И я потребовал. Он испугался, но слегка. Стал говорить что-то о моей мнительности, вообще всякую ерунду. И вдруг я почувствовал, что кто-то выворачивает мне руку с пистолетом. Тот неслышно вышел из спальни и обезоружил меня. Он смеялся, помахивая пистолетом. Кока тоже засмеялся. Тот спросил: «А ты-то что смеешься, дурак?» и выстрелил Коке в лоб. Потом приказал мне сидеть, начал шарить по ящикам и полкам, собирая в две сумки, которые он вынес из спальни, все ценное. Я сидел в кресле и смотрел на мертвого Коку. Тот, другой, заставил меня нести сумки. Он что-то сделал с глазком телекамеры из соседней квартиры, и мы спустились по лестнице. Богословским переулком мы вышли на Тверской бульвар, где он поймал такси. На прощание он мне сказал: «Денька через два тебя поймают, и, когда ты им расскажешь все, как было, они тебе не поверят, будут трепать дальше. В общем, пяток дней у меня есть. Жди ментов, засранец». И уехал. А я ждал ментов. И дождался. Все, Сергей Васильевич.
      — До того неправдоподобно, что даже противно, — ухмыльнулся Никольский. — А врать ведь стараются правдоподобно, а, Сурков?
      — Я же говорил, что вы мне не поверите, — в спокойной уже безнадеге сказал Рома.
      Никольский встал, прошел к столу, проверил, закрыты ли все ящики, вытряс окурки из двух пепельниц на лист старой газеты, свернул газету в комок, а комок швырнул в мусор.
      — Сейчас ты, Сурков, пойдешь в камеру… — начал было Сергей.
      — В какую камеру? — в ужасе перебил Рома.
      — Пока еще не в ту, которую тебе обещал подполковник Котов, — успокоил его майор. — Посиди, подумай ночку. Главное — мелочи, мелочи и подробности вспоминай…
 
      …Знакомым путем Сергей возвращался домой. Он миновал много раз исхоженные переулки, затем Патриаршие пруды, прошел по родной улице, свернул и оказался у своего подъезда. Никольский поднялся наверх и уже вынул ключи у собственной двери, когда сверху его позвали:
      — Васильич!
      Пролетом выше на ступеньках сидел Витек.
      — Ты, что спятил? — взъярился Никольский. — Засветиться захотел?
      — Извини, — повинился Витек. — Не мог иначе. Цейтнот.
      — Ладно, проходи. — Сергей был недоволен, но дело явно было срочное.
      Они прошли в квартиру. С видом разоблаченного заговорщика певец-барыга достал что-то из кармана и водрузил на стол в гостиной. Сергей глянул и обмер. Не шибко-то он разбирался в цацках, но от подобной красоты дух захватывало…
      Сверкающее деревце с немыслимо голубыми плодами лежало на столе у Никольского. Деревце размером с большую зажигалку, валявшуюся рядом.
      — Картинки от этих проходимцев ты заглатывал без страха и сомнения. А такую штучку в оборот пустить заробел, Витек? — спросил Никольский, переведя дыхание.
      — Заробел, — признался Витек. — Я не особый в ювелирных делах специалист, но уж поверь мне, Васильевич, вещь эта — уникальная. Одни сапфиры чего стоят!
      — Да и цену они, наверное, заломили для тебя неподъемную. Так, Витек? — насмешливо спросил Сергей. Он уже оправился от первого потрясения и мыслил теперь привычно: категориями оперативно-следственной работы.
      — Так-то так, но я бы в любом случае не решился… — замялся стукач.
      — Кто они? — резко задал вопрос майор.
      — По чьей подсказке, я не знаю, но пришли они ко мне месяца два тому назад, — начал рассказ Витек. — Провинциальные пижоны, темные, как ночь в Мухосранске. Для начала предложили мне десять графических листов по двадцать долларов каждый. Я поторговался и взял по пятнадцать.
      — Не прогадал? — хмыкнул Никольский.
      — Три карандашных портрета Бакста, два сомовских наброска, два Бенуа, три театральных эскиза Добужинского. Я прогадал, а, Васильевич? — засмеялся Витек в ответ.
      — Прямо-таки галерея мирискусников! — восхитился Никольский. — Но ты мне про пареньков, пареньков!
      — А сегодня они три картины приволокли, пареньки, — охотно отозвался певец. — Замечательная усадьба Жуковского, весьма приличный Малявин и привычное, с пушками, ядрами и дымами варево Самокиша. За все про все — шестьсот долларов.
      — Грабишь ты своих клиентов, ох и грабишь! — усмехнулся майор.
      — А тебе их жалко, аж сердце щемит, ага, — парировал Витек. — Так вот дальше: я с ними старательно прощаюсь, а они что-то мнутся. То да се, и вдруг они бах! — мне эту штучку на стол. У меня матка до полу отвисла, но вида я не подал, сразу про цену. Просят пять зеленых кусков. Срок — сутки. Вот я и прибежал к тебе, чтобы ты за меня думал.
      — Я думаю, думаю…
      — Одного Валентином зовут, другого Олегом, — продолжал Витек «про пареньков». — Валентину лет тридцать пять, Олег помоложе. Машина — дряхлая «Мазда». Номерок тебе нужен?..
 
      …С раннего утра Анатолий Яковлевич был в мастерской, где и появился Никольский в назначенное время. Без слов положил деревце перед ювелиром.
      — Господи, — прошептал Анатолий Яковлевич и закрыл глаза. Тут же открыл один, в глазницу которого воткнул профессиональную лупу. Опять прошептал: — Господи!
      Никольский дал ювелиру поволноваться, но потом все же спросил:
      — Что скажете, Анатолий Яковлевич?
      — Что я скажу? — Ювелир отвечал, не отрывая «вооруженного» глаза от деревца. — Что я скажу… — Он обернулся к Никольскому, уронил лупу себе в ладонь. — Я не скажу, я просто поздравляю вас. Вы вновь открыли замечательнейшее произведение ювелирного искусства конца восемнадцатого века.
      — Поподробнее, если можно, Анатолий Яковлевич. — Майору было не до лирики.
      — Господи, — опять вздохнул ювелир, подбирая понятные для дилетанта слова: — Эгрет называется это изделие. Они были украшением женских шляпок и причесок, в них вставляли перья, обычно страусовые. Всякие они были, но эгрет, что перед нами, — шедевр. Смотрите, от условного ствола дерева как бы расплескиваются ветви, заканчивающиеся подвижно закрепленными плодами сапфировых бриолетов и кандилоков. Сапфиры разных оттенков при малейшем движении эгрета — наблюдайте, Сергей Васильевич, наблюдайте — загораются темно-синим огнем. И тени, тени на бриллианты ветвей как падают, видите?
      — Эгрет, — уважительно произнес Никольский. — Это очень ценная вещь?
      — Это бесценная вещь, — строго сказал Анатолий Яковлевич.
 
      … — Не трогался твоего пидора, не трогал, как договорились, — заверил Никольского Котов. Низкое еще солнце било в окна котовского кабинета и ненадолго доводило сияние подполковничьего погона до нестерпимой яркости.
      — Про пидоров потом. Я тебе сначала кое-что покажу, — Никольский осторожно положил на начальнический стол свое сказочное деревце.
      — Брошка, — догадался Котов. — И дорогая?
      — Не брошка, а эгрет, — важно возразил Никольский, — которому, если по делу, давно пора в Алмазном фонде России находиться. А им два захолустных пузыря торгуют. Пять зеленых кусков просят.
      — У кого? — скорее машинально, чем надеясь на ответ, спросил Слава. Вопрос был глуп. Уж кто-кто, а Котов знал: свою агентуру опера не выдают.
      — Так я тебе и сказал! — злорадно воскликнул Сергей, не удержался — ткнул начальника носом в его ошибку.
      — У твоего агента, значит, — туповато уточнил Котов, стремясь наигранной непонятливостью скрыть смущение. Он поднял деревце за ствол. Солнечный луч ударил в эгрет, и он заиграл. — Господи, красота-то какая!
      — Командир, пять кусков необходимы к девятнадцати ноль-ноль, — деловито заявил Никольский. — Чтоб казенные получить, надо неделю с бумажками бегать. У меня есть пятьсот, на Италию коплю. У тебя сколько?
      — Полторы тысячи наскребу… — вздохнул Слава. — На новую «девятку» отложил.
      — Итого две. Где еще три раздобыть? — Сергея разбирал азарт.
      — Может, этих двух козлов за задницу, и дело с концом, а? — предложил Котов. Так было привычнее и проще.
      — За что?! — чуть в голос не расхохотался Никольский. — За то, что им бабушка, обливаясь слезами, свою брошку, завещанную ей ее дедушкой, подарила? А если эгрет этот не один? Здесь до дна осторожно копать надо.
      Котов все играл деревцем, думая. Додумался:
      — Белякова надо на конвульсию взять. Он кулак, он богатенький.
      Некстати загремел телефон, Котов снял трубку и после «да» долго слушал. Дослушал, ничего не сказав, положил трубку. — Андроновский пистолет выстрелил.
      — Мои дела, — понял Никольский. — Ты уже без меня Белякова обработай, у тебя получится, он тебя побаивается.
      — Постараюсь, — пообещал Котов. — Да, дельце-то сикось-накось пошло. А что если твой пидор Рома все-таки убил, а пистолет продал?
      — Ты сам-то веришь в то, что говоришь? — усмехнулся Сергей. — Уломай Виталия, очень прошу. И эгрет в сейф спрячь. Я — в бега.
      Котов встал, открыл сейф, осторожно уложил деревце.
      — Серега, а что такое эгрет? — спросил он неожиданно застенчиво.
      — Вернусь — объясню! — уже от дверей отозвался Никольский.
      Два милицейских «газика», синхронно тормознув, застыли друг против друга. Из одного выпрыгнул Никольский, из другого — приличный гражданин приблизительно тех же лет. Ровесники молча поручкались.
      — Ты-то что, Никольский, хвостом бьешь? Убийство-то мое, — скучно сказал приличный гражданин.
      — А пистолет — мой, — возразил Сергей.
      — Оперативно нынче муровские трассологи работают, ничего не скажешь, — проворчал приличный гражданин.
      Они стояли посреди торговой площади у станции метро «Медведково». Кругом толпились бесчисленные магазинчики, киоски, палатки…
      — Расскажи, как все было, — попросил Никольский.
      — Расскажу и покажу, — пообещал приличный. — Может, на мое счастье, дело к тебе уйдет.
      Они подошли к крайнему магазину. Магазин как магазин, таких сотни по Москве. Беленький, чистый, стеклянный.
      — Вот тут все и случилось, — сказал ровесник.
      — Убийца здесь инкассаторов подглядел? — уточнил Никольский.
      — Да нет. Он, пожалуй, вел инкассаторскую машину с самого ее выезда, потому что этот магазин последним деньги сдавал, — объяснил коллега.
      Фамилия коллеги была Ерохин. Он тоже работал оперативником, только в другом отделении милиции Москвы.
      — Значит, убийца на машине был? — продолжал уточнять обстоятельства дела Никольский.
      — На машине, на машине, — подтвердил Ерохин. — На угнанной. Он после ее здесь оставил, а сам на инкассаторской укатил.
      — Каким это образом? — удивился Никольский.
      — Элементарным! — фыркнул Ерохин. — Пока инкассатор в магазине тары-бары разводил, он в его машину забрался и ждал.
      — Так двое же инкассаторов должно быть! — возмутился Никольский.
      — И шофер в придачу, — добавил Ерохин. — Но в централизованной инкассации. А эти жлобы, что магазинами владеют, норовят с дерьма пенку снять. Централизованная им дорого! И находят богатырей, которые по глупости берутся миллионы возить. Вот наш и довозился: как только подошел к своей машине, так пулю в лоб и заработал. А бандюга мешочек в салон — и с концами.
      — Много в мешке было? — задал очередной дежурный вопрос Никольский.
      — Шестьсот сорок тысяч… — вздохнул Ерохин. Ему такие деньги и не снились.
 
      Кассирша обменного пункта, глядя на клиента, спросила:
      — Вам справку на вывоз выписывать?
      — Да, — твердо сказал клиент.
      Кассирша раскрыла паспорт и, удивившись, вновь подняла глаза:
      — Вам, что, правда, пятьдесят два года?
      — Ох, извините! — засуетился вежливый клиент. — Паспорта перепутал. Это дядьки, а вот это мой. — Он подтянул к себе металлическое корытце для передачи через пуленепробиваемое стекло документов и денег, положил в него второй паспорт, задвинул корытце обратно в закуток кассирши и виновато улыбнулся.
      На этот раз все было в порядке. Машинка долго считала сотни, а кассирша выписывала справку. Потом машинка считала доллары.
      — Ваших три тысячи, — подытожила кассирша, положила в корытце пачку зеленых, два паспорта и выдвинула его к клиенту.
      — Спасибо, — сказал тот, не считая, засунул деньги и документы в карман и вышел из обменника. Как только он исчез, кассирша громко позвала:
      — Дима, Дима!
      На крик явился не столько мощный, сколько упитанный охранник.
 
      С шоссе, рассекающего российскую бескрайность, «Мерседес» свернул на асфальтовую дорожку и осторожно докатил до стилизованного под громадную северную избу дома, чистенького до игрушечности. Из «Мерседеса» солидно вынес себя известный московский юрист Алексей Тарасов. Захлопнул дверцу и окинул взором окрестности. Было на что посмотреть: перед ним огромным ятаганом лежал залив бескрайнего озера, окаймленный причудливыми зелеными берегами. А от дома уже бежал хитрый на вид мужичок с криком:
      — Дорогой гость! Заждались!
      Они ходили по комнатам, и Тарасов придирчиво осматривал внутренние помещения домика. Роскошные номера, уютные ванные комнаты, буфетная, гостиная, столовая. В столовой Тарасов заглянул в резные светлого дерева поставцы и огорчился:
      — Да, посудка у тебя не того, Матвеич.
      — Не того! — обиделся вдруг Матвеич. — С этой посуды сам Арвид Янович Пельше едал и не жаловался.
      — Пельше! — теперь обиделся Тарасов. — Послезавтра сюда на рыбалку американские миллионеры прибудут, а ты — Пельше! — Он осмотрелся, и взыграло в нем художественное воображение: — Неужто ты не понимаешь, что вся твоя посуда в полном диссонансе со стилем «рюс», в котором решен интерьер? А представь себе: на столах серебряные ендовы и блюда, из поставцов — черненые штофы, на полках — кувшины в виде журавлей. Только где все это достать?
      — У нас этого добра в городском музее навалом, — спокойно сообщил Матвеевич.
      — У вас в музее, знаю я такие музеи, ни хрена, кроме прялок, глиняных горшков и ухватов, нет, — заводя Матвеевича, презрительно высказался Тарасов. Он нарочно «заводил» слишком спокойного Матвеича.
      — А ты знаешь! — вдруг, перейдя на ты, окрысился Матвеевич. — Много ты знаешь! Знаешь, какие там картины? А посудой этой чудной все полки заставлены!
      — Брешешь ты все, Матвеевич! — пренебрежительно заметил Тарасов и даже рукой махнул.
      …Он, конечно, махнул рукой, но «Поехали!» все-таки сказал. И «Мерседес» помчался на поиски музея.
      В дивном городе, окруженном водой, будто вдруг вырастающем из нее, уродливый металлический жук на колесах тормознул у крепенького купеческого особняка, на фронтоне которого уже советскими умельцами штукатуркой было вылеплено слово «Музей». Тарасов понес свою драгоценную персону внутрь здания. Пренебрежительно морщась, принялся осматривать экспозицию. Зал с вышивкой, зал с прялками, ухватами, зал с картинами, зал с серебряной посудой Алексея не впечатлили. По ним без энтузиазма бродили две московские семьи, старичок — местный интеллигент да две девицы, со вкусом лакомившиеся мороженым. Тарасов миновал залы с вышивкой и утварью, мельком глянул на картины и штофы, кувшины в виде журавлей.
      — Есть тут кто-нибудь?! — позвал Алексей. И тотчас из служебных чертогов явился вежливый человек лет сорока, который сказал традиционные в этом краю слова:
      — Здравствуйте, дорогой гость!
      — Здравствуйте! — приятнейше улыбаясь, ответствовал Тарасов. — Вы экскурсовод?
      — К сожалению, нет. Экскурсовод в отъезде. Но я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. Я директор музея. Что вас интересует?
      — На ловца и зверь бежит! — обрадовался делец. — Позвольте представиться: Тарасов Алексей Владимирович, — он протянул свою визитную карточку.
      — Коломиец Иван Степанович, — представился директор и протянул Тарасову руку. Тарасов задержал директорскую руку в своей и сказал доверительно:
      — У меня к вам деловое предложение.
      Директор уже оценил и костюмчик Тарасова, и ботинки, и часы от Картье, и золотые запонки с рубинами. Поэтому откликнулся с энтузиазмом:
      — С удовольствием выслушаю вас, Алексей Владимирович. Прошу в мой кабинет.
      А Тарасов сразу же оценил кабинет: и бюро карельской березы, и ампирные консоли, и павловский диван с двумя креслами. Директор сел за конторский стол — к сожалению, обычный, советский, жестом пригласил Тарасова в павловское кресло и приступил к делу:
      — Готов выслушать вас, Алексей Владимирович.
      — У вас чудесная коллекция старорусского серебра, — не спеша начал Тарасов.
      — Старорусское — лишь единицы. Основная часть — стилизация девятнадцатого века.
      — Приятно иметь дело со специалистом, — Тарасов обворожительно улыбался, не спешил снимать с лица театральную маску. — Но, к счастью, мои высокие гости таковыми не являются.
      — Не совсем понимаю… — осторожно сказал Коломиец.
      — Все объясню, все объясню! — заторопился Алексей. — Завтра в рыбацкий домик приедут несколько моих друзей. Но, если быть откровенным, не друзей, а партнеров по бизнесу. Американцы, миллионеры. Признаюсь, мне бы хотелось их ублажить, чтобы они стали более сговорчивыми. Затея немудреная: развлечения на рыбалке в стиле «рюс». Большой правительственный домик вполне для этого подходит, но посуда там — в кричащем диссонансе. Короче, Иван Степанович, я очень прошу вас разрешить мне воспользоваться вашим серебром на правах, так сказать, аренды. Всего лишь на один вечер.
      — Оплачиваемой аренды? — поинтересовался Коломиец и тоже улыбнулся.
      — Пятьсот долларов, — с прямотой демократа отозвался Тарасов.
      — И мое постоянное присутствие при серебре, — решительно добавил директор.
      — Вы будете почетным гостем! — Тарасов даже всплеснул руками.
      Тарасов встал. Встал и Коломиец. Теперь сияли оба. Они понимали друг друга, они были довольны друг другом.
      — Вы все у нас осмотрели? — осведомился директор.
      — По-моему, все, — кивнул бизнесмен.
      — А по-моему, не все. Прошу, — директор сделал приглашающий жест.
      Из зала с утварью они через незаметную дверь проникли в двухсветную комнату, в которой межоконные пространства были заставлены застекленными шкафами, а всю середину занимали хорошо оборудованные стенды.
      — Зал для избранных? — спросил Тарасов.
      — Почему для избранных? — :лицемерно возразил Коломиец. — Для всех, кто захочет.
      — А захотеть может лишь тот, кто знает про этот зал, — понимающе ухмыльнулся Тарасов. — Многие знают?
      — Не об этом речь, Алексей Владимирович, — отмахнулся директор. — Вы видели в каком-либо другом провинциальном музее нечто подобное?
      Ничего подобного Тарасов не видел. А сейчас он вообще не хотел видеть ничего постороннего, потому что в данный момент неотрывно смотрел на серебристо-золотистую с черным сову с зелеными глазами, которые мерцали почти живым светом.
      — Что это?.. — ошалело спросил Тарасов.
      — О, в этом зале вещи, которые связаны с удивительной историей! — начал Коломиец.
 
      — Но учти, Котов, деньги — казенные! — В шикарном кабинете шикарный новоиспеченный частный детектив Беляков подошел к шикарному сейфу, открыл его, загораживая спиной проем, покопался внутри, развернулся, захлопнул дверцу и положил на стол пачку зеленых. — Пиши расписку.
      — Ну, насчет казенных ты мне, Петрович, на уши лапшу не вешай, — подмигнул ему Котов. — Просто хранишь здесь свои, потому что сейф надежный. А расписку почему не написать…
      С привычной быстротой строча шариковой ручкой, Котов говорил:
      — Напишу я тебе расписку. И спасибо скажу… Все, написал. — Слава протянул бумагу Белякову.
      — Ох, и боюсь же я! — сказал, внимательно изучая расписку, Беляков.
      — Не боись, вернем мы тебе твои три тысячи, вернем! — обеими руками Котов хлопнул Белякова по плечам справа и слева — для ободрения.
      — Я за вас с Сережкой боюсь, чудак! — воскликнул Беляков. — Ведь по сути дела вся эта ваша авантюрная затея — чистая самодеятельность, без всякой подстраховки. Я бы не рисковал, ребята.
      — Времени нет, Петрович! Цейтнот! — отвечал Котов весело.
      — Цейтнот, — проворчал Беляков. — Я бы такое никогда не разрешил. Ну, а в общем, как там дела у нас?
      — Даем стране металл! — бодро провозгласил Котов, запихивая баксы в карман.
      Никольский подошел к своей «Оке», открыл дверцу и сел рядом с Шевелевым — тот был за рулем.
      — Шевелев, готовься, сейчас поедешь.
      — А зачем? — вопросил втайне недовольный Шевелев. — Вы же по номеру этой вонючей «Мазды», — он кивком указал на заграничную развалину, стоявшую метрах в пятидесяти от «Оки», — узнали, кто они и откуда.
      — А поедут ли они туда, откуда они приехали, вот в чем вопрос, Шевелев, — произнес Сергей задумчиво. — Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть. Бак полон, до Осташкова тебе должно хватить. А если не до Осташкова, то двадцатилитровая канистра сзади. Только, Бога ради, не думай вместе с ними на заправку остановиться.
      — Я неумный, да? — обиделся Шевелев.
      — Ты молодой, — назидательно заметил Никольский. «Фигуранты» что-то все не появлялись, хотя им давно уже следовало бы занять места в своей «Мазде».
      — Где же они? — забеспокоился Шевелев.
      — Сейчас будут, куда им деваться, — успокоил его Сергей.
      И двое в красных пиджаках появились. С коробками в руках (видимо, запаслись на дорогу изысканной ресторанной пищей), шумные, оживленные, они, громко беседуя, подошли к «Мазде» и хлопотливо устроились в ней.
      Никольский выбрался из «Оки» и пожелал:
      — Держи хвост пистолетом, Шевелев!
      «Мазда» тронулась. Тронулась и неприметная «Ока».
      Никольский смотрел им вслед, когда под пиджаком заверещал сотовый. Он извлек пластмассовую штучку, раскрыл и откликнулся:
      — Да! — и через паузу: — Иди ты! Бегу!
 
      — Я бы и внимания не обратила, ну, перепутал паспорта и перепутал, — говорила, глядя поочередно то на Никольского, то на Котова, кассирша из обменного пункта, — но на паспортах-то одна и та же фотография — молодого. И просто случайно: первый паспорт я нечаянно на страничке с датой рождения открыла.
      Еще раз посмотрела на Котова, еще раз на Никольского: интересно ли им?
      — Если не секрет, как вас зовут? — строго спросил Никольский.
      — Ряузова, — официально представилась кассирша и неофициально: — Ксения… Юрьевна.
      — Вы молодец, Ксюша, — просто Никольский. Она засмущалась, тут же освободилась от напряженности и дополнила свой рассказ:
      — Настоящие его паспортные данные у меня в копии остались, а фамилию и имя, отчество с первого паспорта я все повторяла про себя, чтобы не забыть до тех пор, пока он не ушел. И сразу же записала. Андрианов Николай Сергеевич.
      — Спасибо, Ксения Юрьевна, — с командирской задушевностью поблагодарил ее подполковник Котов. — И извините за беспокойство. Сейчас вас отвезут домой.
      — Я хоть чем-нибудь помогла вам? — желая услышать «да», поинтересовалась Ксения.
      Никольский с лихвой удовлетворил это ее желание:
      — Вы даже и представить не можете, как! Вы нам клювик дали, Ксюша, золотой ключик!
      — А этот боров Димка говорил, что я зря волну гоню! — торжествовала Ксюша.
      — Он кто — этот боров? — насторожился Котов.
      — Да охранник наш! — сказала девушка весело.
      В кабинет влетел Лепилов:
      — Госпожа Ряузова, автомобиль вас ждет.
      Ксения в последний раз посмотрела на всех, последний раз улыбнулась.
      — Удачи вам! — пожелала она.
      Миша галантно взял ее под локоток и проводил до дверей кабинета. Сам вернулся к столу Котова.
      — Вот адрес этого Сергея Клягина, — Лепилов положил перед Славой бумажку. Котов глянул, перекинул ее Никольскому.
      — Плющиха, — прочитал Никольский.
      — Это дом такой длинный, справа, если от гостиницы «Белград», — дал пояснения Лепилов.
      — Что ж, Миша, бери Климова и Вешнякова и на Плющиху. В РЭУ решите, кем вам лучше быть: водопроводчиками или электриками, приказал Никольский.
      — И поосторожнее, — добавил Котов. — Этот гад с пистолетом.
 
      — Я инспектор городского энергохозяйства. Откройте, пожалуйста. Нам нужно проверить работу вашего счетчика, — говорил Лепилов в закрытую дверь. Вешняков и Климов находились пролетом выше, невидимые через дверной глазок. Никто не ответил Лепилову, но дверь резко распахнулась и вновь захлопнулась. К ней прижалась спиной выскочившая из квартиры девушка. Она так и стояла, прижавшись, и молча смотрела на Михаила.
      — Вот направление-наряд, — доложил Лепилов. — Если не верите, прочтите.
      Девушка не глянула на бумажку, она продолжала смотреть в глаза Лепилову.
      — Вы не электрик, — сказала она уверенно и нервно.
      — Вот те на! Не электрик! А кто же я? — возмутился Лепилов.
      — Вы милиционер, и я вас жду третий день, с тех пор, как прочитала в газете, что Андрианов убит! — выпалила она.
      — Сергей дома? — быстро спросил Лепилов. Терять уже было нечего.
      — Нет его, нет! — воскликнула она, чуть не плача.
      — Тогда зайдем в квартиру, поговорим, — предложил Миша.
      — Я не пущу вас туда. Там мама. Будем говорить здесь! — девушка говорила негромко, но твердо. Миша понял: она от своего не отступится. Вздохнул и спросил:
      — Сергей Клягин — ваш брат?
      — Да.
      — Где он сейчас?
      — Вероятно, на квартире, которую он снимает, или убежал куда-нибудь. У него звериное чутье на опасность, — ответила она с горечью. И горечь эта была вызвана отнюдь не сочувствием брату.
      — Почему вы думаете, что ваш брат убил Андрианова? — спросил Лепилов.
      — Андрианов звонил два раза сюда и представлялся, разыскивая его, — отчетливо произнесла Клягина.
      — Сергей оставил у вас какие-то вещи? — задал дежурный вопрос Миша.
      — Попробовал бы! — вырвалось у девушки. И столько скрытой ярости слышалось в ее голосе, что Михаил понял: не врет девчонка. Ни на капельку, ни на молекулу не врет.
      — Но вы вот так просто подозреваете своего брата в убийстве? — удивился все же Лепилов.
      — Я не подозреваю, я знаю, что он — убийца! — Теперь она кричала. Глаза ее вспыхнули огнем ненависти.
      — Почему? — Михаил даже опешил от подобного взрыва эмоций.
      Но Клягина уже взяла себя в руки. Усталым механическим голосом, даже нудным каким-то, она произнесла:
      — Он выродок. Нелюдь. Тварь, — будто озвучила набор банальных, никому не интересных истин.
      — У вас есть адрес квартиры, которую он снимает? — спросил Лепилов.
      — Есть, записан в алфавите. Сейчас я вам его принесу, — пообещала девушка и приоткрыла дверь. Лепилов придержал дверь ногой и сказал:
      — Извините, но я с вами.
      — Думаете, я все вру и он здесь прячется? — хмыкнула она почти презрительно. — Не прячется, не бойтесь. Что ж, пойдемте.
      Они вдвоем вошли в темный коридор. Девушка крикнула в никуда:
      — Мама, это электрик из РЭУ, счетчики проверяет!
      Лепилов подождал у счетчика. Девушка вышла из комнаты с длинненькой книжицей в руке, кивком указала на выход. На площадке сказала:
      — Держите.
      — Я перепишу, — Лепилов достал из кармана шариковую ручку и блокнот. Быстренько переписал адрес, отдал книжку и поблагодарил, не подумав:
      — Спасибо.
      — За что? — тускло сказала она. — Господи, что же будет, когда мама все узнает!
 
      Стемнело уже. В кабинете Никольского Котов и Никольский при свете настольной лампы играли в шахматы.
      — Хреновый ты шахматист, Сергей, — бурчал негромко Котов. — Ты же сыщик, тебе же просчитывать надо на десять ходов вперед.
      — Я и просчитываю. Счет-то три — один в мою пользу.
      — Это ничего не доказывает. Я, чиновник, одну-то партию у сыщика все-таки выиграл. А сейчас вторую выиграю. Шах!
      Будто по его приказу зазвонил телефон. Никольский взял трубку, включил звук.
      — Лепилов?
      — Я, Сергей Васильевич, — раздался голос Михаила. — Нету света в его окне. Что делать с ним?
      — Будто не знаешь! — сказал Никольский.
      — В засаду, да? — уточнил Миша.
      — Это уж по обстоятельствам, что в квартире обнаружишь, — отдал-таки распоряжение Сергей. — Или не обнаружишь. Дверь незаметно вскрыть сможете?
      — Сможем, замки знакомые, — заверил Михаил.
      — А соседи? — зачем-то спросил Никольский. Ну не мог он не проконтролировать подчиненного, хотя и знал: Лепилов — опер более чем грамотный.
      — Одни шумно гуляют, других вообще нет, — с готовностью доложил Миша.
      — Тогда действуйте, — приказал наконец Никольский. — Как осмотритесь, сразу позвони. Только свет не вздумайте включать!
      — О господи! — возмутился наконец и Лепилов, вешая трубку.
      — Хороший у тебя парень Лепилов, — сказал просто так Котов.
      — Угу, — согласился Никольский, глядя на шахматную доску. — А я ладьей закроюсь.
      — Думаешь, спасешься? — хихикнул Котов.
      — Не только спасусь, но и атаковать буду, — заверил Сергей. — Куда теперь ты своего ферзя денешь?
      — Не хвались идучи на рать… — Котов размышлял. Вдруг встрепенулся. — Да, кстати. Мне сообщили сведения о мокрых висяках с голубыми.
      — Что ж ты молчал?! — едва не заорал Никольский.
      — Все не по делу вроде бы… — с сомнением сказал Котов. — Два глиномеса, задушенных удавкой…
      — У него тогда пистолета не было! — азартно воскликнул Сергей.
      — Считаешь, он? — спросил Слава.
      — Почти не сомневаюсь. Яростная вера сестры в то, что он убил Андрианова, возникла не на пустом месте! — убежденно заявил майор. — Она, видимо, давно его подозревала.
      — Уж очень свиреп для пидора… — вновь засомневался Слава.
      — Задницей он только заманивал денежных глиномесов. Он не пидор, он тварь. — Никольский посмотрел на часы. — Конец второго акта.
      — Какого еще акта? — удивился Котов.
      — Я на сегодня в театр приглашен. Теперь Анюта мне башку отвинтит… — с наигранной тоской и затаенной гордостью сообщил Сергей.
      — Дела! — еще раз удивился Котов. — Ишь как у тебя серьезно!
      Никольский не успел отреагировать — зазвонил телефон.
      — Лепилов? — спросил Никольский.
      — Мы в квартире, — Лепилов замолк, ожидая следующего вопроса.
      — Он туда придет? — поинтересовался майор.
      — Да, твердое да, Сергей Васильевич! — заверил Миша радостно. — В комнате две сумки, в которых все для дальнего и длительного путешествия.
      — Соображения, — предельно кратко спросил начальник.
      — Мы в засаде до упора. С голода не помрем и от жажды тоже. Втроем мы возьмем его… — Лепилов прыснул и добавил голосом Папанова: — Без шума и пыли.