Лето подходит к концу. Несколько ночей подряд уже подмораживало. Поля побледнели и высохли. На высоких горах, по обоим берегам Лены, пожелтели берёзовые рощи и издали кажутся жёлтыми островками среди зелёной хвойной тайги.
      Город Якутск. Во дворе губернатора Якутской области собралось много народу. Господин губернатор около десяти дней провёл на охоте в тайге и сегодня в первый раз приступил к исполнению обязанностей. Из разных улусов съехались головы, князья, тойоны и баи, чтобы лично повидаться с главным начальником. Все они старательно называли писарю свои имена и звания. И чтобы эти сведения дошли до ушей большого начальника, они по нескольку раз повторяли обо всём этом писарю и проходили в приёмную комнату, важно рассаживались там и ожидали.
      Губернатор — несмотря на пожилой возраст, стройный, высокий мужчина с продолговатым худощавым лицом и выпуклыми глазами — сидел в мягком кресле. Он был доволен удачной охотой. Весело что-то мурлыкал себе под нос и гладил жидкие усы, торчавшие в разные стороны, словно крылышки летящей птицы.
      Вошёл писарь:
      — Господин губернатор, собралось много народу, сидят, ждут. Их имена и звания вот. — Он протянул большой лист бумаги.
      — Ладно… ладно… гм… А это что?.. — Губернатор поднял кверху растопыренные пальцы правой руки и, сделав неопределённый жест, повертел ими.
      — Я всё принял, господин губернатор. — Писарь поклонился. — Кто что привёз — отмечено. Здесь.
      — Хорошо! — Губернатор пришлёпнул ладонью список к столу. — Ты живее пропускай их сюда. Я тороплюсь. Супруга обещала к обеду поджарить самого жирного гуся. Ам!.. — В предвкушении предстоящего удовольствия он издал пустым ртом чавкающий звук. — А до этого съезжу посмотреть Сайсары. Говорят, что там сегодня ночевал большой косяк гусей. Ты сначала пусти тех, кто больше привёз. Ну, это ты и сам знаешь.
      — Слушаюсь!
      В дверь ввалился мрачной тенью человек огромного роста. Обе щёки и скулы были густо покрыты рыжеватой растительностью. Давно не стриженные волосы спадали на плечи.
      Этого человека губернатор видел и раньше, но не помнил, как его зовут.
      — Тойон, здравствуйте! — поклонился вошедший человек.
      «Ах, ведь это бай Бакыса! — вспомнил наконец губернатор. — Точно, Бакыса. Погоди-ка, это у него обидное прозвище или нет? — Сомневаясь и колеблясь, он встал и пошёл к нему навстречу. — Он раньше приезжал с прекрасными гостинцами. Жена была очень довольна».
      — Здравствуйте! Здравствуй, почтенный Ба… Ба…
      — Байбал Найухоп… Я из Ботурусского…
      — Почтенный Павел Новиков. Пожалуйста…
      Губернатор за руку привёл бая Бакысу и усадил на стул около стола.
      — Спроси-ка, — обратился губернатор к писарю, выполнявшему роль переводчика, — по какой надобности он приехал?
      — Так вот, ты наш самый большой тойон! Спаси, опять над нами нависла беда, — с важным видом сказал бай Бакыса на вопрос писаря. — Тот самый варнак Манчары опять начинает воровать и грабить. Будь для нас луной и солнцем, пошли к нам вооружённых казаков поскорее, чтобы они изловили его. Если такой человек, как я, например, повстречается с ним во второй раз, то, конечно, может начисто лишиться белого света.
      Бай Бакыса задрал голову и поводил ею, чтобы найти икону и перекреститься.
      — Как это? О каком Манчары болтает он?! — изумился губернатор. — Спроси-ка его хорошенько. Может быть, он говорит о другом?
      — Я говорю не о другом. На всей якутской земле есть только один варнак Манчары. Я говорю именно о нем, — ответил бай Бакыса. — И мы просим избавить нас от этого преступника. Говорят, что руки царя длинны.
      — Ведь Манчары сидит у нас, в нашей тюрьме? — спросил губернатор писаря.
      — Да-с, господин губернатор.
      — А как же он тогда оказался там, в Боторуссах? Неужели сбежал?
      — Не могу знать-с, господин губернатор.
      — Вызови срочно полицмейстера!
      Радостный вышел от губернатора в прихожую бай Бакыса, словно и в самом деле получил избавление от разбойника.
      После него в кабинет вкатился небольшой, согнутый, словно натянутый лук, человек с маленьким, обветренным до черноты лицом, в замызганной и заляпанной жиром и салом одежде. Он вошёл и сделал несколько приседаний до самого пола. Это обозначало, что он кланяется:
      — Здравствуйте, губернатор солнечного государя императора! Я являюсь князем учурских тунгусов, Кайтылыканом!
      Губернатор брезгливо посмотрел на волосы, никогда, видимо, не мытые мылом, на одежду, превратившуюся в замасленную, на грязную кожу. «Дикари! — выругался он про себя. — Когда кончу работу, обязательно вымою руки. Пол кабинета и стулья велю протереть», — решил он. Но тем не менее он со сладкой улыбкой пожал ему руку. Нужно поступать только так: ведь они являются опорой суда и закона в области. Да и, кроме того, ещё такое обилие подношений, подарков!
      — Тойон губернатор, будь для нас защитой и крепостью! Нас начинает разорять Манчары, — начал без всяких вопросов рассказывать о цели своего посещения Кайтылыкан, — разбойник якутов. Ограбил купцов Учурской ярмарки. Манчары нам не нужен. Пусть якуты заберут своего разбойника! Распорядитесь! А пушнины уж мы привезём сколько вашей душе потребуется. Я кончил.
      Кайтылыкан выкатился в прихожую так же проворно, как и появился.
      Его сменил моложавый, плотно упитанный мужчина.
      — О-о Егор Слободчиков, пожалуйста! — встретил его губернатор. Тотчас же погасив сияющую улыбку, сменил её на грустную мину. — Твой отец, старец Чочо, был достойным человеком. Господь бог светлую его душу… — прошептал он и перекрестился, блестя золотыми перстнями на руках. Затем, почтив память покойного минутой молчания, сказал: — Ну, что скажешь?
      — И прежде и теперь у нас одна забота и нужда: избавьте от разбойника. Только успокоились было, что Манчары сидит в тёмной тюремной камере, а он опять вынырнул словно из-под земли. Ходит с закрытым лицом, кричит: «Я Манчары!» — и уже ограбил нескольких баев. Он только не был у меня — побоялся моей многочисленной стражи. Надо его сейчас же изловить, не дать ему возможности скрыться.
      — Опять Манчары! — Губернатор бросил на настольное стекло толстый красный карандаш, который он было зажал между пальцами, и сидел, играя им.
      — Манчары… Манчары… — не поняв причины гнева губернатора, Егор Слободчиков встал и начал кланяться. — Спасите… За труды ваши воздарим в десятикратном размере. Жизнь моего отца укоротилась только из-за него. До самой своей смерти он боялся его, всё время жил под угрозой мести Манчары. А сейчас меня…
      Губернатор жестом подал гостю знак, чтобы он сел.
      — Есть ли ещё кто-нибудь, пришедший с жалобой на Манчары? — спросил он у писаря. — Впусти.
      Вошли несколько человек, в тонких гарусных пальто с высокими буфами на рукавах, в ярких, цвета радуги, кушаках, в , с белыми полосками носков или в жёлтых дублённых дымом торбасах, и стали отвешивать низкие поклоны.
      — Ты откуда приехал? — спросил губернатор низкорослого толстого мужчину.
      — Из Олёкминска. Я голова Идельгин, — ответил ему мужчина, у которого при каждом поклоне трясся и вздрагивал большой живот. — Нашла на нас напасть, какой раньше не бывало. Манчары разоряет беспрестанно…
      — Гм… — откашлялся губернатор. — А ты?
      — Я приехал с долины Вилюя. Я являюсь Ахчаханом. — Тощий сутулый человек указал на свою впалую грудь. — Этот разбойник добрался и до нас. Нарушил всю нашу жизнь.
      — А у вас? — спросил губернатор у остальных.
      — У нас тоже… тоже… Просим, — пробормотали остальные.
      — Где полицмейстер? Почему до сего времени не является?
      — Есть-с! Ждёт в приёмной.
      — Пусть войдёт!
      «Неужели сбежал, пока я охотился? — с опаской подумал губернатор. — Стоит только человеку отлучиться на несколько дней…»
      — Прибыл по вашему вызову, господин губернатор! — звякнул шпорами полицмейстер.
      — За моё отсутствие здесь не произошло никаких происшествий?
      — Нет-с!
      — Разбойник Манчары сидит в тюрьме?
      — В тюрьме-с!
      — Точно? Все эти тойоны жалуются, что их неотступно разоряет Манчары, и приехали просить защиты.
      — Точно-с, господин губернатор. Вчера самолично видел его: он был.
      — Ты был пьян, наверное, под… — Губернатор хотел выругаться, но сдержался в присутствии посторонних людей.
      — Никак нет-с! Сам бог видит…
      — Ну ладно. Сейчас вместе со всеми этими тойонами поедем в тюрьму. Пусть увидят и убедятся, — громко сказал губернатор, а сам прошипел в ухо полицмейстера: — Если он сбежал, пеняй на себя! Поедемте.
      Все, кто в телеге, а кто верхом, поехали к тюремному замку, окружённому высокой стеной с железными остриями наверху и обнесённому колючей проволокой со всех сторон. Прошли к длинному узкому бараку, который словно не смог выдержать собственной тяжести и потому врос в землю. В этом бараке находились особо опасные преступники.
      — Здесь! — Полицмейстер остановился около двери с тяжёлым огромным засовом и громадным замком, позеленевшим от ржавчины. — Открой!
      Старик надзиратель, от которого даже на расстоянии несло винным перегаром, суетливо завозился, не попадая ключом в замочную скважину. Он прицеливался, закрывал один глаз и издали совал ключ, но всё равно не мог попасть.
      — Болван! Убирайся отсюда!
      Полицмейстер отобрал ключ и сам отомкнул замок. Дверь открылась с надрывным жалобным стоном. Все пришедшие шагнули в барак. Прошли по длинному сумрачному коридору, дошли до крайней камеры и столпились около неё. В первое время они ничего толком не могли разглядеть и топтались в темноте. Оказалось, что свет кое-как проникает в небольшую зарешечённую железными прутьями дырочку. Слышно, как звучно капает капель с потолка камеры.
      — Чего захотелось этим толстопузым тойонам, чего они слетелись сюда, как чёрные вороны на падаль?
      Все обернулись в сторону левого угла, откуда послышался громкий, суровый голос. Их глаза постепенно начали привыкать к темноте. Стала видна тёмная и неприглядная внутренность камеры. И тогда они увидели: на чурбане, вросшем в землю, сидел одетый в старый зипун бледный человек с впалыми щёками и выступавшими скулами, худой и тощий. Руки и ноги этого человека были закованы в кандалы, звенья которых звенели при каждом движении. Такие же звенья железной цепи обхватывали его грудь, спину и были прибиты к стене барака.
      — Манчары?! — Бай Бакыса, не веря своим глазам, протёр веки и почему-то спрятался за спину других людей. — О, господи боже! Как же это?..
      — Он! Точно он! — Сын Чочо закричал срывающимся голосом, словно хотел тотчас же кинуться на него. — Подлец! Разбойник!
      — Ха-ха-ха! Ваш Манчары! — Полицмейстер расхохотался от радости, что его заключённый сидит на месте. — Я посадил — конец! От меня никто не убежит.
      — Тойоны, вы жаловались, что вас грабит Манчары. А он вот, перед вами. — Губернатор указал в тёмный угол рукой в белой перчатке. — Рука государя длинна. Она достанет кого угодно. Рука государя тверда. Она удержит кого захочет. Видите? Убедились?
      — Видим… Своими глазами видим! — весело ответили тойоны.
      — Если увидели, знайте: Манчары больше нет! Его нигде нет! Ни в Борогоне, ни в Кангалассах, ни в Учуре, ни в Олёкме! — Губернатор сделал рукой выразительный жест, как будто стёр с лица земли арестанта, который взбудоражил всю якутскую землю. — Нет!
      — Врёшь, господин губернатор! Врёшь! — послышался грозный голос из тёмного угла. Из-под пряди волос, упавшей на лоб, неугасимым огнём загорелись круглые яркие глаза. — Манчары жив! Манчары не умрёт! Манчары не изведёте! Манчары не один, нас много!
      Вслед за губернатором, выскочившим в коридор, выбежали все остальные. И пока они шли по коридору длинного барака и выбирались наружу, их все время преследовал вдогонку грозный могучий голос:
      — Манчары не изведёте! Манчары много!

      На усадьбе бая Гермогёна шум и гомон. К нему со всего наслега собрались именитые баи. Сам Гермоген в приподнятом настроении важно расхаживает среди гостей. Нет ему равного здесь!
      И как не радоваться Гермогену. Сегодня к нему приедет знаменитый разбойник Манчары, слух о котором прошёл по всему Якутскому краю. Манчары покажет, как он в молодости грабил тойонов и баев. Гермоген давно мечтал о таком представлении.
      Вот уже десятый год Манчары отбывает ссылку в Вилюйском улусе. И всё это время Гермоген приставал к нему с просьбой показать, как он разбойничал.
      Но Манчары упорно отказывался. Однако Гермоген не таков, чтобы отступить от своего намерения. Он без конца надоедал Манчары просьбами, хотя тот избегал тойона. И вот вчера наконец Манчары согласился. Вода и камень точит.
      — Завтра к полудню жди, — сказал он. — Но если получится грубовато, не обижайся.
      Глаза его загадочно сверкнули. Обрадованный Гермоген возвратился домой и созвал к себе всех богатеев наслега.
      Он покажет им невиданное представление. Такое они нигде не увидят. Человек, перед которым когда-то дрожали все баи, будет потешать Гермогена. Знай наших!
      К полудню дорогие гости плотно поели, выпили и вышли во двор погулять. Отовсюду слышался смех, шутки.
      — Знаменитый разбойник станет шутом! Ха-ха!
      Нарядно одетый хозяин, подпоясанный шёлковым кушаком, улыбаясь, прохаживался между гостями. К нему подошёл наслежный князь и, хлопнув по плечу, сказал:
      — Молодец, Гермоген, хвалю тебя. Ты войдёшь в пословицу.
      — Верно, войдёт за ум и сметку, — одобрительно загудели вокруг. — Самого Манчары в шута превратил.
      Польщённый Гермоген постучал себе пальцем по лбу:
      — Будьте покойны, здесь не пусто.
      Вскоре послышались возбуждённые голоса:
      — Едет!.. Едет!..
      С дальней стороны аласа скакал всадник на белом коне, убранном серебряной сбруей. В поднятой руке наездника сверкала пальма. Собравшиеся зашумели в предвкушении интересного зрелища.
      Манчары в мгновение ока подлетел к изгороди. Разгорячённая лошадь послушно остановилась. Манчары прямо из седла с криком перепрыгнул через высокую изгородь и с поднятой пальмой предстал перед Гермогеном.
      — Басылай Манчары прибыл! Немедленно вынеси все свои сокровища, всё, что ты награбил! — грозно приказал он.
      Перед Гермогеном стоял не измождённый дряхлый старик — это был прежний Манчары, молодой, статный, с орлиным взглядом, вздрагивающими ноздрями, напряжёнными мышцами.
      Собравшиеся показывали на него пальцами и хохотали. Вдруг Манчары замахнулся пальмой и гневно повторил:
      — Ну, выноси!
      Гермоген обхватил обеими руками свой толстый отвислый живот, закинул голову и задыхался в хохоте.
      Тогда Манчары схватил тойона за шею, пригнул к земле, задрал рубашку и начал беспощадно колотить его пальмой.
      Именитые гости от удивления разинули рты и застыли как вкопанные, не зная — смеяться им или бежать, пока не поздно. Между тем пальма всё чаще мелькала над жирной спиной тойона.
      — Давай деньги!
      — Ба-сы-ла-й!.. — захрипел Гермоген.
      Но Манчары не дал ему договорить:
      — Ну, живо!
      — У-ум-мм-моляю… — ослабевшим голосом простонал тойон.
      — Бай Гермоген, ты желал увидеть Манчары. Теперь ты доволен? О своём посещении я записал на твоей спине.
      Манчары презрительно оттолкнул Гермогена. Тот как мешок шлёпнулся на землю.
      Манчары высоко занёс пальму, и все в ужасе шарахнулись в стороны. Он подскочил к юрте и пинком вышиб дверь. Затем подбежал к амбару и ударом пальмы расщепил другую дверь. Остановившись, Манчары закричал разбегающимся гостям:
      — Не забывайте! Манчары был таким и таким останется навсегда!
      Он вскочил на белую лошадь, поднял над головой пальму и умчался.
      Умчался в бессмертие!
 
      1945-1966

      Административные единицы в старой Якутии: наслег — волость, улус — уезд.

       Джеренкейи кулун кулурусу — национальные якутские игры.

       Нохо — пренебрежительное: парень.

       Хотон — хлев.

       Торбаса — обувь из сыромятной кожи.

       Саргы — дословно; счастье, удача. В данном случае: счастливая.

       Намцы — местность в Якутии.

       Сай! — возглас, которым гоняют коров.

       Сардана — один из видов северных цветов.

       Ымыйа — название местности.

      Якутская поговорка.

       Ысыах — празднество.

       Бахсырыя — обжора.

       Омоллони Джэргэстэй — герои якутских легенд, славившиеся гостеприимством.

       Хотун — госпожа, хозяйка.

       Манчары — осока.

       Кэнчэри — отава.

       Сары — вид обуви из конской шкуры.