О том, что произошло с Зиновием Угловым в этот вечер, не знали ни учителя, ни директор. По-прежнему светились лишь окна учительской на втором этаже — там шел педсовет, там решалась его судьба.
      Объявив перерыв, завуч вслед за другими вышла в коридор. Увидела объявление: "Товарищи преподаватели! 30/ХII в 19 ч. состоится заседание педсовета. Повестка дня…"
      —Так. Остался только один вопрос, — снимая объявление, сказала она. — Что-то нам Алевтина Васильевна скажет?
      —А что нового она может сказать в вопросе об Углове? — удивленно спросила Елизавета Серафимовна.
      — О! Вы еще недостаточно ее знаете, — ответила завуч. Учителя прохаживались по коридору парами, стояли группами у подоконников, вели негромкие разговоры. Подойдя к одиноко стоявшей у окна учительнице, Владимир Демидович спросил:
      — Елизавета Серафимовна, простите за нескромность. Вы давно работаете в школе?
      — Вообще-то педагогический стаж у меня двадцать лет и пять месяцев, — гордо ответила она. — А что?
      — Да так. А интересно, в каких школах вы работали?
      — Ну, этого сразу и не вспомнишь. Сейчас посчитаю, — вспоминая, она морщила лоб и загибала пальцы на руке.
      Старый физик из-под кустистых бровей бросал лицо, то на руки. Сначала в его глазах мелькали смешливые искорки. Но по мере продолжения счета веселинки погасли.
      — Вот посчитала. В одиннадцати школах. И еще три года на руководящей работе в учительском райкоме профсоюза.
      — В одиннадцати? — переспросил физик. — И не надоело?
      — Сказать по правде — да. Вот выслужу пенсию…
      —Я не о том, — грустно сказал физик. — Не надоело вам из школы в школу бегать?
      —Ну, знаете! — вспыхнула Елизавета Серафимовна. — Бывают же всякие обстоятельства.
      —Да, да, — покивал седой головой Владимир Демидович. — А хотите, я скажу… Нет. Не так. Я все равно вам скажу, — он усмехнулся — Я старый человек. Меня молнии из глаз не пугают… Сорок лет жизни я отдал школе. И сожалею, что не одной, а двум. Но первой школы я не застал в живых, когда вернулся с фронта. Фашисты сначала устроили в ней конюшню, а потом, отступая, сровняли с землей… Мне не нужно загибать пальцы, чтобы сказать, кому я отдал свое сердце. И скажу вам по секрету: я стяжатель! Я ростовщик! Я отдаю свою любовь детям не бескорыстно! Нет. Я живу на проценты от этой любви. Я живу и умру богачом… А вы? Вы ведь не приросли сердцем ни к одному коллективу…
      Елизавета Серафимовна чувствовала, что больше не выдержит, убежит. Но он уловил и это движение ее души, сказав:
      — Не уходите во гневе. Ведь никто не скажет вам правды так, так я. Вы красивая, полная сил женщина. Но вы нищенски бедны и одиноки. Это страшно. Не держите свое сердце в кубышке, зарытой в землю.
      Когда объявили, что перерыв окончен, Елизавета Серафимовна, покинув физика, чуть не бегом кинулась к учительской.
      —А Владимир-то Демидович того… с приветом! — шепнула она завучу и покрутила пальцем у виска.
      —Что вы! Он мудрец! — горячо возразила завуч. — Мы все советуемся с ним в самых сложных случаях…
      —Здравствуйте, товарищи! — входя, сказала Алевтина Васильевна. — Я не всех сегодня видела. Извините, что задержала вас. Я этот грех сейчас исправлю. Знаю, что торопитесь. Новый год не ждет. Завтра в школу придут только дежурные. По графику. Остальным… ну вы и без меня знаете, что делать дома.
      Учителя засмеялись, зашумели радостно.
      — Теперь об Углове, — лицо директора стало строгим. — Я посоветовалась с товарищами и пришла к выводу, что вопрос этот с повестки дня надо снять. Предлагаю на очередном педсовете заслушать отчет об учебно-воспитательной работе в шестом "б". Поручить комиссии во главе с Владимиром Демидовичем провести проверку и выступить на педсовете с содокладом… Вам, Елизавета Серафимовна, нужно серьезно подготовиться. Будут какие возражения, товарищи?
      —Нет. Правильно! — откликнулись учителя.
      Тогда объявляю педсовет закрытым. Желаю всем хорошего праздника. До свидания, товарищи, в новом году!..
      Удрученная Елизавета Серафимовна надевала шубу, а сама думала: "Что сулит этот отчет на педсовете? Во всяком случае, ничего хорошего. Уж этот одержимый Владимир Демидович представит дело так, будто я во всем виновата… Да разве один физик такой!.. Все они тут какие-то одержимые… Все против меня!.. Как тут можно работать?.. Заискивать перед мальчишками?.. Нет уж, увольте! Не могу! Да и не хочу!.. Все нервы вымотали…"
      На пороге школы в лицо ей хлестнул резкий порыв ветра с колючей ледяной крупой. Елизавета Серафимовна зажмурилась, отвернулась и, подгоняемая ветром, пошла вниз под гору.
      Снова, в который уже раз, вспомнились настойчивые просьбы мужа: "Уходи, Лиза… Уходи… Я мигом найду тебе другую, спокойную работу… Ну хочешь, в библиотеку…"
      На улице никого. Только она да ветер. Ветер свистит в ушах, холодными струйками обвивает шею, леденит ноги в негреющих капроновых чулках. Заломило виски. Гнев и обида отступили. На смену им пришло чувство одиночества, неуютности, растерянности. Захотелось скорей очутиться дома. "А разве это так уж плохо? — подумала она. — Может, и правда — в библиотеку?.."
      Она шла под гору все быстрей и, дойдя до трамвайной остановки, как девчонка, загадала: "Если сразу подойдет первый — пойду в библиотеку! Хватит с меня…"
      Из-за поворота появился трамвай. Сквозь летящую снежную крупу она никак не могла разглядеть, какой же это номер. Только когда вагон подошел вплотную, увидела на световом табло крупную единицу и обрадовалась: "Через пятнадцать минут я уже буду дома… В тепле… Правильно англичане говорят: "Мой дом — моя крепость".
 
                                           НОВОГОДНИЕ СЮРПРИЗЫ
      Без десяти десять Елизавета Серафимовна вошла в школу. Никого из ее класса не было. Она забеспокоилась. Выходила на крыльцо. Спрашивала швейцара. "Сговорились и не пришли! — кипела она от возмущения. — Ну, а что же староста и эта… Липкина? Как они могли поддаться!.." В половине одиннадцатого Елизавета Серафимовна пошла докладывать директору о новом ЧП…
 
      Утром тридцать первого декабря ребята из шестого "б" долго топтались в вестибюле. Мальчишки баловались, гоняли по полу баночку из-под сапожного крема. Девочки сбились в кружок, обсуждали последние происшествия. Ждать надоело.
      —Мы пошли в снежки играть! — заявил Ваня Савченко,
      —Надо ждать Елизавету Серафимовну! — потребовала Сильва.
      —А может, она до вечера не придет! А нам загорать, да?!
      — И нам домой надо! — поддержали девочки. — Маме помогать. До Нового года сидеть, что ли?!
      Сильва и Зойка стали у двери, загораживая всем дорогу.
      — Зойка! — позвала Саша. — Идем со мной! А вы подождите, ребята. Мы быстро, — и они побежали в канцелярию.
      — Вот и все ясно! — возвращаясь, весело крикнула Саша. — Зоя, бери семь девочек. Тряпки у нянечек. Панели мыть будете. Так? Давай, давай! Не задерживай!.. Мальчики! Вы — монтажники-высотники! Обмести потолки и стены. Натянуть ниточки. Повесить снежинки и шарики. Бригадиры — Сережа и Женя. Вперед!
      —Вперед! — подхватили мальчишки и побежали за лестницами. Через пять минут все работали. Осталась одна Сильва.
      —А ты чего ждешь? — спросила Саша.
      —Так я же вот, — распахнув пальто, она показала красивое, с блестками, платье. — Я не думала панели мыть.
      —Ну так иди снежинки делай!
      —А на платье вата нацепляется…
      —Тогда, знаешь что, — рассердилась Саша" — Иди-ка ты, Сильва, домой. Только девочек расхолаживаешь!
      —Командирша какая нашлась! Ну и уйду!..
      —Жень! Я заходила к Зинке. Никого нет. У вас работы еще много. Так вы поднажмите, а? А потом побежим Зинку искать.
      —Ага, Саша. Монтажники не подведут…
      —Через час Алевтина Васильевна подошла к "бэшникам". Девочки уже мыли руки. Мальчишки, сидя верхом на лестницах под самым потолком, развешивали последние "снежинки" и пели:
                                        А мы монтажники-высотники
                                        И с высоты вам шлем привет!
      —Молодцы, — осмотрев все, похвалила директор. — И сделали хорошо, и, главное, работаете дружно. А кто у вас командир?
      —Саша командир! — закричали сверху мальчишки.
      —Иди сюда, — позвала директор. — Ты староста?
      —Староста смылась! У нее платье заграничное! — засмеялись "монтажники". — Мы Сашу командиром выбрали.
      —Спасибо, Саша. И вы все молодцы! Я очень довольна…
 
      Спустя час в кабинет директора вошла Елизавета Серафимовна.
      — У меня снова ЧП! — сказала она. — Весь мой класс не явился уборку. Но я дознаюсь, кто их подговорил…
      — Эх, Елизавета Серафимовна, — вздохнула директор — О людях нужно думать лучше. А о маленьких людях — тем более… Вы ведь вчера сами перенесли уборку на восемь часов… Класс пришел вовремя и задание выполнил прекрасно. Я в приказе объявлю им благодарность. А отдельно — Саше Магакян. Отличный организатор…
 
      Зиновий вышел из дому рано. Тянуло к друзьям. Но, вспомнив, что было вчера, он стороной миновал школу. Долго стоял, затерявшись в толпе, у громадной елки на Театральной площади. Бродил по заснеженному парку. Многие аттракционы убраны. А самолет тут. Опущенная вниз стрела противовеса вознесла его, и застыл самолет в зените вверх колесами. Теперь не опустится на землю до самой весны. Зиновий уходил все дальше от дома. Шел и думал об одном: как быть?.. Когда ноги в легких туфлях застывали, он заходил погреться в какой-нибудь магазин.
      В четыре часа уже стемнело. Город показывал свое новогоднее убранство. Зиновий любовался маленькими нарядными елочками в витринах, мерцанием надписей, каскадами разноцветных огней. Мимо, обгоняя его, и навстречу спешили хозяйки с набитыми до отказа сумками, мужчины с оттопыренными карманами. Ребята, девчонки — смеялись, кидались снежками.
      Все торопились. Только ему некуда было спешить. Идти домой? Но что он скажет маме? Чем порадует?.. И снова шагал по взбудораженному, веселому городу. Потом он заметил: людей поубавилось. К восьми стало еще меньше. А когда часы на Театральной площади показали десять, на улицах почти никого не осталось. Все уже там, у праздничных столов…
      Зиновий представил маму. Одну в пустом доме. К горлу подкатил тугой комок. Он махнул рукой и заспешил по Нахичеванскому вниз. На углу Социалистической в ярком кругу света под фонарем приплясывала какая-то фигура. "Чудак! Чего топчется?" — подумал он. И тотчас человек кинулся к нему:
      — Зинка! Чтоб ты пропал! Я себе все ноги обморозил. Куда ты задевался? — размахивая руками, кричал Женя.
      — А ты чего тут?
      — Чего-чего! — передразнила Саша, подбегая от Державинского. — По всему городу с утра, как дурачки, бегаем!
      — Так вы меня, ребята?.. Новый год же…
      — Ходит, оглобля… где-то… а ты тут волнуйся, как дура! — вытирая варежкой лицо и отворачиваясь, крикнула Саша.
      — Ты плачешь? — растерянно спросил он.
      — Нужен ты нам!.. Чтоб еще плакать! — выкрикнула она и бросила Зиновию в лицо пригоршню снега. — Бей его, Женька! Бей!
      В минуту Зиновий стал белым, как дед Мороз. Женя с Сашей повалили его в сугроб и не давали подняться.
      — Дай слово, что не сбежишь больше! Тогда отпустим. Зиновий, смеясь, поклялся. Они отряхнули друг друга.
      — Ну все, — сказала Саша. — Теперь по домам. Нас уже там ругают, наверно…
      — Зиночка! — обрадовалась мама. — Наконец-то!
      — Мама! Мамочка! Ты извини меня. Я все сейчас расскажу!.. И он рассказал. Про оценки и про журнал.
      Мама слушала молча и, не отрываясь, смотрела на подвижное, все время меняющееся лицо сына. И, наверно, если бы она вдруг оглохла и не услышала ни слова, то и тогда бы она по его лицу, глазам, жестам поняла все.
      Зиновий замолчал и, будто сбросив громадную, непосильную ношу, устало прикрыл глаза.
      —Я верю тебе, сынок. Спасибо, что ты тоже веришь своей матери. Когда ты сам будешь отцом, поймешь, какое это счастье… И еще. Я знаю, что правда все равно победит. Хочешь, я тоже признаюсь тебе… Мне на завод звонила Алевтина Васильевна. А потом мы много говорили о тебе. Вот здесь, за этим столом. Так что я уже все знаю. И она теперь знает о тебе многое. И верит… Ну, хватит об этом! Ведь сегодня праздник.
      —Мама, ты подожди! — вскочил Зиновий. — Я сейчас! — и бросился в чем был во двор. Разыскал в летней кухне припрятанный подарок и вновь вбежал в комнату. — Поздравляю тебя с днем рождения. Это тебе. Бери, — и заставил маму тотчас надеть красивые черные туфли с золочеными колечками.
      Теперь, Зиночка, моя очередь. Вот, сынок, тетрадь папина с записями… О войне. О жизни. Он просил тебе отдать, когда подрастешь. Я вижу — время…
      Мама накрыла стол. Зиновий зажег лампочки на елке. Время приближалось к двенадцати.
      — Мамочка, пусть сегодня все будет так, как при папе, — он метнулся к радиоле. По комнатам поплыли знакомые звуки вальса. Зиночка одернул на себе пиджак, перешитый из папиного, и поклонился маме. Они медленно пошли в танце вокруг елки. Мама, подняв лицо, смотрела на сына: "Большой. Совсем большой стал. Боже мой, как похож! Точная копия — Ваня в юности…"
      А мужественный, чуть с хрипотцой баритон пел:
                                    С берез неслышен, невесом слетает желтый лист.
                                   Старинный вальс "Осенний сон" играет гармонист.
                                    Вздыхают, жалуясь басы, и, словно в забытьи,
                                     Стоят и слушают бойцы, товарищи мои…
 
 
                                              ПРИКАЗ САМОМУ СЕБЕ
 
 
                                                СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
      В первый день зимних каникул Женя вышел утром из дому и замер у дверей. Морозец совсем небольшой. Ветра никакого. Мириады крупных снежинок медленно, будто нехотя, опускались на землю. Они падали давно. Тротуары, только что очищенные дворниками, тотчас покрывались пушистым ковром. Шеренги акаций в таком ослепительно-белом убранстве, что на них больно смотреть. Карнизы, балконы домов потеряли строгие формы, стали воздушными, сказочными. А снег все шел и шел. Сквозь белую пелену на противоположной стороне улицы Энгельса виднелась сверкающая стеклом и пластиком громада детского универмага "Солнышко". По мягкой дороге неслышно катили автобусы, машины с белыми снежными шапками на крыше.
      Не успел Женя сделать и десятка шагов к кинотеатру "Ростов", как в кепку ударил снежок. Тотчас другой раскололся на груди, запорошил лицо снежными брызгами.
      — Что за дурацкие шутки! — оборачиваясь, крикнул он и увидел хохочущую Зойку с третьим снежком в руках.
      — Ах ты так, Липучка! Так на тебе!.. На… Получай!
      Зойка в новеньком светло-сером пальтишке скакала на тоненьких ножках, ловко увертывалась от его снежков и хохотала. Прохожие смотрели на них и улыбались.
      — И мимо!.. И мимо!.. Эх ты, снайпер!.. Опять мимо. Женя подбежал и почти в упор бросил три снежка:
      — Вот тебе! Что? Мимо?!.. Вот!.. Вот! — первый снежок сбил с нее шапочку с помпоном, второй попал в затылок. Она вдруг обернулась, и третий ударил прямо в лицо. Тоненькая фигурка Зойки болезненно изогнулась. Прижав к лицу руки, она медленно побрела к заснеженной скамейке.
      Горячая волна стыда опалила Жене щеки.
      — Что ж ты стоишь, как памятник?! — окликнул мужчина в полковничьей папахе. — Обидел девочку, так беги извинись.
      Женя благодарно глянул на него и кинулся к скамейке.
      — Зойка!.. Зоя! Я не хотел. Больно? Ну, покажи, — он оторвал руку Зойки от лица и увидел размазанную по щеке кровь. Наверно, в снежок попал кусочек льда. Женя выхватил платок и стал вытирать ей лицо. Но кровь все сочилась. Тогда он схватил Зойку за руку и потащил за собой.
      — Куда ты?! — уперлась она.
      — К нам! У нас йод есть. Идем!..
      Лифт мигом доставил их на седьмой этаж. А через пять минут после оказания первой помощи инцидент был забыт совершенно.
      Зойка в новом праздничном платье на цыпочках передвигалась вслед за Женей по квартире от одного чуда техники к другому. Особенно ей понравились самооткрывающаяся дверь и "лентяйчик". Она раз пять просила открыть дверь при помощи портфеля. И каждый раз, когда дверь бесшумно отворялась, от восторга хлопала в ладоши. Зойкины зеленые глаза сияли.
      — Какая чудесная непосредственная девочка! — улыбаясь, шепнул наблюдавший за ней дедушка. — Ты, гляди, не обижай ее.
      — Что ты, дедушка, — тоже шепотом ответил Женя и покраснел.
      — А можно "лентяйчик" мне почистит? — робко попросила она. Поставила ногу в отверстие и потянулась к черной кнопке.
      — Что ты делаешь?! — крикнул Женя.
      — А что?! — испуганно отдернула руку Зойка.
      — Так туфли желтые, а кнопку нажимаешь черную. И они враз черными станут. Жми вон ту, коричневую.
      Зажужжали внутри моторчики, зашоркали щетки. Зойкины и без того чистые туфли залоснились светлым глянцем. Она в восторге запрыгала и даже погладила "лентяйчика":
      —Умница… Жень! У вас как в правдашнем дворце из сказки. А твой папа, раз он все придумал, как добрый волшебник.
      Ну ты скажешь! — смутился Женя. — Не все он. Многое другие придумали. А он только переделал по-своему…
      Когда часы пробили двенадцать, Зойка ахнула:
      —А кино! В полпервого "Зеленый фургон" в "Ростове"!
      —Так и я хотел! — вспомнил Женя. — Билеты взять себе и Зинке с Сашей. А тут ты со снежками налетела.
      Зойкины глаза погрустнели. Она потянулась к вешалке за пальто. Сказала тихо, ни к кому не обращаясь:
      —Я два билета взяла. Но Сильва же не успеет теперь, она три часа собираться будет… Придется продать…
      —Зачем продавать?! — вмешался дедушка. — Вот и сходите вместе. Тем более — ты проштрафился. Барышне нос расквасил.
      —Ну, дедушка! — возмутился Женя.
      —Ладно-ладно, Женька! Не фыркай! Вот бери. Тут и на билеты, и на конфеты хватит. А ну, марш отсюда!
      Зойка с Женей в момент оделись и, перепрыгивая через три ступеньки, побежали вниз по лестнице.
 
      Дедушка, Павел Устинович, так разрекламировал Зойку, что и мама, и папа захотели непременно ее увидеть.
      —Когда придет Зоя? — спросила мама.
      —Откуда же я знаю! — смутился Женя.
      —А ты, дружок, — вмешался папа, — вообще-то ее приглашал?
      — Что ты, Миша! — усмехнулся дедушка, кивнув в сторону Жени, не знавшего, куда деться от этого разговора. — Наш Евгений Михайлович — современный молодой человек. У них только деловые контакты. Расквасил нос девочке — и пожалуйста! В дом пригласил! Вот набьет ей синяк под глазом, может, тогда снова пригласит. А без дела ни-ни!
      — Дедушка! — взмолился Женя. — Ну, я же не знал!..
      —А вот будешь знать! — сделав свирепое лицо, сказал папа, сунул Жене пальто с шапкой: — Надевай, гусар, свой плащ да беги исправлять ошибку, — и подтолкнул к двери.
      —Так я же не знаю, где она живет! Дом знаю, а квартиру — нет, — возвращаясь, с надеждой выкрикнул Женя.
      —Ерунда! — решил папа, снова выпроваживая его за дверь. — Язык до Киева доведет… — Взрослые глянули друг на друга и расхохотались. Но вдруг снова бесшумно отворилась дверь. В щель просунулась голова Жени:
      —Папа, можно тебя на минуточку?
      —Ну что еще? — спросил папа, выходя на площадку.
      —А что я ей говорить буду?
      — Ну, сын! Ты меня удивляешь. Скажи что-нибудь. Извинись. Пригласи к нам. Пообещай показать что-нибудь интересное.
      — Так я ей уже все показал.
      — Ой, гусар! Ты меня уморишь… Ну… скажи: по телевизору передача, какой никогда не будет. А цвет!.. А звук какой!..
      — Правда! — обрадовался Женя. — Цветного у них нет…
 
      — Экая зеленоглазость! — проводив Зойку в гостиную, восхищенно сказал папа дедушке. — Ну, просто черноморская глубина у белых скал при полном штиле. Поразительно!
      Женя поспешно шмыгнул вслед за Зойкой. "И что они в ней нашли?! — досадовал он. — Глаза как глаза. Такие у кошек бывают". Но когда оживленная, счастливая Зойка, разговаривая с мамой, повернулась лицом к окну, Женя глянул и притих. Никогда не видел Зойку такой! А глаза!.. Луч солнца нырнул в изумрудную морскую глубину, осветил ее и будто потерялся, растворился в ней, так и не достигнув дна…
      — Мы тебя, Зоенька, таким цветом угостим! — пообещал папа. Телевизор, набирая силу, загудел. Но вдруг светлый прямоугольник стремительно сжался в одну яркую точку, и экран погас.
      — Ну что, факиры? — насмешливо спросила мама. — Угостили?
      — Да тут, Наташенька, понимаешь… — начал объяснять папа.
      — Понимаю. У трех инженеров телевизор всегда калека. Так?.. Идем, Зоенька, ко мне. Они три часа будут спорить, пока кто-нибудь в сердцах не трахнет телевизор кулаком. И назло инженерам он заработает. А они скажут: починили.
      — Они не обиделись? — оглядываясь на двери, спросила Зойка.
      — Еще чего! — засмеялась мама, усаживая ее на тахту. — А меня они, знаешь, как дразнят? "Инженер по мини-юбкам". Или еще хуже: "Мини-инженер!" Терплю. Я ведь в Доме моделей работаю… Смеются. А не поймут, барбосы, что без нас стояли бы они у своих расчудесных ЭВМ в меховых распашонках времен каменного века. Ведь изобрести для себя приличные штаны они не догадались бы, правда?!
      Зойка, представив себе эту картину, хохотала до слез.
      — Чудесное у тебя платьице. Готовое покупали или шили?
      — Мама шила. А фасончик мы вместе придумали.
      — Так она прекрасный модельер! Ты познакомь меня с ней обязательно. А вышивка чья? — спросила Наталья Ивановна.
      — Это я вышивала, — смутилась Зойка.
      — Слушай, да ты просто умница! Такой тонкий рисунок…
      Не успели они и поговорить как следует, как приоткрылась дверь, и в щель ворвались громкие звуки "Выходного марша".
      — Цирк! — крикнула Наталья Ивановна. — Бежим, Зоя! Я же говорила: ребята у меня отличные инженеры. Вмиг починили!
 
      За каникулы Зойка приходила еще несколько раз в гости. И Женя теперь с удивлением вспоминал, что когда-то считал Зойку дурой набитой. Нет. Зойка совсем не дура. С каждым днем в ней открывались все новые и новые достоинства.
      Дедушка с удовольствием учил Зойку играть в шахматы. Женю как инструктора он сразу забраковал:
      — Какой ты учитель? Ты — мучитель! Сплошное рычание. Так ты у нее совсем к игре охоту отобьешь. Уж лучше я сам.
      Мама дважды брала Зойку с собой в Дом моделей. Она возвращалась оттуда такой счастливой, так расхваливала все увиденное, что никто не мог смотреть на Зойку без улыбки.
      Папа каким-то чудесным образом угадал Зойкины склонности и, как когда-то Жене, стал подсовывать ей книжки. Да так ловко, что она глотала их одну за другой и просила:
      — Еще, Михаил Павлович! Еще какую-нибудь такую.
      И он находил. Совсем не такую, как предыдущая. Но Зойка не замечала этого. Прочитав, говорила:
      — Вот такую я и хотела! Как вы угадали?..
      Дело дошло до того, что, когда уже давно прошли каникулы, Зойка, которая в математике всегда была "гадалкой", прочитав очередную книгу "Задачи древних", сказала:
      —Так это же так интересно!
      —Что? — не понял Женя.
      —Математика! — с уважением произнесла Зойка. — А я и не знала, что она так нужна людям. Как же без нее раньше жили?!..
 
                                       "ЕСЛИ ГОРА НЕ ИДЕТ К МАГОМЕТУ…"
      Десятого января состоялось совещание при директоре.
      — Ну что, господа военный совет?! — сказала Алевтина Васильевна. — Профукали и эту военную игру!.. Знаете, я больше в районо моргать не пойду… Пойдет кто-нибудь из вас…
      Классные руководители сидели, как провинившиеся школьницы. В глаза директору не смотрел никто. А она продолжала:
      — А как наступали?!.. Так только кислое молоко возят. Инвалиды какие-то, а не школьники!.. Стреляли — хуже некуда. Дошло до строевой песни — так и тут кто в лес, кто по дрова. Позор! Ну объясните мне: почему так? Я жду…
      Учительницы молчали. И вдруг, как выстрел, щелкнуло сиденье. Вскочила классный руководитель пятого "г" Нина Владимировна, бывшая выпускница школы. Она преданными глазами глянула на директора и сказала, волнуясь:
      — Алевтина Васильевна! Мы ведь очень старались!.. Алевтина Васильевна невольно улыбнулась. Правда. Они очень старались, но… снова предпоследнее место в районе…
      Когда же, наконец, приедут ее ребята?! Как долго тянутся годы, когда так ждешь и так надеешься…
 
      Давно тревожит Алевтину Васильевну вопрос: как направить буйную, взрывную энергию мальчишек по нужному руслу? И главное — кто это может сделать?..
      Школа на хорошем счету в городе. Часто проводятся вечера, викторины, конференции. Работают исторические, литературные, драматические кружки. Но с каждым годом все меньше мальчишек принимает в них участие. И наоборот, все растет количество ЧП. Один за другим проходят педсоветы, совещания. Но дело от этого не улучшается…
      Лет пять назад, вымотанная разбирательством очередных сюрпризов, Алевтина Васильевна пришла к своему старому учителю.
      — Алечка! Вот умница! — радостно встретил ее Владимир Демидович. — Располагайся. Я сейчас.
      Она осмотрелась. Все, как всегда. Везде чистота и порядок. На столике — свежие журналы и книги по педагогике, физике, математике с аккуратными пометками хозяина на полях. "Когда он все это успевает? — снова удивилась она. — Мне бы такую организованность и работоспособность!" В комнате ничего лишнего. На стене большой портрет молодой красивой женщины с роскошной русой косой, уложенной короной, с чистым выпуклым лбом. Портрет сначала кажется обыкновенным, но вглядись — и поневоле начнешь улыбаться. Взгляд женщины всюду следует за тобой, где бы ты ни находился. Что-то доброе, задорное, искристое излучают ее глаза, губы, все лицо. Какой же она была в жизни!
      Это портрет жены Владимира Демидовича. Весной сорок третьего года фашисты сожгли ее в печи Бухенвальда… А он узнал об этом только в сорок пятом, вернувшись с фронта… Он писал письма, исколесил полстраны и разыскал-таки сына и дочь в детдоме на далеком Урале. Это помогло пережить горе. Не было ее, но была семья… Потом дети выросли и уехали далеко. Теперь у них свои дети. А Владимир Демидович остался один…
      — Ну вот и я! — он появился в черном отутюженном костюме. Ворот рубашки сверкал белизной.
      —Опять вы из-за меня переодевались! Зачем?
      —Нет, Алечка! Гость — дело святое. А скоро и чай поспеет.
      Угощать чаем — нерушимая традиция хозяина. Владимир Демидович очень любил этот напиток и знал в нем толк. Один из его многочисленных учеников, капитан дальнего плавания, привозил ему лучшие сорта чая из Индии, Китая, с Цейлона. Владимир Демидович смешивал их, по-своему заваривал — получался такой чудесный по вкусу и запаху коктейль, что не откажешься.
      — Ну почему так с мальчишками? — пожаловалась она.
      — Ты сама знаешь, Алечка, — он глянул на нее чистыми, не помутневшими за долгую жизнь глазами. — Причин много… Тут и Академии педагогических наук есть над чем призадуматься. Жизнь меняется, условия. А с ними — и люди, и дети их. Ты не обижайся на старика… Женщина-учитель всегда немножко квочка. Она любит своих цыплят. Но… — он метнул на нее озорной, какой-то мальчишеский взгляд, — но главный ее воспитательный принцип: "Ко-ко-ко! Не ходите далеко!" — и изобразил встревоженную курицу, распустившую крылья.
      — А что?! Очень похоже! — рассмеялась Алевтина Васильевна.
      — Но мир не умещается под квочкиным крылом. Вот и возникает противоречие, — продолжал он. — Цыплят тянет к голубой речке, к темному лесу. А квочке везде видится опасность… Наконец, им нужно учиться драться! А то заклюет соседский петушок-задира. Квочка-мама только прятаться научит. А защищаться — нет! Тут уж дело петушиное!..
      — Но школа — не крыло наседки! — возразила она.
      — Правильно, — улыбнулся он и тотчас всплеснул руками: — Заговорил-таки! Чай простыл. Я свеженького налью…
      И только когда она выпила горячего, ароматного чая и отведала всего, Владимир Демидович вернулся к теме:
      — Характер мальчишкам нужен мужской. Чтоб умел постоять за правду и за себя. Да и драться уметь — не последнее дело.
      — Ну уж это, Владимир Демидович, вы, пожалуй, того…
      — Нет, не "того", Алечка! На свете мы не одни… А в армии такой хлюпик — обуза. Да вспомни: каких жертв нам стоила война. Нужно было уметь драться. Насмерть. Ненавидеть врага насмерть. И, даже умирая, побеждать!..
      — Да. Это ужасно. Как вспомню своих братьев Павлика и Алешу.
      —Такие ребята были… — с горечью сказала она.
      — Вот. Были… И не стало их, чтобы эти, что у тебя в школе, жили!.. Так разве имеем мы право, чтобы эти вырастали хуже, слабее, трусливее тех, кто заплатил за сегодняшний день такой ценой?! — он решительно встал из-за стола — Мальчишки должны расти мужественными, а не женоподобными. Нужны учителя-мужчины. Молодые, сильные, смелые! Чтобы было кому преподать мальчишкам уроки мужества…
      — Но эту проблему нам не решить самим!
      — Как сказать, Алечка. Если жить с заглядом с завтрашний день… Да. Ты помнишь, я с делегацией учителей был в Японии. Видела бы ты, что творится там в школьном дворе на перемене! Ты бы в ужас пришла. Какой-то клубок вырвавшихся на волю бесенят!.. Но на уроке эти сорванцы — образец дисциплины и уважения к учителю. А у нас чуть что — сразу паника. Караул! ЧП!..
 
      В школе четверо мужчин: Владимир Демидович, два учителя труда и дворник дядя Вася, а женщин около ста — наследие времен, когда эта школа была женской. Шли годы, старые заслуженные учительницы уходили на пенсию. Нужна смена.
      —Пришлите учителей-мужчин, — просила Алевтина Васильевна в районном и: городском отделах народного образования.
      —Где ж их взять! — отвечали ей. — Из институтов приходят одни девушки. Профессию учителя стали считать женской…
      —Кто придумал такую чушь! — возмущалась она. — В школе половина мальчишек. Я, что ли, или Мария Павловна, высунув язык, будем играть с ними в "казаков-разбойников", лазать по оврагам и прыгать с вышки в воду вниз головой?!
      Товарищи смеялись, сочувствовали, но помочь ничем не могли.,
      — Ну что же, Алечка, — посоветовал ей тогда Владимир Демидович. — Говорят: если гора не идет к Магомету, значит, Магомет должен идти к горе. Будущих водителей пацанячьей братии нужно готовить самим…