- Какая-нибудь новость, полковник?
      - Нет, ничего, не беспокойтесь. Оставайтесь на своих местах.
      После того как полицейские ушли, мулат сказал: - Она хочет поговорить с вами, сеньор. От Фагундеса.
      Только тогда Амансио заметил Габриэлу и сразу ее узнал:
      - Габриэла?! Хочешь поговорить со мной? Входи, пожалуйста.
      Мулат тоже вошел. Из коридора Габриэла увидела столовую, в которой сидели и курили Тонико, Алфредо И еще какие-то люди. Амансио ждал. Габриэла указала на мулата:
      - Я должна передать поручение лично вам, сеньор.
      - Отойди, Алтамиро. Я слушаю, дочь моя, - сказал он своим мягким голосом.
      - Фагундес у нас. Он послал меня предупредить вас об этом. Он спрашивает, что ему делать. Это нужно решить немедленно, потому что сеньор Насиб скоро вернется домой.
      - Он у вас? Как же он к вам попал?
      - Он бежал с холма, а наш двор как раз под откосом.
      - А ведь верно, я и не подумал. А почему ты его спрятала?
      - Я знаю его давно. Мы вместе уходили из сертана...
      Амансио улыбнулся. В коридоре показался Тонико, которого мучило любопытство.
      - Большое спасибо, я вам очень признателен. Идите за мной.
      Тонико вернулся в столовую. Габриэла с Амансио вошла следом за ним и увидела всю семью Бастосов в сборе. Старый Рамиро был бледен, как мертвец, но глаза его блестели, как у юноши. Он сидел в качалке.
      На столе стояли блюда с едой, кофейные чашки и бутылки с пивом. В углу комнаты сидели Алфредо с женой и Жеруза. Тонико с озадаченным видом стоял рядом с ними и искоса поглядывал на Габриэлу. Доктор Демосфенес, Маурисио и три полковника сидели за столом. В кухне и во дворе дома расположились вооруженные наемники, их было не менее пятнадцати человек. Служанки раздавали им жестяные миски с едой.
      Амансио сказал:
      - Вы все ее знаете, не так ли? Габ... Дона Габриэла, супруга Насиба, владельца бара. Она пришла оказать нам услугу. - И он пригласил ее как хозяин дома: - Садитесь, пожалуйста.
      Тогда все поклонились Габриэле, а Тонико пододвинул ей стул. Амансио подошел к Рамиро и о чем-то тихо поговорил с ним. Лицо Рамиро просветлело, он улыбнулся Габриэле:
      - Браво, девочка. Отныне я ваш должник. Если вам что-нибудь понадобится, приходите ко мне. Или к кому-нибудь из моей семьи... - И он показал на собравшихся в углу столовой, трое из них сидели, один стоял, словно на групповом портрете, не хватало только доны Олги и младшей внучки. - Теперь так и знайте, - обратился Рамиро к сыновьям, невестке и внучке, - если дона Габриэла когда-нибудь обратится к вам, имейте в виду, что она не просит, а приказывает.
      Пошли, кум.
      Рамиро поднялся и удалился с Амансио в соседнюю комнату. Мулат с револьвером попрощался и ушел. Габриэла не знала, что ей делать, что говорить, куда девать руки. Жеруза улыбнулась ей:
      - А мы однажды уже говорили с вами, сеньора, помните? Когда готовились к дедушкиному дню рождения... - начала она, но тут же замолчала: пожалуй, неделикатно напоминать Габриэле о том времени, когда она была кухаркой араба.
      - Помню. Я тогда наготовила ужас сколько сладостей, Они вам понравились?
      Тонико оживился:
      - Габриэла - наш старый друг. Нам с доной Ол
      гой она почти дочь. Мы были посажеными отцом и матерью на ее свадьбе.
      Супруга Алфредо удостоила Габриэлу улыбкой.
      Жеруза спросила:
      - Не хотите ли пирожного? А может, ликеру выпьете?
      - Спасибо. Не беспокойтесь.
      Габриэла согласилась выпить чашечку кофе. Из соседней комнаты Амансио позвал Алфредо. Депутат вскоре вернулся и обратился к Габриэле:
      - Пойдемте со мной, пожалуйста.
      Когда Габриэла вошла в соседнюю комнату, Рамиро сказал:
      - Дочь моя, вы нам оказали большую услугу. Но я хотел бы еще больше быть вам обязанным. Смею ли я попросить вас еще об одной услуге?
      - Если я смогу...
      - Негра нужно вывести от вас так, чтобы никто не видел. А это удастся только на рассвете. Поэтому до утра вы должны его прятать, чтобы никто не узнал о том, что он у вас. Извините, что я вам это говорю, но даже Насиб не должен ничего знать.
      - Он придет домой после закрытия бара.
      - Не говорите ему ничего. Пусть ложится спать.
      Часа в три, нет, ровно в три встаньте и посмотрите в окно, есть ли кто-нибудь на улице. Я к этому времени пошлю туда кума Амансио с людьми. Если они будут там, откройте дверь и выпустите Фагундеса. Мы позаботимся о нем.
      - А его не схватят? Не сделают ему ничего худого?
      - Можете не беспокоиться. Мы не дадим его убить.
      - Хорошо. Тогда я пойду, с вашего разрешения.
      Уже поздно.
      - Одна не ходите. Я дам вам провожатого. Алфредо, отведи дону Габриэлу домой.
      Габриэла улыбнулась.
      - Удобно ли это, сеньор?.. Ночью ходить по улицам с сеньором Алфредо... Я пойду берегом, чтобы меня не заметили из бара... А если нас кто-нибудь увидит, что тогда подумают, что скажут? Насиб завтра же все узнает.
      - Вы правы, дочь моя. Я не подумал об этом. - Рамиро обернулся к сыну: - Скажи своей жене и Жерузе, чтобы они приготовились. Поведете девушку втроем.
      Быстро!
      Алфредо хотел что-то сказать и открыл было рот, но Рамиро повторил:
      - Быстро!
      Вот как получилось, что в ту ночь Габриэла вернулась домой в сопровождении депутата, его жены и дочери. Жена Алфредо шла молча, возмущаясь про себя.
      Но Жеруза взяла Габризлу за руку и без умолку болтала. К счастью, двери дома доны Арминды оказались запертыми. В тот вечер был спиритический сеанс, и акушерка еще не вернулась. Редко попадались на улицах прохожие, охота за негром продолжалась.
      Насиб пришел в первом часу. Некоторое время он постоял у окна, наблюдая, как наемники возвращаются с холма. Но со спусков охраны не сняли. Многие считали, что негр упал в пропасть. Наконец Насиб и Габриэла легли. Уже давно Габриэла не была такой нежной и пылкой, такой страстной, требовательной и неутомимой, как в ту ночь. Последнее время Насиб с разочарованием заметил, что она стала холоднее и безразличнее к нему, будто постоянно чувствовала себя утомленной. Правда, она не отказывала ему, но уже не теребила его, как прежде, не щекотала, требуя ласк и близости, когда он приходил усталый и лениво растягивался на постели. Теперь она только смеялась, и он засыпал, положив ногу на ее бедро. Если Насиб проявлял инициативу, она отдавалась ему с улыбкой и шептала "красавчик". Но куда девалась ее прежняя любовная страсть? Как будто то, что раньше было безумием, рождением и смертью, тайной, которая ежедневно раскрывается и обновляется и всякий раз остается такой же, как и в первый миг - изумительный миг ее открытия, - и кажется последней, когда наступает отчаяние конца, стало теперь приятной забавой.
      Насиб даже пожаловался Тонико, которому издавна поверял свои секреты. Нотариус объяснил, что это обычно случается в браках: страсть любовницы гаснет, становится тихой супружеской любовью, скромной и привычной, а не бурным чувством, требовательным и ненасытным. Может быть, это и было верно, но не удовлетворяло Насиба. Он начал подумывать о том, чтобы поговорить с Габриэлой.
      Но в ту ночь Габриэла стала прежней. Ее страсть опаляла его, неугасимым пламенем пылал костер ее чувств, вздымался огонь без пепла, полыхал пожар стонов и вздохов. Кожа Габриэлы жгла кожу Наоиба.
      Габриэла была для него женой не только в постели.
      Она навсегда проникла в его душу, слилась с его телом, он ощущал ее всем своим существом, и не раз ему приходила мысль, что в ее объятиях он согласился бы умереть. Счастливый, Насиб уснул, положив ногу на бедро утомленной Габриэлы.
      В три часа сквозь чуть приоткрытые жалюзи Габриэла различила Амансио, который курил у фонаря.
      Поодаль стояли наемники. Габриэла пошла за Фагундесом. Проходя мимо спальни, она увидела, что Насиб беспокойно ворочается во сне и никак не может найти ее бедро. Габриэла подложила ему под ногу подушку.
      Насиб улыбнулся. Он такой хороший!
      - Да вознаградит тебя господь! - сказал ей на прощание Фагундес.
      - Купите себе с Клементе плантацию.
      Амансио поторопил их:
      - Пора. Пошли скорее! - И, обращаясь к Габриэле, добавил: - Еще раз спасибо.
      Пройдя несколько шагов, Фагундес обернулся, он увидел, что Габриэла все еще стоит у двери. Нет в целом мире женщины, равной ей. Кто с ней сравнится?
      О ПРИЯТНОСТЯХ И НЕПРИЯТНОСТЯХ БРАКА
      Незабываемая ночь, когда в их постели снова вспыхнула не знающая никаких границ страсть, когда Габриэлу пожирал огонь, а Насиб рождался и умирал в этом страстном и сладостном пламени, имела печальные последствия.
      Счастливый Насиб вообразил, что после долгого и спокойного течения неторопливых вод вернулись бурные ночи прошлого, что настал конец глупым размолвкам по пустякам. Тонико, с которым Насиб советовался, не скрывая даже самых интимных подробностей, приписывал перемену в их отношениях тому, что они стали супругами, и объяснял охлаждение Габриэлы теми тонкими и сложными различиями, которые существуют между любовью жены и любовью любовницы.
      Может быть, это и так, но Насиб не был в этом уверен. Почему же тогда охлаждение не произошло сразу же после брака? Ведь продолжались же еще какое-то время прежние безумные ночи; он поздно просыпался и приходил в бар с опозданием. Перемену Насиб заметил тогда, когда между ними начались недоразумения.
      Габриэла, должно быть, сердилась гораздо больше, чем это показывала. Возможно, он требовал от нее слишком многого; забывая о ее характере и о том, как она жила прежде, он хотел сразу сделать из Габриэлы светскую даму, принадлежащую к сливкам ильеусского общества, почти силой вырвав из нее глубоко укоренившиеся привычки. Насиб был нетерпелив и не желал воспитывать ее постепенно. Она хотела идти в цирк, а он тащил ее на скучный литературный вечер. Не позволял, как она любила, смеяться по любому поводу и без всякого повода, читал ей нотации из-за каждого пустяка, стремясь сделать Габриэлу такой же, как жены врачей и адвокатов, полковников и коммерсантов. "Не говори громко, это неприлично", - шептал он ей в кино.
      "Сиди прямо, не вытягивай ноги, сдвинь колени".
      "В этих туфлях не ходи! Надень новые, зачем я тебе их покупал?" "Надень приличное платье. Мы сегодня пойдем навестить мою тетку. Обрати внимание, как она себя ведет". "Мы обязательно должны пойти на заседание общества имени Руя Барбозы" (где декламируют поэты и читают что-то совсем непонятное - тоска страшная). "Сегодня сеньор Маурисио будет выступать в Коммерческой ассоциации, нам нужно пойти"
      (слушать всю нудную библию!). "Пойдем навестим дону Олгу. Скучно с ней или нет, но она наша посаженая мать". "Почему ты не носишь драгоценности, и зачем только я тебе их покупаю!"
      Конечно, Габриэла стала, в конце концов, обижаться на него, хотя и не проявляла этого в их повседневных отношениях. Правда, иногда она спорила, не повышая голоса и желая лишь узнать, почему он требует от нее того или иного, иногда огорчалась и просила, чтобы он ее не принуждал. Но всегда кончалось тем." что Габриэла уступала его капризу, подчинялась его распоряжениям и выполняла его указания. Но потом она перестала спорить, только стала иначе вести себя в постели, будто недоразумения между ними они еще не превратились в ссоры - и требования Насиба охладили ее пыл, умерили чувственность, сковали душу. Если он искал ее близости, она открывалась ему навстречу, как венчик цветка. Но она уже не казалась жадной и ненасытной, как прежде. Только в ту ночь, когда он вернулся такой усталый - тогда покушались на полковника Аристотелеса, - Габриэла стала прежней, а быть может, еще более страстной. Потом опять вернулось спокойствие, тихие улыбки, она охотно и вместе с тем пассивно отдавалась ему, если он проявлял инициативу. Как-то Насиб три ночи подряд намеренно не искал ее близости. Габризла просыпалась, услышав, что он пришел, целовала его в губы, подставляла бедро и засыпала с улыбкой. На четвертый день он не выдержал и вспылил:
      - Ты не обращаешь внимания...
      - На что, Насиб?
      - На меня. Я прихожу, а ты ведешь себя так, будто, меня нет.
      - Тебе хочется есть? Может, выпьешь мангового напитка?
      - Какой там напиток! Ты перестала ласкаться ко мне, а ведь раньше я загорался от твоих ласк.
      - Ты приходишь усталый, и я не знаю, хочешь ли ты меня. Ну как мне себя держать? Ты отворачиваешься и засыпаешь, а я не хочу навязываться.
      Габриэла потупилась и комкала край простыни. Такой грустной Насиб ее никогда не видел, она его растрогала. Значит, она ведет себя так, потому что боится докучать ему, боится, что он не отдохнет после дневных тягот. Милая Биэ...
      - За кого ты меня принимаешь? Пускай я прихожу усталый, но тебя я хочу, я не старик и не...
      - Но если Насиб поманит меня пальцем, разве я не тут как тут? Когда я вижу, что ты хочешь...
      - Но ведь это еще не все... Прежде ты была как пылающий факел, как ураган. А теперь как легкий ветерок.
      - Тебе уже не нравится моя любовь? Тебе надоела твоя Биэ?
      Габриэла говорила все это, не поднимая на Насиба глаз.
      - Я люблю тебя с каждым днем больше, Биэ. Без тебя я не могу. Похоже, не ты мне, а я тебе надоел.
      В тебе нет прежней страсти.
      - Не обращай внимания. Я тебя тоже очень люблю. Можешь поверить, Насиб. Но если и я бываю иногда усталой, так это потому, что...
      - А кто в этом виноват? Я нанял служанку, чтобы она убирала в доме, а ты ее прогнала. Нанял девчонку на кухню, чтобы ты готовила только соусы, но ты продолжаешь готовить все блюда. Почему ты все хочешь делать сама, будто ты служанка?
      - Ты, Насиб, такой хороший, ты мне больше чем муж.
      - Я не всегда такой. Иногда я браню тебя. Я думал, что поэтому ты так изменилась. Но ведь я желаю тебе добра. Мне хочется, чтобы ты заняла видное место в обществе.
      - Я готова выполнять все твои желания, Насиб.
      Но есть вещи, которые я не умею делать. Как я ни стараюсь, у меня к ним не лежит душа. Будь снисходительнее к своей Биэ. Ты должен ей кое-что прощать...
      Насиб обнял Габриэлу. Она прижалась головой к его груди и расплакалась.
      - Что я тебе сделал, Биэ, почему ты плачешь?
      Я больше не буду говорить об этом, раз я огорчил тебя, хотя и не желал того.
      Габриэла, все еще не поднимая глаз от простыни, вытерла слезы тыльной стороной руки и снова прижалась к груди Насиба.
      - Ничего ты не сделал... Это я плохая, а Насиб такой хороший...
      И с тех пор она снова стала ждать его возвращения, полная прежней страсти и готовая не сомкнуть глаз до рассвета. Поначалу Насиба захватила эта вспышка.
      Габриэла оказалась лучше, чем он думал. Достаточно было поговорить с ней, и она по-прежнему не давала ему заснуть и устать. Однако собственную усталость ей все хуже удавалось скрывать, она возрастала. Однажды ночью Насиб сказал Габриэле:
      - Биэ, с этим надо кончать.
      - С чем, Насиб?
      - Этой работой ты себя убиваешь. - Да нет же, Насиб.
      - Ты не выдерживаешь ночью... - Он улыбнулся. - Не так ли?
      - Ты, Насиб, очень сильный...
      - Так слушай: я уже снял этаж над баром Для ресторана. Теперь только нужно подождать, пока выедут жильцы, потом вычистить, выкрасить и хорошенько оборудовать помещение. Думаю, что в начале года ресторан можно будет открыть. Сеньор Мундиньо хочет войти в долю. Он собирается выписать из Рио холодильник, какую-то особенную плиту и небьющуюся посуду. Я согласился.
      Габриэла от радости захлопала в ладоши.
      - Я выпишу откуда-нибудь двух кухарок. Хотя бы из Сержипе. Ты будешь лишь руководить ими, показывать, как приготовлять блюда, которые сама выберешь Готовить будешь только для меня. И завтра же найму служанку для уборки, на тебе останется только кухня, пока наша мулатка не подучится. Я хочу, чтобы завтра же у нас была горничная.
      - Зачем, Насиб? Не нужно. Я устала потому, что ходила помочь доне Арминде.
      - Этого еще не хватало!
      - Она заболела, ты же знаешь. Я не могла оставить бедняжку одну. Но ей уже лучше, так что никакой служанки нам не нужно. Я не хочу, Насиб.
      Насиб не стал ни спорить, ни настаивать. Его мысли были заняты рестораном. Ему удалось снять верхний этаж в доме, где помещался бар "Везувий". До того как Диоженес построил свой "Ильеус", там был кинотеатр. Потом зал разделили на отдельные комнаты, в которых жили молодые приказчики. В двух комнатах побольше функционировала лотерея. Но хозяин дома араб Малуф задумал теперь сдать весь этаж одному арендатору, и лучше всего Насибу, который уже арендовал низ. Малуф дал жильцам месяц для переезда У Насиба состоялся длинный разговор с Мундиньо Фалканом. Экспортер горячо высказывался за открытие ресторана, и они обсудили возможность объединения. Мундиньо вытащил из ящика стола журнал, чтобы показать Насибу различные типы холодильников и потрясающие нововведения в иностранных ресторанах.
      Конечно, для Ильеуса это слишком. Но все же они оборудуют хороший ресторан, лучше любого ресторана в Баие. В те дни, когда обсуждалось столько различных проектов, Насиб позабыл о пассивности Габриэлы в часы любви.
      Тонико, неизменно появлявшийся в баре после сиесты, около двух часов, чтобы выпить для пищеварения горький аперитив (больше он не записывал выпитое в кредит: теперь он пил бесплатно на правах посаженого отца хозяина бара), как-то тихо спросил Насиба:
      - Ну, как у вас дела?
      - Лучше. Только Габриэла очень устает. И все равно не хочет нанять служанку, все делает сама. Да еще ходит помогать соседке. К вечеру она выйивается из сил и засыпает на ходу.
      - Не стоит насиловать ее натуру. Если вы против ее желания наймете служанку, она опять будет недовольна. А с другой стороны, араб, вы как будто не понимаете, что жена не проститутка. Любовь жены должна быть скромной, ведь вы же сами хотите, чтобы Габриэла стала настоящей дамой? Так начните с постели, мой дорогой. А чтобы погулять, женщин в Ильеусе хватит... Их даже слишком много, и некоторые восхитительны. А вы стали монахом, не появляетесь больше в кабаре...
      - Мне не нужно других женщин...
      - Ну да, а потом жалуетесь, что Габриэла устала...
      - Нужно нанять служанку. Моя жена не должна убирать дом.
      Тонико хлопнул Насиба по плечу, последнее время он задерживался в баре недолго и не поджидал больше Жоана Фулженсио.
      - Пока ничего не предпринимайте, я на днях зайду поговорить с ней. Посоветую ей все же нанять горничную. А до тех пор оставьте все как есть.
      - Ну что ж, согласен. Она вас слушает. Вас и дону Олгу.
      - Знаете, кому очень понравилась Габриэла? Жерузе, моей племяннице. Она постоянно говорит о ней.
      По ее мнению, Габриэла - самая красивая женщина в Ильеусе.
      - Так оно и есть... - вздохнул Насиб,
      Когда Тонико собрался уходить, Насиб пошутил:
      - Вы теперь у нас не засиживаетесь... Наверно, неспроста... Новая женщина, конечно? Что за секреты от старого Насиба?
      - Как-нибудь расскажу...
      Тонико вышел и направился в сторону порта. Насиб стал думать о ресторане. Как его назвать? Мундиньо предложил - "Серебряная вилка". Не очень изящно и к тому же непонятно, что это значит. Насибу больше нравится "Коммерческий ресторан", это гораздо изысканнее.
      ВЗДОХИ ГАБРИЭЛЬ!
      И зачем только он на ней женился? Напрасно, напрасно... Раньше ей было лучше. И все этот сеньор Тонико, который сам имел на нее виды, да еще дона Арминда, которая подлила масла в огонь, потому что обожала устраивать свадьбы. Насиб решился на женитьбу из боязни потерять ее, из опасения, что она от него уйдет. Это было глупо с его стороны. Зачем ей уходить, если она довольна так, что дальше некуда? Он боялся, что она сменит его кухню, его постель и его объятия на особнячок в одном из пустынных переулков и на счета в магазинах, которые откроет ей какой-нибудь фазендейро, безобразный старик в сапогах, с револьвером за поясом и с деньгами в кармане.
      Все же хорошо ей тогда жилось... Она готовила, стирала, убирала дом. Ходила в бар с судками, роза в волосах, на губах - улыбка. Она шутила с мужчинами и ощущала их желание, которое носилось в воздухе. Ей подмигивали, с ней заигрывали, касались ее руки, иногда груди. Насиб ее ревновал, и это было забавно.
      Он приходил поздно ночью. Она ждала его и в мыслях уже отдавалась ему и всем молодым мужчинам, ведь стоило только подумать, только захотеть... Насиб приносил ей подарки: безделушки с базара, а из дядиного магазина брошки, браслеты, кольца со стекляшками. Принес птичку, которую она выпустила. Тесные туфли, которые ей не нравились... Она ходила в домашних туфлях, небрежно одетая, повязав волосы лентой. Ей нравилось все: двор с гуявой, дынным деревом и питангой. Нравилось греться на солнце вместе с хитрым котом, разговаривать с Туиской, нравилось, когда он танцевал и когда она танцевала для него. Ей нравился золотой зуб, который Насиб велел ей вставить. Нравилось петь по утрам, хлопоча в кухне. Гулять по улицам, ходить в кино с доной Арминдой, в цирк, который давал представления на Уньане.
      Хорошее было время, когда она была не сеньорой Саад, а просто Габриэлой, Просто-напросто Габриэлой.
      Зачем он на ней женился? Плохо быть замужем, не нравится это ей... Шкаф полон красивых платьев.
      Три пары тесных туфель. Даже драгоценности у нее есть. Одно кольцо стоило очень дорого, дона Арминда узнала: за него Насиб заплатил почти две тысячи рейсов. А что ей делать со всем этим? Ведь что она любит, того нельзя... Водить хоровод на площади с Розиньей и Туиской - нельзя. Ходить в бар с судками - нельзя. Смеяться с сеньором Тонико, Жозуэ, сеньором Ари, сеньором Эпаминондасом - нельзя. Ходить босиком по тротуару у дома нельзя. Бегать по пляжу с развевающимися по ветру волосами и шлепать по воде - нельзя. Смеяться, когда хочется и где хочется, при посторонних, нельзя. Говорить то, что думаешь, - нельзя. Словом, ничего из того, что она лю0ила, ей делать нельзя. Она - сеньора Саад, и ей ничего нельзя. Плохо быть замужем...
      Она никогда не хотела обидеть его или огорчить.
      Насиб хороший, лучше его нет никого в мире. Она любит его, это настоящая любовь. Это безумие. Он такой солидный, хозяин бара, в банке у него текущей счет - и сходит с ума по ней... Смешно! Другие стремились к ней не потому, что любили ее, а просто хотели спать с нею, сжимать ее в своих объятиях, целовать ее губы, вздыхать на ее груди. Все, все, без исключения: и старые и молодые, и красивые и уродливые, и богатые и бедные. Так было раньше, так было и теперь. Но все ли? Да, все, кроме Клементе. И, пожалуй, еще Бебиньо, но тот был мальчиком, что он знал о любви?
      А Насиб знает, что такое любовь. Она тоже чувствовала к нему что-то иное, отличное от того, что чувствовала прежде к другим мужчинам. Они все без исключения - все, все, даже Клементе, даже Бебиньо, - были ей нужны только для того, чтобы спать с ними. Когда она думала о молодом мужчине, с которым заигрывала, будь то Тонико или Жозуэ, Эпаминондас или Ари, она думала только о том, чтобы лежать с ним в постели.
      К Насибу она тоже испытывала безудержное влечение, но не только: она любила его, ей нравилось быть с ним вместе, слушать его голос, готовить его любимые блюда, чувствовать ночью его тяжелую ногу на своем бедре. В постели она его любила за то, что там делают вместо того, чтобы спать. Но любила она его не только в постели и не только за это. Она любила его за другое, за это другое только его она и любила. Для нее Насиб был всем: мужем и хозяином, семьей, которой у нее никогда не было, отцом и матерью, братом, который умер, едва родившись. Насиб - все, что у нее есть. Плохо быть замужем. Глупо, что они поженились.
      Раньше было гораздо лучше. Обручальное кольцо на пальце ничуть не изменило ее чувств к Насибу. Но теперь она вынуждена ссориться с ним, обижать и огорчать его. А ей неприятно обижать его. Но как этого избежать, - увы, все, что любила Габриэла, запрещалось сеньоре Саад. И, увы, всего того, что полагалось делать сеньоре Саад. Габриэла не переносила, И все же кончалось тем, что она уступала Насибу, лишь бы не огорчать его, ведь он такой хороший. А коечто она делала тайком, чтобы он не знал и чтобы его не обижать.
      Раньше было намного лучше, все можно было; он рев-новал, но это была ревность любовника, которая быстро проходила в постели. Тогда она могла делать что угодно, не боясь его обидеть. Прежде каждая минута несла ей радость, она то и дело напевала, ее ноги сами шли в пляс. А теперь она за радость платит печалью. Разве ей не приходится наносить визиты ильеусским семьям? Одетая в шелка, обутая в тесные туфли, сидя на жестком стуле, она чувствует себя скованно. Она даже рта не открывает - боится сказать что-нибудь невпопад. Она больше не смеется, сидит как чучело. Не нравится ей все это. Зачем столько платьев, столько туфель, драгоценностей, золотых колец, ожерелий и серег, если она не может быть просто Габриэлой? Нет, не нравится ей быть сеньорой Саад.
      Но теперь выхода нет... Зачем она тогда согласилась? Чтобы не обидеть его? А может, из страха, что когда-нибудь потеряет Насиба? Зря она согласилась; теперь вот грустит и делает то, что ей не по вкусу. А хуже всего, что для того, чтобы быть Габриэлой, ходить куда хочется и делать что вздумается, ей приходится хитрить, обижая и огорчая Насиба. Ее друг Туиска больше не приходит поболтать с ней. Он обожал Насиба, и вполне понятно почему. Когда Раймунда заболела, Насиб посылал ей деньги, чтобы она могла чтонибудь купить. Сеньор Насиб добрый. Туиска тоже полагал, что она должна быть сеньорой Саад, а не Габриэлой. Поэтому он и не приходил, так как считал, что Габриэла обижает и огорчает Насиба. Даже друг Туиска не понимал ее.
      Никто ее не понимает. Дона Арминда все время изумляется, говорит, что это злые силы потустороннего мира виноваты в том, что Габриэла не хочет развиваться и воспитываться. Где это видано? У Габриэлы есть все, что нужно, и тем не менее она никак не хочет выбросить из головы разные глупости. Даже Туиска не мог ее понять, а тем более дона Арминда.
      Вот и теперь - что ей делать? Скоро Новый год.
      Бумба-меу-бой, терно волхвов, пастушки, презепио...
      Ах, как она все это любит! На плантации она всегда изображала пастушку. Терно там было совсем бедное, не было даже фонарей, но зато как все было хорошо!
      Совсем недалеко отсюда, в доме портнихи Доры (последний дом на их улице, куда Габриэла ходила примерять платья), начались репетиции терно волхвов. С пастушками, фонарями и всем, что положено. Дора заявила:
      - Нести знамя может только дона Габриэла.
      Три помощницы Доры согласились с нею. Лицо Габриэлы осветилось радостью, она захлопала в ладоши. Однако Габриэла все же не осмеливалась поговорить с Насибом. Украдкой ходила по вечерам репетировать рейзадо. Каждый день собиралась поговорить с Насибом и все откладывала. Дора шила ей расшитое бисером атласное платье с блестящей мишурой. Габриэла пастушка, танцует на улицах, несет штандарт, распевает и увлекает за собой самое красивое терно в Ильеусе. Это ей по вкусу, для этого она и создана! Но сеньора Саад не может быть пастушкой в терно. И она репетировала тайком, мечтал появиться в костюме пастушки и танцевать на улицах. Да, ей приходится обижать и огорчать Насиба. Но что она могла поделать?
      Ах, как же ей быть?
      О ПРАЗДНЕСТВАХ В КОНЦЕ ГОДА
      Близился конец года - праздничные месяцы: рождество, Новый год, крещение, школьные и церковные празднества, ярмарки; "а площади перед баром "Везувий" воздвигались балаганы. Город наполнился бойкими и веселыми студентами, приехавшими на каникулы из колледжей и университета Баии. Танцевали в семейных домах и в домах бедняков на холмах и на Острове Змей. В городе царило праздничное веселье, в кабаре и кабаках на окраинных улочках начались попойки и драки. В центре бары и кабаре также были переполнены. Ильеусцы выезжали на прогулки по Понталу, на пикники в Мальядо и на холм Пернамбуко, откуда можно было наблюдать за работой землечерпалок. Завязывались романы, уславливались о помолвках, новоиспеченные бакалавры, с которых не сводили растроганных взглядов родители, принимали поздравительные визиты. Появились первые ильеусцы, сыновья полковников, с кольцами - свидетельством о высшем образовании, первые адвокаты, врачи, инженеры, агрономы и учительницы, получившие образование в ильеусской монастырской школе. Жизнерадостный отец Базилио крестил шестого приемного сына, появившегося на свет по милости бога из чрева Оталии, его кумы. Старые девы получили обильную пищу для пересудов.
      Никогда еще конец года не был столь оживленным.
      Урожай оказался намного выше ожидаемого. Деньги тратились легко, в кабаре рекой лилось шампанское, с каждым пароходом прибывала новая партия женщин, студенты соперничали с приказчиками и коммивояжерами в ухаживании за девушками. Полковники сорили деньгами направо и налево, рвали кредитки по пятьсот мильрейсов. Было пышно отпраздновано новоселье в похожем на дворец особняке полковника Мануэла Ягуара. Было выстроено много новых домов и проложено много новых улиц, набережная, идущая вдоль побережья, была продлена в сторону кокосовых рощ Мальядо. Прибывали набитые заказами богатых ильеусцев пароходы из Баии, Ресифе и Рио, домашний быт горожан улучшался. Открывались все новые магазины с заманчивыми витринами. Город рос и менялся.
      В колледже Эноха в присутствии федерального инспектора состоялись первые экзамены. Из Рио прибыл инспектор - журналист, сотрудничавший в правительственном органе. Он был известным литератором, поэтому в Ильеусе выступил с докладом, а билеты распространяли ученики колледжа. Собралось много народа, поскольку журналист слыл талантом. Представленный учителем Жозуэ, он рассказал о новых течениях в современной литературе - от Маринетти [Филиппе Томмазо Маринетти (1878 - 1944) - итальянский поэт, основоположник футуризма, прославлявший милитаризм и империалистическую агрессию] до Грасы Араньи [Жозе Перейра да Граса Аранья (1868 - 1931) видный представитель бразильского модернизма, один из основателей Бразильской академии словесности]. Доклад был страшно нудный, и его смогли понять лишь несколько человек: Жоан Фулженсио, Жозуэ, отчасти Ньо Гало и капитан. Ари тоже понял, но был несогласен с докладчиком. Многие вспомнили "дважды бакалавра", незабвенного Аржилеу Палмейру и его громовой голос. Вот это был докладчик! Разве можно их сравнить! Да к тому же этот молодой человек из Рио пить совсем не умеет. Пара глотков хорошей кашасы - и он валится с ног. Что же касается Аржилеу Палмейры, то тот мог потягаться с самыми знаменитыми плантаторами Ильеуса; он был не дурак выпить, а в ораторском искусстве - прямо Руй Барбоза. Вот он - действительно талант!