Навестив кухню, взяв огромный обед и уничтожив его, я направился в конюшню, где обнаружил молодого красавца гнедого, некогда принадлежавшего Эрику. Несмотря на это, я подружился с ним, и в скором времени мы двигались по тропе вниз с Колвира, к лагерю моих войск из Отражения. Пока я ехал и переваривал пищу, то пытался рассортировать события и открытия последних нескольких часов. Если Амбер и впрямь возник, как результат акта мятежа Дворкина при Дворе Хаоса, то из этого следовало, что мы все в родстве с теми силами, что теперь угрожали нам. Конечно, было трудно решить, насколько можно теперь было доверять всему, что сказал Дворкин. И все же, черная дорога вела ко Двору Хаоса, явно как прямой результат ритуала Бранда, основанного им на принципах, узнанных у Дворкина. К счастью, в данный момент те части повести Дворкина, что требовали наибольшей доверчивости, не являлись сколь-нибудь крайне важными с практической точки зрения. И все же у меня были смешанные чувства относительно происхождения от Единорога.
      — Корвин!
      Я натянул поводья и открыл свой мозг для приема. Появился образ Ганелона.
      — Я здесь, — отозвался я. — Где ты достал набор Карт и научился пользоваться ими?
      — Я взял недавно колоду из ящика в библиотеке. Я подумал, что это неплохая мысль иметь способ срочной связи с тобой. Что же до того, как ими пользоваться, то я просто сделал то, что, кажется, делал ты и другие изучаю Карту, думаю о ней, сосредотачиваюсь на вступлении в контакт с данным лицом.
      — Мне следовало бы давным-давно дать тебе колоду. С моей стороны это был недосмотр, и я рад, что ты его устранил. Ты сейчас просто пробуешь их или что-то произошло?
      — Кое-что... Где ты?
      — Случайно вышло так, что я как раз спускаюсь, чтобы увидеться с тобой.
      — У тебя все в порядке?
      — Да.
      — Прекрасно! Тогда приезжай. Я предпочел бы не пытаться провести тебя через эту штуку, как это проделываете вы. Дело не такое уж срочное. До скорой встречи!
      — До встречи.
      Он прервал контакт, и я тряхнул поводьями и продолжил путь.
      Какой-то миг я испытывал раздражение из-за того, что он просто не попросил у меня колоду.
      Затем я вспомнил, что отсутствовал более недели по времени Амбера. Вероятно, он встревожился и не доверял, что другие сделают это за него. И, наверное, справедливо.
      Спуск прошел быстро. Конь, которого кстати звали Барабан, казалось, был счастлив ехать хоть куда и имел тенденцию сбиваться с курса по малейшему поводу. В одном случае я дал ему волю, чтобы немного утомить его, и вскоре после этого увидел лагерь.
      Где-то в это время я понял, что скучаю по Звезде.
      Когда я въехал в лагерь, то стал объектом внимания и воинской чести. Когда я проезжал, за мной следовало молчание и всякая деятельность прекращалась. Я гадал, не считали ли они, что я прибыл отдать боевой приказ.
      Прежде, чем я успел спешиться, из своего шатра появился Ганелон.
      — Быстро, — заметил он.
      Он сжал мне руку, когда я слез с коня.
      — Хороший конь.
      — Неплохой, — согласился я.
      Я передал поводья его ординарцу.
      — Какие у тебя новости?
      — Ну, — начал он, — я разговаривал с Бенедиктом.
      — Что-то зашевелилось на черной дороге?
      — Нет, ничего подобного. Он приехал повидать меня после того, как вернулся от тех своих друзей — Теки — сказать, что с Рэндомом все в порядке, что он следует за ниточкой, ведущей к местонахождению Мартина. После этого мы заговорили о других вещах и, наконец, он попросил меня рассказать ему все, что я знаю о Даре. Рэндом рассказал ему, как она прошла Лабиринт, и он решил, что слишком много людей, кроме него самого, знают о ее существовании.
      — Так что же ты ему рассказал?
      — Все.
      — Включая догадки и предположения после Тир-на Ног-та?
      — Именно так.
      — Понятно. И как он это воспринял?
      — Он, кажется, был взволнован этим. Я бы даже сказал, счастлив. Пойди поговори с ним сам.
      Я кивнул и он повернулся к шатру Бенедикта, откинул полог и в тот же момент посторонился. Я вошел.
      Бенедикт сидел на низком табурете рядом с походным сундучком, на котором была расстелена карта. Он прослеживал что-то по карте длинным металлическим пальцем сверкающей скелетной кисти, присоединенной к смертельной, обвитой серебряной проволокой механической руке, принесенной мною из города на небе.
      Все устройство было теперь присоединено к обрубку его правой руки чуть пониже точки, где был отрезан рукав его коричневой рубашки трансформация, заставившая меня на миг остановиться и вздрогнуть, так сильно он походил на призрака, с которым я сражался. Взгляд его встретился с моим, и он приветственно поднял руку небрежным, превосходно выполненным жестом, улыбнувшись самой широкой улыбкой, когда-либо наблюдавшейся у него на лице.
      — Корвин! — воскликнул он. Затем он приподнялся и протянул мне руку.
      Мне пришлось заставить себя пожать чуть не убившее меня устройство. Но Бенедикт выглядел куда более расположенным ко мне, чем бывало довольно долгое время. Я пожал его новую руку, которая была само совершенство.
      Я постарался не обращать внимания на ее холодность и угловатость и почти преуспел из-за своего изумления тем, как он хорошо научился владеть ею за такой краткий срок.
      — Я обязан извиниться перед тобой, — произнес он. — Я был неправ насчет тебя, и очень сожалею.
      — Да, ладно, — отмахнулся я. — Я понимаю.
      Он на миг сжал мою руку, и моя вера, что отношения между нами наладились, затемнила только хватка этих точных и смертельных пальцев на моем плече.
      Ганелон хохотнул и принес еще один табурет, который он поставил по другую сторону сундучка. Мое раздражение тем, что он распространялся — не важно, при каких обстоятельствах — на тему, о которой я не хотел упоминать, утонуло при виде результатов. Я не мог припомнить, чтобы видел Бенедикта в лучшем расположении духа. Ганелон же был явно доволен тем, что повлиял на разрешение наших разногласий.
      Я улыбнулся про себя и сел, отстегивая пояс с мечом и повесив Грейсвандир на шест шатра. Ганелон принес три стакана и бутылку вина. Когда он поставил перед нами стаканы и налил, то заметил:
      — За возвращение к гостеприимству вашего шатра той ночью, в Авалоне.
      Бенедикт взял свой стакан, лишь еле слышно щелкнув.
      — В этом шатре стало полегче, — заявил он. — Не так ли, мой Корвин?
      Я кивнул и поднял свой стакан.
      — За эту легкость. Да будет она всегда преобладать!
      — Я имел первый случай за долгое время завести с Рэндомом довольно продолжительный разговор. Он сильно изменился.
      — Да, — согласился я.
      — Я теперь склонен больше доверять ему, чем в минувшие дни. У нас было время поговорить после того, как мы уехали от Теки.
      — И куда вы направились?
      — Некоторые замечания, сделанные Мартином хозяину дома, кажется, указывали, что он уехал в место, о котором я знал — город Хират. Мы поехали туда и выяснили, что это было верно. Он проезжал этой дорогой.
      — Я не знаком с Хиратом.
      — Это местечко из глинобитного кирпича и камня, коммерческий центр на перекрестке нескольких торговых дорог. Там Рэндом узнал новости, которые повели его на восток и, вероятно, глубже в Отражения. Мы расстались в Хирате, потому что я не хотел чересчур долго отлучаться из Амбера. Мне тоже не терпелось заняться одним личным делом. Он рассказал мне, как увидел Дару, проходившую через Лабиринт в день Битвы.
      — Это верно, — подтвердил я. — Она прошла его. Я тоже был там.
      Он кивнул.
      — Как я сказал, Рэндом произвел на меня впечатление. Я склонен был поверить, что он говорил правду. А если это так, то тогда возможно, что и ты тоже говорил правду. Допустив это, я должен был заняться выяснением, что же утверждала эта девушка. Тебя было не дозваться, так что я обратился к Ганелону — это было несколько дней назад — и добился, чтобы он рассказал мне все, что он знал о Даре.
      Я взглянул на Ганелона, и тот чуть склонил голову.
      — Так, значит, ты теперь веришь, что открыл новую родственницу, заметил я. — Разумеется, лживую и, вполне возможно, врага, но тем не менее родственницу. Каков же твой следующий шаг?
      Он пригубил вина:
      — Я хотел бы верить в это родство. Эта мысль мне как-то приятна, так что я хотел бы наверняка установить его или опровергнуть. Если окажется, что мы и в самом деле родня, то тогда я хотел бы понять мотивы, стоящие за ее действиями. И я желал бы узнать, почему она никогда прямо не извещала меня о своем существовании.
      Он поставил свой стакан, поднял свою новую руку и размял пальцы.
      — Поэтому я хотел бы начать, — продолжал он, — узнав о том, что ты испытал в Тир-на Ног-те относящегося ко мне и Даре. Мне также крайне любопытно узнать насчет этой руки, которая ведет себя так, словно была создана для меня. Я никогда не слышал о физическом предмете, добытом в городе на небе.
      Он сжал кулак, разжал его, повращал запястьем, вытянул руку, поднял ее и плавно опустил на колено.
      — Рэндом продемонстрировал очень эффективный образчик хирургии. Тебе не кажется?
      — Кажется, — согласился я.
      — Так ты расскажешь мне эту историю?
      Я кивнул и отхлебнул вина.
      — Произошло это во дворце на небе, — начал я. — Место было заполнено чернильными, сменяющимися тенями. Я почувствовал побуждение навестить тронный зал. Я так и сделал. Когда тени раздвинулись, я увидел тебя, стоявшего справа от трона, с этой рукой. Когда стало еще яснее, я увидел сияющую на троне Дару. Я подошел и коснулся ее Грейсвандиром, сделавшим меня видимым для нее. Она объявила меня умершим еще несколько веков назад и предложила мне возвратиться в свою могилу. Когда я потребовал у нее родословную, она заявила, что происходит от тебя и адской девы Линтры.
      Бенедикт сделал глубокий вздох, но промолчал. Я продолжал:
      — Она сказала, что время текло с несколько иной скоростью в месте, где она родилась и что там прошло несколько поколений. Она была первой из них, обладающей положенными человеку атрибутами. Она снова предложила мне убираться. Ты в это время изучал Грейсвандир. Затем ты нанес удар, чтобы избавить ее от опасности, и мы схватились в смертельной схватке. Мой меч мог добраться до тебя, а твоя рука могла добраться до меня. Вот и все. В остальном это было столкновение призраков. Когда начало восходить солнце и город стал таять, ты вцепился в меня этой рукой. Я ударил по ней, отделив руку, и скрылся. Она вернулась со мной, потому что все еще стискивала мое плечо.
      — Любопытно, — произнес Бенедикт. — Я знал, что это место воспроизводит ложные пророчества, скорее старые страхи и скрытые желания наведавшегося туда, чем истинную картину того, что должно быть. Но, впрочем, оно часто также раскрывает неизвестные истины. И, как и в большинстве случаев, трудно отделить истинное от ложного. Как ты прочел это?
      — Бенедикт, — произнес я. — Я склонен верить истории ее происхождения. Ты ее никогда не видел, но я-то видел. она в некоторых отношениях похожа на тебя, что же до остального — тут все, несомненно, как ты утверждаешь — то, что осталось после отделения истины.
      Он медленно кивнул, и я догадался, что он не был убежден, но не желал углубляться в эту тему. Он не хуже меня знал, что подразумевало остальное. Если он предъявит свои претензии на трон и преуспеет в достижении его, то было возможно, что в один прекрасный день он сможет уступить его своей единственной дочери.
      — А что ты собираешься делать? — спросил я его.
      — Делать? — переспросил он. — А что теперь делает Рэндом относительно Мартина? Я буду искать ее, найду, услышу эту историю из ее собственных уст, а потом решу сам, что делать дальше. С этим, однако, придется обождать, пока не будет разрешена проблема черной дороги. Это — еще одно дело, которое я желаю с тобой обсудить.
      — Да?
      — Если время в их твердыне движется настолько иначе, то у них его было больше, чем нужно на организацию новой атаки. Я не хочу продолжать ждать и встречаться с ними в ничего не решающих схватках и столкновениях. Я намерен проследовать по черной дороге до ее источника и атаковать их на их же родной земле. Я хотел бы сделать это с твоего согласия.
      — Бенедикт, ты когда-нибудь смотрел на Двор Хаоса? — спросил я вместо ответа.
      Он поднял голову и уставился на белую стену шатра.
      — Много веков назад, когда я был молод, я проехал по Отражениям в такую даль, до которой мог только добраться, до конца всего. Там, под разделенным небом, я смотрел на ужасную бездну. Я не знаю, там ли находится это место, не тянется ли столь далеко черная дорога, но я готов снова проделать этот путь, если это так.
      — Это именно так, — заверил я его.
      — Откуда у тебя эта уверенность?
      — Я только что вернулся из этой страны. темная цитадель царит в ней. Дорога ведет к ней.
      — Насколько труден был путь?
      — Вот, — я вынул Карту и передал ему. — Она принадлежала Дворкину. Я нашел ее среди его вещей. Я лишь просто испробовал ее. Она перенесла меня туда. Время убыстрилось уже в той точке. На меня напал всадник на дрейфующей дороге, такой, что не показана на Карте. Контакт через Карту там труден, наверное, из-за разницы во времени. Меня привел обратно Жерар.
      Он изучил Карту:
      — Это, кажется, то самое место, которое я видел в тот раз. Это разрешает наши проблемы с тыловым обеспечением. С одним из нас на любом конце связи по Карте мы сможем переправить войска напрямую, как мы сделали в тот день с Колвира на Гарнат.
      Я кивнул:
      — Это одна из причин, по которой я показал тебе ее, чтобы указать свою добрую волю. Может быть и другой способ, требующий меньшего риска, чем бросать наши силы в неизвестность. Я хочу, чтобы ты подождал с этим предприятием, пока я получше не исследую этот другой способ.
      — Мне в любом случае придется подождать, чтобы добыть разведданные об этом месте. Мы ведь даже не знаем, будет ли там функционировать твое автоматическое оружие, не так ли?
      — Да, у меня его не было, чтобы испытать.
      Он поджал губы:
      — Тебе действительно следовало додуматься взять его и исследовать там.
      — Обстоятельства моего отбытия этого не позволяли.
      — Обстоятельства?
      — В другой раз я тебе все расскажу. Сейчас это не имеет значения. Ты говорил о следовании по черной дороге до ее источника...
      — Да?
      — Это не истинный источник. Настоящий ее источник находится в истинном Амбере, в дефекте на первозданном Лабиринте.
      — Да, я это понимаю. И Рэндом, и Ганелон описали мне ваше путешествие к месту настоящего Лабиринта и обнаруженное там вами повреждение. Я вижу аналогию, возможную связь...
      — Ты помнишь мое бегство из Авалона и свою погоню?
      В ответ он только чуть улыбнулся.
      — Там было место, где мы пересекали черную дорогу, — напомнил я. — Ты помнишь это?
      Он сузил глаза:
      — Да, ты проторил тропу через нее. В том месте мир вернулся к норме. Я забыл.
      — Это было воздействие на нее Лабиринта, — сообщил я, — которое, как я считаю, можно будет применить в намного большем масштабе.
      — Насколько большем?
      — Чтобы стереть ее начисто.
      Он откинулся назад и изучил мое лицо:
      — Тогда почему же ты этим не займешься?
      — Я должен предпринять некоторые предварительные меры.
      — Сколько времени они займут?
      — Не слишком много. Возможно, немногим больше нескольких дней. А точнее — несколько недель.
      — Почему ты не упомянул обо всем этом раньше?
      — Я лишь недавно узнал, как подойти к этому делу.
      — И как же ты к нему подойдешь?
      — В основном это сводится к ремонту Лабиринта.
      — Ладно. Положим, ты преуспел. Враг-то все равно будет там, — он махнул в сторону Гарната и черной дороги. — Один раз ведь кто-то дал им проход.
      — Враг всегда был там, — отрезал я. — И это уже будет наша задача присмотреть за тем, чтобы им снова не дали прохода, разделавшись как положено с теми, кто в первую очередь и обеспечил его.
      — В этом я с тобой заодно, — согласился он. — Но я имел в виду не это. Им требуется урок, Корвин. Я хочу их научить подобающему уважению к Амберу, такому уважению, что даже если путь снова откроют, они побоятся им воспользоваться. Вот что я имел в виду. Это необходимо.
      — Ты не знаешь, что это такое — вести бой в том месте, Бенедикт. Оно, буквально, неописуемо.
      Он улыбнулся и встал:
      — Тогда я полагаю, мне лучше отправиться посмотреть самому. Я на время оставлю эту Карту, если ты не возражаешь.
      — Изволь.
      — Хорошо. Тогда ты займись своим делом относительно Лабиринта, Корвин, а я займусь своим. Оно тоже займет у меня некоторое время. Теперь я должен пойти отдать приказы командирам на время моего отсутствия. Давай согласимся, что никто из нас не начнет ничего решающего, не связавшись с другим.
      — Согласен.
      Мы прикончили вино и я сказал:
      — Я сам очень скоро тронусь в путь, поэтому — удачи тебе!
      — И тебе тоже, — он снова улыбнулся и заметил: — Обстановка становится лучше.
      Он сжал мне плечо, когда проходил к выходу.
      Мы последовали за ним.
      — Приведи коня Бенедикта, — приказал Ганелон стоявшему под ближайшим деревом ординарцу, как только вышел из шатра.
      Повернувшись, он подал руку Бенедикту, сказав:
      — Я тоже хочу пожелать вам удачи.
      Бенедикт кивнул и пожал ему руку.
      — Спасибо тебе, Ганелон, за многое, — Бенедикт вынул свои Карты. — Я могу ввести Жерара в курс дела, прежде чем прибудет мой конь.
      Он стасовал Карты, вытащил одну из них и изучил ее.
      — Как ты приступишь к ремонту Лабиринта? — поинтересовался Ганелон.
      — Я должен снова заполучить Камень Правосудия. С ним я смогу вновь начертить поврежденный участок.
      — Это опасно?
      — Да.
      — А где Камень?
      — Там, на Отражении Земля, где я его оставил.
      — Зачем же ты его бросил?
      — Я опасался, что он убьет меня.
      Черты его лица исказились в почти невозможной гримасе:
      — Не нравится мне, как это звучит, Корвин. Должен быть другой способ.
      — Если бы я знал лучший способ, я бы им воспользовался.
      — А что, если ты просто последуешь плану Бенедикта и возьмешь с собой всех? Ты сам сказал, что он может поднять в Отражениях бесчисленные легионы. Ты также утверждал, что он самый лучший воин из всех вас.
      — И все же повреждение Лабиринта останется, и заполнить его явится что-нибудь другое. Всегда. Видимый враг не так страшен, как наша собственная внутренняя слабость. Если это не исправить, мы потерпим поражение, хотя никакой иноземный завоеватель и не расположится в наших стенах.
      Ганелон отвернулся:
      — Я не могу с тобой спорить. Ты знаешь свое королевство. Он сдался:
      Но я все же чувствую, что ты, может быть, совершаешь тяжкую ошибку, рискуя собой там, где может нет необходимости, когда ты очень сильно нужен.
      Я рассмеялся, потому что это были слова Виалы, и я не захотел признать их верными, когда она их произнесла.
      — Это мой долг, — твердо произнес я.
      Ганелон не ответил.
      Бенедикт в дюжине шагов от меня связался с Жераром, потому что он сказал что-то, затем замолк и слушал. Мы стояли, ожидая, когда он закончит свой разговор, для того, чтобы мы могли проводить его.
      — Да, он сейчас здесь, — услышал я. — Нет, я в этом сильно сомневаюсь, но...
      Бенедикт несколько раз взглянул на меня и покачал головой:
      — Нет, я этого не думаю, — затем он добавил: — Ладно, проходи.
      Он протянул свою новую руку, и появился схватившийся за нее Жерар. Он повернул голову, увидел меня и немедленно двинулся в моем направлении. Жерар пробежал глазами по моей персоне, словно что-то ища.
      — Что случилось? — осведомился я.
      — Бранд, — ответил он, — его больше нет в покоях. По крайней мере, большей части его нет. Он оставил после себя много крови. Помещение достаточно разгромлено, чтобы видеть, что там произошла схватка.
      Я взглянул на свои рубашку и брюки.
      — Ты высматриваешь пятна крови? Как видишь, на мне надето то же, что и раньше. Оно, может быть, грязное и мятое, но это и все, как видишь.
      — Это по-настоящему ничего не доказывает, — заявил Жерар.
      — Высматривать было твоей идеей, а не моей. Что заставляет тебя думать, будто я...
      — Ты был последним, кто его видел.
      — За исключением лица, с которым он сражался, если он действительно это делал.
      — Что ты хочешь этим сказать?
      — Ты же знаешь его характер, его настроения. У нас возник небольшой спор. Он мог начать все крушить после того, как я вышел и, возможно, порезался. Ему стало все отвратительно, и он ушел Картой, чтобы сменить обстановку. Погоди-ка! Его коврик! Была ли кровь на маленьком расшитом коврике перед его дверью?
      — Я не уверен, но, по-моему, не было. А что?
      — Косвенная улика, что он сделал это сам. Он очень привязан к этому коврику. Он избегает его пачкать.
      — Я этому не верю! — воскликнул Жерар. — И смерть Каина все еще выглядит странной, и слуг Бенедикта, которые могли узнать, что тебе понадобился порох, а теперь Бранд...
      — Это может быть еще одной попыткой очернить меня, — предположил я. И мы с Бенедиктом улучшили свои отношения.
      Жерар повернулся к Бенедикту, который не сдвинулся со своего места в дюжине шагов от нас и глядел на нашу группу, слушая безо всякого выражения на лице.
      — Он объяснил эти смерти? — спросил его Жерар.
      — Прямо — нет, — ответил Бенедикт, — но многое из остального рассказа выглядит теперь в лучшем свете, настолько лучшем, что я склонен верить всему рассказанному.
      Жерар покачал головой и вновь пронзил меня взглядом.
      — Еще ничего не улажено, — решил он. — О чем вы с Брандом спорили?
      — Жерар, это наше дело, пока мы с Брандом не решили иначе.
      — Я вернул его к жизни и наблюдал за ним, Корвин. Я сделал это не для того, чтобы увидеть его убитым из-за грызни.
      — Пошевели мозгами, — посоветовал я ему. — Чья это была идея отыскать его тем способом, каким мы это проделали, чтобы вернуть его?
      — Ты хотел что-то у него узнать, — не сдавался Жерар. — И ты добился этого. А потом он стал помехой.
      — Нет, даже если это было бы и так, неужели ты думаешь, что я проделал бы это настолько явно? Если он был убит, то это явление того же порядка, что и смерть Каина — очернить меня.
      — Ты использовал указание на ясность и с Каином тоже. Мне кажется, что это может быть своего рода хитростью, на которые ты мастак.
      — Мы уже толковали обо всем этом прежде, Жерар.
      — И ты знаешь, что я сказал тебе тогда.
      — Забыть было бы трудно.
      Жерар протянул руку и схватил меня за правое плечо. Я немедленно вогнал руку ему в живот и отпрянул. Тут мне пришло в голову, что, наверное, мне следовало бы рассказать ему, о чем мы с Брандом беседовали, но мне не понравилось, как он меня спрашивал. Он вновь двинулся на меня. Я шагнул в сторону и врезал ему легким ударом левой под правый глаз. После этого я продолжал делать выпады, главным образом, чтобы держать подальше его голову.
      Я был никак не в форме, чтобы снова драться с ним, а Грейсвандир остался в шатре. Другого оружия при мне не было.
      Я продолжал кружить рядом с ним, бок мой болел, если я бил левой ногой.
      Один раз я попал ему по бедру правой, но был медлителен и потерял равновесие, из-за чего не смог развить успех, но продолжал делать выпады.
      Наконец, он отпарировал мой удар левой и сумел схватиться рукой за мою грудь.
      Тут мне следовало бы вырваться, но он же был открыт. Я шагнул вперед, нанеся тяжелый удар правой в живот, вложив в него всю свою силу. Это заставило его согнуться со вздохом, но он еще крепче сжал меня. он отпарировал мою попытку апперкота левой, продолжая свое движение вперед, пока подушечка его ладони не двинула меня по груди, рванув в то же время мне левую руку назад и в сторону с такой силой, что меня швырнуло на землю.
      Если он желал наказать меня, то это было то, что надо.
      Жерар привстал на колено и потянулся к моему горлу...

      Я сделал движение, пытаясь сблокировать его руку, но она остановилась на полпути. Повернув голову, я увидел, что на руку Жерара упала другая рука и теперь стискивала, удерживая ее.
      Я откатился. Когда я снова поднял голову, то увидел, что Ганелон прочно схватил его. Жерар рванул руку вперед, но не высвободил ее.
      — Не лезь в это дело, Ганелон, — предупредил он.
      — Езжай, Корвин! — крикнул Ганелон. — Верни Камень.