Журка не произнес ни звука. Он чувствовал себя так, как чувствовал только однажды в жизни, когда из-за своего волнения заложил мяч в свою корзину. Стыдно.
      Позорно. И ничего уже нельзя исправить.
      Загудели станки. Цех приступил к работе. Снова он видел руки Ганны, снова колечки стружки падали к ее ногам. Снова она работала, а он только наблюдал. Все было так, как и раньше. Лишь одна очень маленькая, ни для кого не приметная разница появилась теперь: он смотрел только на ее руки. Он стоял, не поднимая глаз.
      Сколько бы он отдал за право не стыдиться ее взгляда.
      Как это немного, в сущности, и как много: смотреть на нее прямо, открыто и не краснеть за себя, за свои поступки.
      "Я ж не за тем шел сюда. Я ж совсем не думал, что так получится. Что я спрячусь в курилке и не выполню ее поручения. И чего я от этого Кольки не отмотался?"
      Журке казалось, что теперь уже ничего нельзя исправить.
      "Ну, что сделать? Подойти попросить прощения?
      А вдруг не простит? Вдруг высмеет при всех?"
      Он замер, как ушибленный, боясь пошевелиться и опять причинить себе боль. Он смотрел на ее ру&и, молил о прощении и проклинал себя.
      - Подойдите сюда... Витя.,,
      Журка, не поднимая глаз, -подошел к Гаяяияому станку.
      - Хотите сверлить?
      - Да, - прошептал он и затаился, опасаясь, что ои"
      услышит, как у него сильно и громко стучит сердце,
      - Попробуйте. Давайте вашу руку.
      Она положила свою маленькую ладонь на его широкую руку, встала близко, касаясь шгечом его плеча.
      - Нажмите. Ну! Вот. Улавливаете?
      Он кивал головой и ничего не улавливал. То есть он чувствовал, но только не станок и не податливую рукоятку, а руки Ганны. И только это. Ганна сердилась ва его непонимание. А он глупо улыбался, весь расплываясь от счастья.
      - Пардон. Миллион извинений,-услышал он противный Колькин голос. Нельзя ли от вас отщепить сего индивидуума?
      Никогда в жизни Журка не слышал более мерзкого тона. Никогда в жизни ему так не хотелось звездануть сверху по Колькиной круглой башке.
      - Он на работе,-сказала Гаяна.
      - О да. Конечно, - не отступал Колька.- Но вопрос весьма актуальный. Прима.
      Журка стоял опустив руки, не оборачиваясь и те.
      шевелясь. Будто Колька коснулся грязной лапой самого святого, чего нельзя касаться. Хотелось заплакать и убежать.
      - Что это, срочно? - спросила Ганяа.
      - О, неужели вы могли подумать, что я стану вторгаться по пустякам? Вы имеете дело с воспитанным человеком. Мне, право, неудобно, что мой друг до сих пор не представил меня вам. Позвольте назвать свое имя?..
      Журка почувствовал жар в сердце, повернулся резко и стремительно.
      - А ну!-он сх&атил Кольку за толстые плечи.- Ну!1-и потащил в сторону, подальше от Ганны, от ее гневных, осуждающих глаз.
      Колька 6 ыл ошеломлен, не мог и не пытался сопротивляться. Лишь очутившись в раздевалке, среди шкафчиков с замками, он пришел в себя, попробовал вывернуться.
      - Туба! Благодарю за доставленное удовольствие.
      Но Журка и после этого не отпускал его, и еще неизвестно, 4 ем бы все закончилось, если бы из-за шкафчиков не выглянули два новых Колькиных дружка - Боб и Мишель. Они выглянули, увидели всю эту картину и заржали.
      Журка отпустил Колькины плечи.
      Колька быстро пришел в себя, принял привычную позу балагура и хохмача.
      - Вы видели этого бешеного Журавля?! Этого токаря-пекаря! Засеките время. Будем знать, когда начинается приступ. А как с верхним этажом?
      Он приблизился к Журке и, теперь уже смело и развязно, встал на носочки, притронулся пальцами к Журкиному лбу.
      - Верхний этаж явно перегрелся.
      "Только бы никто сюда не зашел, - молил Журка. - Только бы опять не вздумал появиться Сеня Огарков".
      - Детка, тебе ж надо бывать на свежем воздухе.
      Иначе серое вещество закиснет. При такой площади так мало мебели.
      Вдоволь наиздевавшись, Колька отошел к своим дружкам.
      Наступила тишида. Из цеха донеслось гудение станков^ его покрыло пение резца на одной высокой ноте, будто где-то там, за тонкой дверью, бился огромный комар и все не находил выхода.
      - Тес, старики. Слышите? - произнес Колька, вновь обращая лукавый взгляд в сторону Журки. - О це поет евонное сердце. Там такая чувичка!
      - Не надо,-взмолился Журка, больше всего боясь, что Колька начнет трепаться про Ганну или, еще хуже, поведет своих недомерков в цех, показывать "чувичку".
      Колька не сделал этого, помедлил, перешел на серьезный тон:
      - Ты все-таки обратно нарушаешь уговор. Зачем?
      Ну объясни ж нам, развей, так сказать, свою идеологию.
      Журка не ответил. В голове была одна мысль: "Как она поняла мой поступок? Осудила или одобрила?"
      - Медведь честно сказал: работать надо, у него материальная заинтересованность. А ты? Ты ж из обеспеченной семьи. Папан-большой человек. Почти профессор... - Колька не мог без своих хохмочек.
      - Не надо об отце, - попросил Журка.
      - Пардон. Тысяча извинений. Но твои объяснения?
      Изложи популярно.
      Журка не знал, что говорить. Не скажешь же о действительных мотивах.
      - Из-за этой чувички? Так чтоб ты знал, старик, твоих шансов ноль целых, ноль десятых.
      Он кивнул, приказывая Журке идти за ним.
      Зашли за дальние шкафчики, в самый темный угол.
      - Мы ж не нужны тут, - сказал Колька, оглядывая дружков.-От нас отмахиваются. А ну, расскажите о заработке, введите в курс настоящей жизни этого слепого щенкя
      - Первый месяц тридцать шесть монет, второйдевятнадцать, - произнес Боб и брезгливо поморщился.
      - Слышал? Девятнадцать рублей в месяц!
      - Футболят, - продолжал Боб. - То в одну, то в другую бригаду перепасовывают.
      - Слышал? - наседал Колька.
      Журка и не задумывался над заработком. Ему было все равно, сколько получать, лишь бы быть рядом с Ганной.
      - Никому мы здесь не нужны,-продолжал Колька.-И заработка никакого. И отношение обидное. Так зачем же надрывать свой растущий организм?
      - Футболят,-подтвердил Мишель.-За два месяца в третьей бригаде.
      - Стоп!- воскликнул Колька таким тоном, словно сделал открытие. - Пусть футболят. Пусть мы неспособные ученики. Вот на чем работать надо. Играть придурков. Нам ничего - виноваты наставники.
      Журка представил, как посмотрит на это Ганна, как ей будет стыдно и за себя и за него, и опять возразил:
      - Да ну. Напрочь.
      - Клоуном сделаю. Перед ней высмею,-обозлился Колька.-Проверять буду. Пароль-ПНУ. Сказалвсе. Замри.
      - Расшифровочка, - попросил Боб.
      Колька хмыкнул:
      - ПНУ-стало быть: Помни Наш Уговор.
      Раздался гудок.
      - Кончай работу, - сказал Колька.
      - Да, да. Пошли отсюда, - заторопился Журка.
      Он не хотел, чтобы его застали здесь, в раздевалке, за шкафчиками, вместе с этими сачками.
      * * *
      Погода испортилась. По многу раз в день шли короткие дожди. Тучи то совсем закрывали небо, то открывали его на час-другой, как будто специально, чтобы солнце успело подсушить землю. Затем снова начинался дождь и моросил лениво и нечасто. Люди выходили из домов в плащах, с зонтиками и то снимали и свертывали их, то вновь надевали и развертывали.
      Журка шагал без плаща и без зонтика. И не замечал дождя.
      "Все из-за Кольки. А я не хотел... Но она-то не знает.
      И так уже намекала: "Может, наша бригада вам не подходит?" А теперь... теперь что скажет?"
      Он представил вдруг, как Ганна сейчас, в эту минуту, говорит о нем своим подружкам: "Я думала, он и в самом деле... А он..."
      - Нет. Это ж не так,-вслух произнес Журка.- Я пойду и честно все расскажу.
      И он заспешил к Ганне.
      Он шел прямо в общежитие, где еще ни разу не был, но это его не смущало. Желание высказать правду перебарывало его обычную робость. Журка не столько понимал, сколько чувствовал, что наступил для него переломный момент, как бывало в матче, и либо он сейчас поговорит с Ганной на полном серьезе и все объяснит, либо упустит мгновение, и она приравняет его к Кольке.
      Общежитие находилось во дворе, за другими домами.
      Было оно на два этажа ниже соседних зданий и потому выглядело как бы подростком среди взрослых. Из открытых окон доносились звуки баяна. Играли "Тишину".
      "У них тишина", - почему-то с досадой подумал Жур"
      ка, поднимаясь на крыльцо.
      - К кому? - остановил его властный окающий голос.
      Вход преграждала деревянная перегородка. За нею стол. И грузная тетка в цветастом заношенном платье.
      - Мне Ганну Цыбулько. Срочно.
      - Вы кто будите?
      - Рабочий.
      - А она тут?
      - Должна быть. Разрешите.
      Журка чувствовал, как этот ненужный разговор охлаждает его пыл, и злился.
      - Я не зря. Говорю-срочно.
      - Не план гонишь, подождешь, - неожиданно огрызнулась дежурная, но, посмотрев на него, тотчас смягчилась: - Ладно уж, идем.
      Дежурная постучала в одну из комнат. Журка уловил: шла она решительно и твердо, а постучала осторожно, точно боясь разбудить кого-то.
      - Ганну надо.
      - Заходите, Дарья Матвеевна, - послышался голос из-за дверей.
      - Выйди на минуту.
      В дверях показалась Ганна; увидев Журку, удивилась.
      - Витя?! Что случилось?
      - Да так... Я просто.
      - Что случилось?-переспросила Ганиа, обращаясь теперь к грузной тетке.
      - А ничего... смотрю, человек новый, проводила, - сказала дежурная. Так это, значит, ваш?
      - Новенький. Из моей бригады.
      Ганна пригласила Журку к себе. Он вошел в комнату, сел на предложенный стул, ничего и никого не замечая вокруг, кроме Ганны. Все мысли, все важные слова, ради которых он рвался сюда, мгновенно вылетели из головы.
      Состояние было такое, словно он попал под ярко бьющий луч света и ослеп, замер, не в силах двинуться и что-либо сказать.
      - Давайте чай пить, - предложила Ганна, заметив его крайнее смущение.-Мы всегда после обеда пьем.
      Ну-ка, девочки.
      Кто-то поставил на стол чашки, неченье, блестящий чайник. Журка видел только ее руки, спокойно лежащие на столе.
      - Пейте, пожалуйста. Галка, иоухаживай.
      Журке налили чаю, подложили печенье, что-то спрашивали, и он кивал головой.
      - Пейте, пожалуйста, - еще раз предложила Ганна,
      Чтобы не обидеть ее, Журка поднял чашку, поднес к губам и, сделав глоток, поперхнулся, обжегся.
      Девушки дружно засмеялись. И Журка тоже засмеялся, Слезы катились у него по щекам, а он смеялся.
      После чая Ганна попросила позвать Сеню. Нюся и Нелька тотчас кинулись к шкафу, начали прихорашиваться и причесываться, прямо при Журке, будто он был не парнем, а так, тоже вроде шкафа.
      - Девочки,-укоризненно сказала Ганна и пригласила Журку посмотреть вид из окна на город и на завод. - Правда,красиво?
      Журка увидел крыши домов, все в антеннах, голубей, прильнувших к карнизу, и желтую точку, расплывающуюся, как жирное пятно на бумаге, одновременно во все стороны.
      - Налево-наш завод,-проговорила Ганна.
      Журка посмотрел налево. За плотным забором стояли красные и бордовые корпуса, словно в очереди на выход.
      Корпусов было много. Они занимали огромную площадь и располагались как попало, то отдаляясь, то теснясь друг к другу. Журка никогда не видел завода с высоты и потому удивился, что он такой огромный и занимает такую территорию.
      Пришли Галка и Сеня. Сеня, заметив Журку, протянул:
      - А-з...
      Он ничего больше не сказал, но Журка подумал:
      "Прорабатывать будут. Затем его и позвали". Он опустился на стул и весь напрягся.
      - Очень даже прилично. Правда, Сеня?-спросила Ганна и попросила Нюсю показать новые туфельки.
      "Это она для отвода, для смягчения",-догадался Журка. И еще сильнее сосредоточился, ожидая проработки.
      - А у Нельки юбочка. Правда, прелесть? ..
      "У них все легко и просто,-думал Журка.-И с Ганной могут дружить. А тут жди своего приговора...
      Конечно, я виноват. Поддался Кольке. Сачканул. К станку не вернулся. И отрицать не буду. Это еще хуже".
      - Девочки,-позвала Ганна, Сеня первым подсел к столу.
      - Не тебя, не тебя зовут,-закричали девушки и, налетев на Сеню втроем, принялись лохматить его волосы.
      - Ну, хватит! Можете вы быть хотя бы серьезными?
      Сеня пригладил волосы и бросил косой взгляд на Журку.
      "Тебе-то что,-подумал Журка.-Я бы так тоже согласился".
      - Давайте продолжим наш разговор о специализации, - сказала Ганна. - Да хватит вам...
      Девчата все еще продолжали улыбаться, стараясь сесть поближе к Сене, чтобы нарочно задеть его локтем.
      - Я вот что хотела, - заговорила она снова. - Попробуем с завтрашнего дня раздельные операции. У кого что идет лучше - то и делай.
      - Согласен! -тотчас отозвался Сеня.
      В этот момент Нелька и Нюся с двух сторон ущипнули его, и Сеня привскочил на стуле. Все опять засмеялись.
      Ганна минуту молчала, решая - сердиться ей на девчонок или поддаться их настроению.
      - А знаете что, - неожиданно предложила она. - Пойдемте-ка в мороженицу.
      - Ой! - воскликнули девчата.
      - И вы с нами, - сказала Ганна, беря Журку за руку.
      Журка от радости ничего не мог сказать. Губы и щеки у него подрагивали, словно он хотел улыбнуться и стеснялся.
      * * *
      В цехе шла обычная жизнь. Гудели станки, с мягким шипением проплывали краны. Тарахтя, проезжали красные автокары, и грузовые машины медленно проходили по узкому проходу между цехами.
      Степан Степанович давно привык к этой жизни и уже ничему не дивился и ни на чем не задерживал внимания.
      Лишь одно останавливало взгляд: голова сына, торчащая над станком.
      "Кажется, увлекся. Это неплохо".
      Он подошел к своему станку и хотел запустить его, но Сеня Огарков крикнул:
      - Явиться к начальнику цеха. Просили срочно!
      Перед Кузьмой Ильичом стояли три паренька. Одного из них, сына полковника Шамина, Степан Степанович знал и хотел было спросить, как он тут работает. Кузьма Ильич упредил его:
      - Поняли? Идите.
      Он усадил Степана Степановича рядом с собой, полез в стол за "Беломором".
      - Видал?-спросил Кузьма Ильич, выпуская дым колечками.-Пришли стаж зарабатывать. А работать не желают.
      - Ишь ты! - возмутился Степан Степанович.
      - Твой тоже замечен.
      - Что ж молчал?
      - Вот и говорю.
      - Воздействую.
      Кузьма Ильич несколько раз затянулся, помедлил.
      - За тем и звал. Принимай пополнение.
      - Кого? Этих?
      - Ну да. А кого же еще? О них и разговор шел.
      - Тебя бы в армию, Кузьма Ильич. Ты бы меня за год в маршалы произвел.
      Кузьма Ильич засмеялся, погладил свои черноватые щеки и, поднявшись, молча тряхнул Степана Степановича за плечи...
      Колька Шамин и его дружки нисколько не удивились, когда с утра, прямо в гардеробе, их встретил мастер и сказал:
      - Шагайте за мной.
      - Пардон, куда? - поинтересовался Колька.
      - Пардон, дорогой, пардон. В другую бригаду пойдете.
      Колька переглянулся с Бобом и Мишелем, скрывая от мастера довольную улыбку. Другая бригада - это как раз то, чего они добивались. Все идет нормально. Они неспособные. Их футболят из бригады в бригаду. А время между тем идет.
      -Вот, дорогой, принимай пополнение!-крикнул мастер кому-то стоявшему за станком.
      Колька, к своему неудовольствию, увидел Журкиного отца. Он ничего не успел сказать, лишь подумал: "Ситуэйшен".
      - Связь поколений, - произнес он, чтобы не показать своей растерянности.
      - Вот именно,-ответил Журкин отец, оглядывая Кольку и его дружков прицельным взглядом, как будто запоминая каждого и решая, на что он способен.
      Кольке сделалось неловко под этим взглядом, и он поспешил пробормотать:
      - Отцы и дети, - и тут же осекся: "Еще предку скажет".
      Отца он побаивался, в глазах его старался быть невинным и послушным, хотя в душе был резко против его "указаний", особенно рекомендации идти на завод.
      Откуда-то появился Медведь, наверное, уже был здесь за станком.
      Журкин отец многозначительно переглянулся с мастером.
      - Ну что ж, хлопцы,-произнес Степан Степанович, еще раз оглядывая Кольку, Медведя, Боба и Мишеля.- Будем работать. Ближайшая задача-сверлить вот эти шины. Дальнейшая - перенять опыт соседей. - Он кивнул в сторону, где над станком виднелся высокий тюрбан Ганны.
      Степан Степанович говорил твердо, по-военному, будто и в самом деле ставил перед ними боевую задачуКолька поймал себя на том, что внимательно слушает его. И другие парни тоже не сводят глаз с Журкиного отца.
      - Задача ясна? - спросил Степан Степанович.
      - Разрешите вопросик? - встрепенулся Колька, стараясь перейти на привычный, ядовито-лукавый тон. - А как это... Сверлить имею в виду. Нельзя ли личным примером?
      Степан Степанович молча подошел к станку, взял кондуктор, зажал в нем медную пластинку и подставил ее под сверло. Сверло ровно запело.
      Стружки, как искры, блеснули на свету и осели на станине.
      - Пардон, потише! - воскликнул Колька, косясь на дружков и стараясь вывести их из состояния подавленности. - У нас реакция не та. Неспособные мы,
      Степан Степанович остановил станок, кивнул на новобранцев мастеру, молча наблюдавшему эту картину.
      - Вас в школе этому делу учили, Разряд имеете.-
      Он оглядел парней и произнес спокойно:-Приступайте к работе..
      Колька все-таки крутнул башкой, что означало: "Ничего не поделаешь. Заставляют". И поплелся к станку.
      Несколько минут молодежь сверлила пластинки, а бригадир наблюдал за нями, готовый в любой момент прийти на помощь. Но помощи не потребовалось. Степан Степанович сказал одобрительно:
      - Вот так и действуйте, - и отправился с Дунаянцем в конторку нормировщиков. Нужно было выяснить вопрос как раз относительно этих медных пластинок, называемых шинами.
      Едва Степан Степанович скрылся за перегородкой, Колька шепнул дружкам:
      - Смываемся по одному, токари-пекари. Боб, хиляй первым.
      Когда Степан Степанович вернулся на свой участок, возле станка находился один Медведь.
      - Где остальные? - спросил Степан Степанович.
      - Драпанули.
      - Куда?
      - Ну, я ж не знаю.
      Степан Степанович оглядел Медведя с ног до головы.
      Паренек был неуклюж, угловат и этим напоминал Журку, двигался неторопливо, но уверенно, стараясь &се делать тщательно. Эта старательность лучше всего доказывала, что парень к делу относится серьезно и удирать, как те трое, не собирается.
      - Пойду искать, - сердито проговорил Степан Степанович и отправился на розыски сбежавших.
      Он обошел весь цех, заглянул в курилку, в красный уголок, в комнату нормировщиков, во все известные ему закоулки - мальчишек нигде не было.
      - Наверное, в гардеробе, - подсказал Сеня Огарков, встретившись со Степаном Степановичем в проходе между цехами.
      Он все видел и сейчас оторвался от работы специально, чтобы помочь полковнику.
      - Я один, - остановил его Степан Степанович и паправился в гардероб.
      Мальчишек он нашел в самом темном углу. Они сидели в вольных позах и курили. Появление бригадира было настолько для них неожиданным, что никто из троих не успел шевельнуться.
      Степан Степанович поднял руку, что означало: "Тихо!
      Спокойно!", а затем, как регулировщик, указал на дверь.
      - Понимаете, так вышло... Ситуэйшен, - первым пришел в себя Колька Шамин.-Вот Мишель в кармане деньги забыл... Мало ли что...
      Степан Степанович повторил свой жест. Парнишки, торопливо погасив папироски, пошли впереди него.
      Они шли, а Степан Степанович разглядывал их. Боб и Мишель очень походили друг на друга: оба жиденькие, с тонкими шеями, с круглыми головами, похожими на недозрелые тыквы. Отличались они цветом волос:
      Боб - белесый, Мишель - темный.
      "Как клоуны", - добродушно про себя усмехнулся Степан Степанович и перевел взгляд на Кольку Шамина.
      У того - большая круглая голова с гладким затылком, и весь он крупный, твердый, похожий на отца. "А ведет себя непохоже", - подумал Степан Степанович, вспоминая трудолюбивого и аккуратного служаку полковника Шамина.
      Он привел мальчишек на свой участок, сказал отечески:
      - Не надо бегать. Вы уже взрослые... - И добавил:-Работать будете-заработаете. Это я вам обещаю.
      - Девятнадцать рэ, - через плечо процедил Колька.
      - Больше.
      - Четвертную?
      - Торговаться не будем... Работайте честно, и я обещаю...
      Он заметил, что соседи - Клепко и Пепелов - смотрят на них с усмешкой, как смотрят на мальчишек, пойманных на чужом огороде.
      Клепко не выдержал, отпустил едкую реплику:
      - Деньжонками сманиваешь?
      - По твоему рецепту, - огрызнулся Степан Степанович, и Клепко осекся, только щека стала подергиваться, выдавая его волнение.
      Ученики приступили к работе. Все шло вроде бы нормально.
      Степана Степановича опять попросили к начальнику цеха.
      Не прошло и десяти минут, как парни вновь по одному потихонечку ушли от станков,
      * * *
      В конце смены Степана Степановича встретил Дунаянц. Бригадир был расстроен и сердит: еще дважды за этот день ему пришлось разыскивать своих подопечных и приводить к станкам на виду у всего цеха.
      - Да, - протянул он сквозь зубы. - Не очень хорошее начало.
      - Знаю, дорогой, - отмахнулся Дунаянц. - Наладится... Я не о том... Я совсем забыл. Тебя просил зайти товарищ Полянцев, Николай Викторович секретарь райкома.
      - Это еще зачем?
      - Не волнуйся, дорогой. Он просто поговорить желает... Это наш бывший работник - отличный товарищ.
      - Опять что-нибудь?!
      - Нет, нет. Иди.
      Степан Степанович отправился в райком прямо после работы.
      "В случае чего, какой-нибудь новой рекламки - я выдам на-гора, настроение как раз подходящее", - рассудил он по дороге.
      Кабинет первого секретаря товарища Полянцева бьзл огромный, посередине буквой "Т" стояли два длинных стола и стулья вокруг них.
      Полянцев вышел из-за стола, поздоровался со Степаном Степановичем за руку и, отодвинув стул для него, сел рядом.
      - Так вы и есть товарищ Стрелков? - спросил Полянцев, внимательно оглядывая Степана Степановича. - Наставник молодых, как мне сказали.
      "Ну вот. Так и знал. Началось", - подумал Степан Степанович, видя в этом разговоре продолжение той неприятной ему рекламки, которую в свое время затеял Песляк.
      - Вам неправильно доложили, - резко ответил он.- Я совсем не наставник. Меня самого еще наставлять надо.
      - Но вы бригадир?
      - Да, пришлось.
      - У вас молодежь?
      - Вчерашние школьники. Но наставник, как я понимаю, - это нечто большее... - он вспомнил о прошедшем явно неудачном дне, о своих розысках, о конвоировании, о насмешках Клепко и умолк. Откровенничать не хотелось. Полянцев не вызывал желания открыть душу.-Вам неправильно доложили,-повторил он.
      Полянцев как будто нисколько не смутился его отказом от звания "наставник", выслушал и,, убедившись, что Степан Степанович сказал все, что хотел, спросил:
      - А вы кто? Откуда?
      - Полковник в отставке... Работаю слесарем.
      - Это уже интересно... И давно работаете?
      И он начал расспрашивать Степана Степановича подробно и тщательно, как это умеют делать опытные партийные работники, и о его работе - с какими он встретился сложностями,- и о бригаде. Эта заинтересованность, знание дела, понимание всех тонкостей его сразу расположили к Полянцеву. Степан Степанович уже отвечал с охотой. Дойдя до рассказа о реостатных рамах, Степан Степанович спросил: -
      - Почему так? Ведь не должно быть этого. Не должна - как это сказать копейка на душу падать? Всетаки, как ни говори, главное - моральная сторона, а не заработок.
      - Противопоставлять не надо.
      - Но кто же будет выполнять заведомо невыгодную работу?
      - А кто эти детали обрабатывал до сих пор?-ответил на вопрос вопросом Полянцев.
      - Но от них отказываются. Дело чуть ли не до драки доходит.
      - Это нам известно. И причины тоже известны.
      - Так в чем же дело?
      Полянцев посмотрел на Степана Степановича пристально, прямо в глаза.
      - Над этими проблемами как раз сейчас и работают.
      Все не просто. Скажу доверительно: мы с вами накануне больших экономических преобразований в промышленности.
      - Это хорошо, - одобрил Степан Степанович.
      - Все не просто,- повторил Полянцев и перешел к теме, которая интересовала больше всего: - Так, так.
      Вот вы кто... А на молодежь, значит, уговорили?
      - Уговорили, - спокойнее, без внутренней предвзятости ответил Степан Степанович. - Я действительно всю жизнь с молодыми, но в армейской обстановке, А тут другое... Совсем другое.
      - Да, - подтвердил Полянцев. - Обстановка другая. Но люди, моаодежь та же.
      - Всякая,- отозвался Степан Степанович, вспомнив Кольку и его дружков, лодырей и волын-щижкв, и -Медведя - старательного п-арая, и своего Журку, который еще ни то ни се, вроде бы работает, ею оказали, что "раже с этими сачками замечен.
      - Ведь и в арчяэьи яршюдилвсь иметь дело с разаивюи.
      по характеру парнями, - сказал Полянцев. - И -обстановка, думадо, бывала равная, "научизшсъ не теряться.
      - Это верно, - водтвердил Стпеяал Степ-айовищ и, вспомвив слова, сказаняъте Клешюа, слова, что (бальаR кольнули его, спросил: - А вот с ними, с молодежью. Кда тут быть с материадьаюй затаитересэдваяэиэстажэ:? Не испортят ли молодежь деньги?
      - А у вас есть дети? -в ов&ю очередь сирогял Полянцев. - Ну и как?Даете вы им зда карзяаишйе раоавди. ?
      - Это другое делR..
      - Другое, - саэтласиася Поляэвдев. - Но и -тут ловсяжому бывает. Ииогда -балуют родители, перебарзздввают. Важно дать мтаувствсяаать, как дастаэотся деньги..
      - Это правильно, - подтвердил Степам Стежанавич, всиомнив сваю иеаижунэ жизнь, ежою мхносшь, когда кажда-я заработатаная вашвика была ему дорога, квтда ия гордился растущим от получки к получке заработайж.
      Полянцев говорил йсторопливо. И эта неторопливость нравилась Степану Стеяляовагау.
      - А то, что достается трудам, - щ-еиитсз, - уверенно сказал Поляаде". Чем труднее достается - теи больше ценится. Мне кажется, одним из недостатков нашей работы с молодежью .н явл-дется то, чтго мы тое даем ей почувствовать цеиу деш&г, вещей, жижи. Пйтому-то " относятся они к ним легко - тратят, бросают, ке берегут
      - Это так, - олять подтвердил Степан Степанович л вспомнил своего Журку, недавний случай, когда тот отказался носить еще приличный джемпер. - Им вынь да подай. За модой гонятся.
      -Пусть гонятся,-сказал Полянцев.-Вопрос в другом. Ка" достается эта мода.? Какая мода?
      Он говорил езде о многом, ао весь разговор сводился к тому, что с молодежью йадта считаться, в се интересы вникать, не властвовать, не командовать, а умело руководить, направлять.
      - Относительно денег... - Полянцев улыбнулся одними губами. - Как же им без них? В кино, на танцы, в кафе без денег не пойдешь. Да если еще с девушкой, представляете?
      - Да, - согласился Степан Степанович и снова подумал о Журке. Никогда еще он не видел его с девушкой, никогда еще тот не просил денег на двоих. Правда, финансированием Журки занималась мать, но, случись такое, она непременно доложила бы.
      - Правда, тратить они не умеют, - сказал Полянцев и улыбнулся. - Помню, мой в первые получки деньги все не на то тратил, то вдруг спиннинг купил, то слаломные лыжи.
      - Сколько же ему? - не удержался от вопроса Степан Степанович.
      - Да двадцать второй, в армии дослуживает... Я в его годы ротой командовал.
      Это сообщение удивило и приблизило Полянцева к Степану Степановичу. "Значит, не такой молодой, как кажется. Значит, фронтовик". А фронтовики были для него своими, особо уважаемыми людьми.
      - На каком фронте были?
      - Да был и на Ленинградском под Пулковом, а после Прорыва, вернее, после ранения - на Второй Белорусский попал.
      - А я на Украинском, на Прибалтийском.
      И тут оба не удержались, ударились в воспоминания.
      Среди разговора Полянцев посмотрел на часы.
      - Извините, - сказал Степан Степанович, поняв этот жест как намек на окончание разговора.
      - Нет, это вы извините, - в свою очередь сказал Полянцев. - Времени действительно мало, мне в горком надо. Но я бы хотел и вас послушать, и у вас поучиться, точнее, посоветоваться. То, что я говорил, - для вас не открытие...
      - Нет, почему же, - проговорил Степан Степаневич.
      - Ладно, не будем... Как вот вы смотрите на молодежь, на рабочую молодежь, почему она не очень стремится к рабочей профессии, почему не держится на одном месте?.. Я спрашиваю у вас потому, что вы опытный человек, а главным образом сравнить можете... Сколько лет вы не были на заводе?
      - Двадцать пять, - с готовностью ответил Степан Степанович. Теперь ему и самому хотелось поговорить по душам, потому что вопрос этот и его волновал. - Я так думаю, - произнес он после паузы, - мало ею занимаются на заводе, терпения не проявляют. А молодым что?
      Им надо дать почувствовать красоту труда, увлечь их надо.
      - Пожалуй, так, - поддержал Полянцев.
      - Потом - коллективность, - продолжал Степан Степанович, довольный тем, что его мысли находят поддержку у секретаря райкома. - Это я уже по армии знаю. Когда они вместе, в коллективе, тут всяким разгильдяям, нерадивым туго приходится. Тут, если, конечно, коллектив правильно настроен, и лодырям надо подтягиваться.
      Он вспомнил о прошедшем дне, о том, что было, но уже не огорчился, а для себя нашел причину недисциплинированности мальчишек: еще нет коллектива, потому так и получается.
      - Тоже согласен. - Полянцев по привычке достал карандаш из пластмассового стаканчика и что-то записал на настольном календаре. - Тут дело не простое.
      Тут у нас разногласия, споры великие. - Видя недоумение Степана Степановича, объяснил: - Есть сторонники индивидуальной работы.