Тони заставлял Бастера делать вещи и не слишком приятные. Например, постоянно жевать сосновую смолу, которую он сам специально собирал для этого с деревьев. Мы с Виппи Берд однажды попробовали ее на вкус, и это оказалось просто ужасно, хуже, чем безалкогольное пиво, да к тому же смола была жесткой, словно подметка. Тони утверждал, что такое упражнение укрепляет челюсти. Еще Тони требовал, чтобы Бастер перед каждой схваткой жевал чеснок, но вот этого Бастер не делал никогда. Нет, он не считал, что обдавать противника чесночным перегаром – против правил, а просто опасался, что Мэй-Анна перестанет награждать его поцелуем всякий раз, как он одержит победу.
      Тони требовал, чтобы Бастер брал на консервном заводе Хатчинсона рассол из пустых бочек и вымачивал в нем руки. Бастер должен был даже втирать рассол в кожу лица, чтобы сделать ее твердой, как медная руда, а руки «жесткими, как скальная порода», – именно так выразился позднее один спортивный репортер.
      Но это было только начало. Дальше Тони устроил Бастеру работу в гимнастическом зале нашего квартала. Вообще Тони был мастером разного рода сделок и комбинаций – эти навыки он приобрел, занимаясь контрабандой. Бастер мог бесплатно заниматься в спортивном зале за то, что был бесплатным спарринг-партнером для других тренирующихся там боксеров. Это было вдвойне хорошо, потому что Бастер получал возможность учиться и у других, а не только у своего брата. Ведь Тони не знал о боксе абсолютно всего, да и сам в этом признавался.
      Сейчас все это кажется странным. Сам Тони был, мягко говоря, посредственным боксером, не имевшим достаточной подготовки, но, поди ж ты, стал для Бастера лучшим тренером во всем Бьютте. И обращался он с Бастером более сурово, чем мог себе позволить кто бы то ни было другой. «Говоришь, это уж слишком? – спросил однажды Тони в ответ на жалобы Бастера. – Попробуй-ка разок выйти на ринг против того, кто знает толк в нашем деле, и ты поймешь, что такое суровое обращение, мистер Бастер Кид Миднайт». Тони никак не мог привыкнуть к псевдониму Бастера. Мне кажется, он все еще надеялся, что Бастер возьмет себе его имя и впоследствии прославит его.
      Потренировавшись так два-три месяца, Бастер начал просить Тони организовать для него матч, но Тони вовсе не собирался этого делать.
      «Тот, с кем ты дрался тогда, был страшен только с виду, а на деле – куча дерьма, – сказал Тони Бастеру. – И твой удар тоже был почти случайной удачей, которая в следующий раз может тебе и не улыбнуться. Что, если удача улыбнется твоему противнику? И если твой противник в первом же бою прикончит тебя или, что еще хуже, разрушит твою карьеру? Как ты думаешь, если ты столкнешься с настоящим бойцом, сколько убийственных ударов тебе придется выдержать?»
      Тони, как он объяснил Пинку, боялся, что если Бастера побьют в первых боях, то случится самое страшное, что может случиться с начинающим, – он сломается и потеряет уверенность в себе. Тони не хотел, чтобы Бастер бросил бокс, еще не успев как следует начать. Кроме того, Тони объяснил Пинку, что ему неинтересно тратить время на второсортного боксера. Из этого мы с Виппи Берд заключили, что Тони серьезно поставил на Бастера и хочет воспитать новую звезду. Всякий раз, когда Бастер выходил на ринг, Тони чувствовал себя так, словно сражается с ним рядом.
      Некоторое время спустя Бастер начал скучать и заявил, что больше не желает всю жизнь бегать наперегонки с лошадьми, и если Тони не организует, и чем скорей, тем лучше, матч для него, то он навсегда бросит бокс. Как известно, наш Бьютт – одно из самых известных мест, где проводятся соревнования в различных видах единоборств – и по боксу в том числе, – так что Тони стал искать возможности организовать для Бастера серию матчей за его пределами. Он считал, что Бастер Миднайт должен выступить в родном городе, лишь заработав себе какое-то имя.
      Первый матч был организован в Биллингсе, примечательном разве что своими огромными резервуарами для мазута. Тони договорился с еще одним тренером поделить выручку поровну, независимо от того, чей воспитанник победит, и они вместе арендовали спортивный зал «Горный лось» на вечер субботы и начали продавать билеты. С тех пор Тони целиком и полностью управлял финансами Бастера. Это, с позволения сказать, управление неизменно приводило на память то, как он распорядился первым выигрышем Бастера в Садах, который был весь потрачен на выпивку и ужин в ресторане. Это одна из причин, почему за свою боксерскую карьеру Бастер не скопил никаких денег. Вы когда-нибудь слышали о чемпионе, который должен был открыть ресторан, чтобы зарабатывать на жизнь? Но, как бы там ни было, Бастер сражался не за деньги, а для того, чтобы стать хоть кем-то в этой жизни, ради Мэй-Анны. И поэтому у него получилось.
      Для того чтобы посмотреть этот матч, мы все отправились в Биллингс вместе с Бастером и Тони. Целых полдня требовалось только на дорогу, так что мы с Виппи Берд заручились разрешением родителей на ночевку в гостинице, что само по себе было так же восхитительно, как и наблюдать новый матч Бастера. Мой папа сказал, что я могу съездить в Биллингс, если Виппи Берд тоже поедет, а мистер Берд сказал ей, что она может поехать, если с ней поеду я, в то время как миссис Ковакс не интересовалась, а может быть, даже и вовсе не знала, где находится Мэй-Анна.
      На этот раз Тони вез нас в своем новом «Студебеккере Президент» восьмой модели с затененными стеклами, таком огромном, что на заднем сиденье могло бы поместиться человек двадцать. Последнее время контрабанда спиртного стала приносить ему приличный доход, почти каждую неделю он мотался в Канаду и обратно – вот откуда у него такая машина, и вот почему под сиденьем у него валялось десятка полтора бутылок с канадским виски.
      Не забывайте, что, хотя мальчики уже закончили школу, нам с Виппи Берд и Мэй-Анне было всего по семнадцать. И пока мы были знакомы со спиртным отнюдь не так близко, как в зрелом возрасте. То есть это в большей мере касается нас с Виппи Берд. До сей поры мы были настолько наивны, что считали, что опьянеть можно, если подмешать аспирин в кока-колу, но в тот день мы окончательно убедились, что лучше всего пьянит канадское виски, особенно если пить его прямо из бутылки, потому что стаканов у Тони под сиденьем не нашлось.
      – Тони, а льда у тебя случайно нет? – спросил Пинк, перегнувшись к нему через спинку переднего сиденья. – И потом, неудобно заставлять молодых леди хлебать прямо из горлышка.
      – Ну, лед-то у меня есть, а вот стаканов действительно нет, – сказал Тони, не отрывая глаз от дороги. – Можете, если хотите, брать лед руками и поливать его виски.
      – Или возьмите туфельку Виппи Берд вместо бокала, – предложил Бастер. – Ее туфельки и птице будут малы.
      И это было сущей правдой. За всю мою жизнь я знала только одну взрослую женщину, носившую обувь детских размеров, и это была, конечно, Виппи Берд. А сейчас она предпочитает носить мягкие детские тапочки, купленные по дешевке на распродаже.
      Мы пригубили из бутылки – все, кроме Бастера, ведь Тони за ним очень строго следил, и потом мы с Виппи Берд отключились, что было не так уж и плохо, так как поездка была долгой и скучной. Мы проснулись протрезвевшими, хотя мне и потребовалось некоторое время, чтобы вернуть способность ворочать языком и издавать звуки.
      Мэй-Анна уже имела определенный опыт в отношении спиртного, так что она продолжала делать маленькие глоточки, и не было заметно, чтобы голова у нее кружилась. Когда я проснулась, помню, она что-то напевала, и ее голос мне понравился, из чего я заключила, что я еще все-таки пьяна. Она объяснила, что виски согревает ее, что было немаловажно, так как стояла зима. Вы даже представить себе не можете, как холодно зимой у нас в Монтане. Ледяные ветры проникают сюда прямо с Северного полюса, не встречая на своем пути иных препятствий, кроме заборов из колючей проволоки с настежь распахнутыми воротами. (Эту фразу я вычитала в книге Хантера Харпера, и она показалась мне выразительной, поэтому я ее здесь и повторяю. А он не должен быть ко мне в претензии, ведь большую часть информации получил от нас с Виппи Берд.)
      Приехав в Биллингс, мы остановились в большом отеле на местном Бродвее. Этот отель запомнился мне так же хорошо, как и подробности самого матча. Как бьются боксеры, я уже видела, а вот в гостинице оказалась впервые, если не считать того раза, когда миссис Ковакс водила нас в «Финлен» праздновать день рождения Мэй-Анны. А вне дома я до сих пор ночевала только в тех случаях, если гостила у Виппи Берд, или Мэй-Анны, или у моей бабушки в Анаконде.
      В нашем номере стояла большая выкрашенная в белый цвет железная кровать с продавленной посредине сеткой, совсем как у нас дома, и мы с Виппи Берд и Мэй-Анной потянули на спичках, кто будет спать в середине, и Виппи Берд проиграла, но это уже не имело значения, так как Мэй-Анна ушла спать в другое место, а куда именно, полагаю, объяснять не надо.
      Как только мы устроились в гостинице, Тони и Бастер сразу ушли в зал «Горный лось», а мы тем временем отправились посмотреть город, вид которого нас не очень порадовал. Городок выглядел пыльным и скучным, и на фоне местных жителей, похожих на фермеров, мы казались совершенными чужаками.
      К тому времени наша «несвятая Троица» успела еще чуточку подрасти, хотя мы все еще не кончили школу и не научились пить крепкие напитки.
      Волосы Мэй-Анны еще не успели стать бело-платиновыми, однако заметно посветлели и уже не имели прежнего цвета пустой горной породы. Она стала значительно выше ростом. Журнальные статьи называли Марион Стрит тростинкой – и именно такой я помню ее в тот вечер в Биллингсе.
      Однако и мы с Виппи Берд смотрелись ненамного хуже: Виппи Берд была по-прежнему миниатюрной (она и до сих пор ждет и никак не дождется возраста, в котором начинают расти, – это мы так шутим между собой), но со своими рыжими кудряшками выглядела очень задорно. Веснушек, обычно досаждающих рыжеволосым, у нее никогда не было. А я носила волосы пучком и была высокой и тощей, но тощие уже тогда были в моде. Пинк говорил мне, что я похожа на Труженицу Тилли из комиксов, но ведь он всегда старался мне польстить. В общем, мы были красотки – могу за это ручаться – и на фоне жителей провинциального Биллингса выглядели как картинка из модного журнала. Мы сами это прекрасно чувствовали и старались держаться соответственно: ходили на высоких каблуках, жевали жвачку «Ригли» с двойной мятой и прикуривали друг у друга сигареты «Кэмел» совсем так, как потом Марион Стрит в своих картинах.
      («Заткнись и прекрати хвастаться, Эффа Коммандер», – говорит Виппи Берд. Действительно, признаюсь, я чуточку перебрала. Тут она заявляет мне, что выглядели мы не так уж сногсшибательно, а я настаиваю, что именно так. Но она снова возражает, что только Мэй-Анна выглядела как богиня, а мы рядом с ней были словно две хромые собачонки.)
 
      Больших приготовлений для матча не потребовалось: накануне Тони вместе с другим менеджером сами расставили в зале несколько десятков складных стульев. Зал был разукрашен флагами и цветными лентами, оставшимися от танцевальной вечеринки, которая прошла тут накануне, а на стенах висели набитые соломой головы диких животных, с которых потихоньку сыпалась шерсть. Ринг представлял собой небольшой дощатый подиум высотой в один-два фута, окруженный веревками не толще шпагата, в углах которого стояло по колченогому облупленному табурету для бойцов. Помню, когда Бастер поднялся, чтобы начать очередной раунд, к нему сзади прицепился большой кусок сухой краски, который издали смотрелся как дырка в трусах.
      Когда мы пришли, зал уже потихоньку наполнялся. Мы с Виппи Берд и Мэй-Анной так задержались, что мальчики уже стали думать, что мы потерялись, но на самом деле мы задержались возле лимонадного фонтана. Естественно, мы никак не могли пропустить такого чуда: я заказала лимонад «Черная корова», Виппи Берд – «Мутную реку», а Мэй-Анна – «Ананасное молоко». («Как ты можешь помнить, Эффа Коммандер, что ты пила пятьдесят лет назад?» – прерывает меня Виппи Берд. На самом деле ничего удивительного в этом нет – человек помнит то, что считает важным. А вся моя жизнь была связана с тем, что называется предприятиями общественного питания, так что в этом отношении память у меня профессиональная.) Пока мы пили свой лимонад, к нам подошли какие-то ковбои, мы начали с ними флиртовать и забыли про время.
      Пинк и Чик заняли нам места в первом ряду; естественно, что Мэй-Анна сидела посередине.
      – Куда ты запропастилась, черт побери? – спросил Чик Виппи Берд.
      – Это мое дело, а твое – меня отыскать, – отрезала она. Виппи Берд никто не мог запереть в клетку и вообще ограничить в чем бы то ни было. Когда я услышала песенку «Не пытайся запереть меня в клетку», то сразу сказала Виппи Берд, что это про нее.
      Ребята важничали, изображая завзятых болельщиков из Бьютта, которые приехали сюда специально ради этого матча. Нарочито громко обсуждая достоинства этого новоявленного боксера – Бастера Миднайта, они сошлись во мнении, что этому болвану ничего не светит, и подвергли его уничтожающей критике со всех сторон. Надо, к сожалению, признать, что внешность Бастера вполне могла послужить подтверждением их слов. Лишь много времени спустя мы с Виппи Берд узнали, что гонорары Бастера и Тони складывались не от продажи билетов, а от ставок зрителей. Просто для нас с Виппи Берд никогда не стояло вопроса, на кого ставить, – мы всегда ставили на Бастера и всегда выигрывали.
      Я дала Пинку пять долларов и попросила поставить их от моего имени на Бастера, но Пинк сказал, что отдаст мне часть своего выигрыша, если я буду благосклонна к нему. Он, надо сказать, любил выражаться в таком духе. Но я ответила, что лучше отдам свои пять монет, чем возьму у него двадцать пять, – ну, и так далее. (Виппи Берд замечает, что, мол, когда я водила дружбу с Пинком, я никогда с ним особо не церемонилась, но хватит уже об этом, это не касается посторонних.)
      Это был первый профессиональный матч Бастера, и мы чувствовали важность момента. Ребята прихватили с собой сигары, которые жевали во рту, раскуривали их, когда те тухли, и снова жевали. Мы с Виппи Берд и Мэй-Анна курили «Кэмел», одну сигарету на троих, передавая ее друг другу. На сигарете оставались следы от губной помады, и нам казалось, что это выглядит шикарно. Мэй-Анна где-то научилась держать сигарету между двумя пальцами так, чтобы демонстрировать свой маникюр, и при этом ногтем мизинца выковыривала крошки табака из щелей между своими маленькими кривыми зубками.
      Когда все расселись по местам и зал окутался клубами табачного дыма, густого, словно чад бьюттских плавилен, рефери пролез на ринг между шпагатами, заменявшими канаты, и попросил у публики внимания. Сначала он представил боксера, сражавшегося за Биллингс. Его псевдоним был Финский Ковбой. Он был крупный белокурый человек и какой-то вялый, словно одурманенный. Лицо его казалось угловатым, словно составленным из кусков камня.
      Весь зал заорал и затопал ногами, приветствуя «Гордость Юго-Восточной Монтаны» (это было еще одно прозвище Финского Ковбоя), пока тот неуклюже, словно бык, протолкался сквозь публику к рингу и забрался на него. Если бы можно было победить одним размером, Бастер был бы раздавлен на месте.
      Затем рефери представил второго участника матча – Бастера Миднайта, «Короля Динамита с Бьюттских Шахт». Не знаю, откуда взялся этот динамит, ведь Бастер не был взрывником, он работал на шахте подручным забойщика, помогал отгребать породу.
      Тут в зале засвистели и зашикали, но наша компания разразилась одобрительными криками, и кое-кто нас поддержал. Мы с Виппи Берд впервые поняли, что Бастер Миднайт принадлежит не только нам, что у него теперь есть свои болельщики. Когда Бастер легко пробежал к рингу между рядами зрителей, облаченный все в те же пурпурного цвета шелковые трусы Тони, Виппи Берд толкнула меня локтем и сказала: «Запомни, что я тебе сейчас скажу, Эффа Коммандер: однажды Бастер станет очень важным и знаменитым!» Я не забыла ее слова, потому что почти не знаю случая, когда бы она ошибалась.
      Так мы все кричали, визжали и топали, стараясь издавать как можно больше шума, но Тони и Бастер были заняты делом и не обращали на нас внимания. Они ни разу не оглянулись на нас, более того, Бастер ни разу не взглянул на Мэй-Анну. Тони что-то шептал Бастеру на ухо, и Бастер понимающе кивал. Потом Бастер сделал забавную вещь – он выпрямился, поднял руки над головой и улыбнулся толпе. Потом он немного побоксировал в воздухе в сторону аудитории и снова улыбнулся. Зрителям это понравилось.
      «Он рано понял, что бокс и вообще спорт – это разновидность шоу-бизнеса, – позже говорила Мэй-Анна. – Вот почему он всегда был так популярен. Бастер Макнайт был простой парень, милый и застенчивый, но Бастер Миднайт оказался прирожденным шоуменом». Кто в штате Монтана осмелился бы оспаривать слова Мэй-Анны Ковакс – Марион Стрит?
      Финский Ковбой посмотрел на Бастера с презрением, как солдат смотрит на вошь, которая только что его укусила, обернулся к своему тренеру и сказал: «Это будет просто». Ковбоя невозможно было упрекнуть за то, что он недооценил Бастера, ведь тот действительно был похож на дохлого окуня, но уже через несколько минут Ковбой понял, кто перед ним.
      Прозвучал гонг, и Бастер с Ковбоем затанцевали на ринге, пробуя друг друга короткими ударами. При своем огромном росте Ковбой боксировал как-то странно – согнувшись и втянув голову в плечи, словно черепаха. Время от времени он высовывал голову наружу и наносил удар. Так прошло два раунда, и за это время ни один из ударов ни того, ни другого не достиг цели.
      Нужно отдать Ковбою должное – он боксировал гораздо лучше, чем Бьюттская Бомба. Ловкий и коварный, он оказался намного проворнее, чем можно было бы ожидать при его размерах и невыразительной внешности. Финны всегда казались мне простаками и увальнями, но, может быть, финны-ковбои шустрее финнов-шахтеров. Бастер осыпал его ударами, стараясь обнаружить слабое место в его обороне. Тони внушал Бастеру, что прежде всего надо досконально изучить противника, вот почему Бастер начинал так медленно. В этом мире нет ничего совершенного, учил Тони Бастера, и если у кого-то кулаки как кувалды, то вероятнее всего, что брюшной пресс у него напоминает желе. Одни хорошо бьют, но плохо держат удары, другие, наоборот, плохо бьют, но хорошо держат. Так что в соответствии с наставлениями Тони Бастер должен был потратить один-два раунда на изучение противника.
      Но зрители, ясное дело, глядят на матч не глазами боксера, а своими, и они решили, что Бастер боится, что он просто щенок, некоторые заподозрили, что устроители матча заранее договорились о его результате. Как мы узнали позднее, местный шериф даже арестовал выручку от продажи билетов, сказав, что если это честный матч, то он отдаст ее Тони, а если нет, вернет деньги зрителям.
      Мы с Виппи Берд нисколько не сомневаемся в том, что, если бы Тони организовал этот матч для самого себя, скорее всего, это и был бы такой вот матч с предрешенным исходом, но сейчас Тони продвигал будущего мирового чемпиона, и поэтому не имело никакого смысла обрекать Бастера на поражение в первом же профессиональном бою. Да и сам Бастер никогда бы не согласился на участие в такой игре.
      В течение нескольких раундов все выглядело так, словно Бастер просто пытается удержаться на ногах, и его противник в это поверил. Поверил и начал действовать слишком самоуверенно, стал чаще нападать, забывая об обороне, и Бастер внезапно нанес ему двойной удар в живот. Ковбой потерял дыхание и повис на канатах, но, к счастью для него, прозвучал гонг.
      Когда начался следующий раунд, финн был разъярен. Он рвался вперед, как бешеный бык, и бестолково махал кулачищами, что как раз и нужно было Бастеру, ибо, как говорил Тони, сердитые люди – плохие бойцы. Ковбой бросился в атаку, но Бастер поразил его правой в челюсть. Так прошло четыре или пять раундов: Бастер попросту изматывал противника. Ковбой пытался зацепить Бастера, а Бастер отвечал сокрушительным ударом. Но всякий раз, как Бастеру удавалось сбить финна с ног, звенел гонг, и в новом раунде все начиналось сызнова.
      По выражению лица Бастера было ясно, что он получает удовольствие от этой игры. Он уже уверовал в себя и слегка расслабился, за что был тут же наказан: Ковбой внезапным ударом сбил его с ног, и Бастер шесть секунд провалялся в нокдауне. Когда он поднялся, Тони крикнул ему: «Все, парень, представление закончилось, хватит красоваться, просто кончай с ним – и все». Бастер начал наступать на Ковбоя, но тут раунд кончился, и они разошлись по своим углам.
      Тони что-то говорил ему, но Бастер не слушал, он смотрел прямо на Мэй-Анну и улыбался. «Что мне с ним сделать?» – вдруг крикнул он ей. «Положи его здесь!» – закричала она в ответ, рукой показывая ему место у своих ног.
      Начался очередной раунд. Бастер вышел на ринг, улыбаясь. Это была его фирменная улыбка, которая словно говорила противнику: попробуй ударь меня, проклятый идиот, и ты прямиком отправишься в ад. Предыдущий успех обнадежил Ковбоя, и он попытался его повторить, а Бастеру только этого и нужно было. Все так же улыбаясь, он ударил с пол-оборота снизу вверх, от поясницы. Удар этот был стремителен и тверд, как кайло горняка, дробящее скальную породу, и не было средства, которое могло бы его остановить, – спастись можно было, только вовремя отклонившись. Именно этот удар впоследствии принес Бастеру мировую славу.
      Звук удара несколько раз эхом отразился от стен спортивного зала, бесчувственный финн повалился, и, увлекая за собой веревки ограждения, упал навзничь прямо к ногам Мэй-Анны, и не приходил в чувство минут десять. К этому времени Бастера уже объявили победителем, Тони забрал счета и деньги у шерифа, а Мэй-Анна высвободила ноги из-под поверженного Ковбоя и выбралась наружу.
      В тот день люди впервые увидели обладателя самого мощного удара в Монтане, а может быть, и во всем мире. Позже, когда Бастер стал знаменит, почти каждый боксер в Соединенных Штатах старался копировать его коронный удар, а спортивные комментаторы в напряжении ждали этого полуповорота корпуса, вслед за которым неизменно наступала развязка матча. «Смерть-в-перчатке», «Бетонный кулак», «Горе вдовы» – так называли этот удар спортивные журналисты. Но настоящие любители бокса знают, что у него есть только одно настоящее название, которое не забыто до сих пор. В прошлом месяце Виппи Берд нашла в журнале «Тайм» спортивный репортаж о матче, закончившемся нокаутом. Она вырезала эту статью и приклеила ее на стену в «Джиме Хилле», подчеркнув нужное предложение красным фломастером: «Боксер развернулся и провел против своего противника старый добрый «Бастер Миднайт». Его противник был нокаутирован». Вот так. Мы с Виппи Берд считаем, что удар «Бастер Миднайт» останется в истории бокса навсегда.

6