На служанках были широкие крестьянские юбки и простые корсажи, зашнурованные спереди.
Хозяин, маленький кругленький человечек с лысой головой и лихо подкрученными усиками, отвел их к столику слева от небольшой сцены, возвышавшейся в самом конце длинного зала. На сцене, за занавесом из прозрачного шелка, словно статуи, стояли две обнаженные девушки. Они были подсвечены керосиновыми лампами так, чтобы их можно было хорошо рассмотреть.
– Любопытное зрелище, – заметила Адди, когда они уселись. – Они прехорошенькие. Особенно рыжая.
– Да, – уронил Лайт, старательно отводя глаза от сцены.
– А когда появятся мужчины? – простодушно спросила Адди.
– Мужчины? – Он взглянул на нее, ошеломленный. – Ты сказала «мужчины»?
– Да. В конце концов, справедливость требует, чтобы и женщины могли полюбоваться мужчинами.
При виде его замешательства она засмеялась.
– Господи, пожалуйста, не так громко. – Он смущенно оглянулся.
– Кажется, Уилл, ты ничем не отличаешься от других мужчин. Вы все исповедуете двойной стандарт.
– Двойной стандарт?
– Да. Одни правила у вас – для мужчин. Совсем другие, куда более суровые, – для женщин. Почему я не могу сказать, что мне нравится смотреть на красивых обнаженных мужчин? Ведь вам нравится глазеть на нагих женщин?
Его лицо стало свекольно-красного цвета.
– Ты, конечно, шутишь, Адди? Обнаженные мужчины! Согласись, что это уже чересчур.
Она улыбнулась и шутливо шлепнула его по руке:
– Ты чопорный старый педант, Уилл! И все же ты мне нравишься.
Это был очень приятный и веселый вечер. Адди нравились и живые скульптуры – нагие женщины, и певцы, и танцоры, и танцовщицы, и скрипачи, бродившие между столиками после окончания представления. И еда – обильная и изысканная – свиной паштет, крабы по-креольски, восхитительная мясная запеканка, сыр грюер, лосось и еще одна, более плотная, запеканка из колбасы и кукурузы, вымоченной в белом вине. На десерт – шоколадный мусс со взбитыми сливками и кофе с молоком.
– Если я проглочу еще хоть кусочек, у меня лопнет корсет, – простонала Адди.
К концу ужина к ним подошел молодой художник, сидевший за соседним столиком. В руках у него был портрет Адди.
– Портрет просто замечательный, месье, – похвалила она. – И поразительное сходство. Сколько я вам должна? – И она полезла за своим кошельком.
– Погоди, – сказал Уильям, вытаскивая пачку банкнот из внутреннего кармана. – Я хочу это купить. Назовите вашу цену, mon ami.
К их удивлению, этот странный молодой человек с взлохмаченными рыжими волосами и лихорадочно блестящими глазами отрицательно мотнул львиной гривой.
– Чтобы купить мой рисунок, не хватит никаких денег. Боги милостиво даровали мне возможность запечатлеть необычную красоту мадам. – Он низко поклонился Адди и вручил ей набросок. – И мне выпало счастье подарить вам мою скромную попытку запечатлеть нечто особенное.
– Благодарю вас, месье. Откровенно признаюсь, что я смущена вашими словами, а ваша работа достойна восхищения. Могу я спросить ваше имя?
– Да, конечно. Я с радостью подпишу для вас свой рисунок. – Он перегнулся через стол и кусочком угля подписался в правом нижнем углу: Жан Батист Коро.
Адди улыбнулась ему:
– Я всегда буду гордиться этим рисунком. Уверена, что в один прекрасный день ваше имя станет знаменитым, и я стану счастливой обладательницей оригинальной работы Коро.
Допив кофе, они вышли из кафе. Вечер был сырой и прохладный, от Сены тянуло легким туманом. Адди, задрожав, теснее прижалась к Лайту. Когда они сели в экипаж, он набросил на нее свой плащ. В знак признательности она не стала сопротивляться, когда он обнял ее одной рукой.
Когда они подъехали к Дому инвалидов, Лайт сказал:
– Я слышал, тело Наполеона будет перевезено во Францию и похоронено здесь.
Его слова не произвели на нее никакого впечатления.
– И почему люди так беспокоятся, где их похоронят, не понимаю. Взять хотя бы мою мать: бедному отцу пришлось совершить путешествие в одиннадцать тысяч миль, чтобы похоронить ее, как она просила, на родине, в Сёррее.
– У меня нет подобного желания, – задумчиво произнес он. – Я предпочел бы, чтобы меня похоронили в Австралии.
– И где именно? Он криво усмехнулся.
– Я еще не решил. Возможно, после того как завершу исследование южного побережья, я найду подходящее местечко для своего памятника.
Экипаж остановился перед отелем, и кучер помог Адди сойти. Лайт расплатился с ним и вошел вместе с ней в вестибюль. У лифта он приподнял цилиндр и взял ее руку:
– Это был чудесный вечер, Адди. Ее зеленые глаза широко раскрылись.
– Но ведь еще рано, Уильям. Может быть, ты поднимешься и выпьешь со мной портвейна или хереса?
– С большим удовольствием. – Он взял ее под руку и ввел в лифт.
Когда они уже были в апартаментах Адди, она сказала: – Уилл, пожалуйста, растопи камин и налей вина. А я пока переоденусь во что-нибудь более удобное.
Зайдя в спальню, она закрыла за собой дверь. Напевая, разделась и взглянула на себя в зеркало. Почему-то представилось, как бы смотрели на ее наготу мужчины – Крег или Уильям Уэнтворт. Но Крег мертв, а Уэнтворт далеко, за тысячи миль отсюда. Уилл… Сейчас рядом с ней другой Уилл, и он ожидает ее за дверью спальни. Ее руки, ноги, живот и ягодицы пронизали чувственные токи, когда она представила его без одежды.
«Какая же ты распутная тварь, Аделаида!»
Улыбаясь своему отражению в зеркале, она надела изысканный пеньюар. Розетки с цветами разных тонов на темно-голубом фоне, маленькие перламутровые пуговички сверху донизу. Удовлетворенная, она села за туалетный столик и вытащила из волос заколки. Волосы золотым каскадом упали на спину. Она расчесала их и перехватила лентой.
Когда она вошла, Уилл грел руки перед камином. Выражение его лица мгновенно зажгло огонь в ее жилах, настолько мощным был ток исходившего от него желания.
– Ты совершенно неотразима, – пробормотал он и быстро повернулся к подносу с налитым в бокалы портвейном.
Потянулся к своему бокалу, но побоялся взять его, так сильно дрожали у него руки.
– Что с тобой, Уилл? – Она подошла сзади и положила ладонь на его руку. – Посмотри на меня.
Он опустил голову:
– Впечатление такое, будто смотришь на солнце. Того и гляди, ослепнешь.
– Мне нравится это сравнение, Уилл. Почему бы мне и в самом деле не ослепить тебя? Слепая страсть может быть неплохим лекарством от всех недугов.
Она обняла его и прижалась всем телом к его спине. Его тугие ягодицы уперлись в нее. Затем она провела рукой по его животу, такому плоскому, упругому и в то же время податливому.
Уилл медленно повернулся и посмотрел ей в лицо. Его зрачки были черными и сверкали, как обсидиан.
– Я хочу тебя, Адди, – выговаривая слова так, словно губы и язык ему не повиновались, хрипло произнес он. – И ты хочешь меня.
Кивнув, она улыбнулась: – Да.
– Я хочу тебя с того самого дня, когда впервые увидел в вашей глухой деревушке. «Любовь с первого взгляда» – избитое выражение, но оно вполне применимо ко мне. Я люблю тебя, Адди. Всегда любил. И всегда буду любить.
Она погладила его щеку и прильнула губами к его губам.
– Дорогой, милый Уилл, – сказала она и начала расстегивать пеньюар.
В страстном порыве он едва не задушил ее поцелуем. Но Адди и сама вся горела, ведь прошло столько времени с тех пор, как она была в мужских объятиях.
Уилл схватил ее на руки и отнес в спальню. Горничная уже разобрала постель. Адди юркнула под простыню, а он тем временем сорвал с себя одежды.
Именно сорвал. Верхняя одежда, белье, обувь разлетелись в разные стороны – так отчаянно он торопился присоединиться к ней.
Уилл бросился на постель рядом с ней. Его руки скользили по всему ее телу. Казалось, их не две, а гораздо больше. Она глотнула воздух, опасаясь, что достигнет высшей точки наслаждения еще до того, как он войдет в нее.
– Быстрее, Уилл. – Она обвила его ногами, ее сжатые в кулаки руки изо всех сил нажали на его спину. В тот миг, когда он вошел в нее, она вскрикнула. Наконец-то наполнился сосуд, пустовавший столько времени.
«Моя чаша не только полна, она переполнена». Эта фраза молнией сверкнула в мозгу, и в следующий же миг она всецело предалась наслаждению. Никаких мыслей. Ничего не имеет значения, кроме властного зова изголодавшейся плоти.
Пиршество любви длилось всю ночь.
Уже перед самым рассветом Адди погрузилась в глубокий, без всяких видений сон. Ее тело и душа обрели мир. Приподнявшись на локте, Лайт смотрел на ее безмятежное лицо с безграничным обожанием.
– Как сильно я тебя люблю! Это как неизлечимая болезнь. – И вдруг он раскашлялся. Это был настоящий приступ, который буквально пригвоздил его к постели. Наконец приступ миновал, и он упал на подушку. Его лицо было все в поту, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Вскоре он тоже уснул.
Недели, прошедшие после того, как Джон лег в клинику Барноу, были счастливейшими в ее жизни, уступая по глубине ощущений лишь годам, проведенным с Крегом и детьми в Земном Раю.
Уилл показывал ей Город Света, который она помнила лишь по отрывочным детским воспоминаниям. Сейчас, вместе с Уильямом, она как бы заново видела Париж во всей его чудесной красоте.
Лувр, Елисейские поля – от площади Согласия до почти уже завершенной Триумфальной арки. Адди обожала магазины и уличные кафе на улице Мира, на Вандомской площади и таинственно привлекательный Булонский лес.
И все же самые счастливые часы она проводила наедине с Уильямом, у него дома или у себя в отеле.
– Мое заветное желание – чтобы так длилось вечно, – сказала она в их последнюю ночь. – Однажды я читала сказку. В ней рассказывалось, как Бог остановил время и все его течение прекратилось. Никто не старел, никто не умирал. Я знаю, – печально сказала она, гладя его грудь, – это только легенда. Рано ли, поздно все хорошее или дурное заканчивается.
– Наше хорошее не кончится никогда, – медленно проговорил Уилл, сжав ее руку. – И об этом узнает весь мир.
– Ты говоришь странно, Уилл. Каким образом весь мир узнает об этом?
Он улыбнулся загадочной улыбкой:
– Тебе придется подождать, пока это произойдет, дорогая. Но поверь, я брошу эти слова в лицо всему миру: «Я люблю Аделаиду Диринг—Блэндингс, самую удивительную женщину, ниспосланную Богом на эту землю».
Глава 6
Дорогая Дорис!
Твое письмо доставило большое удовольствие и Джону, и мне. Разумеется, мы слышали о поразительном успехе, которого твой Луис заслуженно достиг в издательском мире.
С трудом верится, что прошло целых шестнадцать лет со времени твоего последнего приезда домой. Домой. Это слово «так ласково звучит на языке», как сказал поэт.
Но я забываю, что Австралия уже не твой дом. Отныне ты гражданка Соединенных Штатов. Я ужасно польщена, что Луис вспомнил о дневниках, которые я тщательно вела в течение двадцати пяти лет. Когда я показала Луису выдержки из дневников, я подумала, что его похвалы – всего лишь галантность. Я потрясена его просьбой позволить прочитать все дневники с целью возможной публикации. Не могу выразить свои чувства в словах.
Да, верно, об этой замечательной земле, Австралии, почти ничего не написано. Большинство опубликованных о нас книг посвящено тому, что представляется их авторам странностями этой заморской земли. Почти весь мир представляет себе Австралию такой, какой нарисовал ее капитан Филипс в своих описаниях основанной им в 1788 году колонии. «По ночам поют кукушки, человек на луне стоит вверх ногами, а Рождество справляется в июле».
Как бы там ни было, я высылаю мои многочисленные дневники, упакованные в деревянный ящик, в нью-йоркское издательство Луиса. Он будет в ужасе, когда увидит, какая большая у меня получилась посылка. Когда пишу, я еще более многоречива, чем на словах. Твой брат Джон считает, что у меня самый длинный язык на всем континенте, за исключением, возможно, Кэролайн Чисхолм, а ты знаешь, какими филиппиками она разражается, если ее задеть.
Пора, однако, заканчивать, милая Дорис. Сегодня мы с Кэролайн едем в Сидней встречать еще один корабль с выписанными по почте невестами. Джон здоров, как всегда, поглощен работой. Он, видите ли, не удовлетворен, что он самый богатый и могущественный человек во всей Австралии. Теперь он хочет отправиться на завоевание всего мира.
Джейсон закончил учебу в Англии и теперь в Америке постигает секреты профессии горного инженера – таким образом осуществляется заветная мечта Джона. Джуно занимается миссионерской деятельностью среди туземных племен. В ответ на твой вопрос могу сообщить, что она помолвлена с прекрасным молодым человеком по имени Теренс Трент. Он пламенный либерал, посвятил свою жизнь изучению «Истории классовой борьбы». Учась в европейском университете, он подпал под влияние проповедей молодого либерала, которого, кажется, зовут Карлом Марксом. Теренс мечтает ниспровергнуть все существующие формы правления и передать всю власть в руки народа. Все это хотя и благородный, но чистейшей воды идеализм; я уверена, что такие люди, как Джон или мой покойный отец, которым принадлежит истинная власть, никогда не откажутся от своих богатств и могущества, а эти люди, можно сказать, стоят над правительствами.
Дорис, передай мои наилучшие пожелания и благодарность Луису, поцелуй за меня детей. Если бы ты знала, как я скучаю по тебе, дорогая подруга. Скажи, пожалуйста, Луису, что, если мои дневники не оправдают его ожиданий, он может спокойно отказаться от их опубликования.
Твоя любящая «сестра»
Адди.
Человек листал страницы, как картежник тасует карты. Кое-какие подробности, даты находили живой отклик в его груди.
9 апреля 1824 года
Австралийская сельскохозяйственная компания, одним из директоров которой является Джон, в виде дара получила от министерства колоний обширные участки земли. Джон говорит, что в течение пяти лет таким же образом или в аренду предполагается раздать более семи миллионов акров земли…
4 августа 1831 года
Большой неприятностью для крупных землевладельцев продолжают оставаться скваттеры, которые бродят со своими стадами по пастбищам и захватывают землю. Джон безуспешно пытался убедить Уайтхолл усилить здешний военный гарнизон для борьбы с подобными захватами земли. Официально установленные в 1829 году границы охватывают лишь девятнадцать графств Нового Южного Уэльса, а это двадцать два миллиона акров, но скваттеры держатся за пределами этих границ.
Трудно поверить, но Джейсону уже двадцать один год – так быстро летит время. Он очень похож на своего отца, и по временам, когда я смотрю на него, у меня встает ком в горле…
1 декабря 1834 года
Прошло больше года с того времени, когда Джону сделали операцию. Он утверждает, что чувствует себя вполне здоровым, может быть, чуточку стал старше. Когда мы возобновили наши с ним сексуальные отношения, я вынуждена была порвать с Уильямом Лайтом. Я не верю в целомудрие ни мужчины, ни женщины, но глубоко убеждена, что муж и жена должны сохранять верность друг другу, по крайней мере пока длится их брак. Бедный Уильям отправился в эту долгожданную экспедицию на южное побережье; его задача – тщательно изучить территорию и найти подходящую местность для колонизации.
4 марта 1836 года
Получила письмо от полковника Лайта. Впала в состояние шока, когда узнала, что он назвал новое поселение на юге Аделаида. «Я сказал тебе в Париже, что весь мир должен узнать, как сильно я люблю тебя, Адди. Это моя скромная дань твоей красоте, выражение вечной благодарности за то счастье, которое ты подарила мне, хотя и на короткое время. Когда впоследствии будут называть имя этого города, который, как я надеюсь, станет столицей всего континента, это будет как бы подтверждением моей вечной к тебе любви, моя незабвенная». Я испытываю некоторое облегчение при мысли, что вдову Вильгельма Четвертого зовут Аделаидой. То, что он выбрал себе в супруги женщину столь бесцветную и незначительную, как королева Аделаида, до сих пор является источником недоумения для большинства австралийцев.
Это не ввело, однако, в заблуждение Джона. Не знаю, подозревает ли он о нашей с полковником близости, но если и подозревает, то ничем этого не выказывает. Его единственным откликом на то, как окрестил полковник Лайт новое поселение, было: «Но он же всегда сходил по тебе с ума, дорогая».
28 июня 1838 года
Это памятный день для всего Содружества. День коронации Виктории. Трудно себе вообразить девятнадцатилетнюю девушку правительницей великой империи. Но почему бы и нет? Задай же им перцу, Виктория! Докажи циничным эгоистам мужчинам, что женщины могут делать все то же, что и они, и даже больше. Женщина равно может вести домашнее хозяйство и управлять Британским содружеством.
Человек перелистал всю книгу. «С какой легкостью можно перелистать одним пальцем целую человеческую жизнь!» – печально улыбнувшись, подумал он.
Оторвавшись от чтения, спросил у сидевшего напротив него темнокожего:
– У кого ты взял эту книгу, Эйб?
– У Джона Саттера. А тот, в свой черед, взял ее у этого бродячего подрядчика Джеймса Маршалла, который купил книгу в Нью-Йорке. Я просто глазам своим не поверил, когда увидел ее на столе в его кабинете. Там полки, шкафы, столы – все завалено книгами. Но эта почему-то привлекла мое внимание: «Воспоминания первопоселенки». Я поднял ее, открыл обложку и сразу же увидел портрет Аделаиды.
Крег недоверчиво качнул головой.
– В том, что Адди стала писательницей, есть что-то сверхъестественное. У меня такое чувство, будто разверзлась могила и на свет вышла мертвая женщина. Подумать только, Адди написала книгу.
– В этой книге тебе отведено немало места, – с хитрым видом сказал Абару. – Я должен прочитать эту книгу до конца. Да, приятель, непременно должен.
Крег засмеялся и шутливо погрозил ему кулаком:
– А ну-ка выкатывайся, черный язычник. Хватит тебе тут отсиживать зад, займись-ка лучше делами.
…Крег и Абару пересекли океан осенью 1842 года. Взвалив на спину свои скудные пожитки, они сошли по трапу, чтобы поселиться в Йерба-Буэне.
До мексиканской войны было еще четыре года. Доверчивые мексиканцы охотно принимали американских поселенцев на своих западных территориях, в Калифорнии и Нью-Мексико.
Требовалось только присягнуть на верность мексиканскому правительству и подать заявление на безвозмездное предоставление земли. Алькальд обнял Крега и Эйба, расцеловал их в обе щеки и даже благословил.
Они застолбили участок в сорок акров, который примыкал к Американской реке в долине Сакраменто – здесь находилась одна из самых плодородных территорий в мире.
Одним из их соседей был немец Джон А. Саттер, бывший капитан императорской армии и гражданин Швейцарии. У Саттера было одно из самых крупных землевладений, когда-либо пожалованных иностранцам. Настоящее королевство, которое он назвал Новой Гельвецией и заселил своими рабами: мексиканцами, американцами и другими иммигрантами из всех частей света. Поселение выросло вокруг форта, состоявшего из нескольких домов, складов и укрепленного каменного блокгауза, где население Новой Гельвеции могло укрыться в случае нападения индейцев.
Саттер был добродушным полным человеком среднего возраста, с редеющими уже волосами и красным носом луковицей. Отличный сосед, он бескорыстно помогал Крегу и Абару. Даже присылал своих рабочих во время строительства дома, амбара, подсобных помещений. Они же помогли вспахать землю для посева.
– Вы и опомниться не успеете, как станете такими же богатыми фермерами, как я. Эта земля богаче, чем долина Евфрата. Морковь здесь длиной в ярд. Свекла – величиной с небольшой бочонок. Яблоки – что грейпфруты. А уж какие помидоры! Только нажми – и сок брызнет, как из фонтана. – У Саттера были большие стада коров и прочего скота. Но Крег и Абару решили ограничиться несколькими курами, коровами и свиньями.
Пророчество Саттера осуществилось скорее, чем друзья могли надеяться в самых смелых своих мечтах. Затеянное ими дело процветало. У них были хорошие отношения со всеми соседями и мексиканскими чиновниками. По крайней мере раз в месяц они обедали в доме алькальда, другие представители мексиканских местных властей приглашали к себе на ранчо преуспевших американцев. Между всеми царил дух товарищества, вплоть до того злосчастного вечера, когда алькальд и несколько его чиновников приехали в гости к Саттеру.
Почти сразу же Саттеру, Крегу и другим гостям стало ясно: что-то случилось. У мексиканцев были вытянувшиеся мрачные физиономии. Не спасала положения даже репутация Джона Саттера – прекрасного веселого рассказчика: на все его шутки мексиканцы отвечали лишь вежливыми, очень сдержанными улыбками.
Наконец хозяин обнял одной рукой алькальда и отвел его в угол.
– Что случилось, ваше превосходительство? Почему вы все такие мрачные в этот дивный весенний вечер?
Алькальд со вздохом понурил голову:
– Ах, Джон, мой дорогой друг. Боюсь, что я принес дурные вести. Соединенные Штаты аннексировали Техас, и ваш президент объявил о намерении послать в Мексико-сити своих представителей для покупки у нас Калифорнии и Нью-Мексико. И… – его голос был напоен горечью, – этим представителям поручено потребовать удовлетворить претензии, предъявляемые американскими гражданами к Мексике.
Саттер был ошеломлен:
– Какие претензии? Никогда не слышал о такой чепухе. Мексиканское правительство и все вы, его представители, всегда проявляли внимание и щедрость по отношению к нам, переселенцам. И чем же все это теперь грозит, ваше превосходительство?
Маленький жилистый алькальд нервно подергал себя за бородку и безучастным голосом сказал:
– Если президент будет настаивать на своих амбициозных требованиях, война неизбежна. Мы люди мирные, не воинственные. Но гордые. – Он печально покачал головой. – Вот уж не думал, друг мой, что дело дойдет до такого. Сердце буквально каменеет в груди.
Саттер хлопнул его по плечу:
– Я присягнул в верности вашему правительству и властям, представляющим его здесь, в Калифорнии, и останусь верным своей присяге, что бы ни случилось. Я думаю, что могу говорить и от имени других американских друзей и соседей.
Слишком взволнованные, чтобы продолжать этот острый разговор, они обнялись.
Запомнился этот вечер и по другой причине. После ужина, когда все удалились в библиотеку, чтобы выпить по стопочке бренди и выкурить по сигарете, Саттер сделал следующее деловое предложение Крегу и Эйбу:
– Я уже давно собираюсь построить мельницу там, где река раздваивается на рукава, около вашей границы. Хотите принять в этом участие, ребята?
Друзья сочли предложение весьма заманчивым. Мельница могла бы обслуживать и капитана, и их, чтобы не возить зерно на мельницу Дэбни, за пятнадцать миль. Саттер обнял соседей:
– Добро. Стало быть, договорились, ребята.
– Поэтому-то и приезжал Джим Маршалл? – спросил Крег, вспомнив о книге Адди.
– Да. Маршалл – хороший человек. Он говорит, что надо построить отводной канал, прежде чем поставить мельницу.
– Вероятно, он знает. Ему и карты в руки. Кстати, Джон, откуда ты взял книгу, которую на днях дал почитать Эйбу?
– Ее дал мне один молодой парень, который проходит стажировку. Хороший парень, говорит о нем Маршалл. Только что окончил инженерный колледж. Гм… – Продолжать разговор вроде бы не имело смысла, и он замолчал.
На следующей неделе явился подрядчик, чтобы осмотреть место, где следует поставить мельницу. Вместе с ним приехали его помощник и старший мастер.
Вернувшись с полей, Эйб сообщил об этом Крегу, который как раз полдничал – скромная еда земледельца: хлеб, сыр, холодное мясо. Крег запил еду холодным молоком и встал.
Проходя мимо плиты, шлепнул пониже спины пышненькую негритяночку-повариху Бесси.
– Спасибо, Бесс, сегодня ночью не гаси свечу в своей спальне. Я загляну, и мы с тобой немножко повеселимся.
Симпатичная негритянка захихикала и замахала на него посудным полотенцем.
– Какой же вы у нас испорченный, масса Крег. Со мной ваш номер не пройдет. Я ведь не такая, как эти ваши городские потаскушки. Как вам не стыдно.
Она еще долго хихикала и сокрушенно качала головой, будто была задета за живое. На самом же деле она обожала Крега.
Да и все, кто работал на Крега Мак-Дугала, любили и уважали его. Он был честным и щедрым хозяином, всегда хорошо платил за добросовестную работу. И что еще важнее, не скупился на похвалы, если работа того заслуживала.
Замечание Бесс о «городских потаскушках» имело под собой некоторое основание. Друзья были завсегдатаями мексиканских кафе и забегаловок в Йерба-Буэне. Городские проститутки так и льнули к Крегу. И не только проститутки. Кое-кто из мексиканских дельцов был бы не прочь сплавить ему свою перезрелую дочь. Даже алькальд тщательно следил за своей дочерью, когда принимал у себя Крега. При виде его Дульчи – так называл ее Крег – хлопала своими длинными ресницами и так покачивала бедрами, что ее строгий отец просто не знал, что делать.
С дочерьми своих мексиканских друзей Крег был учтив, но холодноват; конечно, бывали случаи, когда какая-нибудь мексиканочка вводила его в сильное искушение, но здравый смысл неизменно одерживал верх. Пожалуй, опаснее всего был флирт с племянницей Саттера Элли, которая после смерти своих живших в Цюрихе родителей переехала к дяде. Она оказывала ему такие недвусмысленные знаки внимания, что он подумывал, не залучить ли ее к себе в постель, однако в связи с последующими событиями его намерение отпало само собой.
Первое из цепи этих событий, которым суждено было перевернуть его жизнь, произошло именно в тот день, когда они с Эйбом поехали к реке, чтобы встретиться с Маршаллом.
Перевалив через последний травянистый холм, они увидели реку. У воды, изучая место, где предполагалось возвести мельницу, стояли три человека. Первый – высокий и широкогрудый Маршалл, внушительного вида мужчина с квадратной головой, ниспадающими на уши черными волосами и курчавой бородой, закрывавшей упрямый подбородок. Второй – приземистый крутоплечий мужчина с жидкими рыжими волосами и вытянутой физиономией. Внимание Крега привлек третий – высокий, широкоплечий, с узкими бедрами, он стоял по колено в воде, работая с нивелиром. Под его загорелой кожей заметны были бугорки мускулов, спина лоснилась от пота. В его физическом сложении, во всей позе, в постановке головы было что-то неуловимо знакомое. Когда они подошли ближе, молодой человек повернулся к ним профилем.
– Я где-то его видел! – воскликнул Крег.
– Кого ты видел? – не понял Абару.
– Вот того молодого человека, который стоит в воде, голый по пояс. Он кажется мне знакомым. – Крег показал рукой.
– Ты прав, черт побери. Он мне тоже, кажется, знаком. Чем ближе они подъезжали, тем более слабая догадка перерастала в уверенность.
Повернувшись в седле, Эйб уставился на Крега:
– Провалиться мне на этом месте…
– Что с тобой? – спросил Крег, обеспокоенный странным выражением лица своего друга.
– Ты сказал, что этот парень кажется тебе знакомым. А знаешь, почему? – дрожащим голосом произнес Эйб.
Абару положил ладонь на руку Крега. Это был знак лошадям остановиться, что они и выполнили. Глядя прямо в стальные глаза Крега, он произнес:
– Мой друг и брат, ошибки быть не может. В этом парне ты узнал себя! Это же твой сын, Крег. Клянусь собственной жизнью, это Джейсон! Господи, впервые вижу настоящее чудо.
Выпустив поводья из рук, Крег окаменел в седле. Когда молодой человек повернулся в их сторону и увидел Крега, в его глазах тоже мелькнуло что-то похожее на узнавание. Поскользнувшись, он едва не упал в воду. Затем, прикрыв ладонью глаза, двинулся в направлении двух всадников.
Его губы шевелились, но слов не было слышно.
– Эй, Джейсон! – окликнул его Маршалл. – Куда ты направился?
И только тогда Маршалл заметил Крега и Абару.
– Даже не слышал, как вы подъехали. Как поживаете? – махнул он им рукой.
Крега как будто ударило кувалдой по голове. Джейсон!
Задыхаясь от волнения, молодой человек почти бежал в их сторону.
– Эй, мистер, кто вы такой? – Подбежав, он схватил под уздцы жеребца Крега.
Их взгляды встретились.
«Боже праведный, это же мои собственные глаза!» – думал каждый из них.
Перегнувшись, Крег положил ладонь на руку, которая держала его коня, – смуглую крепкую руку.
«Моя рука!»
Словно в тумане, он соскочил с седла и остановился перед высоким, пожалуй, даже на дюйм выше его самого молодым человеком.
– Ты знаешь, кто я такой? – спокойно спросил он. Джейсон стоял смущенный и растерянный, пожалуй, даже немного испуганный. Ему казалось, будто он проваливается в темную бездну.
– Я… я думаю, да… Только это, наверное, сон. – Он потер руками глаза. – Ты… он… он мертв. Мой отец мертв. Но вы… – В полном замешательстве он так и не смог договорить фразу.
– Я твой отец, Джейсон. Мать честная, до чего же приятно выговаривать твое имя. – И они стали обнимать друг друга с такой силой, что Абару даже испугался, как бы кто-нибудь не сломал другому позвоночник.
Подошел вконец озадаченный подрядчик:
– Эй, шотландцы! Вы что, знаете друг друга? Джейсон улыбнулся через плечо Крега:
– Ты же сказал мне, что его зовут Макферсон. Маршалл снял запылившуюся шляпу и стал выбивать ее о бедро.
– Да все эти ирландские, кельтские имена на мой слух все одинаковы. Макферсон, Мак-Дональд, Мак-Ноутон – ни черта не запомнишь. А как его зовут на самом деле?
– Мак-Дугал. Крег Мак-Дугал.
– Так же, как тебя? Родственник, наверное? Вот неожиданность.
– Еще какая! – в один голос воскликнули отец и сын.
– Да уж, неожиданность, – ухмыльнулся Джейсон. – Видите ли, Джим, Крег – мой отец.
