Бесформенный клок Мрака задел плечо Хоннинскрю. Лицо Великана исказилось от боли, однако он продолжал сражаться с такой яростью, словно находился в пещере Первого Дерева и еще имел надежду спасти своего брата.

Трое харучаев перебрасывали Линден с рук на руки, точно ребенка. Таким образом, она никогда не оказывалась на пути падавших хлопьев. Однако движения их становились все более затрудненными. Двое из них уже пострадали от ожогов, да и в ногу Фола – как разглядел Ковенант – въедалось черное пятно. Однако харучай, даже стоя на одной ноге, с легкостью подхватил в очередной раз переброшенную ему Линден.

Доррис, Герн и еще двое харучаев палками и головешками разгоняли Мрак вокруг Сандера и Холлиан. Сандер уничтожал хлопья могучим красным лучом. Первая и Хоннинскрю неистовствовали, словно берсеркеры. Сотканный-Из-Тумана едва успевал подбрасывать им бревна взамен разъеденных ядом. Красавчик, у которого осталась всего одна фляга витрима, тоже орудовал дубинами. А Кайл, уворачиваясь от Мрака, метался по пещере, забросив Ковенанта на спину, словно куль с овсом.

Попадая на пол, хлопья выедали в нем дыры размером с великанские кулаки. Пещера заполнилась острым запахом дыма, словно гранит начинал тлеть.

Болтаясь за спиной Кайла, Ковенант силился набрать в легкие воздух – он должен был докричаться до гравелинга.

– Сандер, – еле слышно прохрипел он. По счастью или по случайности, Кайл услышал его и понял. Лавируя между хлопьями, он устремился к гравелингу.

В следующее мгновение Ковенант уже стоял рядом с Сандером. Голова его кружилась, он с трудом держался на ногах, а онемевшие руки, кажется, не ощущали даже рвущегося из них огня. Имей он возможность рассмотреть искаженное невероятным усилием лицо Сандера, ему, наверное, стало бы еще хуже, но Ковенант видел перед собой лишь сияющий самоцвет крилла. Свет, ставший для него точкой опоры в безумном хаосе пещеры.

То, что отряд все еще держался, само по себе было чудом. Но Мрак казался неисчерпаемым, а сила смертных – даже Великанов и харучаев – имела свои пределы. Здесь, в непосредственной близости от питавшего его Ядовитого Огня, Мрак был особенно могуч. Но могучим был и магический клинок Лорика. Качнувшись в сторону Сандера, Ковенант обеими руками ухватился за крилл. Он боялся, что и сам не устоит и гравелинга опрокинет на пол, однако Сандеру удалось напрячься и на какой-то момент удержать Ковенанта на ногах.

Этого момента Ковенанту хватило, чтобы из самого сердца направить отчаянный импульс дикой магии в самоцвет крилла.

Ныне его сила была столь же черна, как и сам Мрак. Но побуждения его были чисты, и, вобрав силу кольца, самоцвет не допустил в себя порчу. Вспыхнув подобно солнцу, он разорвал завесу мглы, не только высвечивая потолок и самые дальние углы предвратного зала, но, казалось, пронизывая насквозь гранитную плоть твердыни, обнажая самые ее кости. Будь его глаза под стать серебристому пламени, он мог бы узреть самое сердце великой твердыни и скрывающегося в своем тайном убежище Гиббона. Но Ковенант не обладал подобным зрением, а в этот миг не видел вообще ничего.

Острая вспышка силы длилась всего мгновение. Когда оно миновало, Ковенант с трудом поднялся на ноги и, преодолевая головокружение, огляделся по сторонам. Пещера освещалась проникавшим сквозь ворота солнцем и самоцветом крилла, вновь светящегося обычным своим светом. На разных расстояниях смутно виднелись человеческие фигуры, но различить, кто есть кто, Ковенант не мог.

Зато он сразу увидел, что Мрак исчез. Черные хлопья были уничтожены без остатка. И ему удалось сохранить контроль над дикой магией.

Не в силах удержаться на плывущем из-под ног полу, Ковенант беспомощно ухватился за плечо первого подскочившего к нему харучая. Казалось, онемение его рук и ног перекинулось и на все тело и поразило все органы чувств. Он не слышал ничего, кроме отдаленных раскатов грома, словно за пределами Ревелстоуна неожиданно взошло солнце дождя.

Мысли беспорядочно вытесняли одна другую. Где Ном? Где пленники Верных, и селяне, и харучаи? Неужто всех их убили? А Гиббон? Он наверняка где-то затаился. Что он еще предпримет?

Порча укоренилась в Ковенанте столь глубоко, что любое и уж тем более подобное использование оскверненного пламени угрожало его рассудку. Ему казалось, будто он говорит вслух, хотя зубы оставались сжатыми. И почему никто не прекратит этот проклятый гром? Должен же я слышать хотя бы сам себя!

Но гром нарастал и уже не казался столь отдаленным. Измученные, израненные люди спешно собирались с силами, готовясь встретиться с новой угрозой. Первая взмахнула мечом, и Ковенанту показалось, что он расслышал ее боевой клич.

В следующий миг стало ясно, что гром представлял собой не что иное, как отдающийся эхом по каменным коридорам топот чудовищных копыт.

Верные напустили на Ковенанта и его спутников табун Рысаков.

Бешено мчащиеся звери появились из прохода в дальнем конце пещеры и мгновенно обрушились на отряд. Поддерживающий Ковенанта харучай оттолкнул его в сторону, где его подхватили на руки двое других воинов. Передавая Ковенанта и Линден с рук на руки, харучаи переместили их назад, к разбитым воротам, так что между ними и выходом из твердыни находился лишь Сотканный-Из-Тумана.

Все харучаи, оберегавшие Неверящего и Избранную, имели ранения: прочие, вместе с Первой и Хоннинскрю, уже устремились в бой. Сандер и Холлиан остались в центре пещеры. Холлиан не желала расставаться с возлюбленным, а Сандер надеялся перехватить контроль над Рысаками или, во всяком случае, посеять среди них сумятицу. Но на сей раз это ему не удалось. Он слишком ослаб, в то время как силу Верных подпитывала близость Ядовитого Огня.

Не менее двух десятков свирепых тварей обрушились на отряд, грозя втоптать его в камень чудовищными копытами.

Защитники Ковенанта и Линден уже понесли немалый ущерб: левая нога Фола стояла в луже его же собственной крови, на бедре Герна зияла страшная рана. Остальные четверо воинов тоже имели тяжелые ожоги. В воздухе все еще стоял едкий запах Мрака и боли.

От отчаяния Ковенант сам едва не завыл, как зверь. Отряд нес потери, а он еще ни на йоту не приблизился к своей цели. Его власть над силой ослабевала, и опасность разрушения мира возрастала с каждым мгновением.

Неожиданно позади раздался крик. Чудом совладав с головокружением, Ковенант обернулся и увидел, что Сотканный-Из-Тумана угодил под копыта сразу четырех Рысаков.

Оставаясь у входа, Великан должен был прикрывать отряд с тыла, но возвращение зверей, отосланных Сандером в пустыню, застало его врасплох. Подмяв незадачливого стража, бестии, зловеще сверкая багровыми, как Ядовитый Огонь, глазами, обрушились на отряд с незащищенного тыла.

Герн и еще двое харучаев отбросили Ковенанта к стене и встали перед ним, прикрывая его своими телами. Фол и остальные оттащили к противоположной стене Линден, видимо рассчитывая, что, разделившись, они заставят разделиться и атакующих зверей. Но что могли противопоставить израненные, изможденные люди силе и ярости взращенных Солнечным Ядом чудовищ.

– Негодяй! – проклинал Ковенант Гиббона, словно тот мог его услышать. – Мерзкий ублюдок! – Забыв о порче и о риске, он уже готов был высвободить силу, чтобы попытаться спасти этих храбрых и беззаветно преданных людей.

Но как выяснилось, он – уже в которой раз – недооценил их. Как и предвидели харучаи, два прорвавшихся сзади Рысака помчались в сторону Линден, а два устремились к Ковенанту. Герн заковылял им навстречу. Ковенант не мог нанести удар, ибо харучай оказался между ним и бестиями. Все, что ему оставалось, это беспомощно наблюдать, как харучай – не иначе как обезумев – бросился прямо под копыта.

Перекатившись по каменному полу, Герн обеими руками ухватил мохнатую ногу зверя повыше копыта. Рысак не мог мгновенно остановиться на всем скаку и, увлекаемый инерцией своего веса и скорости, рухнул на камень.

Захваченная Герном нога переломилась в колене, а ее ядовитая шпора вонзилась зверю в живот. Неистово завывая, Рысак бился на полу, вспарывая воздух чудовищными клыками. Но сломанная нога не позволяла ему подняться, а яд уже начинал действовать.

Сотканный-Из-Тумана силился встать, но одна его рука была сломана и свисала под немыслимым углом.

Первый Рысак упал, но второй бросился прямо к Ковенанту. В последний момент он резко остановился, видимо опасаясь врезаться в каменную стену, и слегка подался назад, чтобы вздыбиться и обрушить на противников чудовищные копыта и шпоры. В этот миг он казался огромным и неодолимым.

Ковенант оцепенел и потерял способность двигаться. Передние копыта Рысака взвились в воздух, обрушились вниз... и каждое из них было перехвачено харучаем.

Ковенант не знал имен многих харучаев, но они казались ему высеченными из гранита. Рысак обладал огромной силой, однако люди приняли на себя всю его мощь и устояли. Правда, один из них, чья рука была сильно обожжена, вынужден был подставить под копыто плечо, но другой совершил немыслимое. Ухватив ядовитую шпору у основания, он невероятным усилием вырвал ее из ноги Рысака и словно кинжал вонзил в мохнатый загривок.

В следующий миг сам каменный пол вздыбился и ударил Ковенанта в грудь – во всяком случае, так ему показалось. Удар выбил весь воздух из его легких, лишил способности владеть своим телом и, похоже, на мгновение оглушил даже внутренний огонь. Но все происходящее вокруг Ковенант видел отчетливо.

В дальнем конце пещеры харучаи – те, кто еще не был ранен, – наносили Рысакам немалый урон. Хоннинскрю, неистовством и силой ничуть не уступавший своим противникам, молотил огромными кулаками, словно дубинками. Красавчик наносил удар за ударом, будто и сам, как его жена, превратился в воителя. Но Первая превосходила всех. В ее сильных и умелых руках огромный стальной клинок казался невесомым. Сверкая как молния, он сеял повсюду смерть.

Лишь одному зверю удалось прорваться мимо нее, и он устремился к Сандеру и Холлиан.

Гравелинг бросился было наперерез, но Холлиан удержала его. Выхватив из ослабевших рук возлюбленного крилл и оркрест, она высоко подняла амулеты над головой. Возможно, их яркий свет – сочетание красного и серебряного пламени – испугал зверя или на миг ослепил его. Рысак свернул в сторону.

Мгновенно подскочивший Кайл голыми руками уложил зверя на месте.

Но харучаи, оберегавшие Линден, оказались в нелегком положении. Полученные ранения не позволяли им действовать с той быстротой и силой, какую проявляли их сородичи. Фол попытался проделать то же самое, что и Герн, но его подвела нога. Рысак вырвался, налетел на другого харучая и впечатал его в стену с такой силой, что Ковенанту почудилось, будто он вновь видит, как песчаная горгона сокрушает несчастного Хигрома. Третий харучай успел отшвырнуть Линден в сторону за миг до того, как тяжелое копыто раскроило ему череп. Колени его подогнулись, и он осел на пол.

Фол устремился к Линден, но страшный удар в плечо отбросил его в сторону.

Два Рысака поднялись на дыбы над Линден.

Лицо ее было отчетливо видно в потоке проникающего со двора света. Ковенант ожидал увидеть на нем ужас, лишающий воли страх и изо всех сил пытался набрать воздуху, чтобы дотянуться до дикой магии и спасти Линден любой ценой. Но страха не было. Лицо женщины было сосредоточенным и строгим, взгляд устремлен прямо на зверей.

И Рысаки дрогнули. Пусть только на миг, они замешкались и не нанесли роковой удар. Каким-то чудом Линден смогла остановить их.

Но они не обладали разумом, а направлявший их Ядовитый Огонь был силен. Она не смогла бы удерживать их более одного мгновения.

Прежде чем животные опомнились, на них, словно таран, обрушился Сотканный-Из-Тумана.

Как-то раз он оставил Линден в опасности из-за того, что не мог решить, к кому спешить на выручку – к ней или к Хоннинскрю, и с тех пор не переставал терзаться чувством вины. Ныне же он увидел перед собой возможность оправдаться, и остановить его не могло ничто. Не обращая внимания на боль, Великан устремился к Линден.

Правая рука его бессильно болталась, но левая была цела. С первого же раза Сотканный-Из-Тумана отбросил обоих Рысаков. Один из них повалился на бок, и в тот же миг Великан нанес ему сокрушительный удар. Голова зверя с глухим стуком отскочила от каменного пола, по телу пробежала дрожь, и он затих.

Второй Рысак вздыбился, но Сотканный-Из-Тумана, мгновенно развернувшись, здоровой рукой вцепился ему в горло. Пасть Рысака тянулась к лицу Великана, глаза зверя сверкали, ядовитые шпоры были готовы разорвать плоть. Но Сотканный-Из-Тумана держался: Линден спасла его, когда он был ранен серьезнее, чем сейчас, а он подвел ее. Такое не должно было повториться.

Великан удерживал зверя до тех пор, пока на выручку ему не подоспел Фол и еще один харучай. Ухватив Рысака за передние ноги, они, резко согнув их, вонзили в живот зверя его собственные шпоры. Спустя мгновение Рысак испустил дух. Сотканный-Из-Тумана отпустил хватку, и тяжелая туша рухнула на пол.

Вскоре после этого шум битвы стих. Схватка закончилась. Поднявшись на ноги, Ковенант поплелся в сторону Линден и Сотканного-Из-Тумана, которого уже начинала бить дрожь – сказывалось действие яда.

Линден была цела и невредима. Все предназначавшиеся ей удары приняли на себя харучай и Великан. Глаза ее были полны такой боли, словно раны друзей запечатлелись в ее сердце, но помимо горя лицо Линден искажал гнев. Выглядела она так, словно хотела крикнуть: «Пусть попробует! Дайте этому сукину сыну попробовать!» Не успел Ковенант вымолвить и слова, как к нему подошла Первая.

Глаза ее сияли торжеством, меч обагрился кровью по самую рукоять, но заговорила она вовсе не об одержанной победе. И ее слова застали Ковенанта врасплох.

– Капитан исчез, – процедила она сквозь зубы. – Устремился внутрь, преследуя какую-то цель. Не знаю какую, но сдается мне, коли он найдет что ищет, беды не миновать.

Красавчик за ее спиной дышал надсадно и хрипло, словно напряжение повредило ткань его легких. Дрожь Сотканного-Из-Тумана по мере распространения яда все более походила на конвульсии. Лицо Сандера посерело, и на ногах он держался лишь благодаря поддержке Холлиан. Шестеро харучаев были обожжены Мраком, один, как и Сотканный-Из-Тумана, получил удар ядовитой шпорой. Финдейл исчез. Линден являла собой зримое воплощение горечи.

Хоннинскрю пропал. Пропала и Ном. Каждый из них углубился в недра твердыни, влекомый собственной губительной страстью.

Слишком много смертей. Слишком много боли. И при всем этом он, Ковенант, так и не смог продвинуться дальше предвратного зала. «Все – сказал он про себя. – С меня хватит. Больше я этого не вынесу». И хрипло заговорил вслух:

– Линден, скажи Красавчику, чтобы он позаботился об этих людях.

На миг глаза ее расширились, и Ковенант подумал, что она будет возражать. Она была врачом: семеро харучаев и Сотканный-Из-Тумана нуждались в ее помощи. Но Линден, похоже, поняла его сразу. Страна тоже была изранена и тоже нуждалась в исцелении. Повернувшись к Красавчику, она сказала:

– У тебя осталось немного витрима – он помогает при ожогах. И дай каждому раненому немного «глотка алмазов». Рука Сотканного-Из-Тумана может и подождать, – добавила Линден обернувшись к Ковенанту, – но, насколько я знаю, против яда Рысаков нет другого средства, кроме вауры.

Она не колебалась, не колебался и он.

– Кайл, – промолвил Ковенант, – ты знаешь Ревелстоун. И знаешь, что такое ваура.

Концентрированный растительный сок, который, верно, использовали, чтобы нейтрализовать губительное воздействие солнца чумы, спас Кайлу жизнь.

– Скажи своим людям, пусть ищут его. Хоть немного... Невредимых харучаев осталось всего четверо... И скажи им, чтобы взяли с собой Сандера и Холлиан... Холлиан знает толк в использовании вауры... Бога ради, позаботься об их безопасности. – Не дожидаясь ответа Кайла, Ковенант подался к Первой.

– Тебе следовало всего-навсего обеспечить наш отход... – Голос его загустел, как кровь. Он велел своим спутникам остаться за воротами Ревелстоуна, но никто из них не послушался. Теперь он намеревался добиться послушания, во что бы то ни стало. – ...Но об этом говорить уже поздно. Я хочу, чтобы ты разыскала Хоннинскрю. Найди его и помешай сделать то, что он задумал, что бы это ни было. – Затем Ковенант вновь взглянул в глаза Кайла. – Я больше не нуждаюсь в защите, – промолвил он, – но если в узилище еще остались селяне или харучаи – если Верные, питая Ядовитый Огонь, не перерезали всех, – им нужна помощь. Пробейся туда и освободи их. Прежде чем их скормят Ядовитому Огню. Линден и я отправляемся за Гиббоном.

Возражений не последовало: отказать ему в чем бы то ни было, не представлялось возможным. Он держал мир в своих руках, а кожа его истончилась так, что казалось, будто подтачивающая Ковенанта изнутри чёрная сила начинала просвечивать наружу. Из порезанных криллом пальцев сочилась кровь, но эта рана не причиняла ему боли. Как только Линден указала ему на дальний конец предвратного зала, он двинулся в том направлении вместе с ней, оставив позади всё нужды и проблемы, для решения которых все равно не хватало ни времени, ни сил. И он оставил Сандера и Холлиан, от которых зависело будущее Страны, дорогих ему Первую и Красавчика, содрогающегося в конвульсиях Сотканного-Из-Тумана и беззаветно храбрых харучаев. Ему следовало бы оставить и Линден, но он нуждался в ней. Нуждался в ее поддержке. Его донимало головокружение. Шарканье ног напоминало шорох сухих листьев: Ковенант чувствовал, что направляется туда, где усыхает и блекнет все. Но он не оглянулся и не свернул.

Как только они вышли из пещеры в путаницу проложенных Великанами коридоров великой твердыни, на них налетела небольшая группа Всадников. Но огонь их рукхов лишь возбудил кольцо: взрыв черноты унес Всадников прочь.

Некоторое время Ковенант и Линден двигались в полной темноте, но вскоре кое-где на стенах коридоров стали попадаться горящие факелы. В прежние времена хозяева твердыни Лордов никогда не причиняли вреда дереву: их светильники не давали дыма. Верные не были знакомы с древним учением, но держали проходы освещенными, дабы Гиббон мог перебрасывать свои силы с места на место. Однако все эти переходы были пусты, и эхо шагов отдавалось в них, словно в склепах. Былая красота умерла, уступив времени или злобе. Позади Ковенант услышал шум возобновившегося боя. Плечи его напряглись.

– Они сами о себе позаботятся, – стараясь не дать воли страху за друзей, процедила сквозь зубы Линден. – Сюда.

Она указала на боковой проход, откуда они по бесконечной череде лестниц принялись спускаться к сердцу Ревелстоуна.

Местонахождение Опустошителя Линден ощущала безошибочно, но твердыни не знала, а потому не всегда могла указать самый прямой путь. Временами, откуда ни возьмись налетали Всадники: они нападали и отступали снова, как будто использовали огонь рукхов, чтобы обозначить местонахождение Ковенанта и Линден. Сами по себе эти налеты не представляли большой угрозы – Ковенант отражал их мгновенно. Но с каждым разом головокружение его усиливалось, а контроль над силой, наоборот, ослаблялся. Ему приходилось опираться на Линден, словно она была одной из харучаев.

Избираемый Линден путь неуклонно вел вниз, и через некоторое время Ковенант ощутил болезненную уверенность в том, что знает, куда он направляется, – знает, где вознамерился Гиббон дать последний бой. Они шли туда, где столкновение сил могло нанести Ревелстоуну наибольший ущерб. В предплечье Ковенанта пульсировала жаркая боль.

Когда Линден открыла маленькую дверь и они оказались в помещении, некогда служившем залом собраний, последние сомнения отпали. Теперь Ковенант точно знал, куда идет. Ночь круговертью выплыла из глубин, ему показалось, что он не устоит на ногах. Но он устоял. Линден поддержала его. По бесконечной извилистой лестнице они принялись спускаться туда, где ждал их Гиббон.

Неожиданно Линден остановилась и подняла глаза. Вниз по лестнице стремительно и бесшумно, словно на крыльях, спускался человек. В следующее мгновение он догнал их.

То был Кайл.

Ковенант, моргая, уставился на него, но из-за головокружения черты харучая казались размытыми.

– Вауру удалось найти без труда. Но сейчас отряд окружен. Там идет бой, из тех, что терзают душу, – промолвил харучай таким тоном, словно сам ничего подобного не чувствовал, – ибо участвуют в нем главным образом те, кто не приучен к схваткам. Всадников немного, большинство же составляют слуги: повара, ремесленники, пастухи и конюхи. Драться они не умеют, убивать их стыдно – а приходится. Их не остановить и не запугать. Они одержимы Верными и бьются до тех пор, пока не падают замертво. Сбивая их с ног, Красавчик рыдает, как никогда не рыдал ни один харучай.

Голос Кайла оставался невозмутимым, но Линден изо всех сил вцепилась в руку Ковенанта.

– Ваура и витрим помогают отряду обороняться, – продолжил он. – Мы открыли узилище и обнаружили Стилла и еще нескольких харучаев – они отправились на помощь отряду. Селян там не было. С гравелингом и эг-брендом все в порядке. Что же до Первой и капитану, то их никто не видел.

Закончив доклад, Кайл умолк. Он просил разрешения остаться с Ковенантом, но, судя по позе, не собирался уходить.

Поскольку Ковенант хранил молчание, заговорила Линден.

– Спасибо, – промолвила она. – Спасибо, что пришел.

В голосе ее слышалась боль за ставших жертвами Гиббона ни в чем не повинных мужчин и женщин и за ее друзей, у которых не было выбора.

Что же до Ковенанта, то печаль его была бездонной, а ярость безграничной. «Красавчик рыдает, как не рыдал ни один харучай», – повторял он про себя. Должно быть, то была правда: харучай не стал бы лгать. И это всего лишь одна капля в океане, разъедающем самые берега Времени. Океане злобы Фоула. Нельзя было допустить, чтобы подобные вещи повторялись и впредь.

Стряхнув головокружение и высвободив руку из хватки Линден, он продолжил путь вниз.

Линден позвала его, но Ковенант не откликнулся. Вместе с Кайлом она поспешила следом.

Путь был недолог. Вскоре Ковенант достиг дна глубокого колодца и остановился перед глухой стеной, которую помнил, – стеной с невидимой дверью. Он никогда не открывал ее и не знал, как она открывается, но это не имело значения. Имело значение лишь то, что именно здесь Гиббон замыслил дать ему бой.

Ломать дверь Ковенанту не пришлось. В следующий миг она открылась по велению Гиббона, пропустив его, Линден и Кайла в одну из величайших сокровищниц древних Лордов.

В Зал Даров.

Спустя столетия хранилище все еще не тронуло разрушение. Правда, в воздухе ощущался запах дыма, ибо Гиббон использовал для освещения факелы, обычный огонь, пожиравший плоть дерева. И этот свет не позволял по-настоящему увидеть и оценить хранившиеся здесь шедевры.

Но все они были целы.

Сокровища, оставленные Лордами будущему, которое их отвергло.

Создатели Ревелстоуна почти не изменили природные очертания огромной пещеры. Они выровняли и отполировали пол, но сохранили нетронутым природный камень стен, и грандиозные колонны, поддерживавшие потолок зала и весь Ревелстоун, остались шероховатыми. Но нарочитая грубость отделки как нельзя лучше соответствовала предназначению помещения, ибо подчеркивала утонченную красоту творений мастеров и умельцев древности.

Стены украшали шпалеры и полотна: благодаря то ли секретам древних художников, то ли самой атмосфере зала они казались неподвластными времени. На постаментах между колонн высилась резная и лепная скульптура. Небольшие предметы покоились на деревянных полках, хитроумно прикрепленных к камню. Картин – живописных и тканых – было немало, но куда меньше, чем изделий из дерева и камня – материалов, издревле почитавшихся в Стране. Зато металл – в какой бы то ни было форме – среди Даров отсутствовал.

Ковенант помнил это место, но сейчас ему показалось, что он забыл, сколь оно драгоценно. Зал Даров словно бы зримо возвращал его в минувшее, пробуждал сладостные и ужасные воспоминания. Лена и Этиаран, любовь и насилие, суровая сострадательность Морэма, гордые как ветер ранихины и упорные как сама земля реймены. И Великаны, Великаны с их верностью, величием и печалью... Статуи олицетворяли вечность. Здесь, в Зале Даров, в полной мере было явлено, на что способны жители Страны, когда им дарован мир.

И именно здесь, в уязвимом средоточии унаследованной от прошлого красоты, Гиббон-Опустошитель вознамерился бросить вызов Ковенанту и в схватке с ним определить судьбу Земли.

Почти бессознательно переставляя ноги, Ковенант шел навстречу на-Морэму.

Тот, облаченный в черное и алое, с железным посохом в руке и горящими красным огнем глазами, поджидал его, стоя в центре выложенной посреди зала мозаики. Прежде Ковенант ее не видел – вероятно, она была выполнена уже после его прошлого посещения. Составленная из небольших камушков цвета алианты – цвета страдания, она изображала Кевина Расточителя, свершавшего Ритуал Осквернения. В отличие от прочих работ, она не несла в себе жизнеутверждающего заряда, но выражала неимоверную боль и печаль так, словно они могли послужить источником удовлетворения. Гиббон занимал место над самым сердцем Расточителя Страны.

А на краю мозаичного пола стоял на четвереньках Хоннинскрю. При появлении Ковенанта капитан не поднял глаз, хотя в нынешнем положении он если и мог чем пошевелить, то только головой. Силой какого-то неведомого ухищрения Гиббона-Опустошителя Хоннинскрю оказался вплавленным в пол. Упав на четвереньки, он погрузился в камень, до колен и локтей, словно то был зыбучий песок. Затем пол затвердел, и Великан был намертво схвачен камнем.

В глазах его застыло отчаяние. На-Морэм рассмеялся.

– Ты хотел, чтобы я встретился с тобой, Неверящий? – промолвил он густым, сильным голосом. – Ну что ж, теперь тебя не спасет никакое неверие. Я пощажу тебя, лишь если ты падешь ниц.

В ответ Кайл проскочил мимо Ковенанта и устремился, к Гиббону так, будто надеялся, что сможет уничтожить Опустошителя.

Но Гиббон был начеку. Рука его крепче охватила жезл, треугольное навершие объяло пламя.

У Хоннинскрю вырвался крик.

– Я знаю тебя, харучай, – с безумным придыханием произнес Опустошитель. – Низкопоклонник, которому ты служишь, не осмелится напасть на меня, поскольку дорожит этими остатками давно умершего прошлого и боится повредить их. Он до сих пор любит Землю, которой давно нет. Ты не столь безумен и не стал бы колебаться по столь ничтожной причине, однако ты тоже был и остаешься глупцом. И не захочешь, чтобы я отнял жизнь у этого презренного Великана, дерзко возомнившего себя способным помериться со мной силами.

Кайл резко повернулся и зашагал к Ковенанту. Лицо его ничего не выражало, но на висках и в уголках глаз выступил пот, словно выжатый из самого сердца.

Линден попытался выругаться, но у нее вырвалось лишь невнятное бульканье. Непроизвольно подавшись назад она наполовину укрылась за спиной Ковенанта.

– Выслушать тебя? – продолжал Гиббон, возвышая голос так, что он заполнял злобой каждый уголок огромного зала. – Все вы глупцы, и никто из вас не поднимет против меня ни пальца, ни пламени. Ты повержен, Неверящий. Ты боишься разрушить то, что тебе дорого. Твоя любовь – трусость, а потому ты повержен.

Горло Ковенанта перехватил спазм, словно он задыхался от дыма.

– А ты, Линден Эвери... – Нескрываемое презрение на-Морэма наполняло воздух. – Зная, каково прикосновение моей длани, ты, тем не менее, осмелилась выступить против меня снова. И почитаешь это победой над собой, думая, что глупость способна одолеть укоренившееся в тебе Зло. Ты считаешь, что мы оценили тебя неверно, что ты в состоянии отринуть Презрение. Но твоя вера проистекает из слабоумия. Ты еще не испытала всей глубины собственного осквернения! Встретиться со всеми вами? – неожиданно возопил он, охваченный злобным возбуждением. – Вы прокляты, и мера вашего проклятия неописуема. Я буду пировать вашими душами.

Линден, разрываемая страхом и гневом, стонала от отчаяния. Она зашла так далеко потому, что любила Ковенанта, но Гиббон внушал ей ужас. Она боялась его всеми фибрами души. Лицо Линден побледнело как саван, глаза стали похожи на раны.

Несмотря на оцепенение, Ковенант знал, что с ней происходит. Ее раздирало неудержимое желание завладеть силой и сокрушить Гиббона – вырвать его с корнем, словно он был частью ее самой. Частью, которую она ненавидела больше всего.

Но решись она пойти на это – вздумай она и впрямь овладеть сознанием Ковенанта и его огнем, – ее ждало неминуемое поражение. В этом случае наследие родителей неизбежно одержало бы верх. Сокрушив Гиббона силой Тьмы, она сама заняла бы его место, пребывая во тьме вовеки.

Но от этого – хотя бы от этого – Ковенант мог ее избавить. И сейчас он чувствовал, что момент наступил. Переполнявшая сила была способна разорвать время. Чтобы не утратить контроль над ней, он должен был действовать немедленно. Ковенант смотрел только вперед и не заметил, как переступил край мозаичного круга.

Гиббон воздел свой жезл. Глаза его извергали красный огонь.

– Поберегись, Неверящий! – взревел он. – Ты сам не знаешь, что делаешь. Взгляни на свои руки!

Ковенант непроизвольно поднял руки и посмотрел на порезы от крилла.

Рассеченная плоть зияла, обнажив кость. Но раны не кровоточили, они источали омерзительный гной, словно бы являвший собой самую суть проказы. Даже кровь в его жилах обратилась в порчу.

Однако Ковенант был готов и к этому. Он явился сюда, следуя по избранному пути, предсказанному сновидениями. И он уже разбил ворота, нанес Ревелстоуну немалый урон. И как бы ни было горестно усугублять этот урон, уже ничто не могло отвратить его от исполнения рокового предначертания.

Шрамы на руке горели яростным черным огнем. Сочась ядом и пламенем, он зашагал по мозаичному полу навстречу Гиббону.

– Глупец! – вскричал на-Морэм, и его лицо исказила гримаса страха. – Ты не в силах бороться со мной. Ядовитый Огонь подавит твои потуги. А если даже и нет – тогда я вселюсь в твою драгоценную Линден Эвери. Может быть, ты и ее убьешь?