Виппи Берд купила еще дюжину этих журналов для Тони и Бастера, а один даже подарила Нелл Нолан. Потом она написала Мэй-Анне, что видела эту рекламу, и Мэй-Анна ответила, что за снимок ей заплатили двадцать пять долларов. Мы с Виппи Берд обсудили эту новость и согласились друг с другом, что это слишком мало по сравнению с тем, что она зарабатывала на Аллее Любви, но, возможно, в Голливуде более жесткая конкуренция, чем в нашем городе на панели. После этого мы с Виппи Берд начали регулярно читать «Спутник домохозяйки» и «Домашний обозреватель» и, действительно, время от времени находили там фотографии Мэй-Анны, то моющей окна новой пеной для стекол, то накладывающей на руки медово-миндальный крем, то обрабатывающей подмышки дезодорантом «Армхолл». Однажды в рекламе мод для домохозяек она снялась в высокой прическе, но только не думайте, что такие прически были ей по вкусу.
      Вскоре после этого она получила свою первую роль в кино. Из-за этого она была в таком восторге, что прислала нам телеграмму: «ПОЛУЧИЛА РОЛЬ ФИЛЬМЕ ТЧК ГАНГСТЕРЫ НА ПАРАДЕ ТЧК СМОТРИТЕ СЛУШАЙТЕ ТЧК ЛЮБЛЮ ВАС ТЧК МЭЙАННА«. Это была первая полученная нами с Виппи Берд в жизни телеграмма, и я до сих пор храню ее в моей шкатулке с памятными вещами. Тони пришлось специально объяснять нам с Виппи Берд, что означают эти «тчк».
      Потом Мэй-Анна рассказала нам, что режиссер этой картины заметил ее в рекламе корсетов Спенсера и сказал, что она очень подошла бы на роль женщины, которую душат. Скорее всего, вы никогда не видели фильма «Гангстеры на параде», потому что его не видел вообще никто, кроме нас с Виппи Берд и Бастера. В Бьютте эта картина шла в кинотеатре «Америкен» и даже побила все рекорды по продаже билетов, потому что на афише было приписано: «В ОДНОЙ ИЗ ГЛАВНЫХ РОЛЕЙ – ДЕВУШКА ИЗ НАШЕГО ГОРОДА«, что было не совсем верно. Мэй-Анна появилась на экране только на пять секунд, и вся ее реплика состояла из слов: «Нет! О нет! А-а-а-а…», а потом она с вывалившимся языком падала на пол.
      Здесь, в Бьютте, мы множество раз видели, как она играет разные роли, ну хотя бы перед Бастером или тогда у Геймера с этим Шоном-Виком, но только после этого фильма мы с Виппи Берд поняли, что Мэй-Анна определенно будет кинозвездой.
      Мы уговорили Пинка с Чиком сводить нас на премьеру этого фильма, но повторно смотреть его они отказались, так что дальше мы одни ходили смотреть его каждый вечер и иногда даже днем, пока картину не сняли с проката. Мы с Виппи Берд до сих пор помним каждое слово из этого фильма, а также из другого, под названием «Разбойники с Запада», который шел в одном с ним сеансе. Я так устала от этого фильма, что потом всю жизнь ненавидела вестерны, но для того, чтобы снова увидеть Мэй-Анну, приходилось идти на жертву и просиживать его весь, от начала до конца, поскольку если уйти с первого фильма, то потом снова бы пришлось платить за вход.
      Бастер тоже не пропустил ни одного сеанса с этим фильмом, хотя садился отдельно от нас. Он дожидался, пока пройдет сцена, где ее убивают, потом уходил и снова возвращался к следующему показу, каждый раз покупая новый билет. Экономить «на спичках» было не в его стиле.
      Мы так хорошо выучили реплики актеров, что потом частенько употребляли их между собой, например: «Что, уже забыл меня, ты, дешевый проходимец?» или: «А где тут наше барахлишко?», так что, можно считать, мы не потеряли времени напрасно. Если Виппи Берд отказывалась делать что-нибудь, о чем я ее просила, она отвечала мне: «Нет, о нет, а-а-а-а!», а если мне в кафе вдруг попадался какой-нибудь неприятный клиент, я про себя бормотала слова убийцы, сказанные им перед тем, как задушить Мэй-Анну: «Надо бы охладить эту горячую даму».
      Но в присутствии Бастера мы не несли этой чепухи, потому что он слишком серьезно воспринимал ее, так сказать, работу. «Она добьется своего, ничто ее не остановит», – утверждал он.
      Но и мы с Виппи Берд тоже относились к этой «работе» Мэй-Анны вполне серьезно – а как же иначе! Что же касается Бастера, тогда он сам был еще никем. Чем дальше, тем больше, и вот уже почти в каждом новом фильме, который показывали в Бьютте, попадался эпизод с участием Мэй-Анны. Все это, конечно, были отнюдь не шедевры, а картины второго сорта, и роли ее частенько были вообще без слов, не как в «Гангстерах на параде», но она все-таки уже была постоянно занята, что для Голливуда, где большинство «звезд» подобного уровня вынуждено работать официантками и проститутками, само по себе уже немало. Мэй-Анна утверждала, что в Голливуде ей не пришлось заниматься проституцией, на что Виппи Берд заметила, что, конечно, раз тебе за это не платят наличными, то это и не может называться проституцией.
      Следующим большим успехом Мэй-Анны была картина «Жестокий человек», где ей доверили одну из вторых ролей – роль подружки гангстера по имени Бешеный Пес. Там ее пристреливают в автомобиле во время бегства с места преступления, в начале ее карьеры она сплошь играла в эпизодах, где ее убивают.
      В «Жестоком человеке» мы впервые заметили, что у нее широкие скулы и прозрачная, как бы светящаяся, кожа, о чем так много потом писали киношные журналы. Виппи Берд сказала, что мы с ней, как пара олухов, замечаем лучшие стороны Мэй-Анны последними. Я припоминаю эпизод из какого-то такого фильма, когда гангстеры забираются в подвал банка, и один из них чиркает спичкой, чтобы осмотреться в темноте, и лицо Мэй-Анны вдруг озаряется сиянием, словно лик Мадонны, так ярко, что остальные персонажи просто теряются. Вот почему, когда она уже стала признанной звездой, при съемке уличных сцен ее всегда старались ставить под горящим фонарем, окутанную струящимся туманом. При таком освещении весь второй план тонул во мраке, и оставалось только ее сияющее лицо. Еще ее снимали в каком-нибудь темном зале ночного клуба с сигаретой в руке, и табачный дым клубился вокруг ее головы, а лицо сияло сквозь него. В этих своих картинах она должна была в общей сложности выкурить по крайней мере миллион сигарет. Виппи Берд сказала, что ей жаль до боли, что никотин провоцирует рак, потому что она без ума от этих сцен с бокалами шампанского и сигаретой.
 
      И все-таки потрясающие новости приходили к нам не только от одной Мэй-Анны. В нашей с Виппи Берд жизни тоже происходило кое-что, и, пока Мэй-Анна устраивала свои дела в Голливуде, мы с Пинком, например, решили пожениться. («Вынуждены были пожениться», – поправляет Виппи Берд, и это тоже правда, но только мы с ним уже давно планировали это.)
      Бывает, девушка признается своему другу, что беременна, а его тут же и след простыл, но мой Пинк был не из таких, и, когда я сообщила ему эту новость, он заявил, что от счастья готов бежать хоть на край света. Но мне не надо было на край света, мне нужна была нормальная свадьба, и чтобы подружкой невесты была Виппи Берд, и чем скорее, тем лучше, потому что уже вскоре люди начнут гадать и высчитывать дни и месяцы.
      Через неделю мы поженились. Я все-таки беспокоилась, не сбежит ли Пинк в последний момент, ведь это испортило бы мне жизнь навсегда, – такие у нас здесь были тогда нравы, – но Виппи Берд сказала, что в этом мире, кроме смерти, нет другой силы, которая заставила бы его хоть на время меня покинуть. И я сама тоже так думаю, а поэтому мы посвятили Бастера в эту историю, и он взялся обеспечить, чтобы жених находился в нужное время и в нужном месте, пусть даже и с больной головой. И вот Бастер с Чиком накануне свадьбы отвели Пинка в «Коричневую кружку» и хорошенько напоили, или не знаю что еще, – я даже не хочу этого знать. Важно лишь, что Пинк появился на свадебной церемонии, хотя и едва живой от тяжелого похмелья, причем не мог выговорить нужные слова и несколько раз чуть не упал, а когда священник объявил нас мужем и женой, Пинк впился в меня поцелуем и не хотел отрываться минут пять, пока священник не стал барабанить пальцами по кресту. Чик тогда напомнил Пинку, что в этой церкви оплата за зал повременная, а в кафе «Скалистые горы» можно целоваться бесплатно.
      Там мы и праздновали нашу свадьбу – Тони провозгласил не меньше сотни тостов за наше с Пинком счастье и даже один раз предложил выпить за «несвятую Троицу». Пинк, теперь настоящий женатик, рекомендовал Чику не слишком отставать от него, а потом мы с Пинком отправились в свадебное путешествие в Огден, штат Юта, и Бастер на прощание обнял меня и сказал: «Ты получила отличного парня, малышка, и ему тоже очень повезло, черт меня побери». В ответ я пожелала ему однажды тоже найти свое счастье.
      Когда мы возвратились из поездки в Огден, которая заняла только три дня, Пинк вернулся вкалывать на свою шахту, а работал он тогда на «Маунтин Майзер», я же вернулась на прежнее место к Геймеру, но со мной что-то было не в порядке. Я болела все время не переставая, но это не была обычная утренняя тошнота беременных, а нечто более серьезное. Несмотря на то, что я была беременна впервые в жизни, я понимала, что с этим ребенком все идет не так. И через два месяца я его потеряла.
      Вспоминая об этом, я всякий раз думаю, что плохо обошлась с Пинком, ведь он был так счастлив и хотел ребенка, и он ни разу меня не попрекнул за то, что потеряла это дитя, и за это я его любила еще больше. Пинк был любовью всей моей жизни, как Мэй-Анна для Бастера, и эта потеря была потерей всей моей жизни, да и его потерей тоже, упокой господи его душу.
      После этого я долго выздоравливала, и в постели мне пришлось провести месяца два. Пинк никогда не раздражался, и обращался он со мной осторожно, словно с фарфоровой куклой. Возвратившись со смены, он сам готовил еду и убирал дом, чего никогда не заставишь делать обычного шахтера. Он говорил, что во всем мире для него важно только, чтобы я поправилась.
      Несмотря на то, что постоянно приходилось оплачивать счета от врачей, он находил возможность приносить мне цветы. Когда я в первый раз смогла есть за столом, он прикрепил к моему халату цветок орхидеи, зажег на столе две свечи и запустил пластинку с записью «Маленькой коричневой кружки», и можно было подумать, что мы угощаемся у «Финлена» бифштексом, а не омлетом из взбитых яиц на собственной кухне. Виппи Берд говорила, что мне сильно повезло с мужем, и тут, я думаю, она права.
      Иногда Бастер тоже заходил подбодрить меня, хотя ему самому тогда было несладко, ведь его дела застопорились и вообще чуть не пошли прахом, так что мы с Виппи Берд даже решили, что он уже закончился как боксер.
      Когда Мэй-Анна уехала, Бастер Макнайт еще держался, но Бастер Миднайт стал разваливаться на глазах. Мне становится смешно, когда я у Хантера Харпера читаю, что это начали сказываться последствия слишком бурной жизни. Все это самая настоящая ерунда, ведь у нас у всех была бурная жизнь, но только не у Бастера, который всегда очень следил за собой. Просто его съедала тайная тоска, тоска из-за того, что Мэй-Анна уехала, даже не простившись с ним.
      Недели через две после ее отъезда он впервые проиграл бой, причем в совсем уж дрянном матче, где его противником оказался какой-то старый выпивоха, не годившийся ему даже в спарринг-партнеры. Это было в зале «Рыцари Колумба», и мы с Виппи Берд и Пинк с Чиком пошли поболеть за него и оказались свидетелями этого грустного зрелища. Бастер словно сам просил, чтобы его побили, от его знаменитого удара не осталось и следа, противник осыпал его ударами, а он почти не отвечал. Публика улюлюкала, но он не реагировал, словно не слышал, и когда его уже в самом начале матча послали в нокдаун, только удар колокола, возвестивший конец раунда, спас Бастера от очевидного поражения.
      Но судья все-таки засчитал ему поражение, и Бастер совсем сник. Мы затопали ногами и стали кричать, что его обокрали, но он не протестовал, потому что знал, что все правильно.
      Это было только полбеды, всего лишь одно поражение, но вслед за ним Бастер потерпел еще четыре подряд. Неожиданно для всех дела повернулись так, что казалось, его песенка спета. Этих четырех матчей мы не видели, так как они проводились в других городах, но Тони сказал нам, что и там Бастер был ничуть не лучше. После этого Тони уже стало трудно организовывать для Бастера матчи в нашем штате.
      – Он совсем потерял присутствие духа, – сказал Тони. – Я вне себя, когда думаю, что эта девка с ним сделала.
      Мы коротали время в кафе «Скалистые горы» за парой бутылок красного, запуская время от времени музыкальные автоматы.
      – Не осуждай Мэй-Анну, – возразила ему Виппи Берд, которая тогда, как, впрочем, и сейчас, моментально бросалась на защиту Мэй-Анны. – Ей не было предначертано свыше провести всю свою жизнь на Аллее Любви для того только, чтобы Бастер мог колотить людей.
      – Он сам виноват, будь я проклят, – сказал Чик, соглашаясь с Виппи Берд. – Должно быть, он на самом деле не так хорош, как казался.
      – Ну нет, с ним все в порядке, – сказал Тони. – Он, как всегда, лучше всех, но, конечно, в таком виде он долго не продержится.
      – Может быть, вам стоило бы выбраться из Монтаны еще куда-нибудь, – посоветовал Чик Тони, который ерзал на месте, терзаемый какими-то сомнениями и не замечая, как пепел его сигары сыплется в тарелку с остывающими спагетти. – Давай-ка прикинем, где бы вы могли начать заново. Может быть, в Колорадо, там тоже много шахтерских городков? Что скажешь на это?
      – Ха! – фыркнул Тони. – В шахтерских городках штата Колорадо больше не осталось ни одной живой души! К тому же это слишком далеко от дома.
      – А что скажешь о Калифорнии – тем более что Мэй-Анна сейчас где-то там? – спросила я.
      – Глупее и не придумать: из огня да в полымя! – ответил Тони.
      Его слова не пришлись Пинку по нраву.
      – Послушай, Тони, попридержал бы ты язык! С Виппи Берд ты говоришь другим тоном, – сказал он.
      – Извини, Эффа Коммандер, я не хотел тебя обидеть, знаю, ты хотела помочь. Пойми, сейчас вся карьера Бастера рушится на корню и летит в тартарары.
      И бьюсь об заклад, он подумал, но не сказал, что вместе с ней летит в тартарары и его собственная карьера.
      – Ну так возьми его, и езжайте туда, где в земле поменьше бездонных дыр! Ну хоть в Нью-Йорк, – сказала я.
      Он посмотрел на меня, задумчиво воткнул дымящуюся сигару в кучку нетронутых спагетти и вполголоса произнес:
      – Что ж, очень даже может быть.
      Бастеру не дали много времени на размышления. Когда он появился в кафе, Тони уже сиял от восторга и объявил ему, что пора им уже кончать размениваться на мелочовку, когда их ждут великие дела.
      – Э-хей, Кид Миднайт, нас зовут огни большого города! – воскликнул Тони. – Жизнь продолжается, и нам пора в дорогу! У тебя будут бои в Нью-Йорке и Чикаго и вообще во всех больших городах, а когда ты в следующий раз вернешься сюда, то возглавишь наш ежегодный парад.
      – Да нет, – покачал Бастер головой. – Я только что был у Баджера, им как раз нужны люди на шахту.
      Худшего придумать он просто не мог, и эти слова заставили нас остро почувствовать собственное ничтожество, ибо вернуться на шахту означало окончательно сдаться.
      – Ну все, парень, хватит валять дурака, – Тони хлопнул Бастера по спине. – Нам с тобой пора браться за дело.
      – Извини, что подвел тебя, но я уже все решил, – ответил Бастер, однако и Тони так просто не уступал.
      Тони продолжал уговаривать его и так и этак, и, хотя Бастер все не соглашался, мы уже поняли, что Тони его уломает. На шахту работать Бастер так и не пошел, а примерно через неделю они вдвоем уже ехали на Восточное побережье. Пинк спросил Бастера, что заставило его изменить свое решение, и Бастер ответил, что недавно получил от Мэй-Анны телеграмму, хотя и не сказал, что в ней говорилось. Мы с Виппи Берд очень удивились, потому что ни в одном из своих писем нам она не упоминала, что посылала ему телеграмму. «Эффа Коммандер, – сказала Виппи Берд, – ты явно не в своем уме, если думаешь, что эту телеграмму действительно послала Мэй-Анна».
      Итак, Бастер и Тони отправились в путь, но, правда, не в Нью-Йорк и не в мягком купе. Денег у Тони давно уже не было, так как сухой закон к этому времени отменили, и они поехали, что называется, «на перекладных». Любой подросток в Бьютте знал, как сэкономить на железнодорожном билете, если забиться в товарный вагон между железной рамой и дощатым настилом, и даже мы с Виппи Берд неоднократно ездили так из Бьютта в Анаконду. И вот Тони решил, что раз они теперь без гроша, то доберутся таким образом до Чикаго, а там, если обстановка позволит, переберутся в Нью-Йорк.
      Но Тони до сих пор никогда не ездил под днищем товарного вагона, а находясь под днищем трансконтинентального экспресса, не мог в точности сказать, в каком направлении они едут, и поэтому вместо Чикаго они оказались в Солт-Лейк-Сити, штат Юта. Бастер, после того как много часов пролежал на железных балках вагонной рамы, сказал, что больше ни за что так снова не поедет и что лучше идти пешком. Всю ночь, пока они ехали, они с Тони разговаривали, чтобы не заснуть и не вывалиться на рельсы, которые были всего в футе от них. Тони хотел, не задерживаясь, отправиться в Канзас-Сити, но Бастер отказался. Кроме того, один бродяга, который был вместе с ними, заметил, что раз местные жители бросают окурки размером в полсигареты, то Солт-Лейк должен быть зажиточным городом.
      Тони прошелся по городу и устроил Бастеру матч в старом гимнастическом зале, где на стенах еще висели афиши Джека Демпси. Не очень серьезный матч, так как при виде двухдневной щетины на щеках и слоя пыли на одежде Бастера местный антрепренер решил, что перед ним просто бродяга, готовый дать себя побить за пару баксов. Контракт подписали, а потом Бастер выиграл бой. Не просто выиграл, а, как сказал Тони, провел нокаут уже во втором раунде, и они заработали на этом целых двадцать долларов. Местный антрепренер хотел было подрядить их еще на несколько матчей, но Тони сказал, что теперь это будет стоить дороже, и через две недели у них уже было достаточно денег, чтобы ехать в вагоне, а не под ним. Другой на их месте для экономии поехал бы в сидячем, но эти ребята тратили деньги сразу, как только они у них заводились.
      Бастер одержал еще несколько побед, и к нему потихоньку начала возвращаться уверенность в своих силах. Тони позвонил Мэй-Анне по междугородней линии и сказал, что ее долг по отношению к Бастеру писать ему время от времени, так что она первая начала писать ему, вместо того чтобы просить нас с Виппи Берд передавать ему привет. Тони не хотел, чтобы Бастер сломался еще раз, и потому старался прокладывать маршрут их турне с осторожностью, в обход больших городов, где существовал риск наткнуться на более сильного противника, предпочитая города типа Денвер или Канзас-Сити, и Бастер выигрывал все эти матчи, в основном нокаутами. Через пару месяцев они вернулись в Бьютт передохнуть, и, чтобы не терять время попусту, Тони для развлечения местной публики организовал несколько матчей в залах «Кентервилль» и «Рыцари Колумба». После этого они снова отправились на гастроли, и Тони снова начал говорить, что Бастер имеет шансы стать чемпионом – Бастер Миднайт возвращался.
      Теперь это был более серьезный Бастер Миднайт. Тони уже не приходилось напоминать ему, что надо стараться, он сам это понимал и отдавал боксу все силы. По словам Виппи Берд, его толкало вперед стремление доказать, что он достаточно хорош для Мэй-Анны, тем более что их общение восстановилось, хотя бы и в письмах. И самым лучшим способом доказать это было завоевание чемпионского титула. Тут Виппи Берд была, как всегда, права.

* * *

      Теперь наступил черед рассказать вам о том, что происходило с Виппи Берд. Они с Чиком поженились, хотя принимали это решение дольше всех остальных. Виппи Берд сказала, что она и не хотела выходить за Чика замуж, но так уж распорядилась судьба. Судьба и еще три дня, потому что Фред Коммандер О'Рейли увидел свет ровно через девять месяцев и три дня после свадьбы. Мы стали называть его Мун, потому что Мэй-Анна, когда увидела его фотографию, сказала, что он вылитый Мун Муллинс из комиксов.
      Если не знать заранее, то трудно было понять, кто его настоящие родители, потому что мы с Пинком возились с младенцем наравне с Чиком и Виппи Берд. И теперь, когда ни Пинка, ни Чика уже нет, я по-прежнему с ним вожусь. Однажды Мун сказал мне: «Знаете, тетя Эффа Коммандер, я очень счастлив, что бог послал мне двух матерей». Каждый День матери, не пропуская ни одного, он присылал мне поздравительную открытку, хотя, пока он был еще маленьким и несмышленым, за него это делала Виппи Берд.
      Куда бы мы ни шли, мы всегда брали Муна с собой. Чик наконец закончил колыбель, которую начал сооружать для нашего с Пинком младенца, и установил ее в нашей спальне, чтобы Мун мог иногда спать у нас. Я никогда не видела Чика более счастливым, чем в тот рождественский вечер, когда мы с Пинком подарили Муну маленький самокат. Но чтобы начать им пользоваться, ему все равно пришлось еще чуть-чуть подрасти, ведь в тот момент ему было только шесть месяцев от роду.
      Мы все вчетвером как раз играли с Муном, когда вдруг услышали по радио голос Мэй-Анны – приемник был случайно настроен на нужную волну. Помню, эта передача, попурри из выступлений разных артистов, называлась «Радиопудинг». Передача была не из лучших, такой пудинг испортил бы любой обед. «Я боюсь заработать изжогу», – сказала Виппи Берд и хотела переключить программу, как вдруг ведущий Джек Бенни объявил: «А вот сейчас выступит одна из самых ярких звезд Голливуда».
      Вслед за тем раздался голос Мэй-Анны, приветствовавшей ведущего. «Привет, вот и я!» – произнесла она, и это прозвучало так естественно и непринужденно, что Пинк невольно повернулся к двери и только через секунду сообразил, что ее голос доносится не из-за двери, а из радиоприемника. Мы с Виппи Берд замерли с открытыми ртами, а Пинк и Чик слушали и пихали по очереди друг друга локтями в бок с таким важным видом, словно сами были участниками этого шоу.
      Джек Бенни с Мэй-Анной обменивались колкими репликами, она мурлыкала и говорила с сексуальными интонациями. Когда Бенни спросил, когда же она наконец соберется сниматься в серьезных фильмах, Мэй-Анна ответила, что скоро, вот только приедет ее мать.
      – Чтобы получше присматривать за тобой? – спросил ведущий.
      – Чтобы назначить тебе свидание, – ответила Мэй-Анна. – Хотя для этого лучше бы выписать сюда бабушку, но только она сейчас страшно занята.
      Мэй-Анна держалась в эфире хорошо, и когда их диалог закончился, Джек Бенни поблагодарил ее за приход и попрощался с ней до следующей встречи в программе «Гангстеры – всеобщее помешательство». Из радиоприемника послышались аплодисменты, и мы все четверо присоединились к ним. В конце программы ведущий повторил ее имя.
      – Ты слыхал? – спосила Виппи Берд, обращаясь к шестимесячному Муну, который тоже хлопал в ладоши. – Твоя тетя Мэй-Анна – Марион Стрит скоро разбогатеет и пошлет тебя учиться в колледж.
      Мы все рассмеялись, так как даже не предполагали тогда, насколько пророческими окажутся ее слова.
      С тех пор мы постоянно слышали голос Мэй-Анны в разных передачах, а в «Радиопудинге» она продолжала появляться все в той же роли гостьи-кинозвезды, так что журнал «Тайм» в обозрении радиопрограмм даже назвал ее «идеально мурлыкающей кинозвездой».
      Когда я рассказала Бастеру, что Мэй-Анна теперь регулярно выходит в эфир в «Радиопудинге», он пошел в мебельный магазин и купил самый большой приемник фирмы «Эмерсон», какой у них нашелся, и, когда наступало время ее выступлений, он включал приемник так громко, что ее голос разносился по всему Кентервиллю. Позже Бастер подарил этот приемник мне, и я до сих пор им пользуюсь, слушаю шоу Оуки О'Коннора в прямом эфире из Бьютта.

9