— Я, — сказал Арман. Студент тупо взглянул на него.
      — Я вас не знаю, — ответил он.
      — Меня зовут Арман Леон.
      — Я вам должен что-нибудь?
      По этому вопросу Арман понял, что студент не знает его и никогда даже не слыхал о нем.
      — Я явился по поручению Фульмен, — сказал Арман.
      — Фульмен?
      Студент произнес это имя с таким непритворным изумлением, что даже сам Арман был поражен.
      — Вы ее не знаете? — спросил он.
      — Кажется, нет. Арман не поверил.
      — Сударь, — сказал он, — потрудитесь встать и выслушать меня серьезно; у меня есть важное дело, касающееся вас.
      — Извините меня, — ответил студент, которого строгий тон Армана окончательно отрезвил. — Извините меня, что я в таком виде принимаю вас. Но со мною случилось в эту ночь так много необыкновенного, что я до сих пор еще не могу прийти в себя. Не угодно ли вам сесть?
      — Необыкновенного? — спросил Арман, невольно вздрогнув.
      — Да, сударь, но…
      — Что же с вами случилось?
      — Ах, это так серьезно, сударь, что вы наверное извините меня. Но скажите сначала, чем я могу служить вам?
      Тон Фредерика Дюлонга был так искренен, что гнев Армана прошел.
      — Я уже говорил вам, — сказал он, продолжая стоять, — что меня зовут Арман Леон и что я пришел к вам по поручению Фульмен.
      — В первый раз слышу ваше имя… — ответил студент, — что же касается Фульмен… госпожи Фульмен, то потрудитесь объяснить мне, кто такая эта дама?
      — Танцовщица.
      — Ах, да… красивая женщина с роскошными волосами, высокая брюнетка…
      — Совершенно верно.
      — И вы пришли ко мне по ее поручению?
      — Да, сударь.
      — Значит, она меня знает?
      Эти слова удивили Армана. Или студент смеется над ним и играет свою роль с удивительным искусством, или же Фульмен захотела потешиться над ним.
      — Сударь, — сказал он студенту, ставя на стол ящик с пистолетами, который до сих пор он держал под мышкой, — разрешите, пожалуйста, задать вам несколько вопросов. Повторяю вам, что дело идет о важном предмете.
      — Спрашивайте.
      — Вас не было дома в эту ночь, и вы говорите, что с вами случилось много странного?
      — Еще бы!
      — Вот за этим-то я и пришел к вам.
      — Как? — спросил студент, вдруг нахмурив брови. — Разве вы один из тех, которые так беспощадно избивали меня?
      — Вы с ума сошли! Взгляните на меня.
      — Вчера меня искалечили, — продолжал студент. — Меня схватили, засунули в рот платок и завязали глаза.
      Арман в то время, как говорил студент, взглянул на альков кровати, над которой ночью он видел портрет Дамы в черной перчатке… он вскрикнул пораженный: портрета не было.
      — Что с вами, сударь? — спросил Фредерик Дюлонг, окончательно пришедший в себя.
      Арман указал рукою:
      — Что вы сделали с портретом?
      — С каким портретом?
      — С «ее» портретом.
      — «Ее»? — протянул студент, до крайности удивленный.
      — Да, с портретом Дамы в черной перчатке.
      — Опять имя, которое я слышу в первый раз, да еще какое забавное!
      Эти слова, произнесенные самым искренним тоном, привели в полнейшее замешательство Армана.
      Его гнев, на минуту успокоившийся, снова вспыхнул.
      — Вот как! — вскричал он. — Вы еще смеетесь надо мною!
      — Черт возьми! — ответил Фредерик Дюлонг. — Я вам предложу тот же вопрос.
      — Я никогда не видел вас и не знаю, как вы вошли ко мне; вы говорите мне про танцовщицу, которой я не знаю, вы принимаете тон судебного следователя… и…
      Арман открыл ящик и достал оттуда пистолет, который зарядил самым хладнокровным образом.
      — Что вы делаете? — вскричал медик.
      — Я хочу добиться правды.
      По лицу молодого человека разлилась нервная бледность, свидетельствовавшая о решении Армана убить студента, если он не ответит категорически на его вопрос. Но студент был храбр и сохранил удивительное самообладание.
      — Разве вы пришли убить меня? — спросил он. — Я вас уверяю, что у меня только семнадцать су в кармане, я живу в меблированной комнате, и мое единственное новое платье заложено в ломбарде, так что проливать мою кровь бесполезно. Я беднее Иова. У меня было десять франков в жилетном кармане, но и те у меня украли сегодня ночью.
      Эти слова, сказанные печальным и в то же время насмешливым тоном, более повлияли на Армана, чем если бы студент испугался или рассердился. Он положил пистолет на стол.
      — Вы сумасшедший, — сказал он, — если считаете меня способным убить вас и ограбить» Я явился потребовать у вас категорического объяснения и настаиваю на том, чтобы получить его, хотя бы для этого мне пришлось употребить силу.
      — Я охотно готов объясниться с вами, сударь.
      — Скажите мне, где портрет.
      — Но у меня никогда не было никакого портрета.
      — Как, а портрет… за альковом?
      — Никогда!
      — Однако не бредил же я сегодня ночью…
      — Что такое? — спросил студент.
      — Да, сегодня ночью, когда я вошел сюда…
      — Вы входили сюда в эту ночь?
      — Разумеется.
      — А! — вскричал студент, ударив себя по лбу. — Так это, значит, вам я уступаю комнату в течение двух недель, с восьми часов до полуночи?
      — Мне, в течение двух недель!.. ночью.. — повторил Арман глухим голосом. — Понимаю… или нет, я ровно ничего не понимаю.
      — Решительно, — сказал Фредерик Дюлонг, — тут есть какое-то недоразумение… постараемся выяснить истину… Вы входили сюда сегодня ночью…
      — Да, — ответил Арман.
      — Но с кем… и как?
      — Один, с помощью ключа, который дала мне Фульмен.
      — Это странно! Я не знаю никакой Фульмен. И вы входили один?
      — Один.
      — Но… зачем? Отвечайте.
      — Я открыл окно.
      И Арман пальцем указал на окно..
      — Дальше?
      — Соскочил на крышу и добрался до окна соседнего дома.
      — Черт возьми! — вскричал студент. — Вы храбры, крыша очень крутая.
      — Я схватился за окно, и Дама в черной перчатке подошла, чтобы отворить его мне.
      — Кто такая эта Дама в черной перчатке?
      — Портрет этой дамы висел сегодня ночью у вас вон там… за альковом.
      — Все это очень странно!
      Студент внимательно посмотрел на Армана и спросил себя, уж не имеет ли он дело с сумасшедшим, убежавшим из какой-нибудь лечебницы. Арман догадался по выражению глаз о предположении Фредерика Дюлонга.
      — Сударь, — сказал он ему, — я начинаю думать, что никакие объяснения на свете не приведут нас к результату, если третье лицо, замешанное в этой истории, не придет к нам на помощь. Потрудитесь последовать за мною, мы поедем к ней.
      — Но кто же эта особа?
      — Фульмен.
      — Хорошо, я готов последовать за вами, потому что начинаю терять голову.
      Студент встал и начал искать фуражку.
      — Вы простите меня за мой костюм? — спросил он. — Вам не стыдно будет идти со мною? Я весь в грязи, а у меня только одна перемена.
      — Идемте, — сказал Арман, — внизу меня ждет карета, и притом теперь час ранний.
      — Вас ждет карета… черт возьми! — продолжал бедный студент, живущий на сто франков в месяц. — Какой шик!
      И он последовал за Арманом. Оба спустились по лестнице и увидали карету у тротуара. Арман приказал груму:
      — Улица Марбеф, к Фульмен!
      Во время переезда с площади Эстрапад на улицу Марбеф Арман и Фредерик Дюлонг продолжали начатый разговор, вернее, последний рассказывал своему собеседнику необычайные обстоятельства своей жизни.
      — Я не всегда был так беден, как теперь; было время, когда мне не хватало ста франков в месяц; мне досталось небольшое наследство, и, когда мне было двадцать лет, я промотал сто тысяч франков в несколько месяцев.
      — Вот как! Неужели? — удивился Арман, не знавший, куда студент клонит свой рассказ.
      — Вот в эту-то эпоху, во время моего блеска, я познакомился с изящной женщиной полусвета. Звали ее Блида, она жила на содержании у молодого миллионера, маркиза Эммануэля де Корни, нанимавшего ей отель и содержавшего ее лошадей.
      — Я знаю Блиду, — заметил Арман, — это женщина среднего возраста, ей тридцать пять лет.
      — Это она самая… на нее ушли мои сто тысяч франков в течение шести месяцев. Но это все еще шикарная женщина; у нее есть рента и доброе сердце. Она питает слабость ко мне и иногда приезжает навещать меня и обедает со мною за тридцать два су у Фликото.
      — Однако… — прервал его рассказ Арман.
      — Слушайте дальше, — продолжал студент, — вы увидите… Однажды утром, две недели назад, меня навестила Блида.
      «Мой милый, — сказал она мне, — я приехала позавтракать со своим старичком».
      Она так называла меня из дружбы ко мне.
      Мы пошли к Рисбек; она приказала подать вина, а когда я выпью, то от меня можно потребовать всего, что угодно. Если бы у меня потребовали голову, то я и ее бы отдал. Арман не мог удержаться от улыбки. Студент продолжал:
      — Так вот, когда у меня закружилась голова, Блида предложила мне сдать мою комнату в наймы на три вечерних часа ежедневно от восьми до одиннадцати. Она рассказала мне какую-то историю, объяснив, что это нужно для кого-то из ее приятельниц.
      — То есть, — перебил Арман, который уже не сомневался в искренности рассказа студента, — вас обманули так же, как и меня, хотя причины обмана я не могу себе объяснить.
      — О, вы сейчас увидите! — вскричал Фредерик Дюлонг. -В эту минуту карета остановилась у подъезда отеля Фульмен.
      — Все объяснится сейчас, — проговорил Арман, выходя из кареты. — Идемте.
      Студент последовал за ним. Было ли получено распоряжение или Армана уже считали будущим хозяином этого дома, но только слуги Фульмен немедленно провели его в комнату танцовщицы, несмотря на ранний час утра. Фульмен уже встала. Арман застал ее одетой в жемчужно-серый капот с красными отворотами, ноги ее, опиравшиеся на каминную решетку, были в туфельках, а на волосы был наброшен фуляровый шарф. Она, по-видимому, была чем-то сильно взволнована и провела ночь без сна.
      — Наконец-то! — вскричала она, увидев входящего молодого человека.
      — Сударыня, — обратился к ней Арман, — я привез вам Фредерика Дюлонга, который, оказывается, совсем вас не знает.
      Арман произнес эти слова с оттенком иронии.
      — Это правда, — просто сказала Фульмен. — Зато я знаю его.
      — Вы знаете меня! — удивился студент и отвесил низкий поклон, ослепленный красотою Фульмен.
      — Вернее, я знаю Блиду, и от нее я часто слышала о вас. Она любила вас, как кажется…
      И Фульмен посмотрела на вульгарного и неопрятного малого взглядом ценителя.
      — Гм! Гм! — заметил он с фатовством.
      — Ну, так что же? — спросила Фульмен, взглянув на Армана.
      — А то, что меня и этого господина обманули; а кто — неизвестно, — ответил последний резким тоном, доказывавшим, что он потерял к ней всякое доверие.
      Он рассказал свое свидание и разговор с Фредериком Дюлонгом; последний подтвердил его слова.
      — Ах! — вздохнула Фульмен. — Все это действительно очень странно; но прежде чем выслушать, господин Дюлонг, рассказ о ваших приключениях, мне нужно объяснить вам и Арману свои отношения к Блиде, потому что если вы считаете себя обманутыми, то и я имею право сказать то же про себя.
      И Фульмен знаком попросила сесть молодых людей и продолжала:
      — Я знакома с Блидой уже пять лет и знаю, что она пользуется громкой известностью, особенно среди иностранцев, и что в настоящее время живет на содержании у одного молодого русского, графа Гоилова. Два дня назад, когда вы мне рассказали, дорогой Арман, о вашей встрече с Дамой в черной перчатке в Петербурге, мне пришло на мысль начать мои поиски с этой стороны, и я тотчас же обратилась к Блиде. Я поехала к ней и спросила ее:
      «Слышала ли ты от своего Гоилова, который провел последнее лето в Петербурге, о белокурой женщине, путешествующей в сопровождении старика; одна рука у нее всегда затянута в черную перчатку? При этом я с ваших слов подробно описала ее».
      «Будь спокойна, — ответила мне Блида, — если эта женщина была в Петербурге, то я узнаю это сегодня же вечером, потому что у меня сегодня ужинает мой русский с одним из своих друзей, занимающим высокий пост при полиции».
      На другой день действительно Блида приехала ко мне и сказала:
      «Дама в черной перчатке в Париже: это дочь французского генерала барона де Рювиньи и московской еврейки. Она носит черную перчатку в воспоминание о любимом человеке. Лицо, сопровождающее ее повсюду, — русский майор, граф Арлев; он выдает себя за ее опекуна; но на самом деле он так сильно ревнует ее, что убьет своего соперника, если таковой явится. Они поселились в Париже на площади Эстрапад в старом доме; им прислуживает только один старик.
      И Блида сообщила мне все сведения, которые вы узнали от меня вчера, мой дорогой Арман.
      — Это странно! — пробормотал Арман.
      — Тогда, — продолжала Фульмен, — не называя вашего имени, я рассказала Блиде о роковой, безумной страсти, которую вы питаете к этой женщине, и так как она вызвалась помочь мне, то я поручила ей доставить вам возможность увидеться с нею. В тот же вечер, за час перед тем, как я приехала к вам, Блида была у меня и сказала:
      «У меня когда-то был поклонник, с которым мы остались до сих пор друзьями. Это бедный студент, проводящий целые дни в кафе Табурэ; зовут его Фредериком Дюлонгом. Он живет в меблированной комнате на третьем этаже, в доме на площади Эстрапад, и он согласится уступить свою комнату на несколько часов на сегодняшний вечер». Она сообщила мне топографические сведения, которые вам уже известны, вручила ключ от вашей комнаты, господин Дюлонг, и в конце концов уверила меня, что Дама в черной перчатке остается одна от восьми часов до одиннадцати.
      Студент и Арман с глубоким вниманием слушали рассказ Фульмен. Наконец студент сказал:
      — Сударыня, Блида вас обманула. Вот уже две недели, как я каждый вечер выхожу из дому в восемь часов и возвращаюсь только в одиннадцать. В мое отсутствие кто-то является ко мне. Но сегодня ночью я застал свою дверь и окно раскрытыми настежь.
      — А портрет? Портрет, который я видел? — с живостью перебил его Арман. — Ведь не бредил же я, наконец.
      Фульмен сидела, задумавшись. Она взяла за руку молодого человека.
      — Слушайте, сказала она ему, — вы сомневаетесь во мне, вы по-прежнему не верите мне?
      — Нет, — сказал он искренно, — я вижу, что вы откровенны.
      — Итак, вы хотите, чтобы я дала вам совет? — спросила Фульмен.
      — Давайте…
      — Вернитесь домой, забудьте эту загадочную женщину и позвольте мне самой распутать всю эту путаницу и доискаться истины. Что-то подсказывает мне, что эта женщина, которая, по-видимому, избегает вас, замышляет против вас что-то ужасное.
      — Вы с ума сошли! — рассмеялся Арман.
      — Быть может.
      — На что я ей нужен?
      — Ах, почем я знаю! — воскликнула Фульмен. — Но что-то говорит мне, что с вами случится несчастье.
      В голосе Фульмен звучали волнение и грусть, и Арман невольно вздрогнул.
      — Так что же, — прошептал он, — я люблю ее… и я хочу ее видеть!
      — Согласны вы еще раз послушаться меня? — спросила Фульмен.
      — Я готов.
      — Она сказала вам: «Приходите завтра в восемь часов».
      — Да.
      — И вы пойдете?
      — Разумеется!
      — Я пойду с вами.
      — Вы?
      — Я!
      — Но это невозможно! — вскричал Арман.
      — О, будьте покойны, — успокоила его Фульмен, — я не войду… я останусь на крыше.
      И прежде чем молодой человек, растерявшийся от этого решения Фульмен, успел ответить, она обернулась к студенту.
      — Господин Дюлонг, — сказала она, — вы уступите еще раз вашу комнату на сегодняшний вечер, не правда ли?
      — Иначе говоря, — ответил студент, — я не посмею войти в свою комнату после того, что случилось со мною вчера.
      — Вы правы, — сказала Фульмен, — ведь вы еще не рассказали нам своего вчерашнего приключения. Быть может, ваш рассказ прольет луч света на все эти таинственности.
      — Обыкновенно, — начал рассказывать Фредерик Дюлонг, — я выходил из дому в восемь часов, шел в кафе Табурэ и играл там в домино или на биллиарде до одиннадцати. Но вчера, в то время, когда я поворачивал за угол улицы Вожирар, меня остановил посыльный и подал мне письмо. Я подошел к газовому фонарю и прочитал его.
      «Старинный друг г-на Фредерика Дюлонга, — писали мне, — очень желающий увидеться с ним, просит его последовать за подателем этой записки».
      — Я хотел было отказаться, объяснив посыльному, что меня ждет неотложное дело, но он поспешил предупредить меня, сказав почтительным тоном.
      «Карета барыни ожидает вас на площади Одеон».
      «Карета! О-го, — сказал я себе. — Это другое дело!».
      Я последовал за посыльным и увидал светло-голубую карету, запряженную великолепными лошадьми. Ливрейный лакей открыл дверцу, а посыльный удалился. Я сел в карету; тогда лакей сказал мне:
      «Сударь, вы позволите мне сесть рядом с вами, потому как мне поручено сообщить вам нечто».
      «Как хотите», — ответил я.
      Карета покатила. Лакей поднял окна, стекла которых, к моему удивлению, оказались матовыми, так что я не мог узнать, куда меня везут. Затем он вынул фуляровый платок и сказал:
      «Если господин желает видеть мою госпожу, то он должен позволить завязать ему глаза».
      Я нашел это предложение оригинальным и согласился. Подобные истории я читал только в романах.
      — Дальше? — спросила Фульмен.
      — Карета ехала около двадцати минут и остановилась; слуга сказал мне:
      «Не угодно ли вам, сударь, выйти и опереться на мою руку…»
      Я вышел, и меня повели. Я шел так несколько минут, в течение которых чувствовал, как хрустит песок под моими ногами, и это навело меня на мысль, что я иду садом; затем я поднялся по ступенькам лестницы…
      — Погодите, — перебил Арман студента, — нечто подобное случилось когда-то со мною.
      Сын полковника вспомнил любовь, которую он питал к маленькой баронессе де Сент-Люс.
      — Продолжайте, продолжайте! — вскричал он.
      Он надеялся, что завеса, окружавшая все эти события тайной, наконец разорвется хоть отчасти.
      — Когда я поднялся по лестнице, — продолжал студент, — мой проводник открыл дверь и провел меня в комнату, пол которой был покрыт ковром, заглушавшим шум моих шагов; усадив меня в кресло, он сказал:
      «Через пять минут вы можете снять повязку».
      Я слышал, как он ушел и запер дверь, повернув два раза ключ; сердце мое стучало. На меня нашел страх… Наконец, я снял повязку.
      — И тогда, — перебил его во второй раз Арман, — вы очутились в прекрасном будуаре, обитом шелковой материей, меблированном с замечательным изяществом и освещенном алебастровой лампой, спускавшейся с потолка.
      — Так, именно так! — подтвердил удивленный студент. — Но откуда вам это известно?
      — Слушайте дальше, — продолжал Арман, — по стенам висели прекрасные картины испанской школы. В амбразурах окон стояли лакированные жардиньерки; занавеси были задернуты,
      — Совершенно верно.
      — Посреди комнаты стоял круглый стол с мраморной подставкой.
      — Так, именно так!
      — Наконец, после десятиминутного ожидания, — продолжал Арман оживленно, — вы увидели, что дверь отворяется…
      — Да…
      — И входит женщина в маске…
      — Нет, — сказал студент, — я не видал женщины. На этот раз крик удивления вырвался у Армана.
      — Кого же вы увидали? — спросил он.
      — Мужчину, — ответил студент.
      — Да рассказывайте же, — торопил Арман. — Я вижу, что туман, который должен был рассеяться, сгущается все больше и больше. Кто же был вошедший?
      — Погодите, — сказал г-н Фредерик Дюлонг в то время, как Фульмен внимательно слушала его. — Прошло не десять минут с тех пор, как я остался один, а целый час. На круглом столе, о котором вы говорили, стояла бутылка с вином. От ожидания я начинал терять терпение; осмотрев обстановку будуара, я остановил свое внимание на бутылке и ее содержимом. Что вы хотите? Я немного алкоголик; под рукою у меня был стакан, и я начал пить, чтобы убить время; таким образом я опорожнил один стакан за другим, и уже начал слегка пьянеть, как вдруг увидел отворившуюся дверь и, вместо ожидаемой мною женщины, мужчину, лицо которого было закрыто бархатной маской. Волосы на голове у него были совершенно седые.
      Арман и Фульмен переглянулись. Интрига еще более запутывалась.
      — Дальше? — проговорила танцовщица. — Что было дальше?
      Фредерик Дюлонг продолжал.

XXIX