формата портативную книженцию... - Видишь ли, в чем дело, - начал Дональд. У него что-то нехорошее было в голосе, Сергей обеспокоился. Когда врач нервничал, у него менялся голос, он замечал это и злился еще больше, а голос становился еще хуже, и, бывало, в своем бешенстве Дональд доходил до конвульсий.- Видишь ли, в чем дело. Я не знаю, произошло ли это случайно, или это специально так подстроено кем-то, на у двери моей каюты сломался замок, и теперь я не могу закрыться на ночь. - Ну и что? Дональд бросил на него быстрый взгляд и опять уставился в пол. - Что с тобой происходит?- спросил Сергей.- Если кто-нибудь из нас неожиданно зайдет к тебе ночью, в этом ничего страшного нет... - Да я боюсь не вас!- перебил его Дональд, сверкнув глазами, и опять замолк в нерешительности. - Понимаешь, Сергей, как бы тебе сказать... Он встал с койки, словно ему трудно было сидеть. Сергей тоже выпрямился и положил руку ему на плечо. - Дональд,- сказал он,- Если ты не хочешь, чтобы я презирал тебя, если ты не хочешь, чтобы я спихнул тебя в бачок для отходов, где валяются ржавые банки и другие вещи, вышедшие из употребления, и закрыл за тобой крышку люка выброса мусора в космос, если ты не хочешь всего этого, ты должен успокоиться, Дональд. Успокойся и выкладывай все по порядку. Что у тебя? - Спасибо, Сергей. Понимаешь, такое дело... Я боюсь, что ко мне ночью заберется Тапа... - Я так и знал!.. Но послушай, почему бы тебе не прислонить к двери, изнутри, что-нибудь достаточно тяжелое. И тогда Тапа, сколько бы она ни старалась, не сможет пролезть к тебе... - Да ты ее не знаешь!- взорвался Дональд.- Она все может. Если даже не в эту ночь, то в другую... она обязательно доберется до меня. Рано иди поздно!.. Она хочет съесть меня! (Сергей отшатнулся, но Дональд вцепился в его плечо и не отпускал) Я понимаю...- быстро заговорил он,- это может показаться странным... Но ты не видел, ты не видел, как хищно горели ее глаза, когда она в прошлую ночь приходила ко мне... Хорошо, что я вовремя проснулся, до того, как она прыгнула... Она бесшумно прокралась и напала... Она не хотела поиграться, Сергей, она хотела есть. Хотела полакомиться живым мясом! Понимаешь, Тина кормит ее всякими консервами,на его лице появилась странная улыбка.- А тут перед ней лежит целая гора мяса! Много, много живого и свежего мяса!.. Сергей внешне сохранял спокойствие, стараясь делать вид, что все нормально. Лицо Дональда он видел плохо, как в тумане; оно лишь бледно светилось в полумраке, отражая разлившийся по каюте мертвенный зеленоватый свет ночников. - Заткнись, Дональд,- сказал он после минутного раздумья.- Ты несешь чушь. Ну посуди сам: как такая маленькая Тапа может съесть такого большого Дональда? Во всяком случае не всего же сразу... Так что успокойся, возьми себя в руки. Мы никому не позволим съесть нашего друга Дональда. А если она, все-таки, начнет тебя есть, мы что-нибудь придумаем, мы выручим тебя, Дональд. Если она начнет время от времени тебя поедать, то мы сразу это заметим. И даже ты сам первый это заметишь, потому что уж кому как не тебе знать, едят тебя или нет, верно, Дональд? Так вот, как только мы увидим, что это действительно происходит, мы защитим тебя. Мы сразу запрем ее в отдельной каюте и не будем выпускать ее оттуда, пока не прилетим на Землю. Дональд опять опустился на кровать. Спокойный тон Сергея немножко сбил его нервозность. Он еще посидел несколько минут, сцепив пальцы и направляя долгие взоры во все стороны сергеевой каюты, как будто видел эти стены в последний раз (глаза его, немигавшие, были внимательны и осмысленны). - Ну так я пойду?- спросил он упавшим голосом. - Иди,- сказал Сергей.- Иди и возьми себя в руки. Когда шаги Дональда стихли в коридоре. Сергей, раздевшись, устало прилег на постель. Спать не хотелось. Он стал думать о том, что делать. С одной стороны, вроде, неудобно было рассказывать о Дональде Тине и Полю. Получалось, вроде бы, предательство. Ведь Дональд ему одному доверил свою тайну, свою слабость. Но с другой стороны, необычное поведение Дональда, несомненно, должно стать известно остальному экипажу. И тогда всем вместе будет легче решить, как ему помочь. Потому что это не просто слабость. Похоже, что врач "Голубой Амадины" немного не в себе... Если не сказать большего. Нн-да, не хочется даже думать об этом. Ну, ладно, утро вечера мудренее. Там видно будет. Сергей попытался уснуть, но ничего не получалось. Минут десять он ворочался, потом бросил. Просто лег на спину, закинул руки за голову, уставился в темный потолок. Что-то в последнее время он стал часто вспоминать свой дом на Земле. Щемящая тоска по родной планете охватывала его теперь уже всякий раз, лишь только он оставался наедине с собой. Вот и сейчас воспоминания лезли в голову. Да, это они - лезли и лезли, и, принимая форму отчетливых видений, причудливо возникали в пустоте, куда он смотрел... И это не было сном. Он жил в ветхом, небольшом трехэтажном домишке, вокруг которого росли высоченные многоэтажные дома. Это не было сном, но это и не было явью. Он знал, что лежит на кровати, зажатый в отсеке, а вокруг - на миллионы километров - одна пустота... Но это еще и не было сном: он мыслил реально, он знал, что слева - стена каюты, справа - стоит только руку протянуть книжная полка, за головой - столик, на нем Дюрер, и это не бред, не наваждение, не мираж, иначе все в мире сон, а наверху - там должен быть потолок, а не призрачный экран несуществующего кинотеатра... Так откуда явились видения? Он жил в ветхом и небольшом трехэтажном домишке, вокруг которого росли высоченные многоэтажные дома. Это было во времена его детства. Он был один и смотрел на мир из чердачного окна. Было такое промежуточное время суток - между днем и вечером - и вся природа, куда ни посмотри, была монохромна, как гризайль. По снегу, светло-коричневому, почти белому, ходили темно-коричневые фигурки людей, были еще скупые черные черточки кустов, дома спокойно и ровно блестели окнами, а редкие снежинки не падали почему-то вниз, на землю, а медленно поднимались вверх, туда, где висело морозное небо - одинаковое, равнодушное и твердое - серый муар с белым узором. Сергею особенно нравилась зима, когда земля не бурая или зеленая, как в остальные времена года, и вообще, все кругом, вся природа не пестрая и разноцветная, а белая, именно белая. Это такой чистый и строгий, торжественный цвет, который всегда приводил Сергея в странный необъяснимый восторг. Неожиданно вспомнились другие цвета зимы. Это было уже утром - в восемь часов, когда он вскакивал с постели, быстро одевался, накидывал на себя пальтишко и бежал наверх, на чердак... Ослепительное солнце заставляло его зажмуриться, а мороз щипал его лицо, ледяными иголками колол все его тело. Но зато, Боже мой, что творилось на востоке! Еще вчера над всем миром висел безразличный ледяной купол, а теперь там, на востоке, как пронзительная желто-голубая фольга стеною стояло огромное небо... А снег был уже не белым, а ослепительно золотым и искрился миллионами искринок, а в тенях он был холодно-холодно синий. А дома были уже не дома, и деревья не деревья, и столбы - не столбы, а силуэты, силуэты, силуэты... Когда же он в последний раз видел что-либо подобное? Здесь, сейчас небо было не куполом и не стеной, даже не потолком. Здесь вообще не было неба. Зато была черная пустота с далекими бледными звездами. Нет, он больше никогда не улетит с Земли, даже за все золото мира. Похоже, что звездолетчика из него не получилось, несмотря на многие месяцы усиленной космической подготовки. Так долго не видеть земного неба оказалось слишком трудно для него, кто бы мог подумать? Подумаешь, какая сентиментальная чушь - десть лет не видел желто-голубенького неба! Для человека, который ни разу в жизни не был в открытом космосе, это даже может показаться смешным. Пусть. Сергею было не до смеха. Пока мы на Земле, мы не ценим восходов и закатов Солнца, мы вообще мало ценим земную природу. Но стоит нам покинуть Землю хотя бы на год, иди даже на полгода... Нет, лучше не покидать. Хватит с него! Пусть теперь люди, которые легче переносят космос, отправляются в дальние межзвездные рейсы, пусть. А он будет летать где-нибудь рядышком с Землей, "Земля-Венера", например, или, возможно, совсем покинет космическую навигацию устроится на какую-нибудь нормальную земную работу. Как всегда незаметно подкрался сон.
      * * *
      Семь часов спустя неизменный звонок часового механизма разбудил его. Он сразу встал, умылся, особенно тщательно вычистил зубы и принялся за один из тех комплексов физкультурных упражнений, которые знал уже наизусть и которые свято выполнял каждое утро. Однако и зарядка принесла ему мало радости. Утром со всей очевидностью в жуткой наготе перед ним встала Проблема Дональда. Когда он ввалился в кают-компанию, Тина и Поль уже были там. Дональда не было. Но Сергей еще не понял тогда, что это может означать. Он не мог решить, как сообщить ребятам о Дональде. Они были хмурые, какие-то придавленные (одна лишь Тапа весело кувыркалась на своем коврике, почему-то облизываясь). Но делать было нечего, и он сказал: - Наш общий друг Дональд находится в диковинном состоянии духа. По-моему, Тапа дурацкими наскоками достала-таки его. Вчера вечером он заходил ко мне... И, знаете, он был весь из себя такой нервный, нервный... Знаете: он вполне серьезно полагает, что Тапа хочет съесть его. Вот... И он рассказал друзьям все, что произошло вчера между ним и Дональдом. Звездолетчики даже не заинтересовались его рассказом: Тина смотрела мимо Сергея, бортинженер вообще отвернулся от него... Как будто они и так все знали. Само собой, поведение Дональда ни для кого не было новостью, он был уже как распеленутый. И все молчали, потупившись. Вообще, в отсеке установилось такое неловкое молчание. В углу, правда, пощелкивал киберповар, приготавливая завтрак. - Признаться,- сказал Поль,- мне тоже бывает не по себе, когда Тапа иногда нападает на меня. Это необычная кошка, Сергей. Обычная кошка в ее возрасте играется и мурлычет, а это довольно чудаковатая кошка. Ты посмотри, у нее все направлено... Лицо Тины передернулось. - Который час, скажите мне?- воскликнула она. - Половина девятого... Ну? - Не понимаете? - Что? Тина крутанулась на каблуках и, сунув руки в карманы, пошла по каюте. - Почему Дональд так долго не встает? Что с ним случилось? Если... Сергей смотрел за ней внимательно. "Психопаты,- думал он,- оказывается не один Дональд..." Но и у него на душе неспокойно было в это утро. Он пристально посмотрел на Тапу - она продолжала облизываться, как ни в чем не бывало. Но почему? почему? - Тина,- спросил Сергей.- Ты ей давала что-нибудь есть сегодня? Тапа настороженно взглянула на Сергея. Впрочем, возможно, ему померещилось, потому что в следующее мгновение она уже, невозмутимая, чистила свое рыльце. - Нет,- ответила Тина.- Где Дональд? - Пойду-ка я навещу его,- поднялся Поль, тяжело вздохнув. Возле выхода он помялся немного, что-то соображая, видно, вышла заковыка. Затем вернулся к аварийному пульту управления, на котором висела его кожаная куртка "гнедой масти" - коричневая с черной вельветовой отделкой, - отодвинул полу, аккуратно, двумя пальчиками вытащил из внутреннего кармана пистолет ("О!"подумал Сергей - Пошли вместе,- предложил он. Звездолетчики согласились. В коридоре кто-то больно сжал плечо Сергея. Он оглянулся. - Слушай,- заговорил Поль вполголоса,- придумай предлог, чтобы оставить Тину здесь. Не надо бы ей этого видеть... - Правильно. Тина... - Не утруждай себя, я слышала уже, я пойду все равно. Слабонервную нашли... - Ну, как знаешь. Всего восемь метров отделяло кают-компанию от каюты Дональда, но разведчикам казалось, что они страшно долго шли: им почему-то немалым трудом дались эти восемь метров. У каюты врача они стали. Сергей, оказавшийся первым, помедлил несколько секунд, держась за ручку двери, потом единым махом решительно распахнул ее. Все трое вошли. Дональд сидел на кровати и брился. - Доброе утро,- сказал он.
      ДОНАЛЬД ДЕККЕР
      Дональд в расстегнутой наполовину куртке с широко открытыми пустыми глазами сидел в секторе обозрения, расположенном прямо перед рубкой управления кораблем (если считать от носа "Голубой Амадины"), и в руках у него комфортно обосновалась игрушка - плюшевый ласковый слоник... Этот сектор, сектор обозрения, представлял из себя прозрачный колпак, сквозь который удавалось охватить взглядом по крайней мере половину звездного неба. Здесь было спокойно, правда, не совсем тихо: отсюда слышно было, как горит топливо во вспомогательных дюзах. Ему хорошо думалось здесь, а сейчас был вечер - после ужина. Он вообще давно заметил, что хорошие мысли приходят к нему вечером, ближе к ночи, а если не спать ночь, то можно совсем уйти в край раздумий, напичкаться мыслями и разными умными идеями до отказа, потому что, как учат нас мудрые древние греки, сова Минервы вечером начинает свой полет. Ему казалось, что "Голубая Амадина" стоит на месте, хотя он точно знал: звездолет в каждую секунду пожирает тысячи километров пространства. Происходило это потому, что звезды, видимые за "колпаком'', оставались неподвижны (то есть двигались, безусловно! - но очень медленно, неуловимо для глаза). Это как всегда напоминало о немыслимых размерах "малой вселенной", и Дональд снова (в который раз!) подумал о неуютности космоса и опять, опять с еще большей тоской вспомнил о маленькой родимой Земле. Дональд больше всего на свете любил созерцать мироздание звезд. Здесь, в секторе обозрения, за ажурной занавеской сверхпрочного стекла, звезды смотрели с неба холодно - неприязненно и холодно, как смотрят друг на друга на улице посторонние люди. На Земле они выглядели иначе. На Земле они смотрели приветливо, смешно и подмигивали, словно старые друзья. Наверное, поэтому люди издревле с рождения брали их себе в покровители. Счастливой звездой обладал каждый человек. Она благожелала ему, светила в добрых делах, защищала в трудностях, указывала верный путь; когда же умирал человек - с неба тонкой нитью, белой черточкой в черной книге мира печально падала звезда... И каждый человек мог узнать свою судьбу и свой характер по расположению светил в день его рождения. Руководствуясь данными небесного тома, человек жил, совершал дела в бренном мире и ясно видел свой конец. Удивляло Дональда всегда и постоянство звезд. Казалось они прикреплены намертво к слегка вращающейся сфере, как кусочки стекла в витраже, составляют панно. Здесь, за потолком и стенами сектора обозрения, он не видел звездного неба, - здесь заварилась какая-то каша из звезд. Он не мог понять, куда подевались Цефей, Андромеда, Большой Пес? Где Пегас, Лебедь. Персей, Киль?.. Где дома Зодиака? Где Овен, Лев, Дева, Скорпион? Все перемешалось: лопнула арматура, рассыпалось панно... И страшнее всех, ужаснее, фантасмагоричнее изменился Водолей! Его с самого начала полета, с первых шагов к неприютной звезде, никак не покидало гнетущее чувство страха, словно он совершал что-то невозможное, недопустимое, дерзкое, оскорблял святыню. Из четырех космонавтов межзвездного пилигрима двое - Тина и Поль - были рождены весною, Сергей летом, а Дональд (именно Дональд!) родился зимой, в январе, под знаком Водолея. Не он один имел в детстве болезненное пристрастие к старинным гороскопам, не он один самозабвенно погружался средь бела дня в чарующую глубину астральных знаков, а ночью - жадно искал в темноте неба родное созвездье, но кому еще кроме него, выпала на долю нелегкая кощунственная участь (или кто получил право?) подлететь вплотную к своей звезде и на расстоянии протянутой руки увидеть с ужасом ее ослепительный разгневанный лик? Он был дитя. И смотрел на жизнь как дитя - сквозь зеркальные очки неприятия существующей реальности. На своем веку он прошел сквозь столько всяких передряг и столько всяческих жизненных гадостей испытал на собственной шкуре, что, в общем, знал о жизни немножко больше, чем нужно знать о ней нормальному человеку. Ему исполнилось двадцать, когда он заканчивал школу космонавтов, но он не отличался решительностью и силой воли; полет к звездам ему не светил. Он бросился в науку, провел ряд головокружительных экспериментов, стал даже знаменит в медицинских кругах, но то была слава крошки Цахеса: не прошло и полгода, как его коллега опроверг его открытие, и теперь над ним уже смеялись те, кто раньше восхищался... Тогда он вернулся в Школу с желанием настойчиво работать не для того, чтобы стать выносливым, решительным, здоровым, а чтобы обрести спокойствие и твердость духа и перестать быть аникой-воином. А добился непреднамеренного - ему предложили звездный рейс... и он не отказался, успел только по глупому сентиментальному обычаю всех космонавтов поклониться и попрощаться с Землей, дружески похлопав по ней ладонью, - не грусти, мол, старуха, не навеки... Короче говоря он стал взрослым, но ухитрился остаться ребенком, наивным и чистым. И окружающий его мир казался ему сказочным. Он любил, например, сидеть также в исследовательской лаборатории, но не работать, нет, - а наблюдать за приборами. "Голубая Амадина" представлялась ему скорее волшебным домом, нежели космическим кораблем. Он здесь на каждом шагу сталкивался с феями, колдунами и гномами. И хотя поначалу казалось, что они застылы и неподвижны, он знал, что они живут своей тихой сказочной жизнью. Вот, например, удивительный аппарат эрстедметр, занимающий почетное место в приборной доске измерения магнитного поля. Он весь из себя как маленький человечек, забавный пузан с поднятыми вверх руками (одна из них - зрительная труба, вторая - трубка с оптической системой для освещения шкалы). Рядом с ним - инклинатор и деклинатор, веберметр, градиентометр, мю-метр, каппа-метр, тесламет целый парад гномиков.