Он сделал такое, чего Эрик, Джулиан и я не сделали бы. Блейз и Фиона, в конце концов, отшатнулись от его заговора. Жерар и Бенедикт были на деление выше остальных из нас, потому что они освободили себя от борьбы за власть. Рэндом в последние годы изменился, и значительно. Не может ли быть так, что детям Единорога потребуются года, даже века, чтобы достичь зрелости, что это медленно происходило с остальными из нас, но как-то обошло Бранда? Или не может быть так, что Бранд вызвал его и остальных из нас своими действиями? Как в большинстве таких вопросов, выгода была, когда задавали их, а не в ответе на них. Мы были достаточно похожи на Бранда, чтобы я знал, что ничто другое не могло так спровоцировать особого вида страха.
      Да, это имело значение. Какой бы ни была величина, он был тем, кто действовал.
      Луна была теперь выше, ее вид наложился на мой внутренний обзор палаты Лабиринта. Облака продолжали смещаться, клубясь ближе к луне. Я подумал было предостеречь Бенедикта, но это не послужило бы никакой цели, но отвлекло бы его. Надо мной Тир-на Ног-т плыл, словно какой-то сверхъестественный ковчег по морям ночи.
      И вдруг там оказался Бранд.
      Моя рука рефлекторно дернулась к рукояти Грейсвандира, несмотря на тот факт, что часть меня с самого начала понимала, что он стоял через Лабиринт от Бенедикта в темной палате высоко в небе.
      Моя рука снова упала.
      Бенедикт сразу же осознал присутствие вторгшегося и повернулся к нему лицом. Он не сделал никакого движения к оружию, а просто смотрел через Лабиринт на нашего брата.
      Моим самым первым страхом было, что Бранд ухитрится появиться прямо позади Бенедикта и заколет его сзади в спину. Я бы, однако, не попробовал бы такого трюка, потому что даже при смерти Бенедикта, его рефлексов могло бы хватить, чтобы отправить на тот свет напавшего Бранда, а он явно тоже не настолько мог сойти с ума.
      Бранд улыбнулся:
      — Бенедикт! Фантастика! Ты здесь!
      Камень Правосудия, сверкая огнями, висел у него на груди.
      — Бранд, — предупредил его Бенедикт, — не пробуй этого.
      Все еще улыбаясь, Бранд отстегнул с пояса меч и дал своему оружию упасть на пол. Когда замерло эхо, он произнес:
      — Я не дурак, Бенедикт. Еще не родился человек, который может выйти против тебя с мечом.
      — Мне не нужен меч, Бранд.
      Бранд начал медленно идти по краю Лабиринта.
      — И все же ты носишь его как слуга трона, когда ты мог бы быть королем.
      — Это никогда не было в моих устремлениях.
      — Это верно.
      Бранд остановился, пройдя лишь часть пути вокруг Лабиринта.
      — Верный, самоуверенный, самоуниженный, ты совсем не изменился. Жалко, что отец тебя так хорошо вымуштровал. Ты мог бы пойти намного дальше.
      — У меня есть все, что я хочу, — отрезал Бенедикт.
      — Чтобы быть удушенным, зарезанным так рано.
      — Заговорить мне зубы и пройти ты тоже не сможешь. Не заставляй меня калечить тебя.
      Все еще с улыбкой на лице, Бранд снова начал движение, но не спеша, медленно. Что он пытался сделать? Я не мог раскусить его стратегию.
      — Ты ведь знаешь, я могу сделать определенные вещи, каких не могут другие, — промолвил Бранд. — Если есть вообще что-то, чего ты хочешь и думаешь, что не можешь иметь. Вот теперь твой шанс назвать это и узнать, как ты был неправ. Я научился таким вещам, что ты едва ли поверишь.
      Бенедикт улыбнулся одной из своих редких улыбок:
      — Ты выбрал неподходящую линию поведения. Я хочу и могу дотянуться до исполнения всех моих желаний.
      — Отражения!
      Бранд презрительно фыркнул, снова останавливаясь.
      — Любой из других мест может схватить призрака! Я говорю о реальности. Амбер! Власть! Хаос! Не мечты, обретшие твердость! Не второе после наилучшего!
      — Если бы я хотел большего, чем имею, я знал бы, что делать. Но я этого не сделал и не сделаю.
      Бранд засмеялся и продолжил движение.
      Он прошел четверть пути вокруг периферии Лабиринта. Камень горел еще ярче.
      Голос Бранда звенел:
      — Ты дурак, раз добровольно носишь свои цепи! Но если вещи не зовут тебя обладать ими, и если власть ничем не привлекает, то как насчет знаний?! Я до конца усвоил премудрости Дворкина. С тех пор я пошел дальше и заплатил высокую цену за большое проникновение в деятельность вселенной. Ты можешь иметь это, не глядя на ценник.
      — Это будет цена, — заявил Бенедикт, — которой я не стану платить.
      Бранд покачал головой и тряхнул волосами.
      Тут образ Лабиринта на мгновение заколебался, когда луну пересек клочок облака.
      Тир-на Ног-т чуть померк и вернулся в нормальный фокус.
      — Ты это серьезно? — проговорил Бранд.
      Он явно не заметил, как все померкло.
      — Тогда я не буду испытывать тебя дальше, мне придется попробовать, он снова остановился, уставившись на Бенедикта. — Ты слишком хороший человек, чтобы тратиться на эту междоусобицу в Амбере, защищая то, что распадается. Победить предстоит мне, Бенедикт. Я собираюсь соскоблить Амбер и построить его заново. Я собираюсь стереть Лабиринт и нарисовать свой собственный. Ты можешь быть со мной. Я хочу, чтобы ты был на моей стороне. Я собираюсь воздвигнуть более совершенный мир с более прямым доступом в Отражения и из Отражения. Я собираюсь слить Амбер с Двором Хаоса. Я собираюсь распространить это царство прямо через все Отражения. Ты будешь командовать нашими легионами, самыми могучими из когда-либо собранных воинских сил. Ты...
      — Если твой мир будет таким совершенным, как ты утверждаешь, Бранд, то легионы будут не нужны. Если, с другой стороны, он будет отражать душу своего создателя, то тогда я смотрю на него, как на нечто меньшее, чем улучшение, по сравнению с нынешним положением дел. Спасибо за предложение, но я буду держаться Амбера, который уже существует.
      — Ты дурак, Бенедикт, с хорошими манерами, но тем не менее, дурак, он снова начал осторожное продвижение.
      Наконец, он остановился, примерно в шести метрах от Бенедикта, сунул большие пальцы за пояс и уставился на него.
      Бенедикт встретил его взгляд.
      Я снова проверил облака.
      Длинная масса их продолжала двигаться в сторону луны.
      Однако, я мог вытащить Бенедикта в любое время.
      Едва ли стоило тревожить его в данный момент.
      — Почему ты тогда не подойдешь ко мне и не прикончишь меня? произнес, наконец, Бранд. — Я же безоружен. Это будет легко сделать. Тот факт, что в жилах у нас обоих течет одна кровь, не составляет никакой разницы, не так ли? Чего же ты ждешь?
      — Я уже сказал тебе, что не желаю причинить тебе вред.
      — И все же ты стоишь, готовый это сделать, если я попытаюсь пройти мимо тебя.
      Бенедикт просто кивнул.
      — Признайся, что ты страшишься меня, Бенедикт. Вы все боитесь меня. Даже когда я приближаюсь к тебе вот так, безоружный, что-то, должно быть, переворачивается у тебя внутри. Ты видишь мою уверенность и не понимаешь этого. Ты должен бояться.
      Бенедикт не ответил, он молча слушал.
      — Ты страшишься крови на твоих руках, — продолжал Бранд. — Ты страшишься моего предсмертного проклятия.
      — А ты страшишься крови Мартина на твоих? — спросил Бенедикт.
      — Этого ублюдочного щенка? — бросил Бранд. — Он не был по-настоящему одним из нас. Он был только орудием.
      — Бранд, у меня нет желания убивать брата. Отдай мне этот кулон, который ты носишь на шее, и вернись со мной сейчас же в Амбер. Еще не слишком поздно все уладить.
      Бранд откинул голову и рассмеялся:
      — О, благородно сказано, Бенедикт! Как подобает истинному лорду королевства! Ты вгоняешь меня в стыд своей чрезмерной добродетелью! И какова же суть всего этого?
      Он потянул руку и погладил Камень Правосудия:
      — Этот? — он снова рассмеялся и шагнул вперед: — Эта безделушка? Если я вам ее отдам, это купит нам мир, дружбу и порядок? Она выкупит мне жизнь?
      Бранд снова остановился, теперь в трех метрах от Бенедикта. Он поднял Камень между пальцами и посмотрел на него.
      — Ты понимаешь всю силу этой штучки? — осведомился он.
      — Довольно... — начал было Бенедикт, но голос застрял у него в горле.
      Бранд поспешно сделал еще один шаг вперед.
      Камень перед ним ярко горел.
      Рука Бенедикта потянулась было к мечу, но не дотянулась до него.
      Он стоял теперь, окостенев, словно вдруг превратился в статую.
      Вот тогда-то я начал понимать, но к этому времени было уже слишком поздно.
      Все, что говорил Бранд, не имело никакого значения, это был просто отвлекающий маневр, отвлечение, бросаемое им, пока он осторожно подходил на нужное ему расстояние.
      Он и впрямь был частично настроен на Камень, и ограниченной власти, данной ему этим, было все же достаточно, чтобы дать ему возможность производить им воздействие, про которое я не знал, но о котором он-то был отлично осведомлен.
      Бранд заботливо устроил свое прибытие на приличном расстоянии от Бенедикта, испытал Камень, придвинулся чуть поближе, снова попробовал его и продолжил это продвижение, пока не нашел точку, где Камень мог повлиять на нервную систему Бенедикта и, частично обездвижить его.
      — Бенедикт, — шепнул я, — тебе лучше идти теперь ко мне.
      Я напряг свою волю, но он не шелохнулся и не ответил.
      Его Карта все еще функционировала, я ощущал его присутствие, я наблюдал через нее события, но не мог дотянуться до него.
      Камень явно воздействовал не только на его двигательные функции.
      Я снова взглянул на облака. Они все еще нарастали, они тянулись к луне.
      Казалось, что вскоре они смогут закрыть ее.
      Если я не смогу вытащить Бенедикта, когда это случится, он упадет в море, как только свет будет полностью перекрыт, а город распадется. Бранд!
      Если бы он осознал это, он мог бы суметь воспользоваться Камнем, чтобы разогнать тучи, но чтобы это сделать, ему, вероятно, пришлось бы выпустить Бенедикта.
      Я не думал, что он это сделает. И все же...
      Тучи, казалось, теперь ползли медленнее.
      Вся эта линия рассуждений могла стать ненужной.
      Я вытащил Карту Бранда и отложил ее в сторону.
      — Ах, Бенедикт! — улыбнулся Бранд. — Что толку из наилучшего из всех живых фехтовальщика, если он не может пошевелиться, чтобы вынуть свой меч? Я тебе говорил, что ты дурак. Ты думал, что я добровольно приду на бойню? Тебе следовало добросовестно довериться страху, который ты, должно быть, почувствовал. Тебе следовало бы знать, что я не войду сюда беспомощным. Я говорил серьезно, когда сказал, что победить предстоит мне. Ты был хорошим выбором, потому что ты самый лучший из всех. Я действительно желал бы, чтобы ты принял мое предложение. Но теперь это не так важно. Меня нельзя остановить. Ни у кого из других нет шанса, а с твоим исчезновением дело пойдет намного легче.
      Он сунул руку под плащ и достал оттуда кинжал.
      — Приведи меня, Бенедикт! — заорал я.
      Но мой крик был бесполезным, не было никакого отклика, никакой силы, чтобы доставить меня туда.
      Я схватил Карту Бранда, вспомнив свою битву с Эриком.
      Если я смогу ударить Бранда через его Карту, то я, может быть, сумею достаточно нарушить его сосредоточенность для того, чтобы освободился Бенедикт.
      Я обратил на Карту все свои силы, готовясь к массированной моментальной атаке.
      Но ничего не произошло.
      Путь был замерзшим и темным.
      Дело очевидно заключалось в том, что его сосредоточенность на текущей задаче, его мысленная связанность с Камнем были настолько полными, что я просто не мог дотянуться до него.
      Меня заблокировали на каждом повороте.
      Неожиданно Лестница надо мной стала бледнее, и я бросил быстрый взгляд на луну.
      Отросток кучевых облаков закрывал теперь часть ее поверхности.
      Проклятье! Я вернул свое внимание к Карте Бенедикта.
      Дело оказалось медленным, но я восстановил контакт, указывающий, что где-то внутри всего этого Бенедикт все еще сохранял сознание.
      Бранд приблизился на шаг ближе и все еще ухмылялся над беспомощностью Бенедикта.
      Камень на тяжелой цепи горел ярким светом.
      Они стояли теперь, разделяемые, наверное, тремя шагами. Бранд поигрывал кинжалом.
      — Да, Бенедикт, — цедил он сквозь зубы, — ты предпочел бы умереть в бою. С другой стороны, ты можешь рассматривать это как честь, сигнальную честь. В некотором смысле, твоя смерть позволит родиться новому порядку.
      На миг Лабиринт позади них померк.
      Но я не мог оторвать взгляд от низ и изучать луну.
      Там же, в тенях и мерцающем свете, спиной к Лабиринту, Бранд, казалось, ничего не заметил.
      Он сделал еще один шаг вперед.
      — Но хватит возиться с этим, — заключил он. — Надо еще кое-что сделать, а ночь не становится длиннее.
      Бранд шагнул поближе и опустил клинок.
      — Спокойной ночи, милый принц, — попрощался он и двинулся на сближение с Бенедиктом.
      В тот же миг странная механическая рука Бенедикта, вырванная из этого города теней, серебра и лунного света, бросилась со скоростью бросающейся жалить змеи.
      Штука из сверкающих металлических пластин, похожих на грани драгоценного камня, запястье чудесного переплетения серебряного шнура, усеянного крапинками огня, стилизованная скелетная заводная игрушка, механическое насекомое, функциональная, смертельная, прекрасная на свой лад, она метнулась вперед со скоростью, за которой я не мог уследить, в то время, как остальное его тело оставалось неподвижной статуей.
      Механические пальцы схватили цепь Камня на шее Бранда.
      Рука тут же двинулась вверх, подняв Бранда высоко над полом.
      Бранд выронил кинжал и обеими руками схватился за шею.
      Позади него Лабиринт снова померк, но затем свет вернулся с немного более бледным свечением.
      Лицо Бранда при свете фонаря было страшного, искаженного вида.
      Бенедикт оставался замершим, державшим его на высокой, неподвижной человеческой виселице.
      Лабиринт снова потускнел.
      Лестница надо мной стала удаляться.
      Луна была наполовину окутана облаками.
      Бранд, извиваясь, поднял руки над головой и ухватился за цепь по обеим сторонам от державшей ее металлической руки.
      Он был силен, как и все мы.
      Я увидел, как вздуваются и твердеют его мускулы.
      К тому времени лицо его потемнело, и шея предстала массой напрягшихся жил.
      Бранд закусил губу, кровь текла по его бороде, когда он рванул цепь.
      С резким щелчком цепь порвалась и Бранд упал на пол, ловя воздух открытым ртом.
      Он сразу же откатился, держась руками за горло.
      Бенедикт очень медленно опустил свою странную руку.
      Он все еще держал цепь и Камень.
      Бенедикт размял другую руку и глубоко вздохнул.
      Лабиринт потускнел еще больше.
      Тир-на Ног-т надо мной стал прозрачным.
      Луна почти скрылась за облаками.
      — Бенедикт! — крикнул я. — Ты меня слышишь?
      — Да, — очень тихо ответил он и начал погружаться сквозь пол.
      — Город тает! Ты должен немедленно уходить ко мне!
      Я протянул руку.
      — Бранд... — прошептал он, после чего повернулся.
      Но Бранд тоже погружался, и я видел, что Бенедикт не мог добраться до него.
      Я схватил Бенедикта за левую руку и рванул.
      Мы оба упали на землю рядом с высоким скальным выступом.
      Я помог ему подняться на ноги. Затем мы оба уселись на камень.
      Долгое время мы молчали.
      Я вновь посмотрел вверх: Тир-на Ног-т исчез. Я мысленно перебрал все, что случилось так быстро и так внезапно за этот день. На мне теперь лежал огромный груз усталости, и я чувствовал, что моя энергия подошла к концу и что вскоре я засну.
      Я едва мог четко мыслить.
      Жизнь в последнее время была чересчур насыщенной.
      Я снова прижался затылком к камню, глядя на облака и звезды.
      Части, которые, казалось, должны сложиться, если только применить нужное встряхивание, верчение или подталкивание, сейчас встряхивались, вертелись и подталкивались чуть ли не по своей собственной воле.
      — Как ты думаешь, он погиб? — спросил Бенедикт. Он отвлек меня от полусонных всплывающих силуэтов.
      — Возможно. Он был в плохой форме, когда все распалось.
      — Путь вниз долгий. Он мог найти время для выработки какого-нибудь плана спасения сродни его прибытию.
      — Сейчас это не имеет большого значения, — рассудил я. — ты вырвал ему клыки.
      Бенедикт хмыкнул. Он все еще держал Камень, намного менее красный, чем он был недавно.
      — Верно, — наконец, проговорил он. — Лабиринт теперь в безопасности. Желал бы я, чтобы некоторое время назад, давным-давно, что-то не было сказано, или что-то сделанное не было сделано, что-то, если бы мы знали, что могло бы позволить ему вырастить себя иным, что-то обеспечивающее, чтобы он стал другим человеком, чем то злое, исковерканное существо, которое я увидел там. Теперь лучше всего будет, если он умер. Но это потеря чего-то, что могло бы быть.
      Я не ответил ему. То, что он сказал, могло быть, а могло и не быть правдой.
      Это не имело значения. Бранд мог быть на грани сумасшествия, что бы это ни значило, а потом опять же, мог и не быть.
      Всегда есть причина. Когда бы там что ни испортилось, когда бы там ни случилось, что-то жестокое. Для этого есть всегда причина.
      Однако, у нас на руках все равно испорченная, возмутительная ситуация, и объяснение ничуточки не облегчает ее. Если кто-то делает что-то действительно мерзкое, для этого есть причина.
      Узнайте ее, если есть охота, и вы узнаете, почему он сукин сын. Факт тот, что все остается по-прежнему.
      Бранд действовал. Производство эксгумационного психоанализа ничего не меняло. Действия и их последствия — вот по чему нас судят наши собратья. Все прочее и все, что вы получаете, это чувство морального превосходства при мысли, что вы сделали что-то лучшее, будь вы на его месте. Поэтому, что касается остального, предоставьте это небесам. Я не гожусь...
      — Нам лучше возвратиться в Амбер, — предложил Бенедикт. — Надо сделать множество вещей.
      — Подожди, — прервал его я.
      — Почему?
      — Я думал...
      Когда я не стал вдаваться в детали, он, наконец, сказал:
      — И?...
      Я медленно перетасовал свои Карты, кладя обратно его Карту, Карту Бенедикта.
      — Разве ты еще не задумывался о новой руке, которую ты носишь? спросил я его.
      — Конечно. Ты принес ее из Тир-на Ног-та при необычных обстоятельствах. Она подходит, она действует и она показала себя сегодня ночью.
      — Вот именно. Можно ли сказать, что это случайное совпадение? Это единственное оружие, дававшее тебе шанс там, наверху, против Камня. И ему просто оказалось случиться частью тебя, и тебе просто случилось оказаться тем человеком, который был там, чтобы воспользоваться этим оружием? Проследи события от начала и до конца. Разве здесь нет необыкновенной цепи совпадений? Даже можно сказать — абсурдной цепи.
      — Когда излагаешь это таким образом... — начал он.
      — Изложу. И ты должен не хуже меня понимать, что здесь должно быть нечто большее.
      — Ладно. Скажем так. Но как это было сделано?
      — Понятия не имею! — заявил я.
      Я вынул Карту, на которую не смотрел долгое время, чувствуя ее холодность под кончиками своих пальцев.
      — Но метод не важен. Ты задал неправильный вопрос.
      — А какой мне следовало задать?
      — Не «как», а «кем».
      — Ты думаешь, что вся эта цепь событий была организована человеческой силой, вплоть до возвращения Камня?
      — Насчет этого не знаю. Что значит человеческая? Я думаю, что некто, кого мы оба знаем, вернулся и стоит за всем этим.
      — Ладно. Но кто?
      Я показал ему Карту, которую держал.
      — Отец? Вот этонелепо! Он, наверное, умер. Это было так давно.
      — Ты знаешь, что он мог это устроить. Он ведь такой хитрый. мы никогда не осознавали всех его сил.
      Бенедикт поднялся на ноги, потянулся и покачал головой:
      — По-моему, ты слишком долго просидел на холоде, Корвин. Давай пойдем домой.
      — Не испытав мою догадку? Брось! Это просто не спортивно, сядь и удели мне минутку. Давай попробуем эту Карту!
      — Да он бы уже вступил с кем-нибудь в контакт.
      — Не думаю. Подыграй мне. Чего нам терять?
      — Ладно. Почему бы и нет?
      Бенедикт сел рядом со мной. Я держал Карту там, где мы оба могли ее различить. Мы пристально уставились на нее. Я расслабил свой ум и потянулся к контакту. Он возник почти мгновенно.
      Он улыбался, глядя на нас.
      — Добрый вечер! Это была прекрасная работа, — с восхищением произнес Ганелон. — Я рад, что вы вернули мой кулон. Он мне скоро понадобится!..