Молчание затянулось. Верные уже пролили море крови, однако под угрозой еще оставалось множество жизней. А как их защитить, Ковенант не знал. В поисках поддержки он посмотрел на Линден, но та не заметила его взгляда. Голова ее была поднята, глаза напряжены, словно она принюхивалась к воздуху, стараясь уловить невнятную для долгих угрозу. Ковенант обернулся к Великанам, но глаза Хоннинскрю скрывали кустистые брови, а Сотканный-Из-Тумана, Первая и Красавчик смотрели лишь на Сандера и Холлиан.

Стоящий у входа в пещеру Кайл поднял руку, будто вознамерился сделать протестующий жест, хотя это и шло вразрез с его природной бесстрастностью, но передумал, уронил руку и остался на месте.

Неожиданно Сандер заговорил снова; говорил он надсадно, будто каждое слово давалось ему непросто:

– И лишь одна деревня не оказала нам даже подобия помощи, о которой я говорил, – последняя. Мы оттуда недавно пришли, возвращаясь пройденным уже путем, ибо у нас не осталось надежды и цели. Мы продвигались на запад зигзагами, от деревни к деревне, и в конечном итоге к востоку от Ревелстоуна вышли к подкаменью, которое называется Рубежное Настволье, в котором нам рассказали об этой деревне, находилось в опасной близости от твердыни на-Морэма, но Рубежное лежало еще ближе, и мы опасались, что страх тамошних жителей будет столь велик, что они даже не захотят нас выслушать. Но мы ошиблись. Добравшись до той деревни, мы поняли, что там никто не испытывает подобного страха.

Он помолчал и еле слышно продолжил:

– Потому что там в живых не осталось никого. Всадники погубили всех до единого, пронзили каждое сердце, чтобы напитать кровью Ядовитый Огонь. Они не пощадили ни стариков, ни младенцев.

Сандер снова умолк и обхватил себя руками: казалось, что при попытке вымолвить хоть слово у него вырвется лишь отчаянный вой.

Холлиан ласково обняла его.

– Куда идти дальше, мы не знали, – заговорила Холлиан, – а потому вернулись на восток. Мы решили избегать Верных и дожидаться тебя, ибо не сомневались в том, что Неверящий, Обладатель белого золота, добьется удачи...

Говорила она искренне и печально, без малейшего намека на сарказм или обвинение.

– ... а добившись своего, он непременно вернется в Страну с востока. И, по крайней мере, в этом мы не ошиблись. Благословенная встреча состоялась, и гораздо скорее, чем мы смели надеяться. Харучаи ощутили ваше приближение, и вот мы вместе.

Спустя миг она добавила:

– Истинным благословением была для нас и встреча с харучаями.

Линден уже не смотрела на сидящих вокруг костра – повернувшись к Кайлу и его товарищам, она напряглась, но так ничего и не сказала.

Ковенант заставил себя не думать о том, что его тревожит. Ведь Сандер и Холлиан рассказали еще не все. Недобрые предчувствия сделали его тон резким, едва ли не гневным.

– Где вы повстречались с Фолом и Доррисом, – спросил он, уже не пытаясь скрыть нервную дрожь. – И куда подевался Стилл?

Сандер стиснул зубы. Ответила за него Холлиан.

– Томас Ковенант, – промолвила она, обращаясь лично к нему, как будто говорила с ним одним. – Ты дважды спас меня от преследования Верных. И хотя из-за тебя я потеряла родной дом и рассталась с подкаменьем, где меня уважали и ценили, ты дал мне любовь и цель, способную восполнить эту потерю. Я не хочу причинять тебе боль.

Она бросила взгляд на Сандера и продолжила:

– Не хочу, но придется. Эту историю рассказать необходимо. Когда мы, направляясь на север, проходили к востоку от Ревелстоуна, нам повстречался отряд харучаев. Восемьдесят бойцов были посланы своим народом, дабы посчитаться за кровопролитие, учиненное Верными. Услышав наш рассказ и поняв, что поднять Страну на сопротивление невозможно, они приняли решение: окружить Ревелстоун и не пропускать через образовавшийся кордон ни одного Всадника. Таким образом, они надеялись лишить Верных питающей Ядовитый Огонь крови – а мы бы тем временем дожидались твоего возвращения. Четверых они выделили на подкрепление нам – Дорриса и Фола, которых ты видишь, а также Берна и Трелла, сгинувших, как сгинул и Стилл. Ибо нас подвело наше невежество. Способность Верных овладевать умами была известна всем, ведь именно поэтому в прошлом харучаи угодили в ловушку. Однако никому из нас и в голову не могло прийти, сколь безмерно возросла эта сила в последнее время. Когда мы пересекали местность неподалеку от Ревелстоуна, Берн, Трелл и Стилл отправились на разведку: проверить, безопасна ли дорога. Мы находились всего в дневном переходе от Твердыни, но ни мы сами, ни Герн, ни Доррис, ни Фол не столкнулись ни с какой угрозой. Однако разведчики, оказавшись лишь ненамного ближе к цитадели Верных, попали в зону их влияния и были лишены воли и разума.

Герн, Доррис и Фол мигом почувствовали, что произошло, но они не могли пуститься на выручку, ибо тогда угодили бы под власть Верных и сами. Зато мы с Сандером могли, и мы... – Холлиан запнулась, но не позволила себе остановиться: – ...мы отправились в погоню и вступили в битву. Конечно, огонь крилла позволил на-Морэму узнать о нашем присутствии. Мы выдали себя – а может быть, и тебя. Но нас охватило отчаяние и ярость. Наверное, мы гнались бы за ними до самых ворот Ревелстоуна, но... – Женщина судорожно сглотнула. – ...Но тут мы узнали, что в ловушку попали не только Берн, Стилл и Трелл. Более двух десятков харучаев со всех сторон бездумно брели под нож, чтобы стать пищей для Ядовитого Огня. – Глаза ее наполнились слезами. – Это оказалось последней каплей. Мы поняли, что бессильны, и вынуждены были бежать. Ночью, – закончила она совсем тихо, – Гиббон на-Морэм дотянулся до нас и попытался овладеть белым камнем крилла. Но Сандер, любовь моя, сохранил свет в чистоте. – Голос ее посуровел. – И сдается мне, если на-Морэму вообще ведомо, что такое страх, – он устрашен, ибо Сандер заставил его поверить, что юр-Лорд уже вернулся.

Но Ковенант едва ли прислушивался к ее рассуждениям – он пытался разобраться в нахлынувшем с ее словами хаотичном потоке воспоминаний и видений. Харучаи, лишенные воли и разума, и другие, с безумной обреченностью пытавшиеся спасти товарищей. Мрачный восторг, сопутствовавший попыткам Гиббона овладеть криллом... Мысли Ковенанта кружили вокруг пагубных последствий его отказа сразиться с Верными. В Анделейне, когда он встретился с Умершими, Баннор сказал ему: «Вызволи моих сородичей, их нынешнее положение невыносимо». А он, Ковенант, ограничился тем, что освободил харучаев из Ревелстоуна. И при этом позволил Всадникам и на-Морэму продолжать свои злодеяния. А в результате питаемый кровью харучаев и несчастных жителей разоренных деревень Солнечный Яд усилился, и смена его фаз участилась до двух дней.

От размышлений его оторвало восклицание Линден, неожиданно вскочившей на ноги и бросившейся к Кайлу и Герну. Ковенант непроизвольно последовал за ней.

Линден поняла, что крылось за напряженным молчанием харучаев, но слишком поздно. С устрашающей внезапностью Герн нанес Кайлу удар, выбросивший его под дождь. За спиной Ковенанта повскакивали со своих мест Сандер, Холлиан и все Великаны. Опередившую Ковенанта на шаг Линден схватил и оттащил в сторону Фол, а в следующее мгновение Доррис оттолкнул и самого Ковенанта – впечатление было такое, словно тот налетел на стальной прут. Толчок вышиб из легких Ковенанта весь воздух, перед глазами его заплясали огоньки. Не упал он лишь благодаря тому, что его поддержала оказавшаяся позади Первая.

Кайл и Герн были едва видны за завесой дождя. Однако в грязи, где казалось невозможно обрести точку опоры, под ослепляющим ливнем они обменивались ударами с безумным неистовством и невероятной точностью.

– Прекратите! – негодующе воскликнула Линден. – Вы что, с ума посходили?

– Ты не права, – спокойно отозвался Доррис. Он и Фол преграждали путь к створу пещеры, дабы никто посторонний не вмешался в схватку. – Они делают то, что должно. Так принято.

Пока Ковенант силился набрать воздуха, Первая потребовала объяснений. Совершенно бесстрастно, даже не оглядываясь туда, где за пеленой дождя шел бой, харучай пояснил:

– Таким образом мы проверяем друг друга и разрешаем сомнения...

Похоже, Кайл оказался в невыгодном положении. Равновесие он удерживал и все удары Герна отражал с непостижимым – учитывая свирепый ливень – мастерством, однако все время находился в обороне.

– ...Кайл рассказал нам историю об ак-хару Кенаустине Судьбоносном. Он был спутником победителя, великого героя, и мы должны помериться с ним силами...

Неожиданно Герн отвлек внимание соперника ложным выпадом и молниеносной подсечкой сбил его с ног. Однако упавший харучай перекатился и мгновенно вновь оказался в боевой стойке.

– ...А еще Кайл говорил, что и он сам, и Бринн изменили своему, ими же избранному долгу, поддавшись соблазну водяных дев. Он утверждал, будто ни один харучай не устоял бы перед их чарами...

Искусство и сила Кайла и Герна были равны. Однако Герн, видевший, как теряют волю его соплеменники, наносил удары с неистовством самоотречения. Что же до Кайла, то он, не устоявший перед Танцующими-На-Волнах, научился оценивать себя. И помнил, что победа Бринна над хранителем Первого Дерева привела к гибели Троса-Морского Мечтателя. Герн обрушил на противника шквал стремительных ударов, и один из них достиг цели. Кайл упал лицом в грязь.

Кайл!

Невесть как ухитрившийся восстановить дыхание, Ковенант вывернулся из рук Первой. В мозгу его вспыхивал огонь – то белый, то черный попеременно. Языки пламени пробегали по правому предплечью, словно его плоть была трутом. В груди рождался неистовый крик, который должен был остановить харучаев.

Оглушить их.

Доррис тем временем невозмутимо продолжал:

– ...а, кроме того, мы желаем почтить память Хигрома и Кира. Почтить память тех, чью кровь пожрал Ядовитый Огонь.

Затем без всякого предупреждения он отвернулся от собеседников и со свойственной харучаям смертоносной грацией прыгнул туда, где сражались Герн и Кайл. Такой же прыжок совершил и Фол. Они напали вместе.

– Не надо! – закричал Сандер, схватив Ковенанта за руку в попытке унять разгорающееся пламя. – На-Морэм ощущает свечение крилла в моих руках. Подумай, сколь же явственно будет взывать к нему твоя сила?

– Мне все равно, – гневно проревел Ковенант. – Пусть он попробует остановить меня, и я... – но тут же осекся. Оказалось, что Фол с Доррисом вовсе не навалились на Кайла. Они сражались и с Герном и друг с другом. Уже вскочивший на ноги Кайл тоже ввязался в общую схватку. Все четверо отвешивали удары во всех направлениях.

– Хотят оплакать... – Разгоревшееся было пламя медленно угасало. – О, черт! – Ковенант махнул рукой. В конце концов, он не имел права вмешиваться в дела харучаев, ибо его собственная печаль была связана с насилием.

Линден следила за бойцами с тревогой, как врач опасаясь возможных травм и увечий. Сандер же, встретившись с Ковенантом взглядом, молча кивнул в знак понимания.

Схватка прекратилась так же неожиданно, как и началась. Покрытые синяками и ссадинами, харучаи вернулись в пещеру. Кайлу досталось больше, чем трем его соплеменникам, однако на его лице не было уныния, так же как и на их лицах – торжества.

– Мы сошлись на том, что я недостоин, – промолвил он, глядя прямо в глаза Ковенанту. Кровь сочилась из его разбитой губы, на скуле красовался багровый кровоподтек. – Я остаюсь с тобой, ибо этого хотел ак-хару Кенаустин Судьбоносный, но должен признать, что недостоин такой чести. Фол будет охранять Избранную... – Слегка поколебавшись, он добавил: – Прочие вопросы разрешить не удалось.

– О Кайл, – простонала Линден.

У Ковенанта вырвалось проклятие, заглушённое бранью Первой и увещеваниями Красавчика. Впрочем, все слова пропадали всуе – эти харучаи были столь же непостижимыми, как и Стражи Крови. Выругавшись еще раз, – уже про себя, – Ковенант вернулся к костру.

Спустя мгновение к нему присоединились Сандер и Холлиан. Они молча стояли рядом, и лишь когда Ковенант поднял глаза, гравелинг на удивление мягким и тихим голосом вымолвил:

– Думаю, тебе есть что рассказать нам, юр-Лорд.

– Да перестань ты называть меня так, – желчно буркнул Ковенант. – Здесь уже три тысячи лет не было Лордов, заслуживающих этого звания.

Но отказать друзьям он не мог и скрепя сердце начал рассказ.

Говорил Ковенант не один – к рассказу то и дело подключались Линден, Первая и Красавчик. Разинув рты выслушали Сандер и Холлиан историю о том, как элохимы погрузили Ковенанта в молчание, – у них просто не находилось слов. Когда спутники помянули Троса-Морского Мечтателя, Хоннинскрю неожиданно встал и вышел на дождь. Скоро он вернулся, но выглядел при этом словно выветренный, источенный извечным голодом моря валун. Оплакивая утраты и восхваляя отвагу, Красавчик поведал о событиях на Острове Первого Дерева. Затем Первая рассказала о плавании «Звездной Геммы» в холодных северных водах. Она разъяснила причины, побудившие оставить дромонд во льдах, и в ее изложении – благодаря стальной сдержанности тона – это нелегкое решение казалось более терпимым.

Ковенант рассказал о вейнхимах, Хэмако и о последнем отрезке пути, проделанном после вступления в земли, пораженные Солнечным Ядом. К тому времени как он закончил, ярость бури несколько поумерилась. К закату ливень стал слабнуть, перешел в моросящий дождик, а потом тучи развеялись и ушли вслед за солнцем, открыв Страну звездам и ясной, холодной ночи.

По мере того как снаружи сгущалась тьма, пламя костра казалось все ярче. Размышляя над услышанным, Сандер некоторое время ворошил уголья, а потом обернулся к Ковенанту:

– Так ты и впрямь вознамерился напасть на Верных? Покончить с Ядовитым Огнем?

Ковенант кивнул.

Посмотрев на Холлиан, Сандер вновь перевел взгляд на Ковенанта.

– Нет необходимости говорить, что мы последуем за тобой. Мы претерпели столько, что теперь уже нет мочи. Даже дитя Холлиан... – Он запнулся, словно только сейчас осознал истину, пробормотал: – Мой сын... – Но тут же снова заговорил твердо: – Даже мой сын не настолько драгоценен, чтобы его нельзя было подвергнуть риску в таком деле.

– Ошибаешься, – попытался возразить Ковенант. Он хотел сказать, что драгоценны они все – все будущее страны, если, конечно, у нее есть будущее. Однако гравелинг зашел уже слишком далеко, чтобы ему можно было отказать. Да и Ковенант не имел права препятствовать людям, которых любил, распоряжаться своими жизнями.

Он набрал воздуху, стараясь успокоиться, а заодно и унять боль в ушибленной Доррисом груди. Но вопрос, которого он страшился, Сандер так и не задал. Он не спросил – каким образом ты собираешься противостоять мощи Ревелстоуна, если твоя сила угрожает самому мирозданию. Вместо этого гравелинг поинтересовался:

– Что будет с харучаями?

И этот вопрос был не из легких, но все же на него Ковенант ответить мог.

– Если я добьюсь успеха, с ними все будет в порядке. Ну а нет... тогда останется не много такого, о чем стоит жалеть.

Сандер кивнул, отвел глаза в сторону и осторожно поинтересовался:

– Томас Ковенант, ты примешь от меня крилл?

– Нет, – отвечал Ковенант более резко, чем ему хотелось. Когда он впервые отдал клинок Лорика, Линден спросила, в чем причина такого поступка. «Я слишком опасен и без него», – ответил ей Ковенант, тогда еще не знавший, сколь велика эта опасность. – Тебе он потребуется.

Потребуется, чтобы сражаться со Злом, если он, Ковенант, потерпит поражение.

Или одержит победу.

Худшая горечь – истинный корень отчаяния – заключалась в том, что даже полная победа над Верными ничего не даст. Она не восстановит Закон, не исцелит Страну и не обновит ее народ. И уж само собой, не низвергнет Презирающего. Лучшим, на что мог рассчитывать Ковенант, была отсрочка. Отсрочка неизбежного. А это все равно что и вовсе никакой надежды.

Однако он так давно жил с отчаянием в сердце, что оно лишь укрепляло его решимость. Подобно Кевину Расточителю Страны, он утратил способность оглянуться назад, пересмотреть свои намерения. Различие заключалось в одном: он знал, что умрет.

Знал и предпочитал это гибели Страны.

И не желал обсуждать это со своими спутниками. Он не хотел давать Линден основания полагать, будто он винит ее за неспособность помочь его умирающему в лесу за Небесной Фермой телу. Не хотел гасить нарождающуюся веру Сандера и Холлиан в то, что у них появился еще один шанс, придающий значение всем невзгодам, какие им пришлось претерпеть. Отчаяние свойственно одиноким сердцам, и он держал его при себе. Лорд Фоул извратил все – обратил во Зло даже отказ от ненависти, некогда удержавший Ковенанта от расправы с Верными. Но – несмотря ни на что – ему была дарована встреча с Сандером и Холлиан. Можно было надеяться на спасение некоторых харучаев и Великанов. А также вернуть Линден в ее природный мир.

Он был готов вынести это.

Когда Хоннинскрю, чтобы хоть немного развеяться под бесстрастными звездами, вновь вышел из пещеры, Ковенант последовал за ним.

Ночь стояла холодная, будто ливень вымыл из земли все накопившееся в ней тепло. Словно не осознавая присутствия Ковенанта, Хоннинскрю взобрался на ближайший холм, с вершины которого открывался юго-западный горизонт. В узилище Касрейна капитан держался неколебимо и стойко, но узы, сковывающие его сейчас, крепостью своей превосходили стальные цепи. Из горла Великана доносился хрип, словно его осыпали струпья печали.

Однако Хоннинскрю заметил следовавшего за ним Ковенанта и спустя некоторое время заговорил:

– И это тот мир, который был куплен ценою души моего брата? – Голос звучал холодно, онемело. – Поняв, что прикосновение к Первому Дереву неизбежно пробудит Червя, брат пошел на смерть, но предупредил тебя. И каков результат? Солнечный Яд крепчает, а доблесть Сандера и Холлиан пропадает втуне, равно как и беззаветная верность харучаев. Не наводит ли это на мысль о тщетности всякой попытки противостоять Злу, повивальной бабкой которого оказался Трос-Морской Мечтатель? Находишь ли ты этот мир достойным того, чтобы в нем жить? Я – нет!

Некоторое время Ковенант хранил молчание. Он считал себя не тем человеком, которому следовало бы выслушивать исполненные боли откровения Хоннинскрю, – слишком уж глубоко было его собственное отчаяние, и петля вокруг него сжималась все туже. Однако он не мог оставить капитана без ответа – хотя бы без попытки ответа. Тем паче, что сам нуждался в ответе столь же настоятельно, как и Великан.

– Как-то мне довелось разговаривать с Идущим-За-Пеной... – Воспоминания были ясны и чисты, как свет здорового солнца. – ...Так вот, он сказал, что это исходит не от нас. Но зависит от нас. Это коренится в значении и силе того, чему мы служим...

«Потому-то я и служу Ковенанту, – заявил тогда Идущий-За-Пеной, а когда тот попытался протестовать, спросил: – Неужто тебя так удивляет то, что я думаю о надежде?»

– Айе, – проворчал он, не глядя на Ковенанта. – Ну и где же, скажи на милость, раскопал ты под этим Солнечным Ядом «значение и силу», которым стоит служить?

– В тебе! – отрезал Ковенант, слишком истерзанный болью для того, чтобы разводить любезности. – В Сандер и Холлиан. В харучаях.

Он хотел добавить: «в Анделейне», но Хоннинскрю никогда не видел это лучшее украшение Страны. И уж конечно, Ковенант не мог произнести – «во мне», а потому продолжил:

– Когда мы странствовали с Идущим-За-Пеной, я не обладал никакой силой. Кольцо у меня было, но я понятия не имел, как им пользоваться. И угодил в ловушку, расставленную Презирающим. Меня понесло прямо в Ясли Фоула, и спасся я лишь благодаря Идущему-За-Пеной.

Тогда Великан на руках перенес Ковенанта через свирепый поток лавы, носивший название Горячий Убийца.

– Он выручил меня не потому, что увидел во мне что-то особенно достойное. Он просто помогал человеку, чье сердце терзал Лорд Фоул. И это давало Идущему-За-Пеной надежду, в которой он так нуждался.

Эти слова воскресили в памяти Ковенанта картину гибели Великана, и лишь способность к суровому самоограничению, обретенная в пещере Первого Дерева, позволила ему удержаться от крика:

«Не говори мне об отчаянии! Мне предназначено уничтожить мир, и я ничего не могу с этим поделать. Так не мучь же меня еще и ты».

Слова эти так и остались невысказанными. И помимо самоограничения, причиной тому была вырисовывавшаяся на фоне звездного неба фигура капитана, терзаемого горчайшей из потерь. Однако Хоннинскрю обернулся к Ковенанту с таким видом, словно расслышал их. Голову и плечи его вызолотила луна.

– Ты Друг Великанов, – тихо промолвил он, – и я благодарен за то, что в твоем сердце есть место и для меня. Ты не должен винить себя ни в смерти Морского Мечтателя, ни в том, что по необходимости отказал ему в кааморе. Но пойми, мне не нужна надежда. Я желаю увидеть видение – то самое, что побудило моего брата принять проклятие.

С этими словами он спустился с холма, оставив Ковенанта наедине с пустотой ночи. Оказавшись в одиночестве, Ковенант попытался разобраться в безжалостной логике манипуляций Лорда Фоула. Ревелстоун находился всего в трех днях пути от пещеры, но дикая магия была отравлена, и все помыслы Ковенанта оскверняла порча. Надежды в них заключалось не больше, чем в черной бездне небес, питавшей Червя Конца Мира. Вымученное милосердие Хоннинскрю не походило на прощение. Оно казалось тяжким, как жернов, на котором оттачивается сама тьма.

И он был один.

Не потому, что ему недоставало друзей. Хотя Страна и подверглась осквернению, она одарила его дружбой в большей мере, нежели когда бы то ни было. Нет, он чувствовал себя одиноким из-за кольца. Поскольку никто иной не обладал чудовищной возможностью уничтожить мир. И поскольку он сознавал, что не имеет на это кольцо никакого права.

Неразрешимое противоречие калечило самосознание Ковенанта. Что мог он предложить Стране, кроме дикой магии и своей неуемной страсти? Какую ценность представлял он для друзей – или для Линден, которой придется нести это бремя после него? Его пребывание в Стране с самого начала было наполнено безрассудством и болью, грехом и скверной, и лишь дикая магия давала возможность искупления.

А теперь Верные едва ли не вконец извели деревни. Харучаи вновь угодили в западню, а период смен Солнечного Яда уменьшился до двух дней. Морской Мечтатель, Хигром и Хэмако сложили головы. И если он – как настаивал Финдейл и к чему подталкивал рок – откажется от кольца, у него не останется ничего, что помогло бы нести груз собственной вины. «Мы враги, ты и я, враги до конца. Но то будет твой конец, Неверящий, твой, а не мой. У тебя останется только один выбор, выбор отчаяния, и ты его сделаешь. По собственной воле ты отдашь белое золото в мои руки ». Ответа у Ковенанта не было. В Анделейне, когда он был среди Умерших, Морэм предостерегал его: «Фоул сказал, что ты его враг. Но не забывай – он всегда и во всем стремится ввести тебя в заблуждение...»

Однако что именно имел в виду Высокий Лорд, Ковенант так и не понял. Казалось, что охватившая его тревога накрыла окрестные холмы – лунному свету было не под силу ее развеять. Непроизвольно, словно его тяготило укоряющее мерцание звезд, Ковенант опустился на землю. Финдейл, как и Презирающий, считал, что его необходимо убедить отказаться от кольца, ибо в противном случае он неизбежно погубит Землю. Ему отчаянно хотелось закричать, выплеснуть всю свою ярость и неистовство в равнодушные небеса, но он не мог себе этого позволить. Его чрезвычайная, усугубленная порчей сила делала опасным всякое проявление чувств. Он угодил в западню Презирающего, и выхода оттуда не было.

Заслышав звук приближающихся шагов, Ковенант закрыл лицо, дабы, проявив малодушие, не воззвать о помощи.

Угадать, кто приближается, Ковенант не мог, но, скорее всего, ожидал появления Сандера или Красавчика. Однако голос, со вздохом произнесший его имя, принадлежал Линден.

Ковенант выпрямился, хотя он и не обладал мужеством, необходимым, чтобы встретить ее незаслуженное участие.

Луна придавала ее волосам особый блеск – они казались ухоженными и несказанно прелестными. Лицо оставалось в тени, и догадаться о ее настроении можно было лишь по голосу. А он звучал так, словно Линден знала, насколько он близок к тому, чтобы сломаться.

– Позволь мне попробовать. – Тихая просьба походила на мольбу.

При этих словах в нем и впрямь что-то сломалось.

– Позволить тебе? – вскипел Ковенант. – Да о чем ты? Можно подумать, будто я могу тебе помешать. Если уж тебе так приспичило взвалить на себя ответственность за судьбу мира, какая тебе нужда в моем разрешении? Фактически тебе не требуется даже кольцо. Чтобы использовать его, тебе достаточно овладеть мной!

– Прекрати, – пробормотала она. – Перестань сейчас же. – Слова ее звучали молитвенным эхом. Но любовь Ковенанта к ней обратилась в муку, и он уже не мог остановиться.

– В этом для тебя, пожалуй, не будет ничего нового. Почти то же самое ты проделала со своей матерью. Единственная разница в том, что, когда ты закончишь, я еще буду жив...

Он осекся, с сердечной мукой желая, чтобы эти слова – этот грубый выпад – никогда не достиг ее ушей.

Линден сжала кулаки. Он ожидал, что она начнет браниться – может быть, даже бросится на него, – но ничего подобного не произошло. Должно быть, видение позволило ей осознать причину его раздражения. Некоторое время она стояла неподвижно, а потом разжала кулаки и ровным, бесстрастным тоном, каким никогда не разговаривала с ним, произнесла:

– Я не это имела в виду.

– Знаю.

Ее отстраненность ранила больнее, чем гнев. Теперь он знал, что она, стоит ей пожелать, может заставить его плакать.

– Прости! Я проделал весь этот путь, но с тем же успехом мог бы остаться в пещере Первого Дерева. Я не знаю, как со всем этим справиться.

– Тогда позволь кому-нибудь другому помочь тебе.

Она не смягчилась, однако старалась воздерживаться от резких выпадов.

– Если не для себя, то сделай это для меня. Я дошла до точки. Все, что я могу сделать, глядя на Солнечный Яд, – отчетливо произнесла она, – это попытаться сохранить рассудок. А вид твоих страданий никак не добавляет мне куражу. Лишенная силы, я ничего не могу предпринять в отношении Лорда Фоула. Или Солнечного Яда. Так что нравится тебе это или нет, но единственная причина моего пребывания здесь – ты. Я здесь из-за тебя, и я стараюсь бороться, стараюсь сделать хоть что-то... – Кулаки ее вновь сжались, но голос остался ровным: – ...хоть что-то для этого мира и в посрамление Лорду Фоулу – из-за тебя! А если ты будешь продолжать в том же духе, я сломаюсь.

Неожиданно ее самообладание дало трещину, и боль вскипела в ее словах, словно кровь в зияющей ране.

– Я нуждаюсь в тебе! Хотя бы для того, черт побери, чтобы перестать так походить на моего отца.

«Ее отец... – подумал Ковенант. – Человек, исполненный такой жалости к себе, что, вскрыв вены, стал винить в этом ее. Ты никогда меня не любила. А из той жестокости, искалечив всю ее жизнь, произросла порождающая насилие и бессилие тьма».

Сердце Ковенанта сжалось.

– Я не знаю ответа, – сказал он, стараясь держаться спокойно и не дать ей возможности догадаться, в какой степени от этих слов зависит его жизнь. – Я не знаю, что мне нужно. Но что предпринять в отношении Верных – знаю.

Чему его научили ночные кошмары, Ковенант сказать не решился.

– А когда мы покончим с этим, я так или иначе буду знать больше.

Линден поймала его на слове. Ей было остро необходимо верить ему. Не будь этого, ей пришлось бы держаться с ним так, словно он потерян для нее, как ее родители, а подобная перспектива внушала ей ужас. Кивнув себе, Линден сложила руки на груди и, покинув вершину холма, возвратилась к скудному теплу пещеры.

На некоторое время Ковенант остался в темноте один. Он не сломался.