- Уже повсюду развешаны объявления.
      - Как-то и к нам приезжал цирк. Мы с теткой ходили смотреть. Показывали человека, который глотал огонь.
      У Туиски были свои планы: как только цирк приедет, он отправится сопровождать клоуна, когда тот будет разъезжать по городу верхом на верблюде. Всякий раз, когда бродячий цирк поднимал свой шатер на пустыре рыбного рынка, повторялось одно и то же.
      Клоун спрашивал:
      - Кто паяц? Ответ короток.
      Ребята отвечали хором:
      - Он гроза для всех красоток.
      За различные услуги клоун мелом делал Туиске пометку на лбу, и его бесплатно пускали на вечернее представление. А если негритенок помогал униформистам в подготовке манежа, он становился в цирке своим человеком и на время забрасывал ящик с гуталином и щетками.
      - Однажды меня хотели забрать с собой. Сам директор звал...
      - Униформистом?
      Туиска чуть не обиделся:
      - Нет. Артистом.
      - А что ты должен был делать?
      Черное личико Туиски просияло:
      - Помогать в номере с обезьянами. И еще танцевать... Я не пошел только из-за матери... - У негритянки Раймунды разыгрался ревматизм, и она не могла больше стирать чужое белье, поэтому на жизнь зарабатывали сыновья Фило, шофер автобуса, и Туиска, мастер на все руки.
      - Разве ты умеешь танцевать?
      - А ты не видела? Хочешь, покажу?
      И Туиска принялся танцевать; он прямо создан был для танца: ноги сами выделывали на, тело легко и свободно двигалось, ладони отхлопывали ритм. Габриэла смотрела на Туиску, она тоже любила танцевать и не удержалась. Бросила подносы и кастрюли, закуски и сладости, подхватила рукой юбку и закружилась в танце. Теперь на освещенном солнцем дворе плясали двое негритенок и мулатка. Они забыли обо всем на свете. Вдруг Туиска остановился, продолжая барабанить по перевернутой пустой кастрюле. Габриэла кружилась, юбка ее развевалась, руки ритмично двигались, тело покачивалось, бедра вздрагивали, лицо сияло...
      - Боже мой, а подносы...
      Они быстро собрали все - и сладости и закуски, Туиска водрузил подносы на голову и вышел, насвистывая мелодию танца. Ноги Габриэлы продолжали притопывать, она так любила танцы, но на кухне чтото зашипело, и она бросилась туда.
      Когда Габриэла услышала, что Разиня Шико пришел завтракать, у нее уже все было готово, она взяла судки, сунула ноги в туфли и направилась к выходу.
      Габриэла пошла отнести Насибу еду и помочь в баре, пока Шико завтракал. Однако, дойдя до порога, она дернулась, сорвала с клумбы розу и воткнула ее в волосы над ухом, бархатные лепестки нежно коснулись щеки девушки.
      Этой моде ее научил сапожник Фелипе, который отчаянно сквернословил, когда проклинал священников, и превращался в благородного испанского дворянина, когда беседовал с дамой. "Самая изящная мода на свете", заявил он.
      - Все сеньориты в Севилье носят в волосах красную розу.
      Он много лет прожил в Ильеусе, подбивая подметки, но все еще говорил с акцентом и мешал испанские слова с португальскими. Раньше он появлялся в баре Иасиба очень редко. Много работал - починял седла и уздечки, мастерил плетки, прибивал подметки к ботинкам и сапогам, а в свободное время читал брошюры в красных обложках и спорил в "Папелариа Модело". Только по воскресеньям он появлялся в баре, чтобы сыграть партию в триктрак и шашки, и слыл опасным противником. Теперь он до завтрака, в час аперитива, бывал у Насиба ежедневно. Когда приходила Габриэла, испанец встряхивал непокорной седой шевелюрой и смеялся, показывая свои ослепительные, как у юноши, зубы:
      - Salve la gracia, ole! [До чего ж хороша! (исп.)]
      И щелкал пальцами, как кастаньетами.
      Впрочем, и другие, ранее случайные, посетители сделались теперь завсегдатаями бара. "Везувий" процветал, как никогда прежде. Сладости и закуски Габриэлы с первых же дней прославились среди любителей аперитивов, многие из них перекочевали к Насибу из портовых баров, чем очень обеспокоился Плинио Араса, хозяин "Золотой водки". Ньо Гало, Тонико Бастос и капитан, которые по очереди завтракали с Насибом, повсюду рассказывали чудеса об искусстве Габриэлы. Ее акараже, ее жаркое из рубленого мяса с крабами, залитое яйцами и завернутое в банановые листья, острые пирожки с мясом были воспеты в прозе и в стихах; учитель Жозуэ посвятил этим кушаньям четверостишие, в котором рифмовал колбасы с кашасой и повариху с франтихой. Мундиньо Фалкан попросил у Иасиба Габриэлу на один день, когда устроил у себя обед в связи с тем, что через Ильеус проезжал на "Ите" один его приятель, сенатор от штата Алагоас.
      Посетители приходили выпить аперитив, сыграть в покер, полакомиться наперченными акараже и слоеными пирожками с треской, возбуждавшими аппетит. Их становилось все больше, многие приводили знакомых, которые уже наслушались рассказов о кулинарном искусстве Габриэлы. Однако кое-кто теперь задерживался несколько дольше обычного, не торопясь завтракать. Это началось с тех пор, как Габриэла стала сама приходить в бар с судками для Насиба.
      Когда она входила, вокруг раздавались восхищенные возгласы: всех пленяла ее плавная походка, ее опущенные глаза; и улыбка, игравшая на губах Габриэлы, освещала лица присутствующих. Она входила, здоровалась с посетителями, сидевшими за столиками, шла прямо к стойке и ставила судки. Раньше в этот час людей в баре было совсем мало, да и те торопились закончить завтрак и уйти. Теперь же многие продлевали час аперитива, определяя время по приходу Габриэлы и выпивая последний голоток после ее появления в баре.
      - Ну-ка, Бико Фино, рюмку "петушиного хвоста" ["Петушиный хвост" бразильский аперитив - смесь кашасы и вермута].
      - Два вермута...
      - Сыграем еще одну? - Кости стучали в кожаном стакане и катились по столу. - Тройка королей по одной...
      Габриэла помогала обслуживать посетителей, чтобы они скорее разошлись, а то еда в судках остынет и потеряет вкус. Ее туфельки скользили по цементному полу, пышные волосы были схвачены лентой, свежее лицо не накрашено. Своей танцующей походкой она расхаживала среди столиков, кто-то говорил ей любезности, кто-то глядел на нее молящими глазами. Доктор похлопывал Габриэлу по руке, называя своей девочкой. Она всем улыбалась и могла бы показаться ребенком, если бы не широкие бедра. Внезапное оживление каждый раз овладевало посетителями, будто присутствие Габриэлы делало бар более гостеприимным и уютным.
      Со своего места за стойкой Насиб видел, как она появляется на площади с розой в черных волосах. Глаза араба жмурились: судки были полны вкусной едой, а он в этот час всегда был голоден и с трудом удерживался, чтобы не съесть приготовленные для посетителей пирожки с мясом и креветками и другие лакомые закуски. Насиб знал, что, когда появляется Габриэла, почти за всеми столиками заказывают новые порции аперитивов, выручка увеличивается, к тому же приятно было увидеть ее среди дня, вспомнить прошедшую ночь и представить будущую.
      Он тайком щипал ее, прикасался к ее груди. Габриэла тихонько посмеивалась - ей было приятно.
      Капитан подзывал девушку:
      - Иди-ка, взгляни на игру, ведь ты моя ученица...
      Напуская на себя отцовскую строгость, он называл Габриэлу ученицей с того дня, когда в почти пустом зале попытался обучить ее секретам игры в триктрак.
      Габриэла смеялась, качая головой, - кроме игры "в осла", она не сумела научиться никакой другой. Но, когда подходила к концу затянувшаяся партия, капитан нарочно медлил, чтобы дождаться Габриэлы, и требовал ее присутствия при решающих бросках:
      - Иди сюда, ты приносишь мне счастье...
      Иногда она приносила счастье Ньо Гало, сапожнику Фелипе или доктору.
      - Спасибо, моя девочка, бог даст, ты станешь еще краше, - говорил доктор, легко похлопывая ее по руке.
      - Краше? Но это невозможно! - протестовал капитан, сразу отказываясь от отеческого тона.
      Ньо Гало ничего не говорил, он только глядел на Габриэлу. Сапожник Фелипе расхваливал розу в ее волосах.
      - Ah, mis vinte anos! [Ах, где мои двадцать лет! искаж. исп]
      Он спрашивал Жозуэ - почему бы ему не написать сонет, посвященный этой розе, этому ушку, этим зеленым глазам? Жозуэ отвечал, что сонета тут мало, он напишет оду или балладу.
      Они поднимались, когда часы били половину первого, и уходили, оставив щедрые чаевые, которые Бико Фино жадно подбирал своими грязными руками. Подстегнутые боем часов, посетители неохотно шли к выходу. Бар пустел, Насиб садился завтракать. Габриэла подавала ему, ходила вокруг столика, откупоривала и наливала пиво. Ее смуглое лицо сияло, когда Насиб, рыгнув ("Это полезно для здоровья", - утверждал он), хвалил ее блюда. Она убирала судки, к этому времени возвращался Шико, теперь шел завтракать Бико Фино. Потом Габриэла ставила шезлонг на тенистом участке позади бара, выходившем на площадь, говорила "до свидания, Насиб" и уходила домой. Араб закуривал сигару "Сан-Феликс", брал баиянские газеты недельной давности и наблюдал за ней, пока она не исчезала за поворотом у церкви. Он любовался ее танцующей походкой, ее покачивающимися бедрами. Но розы в ее волосах уже не было. Насиб находил ее на шезлонге, - падала ли роза случайно, когда девушка нагибалась, или она вынимала ее из волос и оставляла нарочно? Красная роза с ароматом гвоздики - запахом Габриэлы.
      О ДОЛГОЖДАННОМ, НО НЕЖЕЛАТЕЛЬНОМ ГОСТЕ
      Возбужденно-радостные, капитан и доктор пришли в бар "Везувий" рано и привели с собой мужчину спортивного вида лет тридцати с небольшим. У него было открытое лицо. Еще до того, как его представили, Насиб догадался, кто это. Наконец-то он объявился, этот столь долгожданный и вызвавший столько споров инженер...
      - Ромуло Виейра, инженер министерства путей сообщения.
      - Очень приятно, сеньор. К вашим услугам...
      , - Мне также очень приятно познакомиться с вами.
      Вот он, с загорелым лицом, коротко остриженными волосами, с небольшим шрамом на лбу. Ромуло сильно пожал руку Насиба. Доктор улыбался со счастливым видом, будто представлял Насибу своего прославленного родственника или женщину редкой красоты. Капитан пошутил:
      - Этот араб - неотъемлемая принадлежность нашего города. Он отравляет нас разбавленным вином, обжуливает в покер и знает все про любого из нас.
      - Не говорите так, капитан. Что господин инженер может обо мне подумать?
      - Впрочем, Насиб - наш хороший друг, - исправил свою характеристику капитан, - и уважаемый человек.
      Инженер улыбался несколько принужденно, недоверчиво оглядывая площадь и улицы, бар, кино, соседние дома, в окнах которых появились лица любопытных. Инженер и его новые знакомые уселись за одним из столиков на улице. В своем окне показалась Глория, она была в утреннем неглиже и расчесывала мокрые после ванны волосы. Она сразу обнаружила нового мужчину, рассмотрела его и побежала привести еебя в порядок.
      - Хороша? - Капитан объяснил инженеру причину одиночества Глории.
      Насиб пожелал сам обслужить гостей, он принес тарелку с кусочками льда - пиво было не очень холодным. Наконец-то инженер в городе! Накануне "Диарио де Ильеус" возвестила жирным шрифтом на первой странице о предстоящем прибытии инженера на пароходе "Баияна". "Итак, - едко заключила газета, - те недалекие и злобные люди, которые с глупым смехом предрекали провал этого предприятия и упрямо отрицали не только то, что инженер прибудет, но даже то, что он вообще существует в министерстве, вынуждены теперь натянуто улыбаться... Завтра им придется прикусить языки, их тщеславие будет наказано". Инженер прибыл через Баию и высадился в Ильеусе этим утром.
      Статья была написана в резком тоне и полна оскорблений в адрес противника. Правда, инженер явился со значительным опозданием: прошло более трех месяцев с момента, когда было объявлено о его скором приезде. В один прекрасный день (Насиб очень хорошо его запомнил, ибо в тот день от него ушла старая Филомена и он нанял Габриэлу) Мундиньо Фалкан прибыл на "Ите" и, демонстрируя, сколь велик его авторитет в высших сферах, распространялся повсюду о скором исследовании и разрешении проблемы бухты.
      Все зависело от приезда инженера из министерства.
      Известие это вызвало в городе сенсацию никак не меньшую, чем преступление полковника Жезуино Мендонсы. Оно ознаменовало начало политической кампании по подготовке к выборам в будущем году. Муидиньо Фалкан согласился возглавить оппозицию и сумел увлечь за собой немало людей. "Диарио де Ильеус", в подзаголовке которой значилось "информационная независимая газета", стала шельмовать муниципальную администрацию, нападать на полковника Рамиро Бастоса и отпускать шпильки по адресу властей штата. Доктор написал серию ядовитых памфлетов, как мечом потрясая над головами Бастосов известием о приезде инженера.
      В своем бюро - весь первый этаж дома был занят помещением, где упаковывали какао, - Мундиньо Фалкан беседовал с фазендейро, но они не обсуждали торговых дел и не вели переговоров о ценах на урожай или о сроках платежа, они толковали о политике; Мундиньо предлагал союзы, сообщал о своих планах, говорил о выборах так, словно уже победил. Полковника слушали, слова Мундиньо производили некоторое впечатление. Бастосы лравили Ильеусом более двадцати лет, их власть поддерживали менявшиеся время от времени правительства штата. Мундиньо же нашел поддержку выше: ему покровительствовали в Рио, в, федеральном правительстве. Разве он не получил, несмотря на сопротивление правительства штата, инг женера для исследования считавшейся доселе безнадежной проблемы бухты и не гарантировал разрешение этой проблемы в ближайшее время?
      -, Полковник Рибейриньо, который прежде никогда не интересовался голосами зависящих от него избирателей и отдавал их даром Рамиро Бастосу, примкнул теперь к группировке нового лидера, впервые занявшись политикой. Он с воодушевлением разъезжал по провинции, вел переговоры со своими кумовьями и оказывал влияние на мелких землевладельцев.
      Поговаривали, что дружба Рибейриньо и Мундиньо родилась в постели Анабелы, танцовщицы, привезенной экспортером; она уже бросила своего партнера-иллюзиониста, чтобы танцевать исключительно для полковника. "Вернее, исключительно для полковника и Тонико!" - думал Насиб. Сохраняя образцовый политический нейтралитет, она спала с Тонико Бастосом, в то время как полковник объезжал города и поселки.
      И им обоим она изменяла с Мундиньо Фалканом, стоило тому прислать ей записку. На него она в конечном счете и рассчитывала в случае каких-нибудь неприятностей в этом страшном краю, где такие грубые нравы.
      Многие фазендейро, особенно молодые, обязательства которых по отношению к полковнику Рамиро Бастосу взяты были недавно и не обагрены пролитой в борьбе за землю кровью, были согласны с Мундиньо Фалканом в анализе и методах разрешения проблем Ильеуса: надо прокладывать дороги, использовать часть доходов на нужды провинциальных районов - Агуа-Преты, Пиранжи, Рио-до-Брасо, Кашоэйры-доСул, а также потребовать от англичан скорейшего окончания строительства железнодорожной ветки Ильеус - Итапира, которое бесконечно затягивалось.
      - Хватит площадей и парков... Нам нужны дороги.
      Их особенно воодушевляла перспектива прямого экспорта какао за границу, если фарватер в бухте будет углублен и выпрямлен, что позволит заходить в гавань крупным судам. Доход муниципалитета возрастет, Ильеус станет настоящей столицей. Еще несколько дней - и приедет инженер... Но время шло, проходила неделя за неделей, месяц за месяцем, а инженер не приезжал. Энтузиазм фазендейро начал гаснуть; только Рибейриньо держался твердо, он по-прежнему спорил в барах, что-то обещал, кому-то угрожал. "Жорнал до Сул", еженедельник Бастоса, спрашивал, "где же этот инженер-призрак, плод воображения честолюбивых и злонамеренных чужестранцев, которые пользуются авторитетом лишь среди завсегдатаев бара?".
      Даже капитан, душа движения за прогресс Ильеуса, нервничал, хоть и старался это скрыть, раздражался во время игры в триктрак и проигрывал.
      Полковник Рамиро Бастос поехал в Баию, хотя друзья и сыновья советовали ему отказаться от этого опасного в его возрасте путешествия. Он вернулся неделю спустя с победоносным видом и собрал у себя своих единомышленников.
      Амансио Леал, как всегда вкрадчиво, рассказывал слушателям, что губернатор штата заверил полковника Рамиро, будто министерство вообще не назначало инженера для обследования бухты Ильеуса. Эту проблему разрешить нельзя, в управлении путей сообщения штата уже обстоятельно ее изучили. Выхода действительно нет, и пытаться найти его - только зря время терять. Единственное, что можно сделать, - это соорудить новый порт для Ильеуса в Мальядо, за пределами бухты. Но это грандиозное строительство потребовало бы долгих изысканий, миллионных средств и поддержки федерального правительства, властей штата и муниципалитета. Поскольку это строительство будет вестись в таких огромных масштабах, исследовательские работы продвигаются медленно, иначе и быть не может. Надо произвести много изысканий, длительных и трудоемких. Но они уже начаты. Население Ильеуса должно еще немного потерпеть...
      "Жор на л до Сул" опубликовал статью о будущем порте, похвалив губернатора и полковника Рамиро.
      "Что касается инженера, - писала газета, - то он, видимо, навсегда застрял на мели..." Префект, по подсказке Рамиро, распорядился озеленить еще одну плошадь, рядом с новым зданием "Бразильского банка".
      Амансио Леал всякий раз, как встречал капитана или доктора, не упускал случая спросить с насмешливой улыбкой:
      - Ну, как инженер? Когда он прибывает?
      Доктор резко отвечал:
      - Хорошо смеется тот, кто смеется последний.
      А капитан добавлял:
      - Подождем, над нами не каплет.
      - Да сколько ж можно ждать?
      Их споры кончались тем, ччто они вместе отправлялись выпить. Амансио требовал, чтобы платили капитан и доктор.
      - Когда инженер приедет, буду расплачиваться я.
      Как-то он захотел подшутить над Рибейриньо, но тот вышел из себя и закричал на весь бар:
      - Я не скаред. Хотите пари? Тогда ставьте деньги. Я ставлю десять конто за то, что инженер приедет.
      - Десять конто? А я ставлю двадцать против ваших десяти и даю год сроку. Или хотите больше? - Голос Амансио звучал мягко, но в глазах была злоба.
      Насиб и Жоан Фулженсио согласились быть свидетелями.
      Капитан наседал на Мундиньо, требуя, чтобы тот съездил в Рио и нажал на министра. Экспортер отказывался. Начался сбор урожая, он не мог оставить в такое время контору. Кроме того, ехать совершенно излишне, так как инженер прибудет наверняка, очевидно, просто задерживается из-за бюрократических формальностей. Мундиньо никому "е рассказывал о возникших осложнениях, о тревоге, которую он испытывал, когда узнал из письма друга, что министр отказался от своего обещания после протеста губернатора, штата Баия. Мундиньо тогда пустил в ход все свои обширные связи, только бы добиться положительного решения вопроса; он не обратился лишь к членам своей семьи. Экспортер разослал массу писем, отправил кучу телеграмм, он просил и обещал. Один из его друзей поговорил с президентом республики, причем решающим фактором в продвижении этого весьма затруднительного дела оказались (впрочем, этого Мундиньо никогда не узнал) имена Лоуривала и Эмилио. Узнав о родстве Мундиньо с влиятельными политическими деятелями Сан-Пауло, президент сказал министру:
      - В конце концов, это справедливая просьба. Срок правления губернатора уже истекает, он.со многими испортил отношения, и неизвестно, кто будет его преемником. Мы не должны постоянно склоняться перед волей правительства штата...
      Несколько дней Мундиньо жил охваченный страхом, почти паническим. Если он проиграет, ему не останется ничего иного, как сложить чемоданы и уехать из Ильеуса. Ведь не сможет же он, потерпев крах, остаться тут, чтобы быть объектом насмешек и издевательств. Придется вернуться под крылышко братцев, понурив от стыда голову. Он почти перестал появляться в барах, в кабаре, где злословили по его адресу все больше.
      Даже Тони ко Бастос, державшийся прежде очень скромно и избегавший, сколь возможно, затрагивать злополучный вопрос в присутствии сторонников Мундиньо, и тот перестал сдерживаться, радуясь плохому настроению противников. Однажды между ним и капитаном произошла перепалка. Жоану Фулженсио пришлось вмешаться, чтобы не допустить ссоры. Тонико предложил, когда они пили:
      - Почему бы Мундиньо не привезти вместо инженера еще одну танцовщицу? Это требует меньше труда, и заодно он оказал бы друзьям услугу...
      В тот же вечер капитан без предупреждения появился в доме экспортера. Мундиньо встретил его сухо:
      - Вы меня извините, капитан, но я не один.
      У меня девушка из Баии, она приехала с сегодняшним пароходом. Мне хотелось немного отвлечься от дел...
      - Я У вас отниму ровно минуту. - Упоминание о девке, выписанной из Баии, окончательно разозлило капитана. - Знаете, что Тонико Бастос заявил сегодня в баре? Будто вы годны только на то, чтобы привозить в Ильеус женщин. Женщин, и только... Ведь инженера все нет.
      - Что ж, это очень забавно. - Мундиньо рассмеялся. - Но вы не расстраивайтесь...
      - Как же мне не расстраиваться? Время идет, а инженера все нет...
      - Я уже заранее знаю все, что вы скажете, капитан. Вы думаете, что я дурак и сижу сложа руки?
      - Почему вы не обратитесь к своим братьям? Они люди влиятельные...
      - На это я никогда не пойду. Да это и не нужно.
      Сегодня я послал в столицу настоящий ультиматум.
      Успокойтесь и простите за такой прием.
      - Ну что вы, это я пришел не вовремя... - Капитан услышал женские шаги в соседней комнате.
      - И спросите у Тонико, кого он предпочитает - блондинок или шатенок...
      Несколько дней спустя пришла телеграмма от министра, в которой сообщалось имя инженера и дата его выезда в Баию. Мундиньо созвал капитана, полковника Рибейриньо и доктора. "Назначен инженер Ромуло Виейра". Капитан взял телеграмму и встал.
      - Я утру нос Тонико и Амансио...
      . - - Мы шутя выиграли кучу денег.... - Рибейриньо поднял руку. Устроим по этому поводу грандиозную попойку в "Батаклане".
      Мундиньо взял телеграмму из рук капитана. Больше того, он попросил друзей хранить секрет еще в те-, чение некоторого времени, будет гораздо эффектнее, если они объявят об этом в газете, когда инженер ужо, приедет в Баию. В глубине души он опасался, что губернатор снова окажет давление на министра и тот снова отступит. И только неделю спустя, когда инженер, уже высадившись в Баие, сообщил о своем прибытии со следующим пароходом "Баияна", Мундиньо опять созвал своих сторонников и показал им письма и телеграммы - свидетельства его изнурительной и тяжелой битвы против правительства штата. Он не хотел тревожить друзей, поэтому не ввел их раньше в курс подробностей этого сражения. Но теперь, когда оно выиграно, им следует узнать, какой ценой была одержана эта великая победа.
      Рибейриньо заказал в баре "Везувий" выпивку для всех. И капитан, который опять пришел в хорошее настроение, произнес тост за здоровье "инженера Ромуло Виейры, освободителя ильеусской бухты". Известие о его прибытии распространилось повсюду, снова появились сообщения в газете, и фазендейро воспряли духом. Рибейриньо, капитан и доктор цитировали некоторые места из писем Мундиньо. Правительство штата сделало все, чтобы помешать инженеру приехать. Оно использовало всю свою власть, всю свою силу. Даже губернатор ввязался в эту борьбу. И кто победил? Он, который держит весь штат в руках и является главой правительства, или Мундиньо Фалкан, который добился успеха, не покидая своей конторы в Ильеусе? Его личный авторитет одержал победу над авторитетом правительства штата. Против этого никто не станет спорить. Фазендейро, на которых это произвело сильное впечатление, кивали головами.
      Встреча в порту была торжественной. Насиб, вставший поздно, что теперь случалось с ним нередко, не смог туда явиться. Но он узнал все от Ньо Гало, едва пришел в бар. В порту собрались Мундиньо Фалкан и его друзья, фазендейро, а также много любопытных.
      Столько было разговоров об этом инженере, и теперь всем хотелось увидеть своими глазами, что собой представляет это почти мифическое существо. Появился даже фотограф, нанятый Кловисом Костой. Он собрал всех вместе, накрылся черной тряпкой, и прошло не менее получаса, прежде чем был запечатлен групповой портрет. К сожалению, этот исторический документ пропал: снимок не получился, старик умел фотографировать только в ателье.
      - Когда вы думаете приступить?
      - Сразу же. Начнем с предварительных изысканий. Но я должен дождаться своих помощников с необходимыми приборами, они плывут на пароходе компании "Ллойд" прямо из Рио.
      - Много времени вам понадобится?
      - Заранее трудно сказать. Месяца полтора - два, точно не знаю...
      Инженер поинтересовался в свою очередь:
      - Красивый пляж. Хорошее здесь купание?
      - Очень.
      - Но на берегу что-то никого не видно...
      - В Ильеусе не принято купаться. Рискует только Мундиньо, да еще купался покойный Осмундо, дантист, которого убили... И то рано утром...
      Инженер рассмеялся:
      - Но ведь купаться не запрещается?
      - Запрещается? Нет. Просто не принято.
      Девушки из монастырской школы, которые, воспользовавшись церковным праздником, ходили по магазинам, делая покупки, зашли в бар за конфетами.
      Среди них была красивая и серьезная Малвина. Капитан их представил:
      - Наша учащаяся молодежь, будущие матери семейств - Ирасема, Элоиза, Зулейка, Малвина...
      Инженер с улыбкой пожимал руки, говорил комплименты:
      - Оказывается, здесь мяого хорошеньких девушек...
      - А вы, сеньор, что-то очень задержались, - сказала Малвина, подняв на него свои исполненные тайны глаза. - Мы уже начали думать, что вы вообще не приедете.
      - Если бы я знал, что меня ждут такие красивые сеньориты, я бы уже давно приехал, даже если б меня не отпускали... - Какие глаза у этой девушки. Красивыми были не только ее лицо и изящная фигура, в лей чувствовалась и внутренняя красота.
      Веселая стайка девушек удалилась, Малвина дважды обернулась. Инженер объявил:
      - Надо воспользоваться солнцем и искупаться.
      - Возвращайтесь к аперитиву. Здесь его пьют в одиннадцать полдвенадцатого... В баре познакомитесь с половиной Ильеуса...
      Инженер остановился в гостинице Коэльо. Немного погодя жители Ильеуса увидели, что в купальном халате он направился на пляж. Все смотрели, как атлетически сложенный инженер снимает халат, как, ос.тавшись в одних трусах, бежит к морю, как рассекает волны сильными взмахами рук. Малвина уселась на одну из скамеек возле пляжа и принялась наблюдать за инженером.
      О ТОМ, КАК У АРАБА НАСИБА
      НАЧАЛОСЬ СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ
      Он прочел несколько строк в газете, затягиваясь ароматной сигарой "Сан-Феликс". Обычно он не успевал выкурить сигару и просмотреть баиянские газеты, как засыпал, убаюканный морским ветерком, разомлевший от аппетитных лакомых кушаний, от несравненных приправ Габриэлы. Из-под его густых усов вырывался спокойный мерный храп. Эти полчаса сна в тени деревьев были одним из наслаждений в ясной, спокойной жизни Насиба без тревог, без осложнений, без проблем. Никогда еще его дела не шли так хорошо. Число посетителей бара неуклонно росло, Насиб откладывал деньги в банк, его мечта об участке для плантации какао становилась все более реальной. Ему еще не доводилось совершать более выгодной сделки, чем наем Габриэлы на невольничьем рынке. Кто бы мог подумать, что она такая искусная кухарка, и кто бы сказал, что под грязными лохмотьями скрывается столько грации и красоты, что ее тело так пламенно, руки так ласковы и что от нее так одуряюще пахнет гвоздикой?..
      В этот день посетители бара были охвачены любопытством, повсюду слышались приветствия, похвалы инженеру ("Вы отличный пловец"), завтракать в И.льеусе все сели с опозданием. Насиб подсчитывал, сколько дней прошло с тех пор, как было объявлено о предстоящем прибытии инженера. Габриэла ушла домой, предварительно спросив:
      - Можно мне пойти сегодня в кино? С доной Арми-ндой...
      Он великодушно вытащил из кассы бумажку в пять мильрейсов.
      - Заплати и за ее билет...
      Наблюдая, как она, улыбаясь, торопливо уходит (он не переставал пощипывать и касаться ее даже во время еды), Насиб закончил свои подсчеты: три месяца и восемнадцать дней тревог, слухов, волнений, неуверенности и надежд для Мундиньо и его друзей, а также для полковника Рамиро Бастоса и его единомышленников. Взаимные выпады в газетах, секретные переговоры, пари, перепалки, глухие угрозы, - словом, атмосфера накалялась с каждым днем. Порой бар казался котлом, который готов взворваться... Капитан и Тонико почти не разговаривали друг с другом, полковник Амансио Леал и полковник Рибейриньо едва здоровались при встрече.
      Подумать только, как все странно получается.
      А для Насиба эти тревожные дни были днями тишины, полного спокойствия, безмятежной радости. Пожалуй, это были самые счастливые дни его жизни.
      ...Никогда он не спал так сладко во время сиесты, как в те дни Он с улыбкой просыпался при звуке голоса Тонико, которому обязательно нужно было выпить после завтрака рюмку горького аперитива для пищеварения и немножко побеседовать перед открытием конторы. Немного погодя к ним присоединялся Жоан Фулженсио, направляющийся в "Папелариа Модело".
      Они обсуждали события, происшедшие в Ильеусе и во всем мире, книготорговец хорошо разбирался в международных делах, а Тонико знал все, что касалось женщин города...
      На три месяца и восемнадцать дней задержалось прибытие инженера, и ровно столько же времени прошло с того момента, как он нанял Габриэлу. В тот день полковник Жезуино Мендонса убил дону Синьязинью и дантиста Осмундо, но лишь на другой день Насиб убедился, что Габриэла умеет готовить. Лежа в шезлонге с погасшей сигарой во рту, бросив газету на землю, Насиб вспоминал и улыбался... Три месяца и семнадцать дней ест он блюда, приготовленные Габриэлей, да, во всем Ильеусе нет кухарки, которая могла бы с ней сравниться. Три месяца и семнадцать дней он с ней спит, начиная со второй ночи, когда в луче лунного света увидел ее ногу и во мраке комнаты угадал ее грудь, проглядывавшую сквозь порванную рубашку...
      Сегодня, возможно, из-за необычного оживления в баре, из-за шума, вызванного присутствием инженера, он не заснул, отдавшись мыслям.