- Соблюдение законности - моя область и моя слабость, - коротко рассказал о себе Отрыгин.
      Это его выражение Артамонов занес в блокнот.
      Николай Иванович Нидворай в свое оправдание не сказал ничего и сразу перешел к насущному:
      - Какое будет положено жалованье?
      Ответ конкурсантам работодатели обещали дать после закрытых консультаций, которые начались тут же.
      - Отрыгин на первый взгляд умный и, по-видимому, знает какие-то законы, - сделал предварительное заключение Варшавский, просматривая его характеристику с прошлого места работы. - Я по глазам вижу, - предпринял он попытку постоять за своего избранника.
      - Умный-то он умный, - сказал Прорехов, - а спроси у него среди ночи таблицы Брадиса наизусть, сядет в лужу. У него нет опыта.
      - Кстати, Брадис жил где-то здесь неподалеку, - припомнил Варшавский. Мы на физмате проходили.
      - Видок у него больно женоненавистнический, - выказал сомнение Артамонов.
      - У кого? - спросил Варшавский. - У Брадиса?
      - Да нет, у Отрыгина.
      - В поле ветер, в жопе дым! - подвел итог слушаний по первому пункту Прорехов. - Никакой жизни за царя с ним не просматривается. Есть ли у вас планы на будущее? Рассчитываете ли вы наращивать бизнес? - передразнил Отрыгина Прорехов. - Умник нашелся! Все ему расскажи да покажи. Я с ним в одном правовом поле срать не сяду! Он похож на варанчика. Знаете, есть такой принцип - принцип варанчика. Реликт хватает кролика за ногу и говорит ему глазами: "Извини, природа берет верх - я понимаю, что вам неудобно терять ногу, не котомка все же, но поймите и меня - я ногами питаюсь, поэтому при всем уважении - а сам зубами перехватывает ногу выше и выше - вынужден отожрать конечность полностью, раз уж заглотил по колено". Нам такой юрист не годится.
      - А у Нидворая зато ботинки нечищеные, - подметил Варшавский.
      - Зато просит меньше, - резонно заметил Прорехов.
      - Пока меньше, а потом на голову сядет, - сказал Варшавский. - Но при этом он скрытый трудоголик. От него пахнет трудами.
      - Я думаю, наши относительно небольшие траты на него перебьют запах, окончательно высказался Артамонов. - Тем более что реализация подзаконных актов от юриста не зависит. Пусть у него хоть семь пятен во лбу.
      - Ладно, проснемся - решим, - распустил думу Прорехов.
      Под напором Артамонова на работу приняли Николая Ивановича Нидворая.
      - Да, забыл спросить, - всполошился вдруг Прорехов, обращаясь к новому кадру. - А с санитарной книжкой у вас все в порядке?
      - Так я вроде не в магазин... - на всякий случай Нидворай отступил на пару шагов назад.
      - Ах, ну да....
      Как выяснилось впоследствии, у Николая Ивановича было два состояния он или заболевал, или выздоравливал. Абсолютно здоровым или полностью разбитым болезнью его никто никогда не видел.
      - Да не болею я ничем, - оправдывался Нидворай, - просто у меня интеллигентное лицо.
      - Я говорил, надо было у него санитарную книжку спросить, - пенял Прорехов на друзей.
      И действительно, чем Нидворай болел, было не понять. Количество вспомогательных недугов было всегда пропорционально тяжести основного заболевания. Юрист тут же запросил аванс, сославшись на проблемы с женой, из-за которой ему негде жить. Ну и, чтобы не позорить "Ренталл" костюмом, взял взаймы еще полушку на покупку нового. Как выяснилось позже, все это было нужно, чтобы сводить молоденькую легистку в ресторан "Якорь" по-над Волгой. Такая вот у него получилась болезнь.
      - Болесть - на кого б залесть, - поставил Нидвораю диагноз Прорехов. В принципе, в незапущенных случаях, переносится на ногах.
      За пару дней при смутной помощи Нидворая "Положение о лотерее" было составлено. В его основе лежала бланкетная норма, согласно которой впервые в мире участник лотереи сам устанавливал правила поведения во время розыгрыша. По заверению Нидворая, ни одна морская сука не могла теперь доколоться к организаторам - настолько все в документе было облечено в правильные слова. Это было не "Положение", а дриблинг. Расписывалось даже то, как маленькая девочка с русой косой под надзором телекамер тоненькими честными ручонками вытащит из мешка заветные корешки и раздаст подарки везункам. "Ренталл" для урегулирования кислотно-щелочного баланса уступал государству прибыль и довольствовался посреднической десятиной.
      По инстанциям "Положение" прошло легко и непринужденно - финуправление и Центробанк в лицах Райдура и Бездольного ратифицировали документ охотно. Похоже, руководители этих ведомств затарились билетами выше крыши. А вот Фоминат, ратовавший за него громче всех, подписать неожиданно отказался. Уперся - и ни в какую!
      - Зачем мне лотерея?! - задергался он, словно ему под хвост попала шлея. - Возвращайте деньги!
      - Вы что?! - возмутился Варшавский, он воспринял пролет в штыки. - На них закуплены призы!
      - Продавайте призы и возвращайте! - не унимался Фоминат.
      - Да кто ж их купит?! - всерьез недоумевал Артур. - Их уже лапали-перелапали!
      - Продавайте! - потребовал Фоминат. - Иначе подам в арбитраж! И предупреждаю - через неделю закапают пени!
      - А как же природа? - вопрошал сам-Артур.
      - Какая? - на секунду проникся Фоминат. - Китайская?
      - Стерхи водятся в Якутии, - дуто уточнил Варшавский.
      Как ни крутили, как ни уговаривали, Фоминат "Положения о лотерее" не подписал.
      - Ну и не надо! - сказал ему на это Артамонов. - Нам, Водолеям, чем хуже - тем лучше! Дадим объявление в той же газете, что Фоминат не утвердил "Положение" и лотерея отменяется. Деньги будут возвращены участникам.
      - Это понятно, но как вернуть деньги самому Фоминату? - метался Варшавский. - Он же прокуроров нашлет! Да и стерхов жалко!
      - Ну и едкий же этот Фоминат натрия! - напрягался Прорехов. - Я считаю, за плохое поведение ему надо поставить видеотройку.
      - Хорошая идея! - неожиданно оживился Артамонов.
      - Не жирно ли будет? Его поведение больше двойки не заслуживает, скорректировал размер взятки Варшавский и тут же спросил: - Думаете, возьмет?
      - Попытка не пытка, - сказал Прорехов..
      Он же и вспомнил, что в момент последней пульки забыл у Фомината очки. Напросившись поискать их по шхерам огромной квартиры экологического босса, он на пару с Артамоновым потащил технику в жилище генеральному охраннику.
      - Лифт застрял! - запыхавшиеся, просочились они в прихожую и грохнули коробки на пол.
      - Что это еще за груз?! - изумился Фоминат, подвязывая халат.
      - Со спутниковой антенной, - выпалил Артамонов. - Все западные программы!
      - Телевизор, что ли? Вы с ума сошли! - начал раскидывать руками Фоминат. - Добить меня хотите?!
      - Вы же говорили, что интересуетесь специфическим видео... - сказал Прорехов.
      - Но не до такой же степени! - Фоминат искоса посмотрел на коробки. Выносите вон! Весь проход загородили!
      - Может быть, завтра? - попытался отсрочить провал операции Прорехов. У нас нет сил все это опять тащить по всему городу,
      - Какое "завтра"? Мне что, спецназ вызывать?! - Фоминат поднял и опустил телефонную трубку. - Я это в момент организую.
      - Зачем? Пусть техника временно у вас постоит, - придумал Прорехов.
      - Как вам такое в голову приходит?! - сыграл удивление Фоминат.
      - Хотели показать призы, - опустил голову Артамонов..
      - Ну, раз хотели - показывайте, - смягчился эколог. - Что за марка?
      - Сони, - ткнул в наклейку Артамонов.
      - Тринитрон, что ли? - в глазах Фомината мелькнул первый проблеск интереса.
      - Он самый, - облегченно вздохнул Прорехов.
      - И экран плоский? - внимательно наблюдал Фоминат, как Артамонов вспарывает упаковку.
      - Диагональ двадцать пять дюймов, - выдал паспортные данные Прорехов.
      - А это? Видеомагнитофон? - коготки Фомината утопали все глубже.
      - С двумя головками, - объяснял Прорехов, как авторизованный дилер.
      - С двумя головками? - изумился Фоминат и посмотрел на свою не до конца застегнутую ширинку. - Как это?
      - Очень просто, - начал пояснять Артамонов, - одна читает ленту с одной стороны, другая - с другой.
      - А-а... а я было подумал... - замялся Фоминат.
      Вынутые аппараты даванули на эколога свежими матовыми корпусами. Он нервно закурил. А когда в видак носильщики воткнули фильмец "Калигула" и на экране появились знакомые кадры, Фоминат окончательно сдался.
      - Ну, хорошо, - сделал он три глубоких вдоха. - Пусть техника тут постоит. Временно. И по-быстрому разбежались, у меня времени нет. - Одной рукой он выпроваживал поставщиков, а другой спешно звонил подруге, потому что на мониторе уже укладывалась под кусты совершенно в одной жилетке Друзилла, а к ее эргономической попке пристраивался Макдауэлл.
      - Конечно, - сказал Прорехов. - Так будет сподручней. Пусть постоит.
      - А где антенна? - вспомнил вдруг Фоминат.
      - Спутниковая? - переспросил Артамонов.
      - Да, для западных программ.
      - Ах да, для западных. Конечно, - припугнул Фомината Артамонов. - Она внутри телевизора. Ее долго настраивать. Надо поднимать документацию, в схему лезть. Прямо сейчас все выключать и часа четыре копаться.
      - Ладно, я поищу. Сам! - дерзновенно бросил Фоминат, захлопывая дверь, потому что подруга была уже на подступах к логову, и там планировалось такое, что Прорехову с Артамоновым настаивать на дальнейшем присутствии не было никакого резона.
      - Мы к вам завтра на работу зайдем, - забросил масонскую штучку Артамонов.
      - Заходите, - донеслось из-за двери.
      - Ну вот, теперь никуда не денется - подпишет, - стер пот с лица Артамонов. - Всосал наживку.
      Когда наутро явились за подписью, секретарша сообщила, что Фоминат отбыл в отпуск, и протянула Прорехову листок. Это был приказ об увольнении Прорехова из комитета по охране природы, сократительная функция которого срабатывала сразу, как катапульта. Без выходного пособия. Троянского коня, как осла, выставили за ворота.
      Фоминат исчез, не подписав "Положение о лотерее". Возможно, он все просчитал сам, а может, выполнял хитрый ход председателя исполкома Платьева, который в свою очередь мог мыслить так: вопрос с зачинщиками улажен, процесс улегся в нужное русло, никто из властей в общем-то не против лотереи, даже разработано и почти утверждено "Положение", но, по сути, злокачественная выхухоль несанкционированной азартной игры рассифонена и спущена на тормозах, в результате чего реализован один из основополагающих устоев социализма - низзя! Сказано низзя, значит, низзя! В конце концов, все мы живем в великое время зашивания суровыми нитками своих ртов!
      - А может, не возвращать деньги народу? - предложил помудрить Варшавский уже позднее. - Давайте отправлять их себе на левые адреса. Вроде мы сами игроки! Отмоем, обналичим, и никто ничего не заподозрит. Уведем все к черту, раз они все здесь такие умные!
      - Не валяй дураков у дятла! - матернулся Артамонов. - Вот как раз именно тогда нас и накроют.
      На заблокированном счету висели деньги. Единственная операция, которую разрешалось проводить с этими стреноженными барышами, - отправлять их назад, игрокам. В этом был какой-то сюр. И не то чтобы у Галки руки отваливались заполнять бланки обратных почтовых переводов, просто разбирать почти построенный дом кому охота.
      Были подавлены и скрипели обе стороны - и организаторы лотереи, и участники. Какой облом был у людей! Они не хотели получать назад свои деньги - они жаждали выигрышей! Им на секунду показалось, что лотерея - это воплощение перестройки! Но надежды, как всегда, были обмануты - опять все будет по-прежнему!
      - Зачем нам эти копейки?! - звонили в штаб лотереи участники. - Нам нужны призы!
      - Мы столько ждали! - называли они причины.
      - Мы пожалуемся в милицию! - угрожали они. - Вы не имеете права отменять лотерею! - пугали они. - Вы врете, что вам ее запретили! - уличали они ответственных за лотерею товарищей.
      Горстки внезапно обездоленных игроков стали сбиваться в плотные ряды и мерно вышагивать от "СКиТа" до гостиницы "Верхняя" и далее до конторы Фомината. Лотерейные чумовики пытались притворяться иксгенератами, но получалось - фонарными столбами, готовыми повесить на себе всех, кто короче. Иначе ноги по земле волочиться будут. Они были явно кем-то организованы. За ними стопроцентно кто-то стоял. Какие-то силы помимо "ренталловцев" были наверняка в оппозиции к текущей власти. Внутри исполкома, да и в внутри всей региональной элиты в целом было явно не все в порядке. Поставить под ружье столько активного люду без подстраховки не отважился бы никто. Значит, регион уже сам по себе раскалывался на две части.
      Возглавляла бунт, как неожиданно показалось Прорехову, та самая кондукторша из электрички по имени Енька, которая попалась информационному десанту при легендарном въезде в город. Без формы она смотрелась менее аполитично, и, тем не менее, Прорехов тут же признал в ней самого первого представителя города, куда назначенцам надлежало явиться для выполнения спецзадания.
      Подзадоривая друг друга, обиженные и неудовлетворенные участники лотереи под непосредственным руководством Еньки разбили каменьями экологическое табло, на котором круглогодично высвечивался один и тот же уровень радиации, затем уделили внимание памятнику Ленину, которого продолжали игнорировать таксисты, и на излете буйства столкнули в реку двухтонную скульптуру лежавшей на берегу гранитной бабы. Затем толпа проследовала к вокзалу перекрывать движение поездов. Для разгона бунта прибыл конный ОМОН и спросил через мегафон:
      - Кто здесь организовал агитплощадку?
      Вопроса никто не понял. Для острастки толпу протравили немного слезоточивым газом, потом привели в чувства водой из брандспойтов и отконвоировали по домам.
      Возврат денег участникам лотереи затянулся до лета. Промотав полученные назад взносы, участники розыгрыша окончательно стихли, а организаторов лотереи продолжали таскать по следственным структурам.
      - Пора дергать! - крутился как волчок Варшавский. - Нас пересажают!
      - Куда? - поинтересовался Артамонов.
      - Что "куда"? - переспросил Варшавский. - Пересажают куда?
      - Да нет, куда пересажают, понятно, - притворялся интересантом Артамонов. - Дергать куда?
      Тополя зацвели без всякого согласования с жэками. Дворники, как это всегда случается, пребывали в отпусках. Город завалило тополиным пухом. Аллергики чихали и кашляли. Пух забирался в святая святых, включая нижепоясные места общего пользования, и не было от него никакого спасения.
      - Сидим, плюемся, - названивал Артамонов Макарону. - Эта дрянь лезет во все щели. Да еще торфяники горят, в городе задохнуться можно. Наше первородное уставное дело провалено, во рту сухо. Чертовски хочется "Хванчкары"...
      - Дело ясное, что дело темное, - соглашался Макарон.
      - Ну, а на чем ты там у себя зиждешься? - пытал его глубже Артамонов. Жируешь, небось, в столице?
      - Да так как-то все, - не особенно уклонялся Макарон. - В основном занимаюсь выведением новых сортов крондштадтской капусты повышенной кочерыжности.
      - Тогда приезжай в гости и привези нам еды и питья, - посоветовал ему Артамонов. - Денег у нас не осталось ни копе...
      - А где вы находитесь территориально? - спросил Макарон, давая понять, что он уже почти задумывается о переезде.
      - Территориально? - переспросил Артамонов.
      - Да.
      - Территориально мы находимся в заднице!
      - Может, вам тогда отправить фуру тосола? - сообразил не туда Макарон. - Продадите, и у вас образуется мелочь на расходы. Мне всучили тосол за имиджевые статьи про "Лукойл" и "Газпром". Я тут между делом в "Красной звезде" естественные монополии пиарю. Они зарождаются, а мы промоушен им по сходной цене предоставляем. Ну, нам по бартеру тосолу и отвалили. Мне всю задержанную за год зарплату выдали - целая цистерна получилась.
      - А пить его можно? - спросил Прорехов, перехватив трубку.
      - Не пробовал, - соврал Макарон.
      - Тогда не отправляй, - тормознул его Прорехов. - Вот если бы тормозная жидкость...
      - В следующий раз буду знать, - сказал Макарон.
      - Слушай, а зачем естественные монополии пиарить? - спросил Артамонов, забирая трубку назад. - Ведь они же и так вне конкуренции?
      - А как ты по-другому деньги отмоешь? - встречно спросил Макарон.
      - И то верно, - осмыслил свежую для него финансовую формулу Артамонов.
      - Вся столица увешана плакатами "Да здравствует Министерство по чрезвычайным ситуациям!" или "Всех не попалите - служба 02!" - сообщил на прощание Макарон.
      - Короче, - прервал его Артамонов. - Да или нет?
      - Что ж, в таком случае спешно выезжаю! - как мина замедленного действия, взорвался Макарон.
      Ожидая его, подельники подолгу вытягивались в креслах, водрузив ноги на стол.
      - Эх, плакали лотерейные денежки! Сколько новых газет можно было бы раскрутить! - фантазировал Артамонов.
      - Можно было бы раскрутить, - дублировал Артур. В критические дни у него проявлялась наклонность повторять за собеседником последнюю фразу, как бы поддакивая. - С долгами бы рассчитаться, - заунывно исполнил он свою обычную песню.
      - А что, они тебя сильно тяготят? - изумился Артамонов. - Ты их сторнируй - сделай обратную запись в своей занимательной книжонке по учету выданных займов. И никаких долгов не будет. Вроде как никто ничего и не занимал.
      - Никаких долгов не будет! - перекатывал текст туда-сюда Варшавский, как горошину во рту. - Как бы не так! Я набрал массу денег у знакомых, чтобы накупить аппаратуры!
      - А куда подевал? - наивно спросил Артамонов.
      - Куда, куда? Вы прожрали! - воскликнул Артур.
      - Ну, тогда мы вообще приплыли! - оплакал безвременную кончину денег Прорехов. - Оказывается, мы в долги успели залезть! Артур, как-то так незаметно ты нарушил наш тройственный уговор - мы клялись никогда не быть должными друг другу. Это не по-джентльменски!
      - "Не по-джентльменски"! - обиженно высказался Варшавский. - Вы сами нарушили. Надо было не брать!
      - Надо было не давать! - сказали друзья.
      - Успокойтесь, - не замыкался на переживаниях Артамонов. - Не подписал Фоминат "Положение", и ладно. Что-нибудь придумаем.
      И как в воду глядел. Все вокруг вдруг забурлило, начались какие-то бесконечные обмены денег, один за другим пошли "черные" вторники. Рядовые отечественные товары моментально перекочевали в "комки" и стали стоить впятеро дороже. Импортные товары, которые раньше доставались по блату, появились в открытой торговле. Соотношение старых и новых цен - или, как любил говорить Артур, котанго - стало просто невероятным. Одна за другой полезли из земли товарные биржи - явление, невиданное для социализма. Затем начались повсеместные гнойные выделения юридических лиц, которые тут же лопались и перетекали в другие. Страну просто пучило. Она на глазах утрачивала былую яйценоскость, с полей сходил лоск, а с промышленных зон сползал налет трудовых вахт. Безработица слонялась по пустым улицам. Из паспортов граждан вчистую выхолащивалась прописочная оседлость - вооруженные конфликты на окраинах страны поднимали волны миграции. Гостиницу "Верхняя" заполонили беженцы со всех концов Союза. Плановый социализм плавно переходил в клановый капитализм. И трамваи, подмеченные Маяковским, опять пошли уже совсем при другом строе. Наступало смутное время - Кашпир во время Чумака, как говорили неуемные атасники. Два этих вышеозначенных товарища-лекаря обладали смежным талантом шевелить булками на расстоянии, да так бойко, что все лахудры СССР лишались невинности во время целомудренного сна.
      В умах людей продолжал циркулировать слух о предстоящей деноминации денег. Твердыш-доллар поставил деревянные рубли в положение, характерное для руки акушера. Многие граждане не выдерживали напряжения и сами начинали зачеркивать нули на своих тысячных банкнотах. Вскоре деньги и вовсе куда-то пропали - и на всем пост-пространстве начался неправильный обмен веществ бартер.
      Страна внутреннего сгорания и упущенных возможностей была вынуждена призвать самого экономного экономиста и дать ему исправительный срок пятьсот дней - на то, чтобы он исправил дела в экономике. Он незамедлительно бросился исполнять приказание.
      Совершенно бессимптомно началось строительство одноэтажной России.
      Запасшись продуктами полураспада социализма - биржами, банками, фондами, страна отправилась дальше. На фоне всего этого работники "Ренталла" сидели на чемоданах и ожидали выселения из гостиницы за неуплату.
      - А хотите анекдот? - спросил Прорехов.
      - Давай! - согласились остальные.
      Выслушав, все приготовились засмеяться, но тут принесли телеграмму с простым и зримым текстом: "Фактически в дороге. К утру буду. МсСаrоn".
      После знаменательного телефонного разговора с автором телеграммы, в момент которого была брошена сакраментальная фраза "немедленно выезжаю", прошло полгода. Несмотря на предупреждение, Макарон приехал как снег на голову. Да не один, а в компании с огромной псиной по кличке Бек. По объемным градусам наследственной крови собака была явным квартероном - в ней угадывалась гремучая смесь волкодава без купюр, среднеазиатской овчарки, бульдога с отвисшими брылями и московской сторожевой. Короче, стриженный овечьими ножницами, он косил под гладкошерстого бордосского дога, а, будучи обросшим, на что имелись фотодоказательства, все это животное начинало напоминать сен-бернард шоу. От взгляда не могло ускользнуть и то, что от базовых пород к суммарному экземпляру перешли все рецессивные признаки и отрицательные черты, так что окончательная собачья амальгама сложносочиненной расцветки выглядела непотребно огромной, тупорылой, вальяжной и доброй. Как и все беспородные псы, Бек был беззаветно предан хозяину и невероятно походил на него - он так же молниеносно, как и Макарон, поедал разрезанные вдоль батоны с салом и, если вставал передними ногами на плечи, сразу лез целоваться.
      Друзья встретили аксакала как высокого гостя - растяжкой во всю ширину улицы Советской между гостиницей и "Старым чикеном". Текст на цветастом ситце - лапки- глазки - вывели короткий, но поучительный: "Макарону наших дней".
      На "Волге", убранной лентами, словно для свадьбы, гостя доставили в люксовые покои гостиницы, на входе в которую в ознаменование приезда дежурил Прорехов в ливрее. В рамках культурной программы обвешанная монистами Галка сыграла на хамузе якутскую пьесу.
      Вместо дебальзамированных цыплят, потребляемых в будни, и домашней колбаски, навсегда свернувшейся в кольца под гербарием сорняков, проходящих по меню как зелень, заказали в "Старом чикене" настоящего молочного поросенка, фаршированного ядрицей. Под вечер Макарон, не снимая плаща, съел выделенные ему квоты подсвинка по системе Станиславского - он накладывал горы поросенка прямо в поднос, вмиг уминал и говорил: "Не верю!"
      - Приятного петита! - желали ему все, кому не лень. - А также боргеса, порубленного до нонпарели!
      Бек в эти страшные минуты поедания хозяином пищи старался не смотреть в его сторону. Зрелище было не для слабонервных. А Макарону хоть бы хны.
      - Заводчики наперебой советуют не перекармливать его свининой, объяснял он жесткость своего отношения к собаке. - А так пес очень способный.
      - Мы видим, - соглашались слушатели, - на молочного секача реагирует достаточно живо. Не хуже тебя.
      - Не только на секача, с ним можно и на тягу, и за трюфелями, обрадовано молотил Макарон. - Парень хоть куда, только свистни. Но с ним работать нужно, молодой еще. Между нами, девочками, говоря, до сих пор мне удалось натаскать его только на с-сук!
      - Где ты собираешься его держать? - перебил его Прорехов и не извинился. - Из гостиницы тебя с ним точно попрут.
      - В машине поживет - не барин, - на ходу придумал Макарон. - Ему теперь любая жизнь медом кажется. Когда я принес его в больницу, мне посоветовали сделать ему укол и усыпить.
      - А откуда он у тебя взялся? - поинтересовался народ.
      - Гулял как-то в районе Кащенко и вижу, собаку машиной сбило, - начал рассказывать историю своего знакомства с Беком Макарон. - Сбило на приличной скорости - все кишки по мостовой разметало. Я отвернулся - смотреть было невозможно. Потом набежали какие-то дворняги и стали зализывать всю эту трагедию. Я тормознулся, думаю, дай, посмотрю, что дальше будет. У меня же с собаками особый разговор...
      - Помним, помним, - сказали слушатели. - Свитер-то цел?
      - А как же, вот он, - вскрыл Макарон свой походный чемодан. - Это реликвия. Ну вот, наблюдаю я эту собачью картину и вижу: ну просто бешено кидаются эти товарищи на проезжающие мимо машины, вроде как охраняют жертву, чтобы ее совсем в асфальт не закатали, лижут кровь с дороги и расходятся все сильнее и сильнее. А этот, - Макарон погладил пса, - все лежит, поднимет голову, посмотрит вокруг и снова ниц. И я подумал, вот молодцы: звери, а все секут, все понимают, выставили защиту и не дают своего собрата в полную обиду. А потом знаете, что началось? Они, видно, крови вытекшей обожрались, и их повело. Одним словом, все эти перемазанные кровью твари принялись поедать своего подзащитного, прямо живого. Тут я не выдержал, схватил дубину и стал отбивать потерпевшего от дружбанов. С горем пополам удалось, совладал-возобладал. Потом сгреб в кучу внутренности, обвязал вокруг тельником и понес в Кащенко. Там договорился с практикантами, чтоб зашили, и вот видите, ничего, оклемался. Осложнение в виде чумки приняли уже без суеты, хотя организм был очень ослаблен. И может быть, болезнь высосала бы его дотла, потому что, когда я понес его теперь уже в лечебницу, мне опять предложили не возиться попусту и усыпить. Я вновь послал всех на фиг, выдавил в стакан водки головку чесноку и влил в глотку.
      - Себе или ветеринару? - уточнил Прорехов.
      - Какому, к черту, ветеринару?! Ему бы я влил чего-нибудь другого, сказал аксакал. - Бек дважды пережил геморрой естественного отбора, вернулся к теме Макарон и позвал отлынявшую в сторону собаку: - Бек, Бек! Ко мне! - Пес подбежал к столу и улегся у ног хозяина. Чувствовалось, что собака почитала своего шефа всецело и без раздумий. В доказательство последнего собака страшно зевнула, открыла пасть - землю видно - а-ау-ы-а, вывернув наизнанку челюсти и обнажив ряд розовых нёбных дужек инвективной занавески. Такой розовый, пахнущий белком гофр.
      - Не злой, не злой, - приласкал его Макарон. - Вижу, не злой. У злых пасть черная.
      После поросенка, остатки которого были все же сплавлены собаке, Макарон вытаращил глаза и перестал не только слушать, но и понимать окружающих, которые что-то там рассказывали, рассказывали...
      - И пошли к нам все, кому не лень, - ведал аксакалу непосредственно в "молоко" Артамонов. - Кого только к нам не наслали! Квартальные надзиратели текли нескончаемым потоком, отдел по борьбе с организованной преступностью по плотному графику, муниципалка - всем составом. Не побывал у нас разве что участковый гинеколог! И то потому...
      - И тут, Макарон, пришла она, - продолжил перечень посетителей Прорехов, - Спасительница наша...
      - Да кто пришла-то? - сквозь дрему спрашивал Макарон.
      - Инфляция! - почти обиженно выпалил Прорехов. - Цены поплыли так быстро, что рассчитаться с Фоминатом за его спонсорский взнос нам хватило одного телевизора. И в результате в нашем распоряжении оказался прямо-таки Центр управления полетами: двадцать экранов, штабель видаков, камер, несколько двухкассетников, море кухонной утвари и тачка. Как с куста. Не какие-нибудь тебе там неосязаемые активы, а самые настоящие авуры. Мы предложили государству совместный бизнес - оно отказалось, это его проблемы. Навар получился феноменальным, деньги просто космогоническими. Без всяких там менеджерских штучек. Просто повезло. И тогда наш волевой Артур, вытаращил глаза, словно страдалец запорами, и скупил весь "комок" на первом этаже. Он отправил в Якутск контейнер техники - сплошной пал-секам! Галке взял семь пар сапог и пантуфли, а себе - электробритву с вибратором.
      - C вибратором? - удивился Макарон.
      - Да, чтобы доставала до луковиц, - пояснил Варшавский.
      - Я только одного не пойму: кой черт дернул вас с насиженных мест? все не мог понять мудрости друзей Макарон. - Это и есть ваша так называемая военная служба?
      Повествование длилось, пока у Макарона не миновал период социализации. Новичок привыкал к местности в ходе поминутного таскания в ларек, куда его то и дело гонял Прорехов. Обычно этот вопрос решался в борьбе с Варшавским, а тут такая пруха - целый гость не у дел. Кроме ларька, Макарону в обязанность было вменено усваивать и обобщать последние известия. Иногда ему удавалось отлучиться в санузел, и тогда он мог видеть Прорехова, который коленопреклоненно стоял перед писсуаром, из которого, взяв двумя руками за грудки, он пытался вытрясти душу. Макарон обходил мероприятие стороной, падал рядом в ванну, и объем его тела становился равным объему вытесненной им жидкости. В отличие от Прорехова Макарон старался не нарушать законов физики, в каком бы агрегатном состоянии не находился. И тело его, впернутое в воду, перло оттуда на свободу силой выпертой воды, его впернувшей туды.
      - Ну ладно, я пойду-побегу, - говорил Прорехову Макарон, приподнимая его над писсуаром и тем самым, прерывая действо.
      На чужбине Прорехов рекомендовал Макарону для экономии употреблять "отвертку" в щадящем режиме - бутылка водки на пакет цитрусового нектара.
      - И бросай ты свою дурацкую диссертацию! Неужели она тебе не опостылела? - продолжал вербовать аксакала Прорехов из любого положения. Переезжай к нам. Золотых гор не обещаем, как Артур Галке, но подходящую работенку подыщем.
      - Надо подумать, - потянулся Макарон.
      - И думать нечего, - мытарил его Прорехов. - Без тебя мы тычемся тут, как без анализов. Рынок не можем понять.
      - А потом за плохое поведение мы поставили Фоминату двойку, - сказал Артамонов.
      - Вот вы все говорите: Фоминат, Фоминат! А кто такой Фоминат? отчаялся узнать главное Макарон.
      - Экономно это понятие обозначается как сволочь, - прибегнул Прорехов к домотканому толковому словарю. - Мы его и так, и сяк, и навскосяк - ни в какую, сука. Но в итоге нас выручил. Поэтому - никаких претензий.