Словом, имея и столь поверхностное впечатление о чиновниках Приморска, можно с очевидностью констатировать, что Гладкову взмах жертвенного ножа вряд ли простят. Понимая это, Валера начал приучать себя к мысли, что каждый новый день - не отсрочка смерти, а ее приближение. Он стал готовиться к встрече с ней, как к чему-то исключительному - самому интригующему и загадочному свиданию за всю свою жизнь. В действительности же, Гладков устал жить так, как жил прежде. Смерть являлась для него символом избавления и решения многих и многих проблем. К тому же, его уже ничего не держало среди себе подобных. Он мыслил себя всего лишь одиноким млекопитающим, которому вышел срок жизни.
      Правда, временами внутренняя сущность восставала и бунтовала. Представлялось, что его положение - результат чудовищной ошибки, что вот-вот откроется дверь и "свобода встретит радостно у входа". А далее? За "далью", увы, следовала полная неизвестность. Он не знал, что могло ждать его за рубежом этого, пожалуй, несбыточного "далее". И не потому, что отсутствовали перспектива, фантазии и мечты. Этого как раз хватало. Дело было в другом. Феерический, с его точки зрения, кристально чистый и безупречный, переливающийся всеми цветами спектра его мир был попросту никому не нужен. По ту сторону забора неслась глубокая, полноводная река жизни, с которой он, Валера Гладков, не совпадал по времени. У реки не было дна и берегов, она была горячей и обжигающей, с приторным, возбуждающим запахом запретного плода, пугающего густо-черного цвета, в основе которого зачастую лежит первоначальный густо-алый цвет крови. Гладков не любил густого, горячего, возбуждающего и темного. Ему нравились прозрачное, холодное, спокойное и чистое. Всего этого, конечно, не могла дать ему камера, но в этом временном пристанище присутствовал свой мир. Мир с запахом чистилища. Еще не рай, но и не ад. Исчезли кошмарные сны и еще более ужасная реальность. Гладков впервые обрел невозможное, двойственное, но принесшее, наконец, долгожданный покой состояние души: он нужен всем, ему - никто.
      Он представлял себя одиноким пилигримом на плоту, затерянном в громадном, даже по земным меркам, океане, средь бескрайних просторов и берегов. Придумал для себя удивительную игру в несуществующей стране. Стал ее правителем, мысленно создав ландшафт, населив подобными людям существами, облагородив фантастической фауной и изумительной по красоте флорой. Он, как библейский Ной, достиг своей страны и сошел с плота. Но, в отличии от Ноя, на землю с ним ступила всего одна пара - древнейшие обитатели Вселенной: Добро и Зло.
      На одном из допросов, который проводили сотрудники службы безопасности, он попросил разрешения дать ему в камеру бумагу и краски. Ему разрешили и он стал рисовать свою страну...
      ДНЕВНИК УБИЙЦЫ
      ... -Указующий перст приказал: - Умри!
      Как припечатал: - Исчадие ада!
      А ей просто снились яркие сны,
      но никому это было не надо.
      Были важны тарелка бобов,
      одежда и мебель, распятие в доме.
      А в снах, как назло - гряда облаков,
      синие реки, цветы в подоле!
      А в снах, как назло, только радость и смех,
      спелые яблоки, радуга, горы,
      ласковый дождь и пушистый снег,
      и никакого намека на горе...
      Молитва споткнется не раз на устах:
      - Господи... дай же мне быть, как все!
      Но что-то в дьявольских этих снах
      неудержимо влечет к себе.
      ... Из мрака улиц под звездный кортеж
      рванулась, голову очертя...
      - Ешь колдовскую плоть ее, ешь!!!
      кричала огню людская толпа.
      Полночь в рассвет перельет часы
      время небесного славить Царя.
      А ты вознеслась в непокорную ввысь
      не дотянутся им всем до тебя.
      Это я написал. В порыве отчаяния, боли и бессилия. У меня ничего не получилось. Поводыри, я вас ненавижу!!!
      Вы пустили по моему следу своих ищеек, вы загнали меня, обложили, затравили. Вы убили во мне меня!.. И мне не остается ничего кроме, как прекратить сопротивление и сдаться. Но взяв мое тело, надругавшись над ним, вы никогда не доберетесь до моей души. Я сильнее вас и выше. Я умру, сраженный вашими лицемерными законами, чтобы воскреснуть и утвердить свой Бессмертный и Незыблемый - на все времена. Меня приговорит и убьет кучка лживых и продажных чиновников, а я все-равно прорасту Истиной и Прозрением в сердцах и душах миллионов. И буду карать... Карать! Карать! Я залью кровью половину мира, а те, кто спасутся, выйдут на берег, крещенные ею и, став моими Апостолами, понесут изуверившимся Слово мое и Имя мое...
      Мне их жаль. Иногда. Тех, кто работает в "Голосе Приморска". Они искренне пытались мне помочь, проявляя великодушие и участие. Но я их тоже ненавижу!!! Они все время хотели быть рядом, путались под ногами. Они слепы и глупы, не понимают, не видят очевидного: я пришел в этот мир не для того, чтобы они мне помогали. Я не нуждаюсь в их помощи. Она оскорбительна для меня. Если во мне не желают признать Спасителя, значит, я должен явиться сам. Не хватало еще, чтобы мои лавры присвоил кто-нибудь другой. Теперь настало время поголовного воровства. Не гнушаются ничем, крадут не только подвиги, но и позор. Ибо и то, и другое нынче продается. А я владею крупицей Славы Мира. Это как святые мощи. И Мою Славу я никому не отдам. Я не позволю другому присвоить себе титул поводыря ада... Я - ВЕРГИЛИЙ ЭТОГО КРОВАВОГО ВЕКА.
      ... Нет, нет, нет и еще раз нет... Этого просто не может быть! Никогда! И все-таки истина в том, что я - сын чудовища...
      Сегодня я разбирал старые бумаги матери. Когда ищейки поводырей придут в мой дом, он должен встретить их чистотой, порядком, тишиной и уютом. Они не должны узнать больше того, что я решу им рассказать и показать сам. Но... Мама, ты убила меня раньше, чем это захотели бы сделать поводыри. Мамочка, любимая, родная моя, что же ты наделала?!! Я любил и боготворил тебя. Мы прожили в муках твои последние дни и я до конца был рядом, страдал вместе с тобой. Не предал и не бросил... Милая моя мамочка, как же ты могла ТАК поступить со мной?!! Почему еще при жизни не сказала мне, кто в действительности является моим отцом? Что мне теперь делать? Что-о-о?!!
      Может, написать ему письмо и во всем признаться? Конечно, я так и сделаю. Могу себе представить, что он испытает, узнав правду. Ха-ха-ха!
      Он, должно быть, сидит сейчас где-нибудь в окружении таких же, как и сам, курит дорогие сигареты, пьет хорошее вино или водку, закусывает изыскананными деликатесами и... не знает, даже не подозревает, что с ним все кончено, что он - никто... Нельзя нести груз важности и значительности, одновременно являясь отцом убийцы. Убийцы? Но я же не убийца... я Спаситель! А он, выходит, отец Спасителя? Тогда он - главнее и заслуженнее меня? Нет! Я не позволю присвоить ему мою крупицу Славы Мира. Где он был все эти годы?..
      А вдруг он прочитает письмо и раскается? Захочет встретиться, пообщаться? Что, если мне удастся убедить его в своей исключительной миссии? Нет, мы слишком с ним разные. Нас воспитали разные социальные среды, мы опирались в жизни на противоположные принципы и идеалы. Между нами никогда не может быть равества и мира. Значит... Значит, только война.
      Возможно, стечение данных обстоятельств и к лучшему. Да, да, несомненно, в этом всем присутствует тайный, астральный смысл. И я его понял.
      Мамочка моя дорогая, прости меня. Я был не прав. Даже после смерти ты продолжаешь оберегать меня и направляешь по истинному пути. Еще вчера я готов был капитулировать перед поводырями. Перед их всесокрушающей машиной насилия и подавления. Но сегодня, именно благодаря тебе, моя любимая мамочка, у меня появился решающий аргумент в борьбе с поводырями. Я нанесу им удар, от которого они вряд ли смогут оправиться.
      Они называют меня маньяком и убийцей. Что ж, если им так больше нравится, я не против. Но они не представляют, в какую ловушку и капкан загнали сами себя. Что станет с ними, когда ВСЕ узнают, кем был зачат и от кого родился на свет "страшный и ужасный маньяк"? Хватит ли у них сил возвести собственное дитя на эшафот?..
      Власть часто ставит нас перед неравнозначным выбором. Теперь настал ее черед. Ха-ха-ха! Я - глашатай и главное действующее лицо. Я приглашаю всех на единственное представление - незабываемое, леденящее кровь, волнующее и ужасное. Спешите, торопитесь, но помните: свободный вход не всегда гарантирует свободный выход! Священный алтарь не терпит пустоты...
      Он отложил ручку, внимательно перечитал написанное. Во время чтения на его лице играла коварная улыбка мифического вакха. В глазах, как в древних лекифах отражалось пьяное безумие Веков-на-крови. Храм души был бесстрастным и холодным, как остро заточенный жертвенный нож...
      Мэр Приморска, небольшого росточка, раскормленный, с капризным и вечно недовольным выражением лица, за исключением тех случаев, когда он позировал для фото-и телекамер, с огромным, рыхлым животом, внешне походил на стареющего бульдога. В свое время тесно связанный с криминальными группировками города, он, тем не менее, сумел не только пролезть во власть, но и закрепиться , используя недюжие способности в плане изворотливости. По слухам, за ним водилось немало грехов и место в аду было давно забронировано. Что касается земной юдоли и этого света, то Леонид Владимирович Пацюк талантливо балансировал на грани, проходящей через зыбкую ось "криминал - официальная власть". В Примомрске он считался пришлым, но стаж проживания имел гораздо больше, чем у не на шутку разошедшихся "варягов". Пацюка пока не трогали, хотя - не столько при желании, сколько - при соответствующей отмашке, схарчили бы за считанные часы. Но он пока был нужен Системе. Пока он в нее вписывался, являясь маленьким винтиком в одном из блоков противовеса, коих в Системе великое множество.
      Сам Пацюк считал себя личностью, достойной внимания, и всячески поощрял его со стороны городских СМИ, с готовностью соглашаясь на интервью, в которых с удовольствием "разъяснял мою политику хозяйственника-демократа". В результате его бурной деятельности и под "чутким" руководством, город окончательно пришел в упадок, превратившись в самый отсталый регион в Крыму, с миллиоными долгами - как в одну, так и в другую сторону. Единственное, чего в Приморске хватало с избытком, это праздников и "мероприятий". Город являлся, своего рода, уникальным местом на планете, где "вершки" и "корешки" достигли небывалого за историю развития человеческого общества "консенсуса" - всем на всех было глубоко наплевать. Каждый из жителей сам себе устанавливал общественно-политический строй и согласно ему вел хозяйство.
      К концу второго тысячелетия Приморск смело можно было заносить в Книгу рекордов Гиннесса сразу по нескольким параметрам, при этом до абсурдности взаимоисключающих друг друга. Именно в Приморске жили самые богатые жители полуострова и был самый нищий городской бюджет; не работало ни одно из промышленных предприятий и был самый высокий уровень коррупции; при отсутствии сырья для местного металлургического комбината в городе невозможно было плюнуть, чтобы не попасть в пункт приема металлолома; разгромленные бандитские "крыши", как особо почитаемые чиновниками "святые места", тоже не остались забыты - поборы со стороны власти возросли настолько, что криминальным отцам-командирам не могло привидеться даже в самых сладких снах. Одним словом, рано или поздно, но в городе должна была в конце концов родиться еп-позиция. Вне зависимости от мировых стандартов, в этих забытых Богом краях, именуемых древними эллинами не иначе, как входом в Царство мертвых, стало доброй традицией данным словом характеризовать людей, борющихся, не жалея себя, за доступ к бюджетной кормушке. Только теперь, в свете демократических преобразований, это стало называться старинным русским словосочитанием "борьба за вековые чаяния угнетенного горадминистрацией народа".
      В один из теплых дней осени, знаменующих собой закрытие сезона "бабьего лета", господин Пацюк сидел себе, никого не трогал, в своем роскошном кабинете и думал... Думал о проклятой еп-позиции, посмевшей не только создать в вверенном ему здании горисполкома "независимую фракцию", но еще и вытащить на всеобщее обозрение свой орган. Печатный. Тоже "независимый". Леонид Владимирович посмотрел на часы - близилось время обеда. Под ложечкой засосало и мысль, лежавшая с краю, упорхнула в неизвестном направлении. Тишину кабинета нарушил приглушенный телефонный звонок. Пацюк поднял трубку.
      - Леонид Владимирович, - раздался в трубке как всегда подобострастно-испуганный голос пресс-секретаря Ольги Архиповны Евдохи, на наш отдел пришло письмо... На ваше имя, - после паузы, чуть заикаясь, добавила Евдоха.
      - Что в нем? - раздраженно спросил Пацюк. - Опять очередная грязь и сплетни?!
      - Я не з-знаю, как это назвать? - несмело откликнулась Евдоха.
      - Тогда для чего вы там сидите?! - взбеленился мэр.
      - Письмо от... от...
      - Принесите мне его, - подавив внезапную вспышку гнева, попросил Пацюк и отключил связь.
      - Господи, - проговорил с отчаянием, - с кем приходится работать?! Одни подхалимы и бездари. В штаны наложить готовы при малейшей опасности и.. продадут обязательно, стоит только оступиться и не в ту кучу, что требуется, наступить. Осточертело! Хорошо хоть маньяка изловили.
      В дверь нерешительно постучали и показалась голова Евдохи.
      - Разрешите, Леонид Владимирович?
      - Проходите, Ольга Архиповна, - буркнул он, разглядывая ее поверх очков, наклонив голову, отчего к лицу, заплывшему жиром, с многочисленными складками под подбородком, прилила кровь. Он внезапно стал похож на сеньора Помидора. Манеры и поведение чудесным образом дополняли этот сказочный образ. Пацюк, увидев в руках Евдохи папку, нетерпеливо протянул руку: Давайте, что там за письмо такое страшное, посмотрим...
      Пресс-секретарь, почтительно приблизившись к столу, открыла папку и достала листок бумаги, отпечатанный, по всей видимости, на компьютере, с приколотым к нему конвертом. Взяв его двумя пальцами, словно боясь обжечься или испачкаться, протянула мэру.
      - Я могу идти? - неуверенно пробормотала Евдоха.
      - Идите, - неприязненно взглянув и скривившись, махнул рукой мэр. Будьте на месте. Если что, я вас вызову.
      Евдоха облегченно выдохнула и поспешила скрыться за дверью. Леонид Владимирович повертел в руках послание, мельком взглянул на адрес и раскрыл сложенный вчетверо листок. Первые же слова заставили его буквально подскочить на месте, затем растечься по спинке обтянутого натуральной кожей кресла. Он потянулся за сигаретами, продолжая скользить взглядом по четким строчкам письма. Прикурив, не отрываясь, несколько раз глубоко затянулся. Наконец, дочитав до конца, мэр медленно перевел дыхание и судорожно рванул ворот рубашки, предварительно значительно ослабив узел дорогого, шелкового галстука. В мыслях царил полный хаос, из которого гигантскими буквами вырастало одно единственное слово, в литературной интерпретации означающее полный и сокрушительный конец. Мэр, чувствуя, как спину и грудь заливает дурно пахнущий страхом пот, в изнеможении прикрыл глаза. Но это не помогло. В охватившей его в мгновение темноте ярко проступили первые строки письма:
      "З Д Р А В С Т В У Й, Д О Р О Г О Й П А П О Ч К А!
      Пишет тебе твой родной сыночек, появившийся на свет в полном соответствии с резолюцией республиканской отчетно-выборной комсомольской конференции в Петровске, состоявшейся в 19... году: "... не жалея собственных сил, делать все возможное, чтобы приумножать ряды будущих строителей коммунизма...". Именно в то время ты встретился с моей мамой и поклялся ей в любви со всем своим молодым пылом и комсомольским задором... Если верить маминым записям, то клялся ты ей ровно три дня и три ночи - в лучших традициях русских сказок... А через девять месяцев родился я молодец-удалец. Тот самый, который сегодня решил помочь тебе, ДОРОГОЙ МОЙ ПАПОЧКА, в прополке "огорода", где ты хозяйничаешь...
      ПАПОЧКА, что это ты окружил себя всякой сволочью, от которой простому люду совершенно нет никакого продыху? А, может, и не в них дело, а в тебе, ПАПУЛЯ?.. Рыбка-то с головы гниет. Но ты не бойся, ПАПОЧКА, ТВОЕЙ ГОЛОВОЙ я займусь в последнюю очередь. Так что у тебя есть время исправиться...".
      Леонид Владимирович скрипнул зубами и, потянувшись к телефону, позвонил Евдохе. Трубку сняли после первого же гудка. "Ждала, сволочь", - с неприязнью и незнакомым, но неприятным чувством стыда, подумал вскользь мэр.
      - Ольга Архиповна, - спросил как можно безразличнее, - кто еще читал этот бред?
      - Кроме меня, никто, - ответила пресс-секретарь поспешно и, как ему показалось, с едва уловимыми нотками торжества в голосе. - Я думаю, Леонид Владимирович, не стоит обращать внимание на письма сумасшедших.
      - А вот здесь вы не правы, - нравоучительно заметил мэр. - У нас был в городе недавно сумасшедший. И к чему это привело? То-то... Ольга Архиповна, узнайте, пожалуйста, соответствует ли действительности адрес, указанный на конверте. Он у вас есть? - решил он проверить.
      - Нет, - после короткой заминки ответила Евдоха. - Вы продиктуете?
      Пацюк продиктовал адрес, не веря, что из этой затеи что-нибудь получится, но зато полный уверенности в том, что Евдоха конечно же, ознакомившись с письмом, не преминула воспользоваться услугами ксерокса.
      - Как срочно? - услышал мэр в трубке ее голос и опять эти едва уловимые нотки торжества и злорадства.
      "Ну, погоди, сучка! Обрадовалась, что за горло меня взяла? Забыла, кем была и кем стала?", - подумал мэр, но вслух своего настроения не выдал, лишь заметив:
      - Это не к спеху, но и откладывать не надо. И пригласите ко мне... начал он, но потом спохватился: - Работайте, - бросил кратко и положил трубку. Затем сложил письмо, сунул его во внутренний карман пиджака и, бросив мимолетный взгляд на часы, поднялся из-за стола, собираясь съездить на обед, благо жил мэр неподалеку от здания горисполкома.
      Когда он выходил из кабинета, обе стрелки на часах сошлись на цифре двенадцать. Круг замкнулся. Книга Судеб раскрылась на странице...
      Часть вторая. Возмездие.
      - О! Какие лю-ю-ди! Гутен морген, камарада! - подхватываясь и раскрывая радостно руки для объятий, проговорил Звонарев, увидев входящего в кабинет Мишу Жаркова. - А возмужал-то, похорошел как - ни дать, ни взять Фаршнегер-р-р!
      - Ну, будя, будя, - засмущался Михаил, демонстративно достав носовой платок и театрально промокнув несуществующие слезы. - Ах, дым Отечества... Кстаи, сигаретки не найдется?
      - Опять? - обиделся Юра. - Я думал, ты мне кучу подарков привезешь, а ты... Каким ты был, таким ты и остался.
      - Да ладно, - дружески хлопнув по спине, перебил его Миша. - Будить тобе белка, будить и свясток. Мы с шефом настоящего баварского пива привезли.
      - А сосисок?! - уперев руки в бока, прищурившись и скорчив ехидную рожу, капризно спросил Звонарев.
      - Сосиски таможня съела! - отрезал Жарков, проходя к своему месту и усаживаясь за стол. - Юра, не томи, рассказывай, как у вас?
      Звонарев включил чайник, достал сигареты, сел за свой стол и, вытащив одну, двинул пачку в сторону Жаркова.
      - Что рассказывать, Миша? - спросил с кислым выражением лица. - Дело трещит по всем швам.
      - Как? - подскочил на стуле Жарков. - Ведь взяли Гладкова.
      - В том то и дело, что взяли всего лишь Гладкова, - ответил друг с нажимом.
      - Ты хочешь сказать, что... - Жарков недоговорил и оторопело уставился на коллегу. - Юра, - осторожно начал он после паузы, - еще жмурики... были?
      - Нет, - покачал тот головой, глядя тоскливо.
      - Ты, я смотрю, не рад?
      - Представь себе, - парировал Звонарев. - Понимаешь, многое на парне завязано. И рассказывает так, словно сам все проделал. Есть отдельные детали, которые мог знать только убийца. Но есть и факты, которые я лично не в состоянии объяснить. Например, куда делись вещи пострадавших, упоминаемые Гладковым: шарф, зонтик, очки? Хорошо, мы выяснили в конце концов, что из церкви их забрали сотрудники "Голоса Приморска" Михайлова и Галкин. До настоящего момента они находились на квартире у Михайловой. Юра со значением взглянул на друга: - Два дня назад Михайлова попала в реанимацию. ДТП. Госпитализирована с места происшествия в коматозном состоянии, но без повреждений, как внутренних, так и наружных. Такое впечатление, словно хрястнулась об дорогу за секунду до наезда.
      - Но что-то было? - неуверенно произнес Жарков. - А вещи?
      - Она живет с родителями. Честные, уважаемые люди. Отец - кандидат географических наук, мать - филолог. Прекрасная семья. Родители все время были на даче за городом. Их наши разыскали и сообщили. С их слов, о последних событиях в жизни дочери, касающихся работы, они были не в курсе. Вещей убитых в квартире не оказалось. Однако всплыла интересная деталь.
      Их соседка накануне выгуливала поздно ночью собаку и столкнулась в подъезде с Марией Михайловой. Поскольку начинался дождь, она поинтересовалась, "куда это на ночь глядя, да в дождь направляется наша Машуня?", - Звонарев замолчал, испытывающе глядя на Михаила. - Как ты думаешь, что ей посоветовала Михайлова? Обязательно купить субботний номер Приморска и прочитать "всю правду о маньяке"!
      - Ни фига себе! - присвистнул Жарков. - И почти сразу попадает в больницу в коматозном состоянии, непонятно каким образом приобретенном.
      - Но и это не конец сказочки, - вздохнул Звонарев, поднимаясь, чтобы выключить чайник. - Ты знаешь Славку Горина из дорожно-постовой?
      - Мы несколько раз вместе с ним , Осеневым и Корнеевым на природу выезжали после рейдов.
      - Вспомнил, значит, - с удовлетворением констатировал Звонарев, разливая по кружкам ароматный напиток.
      - Разве такое забудешь? - передернул плечами Михаил. - Помню, они с Димоном утверждали, что неподалеку от нас летающая тарелка села и все порывались "пойти гуманоидов на вшивость проверить приморским самогоном". Хорошо, те улетели вовремя.
      Юра усмехнулся, глядя на Жаркова и продолжал:.
      - Так вот, недавно встретились мельком со Славиком, слово за слово зацепились, он и рассказал, что в ту ночь, когда Михайлова пострадала, буквально нос к носу столкнулся в районе Второго Нагорного... Догадываешься, с кем?
      Жарков наморщил лоб, старательно изображая интенсивную умственную деятельность, но так и не прийдя к окончательному выводу, вопросительно взглянул на друга.
      - Это же элементарно, Миша! - сочувственно проговорил Юра. - Кто у нас всегда оказывается там, где можно резво перебежать дорогу милиции и в довершение, при благоприятном стечении обстоятельств, непременно еще и напакостить?
      - Неужели Осенев?! - искренне поразился Миша.
      - В самую то! - поддержал его Звонарев. - Короче, по словам Славки, этот неутомимый "труженник-ассенизатор" в кромешной темноте и в проливной дождь пытался отыскать следы водителя-"наездника". Не слабо, правда? Потом уже до Горина дошло, что Димон прикинулся шлангом и под коньячок, бутербродики и сигаретки, в теплой и тихой атмосфэре раскрутил его на все подробности. Дмитрий не знал, что Михайлова пострадала. Потому что после встречи с Гориным, несмотря на выпитый коньячок, на всех парах рванул в больницу. Сведения точные. И тогда возникает вопрос: что делал Дмитрий на Втором Нагорном?
      - Должен был встретиться с Михайловой, - догадался Жарков. - Но его кто-то опередил.
      - Видимо, но, в таком случае, возникает другой вопрос: если Осенев ждал Михайлову на Втором Нагорном, почему она оказалась лежащей в коме на дороге посередине Нижнего Нагорного?
      - А был ли наезд?
      - Был, Миша. Гаишники быстро приехали, рядом находились. Тот, кто сидел за рулем, видать, тормозил так, что колеса лысые остались. Представь, ночь, дождь шпарит, ни черта не видно и вдруг...
      - ...навстречу летит Синяя Птица Счастья и со всей дури вмазывается в машину.
      - К слову, - посмотрев осуждающе на Мишу, проговорил Юра, - нашлись свидетели, которые слышали визг покрышек.
      - Но повреждений у Михайловой нет?
      - Нет.
      - А не могла она от неожиданности или страха в кому впасть?
      - Это какая неожиданность должна быть и как испугаться надо было, невесело усмехнулся Звонарев. - До полной отключки.
      - Ясно. А что говорит Осенев?
      - Не скрывает, что Михайлова позвонила ему и попросила о встрече, намекнув на "маняка". Но не более. Его показания подтверждаются словами Горина.
      - А до того?
      - Показаниями жены - Аглаи.
      - Муж и жена - одна сатана... - задумчиво протянул Михаил. Внезапно взгляд его стал остекленевшим и неживым, он начал что-то бормотать, но тотчас, словно очнувшись от глубокого сна, встряхнул головой, отгоняя сумеречные видения.
      - Ты в порядке? - наклонившись к нему через стол, участливо спросил Юра.
      Жарков энергично потер ладонями лицо, взгляд его прояснился, став внимательным и заинтересованным. Лишь на миг Звонареву почудились всполохи страха и пропали.
      - Ты точно в порядке? - он подозрительно прищурился.
      - Да в порядке, в порядке, - убежденно ответил Жарков. - Иногда, знаешь, накатит - сам не пойму, что. Мельком проскочит в голове и перед глазами, а пробую вспомнить - черта с два! Это после той прогулки в лесок началось. Помню, такое творилось - с ума сойти! А подробно - ни фига. Кстати, как поживает наша знаменитость?
      - Ты Аглаю имеешь в виду? Вроде, нормально. Ходят слухи, с ней напрямую эсбисты законтачили. Да, - спохватился Звонарев, - есть и другая новость. Гладков попросил в камеру бумагу, кисточки и краски. - Увидев удивленно взметнувшиеся вверх брови Михаила, поснил: - Теперь он у нас еще и художник. Начальство разрешило, в качестве исключения. Сидит он, между прочим, в одиночке.
      - Что же он рисует? Надеюсь, не парадный портрет Шугайло? - усмехнулся Жарков.
      - Я мало в живописи понимаю, - ушел от ответа Звонарев. - И если откровенно, меня от этого дела порядком тошнит. Хочешь верь - хочешь нет, как поработаю с материалами - голова, будто после хорошей пьянки. Такое впечатление - от бумаг, и тех, запах трупов идет. Как будто не папку листаю, а тело эксгумирую. - Звонарев обреченно махнул рукой: - Миша, хочется все бросить и убежать. И пусть "делом Гладкова" священники и психиатры занимаются. Они в нем, по-моему, куда больше поймут.
      - Психиатры понятно с какого боку. Но священники?
      - Хотя бы потому, что о жертвоприношениях церковь многое бы могла поведать. Вообще-то зря ее от государства отлучили.
      - Я не пойму, ты, что, решил на старости лет в религию удариться?
      - Миша, я просто пытаюсь понять, за каким... какого рожна Гладков с вещами убитых поперся в церковь. Какую он преследовал цель? Зачем, после того, как Осенев выпихнул его через шкаф на соседний балкон, в соседнюю квартиру, которая принадлежала Димкиному другу, да еще и ключ от нее дал, Гладков сам притопал в милицию, узнав, что арестованы сотрудники редакции? Я был в той хате - форменное бомбоубежище. В ней без проблем можно было недели две-три отвисать. Почему он решил сдаться? И вообще, Миша, он сумасшедший, художник, водитель, кто еще там - я не знаю - да кто угодно! но только не тот, кто нам нужен. Это мое твердое убеждение.
      - Ладно, успокойся, - осадил его Жарков. - Пусть он не тот, но тогда почему с его арестом прекратились убийства? Ведь нас ориентировали на то, что должно было вскоре состояться еще одно "жертвоприношение". Но, к счастью, не состоялось. Я не пойму, чем ты не доволен. Доказательная баз есть? Есть... - Жарков осекся, отметив как внезапно изменился в лице Звонарев. - Ну что еще?!
      - Миша, послушай: когда Гладков явился в управление, всех охватила эйфория. Не спорю, он сам дал, казалось, исчерпывающие показания. Его возили на места, он все четко показал и рассказал. Одним словом, все класс! Ну, положим, с Буровой и Кондратьевым - более или менее ясно, не придерешься. Но в отношении эпизода с Лизуновым всплыл один малюсенький такой нюансик, который может иметь сокрушительные последствия. В день, когда был убит Лизунов, Гладков, оказывается, работал. И у него два сундука свидетелей наберется!
      - Как это?! - изумился Жарков.
      - Вот так это! - зло отрезал Звонарев. - Проверку проводили практиканты, которые сейчас в управлении на стажировке. Наши, видимо, рассудили: раз сам пришел - все тип-топ. Он буквально "обаял" всех своими подробностями, - с саркастической иронией заметил Юра. - Вот и вляпались! На дни убийства Буровой и Кондратьева у Гладкова приходятся выходные и алиби он подтвердить не смог. Что касается Лизунова - полный улет! - как любит говорить Осенев. В 19.24, а именно столько было на разбитых часах Лизунова и это время смерти подтверждается данными экспертизы, Гладков был на маршруте, его видели десятки, если не сотни, человек!
      - Почему тогда сразу не всплыло? - ошеломленно спросил Михаил.
      - Думаю потому, что версия с Гладковым всех чудесным образом устраивала, - криво усмехнулся Звонарев. - Сам пришел, подробно рассказал все и показал. В показаниях не путался. Одинокий. Бывший сотрудник мясокомбината - перекантовывался полгода до армии. Античностью увлекается и это еще мягко сказано. И самое главное - убийства после его закрытия прекратились. А, если верить Кривцову, Аглая предсказывала еще одно. Предсказывала... И вот поди теперь разберись - чертовщина натуральная!
      - Ты соображаешь, что говоришь?! - вскочил Жарков. - Если это правда, то... - он не договорил и вновь тяжело рухнул на стул. - Юра, ты понимаешь, какой вывод напрашивается...
      - Я говорил с отцом Иосафом, - не дав договорить, перебил его Звонарев. - Он хорошо запомнил Гладкова. - Юра неожиданно рассмеялся. Правда, смех его был с изрядной долей горечи: - Батюшка сказал, мол, на нем печать Бога и, якобы, отмечен он особым даром.
      - Юра... - осторожно и тихо заметил Михаил. - Юра, если в деле появятся данные об "особом даре", наше управление, от начальника до младшего сержанта, разгонят к чертовой матери! И боюсь, у Ваксберга мест на всех не хватит, кого-то, может быть, и в областную клинику поместят. Ты с кем-нибудь делился своими... своими "откровениями"?