Я оказался в трудном положении. С одной стороны, королю следовало дать правдивый ответ. С другой — я не забыл, как скверно относился ко мне красавчик во все время нашего с ним знакомства. Теперь мне сама судьба предоставила возможность поквитаться с этим задирой и гордецом. Чего стоила одна его попытка после того памятного турнира натравить на меня своих дружков и подвергнуть жестоким побоям. Меня тогда спасло лишь вмешательство сэра Умбрежа. И кстати, если опять-таки рассуждать логически, то в гибели старика виноват не кто иной, как красавчик Булат. Ведь это он чуть ли не силой заставил меня заключить с ним то дурацкое пари, а иначе разве я стал бы спаивать несчастных лошадей, чтобы Умбреж мог победить в турнире? После чего король, уверившись, что старик по-прежнему полон сил и боевого задора, оказал ему честь, отправив за принцессой в составе воинского эскорта.

«Заткнись! Ты один виноват в его смерти и прекрасно об этом знаешь. Нечего сваливать свою вину на других!»

Я, признаться, очень удивился. Даже опешил. Обычно внутренний голос подсказывал мне, как избежать ответственности за мои поступки, теперь же он занял прямо противоположную позицию. Возможно, под впечатлением доверия, которым облек меня Рунсибел, обратившись ко мне за советом, во мне всколыхнулись зачатки совести, а уж ее-то, как мне казалось, я с рождения был начисто лишен.

И я решил еще немного поразмыслить над своим ответом его величеству. Главным для меня было то, что Морнингстар в свое время заставил меня страдать, причем совершенно сознательно пользовался своей полной безнаказанностью и моей почти полной беззащитностью. Просто проходу мне не давал, все время цеплялся, поддразнивал, подшучивал надо мной, высмеивал меня и Умбрежа. Мне казалось, что если я теперь попытаюсь ему отомстить, это будет только справедливо. Око за око, зуб за зуб. Но если я стану уверять Рунсибела, что Булат не мог не знать о затее Кореолиса, то, во-первых, это будет прямой ложью, а во-вторых, король, чего доброго, велит его казнить или сошлет куда-нибудь с глаз долой. В последнем случае я не смогу насладиться зрелищем его страданий. А в первом — страдания эти слишком быстро для него закончатся.

Но вот если он принужден будет вечно помнить, что своей свободой, своей жизнью обязан мне… это станет для него нескончаемой пыткой, горше которой и выдумать невозможно.

Придя наконец к решению, что в моих интересах дать королю правдивый ответ, я сказал ему следующее:

— Ваше величество! Я твердо верю в то, что Морнингстар, — тут я нарочно сделал паузу и покосился на Булата, который аж зажмурился в ожидании самого худшего, — не имел ни малейшего понятия о планах сэра Кореолиса.

Морнингстар так резко повернул ко мне свою смазливую физиономию, что я с трудом подавил усмешку.

Хотелось крикнуть ему: «Эй, красавчик, смотри, шею вывихнешь!» — но я, понятное дело, сдержался и продолжил самым глубокомысленным тоном:

— Я неплохо изучил его характер, сир. Уверяю вас, он ни за что на свете не ввязался бы в столь грязную авантюру, не стал бы пятнать свою честь, которой так дорожит.

— Еще вчера я готов был утверждать то же самое и о Кореолисе, — мрачно изрек король. Казалось, он во что бы то ни стало желал испытать, насколько я силен в ведении дебатов.

Я не промедлил с ответом:

— Прошу прощения, ваше величество, но лично я никогда сэру Кореолису не доверял. Вы спросили о моем мнении, и я вам его высказал. Разумеется, я никогда не возвышал свой голос против сэра Кореолиса, слишком ничтожно мое положение, чтобы я мог такое себе позволить. Но раз вы сами меня спросили насчет Морнингстара, то могу лишь повторить: он изменой свою честь не запятнал. Я в этом уверен. — Поклонившись Рунсибелу, я прибавил: — Хотя вам, ваше величество, разумеется, виднее…

Король задумчиво кивнул мне и обратился к Булату:

— Оруженосец, поскольку благородный Невпопад, которому я стольким обязан, поручился за тебя, можешь себя считать вне подозрений…

— Хотя, — глубокомысленно произнес я, как если бы меня внезапно осенила важная мысль, — право, очень жаль, что Морнингстар не был достаточно бдителен, не проявил должного рвения на службе вашему величеству и не предотвратил это злодеяние. Ведь он находился бок о бок с сэром Кореолисом и проводил в его обществе так много времени. Кому же, как не ему, было раскрыть замыслы патрона?

— Ты очень верно это заметил! — с чувством произнес король. — Морнингстар… вот что: получишь новое назначение и после этого лишний год прослужишь оруженосцем. Потренируй заодно свою наблюдательность.

— Слушаюсь, ваше величество, — кисло промямлил Морнингстар.

Конечно, перспектива быть произведенным в рыцари на целый год позднее тех, с кем он вместе начинал службу при дворе, его совсем не вдохновляла. С другой стороны, Булат не мог не осознавать, что отделался еще сравнительно легко: по подозрению в измене Рунсибел запросто мог приказать его немедленно обезглавить.

Весь вечер он меня старательно избегал. Да и мне было не до него: мы собирались отправиться в путь рано поутру, надо было успеть собраться, позаботиться о лошадях, да и выспаться как следует тоже не мешало. Но перед самым отправлением Булат таки набрался храбрости, смирил свою гордыню и подошел ко мне:

— Невпопад… право, не знаю, что и сказать.

— Прежде тебя это не останавливало.

Он сдвинул брови и собрался было ответить в обычной своей манере, но спохватился, вспомнив, с кем говорит. А заодно ему, возможно, пришло на ум, что лишь благодаря мне он по-прежнему может говорить, дышать и двигаться.

— Ладно, что уж там… — Он вздохнул. — Признаю, я это заслужил. — Голос красавчика снова стал модулировать так, будто он песню пел. — Ты меня здорово выручил… Я не могу этого не признать… Только не понимаю почему. Что тебя заставило выгородить меня перед его величеством?

— Я тоже в свое время не понял, почему ты решил меня предупредить насчет принцессы. Знаешь, я успел не раз убедиться, Морнингстар, что друг может навредить, а враг — оказать услугу. Каждый преследует свои цели, только и всего.

Он испытующе посмотрел на меня, огляделся, чтобы убедиться, что нас не подслушивают, придвинулся поближе и тихо спросил:

— Что тебе нужно?

— То есть как это — что?

— Ты меня прекрасно понял.

— Представь себе, нет.

Красавчик Булат снова вздохнул:

— После всего, что между нами происходило, Невпопад, я не сомневаюсь, что ты оказал мне услугу в расчете что-то получить взамен. Так чего ты хочешь?

Помолчав, я ответил:

— Знания.

— Что? — Морнингстар никак не ожидал от меня подобного ответа. — И о чем же тебе угодно узнать?

— Не мне. Я хочу, чтобы ты усвоил раз и навсегда: я тебя держал за яйца и мог их запросто оторвать, но не сделал этого. И в любой момент, когда мне этого захочется, снова смогу тебя за них ухватить. Пусть это знание послужит тебе на пользу, Булат. Я желаю, чтобы ты засыпал с этой мыслью и чтобы рано поутру она первая приходила тебе в голову.

И я улыбнулся ему, вложив в улыбку все свое презрение. И нарочно отвернулся, чтобы не видеть, какое выражение приняло его красивое, породистое лицо. Возможно, куда менее живописное, чем нарисовало мое воображение.

Не прошло и часа, как мы выехали из ворот крепости, держа путь в Истерию. Отряд наш был довольно малочислен. Мне была оказана великая честь: я ехал поблизости от его величества. Рунсибел лично на этом настоял. А Энтипи держалась сбоку от меня. Или я от нее, это уж как поглядеть. Время от времени я оборачивался назад и всякий раз при этом ловил на себе почтительные, завистливые или даже боязливые взоры кого-нибудь из рыцарей, оруженосцев или простых солдат, составлявших наш эскорт. Я очень хорошо понимал чувства всех этих людей. Ведь мое низкое происхождение ни для кого при дворе не было секретом. И то, что не кто иной, как сам король Рунсибел, несмотря на это, приблизил меня к своей особе, возможно, перевернуло все их привычные представления о жизни. Невозможное вдруг на их глазах сделалось осуществимым, реальное — призрачным. Тут было от чего впасть в изумление и растерянность. Выходило, что я единым махом преодолел несколько длиннющих маршей социальной лестницы, и теперь всем высокородным воинам приходилось со мной считаться. С тем, кого большинство из них прежде просто не замечали, даже кивка не удостаивали, встретив у конюшен или в Истерийской крепости.

Но не одна только благосклонность короля была причиной перемен в отношении ко мне окружающих — принцесса все более явно выражала свое расположение к моей скромной персоне, что также не могло укрыться от взоров рыцарей и оруженосцев. Энтипи мало того что на всем пути держалась рядом со мной, так вдобавок почти не выпускала мою руку из своей и все время что-то мне говорила, перегнувшись через седло. Ее речи, надо признаться, очень меня забавляли. Энтипи в основном перемывала кости нашим спутникам, тем, кто скромно держался позади. В каждом из рыцарей и оруженосцев она подмечала что-нибудь забавное и о каждом отпускала довольно резкие и неизменно остроумные замечания. Я то и дело со смеху покатывался.

Поверьте, невозможно было удержаться от улыбки, слыша, к примеру, подобные ее слова:

— А вон там, на гнедом жеребце, восседает, кажется, добрый сэр Остин. Его можно отнести к числу разумных существ с тем же основанием, с каким метеоризм и его последствия — к способам оживления застольной беседы. Смотрите-ка, сэр де Бирс собственной персоной! Ну, если бы вся армия моего отца состояла из таких отважных воинов, как он, ее в первом же сражении взяли бы в плен в полном составе, а мы давно уже были бы подданными какого-нибудь другого короля…

И все в том же духе.

Язык у принцессы, одним словом, был острый, как бритва, и мысль о том, что все, кого она высмеивала, о ком злословила, принадлежали к тому же кругу, что и она сама, являлись представителями того же сословия господ, владетельных феодалов, нисколько ее не смущала. А возможно, просто не приходила ей в голову. Энтипи попросту не чувствовала себя одной из них, да и держалась, видит бог, совсем иначе, чем все те, кто стал объектом ее шуток. Проще, раскованнее, человечнее, наконец, и эта ее доверительная манера очень нас сближала.

И все же я еще не до конца отринул свои сомнения, свои подозрения на ее счет. Хотя мне с ней было легко и хорошо, я не мог забыть, какое скверное впечатление она произвела на меня в первые дни нашего вынужденного общения. Я тогда все никак не мог решить, до какой степени она не в себе — совсем немного или на все сто. И, по правде говоря, склонялся к последнему… А то, что, охладев к Тэситу, она почтила своим вниманием меня, хотя и было, безусловно, лестно, вызвало во мне и некоторую настороженность. Мало ли кто окажется ее следующим избранником, если она так легко меняет одну привязанность на другую? И где я в таком случае окажусь? Как должен буду себя чувствовать? Ну а кроме всего прочего, Энтипи была принцессой крови, а я — сами знаете кем. И всякий раз, как мне случалось забывать о своем низком и сомнительном происхождении, я бывал сурово за это наказан. У меня не было оснований полагать, что все будет иначе, если я в отношениях с Энтипи позволю себе зайти слишком далеко. Напротив, я опасался, что это может обернуться для меня большой бедой, навлечь на мою голову суровую кару, в сравнении с которой все, что я пережил до этого, покажется сущими пустяками.

Всякий раз, когда мы останавливались на привал, ко мне под тем или иным предлогом подходили прихвостни Морнингстара или он сам и пытались вовлечь меня в разговор. Мотивы их поведения были мне вполне понятны. Каждый из этих спесивых юнцов видел во мне если не будущего принца-консорта, то уж по крайней мере королевского фаворита и спешил выказать мне дружеское расположение, опасаясь, что в дальнейшем я могу ему чем-то навредить. Теперь иметь в моем лице врага было для них небезопасно. Не то что прежде. Я со всеми этими молодчиками держался вежливо и уклончиво, не отталкивая их от себя излишней холодностью, но и не поощряя их заискиваний.

Когда настала ночь и мы разбили лагерь на большой поляне, я, засыпая, почти не сомневался, что нас разбудят вопли гарпов или какой-либо не менее жуткий звук. В душе у меня воцарилось предчувствие неминуемой новой беды. Но единственной неприятностью, которую мне довелось пережить в ту ночь, был тревожный сон, пригрезившийся мне перед самым пробуждением.

Мне снилось, что нас с принцессой снова преследуют единороги. Но на сей раз они гнались за нами по огромным залам какого-то дворца. От топота копыт дрожали пол, и потолок, и толстые стены. Единороги нас догоняли, и их злобное, торжествующее ржание едва меня не оглушило. В одном из залов, куда мы вбежали, прямо напротив входной двери было окно, растворенное настежь. К нему-то мы и бросились. У окна со скрещенными на груди руками и с выражением мрачного торжества на круглом лице стояла Шейри. Она заговорила со мной, не раскрывая рта; слова ее зазвучали где-то в глубине моего сознания.

«Единороги вас предупредили. Жаль, что ни ты, ни она не понимаете их языка», — сказала она и захохотала, а мы, услыхав топот копыт за спиной, взялись за руки и выпрыгнули в окно.

И навстречу нам понеслась земля, вымощенная булыжником.

Я проснулся весь в поту и быстро выбрался из палатки. Помахал часовому, давая понять, что все в порядке, и больше в то утро так и не ложился. Сидел на траве, уперев подбородок в колени, и ждал пробуждения остальных.

Плетельщица-связная, через которую король отправил ее величеству сообщение о нашем прибытии, хорошо справилась со своим делом: когда мы подъехали к воротам крепости, все население столицы в праздничных одеждах высыпало нам навстречу. На крепостных башнях реяли парадные знамена, рыцари, остававшиеся в столице, выстроились в две шеренги вдоль дороги, которая вела от ворот к входу в королевскую резиденцию, трубачи играли торжественный марш.

Но лично у меня настроение было отнюдь не праздничным. Вся эта суета казалась мне совершенно лишней. Даже более того, неуместной. Из-за чего, собственно говоря, они теперь устроили весь этот сыр-бор? Покидая крепость несколько месяцев тому назад, я отправлялся в составе отряда рыцарей и воинов на довольно рутинное задание — нам следовало сопроводить домой повзрослевшую принцессу, которая в детстве и отрочестве была таким мерзким созданием, что родители предпочли отправить ее с глаз долой. Но на обратном пути весь отряд, за исключением одного человека, был истреблен гарпами, а возвращение принцессы под родной кров превратилось в длительное путешествие, во время которого она несколько раз оказывалась на волосок от смерти — по своей собственной вине, из-за глупой строптивости и неумения держать язык за зубами. В общем, поводом для ликования это, на мой взгляд, вовсе не являлось.

Но вы бы только посмотрели, что делалось на улицах! Казалось, все жители столицы, кроме меня одного, просто с ума посходили от счастья! Горожане пели и плясали, швыряли нам под ноги свежие цветы и без конца славословили короля, и принцессу, и… меня. Представьте себе, больше всего приветствий раздавалось в мой адрес.

Они меня восхваляли на все лады.

Невпопада из Ниоткуда.

На полпути к крепости в нашу процессию влились огромные птицы, сделанные из дерева и тряпья и раскрашенные во все цвета радуги. Их поставили на колеса и с весельем и прибаутками тянули за собой на веревках цеховые старшины и почетные горожане. Эти примитивно, наспех созданные уродливые пернатые должны были изображать фениксов! И представьте себе, на спине у каждого из них восседала деревянная кукла, представлявшая собой меня! Лично меня! Эти люди, видно, уверились, что я и есть тот самый легендарный герой, который объединит Истерию и все соседние земли в единое могущественное государство, в котором на долгие века воцарятся мир, покой и благоденствие.

Они были вне себя от счастья, что им довелось жить в такое замечательное время и стать свидетелями исполнения пророчества.

Истерийцы, судя по всему, приняли меня за того доблестного героя, о котором говорил плетельщик-провидец. Что ж, некоторые обстоятельства моего недавнего прошлого и впрямь совпадали с его словами. Слухи о том, что я прокатился верхом на фениксе, опередили наше возвращение в столицу. А некоторые из моих деяний, которые я, как вы знаете, совершил с единственной целью — спасти свою шкуру, уберечься от гибели, — молва успела превратить в великие подвиги, в неоспоримые свидетельства моей отваги и стойкости.

Один лишь я знал неприглядную правду. Только мне одному было известно, что подлинный герой, настоящий избранник судьбы, тот, кого на самом деле имел в виду пророк, покоился в пещере в глухом лесу Приграничного царства, изрешеченный стрелами…

Я же, какие бы похвалы ни пели мне жители Истерии, какими бы великими ни казались им мои «подвиги», был всего лишь самозванцем.

Но женщины смотрели на меня с таким восхищением, их глаза так призывно сияли…

А рыцари так оглушительно выкрикивали слова восторженных похвал в мой адрес, так заискивающе и боязливо на меня поглядывали… Еще бы, ведь прежде я ничего от них не видел, кроме пренебрежения и насмешек.. Они страшились моего нынешнего — а тем паче будущего — влияния на короля и его семейство…

И мало-помалу яд этих льстивых славословий, во многом, безусловно, неискренних, так одурманил мою голову, что я подумал…

Я подумал о том, что вообще-то и в самом деле могу собой гордиться. Ведь я столько трудностей преодолел, из стольких опасностей вытащил себя и принцессу… Сами посудите: никто и гроша ломаного не поставил бы за наши головы, учитывая, в каких передрягах нам пришлось побывать. Мальчишка-оруженосец, калека, пережил нападение гарпов… феникса, можно сказать, заарканил и прокатился на нем верхом (пусть и не сумел объездить зловредную птицу)… вступился за честь принцессы в таверне… раздобыл целую кучу денег и драгоценностей, чтобы унести ноги из владений диктатора Шенка… с самим диктатором нос к носу столкнулся и не умер со страху… спасся бегством от стаи обезумевших единорогов… бился со знаменитым разбойником на мечах и сумел продержаться до прибытия подмоги… спас короля от пленения, составив хитроумный план всей операции и воплотив его в жизнь…

Может, все это и впрямь заслуживало таких щедрых, таких восторженных похвал? Может, эти деяния и в самом деле войдут в легенды и эпос?

«Опомнись! Не вздумай поверить, что все эти лестные слова в твой адрес — правда. Иначе ты вступишь на опасный путь! Это чревато большими несчастьями, так и знай!»

Это был дельный совет. Я его себе дал в минуту отрезвления. Но одно дело — сказать самому себе умные слова, и совсем другое — к ним прислушаться. Мне безумно хотелось верить, что в действительности я и есть тот самый герой… Искушение было так велико… Бороться с ним у меня просто сил недоставало…

В первые несколько дней после нашего триумфального возвращения в Истерию я почти не виделся с Энтипи и был этому очень рад: новые заботы почти целиком меня поглотили. Приходилось подолгу общаться и беседовать с самыми разными людьми, являвшимися поздравлять меня и желавшими, как я догадывался, заручиться моей благосклонностью на будущее. Кстати, в крепости мне предоставили личные покои, о чем прежде я мог только мечтать. Комнаты оказались хорошо мне знакомы — это были прежние апартаменты сэра Умбрежа. Все вещи, принадлежавшие покойному, успели уже куда-то убрать, и я обосновался в нескольких просторных комнатах. Собственного имущества у меня было так мало, что перенести его в это новое жилище не составило никакого труда.

Впервые переступив порог своей новой спальни, я с восхищением взглянул на огромную кровать под нарядным балдахином и… с разбега, не потрудившись даже раздеться, нырнул под пушистое одеяло. Боже мой! Подобные ощущения мягкости, комфорта и уюта мне довелось испытать всего несколько раз в жизни — когда я ублажал леди Розали в ее супружеской спальне. Но, как вы догадываетесь, ночевать там — на широкой постели сэра Грэнитца — я никогда не оставался. Всю свою жизнь, сколько себя помнил, спал на жестких, тонких, как древесный лист, тюфяках, на соломе, на сырой земле, на каменном полу пещер… Но только не на таком роскошном ложе, которое, мягко спружинив, приняло теперь мое утомленное тело. Я погрузился в блаженный сон, едва успев закрыть глаза. И впервые за всю жизнь спал без сновидений.

Пробудившись через весьма и весьма продолжительное время, я сперва не мог понять, где очутился, куда меня переместили во время глубокого сна, подобного обмороку, какие-то неведомые добрые духи. И только спустя минуту-другую понял, что остался на прежнем месте, в своей новой спальне, которую, не нарушив моего покоя, успели сказочно преобразить. У стен появились огромные гардеробы с распахнутыми дверцами, буквально ломившиеся от роскошных нарядов, на столах красовались изящные серебряные подсвечники, в которых горели длинные разноцветные свечи, а на комоде стояла огромная ваза с фруктами, многие из которых я ни разу в жизни не пробовал.

— Что за чертовщина такая? — вырвалось у меня. Не знаю, как долго я пролежал на роскошной своей кровати, переводя взор с фруктов на подсвечники, с одежды, на рукавах которой заманчиво поблескивало золотое шитье, на пушистый ковер…

Вдруг в дверь негромко постучали, и она приотворилась, и в комнату заглянула королева Беатрис.

— Это не я! — Попытавшись встать с кровати, я с непривычки, сделав неловкое движение, опрокинулся навзничь и еще глубже провалился в мягкую перину, так, что бедные мои ноги задрались выше головы. — Я ничего этого не брал! Поверьте, ваше величество, я понятия не имею, кому принадлежат все эти вещи и кто их сюда притащил!

Королева весело усмехнулась и, толкнув дверь, вошла в комнату. Она остановилась у одного из кресел и взглянула на меня с добродушной, немного насмешливой улыбкой.

— Пристало ли герою, — сказала она, — который преодолел столько опасностей и невзгод, впадать в панику из-за таких пустяков?

Я смущенно пожал плечами:

— Прошу прощения, ваше величество. Но я и правда не знаю, откуда все это взялось…

— Успокойся, Невпопад, никто тебя ни в чем не обвиняет. Все эти вещи отныне принадлежат тебе. Прими их как скромный знак признательности отца и матери, которым ты сохранил их дитя и которые… случайно оказались королевской четой.

Я оглядел все, что находилось в спальне, новым, исполненным восхищения взглядом, взглядом обладателя, собственника. У меня аж голова закружилась при мысли о том, что мне отныне принадлежат эти неимоверные богатства. Особенно пристально я рассматривал выглядывавшие из гардеробов края одежд. Поймите, у меня сроду не бывало больше двух перемен платья — самого простого и зачастую ветхого, с чужого плеча. Просто в голове не укладывалось, что я вдруг сделался единоличным владельцем такого изобилия роскошных нарядов.

— Здесь платья хватило бы на несколько семейств, — растерянно пробормотал я.

Королеву эти слова немало позабавили.

— Ну, если тебе и впрямь в голову придет поделиться своими туалетами с теми, кто победней, можешь так и поступить. Мы тебе новые подарим. Знаешь, я уже начала было тревожиться: каждый час посылала справиться, не поднялся ли ты уже с постели, но слуга приносил отрицательный ответ. И наконец я сама сюда явилась с твердым намерением тебя разбудить, но ты, к счастью, сам наконец проснулся. Дело в том, что тебе надо успеть приготовиться к банкету.

— К банкету? — словно эхо, переспросил я.

— О да. В честь благополучного возвращения принцессы, ну и твоего тоже. Надо же достойным образом почтить твою доблесть, Невпопад.

— Ваше величество, я просто и не знаю, что сказать. Почтить меня… Такие слова непривычные… Почтить… За последние несколько месяцев я только о том и пекся, как бы нам с Энтипи… с ее высочеством не опочить прежде срока…

— Я тебя очень хорошо понимаю. И считаю, что ты заслуживаешь гораздо большего, чем все, что тебе уже предоставлено и что еще предстоит получить… — Она многозначительно умолкла и, подойдя к кровати, протянула мне руку, чтобы помочь наконец выбраться из перины. Я нисколько не постеснялся воспользоваться ее помощью в таком деликатном деле. Королева так по-дружески, так просто со мной держалась, что грех было отказаться от предложенной подмоги. — Сперва тебя вымоют горячей водой, — посулила она, и я аж взвизгнул от неожиданности:

— Что?! Кипятком?!

— Да нет же, — улыбнулась королева, — теплой, только и всего.

Я облегченно вздохнул. Видите ли, до сих пор мне приходилось мыться совершенно определенным манером — окатывать себя из ведра или лохани холодной водой, а после вытираться насухо, если было чем, или предоставлять коже самой обсохнуть. Других способов мытья я попросту не знал. И потому теперь, услыхав из уст ее величества о горячей воде, порядком струхнул.

— А после, — продолжала Беатрис, — тобой займется придворный брадобрей. Приведет в порядок волосы, бороду подровняет. — Она придирчиво меня оглядела и мягко прибавила: — Ты и так хоть куда, но на банкете тебе надо выглядеть совершенно безупречно. Ведь он как-никак устраивается в твою честь. А уж это тебе от меня. — Ее величество наклонилась ко мне и поцеловала в обе щеки. И руки мои сжала своими маленькими нежными ладонями. — Спасибо тебе, спасибо от всего сердца, Невпопад. За то, что сохранил ее для меня… За то, что я не проведу остаток жизни в слезах и раскаянии, укоряя себя в том, что не смогла стать хорошей матерью…

— Рад служить вашему величеству, — наклонив голову, пробормотал я.

Не отпуская моих рук, она потупилась и прибавила:

— А в том, что произошло между тобой и моей Энтипи… я ни тебя, ни ее, бедняжку, совершенно не виню. Учитывая обстоятельства, иного нельзя было и ожидать. Знай, что ни я, ни его величество нимало этим не огорчены и воспринимаем все как должное. Ну, король, конечно, сперва немного разнервничался… Но я его быстро успокоила.

— Гм-м, — произнес я, совершенно не понимая, о чем она толкует.

— В конце концов, — вздохнула королева, — мало кто стал бы отрицать, что Энтипи — тот еще подарок. Не всякий сумел бы ее понять и принять такой, какая она есть.

— На то она и принцесса, — дипломатично произнес я.

— О да, конечно, но ее непредсказуемость порой выходит за всякие рамки. А еще моя дочь как мало кто другой умеет скрывать свое подлинное "я". — Королева Беа качнула головой и задумчиво прибавила: — Это у нее от отца, пожалуй.

— Не в этом ли кроется секрет успехов нашего короля на военном и государственном поприщах? — подхватил я. — В умении выказать себя иным, чем он есть на самом деле?

— Король… — растерянно произнесла Беа. — Да, король… И в самом деле не тот, кем все привыкли его считать. — Она загадочно улыбнулась, решительно кивнула каким-то своим потаенным мыслям и бодрым голосом скомандовала: — Однако к делу, Невпопад! Время не ждет.

Ох, что тут началось! Стоило ее величеству покинуть мои апартаменты, как в комнаты без всяких церемоний ввалилась целая армия брадобреев, мойщиков, портных и прочей придворной челяди, чтобы привести меня в безупречный вид, как выразилась королева.

В самом скором времени я на собственной шкуре узнал, каких усилий требует доведение собственной внешности до совершенства, предписываемого правилами придворного этикета.

Мытье в горячей воде и вправду оказалось для меня тяжким испытанием. Посудите сами: сперва меня раздели совершенно донага, затем принялись наполнять огромную фарфоровую лохань водой, от которой так и валил пар. Я в ужасе попятился назад. Еще немного, и сбежал бы без оглядки. Но в последний миг меня остановил осуждающий взгляд дворецкого, который лично присутствовал при этой пытке.

— Вам надлежит преподнести себя на банкете в наилучшем виде, — с укором сказал он.

— Преподнести в качестве чего? — с отчаянием вопросил я, вступая в горячую воду и зажимая ладонями свои интимные части, чтобы их не ошпарило этим чудовищным кипятком. — Дежурного блюда? Вы меня что же, сварить решили, как цыпленка, и подать гостям?!

— Ничего подобного с вами не случится, юный сэр, можете зря не волноваться, — величественно произнес этот палач и хлопнул в ладоши. В комнату тотчас же вбежали несколько молоденьких женщин. В руках у каждой из них были чудовищного вида щетки, чистые льняные тряпицы и куски мыла. Меня при виде них чуть удар не хватил. Я растопырил ладони, чтобы заслонить не только свои приватные органы, но и волосы, курчавившиеся внизу живота. И покраснел как маков цвет. — Не тревожьтесь, юный сэр, — пряча усмешку, произнес злодей дворецкий. — Эти особы служат при дворе банщицами. Вряд ли вы сможете им продемонстрировать нечто такое, чего они прежде не видали.

— Учитывая температуру воды, в которой вы меня варите, — сердито возразил я, — скоро у меня вообще не останется ничего, чем можно было бы кого-то смутить.

Женщины споро принялись за работу. Они сперва терли меня щетками, затем намыливали тряпицы и, пройдясь ими по всему телу, снова ожесточенно орудовали щетками.

— Потише! — молил их я. — Да и вообще, сколько мне еще это терпеть?! По-моему, снять с человека всю кожу можно и быстрее, и ловчей!

Банщицы в ответ только хихикали и еще усердней меня истязали.

После того как с этим издевательством над моей бедной шкурой было наконец покончено, несколько сильных слуг вытащили меня из лохани, укутали в белоснежные простыни и поволокли на кровать, где и вытерли досуха.

Потом наступил черед брадобрея, который тщательно подстриг буйную копну моих огненно-рыжих волос, придав ей вполне сносный вид, расчесал и подровнял бороду, а щеки чисто выбрил, затем его подручные подстригли мне ногти на руках и ногах и подпилили их специальной маленькой пилкой. В довершение чего они умастили мне шею и плечи ароматными благовониями. И с поклоном удалились.

Слуги торжественно обрядили меня в белоснежное исподнее из тончайшего льна, и личный камердинер его величества стал придирчиво выбирать наряд, в котором мне следовало появиться на банкете. Он без конца интересовался моим мнением на этот счет, но я только и мог, что руками разводить.

— Алый и огненно-красный смотрелись бы неплохо, но с вашими волосами они сочетаются не лучшим образом. Гм… Что-нибудь другое подберем, — бормотал он себе под нос.