– Я слышал, что вы вертитесь вокруг моей любовницы, – прорычал Уоллингейм, едва женщины покинули комнату. – Так что я решил вмешаться и вернуть ее.
      – Странно, – лениво протянул Дафф. – Насколько я понял, она порвала с вами и уехала, никому не сказав куда. Именно поэтому вы до сих пор не беспокоили ее своим присутствием.
      – Она лжет! Женщины вроде нее всегда лгут, – бросил Уоллингейм.
      – Вот тут я не согласен, – пробормотал Дафф. – И советую, не причиняя леди дальнейших неприятностей, сесть в экипаж и вернуться в Лондон.
      – Леди? – улыбнулся Уоллингейм. – Это ее вы называете леди?
      – Она истинная леди и находится под моей защитой, – слегка улыбнулся Дафф. – Надеюсь, это вам ясно.
      Дугал неторопливо поднялся и подошел к другу.
      – Я же говорил вам. Вставайте, нам пора.
      Ему не понравился лед в голосе и глазах Дарли. Нрав маркиза был хорошо известен. Перед отъездом на войну он убил противника на дуэли. Правда, подлец заслуживал смерти, но его гибель оказалась последней каплей, переполнившей терпение властей. Дуэли были запрещены, а Дафф не раз стоял под дулом пистолета. Причиной последней стычки была любовница герцога из королевской семьи, и поэтому Даффу, чтобы избежать кары, пришлось бежать из Англии, пока скандал не утихнет.
      – Я вас не боюсь! – рявкнул Уоллингейм, отказываясь отступать.
      – А следовало бы, – зловеще-мягко заметил Дафф. Уоллингейм угрожающе шагнул вперед. Дафф не двинулся с места. И даже глазом не моргнул.
      – Назовите время и место, Уоллингейм, – потребовал он едва слышно.
      – Не будь идиотом, – прошипел Дугал, схватив друга за руку.
      Уоллингейм вырвался, но при этом побагровел и тяжело дышал.
      – Неужели такая, как она, стоит чьей-то жизни? – издевательски ухмыльнулся он.
      – Лично я не собираюсь умирать, – невозмутимо ответил Дафф. – А вот вам придется решать, желаете ли вы покинуть этот мир.
      «Ублюдок холоден как лед», – неприязненно подумал Уоллингейм. Нет, он не собирается драться с Дарли. Законы чести созданы для других мужчин. Для глупцов.
      – Я вернусь, – пробормотал он, – и тогда посмотрим, кто останется в живых.
      Дафф сухо улыбнулся.
      – В любое время. Хотя я не буду столь беспечным, как Хармон.
      Уоллингейм нанял громил, зверски избивших виконта, вместо того чтобы встретиться с ним на расстоянии двадцати шагов, как подобает мужчине.
      – Пропади ты пропадом! – буркнул Уоллингейм.
      – Надеюсь, что нет. И вообще не рой другому яму… – издевательски ответил Дафф.
      Бессильная ярость придала лицу Уоллингейма ядовито-фиолетовый оттенок. Закрывая и открывая рот, как рыба на песке, он протиснулся мимо Даффа и исчез. Дугал поспешил за приятелем.
      Минуту спустя хлопнула входная дверь. Послышались свист кнута и грохот колес набиравшего скорость экипажа.
      В гостиной воцарился покой. Дафф с легкой улыбкой подошел к дивану и сел в ожидании прихода Аннабел.
      Когда Аннабел переступила порог, оказалось, что маркиз удобно развалился на диване и прикрыл глаза. Но, услышав шаги, немедленно выпрямился и спросил:
      – Как чувствует себя миссис Фостер?
      – Теперь очень хорошо, спасибо, – кивнула Аннабел и, оглядев комнату, улыбнулась. – Они ушли!
      – Я же сказал, что постараюсь пустить в ход такт и дипломатию, – удивился Дафф, взирая на нее невинным взглядом святого.
      – А главное, тихо и без скандала. Я не слышала криков!
      – Нечего было слышать. Я объяснил Уоллингейму, что он здесь нежеланный гость. Он, очевидно, все сразу понял.
      – Что-то не похоже на Уоллингейма, – с сомнением заметила Аннабел.
      Дафф небрежно пожал плечами.
      – Подозреваю, что свою роль сыграли уговоры Иннеса, – солгал он. – Тот сказал, что поскольку ты все равно порвала с Уоллингеймом, причин оставаться больше нет.
      В голосе его, однако, слышалось нечто вроде вопроса. Дафф, очевидно, хотел знать наверняка, действительно ли она прогнала Уоллингейма.
      – Но я порвала с ним! – взволнованно вскрикнула Аннабел, желая прояснить ситуацию. – И речи быть не может о моем к нему возвращении!
      – Что же, тогда все всё понимают, – спокойно кивнул Дафф. – Они убрались, и я могу сказать только: скатертью дорога.
      – О да, и я того же мнения! – воскликнула Аннабел, наконец позволившая себе громко и облегченно вздохнуть. – Слава Богу, все кончено. Ты совершил настоящий подвиг! Мы все очень тебе благодарны. – Она обвела рукой комнату. – Мама, Молли и малышки тоже!
      – Тогда в этом мире все опять хорошо и правильно. Иди, сядь рядом со мной.
      Он похлопал по диванной подушке, испытывая при этом чувство глубочайшего довольства, совсем как в те далекие времена до Ватерлоо. Словно жизнь сулила счастье и наслаждения принадлежавшие ему по праву.
      – Если, конечно, твоя матушка не станет возражать, – добавил он, вспомнив о хороших манерах.
      – Она и Молли пьют чай в комнате для завтраков, – сообщила Аннабел, подходя к нему. – Думаю, главной темой для бесед в последующие дни будет Уоллингейм. Ни мама, ни Молли не находят в нем ничего приятного.
      – Как почти все остальное общество.
      – Не смотри на меня так. – Она остановилась и слегка нахмурилась. – Меня принудили: можешь не верить, конечно, но так оно и было.
      – И каким же образом тебя принудили?
      Величественно выпрямившись, она с раздражающей прямотой посмотрела ему в глаза.
      – Я вовсе не обязана тебе рассказывать.
      – Конечно, не обязана, – сдержанно согласился Дафф.
      – О, так и быть, – вздохнула она, не зная, что заставило ее согласиться: собственный здравый смысл или подспудный гнев Даффа. В конце концов, именно он спас ее от Уоллингейма! – Я у тебя в большом долгу, так что, если желаешь объяснений, ты их получишь. И кроме того, мне не нравится, когда ты так на меня смотришь.
      – Как именно? – улыбнулся он.
      – Как будто хочешь вытрясти из меня все сведения.
      – Не путай меня с Уоллингеймом, – рассердился он. – Если не хочешь, можешь не говорить.
      – Я бы предпочла вообще забыть о случившемся. Притвориться, что ты просто привез меня домой после чудесного, сказочного дня, проведенного в твоем охотничьем домике, и что моя жизнь отныне будет исполнена радости.
      В ее голосе вдруг зазвенело отчаяние, и Дафф, совершенно забыв об остальных обитателях коттеджа, – случай для него небывалый, – протянул руки, усадил ее на колени и крепко обнял.
      – Я ревную к каждому мужчине, который когда-то был с тобой, – признался он, даже не испугавшись собственной откровенности. Не пытаясь понять, действительно ли это так. – Ты можешь рассказать мне все или самую малость, как пожелаешь. Мне это безразлично. По моему мнению, тема закрыта. И давай поговорим о более приятных вещах. Как думаешь, твоя матушка отпустит тебя завтра со мной? Тогда давай строить планы…
      – Ты предлагаешь мне рай, Дафф. Во всех смыслах этого слова.
      И она позволила себе секунду помечтать, что останется в этом блаженном месте навсегда.
      – Ты вернула мне жизнь. Почему бы мне не предложить тебе все и вся?
      Если бы только она могла позволить себе поверить, что мужчины вроде Даффа способны дать нечто большее, чем мимолетное наслаждение! Что рай действительно существовал совсем рядом: только руку протянуть, – и ей позволят поселиться там навеки.
      – Сейчас спрошу маму, – пробормотала она, чтобы избавиться от несбыточных грез.
      – А если понадобится избавиться от Уоллингейма окончательно – только попроси.
      Он был достаточно тактичен, чтобы не объяснить, что предъявляет исключительные права на ее время и саму Аннабел. Впрочем, он сам еще никак не мог до конца осознать, что всего две недели назад подобные чувства были для него немыслимы.
      – Возможно, он и не вернется.
      – Возможно, – кивнул Дафф и при виде ее искаженного ужасом лица быстро добавил: – Уверен, что так и будет.
      Но Аннабел слишком долго играла в театре, чтобы не распознать его мысли. Уоллингейм обязательно вернется. Она читала это в глазах Даффа.
      – В любом случае, – заметила она, не желая предаваться мучительным раздумьям и пытаясь растолковать Даффу, почему так долго терпела Уоллингейма, – я бы хотела объяснить суть наших отношений.
      Ему следовало сказать, что это вовсе не обязательно. Отмахнуться от ее исповеди. Но именно к ней он не был так равнодушен, как к остальным любовницам, и поэтому промолчал.
      – Вскоре после того, как я впервые приехала в Лондон, – начала Аннабел, – пришлось занять денег у ростовщика и подписать вексель. Я только что начинала карьеру в театре и жила почти в нищете.
      Она не стала говорить, что должна была посылать деньги домой, матери и Хлое, оставшимся без пенни в кармане. Разве человек, подобный Даффу, знает, что такое «стесненные обстоятельства»?
      – Итак, у меня появились долги, а недавно Уоллингейму удалось узнать о моей сделке с Крассуэллом, и выкупил у него вексель. Я почти выплатила всю сумму, но, зная, что Уоллингейму не терпится выкупить вексель, Крассуэлл заломил огромную цену, так что мне пришлось смириться и платить снова. Я попыталась обратиться в суд, но Уоллингейм пригрозил найти моих родственников и все им рассказать. Что мне было делать?
      – Когда все это происходило? – спросил Дафф, словно от точного количества дней, проведенных ею с Уоллингеймом, зависело, уймется ли его ревность.
      – В начале этого года. До того я была совершенно независима. И ты сам это знаешь. Я никогда не имела покровителей. Уоллингейм, разумеется, был невозможен, вел себя отвратительно, грозил опозорить меня всеми мыслимыми способами. Я постаралась как можно скорее выплатить ему долг и ушла.
      После этого объяснения ему стало легче. Теперь он точно знал, что Уоллингейм не имел на нее никаких прав. И это очень хорошо, потому что, если бы Уоллингейм и дальше настаивал на продолжении отношений с Аннабел, Даффу пришлось бы убить его. При необходимости. Если бы человек не опомнился и не прекратил своих преследований.
      Дафф был не лучше и не хуже остальных членов общества, когда речь шла о принятых в свете правилах поведения.
      Это было жестокое время. И жизнь человека ничего не стоила.
      Мужчин, женщин и детей ссылали на каторгу за кражу булки, а иногда вешали и за меньшее преступление. И хотя бесчеловечные английские законы были писаны не для аристократов, элегантная одежда и безупречные манеры иногда скрывали натуру настоящего варвара. Мужья избивали жен, пускали по ветру их приданое, жены, в свою очередь, наставляли мужьям рога. Мужчины дрались на дуэли из-за карточного проигрыша или иной столь же бессмысленной причины.
      Или из-за женщины.

      – Дарли был готов разделаться с тобой прямо на месте, – пробормотал Дугал, по привычке устраиваясь в углу экипажа и вытягивая ноги на противоположное сиденье.
      – Сомневаюсь, – отмахнулся Уоллингейм, откупоривая бутылку бренди и делая большой глоток.
      – Можешь отрицать, если угодно, но все это правда. Я видел его глаза. А Дарли из тех, кто не задумается пустить пулю в соперника. Не говоря уже о том что почти всегда он дрался, защищая так называемую честь очередной любовницы. Повезло тебе убраться отгула невредимым.
      – Ты мелешь чушь, Дугал! Что же касается Дарли, я позабочусь, чтобы он заплатил за свою чертову наглость!
      – Подумываешь снова нанять громил? – усмехнулся Дугал.
      – Если понадобится, – прорычал граф, которого мало интересовали вопросы чести Добро и зло были для него простыми словами.
      – Учти, Дарли будет начеку. Он так и сказал.
      – Мне все равно, – процедил Уоллингейм. – Знаю только, что он должен заплатить мне за то, что увел у меня любовницу.
      – А может, и нет, – заметил Дугал. Как человек неглупый, он сдержался и не добавил, что вряд ли Уоллингейм может по праву считать Аннабел своей.
      – Не считай меня глупцом, – фыркнул Уоллингейм. – От них так и несло сексом!
      – С того места, где я сидел, до меня не донеслось никаких особых запахов.
      – Они провели день в постели, – настаивал Уоллингейм, – готов прозакладывать свою конюшню.
      – Поскольку мне очень нравится твоя конюшня, нельзя ли узнать поточнее, спали они или нет?
      – Очень смешно! Теперь моя очередь поиздеваться над твоими привязанностями. Возьми хотя бы Дженет Фергюсон: она так худа, что вот-вот переломится, и тащит в постель кого ни попадя. Надеюсь, ты знаешь, что не один пользуешься ее благосклонностью!
      – А мне все равно, – заверил Дугал, причем вполне искренне. Его возлюбленная была невероятно страстной женщиной, несмотря на мальчишеские формы и склонность к распутству. – Кроме того, вряд ли Аннабел Фостер может считаться твоей исключительной собственностью.
      – Невзирая ни на что, я намереваюсь вернуть ее в свою постель в самое кратчайшее время, – твердо объявил Уоллингейм.
      – И как ты предлагаешь это сделать?
      – Обычным способом, – процедил Уоллингейм. – Хитростью.

      Перед отъездом Дафф выпил чаю в компании Аннабел, миссис Фостер и Молли. И заодно попросил разрешения у миссис Фостер заехать наутро за Аннабел. Миссис Фостер, разумеется, и не думала возражать.
      Он побыл еще немного, наслаждаясь приятным обществом, строя планы на лето, словно был членом семьи. Они с Аннабел попрощались уже на закате. И долго стояли у садовой калитки, любуясь розовыми полосами, перечертившими небо, вдыхая аромат цветов и впитывая мирную безмятежность, окружавшую их.
      – Не могу вспомнить, когда еще так приятно проводил время, – прошептал он, сжимая ее руку под прикрытием юбок.
      – Я тоже. Еще раз спасибо за счастье, которое ты дал мне. И за то, что ты был так благороден и избавил меня от Уоллингейма.
      – Завтра я пришлю служанок помочь твоей матери и Молли с детьми, а заодно и несколько охранников, чтобы следили за домом.
      – Пожалуй, не стоит, – покачала она головой. – Это может встревожить матушку.
      – Твоя матушка вряд ли будет возражать против одной-двух горничных, не так ли?
      Что же касается охранников… он позаботится, чтобы они не попадались на глаза домочадцам Аннабел. Но они будут охранять дом день и ночь. Если не для ее, то хотя бы для его спокойствия.
      – Согласна, – кивнула она, не желая продолжать спор.
      – Вот и хорошо. – Он снова нежно сжал ее пальцы. – Скажи, что будешь думать обо мне сегодня ночью.
      – Как я могу не думать? – улыбнулась она. Человека, подобного Даффу, забыть нелегко.
      – Приеду завтра в десять. Жаль, что не могу поцеловать тебя сейчас.
      – Очень жаль. Но мама и Молли скорее всего подглядывают в окна.
      – Поэтому я должен вести себя прилично, – вздохнул Дафф.
      – Боюсь, что так, – прошептала она, смаргивая неизвестно откуда взявшиеся слезы.
      – Дорогая, умоляю тебя, не плачь, тем более что я не могу обнять тебя и утешить.
      Она по-детски шмыгнула носом и улыбнулась дрожащими губами.
      – Ну вот, я уже успокоилась. Просто нервы шалят после случившегося.
      – Обещаю, Уоллингейм оставит тебя в покое. Даже не вздумай волноваться!
      Она кивнула, вновь сдерживая слезы.
      – Не буду. До завтра, милый.
      Если Дафф немедленно не уедет, с ней начнется настоящая истерика.
      Он отпустил ее руку, слегка поклонился и с улыбкой ушел.
      Когда фаэтон отъезжал от ворот, Дафф помахал на прощание.
      Усилием воли она продолжала улыбаться, пока он не скрылся с глаз. И только тогда вытерла слезы, повернулась и решительно направилась к коттеджу.
      Они должны исчезнуть к утру.
      Ни в коем случае нельзя оставаться теперь, когда Уоллингейм узнал, где она живет.
      Он вернется. Сомнений в этом нет. Даже если Дафф сумеет защитить ее, что тоже еще не известно, учитывая предательскую натуру Уоллингейма. Именно из-за последнего она и не хотела покровительства маркиза. Потому что всегда избегала положения содержанки.
      Аннабел давно решила, что, несмотря на довольно свободный образ жизни, она по крайней мере сохранит независимость. И как бы она ни наслаждалась обществом Даффа, – весьма слабое определение того рая, который он предлагал, – стоит позволить ему поставить на ней свое тавро, и он поведет себя ничем не лучше остальных мужчин.
      Она долго придерживалась своего собственного свода правил. Первое – дарить благосклонность только тому, кто ей мил. Второе – не позволять мужчинам командовать ею. И третье – только она сама решает, когда разорвать связь.
      Во многих отношениях она ничем не отличалась от аристократок, играющих в любовь. Просто имела несчастье родиться в семье ремесленника, а не в богатом доме. Благородные леди забавлялись, меняя партнеров и увлекаясь постельными играми. Как только высокородный лорд получал наследника, то есть его жена рожала одного-двух сыновей, общество было склонно смотреть сквозь пальцы на подобные связи, лишь бы все обходилось без скандала.
      Впрочем, сейчас эти сравнения вряд ли уместны. Главное – придумать объяснение поспешному отъезду, причем такое, которое не встревожит ее мать.
      Самое позднее к полуночи они должны исчезнуть и оказаться далеко от деревни, когда завтра утром приедет Дафф.
      Как ей не хотелось покидать его! Если бы имелся способ попрощаться как следует без необходимости что-то объяснять, она так и сделала бы. Но, хотя Дафф мил и добр, очарователен и любовник прекрасный, все же не предлагает ничего, кроме мимолетного романа. Она предпочитает жить по-своему.
      «Возможно, лучше всего подойдет остров Уайт», – думала она, полная решимости не мучиться мыслями о том, что никогда не сможет быть с Даффом. Да и вообще плакать над потерянными наслаждениями – пустое занятие. У нее и без того много срочных проблем. Итак, морской воздух бодрит, расстояние от Лондона довольно значительное, а уединенное местоположение просто идеально подходит для того, кто желает укрыться в уединении.
      И ее мать знала остров. В детстве она отдыхала там с дедушкой и бабушкой.
      В конце концов лето – идеальное время, чтобы отдохнуть на море.

      Герцог и герцогиня наслаждались минутами покоя после ленча. Дети и внуки разбежались по своим делам, и, прежде чем встать из-за стола, супруги решили выпить еще по чашечке чаю. Но тут вошедший лакей вручил герцогу записку.
      Поспешно развернув смятый листок бумаги, герцог пробежал глазами немногочисленные строчки.
      – Это от Даффа.
      Герцог протянул записку жене и обратился к принесшему записку слуге:
      – Кто доставил это в дом?
      – Не знаю точно, ваша светлость.
      – Этот человек все еще здесь?
      – Он, вероятно, ушел, милорд.
      – Найди его и приведи обратно. Скорее, – резко велел герцог. Как только слуга выбежал из столовой, Джулиус повернулся к жене: – Дафф не объяснил, почему уезжает в Лондон.
      – Мы с тобой знаем почему, – ответила герцогиня, хотя, судя по поджатым губам, думала в это время о миллионе других причин.
      – Может, гонец способен пролить свет на внезапный отъезд нашего сына.
      – Уверена, что это так и есть, – пробормотала жена. Но ее лицо тут же просветлело, и, поспешно отодвинув стул, она поднялась, прежде чем лакей успел ей помочь. – Пока ты ожидаешь этого человека, милый, – ласково объявила она, – я, пожалуй, поднимусь наверх и скажу девочкам, что мы уезжаем в столицу. Сейчас пошлю слугу на конюшню к Джайлзу. Пусть передаст, что он нам нужен в доме.
      – Дафф может посчитать, что ты вмешиваешься в его дела, – остерег муж.
      Элспет улыбнулась:
      – Но, дорогой, это право каждой матери. Нам нравится думать, что мы помогаем своим детям.
      – Твоя помощь может не пригодиться, если Дафф вернется до того, как мы успеем приехать в Лондон, – мягко заметил Джулиус. – Ты об этом подумала?
      – Но, дорогой, ты же читал записку. Уверена, это связано с какими-то неприятностями.
      – Откуда ты вывела такое заключение? Из нескольких жалких строчек?
      Жена ответила ангельской улыбкой.
      – Материнская интуиция, дорогой. Доверься мне. Но обязательно дай знать, что скажет человек, доставивший записку. А пока я присмотрю, чтобы девочки как следует приготовились к поездке. А ты тем временем прикажи готовить экипажи.
      Герцог давно приучился не игнорировать материнскую интуицию жены. Обычно она знала, о чем говорит. Но, поговорив с местным фермером, принесшим записку от сына, он получил дополнительные сведения, которые и не замедлил сообщить Элспет:
      – Этот человек живет на маленькой ферме рядом с охотничьим домиком. Он как раз пропалывал огород, когда подъехали два всадника и попросили отнести нам записку. Очевидно, Дафф уже отправился в путь, когда вдруг вспомнил, что неплохо бы известить нас о своих планах.
      – Этим объясняются краткость записки и плохой почерк. Он писал, сидя в седле. Как мило с его стороны подумать о нас, – заметила Элспет, которая, как все любящие матери, была склонна прощать детям их промахи.
      – О да, мы должны считать себя счастливчиками, потому что он подумал о нас, – съязвил герцог.
      – Совершенно верно, дорогой, – без всякой иронии ответила Элспет. – Какой милый мальчик! Так ты понял наконец? Мисс Фостер – вот причина, по которой Дафф променял уединенную жизнь на яркие огни Лондона.
      – Но фермер ничего о ней не знает. Я обиняками расспросил его.
      – В таком случае нам не помешает завернуть в Шорем по пути на юг. Считай это чем-то вроде разведки.
      – Может, нам следует поехать одним.
      – Ты абсолютно прав. Как я ни обожаю наших девочек, они любят посплетничать, а дорогому Даффу это ни к чему. Пока он… еще… на пути… к выздоровлению.
      Герцогиня всегда пользовалась самыми мягкими выражениями для описания эмоционального состояния сына.
      Герцог, однако, был более реалистичен и знал, что иногда война необратимо ломает душу и характер человека. И хотя искренне желал сыну полнейшего выздоровления, каким бы ни был исход, будет защищать и поддерживать его.
      Мисс Фостер, очевидно, сотворила чудо за какие-то несколько дней, чем заслужила вечную благодарность герцога. Теперь он у нее в неоплатном долгу.
      – Мы попросим Джайлза сопровождать девочек. Я велю приготовить дорожный экипаж. Там хватит места всем, хотя подозреваю, что Джайлз предпочтет скакать верхом, вместо того чтобы развлекать кучу детей в духоте экипажа.
      – Я тоже в этом уверена, – заметила герцогиня с легкой улыбкой. – И поскольку все знают, как тщательно я закрываю дом перед отъездом, они с радостью поедут вперед.
      – Что мы скажем мисс Фостер, если вдруг увидим ее в Шореме?
      – Мы ее не увидим. Право, дорогой, не думаешь же ты, что наш сын помчался бы в Лондон, останься она в деревне?!
      Герцог вопросительно вскинул брови.
      – И все же ты собираешься посетить ее дом.
      – На всякий случай, дорогой, только на всяким случай. А теперь, будь так добр, передай Джайлзу, когда придет, что он будет сопровождать девочек. А я тем временем поговорю с остальными.
      Менее чем через три часа все семейство Д'Абернонов отправилось в путь. Еще полчаса спустя герцог и герцогиня, завернувшие в Шорем, стояли перед дверью коттеджа матери Аннабел.
      – Очевидно, никого нет дома, дорогая, – заметил Джулиус. – Можно не стучать.
      – Но мне так легче, – заупрямилась Элспет, продолжая колотить в дверь. – Посмотри, не оставили ли они каких-то слуг, хотя мне так не кажется. Очень странно, – пробормотала герцогиня, не зная, что и думать.
      И когда супруги уже катили на юг в удобной карете, герцогиня задумчиво произнесла:
      – Не думаешь, что у коттеджа заброшенный вид? Ни одного человека поблизости. Такое впечатление, будто все обитатели решили разом исчезнуть.
      – Может, у них вообще не было слуг.
      – Мисс Фостер – отнюдь не нищая. Все знают, в какую сумму ей обошелся лондонский дом. Уверена, что ей по карману содержать горничную или кухарку. Правда, Дафф не упоминал о точном составе семьи.
      – Мы узнаем, как только доберемся до Лондона.
      – Спасибо за хладнокровный совет и поддержку, дорогой. Я ценю твое понимание.
      – Милая, поверь, я беспокоюсь за сына не меньше тебя. Будем надеяться, что с ним все хорошо, – улыбнулся Джулиус, – и, возможно, с мисс Фостер тоже.