Пролог

За час до своей смерти мисс Маргарет Нитли прихорашивалась у зеркала.

За окном ее тесной спаленки цветет, шелестит и заливается трелями пышное йоркширское лето. Ветерок приносит в комнату запах жимолости, стойкий и сладкий, но неизменно подпорченный ароматами из соседского коровника. Маргарет морщит носик, но окно не закрывает. Сейчас не до таких мелочей. В который раз она одергивает ночную сорочку, расшитую ноттингемским кружевом, и разглаживает оборки. Хотя движение ее белоснежной ручки должно быть трепетным, оно получается скорее судорожным. Плохо, очень плохо.

На туалетном столике горит сальная свеча, соревнуясь с еще не зашедшим солнцем. В любой другой день Маргарет испугалась бы материнского нагоняя, но ничего, сегодня можно и покутить.

Время позднее, но ее узенькая кровать, притулившаяся у ската крыши, аккуратно заправлена, сидячая ванна задвинута за выцветшую китайскую ширму, на полу не валяется ни единой шпильки. Маргарет давно уже убирает в спальне сама, потому что их единственная служанка Ханна жалуется на прострел в спине, если ей приходится взбираться на второй этаж. Но Маргарет даже рада, особенно после инцидента с шиллингом. Нет, честная Ханна, взрастившая ни одно поколение Нитли, не стянула барышнины деньги. Наоборот, после трехдневных сетований об отсутствии обновок, Маргарет обнаружила упомянутый шиллинг под подушкой. Но радости эта находка ей не принесла. Когда прислуга у тебя приворовывает – это, конечно, скверно, но если она тебе деньги начала оставлять, то конец света уже не за горами.

Закончив расчесываться, мисс Нитли со старательной небрежностью разбрасывает локоны по плечам и смотрит на свечу, строго, будто заклинатель на несговорчивую змею. Она ждет Знак. И лишь когда над вялым огоньком вспыхивают яркие искры, предвещающие скорый приход гостя, Маргарет улыбается своему отражению.

На нее смотрит красавица с каскадом золотистых волос…

Не из зеркала, разумеется. Этому зеркалу, с мутными разводами и черной рябью, Маргарет не больно-то доверяет. Отразись в нем парча, и та покажется заношенным ситцем. Что уж говорить о лице двадцатипятилетней девушки… женщины… особы.

А красавица взирает на нее с портрета в овальной рамке, что примостился на туалетном столике между щеткой для волос и сумочкой с рукоделием.

Маргарет нарисовала его сама. Специально брала уроки, потратив на них деньги, которыми тетушка Пруденс вознаграждала ее за чтение душеспасительных книг вслух. Осознав, что из-за зевоты племянница рано или поздно вывихнет челюсть и станет негодной на роль чтицы, мудрая женщина показала ей соверен, и в глазах Маргарет заиграл живейший интерес к религии. Те деньги дались ей потом и кровью. В самом что ни на есть прямом смысле, ведь в комнатах у тетушки было невыносимо душно, а пальцы Маргарет кровоточили от острых страниц. Но уроки рисования того стоили. Автопортрет получился замечательный.

Именно такой она и хотела бы остаться. И в памяти потомков, и… и вообще. Просто остаться. Насовсем. Пусть ее белокурые локоны никогда не станут еще светлее. Пусть глаза останутся зелеными, как листья в июне, а не как мутная, затянутая ряской запруда, в которой эти листья утонут осенью. Из-за по-детски пухлых губ и премилого носика ее до сих пор сравнивают с куклой, но Время уже поднесло лампаду к воску ее лица. Понемногу он начнет оплывать…

Но на портрете она по-прежнему останется веселой и счастливой. И любимой.

Такой Маргарет была год назад. С тех пор она совсем не изменилась.

Почти не изменилась.

Например, если долго улыбаться, от крыльев носа к уголкам рта уже тянулись морщинки. Хотя они были едва заметны, Маргарет смотрела на них с тем же ужасом, с каким человек, застрявший на коньках посреди пруда, смотрит на растущую трещину во льду.

К счастью, повода для улыбок у нее уже не было.

Во-первых, за этот год успела скончаться тетушка. Вопреки чаяниям родни, зловредная старуха завещала свои немалые сбережения Обществу по Борьбе за Трезвость среди Племен Бассейна Реки Конго. Маргарет она оставила лишь до боли знакомые книги, которые девушка пустила на папильотки.

Не иначе как в связи с вышеозначенным обстоятельством, Маргарет бросил жених, лейтенант Джон Митчелл. Он отбыл в Индию с клятвенными заверениями писать каждую неделю, но письма приходили все реже и реже. Наконец одна сумбурная эпистола известила о несчастном случае во время охоты на тигров, и о ранах, перевязанных очаровательной дочкой хирурга, которой лейтенант Митчелл отныне был обязан по гроб жизни. Поскольку слово «очаровательная» было дописано незнакомой женской рукой, последние надежды Маргарет обратились в хладный прах. Соседям она рассказала, что дорогого Джона казнили магометане, предварительно подвергнув его пытке жестяным ведром, полным крыс. Соседи сочувственно кивали. О подробностях они почему-то не расспрашивали, хотя Маргарет заготовила красочный репортаж о его кончине.

И в-третьих, она стала старой девой. Отец с матерью даже не потрудились поздравить ее с двадцатипятилетием. Весь день просидели по спальням, дуясь на непутевую дочь. Как будто она сама возжелала такую судьбу! Только младшая сестра Лизбет, с которой Маргарет в обычное время была на ножах, и братец Кит вручили ей подарок, купленный в складчину.

Подарок, который сейчас лежит у нее на коленях.

В окно врывается ветер, мнет ее локоны, едва не тушит свечу.

Узнав, что мисс Нитли отходит ко сну с открытым окном, доктор Эпплгейт подавился бы опийной настойкой. Еще бы, ведь уже который месяц в округе наблюдаются необъяснимые случаи бледной немочи. И нет бы только благородные барышни, чья диета состоит из уксуса и пары галет, страдали от этой напасти! Иная батрачка, что двумя пальцами выдергивает репу из земли, порою просыпается с головной болью и алебастровой белизной лица. Причем румянец на ее щеках проступает лишь после вопроса о вчерашней ночи. Но просыпается – это в лучшем случае. Впору объявлять эпидемию, сажать всех девиц в карантин и, самое главное, отбирать у них острые предметы. А то ведь они то шею спицей поцарапают, то запястье вилами проткнут. Какой все таки неуклюжий женский пол пошел! Не то, что в былые времена!

Увы, сегодня сельский врач устраивает «эфирные посиделки» – вечеринку, во время которой потчует гостей веселящим газом, после чего они будут заливаться смехом даже от "Упадка Римской Империи" Гиббона, не говоря уже о плоских шутках доктора. Так что некому предупредить мисс Нитли о пагубном влиянии распахнутых окон на девиц в полупрозрачных сорочках.

…И ветер продолжает теребить пожелтевшие страницы книги…

Собственно, эта ветхая книга, которая еще не успела перейти из категории «старая рухлядь» в категорию «антиквариат», и есть тот самый подарок. Когда Лизбет вручала ее Маргарет, то пристально посмотрела сестре в глаза. Сейчас она сама столь же пристально вглядывается в гравюру на фронтисписе.

Если слишком долго рассматривать картинку, ее контуры потом проступают и на голой стене. Так что когда мисс Нитли оборачивается, взбудораженная скрипом оконной рамы, еще несколько мгновений ей кажется, что увиденное лишь оптическая иллюзия.

До тех пор, пока иллюзия не спрыгивает с подоконника и, протягивая к ней руку, не говорит:

– Отныне ты в моей власти, Маргарет. Приди же ко мне.

И она уже знает, что ей следует ответить.

Глава 1

Фанни Блейк, секретарь при лорде Марсдене, Мастере Лондона, склонился над листком бумаги и водил пером. Время от времени он кивал и вставлял «да, милорд», когда требовалось. Наставления Мастера, прослушанные сто раз к ряду, действовали на него как начало проповеди на совсем юного прихожанина – хотелось свернуться калачиком и вздремнуть, положив под голову молитвенник. Но у Фанни давно уже не было молитвенника. А уж о том, чтобы хоть зевнуть в присутствии хозяина, и речи быть не могло. Поэтому вампир развлекался тем, что дорисовывал крылья и хвосты галочкам, парившим напротив каждого пункта в регистре новогодних приготовлений. Получалось занятно.

На вид мистеру Блейку что-то около семнадцати, так что его еще трудно назвать красавцем. Зато эпитет «смазливый мальчишка» подходил ему вполне. Он был худощав и обладал изящной осанкой. Но это была не утонченность аристократа, а результат недоедания в детстве, помноженный на родительские окрики «Не сутулься, Фрэнсис! И хватит ковыряться в тарелке, все равно мяса не найдешь».

Глаза вампира, широко распахнутые и обрамленные ворохом соломенных ресниц, были светло-серого цвета, как вечно ненастное английское небо. Сейчас они темнели на фоне бледной с прозеленью кожи. Взглянув на его русые волосы чуть ниже плеч, вам сразу захотелось бы заплести их в косицу и основательно припудрить, тем более что они постоянно лезли ему в глаза. Если бы в гостиной помимо Мастера находился кто-нибудь еще – желательно, кто-нибудь теплокровный – Фанни смахивал бы пряди изящным движением, так, чтобы они искрились в отблесках свечей. Но поскольку достойная аудитория отсутствовала, он лишь ожесточенно заправлял их за уши.

– … А с Фетчем ты уже побеседовал? – гаркнул Мастер, и Фанни подскочил, переворачивая исчерканный листок.

Теперь можно заметить, что Фанни едва достает до плеча своему нанимателю – мужчине лет сорока, высокому и широкоплечему, с копной черных волос и бакенбардами под стать. Его массивную, угловатую фигуру и лицо с тяжелым подбородком, казалось, вытесали из камня еще в Темные Века. Правда, за столько лет черты успели обветриться и отчасти смягчиться.

Никто из английских вампиров не знал его имени. Для общения с Мастером им хватало и вежливого «милорд», супруга же по-свойски звала его «Марсден». А поскольку его генеалогическое древо напоминало клубок, которым два резвых кота играли в зарослях терновника, происхождение Мастера тоже оставалось загадкой. Доподлинно знали лишь то, что лорд Марсден был одним из старейших вампиров, а то и самым старым.

В его присутствии это обстоятельство служило источником неиссякаемых поклонов, а вот за пределами слышимости – в безветренную погоду, в склепе, за пинтой перебродившей крови – столь же неиссякаемых поговорок, которые обычно заканчивались на «бес в ребро» или «ума не нажил». Разумеется, так говорили только те вурдалаки, что сами разменяли пятую сотню. Вампир помоложе схлопотал бы взбучку за крамольные беседы.

Ведь всем известно, что англичане с благоговением взирают на королей, с приязнью – на парламенты, с чувством долга – на судей, и с почтением – на дворянство.

– Ну?

– Да, милорд, с Фетчем я поговорил.

Ответ Мастера удовлетворил, тем более что секретарь предпочел умолчать о результате сего интервью. Задобрить привередливую тварь не удалось. Даже когда Фанни пообещал на целый год убрать из всех спален капканы, если Фетч хоть пару дней безвылазно просидит в чулане, паршивец дерзко расхохотался. Ну да, его можно понять. Кто откажется от роскошного пира, с лангустами и спаржей, ради куска заплесневелого хлеба? Тем более, что среди гостей будут совсем юные девицы младше семидесяти.

Вздохнув, Фанни дописал лишний ноль к галлонам нашатыря, который еще предстояло купить.

– Чудесно, – разглагольствовал Мастер, – а то виданное ли дело – во всех приличных домах гостям подкладывают грелку в гроб, а у нас этакую пакость! И вообще, если случится что-нибудь непредвиденное, просто… просто заметай под ковер. После разберемся.

– Конечно, милорд.

Фанни попытался представить площадь такого ковра, под который поместятся сразу все их неприятности. Наверное, им можно накрыть пол-Европы.

– Далее, – Марсден открыл было рот, собираясь изречь очередную сентенцию, но вдруг поднял палец и красноречиво покосился на дверь.

Помощник понимающе кивнул. Он знал, что именно услышит, еще до того, как в коридоре раздался топот детских ножек. Приглушенное хихиканье, как будто кто-то смеялся, уткнувшись в подушку, тоже не стало для него сюрпризом. А вот случайному гостю эти звуки свели бы на нет кропотливую работу парикмахера.

Сколь велика сила контекста! Когда дом кишмя кишит ребятней, детский смех вызывает разве что глухое раздражение на няньку, которая позволяет сорванцам носиться по лестницам. Иное дело, если вы в старинном поместье, где совершенно точно нет ни одного ребенка. То есть, живого ребенка. Зато здесь наверняка есть дети, замурованные в стену на счастье, или задушенные корыстными родственниками, или запертые в чулане, где они погибли, отравившись заплесневелым вареньем, или… Тут уж поневоле встанут дыбом волосы!

Но когда оба вампира, переглядываясь, на цыпочках подкрались к двери и выскочили в коридор, там никого не оказалось. Только на бордовом ковре виднелись влажные отпечатки чьих-то ножек. Босых.

Нахмурившись, Марсден указал на испорченный ковер, как будто секретарь самолично выплеснул на него графин воды.

– Ч-ч-черная оспа, – процедил вампир свое любимое ругательство. – Ну, Блейк, и что, по-твоему, подумают гости обо всем об этом?

– Придут в ужас?

– Э нет, в ужас придешь ты, от той кары, которая постигнет тебя, если мы провалим это суаре! А гости всего-навсего посмеются у нас за спиной. Еще бы, раз в доме Мастера творится такой ералаш! Раз его призрак носится по дому в исподнем, без чулок, не говоря уже о фартуке с чепцом. Особенно гибернийская шваль будет надрываться… кстати, ты отправил им приглашение?

– Нет, милорд, – замялся секретарь, – вы ведь сами сказали, что не желаете видеть ирландцев на приеме. Я решил, что приглашение их Мастеру… их самозванцу затесалось к остальным по ошибке.

– По ошибке?

Раздосадованный, Марсден хмыкнул, обнажив пожелтевшие клыки, как у старого пса, который тем не менее с удовольствием полакомится вашей ногой. На всякий случай Фанни попятился.

– Мое приглашение, со словами «Повелеваю тебе, виллан, прибыть на наши новогодние празднования, дабы выразить нам свое нижайшее почтение»? А я так долго его сочинял! Да получив такой текст, он еще лет двадцать носу не казал бы со своего островка. А вот заявиться в гости без приглашения – это для него милое дело. Еще и челядь свою притащит.

– Виноват, милорд, – понурившись, пробормотал Фанни, – но зима ведь, а? Может, этот трилистник их мерзкий не примется в мороз?

Последний раз ирландские коллеги приезжали в поместье летом 1856, на Тризну Мастера, и преподнесли юбиляру венок из клевера. Из прихожей подарок плавно переместился на компостную яму. Другое дело, что то была особая, гибридная разновидность клевера. Уже через неделю весь сад выглядел так, словно здесь праздновали День Св. Патрика. Любимые цветы хозяев – и белладонна, и белые лилии, которые Марсден носил в петлице, и наперстянка, которую народная молва окрестила «перчатками эльфов», и нарциссы, якобы предсказывавшие близкую смерть, и многие другие красивые и полезные растения – все засохло на корню, а над бурыми стеблями радостно зеленели шэмроки размером с суповую тарелку. Выкорчевывали сорняк еще с десяток лет. И теперь он нет-нет да и осквернял лужайки своим присутствием.

Настроение Мастера успело перемениться. Ни с того, ни с сего, он мечтательно улыбнулся.

– А впрочем, пускай приезжают. Увидят, что Мастер Англии еще на что-то годится. О, теперь эта женщина за мной увиваться будет.

– О ком вы, милорд?

– О миледи, о ком же еще. Разве я назову кого-нибудь еще «эта женщина»? Я ведь джентльмен, как ни крути.

Миледи верила, что за спиной у сильного мужчины стоит сильная женщина. Стоит и время от времени колет его кинжалом под лопатку. Так что если она и будет ходить за кем-то хвостом, то лишь дожидаясь, когда он упадет замертво.

Пускай у вампиров и нет души, но Фанни явственно почувствовал, как что-то ушло в пятки.

– Вы уверены, милорд?

– Даже очень. Против этого зелья никто не устоит.

– Зелья? – в глазах Фанни вспыхнула надежда. – Это яд?

– Да какой там яд. Ее попробуй отрави. Вернее, лучше даже не попробуй, все равно не получится. То зелье настояно на цветах и травах. Мисс Маллинз сказала, что это вроде как гомеопатическое средство, без рецепта врача отпускать можно. А еще оно благотворно влияет на кожу и волосы.

Фанни обессиленно прислонился к стене и уставился на мокрые отпечатки на ковре, которые не сохли, но наоборот, темнели и покрывались лягушачьей икрой. От упоминания мисс Маллинз кому угодно поплохеет.

– Что за цветы? – на всякий случай уточнил он, хотя и так стало ясно, что врата его личного ада вот-вот распахнутся.

– Разные цветы, – уклончиво сказал Мастер, но, не выдержав его молящего взгляда, снизошел до ответа, – но в основе анютины глазки.

– Точнее, любовь-в-праздности, – прошептал Фанни, но хозяин все равно услышал.

– Она самая. И пусть это останется нашим секретом.

Ну еще бы! Узнай кто-нибудь, что Мастер Англии решил подчинить супругу с помощью приворотного зелья…! Фанни едва сдержался, чтобы не выкрикнуть это вслух.

– И когда вы собираетесь применить к миледи это средство? – поинтересовался он, отворачиваясь и украдкой промокая щеки краешком воротничка.

Но и лорд Марсден избегал смотреть на секретаря, так что ничего не заметил.

– Уже. Добавил ей в утренние капли – те самые, от которых якобы блестят глаза. Хотя, если ты спросишь мое мнение, глаза у нее ярче всего блестят при виде магазинной витрины! Как только проснется, по уши влюбится в первое существо, на которое упадет ее взор. То есть, в меня, – горделиво приосанился Мастер. – Пожалуй, следует одеться понаряднее, все ж такой повод. Приготовь мой плащ из синего бархата, а еще лучше, алого или… Ну кого принесло так поздно?

В парадную дверь только что постучали. Кто бы это ни был, Фанни мысленно назвал его своим благодетелем.

От резкого звука Уолтер Стивенс встрепенулся и, осовелый со сна, присел в кровати, озираясь по сторонам.

Кроме Эвике в комнате никого не было, а она спала крепко, как младенец. Хотя как раз во младенчестве ей вряд ли удавалось выспаться, раз уж поблизости всегда надрывался добрый десяток других сирот.

Ну ничего, теперь понежится в постели.

В лунном свете ее кожа казалась атласом, припорошенным золотой пыльцой веснушек. Рыжие волосы разметались по подушке, рот быт трогательно приоткрыт, и Уолтеру захотелось тут же его поцеловать. Хотя этот самый ротик орал на него все утро. Мистер Стивенс, впрочем, тоже в долгу не оставался, так что сейчас его с головой накрыло чувство вины. Это ж надо, поссориться из-за такой мелочи! Раз уж он сам решает, как и с кем ему проводить досуг, и у Эвике есть такое же право.

Пусть даже из всех искусств она выбрала самое неизящное.

Юная жена лежала перед ним, нежная и трогательно-беззащитная (не то что утром, когда она запустила в него медной формой для савойского торта). Уолтер склонился над спящей и поцеловал бы ее – в который раз за ночь! – но ему помешал еще один стук. Подняв голову, он заметил на оконном стекле два неровных пятна в окружении снежных брызг. Но как только он, быстро всунув ноги в домашние туфли, подошел поближе и выглянул во двор, то решил, что еще не проснулся.

На белом фоне четко выделялась фигура женщины в черном платье, без шубки или хотя бы муфты.

То была Берта Штайнберг. И она лепила третий снежок.

Когда их взгляды встретились, Берта одним движением сумела и помахать Уолтеру, словно они расстались только вчера, и настойчиво поманить его во двор. Воистину, благоразумия ей не занимать. Страшно представить, что произошло бы, воспользуйся она парадным входом! Стоило ей только позвонить…

Сделав предупредительный жест, Уолтер отошел от окна, натянул брюки, заправив в них ночную рубашку, сменил домашние туфли на ботинки и вышел из спальни, осторожно затворив за собой дверь. Жена даже не шевельнулась. Еще бы, если целый день возиться с маслобойкой! А ведь ей нельзя утомляться.

К счастью, лестница не выдала его присутствие ни единым скрипом. На ходу сдергивая с вешалки пальто и шарф, Уолтер открыл дверь…

… и нос к носу столкнулся с вампиром.

– Берта? – его шепот становился все громче, по мере того как англичанин оттаскивал нежданную гостью подальше от крыльца. – Что ты здесь делаешь? Ты не должна здесь находиться!

Как водится, фроляйн Штайнберг была спокойна. Но ее спокойствие скорее напоминало застывшую ярость.

– Знаю, – отозвалась она, – сейчас я должна находиться подле Гизелы. Мы с ней должны пить шампанское и читать стихи Сапфо. Но поскольку я здесь, а не там, то изволь меня выслушать.

– Только я… я не могу тебя пригласить, – замялся Уолтер, – дело в том… просто…

– Не нужно ничего объяснять, – отмахнулась вампирша, но он заметил, что выражение ее лица неуловимо изменилось. Если она и раньше отличалась замкнутостью, то сейчас как будто сделала еще один шаг вглубь себя.

Нельзя разговаривать с дамой во дворе, тем более что на улице было адски холодно. Англичанин поднял воротник пальто.

– Мы можем пойти куда-нибудь…

– Давай в дровяной сарай.

– Но там ты окончательно замерз…

Только тут он заметил, что из ее рта не вырывался пар, а снежок, который она рассеяно перекатывала в руках, и не думал таять. Уолтера передернуло, и он начал чересчур старательно тереть ладони и дуть на них. Недоумевающим взглядом вампирша окинула свое бомбазиновое платье и легкие туфли без калош, похоже, впервые за ночь осознавая, что в таком виде она шла через весь город. Оставалось лишь уповать, что окружающие приняли ее за несчастную вдовушку, которая только что заложила ростовщику последнюю шаль. Хотя вряд ли, конечно. Вот такие мелочи ее и погубят.

– У меня теплое платье, – буркнула вампирша, – и шерстяные чулки. С начесом. Ну, где твой сарай?

Сарай находился неподалеку. Там мистер Стивенс решил первым делом прояснить ситуацию.

– Я не хотел грубить, Берта, – он развел руками, – просто твой визит застал меня врасплох.

Теперь настала ее очередь удивляться.

– Как врасплох? – проговорила вампирша, приподнимаясь с обледенелой поленницы. – Разве Эвике тебе не сообщила? Она позвала Гизелу в гости, ну и меня за компанию. Правда, мы решили остановиться в отеле, чтоб не сбивать вам распорядок дня, но… она точно ничего не говорила?

– Ничего, – отчеканил Уолтер, чувствуя, что вскипает.

Ну, Эвике, все за спиной, все тишком! Когда же она оставит свои служаночьи замашки? Ведь не ухажера черным ходом привела, а пригласила сестру в свой собственный дом! Конечно, с юридической точки зрения это его дом, но какая разница?

– Вот именно, – отозвалась Берта, хотя он не произнес вслух ни словечка, – и нас тоже, кстати, могла предупредить. Мы ведь только что из Парижа. Да Гизи бы все магазины оббегала, выбирая распашонки и погремушки!

В сарае стало еще холоднее. Уолтер готов был поклясться, что иней на стенах сделался толще дюйма на три.

– Как ты узнала? – выдохнул он.

– Я слышала три сердцебиения. Ну, когда сидела у вас на подоконнике и ждала, пока Эвике уснет.

Уолтер немедленно высунулся за дверь. Как только пригляделся, то заметил, что пожухлый плющ был почти оторван у самого окна спальни, а с подоконника сметен снег.

– И долго ты так сидела?

– Около часа, – ляпнула Берта и поспешно добавила, – но я отворачивалась почти все время… то есть, вообще сидела отвернувшись. Да. А потом и вовсе спрыгнула…

– …когда все интересное закончилось, – подытожил англичанин.

Некоторое время они с Бертой тщательно изучали противоположные стены.

– А я-то тебе на что сдался? – спросил Уолтер, чтобы перевести беседу в другое русло, подальше от Эвике.

Фроляйн Штайнберг радостно подхватила его инициативу.

– Мне нужен переводчик. Я, конечно, изучала английский, могу даже написать сочинение на тему «Как я провела вторую половину лета, потому что первая прошла так гадко, что и вспоминать не хочется». В общем, с письменной речью еще кое-как совладаю, но я почти не воспринимаю английский на слух, – Берта с такой силой сдавила снежок, уже успевший превратиться в ледышку, что осколки брызнули в разные стороны. – У вас тут такие акценты! Кто звук «х» ко всем словам добавляет, кто слово «паб» произносит как «пуб», а некоторые так шипят, словно у них выбиты передние зубы. И все ужасно тараторят! Ну разве так можно? В книгах англичане говорят гораздо медленнее.

«Это потому, что ты читаешь по слогам», – мстительно подумал Уолтер, обидевшись за родную речь.

– Не думай, что я этого не слышала! Всё, завтра вечером ты будешь для меня переводить.

В спорах с прекрасным полом мистер Стивенс был не силен, а уж пререкаться с вампирами себе дороже.

– Ну, хорошо. Не знаю, какие музеи открыты после заката, но можно уточнить. А куда бы ты хотела пойти в первую очередь? В Национальную Галерею? В Тауэр?

Берта вздрогнула, как от пощечины.

– Музе-ееи? – угрожающе протянула она. – Ты решил, что я стану прохлаждаться в музеях, после того, что произошло? Пока Гизела наедине с… Я до сих пор не могу в это поверить! Ну как она могла перепутать время восхода?

Глава 2

Лондон, 22 декабря 188* года. Вчерашняя ночь.

Небо медленно выцветало, будто черная ткань, замоченная в щелоке.

– Ну, как ты могла перепутать время восхода? – бубнила Берта, хмурясь так, словно пыталась задержать солнце усилием воли.

Вопреки всем ее стараниям, светило как ни в чем не бывало карабкалось на небосклон.

Виконтесса выдержала трагическую паузу, а когда обернулась к подруге, то сияла всей палитрой праведного гнева:

– Ах, я! Ах, значит, я во всем виновата! Как будто бы я знала, какое тут время. Нет уж, это ты не позаботилась сообщить мне, что в Лондоне рассвет на сорок минут раньше. Конечно, проще во всем обвинить бедную Гизелу!

И демонстративно вздернула подбородок. Она начинала злиться, а это обычно ни к чему хорошему не приводило.

Неужели их путешествие никогда не закончится? Обе девушки с ног валились от усталости.

Париж они покинула без пятнадцати восемь прошлым вечером, добрались до Кале, оттуда на пароходе до Дувра и курьерским поездом до Лондона. На перрон станции Виктория они ступили в 6 утра и в промозглой мгле долго искали свой багаж. Одной трети не досчитались, включая и двухместный дорожный гроб. Пока суть да дело, минул еще час. А потом выяснилось, что в Лондоне, оказывается, солнце восходит почти что в 8. Хотя Берта и наказала подруге следить за временем, но впопыхах забыла упомянуть об этом досадном обстоятельстве.

– Между прочим, я паковала чемоданы, – парировала фроляйн Штайнберг.

Хорошо хоть не уточнила, что сбор чемоданов по ее понятиям включал в себя сортировку вещей на «полезные» и «всякую дрянь». Причем к последним относилось все от помады до новых шляпок с вуалью. К первым – темные платья и практичное нижнее белье без кружев.

– Ах, чемодааааны! – нежно проворковала Гизела, в голосе которой зарождалось цунами. – Чемоданы, значит. И что же ты туда положила, позволь спросить? Хотя погоди, не отвечай! Дай угадаю: платья, устаревшие тридцать лет назад? Черные, серые и темно-коричневые, в которых любая женщина похожа на продавщицу в трауре? Или шляпки? Нет, конечно, ты взяла шляпки. Ха! Лучше бы не брала. Никому в голову не придет такое надеть. По крайней мере, добровольно. Да у тебя каждый чепчик похож на ведро для угля!

– А тебе дай волю, ты б и на саван рюшки пришила, – не выдержала Берта, – и на гроб наш дорожный аппликацию наклеила. Не только снаружи, но и изнутри.

– Это был декупаж.

– Нет, это была профанация. И вообще, не до тряпок сейчас. Как думаешь, успеем все обстряпать до рассвета?

– А как будто у нас есть выбор! Он что, не может быстрее ехать? Эй, вы там! – Гизела так нежно постучала по окошку кучера, что стекла задрожали. – Долго еще?

– Люблю я немецких барышень, – умиротворенно пробасил извозчик, обращаясь скорее к своей лошадке, чем к пассажирке, – так бойко стрекочут, будто карамельки во рту перекатывают. Ничего, м'м, нам только за угол завернуть и почитай, что приехали.

Лошадь согласно фыркнула. Болтовня хозяина успокаивала ее нервы, изрядно взбудораженные перспективой везти двух голодных упыриц. Извозчик же ни о чем не догадывался. Мертвенно-бледные лица девушек вкупе с их крепкими духами – свежий жасмин в каплях росы у одной, незамысловатая лаванда у другой, – соответствовали образу аристократок, прочно укоренившемуся в его сознании. Сам того не ведая, сегодняшней ночь он, возможно, отправился в свой последний путь.

– Скоро приедем. Вот, слышишь, приедем мы скоро. Интересно, скоро – это когда мы только начнем дымиться или уже превратимся в пепел?..

Берта еще раз посмотрела на белесую полосу горизонта. Они трясутся в кэбе уже более получаса. Даже если им нужно поставить всего-навсего одну печать, или сделать реверанс, или что там от них потребуется – даже так они не успеют вовремя вернуться в Белгравию, под безопасную сень отеля.

Есть, правда, один способ. Даже два, а то и больше. Отсюда до отеля можно, к примеру, долететь. Так всегда быстрее. Не нужно беспокоиться о дорожных пробках. Твои единственные конкуренты – лишь очень удивленные вороны. Но для этого потребуется… ее глаза сами собой отыскали возницу и впились – фигурально выражаясь – в полоску кожи между немытым воротником и неровно обстриженными волосами…

Нет, лучше изжариться!

– Скоро значит скоро, – сдержанно проговорила она. – Тем более, что извозчик отвезет нас обратно. Спроси, он ведь нас дождется?

– Давно бы уже английский выучила, – огрызнулась Гизела.

Она вновь наклонилась к переговорному окошку и добросовестно перевела вопрос, как делала это в детстве, на уроках английского. Тогда гувернантка, – такая же немка, как и она сама, потому что на англичанку у фон Лютценземмернов не хватало денег, – заставляла ее переводить скучнейшие тексты с лексикой, которую понимал не всякий историк. Этими упражнениями ее муштровали долго и упорно, так что язык Гизела знала в совершенстве. Другое дело, что он имел мало что общего с тем английским, с которым ей пришлось столкнуться в Лондоне. Но что эти англичане вообще понимают в своем языке?

– Знавал я одну немку, так она отлично пекла штоллен – это рождественский пудинг по-вашенски, – кэбби порадовал Гизелу еще одним антропологическим экскурсом. – А вот дожидаться – уж увольте, м'м. Дурные тут места. Ходят толки, – надвигая цилиндр на глаза, продолжил он, – будто нашего брата здесь частенько находят обескровленным, а лошадь обглоданной. Так-то вот.

На этих словах кобылка взбрыкнула, намереваясь поскорее вытряхнуть опасных пассажирок, а те довольно переглянулись.

Одна радость, что адресом не ошиблись.

Кэб подкатил прямиком к высоким воротам, за которыми виднелся и дом, почти сливавшийся с темным массивом Риджент Парка. «Дарквуд Холл» гласили готические буквы, выбитые на каменной таблице. От поместья сразу повеяло чем-то родным и близким, как от домашних пирогов, свежевымытого деревянного пола, огня в камине… ну и обескровленных трупов, конечно. Выглядело все так, будто архитектор задался целью проиллюстрировать слово «мрачный» для какого-нибудь словаря с картинками. Вместо традиционных львов, по обе стороны ворот восседали горгульи и плотоядно косились на посетителей. Аллеи были обсажены корявыми деревьями, которые, казалось, двигались за вами вслед, стоило только отвернуться.

– Ужасное место, – подтвердила виконтесса, – просто мурашки по коже. Ну что, приехали?

Карета еще только останавливалась, а Гизела уже распахнула дверцу и проворно спрыгнула на тротуар.

– Берта, расплатись, – бросила она между делом, уверенно поправляя перчатки и направляясь вперед.

– Сколько? – осведомилась Берта.

Извозчик окинул ее оценивающим взглядом, мимоходом закрывая таблицу с утвержденными тарифами. Если две богатые иностранки прямо с вокзала едут в нехороший район, они явно собрались в опиумный притон или садический бордель, где их все равно ощипают. Главное, занять очередь первым.

– Семь фунтов, м'м, – на всякий случай возница растопырил пальцы.

Он приготовился поторговаться, но угрюмая барышня без возражений протянула золотые монеты. Откуда ему знать, что в силу некоторых физиологических особенностей она не связывалась ни с шиллингами, ни с шестипенсовиками – все-таки серебро.

Гизела шествовала вдалеке, и Берта поплелась вслед, пытаясь удержать бесчисленные чемоданы и шляпные коробки. Каждая путешественница рано или поздно начинает завидовать индийское богине Кали. У той, конечно, проблем с багажом не возникает. С шестью-то руками.

– Что ты так долго? Хочешь сгореть прямо под дверью? – поворчала Гизела. Она стояла у парадной двери под каменной аркой и изучала щель для писем в виде клыкастой пасти. Наверняка, местного почтальона можно опознать по нервному тику.

– И все же я категорически не понимаю, зачем нам вообще понадобилось сюда ехать. Остановись мы в отеле «Гросвенор», как я, между прочим, и предлагала, у нас не было бы никаких проблем! Я давным-давно приняла бы долгожданную ванну и отправилась спать.

Берта прислонилась к витой каменной колонне у входа и закрыла глаза, но ярость, тихо кипевшая в груди, словно варенье на медленном огне, вдруг гейзером выплеснулась наружу.

– Потому что для меня нет большей радости, чем запечатлеть на руке здешнего Мастера свой верноподаннический поцелуй, – она швырнула чемоданы на крыльцо. – Я ведь так обожаю Мастеров! Просто кровью меня не пои, дай с ними полюбезничать! Особенно с тем, в чьей стране такие дурацкие законы о браконьерстве! За охоту без лицензии нас просто убьют. Ну или ослепят, если будут в добром расположении духа.

– Хорошо-хорошо, только не волнуйся так! Мы ведь не охотимся – между прочим, по твоим убеждениям, которые я, конечно, разделяю, но все же… В общем, не охотимся мы. Так зачем нам туда идти?

– Потому что они об этом не знают. Мы обязаны известить Мастера о своем прибытии. Наверное, нам выдадут сертификат или что-то в этом роде.

– Тогда пусть уж скорее выдают! – и Гизела несколько раз ударила дверным молотом.

Подруги ожидали, что англичане заставят их потоптаться на пороге, но дверь распахнулась почти мгновенно, и перед ними предстал невысокий юноша в синем сюртуке. Светлые волосы были всклокочены. Если бы незнакомец мог дышать, он показался бы запыхавшимся. На его лице мелькнуло недоумение, которое тут же вытеснила любезная улыбка.

По пальцам, перепачканным в чернилах, девушки опознали в нем клерка.

– И что же угодно милым дамам? – нараспев проговорил он.

– Нам угодно в отель, – ответила Гизела, – но сначала мы должны пройти ряд бессмысленных процедур под названием регистрация. На это у нас есть примерно… – она поглядела на небо, – десять минут. Так что начинайте.

Секретарь только головой покачал.

– Десять? За это время вы даже анкеты заполнить не успеете! Не говоря уже о таможенных декларациях и досмотре багажа. Кроме того, потребуется подпись его сиятельства, а он почивает. Приемные часы завтра, с полуночи до двух.

Вампирши облегченно вздохнули.

– Стало быть, мы завтра придем? – на всякий случай уточнила Берта. – А пока можем оставаться в отеле?

– Нет, конечно, – юнец улыбался все так же дружелюбно. – Вы не имеете права находиться в стране без позволения Мастера. Вам предписывается незамедлительно покинуть территорию Англии, а вернуться уже завтра. Между полуночью и двумя. Пожалуйста, не опаздывайте.

Гизела удивленно посмотрела на клерка. Потом на Берту. Снова на клерка. В ее картине мира что-то не сходилось, как бы долго она ни обдумывала это предложение.

Посему она решила сменить образ серьезной эмансипированной леди (точнее, злой на весь мир и смертельно усталой вампирши, но это почти одно и то же) и улыбнулась молодому человеку, поглядывая на него из-под пушистых ресниц:

– Но… но как же так! Вы не можете так с нами поступить! – ее голос дрогнул, а на глаза угрожающе накатила слезинка.

Одновременно вампирша ткнула подругу в бок и скомандовала телепатически: «Не стой столбом, скажи что-нибудь!»

– Какое свинство, – изрекла Берта, а Гизела закатила глаза. Лучше не стало.

– Прошу прощения за ее английский! Моя спутница имела в ввиду, что это слишком жестоко, так обходиться с бедными девушками.

Наглый мальчишка продолжал таращиться, как будто что-то высчитывая в уме. Честный ответ Берты его не задел, наверное, на службе и не такого наслушаешься.

Внезапно перед девушками распахнулась дверь.

– А вообще, проходите, – промурлыкал секретарь, пропуская их вперед и даже – экая дерзость! – подмигивая Гизеле. – Посмотрим, чем я смогу помочь очаровательным барышням.

Торжествующе взглянув на подругу, Гизела прошествовала в прихожую, а Берта лишь вздохнула: чемоданы так и остались в полном ее распоряжении.

Юноша повел их по длинной и крутой лестнице, так что фроляйн Штайнберг пару раз чуть не уронила поклажу. В конце концов, они оказались в конторе со стенами, сплошь уставленными стеллажами, на которых высились горы пыльных бумаг. Иные документы лежали тут столетиями. Поройся – и найдешь оригинал «Великой Хартии Вольностей». Доминирующая цветовая гамма была желтовато-серой.

Если существует ад, подумалось вампиршам, он выглядит именно так. Все таки котлы со смолой вносят хоть какое-то разнообразие, зато от созерцания папки со скоросшивателем впору зубами заскрежетать.

– Давайте сюда ваши визы, – потребовал клерк, вытаскивая из бюро папку за папкой и складывая их на пыльной конторке.

Он явно наслаждался происходящим.

– Простите? – переспросила Гизела, продолжая ослепительно улыбаться. Ее улыбка понемногу поворачивалась в обратную сторону, но это мелочи. – Что?

– Ви-зы, – отчетливо проговорил их мучитель. – Разрешение на въезд. Это мы с его сиятельством придумали, – добавил он с тихой гордостью, – но не сомневаюсь, что в будущем и смертные переймут нашу систему. Юридическое либо физическое лицо должно оформить для вас визовое приглашение в страну. Хоть приглашение-то у вас найдется?

– Да! – Гизела протянула ему листочек, исписанный не очень уверенным почерком Эвике – с кучей помарок и рисунком в конце. – Все, мы свободны?

Секретарь внимательно и очень, очень неторопливо прочел предъявленный документ.

– Не торопитесь. Без печати управления по делам иностранных вампиров в Англии, – моей, значит, печати – этот документ недействителен. Кроме того, написан он женщиной, а женщина вообще юридическим лицом не является. Да и физическим, небось, тоже. Ну, чего заморгали? Переоформляйте визу. Для этого вам понадобится пакет следующих документов: подтверждение цели пребывания, доказательства финансового достатка на срок пребывания в стране получения визы, подтверждение брони отеля, обратные билеты…

Довольно скоро Гизела потеряла нить разговора и только хлопала ресницами в такт его словам, а Берта изучала трещину на паркете.

– …а также подтверждение отсутствия эмиграционных намерений и… Кстати, – монотонная речь прервалась, и девушки вздрогнули, – вы совершеннолетние?

– Конечно, – уверенно ответила Берта за них обеих.

– Иными словами, вам уже исполнилось сто восемьдесят?

Вампирши разом потупились, как десятилетние девочки, которые прошмыгнули на взрослый бал, нацепив материнские платья.

– Почти… скоро будет. А что, это так важно?

– Пункт 5, Раздел 16. Для нахождения несовершеннолетних вампиров на территории Британской империи требуется нотариально заверенное разрешение обоих родителей или творца…

Гизела горько вздохнула. Бедный папочка, только таких хлопот ему не хватало! Разве что связаться с Изабель? Но она слишком застенчивая. Начнет мямлить, вместо того, чтобы идти напролом. А герр Штайнберг вместе с Лючией сейчас кутят где-то в Италии, до них не достучишься.

– Возможно, – проворковала она, – мы решим этот вопрос каким-нибудь другим способом? По упрощенной, так сказать, процедуре, – и с треском хлопнула ресницами.

Берта подскочила и во все глаза уставилась на подругу, не в силах совладать с речью.

– Я весь внимание, мисс, – клерк тоже посмотрел на виконтессу, но, конечно же, с иным выражением лица.

«Берта! Хватит прыгать, – мысленно одернула ее Гизела, – лучше достань кошелек».

– Мы могли бы упростить получение визы, не правда ли? – она пододвинулась к юноше поближе, практически перевесившись через конторку. – Мне есть, что вам предложить… Мы все уладим, я в этом уверена, – вдохновенно чирикала девушка, – и безо всяких ненужных процедур.

Догадавшись, Берта выхватила кошелек и по-феодальному швырнула его секретарю. Поскольку она до последнего не могла решить, бросить ли его прямо в лицо мальчишке или же под ноги, кошелек шлепнулся на стол.

Как ни в чем не бывало, нахал открыл кошелек и ловко, со знание дела, пересчитал соверены:

– О, таможенные сборы! Как мило с вашей стороны о них напомнить! Сколько у вас тут?… Не густо. С вас еще пять фунтов причитается. А вот остальные деньги, ввозимые в страну, придется задекларировать.

И выложил перед ними по стопке анкет.

Повстречайся они на улице, Берта надрала бы мальчишке уши, смакуя каждую секунду этого времяпровождения. Но здесь, в конторе, в официальной обстановке, это было немыслимо. Сама система выстроена так, чтобы как следует унизить просителя. Предпочтительно, на глазах у его близких. Чтобы все как следует усвоили урок. Единственное, что можно сделать – поскорее получить свою порцию унижений и отправиться на выход.

Закусив губу, вампирша уселась на шаткий стул – похоже, у него специально подпилили ножку – и начала лихорадочно строчить «Берта Штайнберг, из мещан».

«Гизела фон Лютценземмерн, виконтесса», – аккуратно вывела Гизела в своей анкете.

– У вас красивый почерк, мисс, – заметил юноша, бесцеремонно заглядывая ей через плечо.

Гизела проигнорировала его замечание, поставила размашистую подпись и сунула ему листок.

– Довольны? – процедила она. – Дальше что?

– А тепееерь, – клерк уставился в потолок и принялся накручивать прядь волос на палец, черпая вдохновение, – теперь мне нужно осмотреть ваш багаж на предмет неаборигенных видов растений и животных. Так, поглядим…

– Нет там ничего! – Гизела бросилась на защиту вещей. – Никаких особенных венгерских трав, растений, цветов и… даже моли нет. Мы из Трансильвании – что нам экспортировать? Чеснок?.. Оставьте немедленно! – взвизгнула она, когда клерк с тем же скучающим видом открыл первый из чемоданов.

– Как насчет трансильванских голошеих кур?

Перед Гизелой появилась литография с тощей курицей, чью шею, казалось, специально ощипали, чтобы легче было свернуть. Догадываясь о своей участи, курица смотрела на Гизелу со вселенской печалью. Между тем, клерк методично открывал шляпные коробки, словно рассчитывал обнаружить парочку нелегальных эмигрантов, которые все это время просидели там, затаив дыхание.

Негодуя, Гизела обернулась к подруге, но та покачивалась на стуле и пыталась убедить себя, что все происходящее ей просто снится.

– Я еще должен зачитать вам правила об охоте, – завел речь секретарь.

Это замечание вывело Берту из ступора.

– Не трудитесь, – бросила она, – мы не охотимся на людей. Совсем. Ни при каких обстоятельствах.

В глазах белокурого мальчишки засквозила насмешка пополам с неприязнью, словно у мясника, которого попросили взвесить полфунта моркови вместо отбивных.

– Так ведь, Гизела?

– Не охотимся, – подтвердила та, вырывая саквояж из рук клерка. – Ну все, давайте вашу бумажку, и мы пойдем… Ой, а куда мы пойдем? Берта, уже рассвет!

Вдоволь натешившись их паникой, клерк смягчился:

– Я так думаю, его сиятельство не будет против, если вы проведете день в поместье. У нас как раз пустуют две смежные спальни. Правда, ванную вам придется разделить. А завтра я выхлопочу для вас аудиенцию. Ну что, договорились?

– Куда ж нам деваться, – буркнула Берта, – но вечером мы съезжаем.

– А ванна большая? – поинтересовалась Гизела.

– Не очень, – усмехнулся юноша, – но какая разница, все равно вы будете ее по очереди принимать.

Хотя вампирши довольно долго не питались, покраснеть им все же удалось.

Глава 3

– Представляешь, так и сказал – мол, ванна у вас будет одна на двоих, – возмутилась Берта, пиная полено.

– Ты хочешь, чтобы я поскандалил с ним насчет ванны? – предположил Уолтер.

– Как же, стану я жаловаться из-за таких мелочей. Дальше слушай.

Показав гостьям спальни с просторными гробами, секретарь сдернул с мебели чехлы и удалился. Однако так и не уточнил, пришлет ли вечером горничную. Рядом с каминной полкой Берта разглядела звонок для прислуги, но он зарос паутиной. Тогда она решила, что в крайнем случае сама выбьет грязь из платьев, разложив их на выдвижной полке, которой был оборудован каждый шкаф. Уже потом, в отеле, у них будет время привести себя в порядок.

Заглянули они и в ванную. Она действительно оказалась небольшой, в прежние времена здесь была кладовая или спаленка камеристки. На стенах красовались бежевые обои в желтую полоску, лакированные, чтобы их не повредила влага. Тем не менее, кое-где уже проступали настырные пятна плесени. Слева от ванны располагалась мраморная раковина, справа – вешалка для полотенец и полки с разноцветными солями, маслами и шампунями. Ванная как ванная, от любой другой ее отличало лишь отсутствие зеркал.

– Иди первая, – расщедрилась Берта. – Порядок старшинства и все такое.

Разумеется, она имела в виду не возраст, а добрую традицию, согласно которой титулованные особы первыми проходят в зал, в то время как публика попроще склоняется в почтительных реверансах.

Гизела мечтательно зажмурилась: так и представляла, как теплая вода смывает с нее дорожную грязь, благоухает нежная пенка…

– Лучше ты, – улыбнулась она, – ты это заслужила! Вообще, не понимаю, как ты меня такую терпишь, – добавила она смущенно.

Берта лишь пробурчала что-то, хотя заметно было, что она польщена.

– Ты пока ложись, отдохни.

Хотелось добавить «любимая», но Берта так и не отважилась. Нежности давались ей с трудом. Иное дело, таскать багаж, ну или простирнуть что-нибудь. Потупившись, она уставилась на свои руки, затянутые в перепачканные копотью перчатки.

– Какая ты у меня милая! – обняла ее Гизела и нежно поцеловала, успев подумать, когда та отвела взгляд: «Глупенькая, давно бы уже привыкла!»

– Только не слишком долго, а то спать пора! – строго добавила виконтесса и тут же рассмеялась. – Ну давай уже, иди!

Легонько подтолкнув подругу к ванной, сама она вернулась в комнату.

«Ну что ж… Сносно, один день можно и передневать», – оценила она спальню и упала на кушетку, заваленную подушечками.

Закрыла глаза и подумала, что тут не так уж плохо. И кружев повсюду в достаточном количестве. Потянулась и устроилась поудобнее: когда у нее появится свой дом, подушек в нем будет несть числа! И оборок. О да, оборки! И еще ленты – шелковые, золотистые, их можно носить в волосах и…

– Берта? – сквозь сон прошептала она, когда нечто тяжелое опустилось ей на грудь.

Нечто с когтистыми лапами.

Распахнув глаза, Гизела сдавленно вскрикнула.

И было отчего испугаться!

Перед ней ее маячило чудище, остроухое и пучеглазое, с искривленным толстогубым ртом. Напоминало оно жабу, которой захотелось стать человеком. Желтая кожа вздувалась от бородавок, зато конечности были условно-антропоморфными, хотя и непропорционально длинными. В довершение всего, гоблин причмокнул губами и деловито разгладил платье у Гизелы на груди, устраиваясь поудобнее. Глазища его разгорелись, как два красных фонаря. Точнее, два красных фонаря над дверью дома с дурной репутацией. Уж очень похотливым было их выражение.

Гизела разрывалась между желанием сбросить эту тварь и узнать, что же это, собственно, за тварь такая. В домовых она перестала верить с тех пор, как… Да, в общем-то, никогда в них и не веровала. Какой домовой поселится в замке, если у хозяев не найдется лишнего блюдца молока? Самим едва хватало.

Первый порыв пересилил, и вампирша сгребла гоблина в охапку, схватила за загривок, встряхнула как следует.

– Ты кто? – уже затем вежливо спросила она.

Гоблин сучил ногами, пытаясь вырваться, но отвечал покладисто:

– Фетчем прозываюсь. Или просто Кошмар.

– Очень приятно, Гизела фон Лютценземмерн. То есть – что ты тут делаешь?!

– Прихожу к спящим и сажусь на грудь. Чтоб им того, снились плохие сны. Точнее, плохие с точки зрения общепринятой морали, – уточнил гоблин.

– Спасибо. А то как же без тебя-то! Тебя сюда звали?! – вампирша еще раз его встряхнула. – Да что это за работа такая?

– Хорошая. Можно трогать женскую грудь.

– И так изо дня в день? Это ведь скучно.

– Ну, смотря что за грудь, – мечтательно протянул Фетч.

– Брысь отсюда! – закричала Гизела и для убедительности затопала ногами.

Никакого желания держать в руках столь скабрезное существо у нее не оставалось, посему она брезгливо швырнула его на пол, словно то был дохлый таракан, и сама бросилась прочь из комнаты.

Мало ли, вдруг он работает с напарником.

Девушка оказалась в коридоре. Нет, не так – в Коридоре. Рядом с ним парадная галерея замка Лютценземмерн была не шире лестницы для слуг. Да что там, весь замок мог бы тут поместиться. Гизела посмотрела вверх, и у нее закружилась голова – потолок начинался где-то в стратосфере. В глазах зарябило от дверей, белых с золотыми узорами, похожих друг на друга, как братья-близнецы. Ряды дверей, устремленные в бесконечность.

Идея пойти куда-нибудь и поискать… кого-нибудь уже не казалась такой логичной. Поскорее бы вернуться в спальню, та хотя бы не была размером с ипподром. Гизела обернулась и поняла, что вернуться будет не так уж просто. Она не помнила, какая именно дверь вела в ее комнату. К счастью, только одна из всего множества дверей была приоткрыла, и Гизела поспешила к ней.

И ошиблась.

Убранство спальни, в которой очутилась Гизела, сочетало завитушки французского рококо с мрачностью склепа. Но завитушек все же было больше. А под зеленым балдахином, расшитым золотыми нитями, стоял гроб. Хотя нет, гроб – это небольшой деревянный ящик. Здесь же был настоящий саркофаг, где при желании могла разместиться среднестатистическая семья, да еще и кошке бы места хватило.

– Ой! – вскрикнула Гизела и попятилась.

Слишком быстро, потому и не заметила стоявший позади нее громоздкий подсвечник. Как оказалось на проверку, был он не только большим, но и тяжелым, и упал с таким грохотом, что девушке показалось, будто земля разверзлась под ногами. Искренне надеясь, что кроме нее никто ничего не услышал, она уже схватилась за дверную ручку, как вдруг приятный женский голос проговорил у самого ее уха:

– И кто только дерзнул потревожить мой сон… своею дивной красотой?..

Теперь она точно знала, что пора бежать.

Открутив оба крана, Берта не без удивления отметила, что в поместье есть горячая вода. Дома она привыкла мыться в сидячей ванне у растопленного камина – горничная приносила кипяток в ведре, а после возвращалась за использованной водой. Хотя герр Штайнберг, отец Берты, позолотил даже шпингалеты на окнах, провести водопровод в их глухомань было ему не по карману. Предвкушая приятные ощущения, вампирша заткнула ванну медной втулкой и начала расстегивать платье, между делом выискивая среди баночек с экзотическими притираниями обычное мыло.

И тут что-то изменилось. В скорости, с которой вода вытекала из крана, а так же в ее качестве. Вода стала как будто гуще.

Берта поняла это, даже не оглядываясь. Возможно, другая на ее месте не придала бы этому значение, но год, проведенный в ожидании скорой гибели, тонко настроил ее чувства.

Наскоро застегнув крючки на груди – не хватало еще встречать опасность дезабилье – фроляйн Штайнберг обернулась и сразу же прижала руку ко рту, но не от страха, а чтобы сдержать накатившую тошноту. Рано радовалась. Пусть лондонские вампиры и обзавелись горячей водой, но черпали они ее, по всей вероятности, прямиком из канализации. С глухим бульканьем из кранов вытекала бурая жидкость, а в самой ванне, полной почти до краев, плавали водоросли. Похоже, на сегодня гигиенические процедуры придется отложить.

Поминая все девять чинов ангельских в разных комбинациях, Берта закатала рукава, чтобы спустить грязную воду, но, приглядевшись, повторно зажала рот. То, что она поначалу приняла за водоросли, на самом деле не имело никакого отношения к растительному миру.

Волосы.

Более того, они откуда-то росли.

Под толщей темных вод она разглядела… нечто. Отчасти это напоминало Офелию, нарисованную художником, в чьей палитре остались лишь две краски – синяя и зеленая.

Не мигая, на Берту смотрели белесые, как у вареной рыбы, глаза. Из провала рта вырвалось несколько пузырей, а из-под белого савана, который колыхался так, будто в ванной протекал Гольфстрим, вдруг выпростались костлявые руки и начали медленно подниматься. Вот они уже показались над водой, и тогда Берта заметила черные, потрескавшиеся ногти, едва державшиеся на плотно обтянутых кожей пальцах.

Последнее обстоятельство добило ее окончательно.

Не колеблясь, он запустила руку в ванну и, намотав черные волосы на кулак, рывком выдернула тварь из воды. Хотя дело заняло считанные секунды, Берта успела подумать, что Гизи возводит напраслину на ее платья. На темном фоне грязь незаметна, а сейчас вампирша выглядела так, словно кувыркалась в фонтане.

В руках у нее извивалось существо, оказавшееся на поверку гораздо меньше, легче и младше, чем в ванне. Обозленная, Берта как следует встряхнула его за плечи, и существо притихло.

– Вот так-то лучше. А ну-ка вылезай!

Едва не поскользнувшись, существо выбралось из ванной и смахнуло длинные черные волосы с одного глаза, чтобы как следует разглядеть свою обидчицу. Вампирша тоже воспользовалась случаем. Насколько она могла судить, на мокром коврике переминалось с ноги на ногу то, что некогда было девочкой лет десяти – двенадцати. Далеко не у всякой девочки синюшный цвет лица и склизкая кожа, но зато ее попытки бочком отодвинуться от места преступления оказались вполне характерными.

А еще у нее были оттопыренные уши. Зеленоватые, зато круглые и большие. Берта невольно усмехнулась.

– Как тебя зовут?

– 'Ариэтт, мисс, – пролепетало чудище.

Голосок тоже был детский – высокий, звонкий и с горестными нотками. Таким удобно канючить.

– И ты…?

– Привидение, мисс. Я здесь служу.

– Отлично. В таком случае, возьми зубной порошок, щетку и полотенце.

Новая знакомая поспешила выполнить приказ и подошла к вампирше, прижимая искомые предметы к мокрому савану. При ближайшем рассмотрении саван напоминал сильно заношенную ночную рубашку.

– А теперь мой ванну.

Привидение замялось, но Берта скрестила руки на груди и кивнула в сторону ванны. Все-таки они в Англии, так что и воспитывать девчонку она решила по-английски – сурово. Харриэт спустила воду и, присев на край ванны, начала размазывать по стенке грязь, время от времени бросая на вампиршу унылые взгляды, как Козетта на жестокосердную мадам Тенардье. Ну какое сердце выдержит?

Берта продержалась минуты три.

Наконец, вырвав у девчонки полотенце и отпихнув ее в сторону, она опустилась на колени и сама принялась ожесточенно тереть ванну, словно хотела выместить на ней обиду за свои сегодняшние злоключения.

Которые еще только начинались.

В комнате Гизелы хлопнула дверь и со скрежетом опустилась щеколда.

– Уезжаем, как только сядет солнце! – ворвалась в ванную виконтесса, все еще подозрительно оглядываясь.

«Это что еще за де… существо?» – поинтересовалась она телепатически.

– Это Харриэт, – вслух ответила Берта. Девочка торопливо присела.

Гизела скользнула равнодушным взглядом по ее синеватой коже, местами начинавшей отслаиваться… Возможно, в другое время она бы испугалась, но пугаться было уже нечем. Нервов попросту не осталось.

– Ну, привет, Хэрриэт.

– Что еще стряслось? – встревожилась Берта.

Уж слишком спокойной казалась подруга. Неестественно спокойной, в таких-то обстоятельствах. А вот к горлу фроляйн Штайнберг нет-нет да и подкатывал истерический смешок. При том, что именно она слыла невозмутимой, будто кашалот.

– Я заблудилась… Да не смотри на меня так, тут такие коридоры, что хоть скачки по ним устраивай! Заблудилась и наткнулась на какую-то сумасшедшую! Она чуть вдогонку за мной не бросилась, представляешь?

– Не иначе как вы повстречались с миледи, – подсказала мертвая девочка, причем последнее слово произнесла как «майлайдей». Ее густой кокни привел подруг в замешательство.

– Что?

Гизела взглянула на Харриэт, как обычно смотрят на проштрафившуюся прислугу. Хотя прислугой их замок не изобиловал, а смотреть так на Эвике значило рисковать здоровьем, но этот навык передался виконтессе от далеких предков.

Привидение стушевалось, зато фроляйн Штайнберг окончательно разобралась в ситуации. Ведь согласно английским романам, усадьба, на чердаке которой не резвится безумный родственник, – это посмешище на все графство.

– Твоя госпожа и правда помешана? – подступила она к Хариэтт.

– Иногда миледи говорит, будто у ней невры, – подумав, девочка поставила хозяйке диагноз. – А чего это такое – невры?

Берта даже обрадовалась. Теперь все стало по местам.

– Баррикадируем дверь. Того и гляди, ворвется сюда и шторы нам подожжет. Уж я-то знаю буйнопомешанных.

– Зачем ей что-то поджигать? – удивилась Гизела, следуя за подругой в ее спальню. – Постой! Не трогай ты этот шкаф! Кроме того, у нас же есть специалист по безумцам. Можно проконсультироваться.

Вернувшись к себе, она поудобнее уселась в кресле, поставила ноги на скамеечку, закрыла глаза и приготовилась к связи. Правда, приходилось долго ждать, раз уж ее творец сейчас на Континенте, и соединение барахлило… Во всяком случае, по словам принимающей стороны.

Наконец у нее в голове промычал сонный голос:

«Снова ты? Ооо, за что мне это!»

«Изабель! – радостно воскликнула Гизела. Издевательски-радостно, но все равно. – Давно тебя не слышала, как ты там? Как Вена? Уже побывала в Пратере?»

«В прошлый раз ты выходила со мной на связь три часа назад, чтобы пожаловаться, что дороги в Англии не менее ужасны, чем в Трансильвании. Так вот, с тех пор я не была ни в Пратере, ни в Бельведере, ни где-либо еще! – и добавила едва различимо: – Почему же я не убила ее тогда? Могла бы выспаться спокойно».

«Эй, я все слышу!»

«Извини. Итак, ты связалась со мной, чтобы сообщить нечто важное. Например, что Апокалипсис в самом разгаре. Другой причины будить меня я не вижу. Но если это рассказ о новом купленном тобой платье…».

«Нет, на этот раз все серьезно. Понимаешь, тут такое дело…».

За сотни миль отсюда, в небольшой венской квартирке, Изабель откинулась на подушку и посмотрела на Леонарда с мольбой:

– Можно, я разорву связь, а потом скажу, что были проблемы с межгородом? В прошлый раз она клюнула.

Но в глазах Леонарда не просто разгорался, а вовсю полыхал научный интерес.

– Это Гизела, да? А сестра рядом? Скажи, чтобы она собрала для меня кое-какие образцы – почв, илов и плесени. Из зон с повышенным антропогенным загрязнением.

«Гизела, собери плесень».

«Что? Какую плесень? А, привет, Леонард!»

– Сохо, Ист-Энд, Саусварк тоже сг-годится. Желательно возле верфей…

«Я говорю: и вот, я зашла к ней, случайно перепутав комнаты… Что значит, как? Почему вы все это спрашиваете?! Я захожу, тут она…».

– Я ее ненавижу, – прошептала Изабель, поворачиваясь на другой бок.

– … и обязательно возле работных домов. Там должны быть штаммы экстремофилов, потому что нормальные бактерии в таких условиях не выживут…

– И тебя тоже!

Между тем, скрип шкафа, который Берта на пару с Харриэтт толкала к двери, вдруг стих.

– Это Изабель? – осведомилась вампирша, заходя в комнату. В ее голосе можно было растворять металлы. – Передай брату привет. Скажи, что его пробирки для сбора образцов благополучно разбились у нас в чемодане и теперь все платья в стеклянной крошке. Спасибо, что он их туда напихал! Мог хотя бы предупредить.

Тут Берта стрельнула глазами в свою спальню, лицо ее исказилось, и она метнулась туда, по дороге столкнувшись с Харриэт, юркнувшей в обратном направлении. Хотя глагол «столкнуться» едва ли описывает произошедшее. Привидение пронеслось сквозь Берту, в который раз замочив ей платье, и вбежало в стену, оставив на обоях грязный след.

Гизела пронаблюдала эту сцену со стоическим спокойствием.

«Берта передает привет Леонарду и говорит спасибо за пробирки… Итак, ты меня слушаешь? Стоило мне только туда зайти, как эта женщина буквально бросилась на меня. И ладно бы прогнать хотела, так нет, в любви признавалась, за руки хватала и просила остаться! Сумасшедшие – это ведь теперь по твоей части? Что мне делать, если ее встречу? У нас тут душа Шарко нет! И с хлороформом перебои».

С тех пор, как они с Леонардом покинули Трансильванию, Изабель работала (или отбывала трудовую повинность, кому как угодно) в психиатрической клинике Св. Кунигунды. Служба ей даже нравилась. Пациентки были сплошь тихими, мирными и уравновешенными созданиями по сравнению с новообращенной вампиршей. К сожалению, будучи ее создателем, Изабель несла за Гизелу полную ответственность. Даже если ответственность заключалась в том, чтобы виконтесса случайно не обзавелась платьем некрасивым («Бордовый цвет или маренго?»), неподходящим («Воротники "Медичи" мне вообще идут?») или немодным («Ну так сверься с каталогом!»)

Изабель нехотя поднялась из гроба и прошлась по комнате, вздыхая ароматы спирта и карболовой кислоты.

«Значит, она в тебя влюбилась. Поздравляю! А что ты хочешь от меня?»

Между тем из второй спальни доносилось сердитое шушуканье, причем теперь в нем явно различались мужские голоса. «Не вздумайте ее пугать», чуть громче, чем намеревалась, сказала Берта. Затем скрип перетаскиваемой мебели возобновился, даже стал энергичнее.

– Что там у тебя происходит? – Гизела отвлеклась от разговора и покосилась на дверной проход, за которым мельтешило черное платье.

– Ничего, мое сокровище! – поспешно и как-то чересчур бодро отозвалась подруга. – Так, сама с собой разговариваю.

«Чума тебя дери, Блейк!»

«Простите, милорд».

Если Берта действительно прочревовещала последние реплики, то в цирк Барнума ее примут без рекомендаций.

«Извини, Изи, там какое-то веселье без меня начинается. Я попозже свяжусь».

«Можешь не торопиться!», – ответила вампирша и прервала связь, покуда ее подопечная не вспомнила еще что-нибудь не терпящее отлагательств.

– Разве я могла подумать, что она будет вот так надо мной издеваться? – пожаловалась она, возвращаясь обратно в гроб – двухспальный, выполненный по специальному заказу из хирургической стали и с одноразовыми простынями.

– А не надо было ее убивать, – улыбнулся Леонард. – Так что там насчет моей п-плесени?

Замерев в дверном проходе, Гизела увидела картину, от которой оторопела примерно на минуту.

Первой ей в глаза бросилась Берта, которая сложила руки на груди и, прищурившись, наблюдала за работами. Ни дать ни взять надсмотрщик на сахарной плантации. Для пущей достоверности ей не хватало разве что плети из воловьей кожи.

Под ее колючим взором двое вампиров толкали к двери очередной шифоньер. Одним из несчастных был их давешний приятель. Он крутился возле статного мужчины, который возвышался над всеми присутствующими, как второгодник над стайкой первоклашек. По венцу, украшенному жемчугом и золотыми листьями земляники, Гизела опознала в нем коллегу-аристократа. Не иначе как сам Мастер Лондона, граф Марсден.

Другой вопрос, с какой стати он так вырядился? Одет он был в элегантный, хотя и старомодный фрак, на плечи накинул багряный плащ. Но поскольку подобная экипировка несовместима с работой грузчиком – а именно в таком качестве и трудились оба вампира – пола плаща застряла между шкафом и дверью. Отрывисто ругаясь, Марсден выдернул ее, после чего по-привычке отер со лба несуществующий пот. Пощелкал пальцами, отыскивая что-нибудь потяжелее кувшина для умывания. Секретарь услужливо подал ему шляпную коробку, которую он тут же забросил на шкаф.

Затем Мастер шагнул назад и воззрился на получившуюся конструкцию с тем же выражением лица, с каким на исходе дня строитель пирамид смотрит на творенье рук своих. Иными словами, с печальным недоумением, не понимая, зачем тратить усилия на такую дребедень.

– Дело дрянь, – суммировал он происходящее. Цицерон не сказал бы лучше.

За его спиной Гизела деликатно откашлялась.

Обернувшись, вампиры заговорили одновременно.

– Ммм, какая прелестница, – облизнулся Марсден.

– Замолчитезамолчитезамолчите, – прошипела Берта.

– И не сиделось же вам в спальне, мисс, – укорил ее секретарь.

– Что. Здесь. Происходит?

Берта подошла к ней и демонстративно обняла за плечи, сдавив их так сильно, что кости хрустнули. И чмокнула в щеку. Подумав, чмокнула еще раз, уже поближе к губам. Теперь Гизела смотрела на нее во всем глаза. До сей поры склонности к эпатажу за Бертой не замечалось. На людях она вела себя так, как будто приходилась Гизеле то ли компаньонкой, то ли камеристкой. Не стыдилась их отношений, просто была замкнутой, как королевская сокровищница – на все все засовы. А тут такая оргия!

– Какая разница, милая? – проворковала Берта, прижимая подругу еще теснее. К сожалению, ворковать у нее получалось так же успешно, как у совы имитировать соловьиные трели. – Главное, что совсем скоро нас здесь уже не будет. Мастер об этом позаботится, – гневный взгляд в сторону Марсдена, нежный на Гизелу. – Мы уедем подальше от его женушки, которая вырвалась с чердака и напала на тебя. Да как это вообще могло произойти?!

– Отличный вопрос, – поддержал ее Марсден, с недоброй улыбкой посматривая на секретаря.

Тот лишь руками развел.

– Не иначе как Фетч подкрался к барышне, вот она и выбежала в коридор, ну и заблудилась, как дитя в лесу. Сами знаете, женщины. По ошибке, – надеюсь, что по ошибке, ведь не хочется подозревать нашу гостью в преступном умысле, – она попала в спальню к миледи. Эликсир сработал, и миледи врезалась в нее по уши.

Воспользовавшись тем, что подруга наконец отпустила ее, Гизела присела на краешек гроба и с интересом посмотрела на окружающих.

– Эликсир, значит? Не имею ни малейшего представления, о чем вы, но с удовольствием послушаю. Правда, Берта?

Лорд Марсден снял диадему и принялся раскручивать ее на пальце, всецело поглощенный этим занятием. Вздохнув, Блейк вкратце пересказал хозяйский план, не забыв добавить, что столь гениальная задумка не осуществилась лишь из-за досадной случайности. Просто форс-мажор в юбке.

– Отныне для миледи нет никого дороже вас, мисс. Изменилось само ее зрение, восприятие реальности. Вот смотрит она на вас, а видит самую прекрасную девушку в мире…

– …коей ты и являешься, Гизи, – вставила подруга.

Хорошо, что Гизела сидела. Но даже в таком положении она покачнулась и ухватила Берту за рукав.

– Очаровательно. У меня один вопрос: вы уже заказали карету, которая сразу после заката отвезет нас на противоположный конец Лондона… А лучше сразу в Шотландию? Потому что играть в ваши игры я не намерена! Хотя, конечно, не буду спорить, что я сама прекрасная девушка на свете. Ну, Берта, ну, скажи им!

– После заката? О нет, сэр! Заказывайте закрытую, мы уезжаем прямо сейчас.

– Да никуда вы от нее не денетесь, – юный вампир устало потер переносицу. – Ни сегодня, ни вообще никогда. Если понадобится, она переплывет океан, сидя на спине у одной акулы и подгребая второй. Это знаете какой стойкий эликсир! Мисс Маллинз чем попало не торгует.

– Чем дальше, тем веселее, – прорычал лорд Марсден, – но это происшествие так и вовсе фейерверк с букетом! Прием на носу, а у нас полон дом трибадок.

Девушки не знали этот термин, но на всякий случай возмущенно зашикали.

– О да, ирландцы от радости пивом захлебнуться. Решат, что я совсем ни на что не гожусь, раз моя жена амурничает с… какой-то девицей с Континента! Местную не могла найти. Сегодня же вечером пойдешь к мисс Маллинз и добудешь еще эликсира! – навис он над секретарем.

– Сегодня она не принимает, милорд. К ней через день можно. Работа в архиве и все дела.

– Тлен тебе в кости, тогда завтра!

– Завтра нас тут уже не будет! – взвилась Берта.

– Не спорьте, мисс, – отмахнулся от нее Мастер. – Вот расколдуем миледи, тогда и уезжайте на все четыре стороны. Свалились же вы на мою голову. Стоило только отвернуться, а под елкой уже такой подарочек.

Не успели девушки сформулировать гневную отповедь, как открылась дверь. Не та, которую забаррикадировали. А другая, в комнате Гизелы, запертая на щеколду. Погнутый засов вместе с куском стены упал на ковер. Послышались шаги и в смежную спальню вошла леди Марсден.

Берта рассчитывала на лохматую бабищу с налитыми кровью глазами, но перед ней появилась зеленоглазая блондинка в белом струящемся платье. С пояса свисал массивный золотой шатлен, знак хозяйки дома, а голову украшал венец, в точности такой же, как у Мастера. Ступая, как в полудреме, она направилась к Гизеле.

– Само изящество, – проговорила она.

Голос был прозрачным и тягучим, но не приторным, как сироп, скорее терпким, как гречишный мед, в котором иногда попадается цветочный лепесток, а иногда – живая пчела.

За спиной Берты о чем-то зашептались вампиры, но она уже не слушала их, как впрочем и Гизела, а миледи и подавно. На всем свете не оставалось никого, кроме трех женщин. Они вступили в зачарованный круг, но у него уже начали вытягиваться углы.

– Твое имя, дитя? – продолжала дама.

– Гизела, – не успев как следует подумать, ответила та.

– Какое… грубое имя. Я буду звать тебя Жизель.

Чтобы не вцепиться ногтями ей в лицо, Берта вонзила их в себе ладони, и оставайся в ее теле хоть немного крови, из-под каждого ногтя брызнул бы фонтан. В груди разгоралось пламя. Вот его отблески окрасили комнату в алый цвет. От невидимого дыма защипало в глазах.

– Вы вообще никак не будете ее звать, – начала Берта, но женщина даже голову не повернула. Просто смотрела на Гизелу, ожидая объяснений.

– Это Берта, моя подруга.

– Друзья Жизель – мои друзья, – улыбнулась леди, мимоходом взглянув на Берту, словно та была пятном на скатерти. Неприятность досадная, но устранимая. – Я пришла пожелать тебе спокойного дня, любимая. Увидимся за завтраком.

И прежде чем Берта успела отреагировать, поцеловала девушку в лоб.

– А вас как зовут? – вдруг спросила Гизела.

Миледи моргнула и произнесла неуверенно, как будто доставала из сундука старое платье и сомневалась, целы ли кружева, налезет ли.

– Маргарет.

Пятно лунного света растеклось по полу сарая и коснулось кромки бертиного платья, которое вампирша досадливо одернула, будто боясь замочить. На Уолтера она уже не смотрела.

– И сейчас Гизела там? – спросил он наобум.

– Да. Фанни Блейк пообещал, что приглядит за ней, но я этой бестии не доверяю. Пройдоха, каких тьма не видывала! Бедная Гизи, представляешь, каково ей, в такой-то компании! С ним и с этой… и с ней. Ну, понятно теперь, почему мне нужна твоя помощь? Мерзавцы меня в два счета облапошат, а потом скажут, что я какую-нибудь идиому неправильно поняла. Так что пойдешь со мной завтра, – она вытащила из кармана часы и досадливо поморщилась – не любила ошибаться. – Точнее, сегодня вечером. Ничего себе, уже три ночи. И почему вы, смертные, не спите днем… прости. Я имела в виду, люди.

– Ерунда, – свеликодушничал Уолтер, который на протяжении ее рассказа мерил шагами сарай, чтобы совсем не окоченеть. Стоило втянуть носом воздух, как слипались ноздри.

Вампирша примостилась на поленнице, равнодушная к непогоде, равнодушная вообще ко всему. Судя по отсутствующему взгляду, ее здесь даже не было. Она снова проматывала события вчерашнего дня, пытаясь разобраться, в чем же допустила ошибку.

Ее зрачки темнели, как опущенные шторы на окнах дома, в котором кто-то скончался. Она уже не казалась страшной, просто очень печальной. А ведь сейчас они с Бертой могли бы сидеть у него на кухне, у посвистывающего чайника! Вампиры хоть и равнодушны к напиткам с незначительным содержанием гемоглобина, но вот от тазика кипятка, ноги согреть, она бы явно не отказалась. Еще бы, протопать пешком от Риджент Парка до Кэмберуэлла!

А что если всё ей рассказать, мелькнула шальная мысль. Откровенность за откровенность. Эвике бы одобрила.

– Я, конечно, помогу тебе, – засуетился мистер Стивенс, – но сначала ты должна кое-что узнать. Кое-что очень важное.

– Если это касается меня напрямую, то расскажешь завтра, – отмахнулась фроляйн Штайнберг. – Встречаемся в восемь, у статуи Нельсона. Ее хоть издалека видно, а то в вашем проклятущем тумане ничего не разглядишь. Ну и городок.

Помахав ей на прощанье, Уолтер снова прокрался в дом, но попасть в спальню незамеченным ему не удалось. Не включая свет, в прихожей сидел его гость и курил свою глиняную трубку. Когда только успел вернуться?

– Вампирша? – спросил он, когда Уолтер прошел мимо.

– Да, – нехотя откликнулся Уолтер.

Гость удовлетворенно кивнул.

– И это только начало, Стивенс. Раз уж твоя жена в положении, они к тебе зачастят. Вот помяни мое слово.

Глава 4

Берту разбудило ее же собственное чиханье. В носу щекотало, но вампирша лишь смахнула с лица волосы Харриэт – по-видимому, склоняться над спящими входило в ее служебные обязанности – и с головой накрылась одеялом. Оттоманка, и без того узкая, была набита конским волосом, который немилосердно кололся даже через несколько слоев ткани. Но все лучше, чем спать в гробу. Пусть там чудовища спят. Кроме того, гостевые гробы всегда сколочены на скорую руку, гвозди во все стороны торчат, да и пахнут они предыдущими постояльцами.

Под ухом раздался демонический хохот. Не высовываясь из-под одеяла, Берта нашарила на полу свой турнюр, раскрутила его за завязки, как пращу, и метнула наугад. Судя по обиженному воплю Фетча, все таки попала. Однако радости столь меткий бросок ей не принес.

Мало-помалу утренние процедуры становились рутиной, а это настораживало. Нечего привыкать к поместью, раз уже сегодня они с Гизелой съезжают. Оставалось лишь раздобыть эликсир и плеснуть им в лицо миледи… то-есть в глаза закапать, но первоначальный вариант был Берте куда милее. После нужно подсунуть ей подходящую кандидатуру – хоть того же Фетча – и сматываться из Англии, по дороге заскочив к Эвике и захватив два мешка подарков для графа.

Что может быть проще?

Но именно простота и настораживала. Уж слишком изящным и сбалансированным казался план, ни дать – ни взять карточный домик. Оставалось дождаться сквозняка, который его разрушит.

Скулеж гоблина прекратился, в спальне снова стало тихо. Даже слишком. Не слышно было ни плеска воды, ни звона упавших шпилек вперемешку с обиженным сопением Гизелы, – снова не удается сложная прическа, – ни шороха платьев в шкафу, которых, по ее словам, там вообще нет, так что и надеть нечего («И хорошо, что нечего», – говорила в таких случаях Берта, подкрадываясь к ней сзади). Но сейчас в комнатах не было даже намека на Гизелу.

Не теряя ни секунды, Берта вскочила с дивана. Прежде чем она выбежала в коридор полуголой – т. е. одетой лишь в панталоны, фланелевую сорочку под горло, и пеньюар, впопыхах схваченный со спинки кресла – ее остановила Харриэт.

– Мисс Берта, мэм, вам мисс Гизи изволила оставить письмо! – протараторила она, протягивая вампирше смятую бумажку.

Хотя девочка тщательно отрепетировала свою речь, до настоящей горничной ей было еще расти и расти. Потому, например, что она забыла положить послание на поднос. Прежде чем прочесть, Берте пришлось его отжать, а разобрать расплывшиеся строчки мог лишь криптограф со стажем. Общий смысл записки сводился к тому, что Гизела после заката умчалась к Эвике, прежде чем Берта и Маргарет ее хватятся.

– А как ты вообще стала привидением? – поинтересовалась Берта, но тут же обругала себя за черствость.

Собственная смерть не самое приятное воспоминание, уж ей ли об этом не знать. Пусть ее кончина и была относительно безболезненной, зато когда она проснулась на полу гостиной, уже в новом статусе, пудель Тамино вылизывал ей лицо с таким рвением, словно хотел поскорее содрать кожу и добраться до чего-нибудь повкуснее. А в кресле-качалке сидела Лючия Граццини и, вооружившись немецким словарем, переводила ее дневник…

Но Харриэт встрепенулась, будто йоркширский фермер, которого спросили, какими картофельными очистками он кормит свою призовую свинью.

– О, это очень печальная история! – начала она, но из-за ее расхлябанного акцента Берта понимала с пятого на десятое. Слова как будто будто взрывались у девочки во рту и вылетали по кускам. – От нее кровь в венах прям вот так и створаживается! Ну, значится, была я наследницей древнего рода. Может, и не принцессой, но уж познатнее герцогини. Так вот, мой дядя, прохиндей каких мало, однажды взял меня за руку и повел гулять на вересковую пустошь. В метель, мисс! Ветер аж завывал…

В дверь дробно постучали.

– Вы в приличном виде? – послышался голос Фанни.

– Разве я когда-нибудь в нем бываю?

– Одеты?

– Более или менее.

Фанни счел ее ответ приглашением войти. Поверх сюртука он повязал фартук, белые перчатки тоже не забыл. Перед собой вампир толкал тележку, уставленную разной снедью, причем на его унылой физиономии так и читалось: «Меня заставили».

Берта присвистнула – с каких это пор ей подают завтрак в постель, будто она знатная дама? Но стоило вспомнить совместный завтрак с Марсденами, как едва проклюнувшаяся благодарность сразу увяла.

Вчера она совершенно случайно опрокинула графин с кровью на подол леди Маргарет, а та по неосторожности чуть не всадила вилку ей в колено. Несмотря на эти маленькие недоразумения, дамы продолжали вежливо беседовать. «Ах, какая я неловкая!» – «Пустяки, мисс, эти манжеты и так пора выбрасывать». «А что за порошок вы насыпали мне в чашку?» – «Сахар». «А почему он разъел фарфор?» – «Не иначе как с сульфатом свинца попался. Ах, пищевые добавки – это бич нашего времени!»

Больше в столовую ее не пригласят никогда, невесело подумала фроляйн Штайнберг.

Пока юный вампир расставлял тарелки на столе, она махнула Харриэт – давай дальше. Но от вдохновения девочки не осталось и следа. Запинаясь и то и дело зыркая в сторону Фанни, она продолжила скороговоркой:

– В общем, дядя оставил меня помирать на морозе, а наутро крестьяне нашли за валуном мое скрючившееся тело…

– …и прозвали тебя Гилслендским Мальчиком, – договорил за нее вампир. – Это призрак из деревушки Гилсленд, что возле Адрианова вала. Приходит ко всем потомкам дядюшки-злодея, прикасается к ним окоченевшей ручонкой и говорит: «Ах как холодно мне было, но и ты замерзнешь навеки». Да-да, так и говорит. Нужен настоящий талант, чтобы придумать такую фразу – красиво, емко и по делу.

– Должно быть, Хариэтт что-то напутала, – подбодрила вампирша девочку, готовую расплакаться. Уж если в своем обычном состоянии она разводит плесень прямо таки в промышленных масштабах, то что случится, если она заплачет? Ноев потоп покажется опрокинутым корытом с мыльной водой.

– Ну да. На самом деле, я жила еще в чумные времена. И вот однажды мать увидела у меня на теле болячки…

– Бубоны, – поправил Фанни. – Кровь или мясной сок?

– Кровь. И не влезай в наш разговор.

Берта уселась за стол и тоскливо посмотрела в тарелку, полную зобных желез, слывших деликатесом как среди живых англичан, так и среди мертвых (среди последних, конечно же, в сыром виде). И крови совсем на донышке. Лучше б овсянку дали.

– …тогда мать заколотила дверь в мою комнату, намалевала красный крест на дверях, чтоб соседи не входили, а сама уехала. И я еще долго помирала от болезни, и голода, но пуще всего от одиночества, мисс!

– А вот это уже Скребущая Девочка из Йорка, – проговорил Фанни. – Тоже, между прочим, дипломированный призрак. Собирает толпы туристов. У нее с местными гидам все схвачено – те раздают листовки, она появляется у окна секунды на две, скребется о стекло и voila – зарабатывает шиллинг за ночь! Не то, что наша Харриэт. Давай, расскажи, как тебя угораздило.

– На самом деле, – Берта заколебалась, – произошло что-то… совсем ужасное?

Девочка вскарабкалась на оттоманку, атласная обивка которой, розовая и лоснящаяся, сразу же начала чернеть.

– Нет, мисс, но это как раз хуже всего! Я просто утонула. Меня мама из школы забрала, потому что учитель дрался, и потому что нам нужны были деньги, раз у Бобби началась корь, а Нэнси рассчитали без рекомендаций, и она все ревела, и говорила, что щелок выпьет, а Уилли – его отправили в исправительную школу, но мама сказала, что так даже лучше, одним ртом меньше. А я начала торговать крест-салатом…

– Кресс-салатом, – вклинился Фанни. В его сторону полетело блюдце.

– …его можно у зеленщика взять и по домам разносить – может, кухарка купит – или самой собрать на реке, так больше денег останется. Ну вот, пошла я на реку спозаранку, забралась в воду поглубже, чтоб, значится, больше салатов собрать. А я тогда платье Нэнси надела, потому что мое мама старьевщику отнесла, чтоб было чем за гроб для Бобби заплатить. А платье было такое длинное, зараза! Такое длинное! Ну, споткнулась я, зацепилась юбкой за корягу – и захлебнулась. Вот и все, мисс, даже рассказать нечего. Такое ж каждый день случается. А у призрака должна быть трагическая история.

Ее всхлипы нарастали крещендо, а пятна плесени на злополучном диване постепенно превращались в зияющие дыры, из которых, расталкивая лапками мокрый конский волос, поползли хвостатые твари. Тритоны, судя по всему. Один из них забрался на колени Харриэт, и она, не прекращая хлюпать носом, почесала ему спинку.

– А почему ты не…? – Берта пошевелила пальцами, вероятно, изображая трепетание ангельских крыл. Хотя представить, как Харриэт шпарит на своем кокни, сидя на перламутровом облачке и болтая ногами – задачка не из легких.

– Потому что мое тело не было предано христианскому погребению, – отрапортовала девочка, цитируя чьи-то слова. – Мама решила, что я отправилась к бабушке Прю, та – что я у миссис Слагзби, я у ней по субботам крыльцо драила, а та – что я сбежала с цыганами. Так что никто меня не хватился. А потом милорд подал объявление, что хочет нанять призрака, и меня устроили сюда.

– Не устроили, а сослали, – как бы невзначай добавил Фанни, который забавлялся тем, что переставлял статуэтки на каминной полке.

Удивленная, Берта перевела взгляд на девочку, смущенно теребившую саван. Ее щеки, обычно бледно-синие, окрасились в благородный оттенок индиго.

– Ну да, – призналась она, – потому что я срезалась на экзамене. Разным там большим шишкам – ну, вроде нашей леди Анны – его сдавать не надобно, они и так нарасхват, а кто попроще должен сначала сдать «полтергейст», «ихтоплазму», «столоверчение», «медиумизм», «грамматику» и «появление-из-ниоткуда-в-сопровождении-заупокойных-стонов-и-прочих-звуковых-эффектов». Иначе не видать им места в хорошем доме. А я вот засыпалась.

Берте почудилось, что в лицо ей швырнули кусочки мозаики, которые никак не складывались в общую картину. Что-то не сходилось. Она посмотрела в тарелку с сосредоточенностью авгура, только что распотрошившего гуся, но зобные железы сотрудничать отказались. Пришлось заново прокрутить в голове речь Харриэт.

Хотя бы подлежащее и сказуемое в ее словах отыскать, не говоря уже о смысле.

– Грамматику? Тебе нужно было сдавать грамматику?

– Ну еще бы! – встрял юный вампир. – С неграмотным привидением весь сеанс насмарку. Стоит призраку ошибиться в правописании, как гости сразу же задумаются, а в чем еще он может заблуждаться. Может, он и будущее предсказывает тяп-ляп абы как. А наша Харриэт даже слов «сеанс» умудрилась написать как «сийянзз». Неудивительно, что ее медиум так обиделся…

– … и вовсе не тогда он обиделся, а когда леди Снусберри сломала доску Уиджа о его голову. Просто она меня спрашивает, мол, а как там себя чувствует Чарли. А я вот напрочь забыла, кто такой этот Чарли. Ведь и домашку сделала, изучила, у кого из гостей кто помер, а тут ррраз – и вылетело из головы! Думала, это ее муж. Ну и отвечаю, что хорошо поживает, передает ей привет, вспоминает все ее объятия и поцелуи и их первую ночь вместе. А она как схватится за сердце! Оказывается, Чарли – это ее кузен, а муж вообще рядышком сидел. Он, кстати, тоже хотел медиуму тумака отвесить, но увяз в ихтоплазме. Ее там по пояс было. А хорошая у меня тогда ихтоплазма получилась, качественная, – довольно улыбнулась девочка. – Мне за нее зачет поставили.

– Единственный твой зачет, – скривился вампир. – А его сиятельству подсунули этот подарочек, потому что леди Анна – это директриса их агентства – до сих пор на него дуется. Он однажды поставил бокал ей на голову, когда леди Анна оставила ее на столе, а сама вышла на балкон прохладиться. Вот и удружила нам. Более никчемного привидения во всей империи не сыщешь…

Харриэт печально хлюпнула носом, а Берта почувствовала, что чаша ее терпения не просто переполнена, но вот-вот каскадом обрушится на чью-то дерзкую голову. Вспомнились и злоключения на таможне, и те распутные взгляды, которые мальчишка ронял на Гизелу. Прежде чем вампир успел договорить, она в один прыжок оказалась у камина, впечатала его в стену и, сдавив ему горло локтем, проскрежетала:

– Долго еще будешь над ней измываться? Лучше сразу брось. Знаю я твою породу – лебезишь перед сильными да знатными, а перед слабыми куражишься. Да уж, среди мальков и карась крупная рыба. Ну так вот, запомни хорошенько – я сильная. Очень сильная и очень злая. Хоть доброты во мне нет никапли – откуда ей взяться, раз я нежить? – но и слабых изводить тоже не позволю. И чтобы упредить дальнейшие возражения – быть может, ты и старше моего отца, но я выше тебя на пол-головы, и клыки у меня длиннее, – на всякий случай Берта поклацала. – Все понял или ухо тебе отгрызть?

Уже под конец гневной тирады в голову постучалась мысль, что если Блейк, в отличие от нее самой, не брезгует человеческой кровью, то за такие проделки он ей руки оторвет. Просто чтобы доказать, кто сильнее на самом деле. Причем оторвет в буквальном смысле, прямо с плечевыми суставами. Но тут же набежали другие мысли, об отмщении, и затолкали бедняжку, как туриста на рыночной площади.

Тем более что вампир и не думал сопротивляться. Одной рукой она по-прежнему держала его за плечо, но локоть отодвинула, дав Фанни возможность если не вздохнуть, то хотя бы пошевелить голосовыми связками.

– Я понял, мисс Штайнберг, – просипел он.

– А дальше? – она мотнула головой в сторону Харриэт, которая сама была не рада, что дело приняло такой оборот.

– Прости, Харриэт, я не хотел тебя обидеть.

– Враки.

– Прости, Харриэт, я хотел тебя обидеть. Довольны?

Его зрачки были маленькими и острыми, словно гвозди, и губы кривились. Лицо казалось злым, как у мраморного сфинкса над камином, в нескольких дюймах от его головы. Берта с отвращением оттолкнула мальчишку и вернулась к столу, на ходу потрепав Харриэт по голове. Та проговорила серьезно:

– Только вы его больше не бейте, мисс. Он не так уж плох, честно-пречестно. Это все понарошку.

– Что – понарошку? – не поняла Берта, которая отодвинула тарелку с недоеденным завтраком и теперь раздумывала, что бы такое надеть – черное платье или черное платье, но немного другого фасона? С воротником-стойкой на полдюйма выше?

– Ну, все, – девочка взмахнула голой рукой, как будто собиралась объять целое поместье, – все здесь. Все вообще.

Но вампирше было не до ее болтовни. Она шагнула за ширму и оттуда скомандовала Фанни, чтобы он убирался ко всем серафимам. Что и было исполнено.

– Его сиятельство одолжит вам свой выезд, – крикнул присмиревший вампир уже в дверях.

– Дай угадаю – восьмерка лошадей с черными плюмажами и бархатными попонами?

– Точно так, мисс Штайнберг.

– А карета – она и не карета вовсе?

– В проницательности вам не откажешь.

От одной мысли, что придется разъезжать по городу в катафалке, как на торжественном параде в гильдии гробовщиков, Берте стало не по себе.

– Спасибо, конечно, но лучше кэб поймаем.

За Бертой и Фанни закрылась наконец парадная дверь, которая спустя несколько минут хлопнула вторично. Леди Маргарет, мурлыкая романс о пурпурных лепестках и белых павлинах, отправилась на поиски сбежавшей пассии. Судя по ее уверенной походке, она знала, в каком направлении нужно двигаться.

Лорд Марсден пронаблюдал за ней из окна, прислушиваясь к шелесту ее юбок, лихо сметавших снег с мостовой. Отлично. Теперь можно усесться с газетой у камина и закурить сигару. Сегодня же ночью дело будет обстряпано. Эликсир вновь попадет в глаза миледи, а ее влюбленный взор отыщет подходящую мишень. То есть, его. На этот раз он от гроба ее не отойдет.

Хотя, как говорят в народе, верь приданому после свадьбы.

Верховный вампир поморщился, потому что столь некстати всплывшая в памяти поговорка имела в его случае прямое а, следовательно, и куда более неприятное значение. Стоило ему вспомнить о своей свадьбе, как его охватывал озноб, которому позавидует и холерный пациент. Да, страшное было времечко.

Но как только он устроился в кресле, дверь на первом этаже снова заскрипела. Кто на этот раз? Еще на рассвете мясник оставил на крыльце бутылки с кровью и тяжелый сверток с различными деликатесами, обернутый плотной, но каждый раз подмокавшей бумагой. Лишних вопросов он не задавал, а уж в дом сунуться никогда бы не посмел. Почтальон тоже сломя голову несся прочь, как только опускал в щель письма и прессу. Лишь однажды он обернулся, но вид зубастой дверной щели, которая почавкала письмами и состроила ему рожу, припорошил сединой его виски.

Так кто же это может быть? Неужели… ну конечно! Такие шуточки очень даже в его духе!

Раздраженно скомкав свежий выпуск «Таймс», лорд Марсден выбежал из кабинета, но уже на лестнице сменил торопливые шаги на мерную, грозную поступь владыки сих чертогов, готовясь обрушить заслуженную кару на непрошеных гостей…

Но вместо Мастера Дублина в окружении свиты, в прихожей он узрел лишь девицу в единственном экземпляре, бледную и худенькую. В своем бежевом плаще, из-под капюшона которого выбились ее пушистые волосы, она напоминала солнечный зайчик, непонятно как просочившийся в мрачный склеп. Слегка нагнувшись, девушка изучала рыцарские доспехи у входа, затем достала блокнотик и, послюнявив карандаш, начала что-то записывать.

Когда под ногой вампира скрипнули половицы, гостья оторвалась от блокнота и дружелюбно ему помахала, как будто они проживали в одном и тот же отеле, а сейчас встретились за завтраком.

– Я к Берте Штайнберг, – заявила она таким тоном, словно имя ее знакомой было пропуском в лучшие дома.

На лице Мастера расцвела улыбка, которая сошла бы за дружелюбную, если бы не острия клыков, уже наметившиеся под верхней губой.

– Мисс Штайнберг временно отсутствует, – сообщил он, учтиво кланяясь посетительнице, – но мы могли бы подождать ее… вместе.

Сияя от радости и рассыпаясь в благодарностях, девушка проследовала за ним в гостиную, из чего Марсден сделал вывод, что у нее, вероятно, не все в порядке с головой.

Глава 5

Уже полчаса мистер Стивенс обретался у колонны Нельсона, которая, как сострил некий французский турист, напоминала крысу, насаженную на палку. С этим замечанием Уолтер был в корне не согласен, но за столько времени ему приелся и Нельсон, всматривавшийся в Биг Бен, словно хотел узнать, который час, и львы у постамента, и Портретная Галерея.

Уолтер расхаживал взад-вперед, повыше подняв воротник. Напоминал он пастора в публичном доме, который боится, что его застукает здесь кто-нибудь из прихожан. Но даже коренной лондонец вряд ли разобрал бы его черты в сегодняшнем тумане – густом и грязном-желтом, от которого чесалось в носу и перехватывало горло, пока он пробирался все глубже и глубже в легкие.

Вампиры опаздывали.

На то они и нечисть, чтоб не держать свое слово, так что и обижаться на них глупо. Кто их знает, может и вовсе не придут. Это не только сберегло бы Уолтеру нервы, но вдобавок избавило бы его от неприятных объяснений.

Не с Эвике.

Та благожелательно относилась и к своей названой сестре, и к Берте, кем бы она там Гизеле ни приходилось. Как будто они были всего-навсего эксцентричными особами, вроде сомнамбул, что посреди ночи спускаются на кухню и выстраивают пирамиду из чайных чашек, при этом таращась на стену пустыми глазами. Как будто они не были убийцами…

Но ведь не были!

Помотав головой, Уолтер стряхнул наваждение, и его внутренний голос зазвучал по-прежнему – мямлил, запинался и подбадривал его: «Ну что, не дрейфь, приятель». Исчезла уверенность, которая, впрочем никогда и не принадлежала Уолтеру. Он взял ее напрокат.

У мистера Томпсона, который сейчас гостит у него дома.

Именно с ним молодому человеку и предстояло объясниться. Будь Уолтер сообразительнее, то использовал бы эти лишние полчаса, чтобы выдумать подходящее алиби на вечер. Но увы! Со стороны Пэлл-Мэлл уже показались две фигуры, мужская и женская, которые уверенно двинулись к нему.

Лишь когда они приблизились, Уолтер разглядел Берту, в угрюмом бомбазиновом платье, которое не блестело в свете фонарей, но как будто впитывало их сияние, преобразуя его в темноту. На этот раз вампирша не забыла закутаться в каракулевую накидку, на голову нахлобучила темно-синий чепчик и нервно теребила бант на шее. Хотя фроляйн Штайнберг утверждала, что ей плевать на тряпки, она убивала столько же времени, отпарывая кружева с чепчиков, которые дарила ей Гизела в надежде привить хороший вкус, сколько редкая модница тратит на обратный процесс.

В двух метрах от Берты шел невысокий худощавый вампир, разряженный по последней моде и с тростью подмышкой. От него так разило самоуверенностью, что Уолтеру тотчас захотелось дать ему в зубы.

Хотя вампиры шагали в ногу, расстояние между ними не уменьшалось, как если бы они несли прозрачную стеклянную раму и каждый придерживал ее одним плечом. Всем своим видом они давали понять окружающему миру, что даже не представлены друг другу, а движутся в одном направлении по чистой случайности.

– Привет, Уолтер, – не замедляя шаг, бросила Берта. – Нам на Флит-стрит, оттуда в какие-то закоулки. Кстати, познакомься – это Фанни Блейк, который вообще-то должен идти позади меня, потому как он слуга…

– Ау, Берта? Если я шел позади, ты б нас к Парламенту завела и в Темзе утопила.

– …и не заговаривать, не будучи спрошенным, – подытожила она тоном экономки, объясняющей новой горничной ее обязанности. Причем горничной, взятой из тюрьмы на испытательный срок.

Фанни закатил глаза и пошлепал губами, передразнивая девушку. Та прошипела какое-то слово на венгерском, которое Уолтер слышал лишь однажды – от трактирщика Габора, когда пьянчуга, задолжавший ему за полгода, выклянчивал кружку пива в долг.

Сначала мистер Стивенс никак не мог взять в толк, с какой стати вампиры, знакомые всего-то несколько дней, перешли на ты. Но судя по всему, произошло это не от избытка любви. Скорее наоборот.

Втроем они они поплелись по Стрэнду. Несмотря на поздний час, улицы были запружены. Из театров долетали обрывки арий. Магазинные витрины сверкали, словно огромные фонари, старавшиеся завлечь как можно больше мошкары. Высились горы фруктов и конфет, ворохи белых перчаток и воротничков лежали сугробами, начищенные медные сковородки блеском своим соперничали со столовым серебром, лупоглазые куклы с надеждой смотрели на прохожих, ожидая, когда же их вызволят из стеклянного плена. Даже гробовщик прицепил омелу к своей шестиугольной вывеске, обмотал гирляндой образцово-показательный гроб и набросал бумажных снежинок на саваны, сложенные в аккуратные стопки.

Уроженец провинциального городка, Уолтер не переставал удивляться тому, как близко престижные районы в Лондоне соседствуют с трущобами. Город напоминал сэндвич, собранный из белого хлеба и увядшего салата, черной икры и дешевого вонючего сыра. Стоило Стрэнду слиться с Флит-стрит, как они оказались в другом мире.

Сразу пахнуло горячей выпечкой. Вампиры, конечно, и носом не повели. Гораздо больше их заинтересовала сама краснощекая торговка, а не металлический поддон, полный пирогов с угрем или с требухой. Зато Уолтер залился слюной, наблюдая, как ловко она поддевает пироги ножом и бросает прямо в руки своим неказистым покупателям. И хотя в таком пирожке можно обнаружить в лучшем случае носок, в худшем – тот же самый носок, но уже со ступней, мистер Стивенс едва удержался, чтобы не встать в очередь. Палатки, торговавшие кофе, в основном из цикория с примесью сушеной моркови, тоже его манили.

Эх, надо было поужинать перед уходом! Тем более что Эвике сварила свой фирменный гуляш, после которого вся английская еда казалась пресной, точно картофельное пюре (С другой стороны, после ее гуляша пресной показалась бы и мексиканская кухня. Если Эвике слишком долго мешала ложкой в кастрюле, то вытаскивала один черенок). Но Уолтер спешил на встречу, а Эвике не только не обиделась, но даже повязала супругу шарф и выпроводила за дверь. С чего бы это?

– Ты что, к мостовой примерз? – раздался окрик Берты.

Пока он глазел на пироги, даже не заметил, как далеко ушли неутомимые вурдалаки. Сейчас за ними увивался мальчуган, в латанной женской кофте, коротких штанах, едва прикрывавших его острые колени, и разбитых башмаках, подвязанных бечевкой.

– Пенни, сэр!

Поначалу они решили его игнорировать. Подай одному – и слетится целая стая попрошаек, которая вцепится в сердобольного дарителя, как грифы в еще живого буйвола. Но мальчишка не отставал.

– Для моей ма! Она сильно хворает!

– Прочь! – Фанни замахнулся на него тростью, но Берта перехватила ее в воздухе, выдернула из рук, сломала о фонарь, швырнула обломки на дорогу и все это не меняя невозмутимого выражения лица.

А мальчишка так и плелся вслед за ними.

Мистер Стивенс был наслышан о трюках лондонских нищих. Какие только типы среди не попадались! И калеки всех мастей в лучших традициях Брейгеля, и ветераны Крымской кампании, причем настолько молодые, что в армию они записались не иначе как в три года, и моряки, потерпевшие кораблекрушение – судя по запаху, в чане с ромом, – и попрошайки, едва ползущие от голода, но резво спешащие в паб, как только насобирают достаточно медяков.

Да и дети не отставали от взрослых. Любимым трюком маленьких мошенников было уронить коробок спичек в лужу и, давясь рыданиями, рассказывать прохожим, какую трепку им зададут дома. Кто-нибудь обязательно возместит горе-продавцу потерю товара, причем втрое против его стоимости. А хитрое дитя соберет спички и пойдет ловить простаков в другом переулке.

Но хотя мистер Стивенс и вознамерился проявить силу духа, мальчишку было жалко. Просто по-человечески. Уж слишком печально он моргал белесыми ресницами и тер золотушные щеки. Может, и правда не врет?

– Подожди, я сейчас, – и Уолтер зашарил по карманам, вспоминая, куда сунул кошелек.

– Все-таки поощряете тунеядство, – неодобрительно вздохнул вампир. – Ну ладно, посмотрим, что тут у вас.

Уолтер едва не запнулся, когда он вытащил из рукава два кошелька – из черного бархата в форме ракушки и потертый кожаный, хорошо Уолтеру знакомый. Судя по тому, как затрепетали ноздри Берты, владелица первого кошелька тоже нашлась. Невозмутимо улыбаясь, Фанни открыл его кошелек и осторожно, двумя пальцами, будто из вороха раскаленных углей, вытащил несколько бронзовых монет. Бросил их мальчишке, а кошельки запихнул обратно в рукав.

– Лови, малыш, на опиум хватит.

– Моя ма взаправду больна, сэр, – попрошайка посмотрел на него с укором.

– Угу, а я архиепископ Кентерберийский.

Уолтер и Берта переглянулись.

– Давай так – сначала ты подержишь его за руки, а я надаю ему оплеух. Потом поменяемся местами, – предложила вампирша.

– Отличная мысль!

– Не торопитесь, – наглая усмешка как пристала к лицу вампира, так до сих пор и не отклеилась. – Вон, видите того господина, который смотрит с такой неприязнью, словно вы обесчестили его сестру? Все потому, что не доискался вашего кошелька.

Упомянутый господин в непримечательном костюме действительно казался разочарованным донельзя. Но как только Уолтер встретился с ним глазами, он тотчас развернулся и начал изучать витрину бакалеи.

– Про бертин кошелек я вообще молчу, там сплошь золото и ассигнации. Карманники это чуют, как кошки валерьянку.

– Ну, а что мне делать, если все полезные монеты сплошь из серебра?

– Да никто тебя не винит. Такая уж у нас судьба. В восемнадцатом веке, кстати, еще хуже было. Пытаешься расплатиться с извозчиком золотой монетой, а тот цап тебя за рукав и ну орать: «Фальшивомонетчика поймал!» Щедрость-то всегда кажется подозрительной.

– Такими темпами мы никогда до этой вашей мисс Маллинз не доберемся, – буркнул Уолтер, который все еще дулся из-за кошелька. И когда только вампир успел его вытащить?

– Да ладно, у мисс Маллинз допоздна открыто. Если только она не возится с архивом. Тогда ее точно не дозовешься.

– А я-то думал, что у нее своя аптека. Ну, или какой там у вас эквивалент аптеки.

Уолтеру представились круглые коробочки, полные выколотых глаз вместо пилюль. И ступка из человеческого черепа. И три шекспировские ведьмы, которые помешивают зелье в подсобном помещении.

Фанни расхохотался.

– Неужели вы решили, будто мисс Маллинз вампир? Она ведь ирландка! Наш Мастер никогда не потерпит ирландского вампира поблизости, сразу решит, что тот шпионить приехал. У нас с этим делом строго, – великодержавная гордость засияла на его челе. – Пусть сидят на своем островке и не рыпаются. А мисс Маллинз в наши дела не лезет, так что пусть себе живет. Хотя ее попробуй выгони. А снадобья – это ее хобби, в придачу к основной профессии.

– Так она архивариус? – разочаровалась Берта. От одной мысли о пыльных документах у нее клыки ныли.

– В некотором роде. Она изучает родословные.

Всю оставшуюся дорогу они прошли в молчании. Мистер Стивенс хотел завести беседу с немертвой знакомой, но дальше чем: «Ну как все вообще?» не продвинулся. Спрашивать про Гизелу постеснялся. Вдруг ляпнет что-нибудь бестактное, а Берта обидится.

Не то, чтобы Уолтер был не сведущ в том виде отношений, в котором состояли две вампирши. Вернувшись в Англию, он проштудировал литературу, посвященную столь тесной женской дружбе. Другое дело, что книги на эту тему не стояли на полках, а хранились под прилавком, а букинисты неизменно подмигивали, когда протягивали их озадаченному покупателю. После «Объятий в Будуаре» Уолтер расстегнул воротник, что пришлось весьма кстати, потому что отложив «Трепет Одалисок», он вылил себе за шиворот графин воды, а на середине «Строгой Гувернантки» в кабинет ворвалась Эвике и предложила вызвать доктора. Уж слишком странно Уолтер дышал. И хотя он поспешно захлопнул книгу, жена успела разглядеть гравюру, на которой горничная и молодая госпожа активно перевоплощали классовую ненависть в классовую любовь. Покрутив картинку так и эдак, Эвике заявила, что таких извращений за всю жизнь не видывала. Это ж надо выдумать – у служанки платье выше колена и туфли на каблуках! Ну, и как прикажете в такой одежке золу из камина выметать?

После столь тонких исследований женской психологии, Уолтер вообще не представлял, о чем можно разговаривать с Бертой Штайнберг. Нет, ну правда! Не о различных же способах использования кальяна, шелковых чулок и коробки с мятными драже!

Впрочем, Берта и не набивалась ему в собеседницы. Сама она тоже была смущена. Разве что спросить про здоровье жены, про будущего ребенка? Но Уолтер заподозрит, что она не просто так спрашивает, а с умыслом. Как ни крути, слова «нечисть» и «человеческий младенец» не принадлежат к одному семантическому полю. А если и попадут туда, то воображение поневоле добавит еще кое-какие атрибуты. К примеру, черные балахоны, обагренный кровью алтарь, колюще-режущие предметы…

Лучше промолчать.

– Нам сюда! – воскликнул Фанни и указал на магазинчик, из тех, что состоят из самой лавки, крошечной гостиной в задней комнате, и спальни хозяев наверху. Вот только над дверью не болталось никакого опознавательного знака.

– А почему вывески нет? – удивился Уолтер.

Вампир захихикал.

– Тьма всемогущая, как вы это себе представляете?! Разве что повесить над дверью мертвого ирландца? А мысль! Расскажу его сиятельству, он от радости взвоет. Будет, чем заняться в новом году!

В который раз Уолтер и Берта обменялись недоуменными взглядами. Такое впечатление, что им выдали справочник, но из-за халатности наборщика отпечаталось лишь каждое третье слово. Остальную информацию приходилось додумывать самим.

– Кто бы там ни была эта ваша мисс Маллинз, – поморщилась Берта, – но ей сейчас явно не до нас. Вон, вечеринка у нее какая-то.

– Странно, – Фанни пригляделся, – впервые такое вижу. Неужели эпидемия разыгралась, а мы пропустили?

Через открытую дверь было видно, что лавка битком набита посетителями, кое-кто даже на крыльце отирался. Прежде чем наши герои разглядели гостей мисс Маллинз, они их учуяли. Причем не только вампиры, обладавшие поистине звериным нюхом, но и Уолтер. Такой смрад стоял, словно безумный парфюмер сделал духи на основе вытяжки из портянок и разбрызгал их по всему кварталу. Стоит ли упоминать, что одеты гости были по большей части в лохмотья? Те же, чьи костюмы были поприличнее, выглядели еще подозрительнее. Взять хотя бы девицу в опрятном платье, которая прислонилась к перилам и поигрывала… оторванной рукой. Когда Уолтер проглотил едва не выпрыгнувшее сердце, он заметил, что рука была из папье-маше. Не иначе как девица из тех мошенниц, что подсаживаются к вам в омнибусе и смиренно складывают ручки на коленях. Вот только одна из них искусственная, а настоящая вовсю исследует карманы попутчиков! Ну, и знакомства водит мисс Маллинз!

Вскоре он разглядел и саму хозяйку, невысокую и крепко сбитую старушку, с простым скуластым лицом и чуть приплюснутым носом. На ней было темно-коричневое платье и вдовий чепец, из-под которого выбивались седые пряди. Нашивки из черного крепа и длинные батистовые манжеты, которыми так удобно промокать слезы, указывали, что женщина носит траур, но не полный – тогда все одеяние было бы черным.

Мисс Маллинз прохаживалась перед мужчиной, которого, казалось, собрали из детских кубиков, потому что даже его голова была совершенно квадратной. Бедолага крутил в руках помятую шляпу фасона «свиной пирог».

– Стало быть, не знаешь, чьих рук дело? Кто мои снадобья прикарманил? – и старушка прищурилась. Ее глаза, блестящие и черные, притаившиеся под густыми бровями, напоминали готовых к атаке пчел.

– Да чем хотите побожусь, мисс Маллинз! Никто из моих ребят к вам ни в жисть не сунется!

Переваливаясь с ноги на ногу, старушка приковыляла к нему поближе и взяла его за лацкан сюртука, но не дернула, а заботливо стряхнула пылинку.

– У тебя, друг сердешный, кажись, сюртук замарался. Так я подсоблю.

Как Уолтер узнал впоследствии, любимой шуткой в квартале было сообщить новичку-недотепе, что по этому адресу находится дешевая прачечная. А когда он, пыхтя, приволочет баул с бельем и спросит, почем мисс Маллинз берет за стирку, всласть похихикать. Но если так шутит она сама…!

– Да у нас тут все урки наперечет! – зачастил квадратный господин, смахивая пот. – Если узнаю, кто к вам залез, такую расправу устрою, что черти затылки зачешут!

– Устроишь ты, как же. Его сначала поймать надо. Но ежели и правда кто-то из местных так мне удружил, то главное, чтоб они это не пили! А коли захотят выпить, хотя бы не смешивали. А коли смешают, то уж не совались ко мне квартал, не то я их сразу опознаю! По чешуе на носу. Или по третьему глазу на подбородке. Или по коже, светящейся в темноте. Не говоря уже о других, более очевидных приметах… А, Фанни! Проходи, дорогуша.

– Что у вас стряслось? – осведомился юноша, протискиваясь в помещение, напоминавшее аптеку, в которой вальсировало стадо бизонов.

Уолтер с Бертой последовали за своим проводником, зато разношерстные гости, довольные, что мисс Маллинз нашла новую жертву, удалились, не забыв на прощание поклониться ей или сделать книксен. А некоторые и то, и другое. Для верности, чтоб ничего не упустить.

Почтение внушал не ее возраст, хотя мисс Маллинз и была гораздо старше, чем можно было определить на глаз. Почтение внушал ее Список.

– Отлучилась я в магазин за крепом – от снега ткань сразу портится, зимой не напасешься – возвращаюсь – батюшки святы! Какой-то делинквент… ой, то есть супостат успел ко мне вломиться, все снадобья вынес подчистую, а что не забрал, то разлил. Вот и задумалась я, а кто бы это мог быть? – пожаловалась мисс Маллинз, пристально глядя на юношу.

Тот вздохнул.

– На слово поверите или сунуть руку в кипящее масло?

– Да знаю я вас, упырей. Вас хоть в котел с кипящим маслом брось, все равно выйдет оздоровительная процедура, – досадливо пробормотала она. – И так понятно, что ваши тут ни причем. Ваши бы накалялкали стихи красными чернилами на стене, чтоб, значит, красивше было. И весь запас черного пудинга смолотили. Хотя о чем я речь веду, среди бела дня все случилось!

– Но кто посмел к вам сунуться?

– Самой интересно. Небось, новый воришка в квартале завелся, вот и решил, что я тут самогон гоню. Ну на что ему мои травы? Зелья варить – не суп укропом заправлять. Тут нужна методика и алгоритм действий… тьфу ты… я имела в виду, смекалка да сноровка.

– Зелья? – встрепенулась Берта, которой Уолтер бубнил перевод на ухо. – Скажи ей, что нам нужно приворотное зелье!

– Моей спутнице требуется приворотное зелье, – сообщил Уолтер старушке, которая, похоже, только сейчас заметила его присутствие.

– Это вы по-немецки лопотали? – добродушно переспросила она, с любопытством глядя на Берту. – Вишь ты, из самой Германии приехала за моим зельем! А на кого приворот делать будем?

– На леди Маргарет! – выпалила вампирша. – По ошибке она влюбилась в мою подругу! Ну так вот, я ее с головой окуну в этот эликсир, пусть себе другой объект для обожания найдет! Хоть своего мужа, хоть кроватный столб! Впрочем, если подумать, разница между ними и так невелика, – съязвила вампирша, а мисс Маллинз только головой покачала.

– Ну и времена настали. Бывало, девка на девку хворь наводила, чтоб парня отбить, а нынче…

– Так вы мне поможете?

– Нет, – отрезала старушка.

– Вы не можете мне отказать, – насупилась фроляйн Штайнберг, – потому хотя бы, что скоро Рождество. Самый сезон для чудес.

Старушка постучала по брошке с черной гуттаперчей вместо гагата. С виду похоже, а ценой дешевле.

– Ты была хорошей девочкой в этом году, а, дорогуша?

– Нет, потому что весь год я была вампиром. А нечисть не претендует на рождественские подарки. Но пусть ангелы просто отвернутся. И вместо того, чтобы махать на нас мечами, пусть выкапывают ими замерзающих детей из-под снега. Я не прошу ничего хорошего, просто сохранить то, что у меня уже есть.

– Я, я, я! – передразнила мисс Маллинз. – Как это похоже на вас, упырей. И слово «нет» для вас лишь колебание воздуха! Говорю же, ничем не могу помочь. Ну, нет у меня нужных ингредиентов для этого зелья, все украдено и перегонный куб разбит! И вот, пока я пытаюсь разобраться, кто бы это мог быть, и привести лабораторию в порядок, и не хлопнуться на пол в истерике, заявляетесь вы и требуете эликсир! Просто субъективный максимализм в третьей степени!

Уперев руки в бока, она посмотрела на Берту так, словно та не только пришла на праздник без приглашения, но еще и в торт плюнула.

– Вы забыли добавить «дорогуша». А последнюю фразу лучше заменить на «Какие вы жадные сволочи!». Более народно получится. – предложил Фанни, который следил за перебранкой, жонглируя аптекарскими гирьками. Отсутствие эликсира его нисколько не огорчило.

– А ты не тычь мне в лицо фольклором! Говорю, как умею, я вообще в сельской местности лет сто не бывала! – возмутилась мисс Маллинз, но ее ярость уже испарилась. Она вновь обернулась к гостям и произнесла куда более миролюбиво. – Хоть он и плут, каких мало, но все же прав. Фольклор для меня, как уютный плед, в который можно закутаться и переждать непогоду… Эх, да мы ведь толком и не познакомились! Я Кэтти Маллинз, для друзей просто Кэтти.

– Уолтер Стивенс, – поклонился Уолтер. Он готов был пожертвовать дружбой сей славной женщины, лишь бы только не называть ее Кэтти.

– Берта Штайнберг, – отозвалась вампирша и хотела вновь спросить про эликсир, но мисс Маллинз посмотрела на нее, как на королевскую особу.

– Та самая Берта Штайнберг?!

Вампирша смущенно улыбнулась. Слава ее опережала.

– Ну… да. Я, конечно, спасла мир, но это было раз плюнуть. Так, пара пустяков.

– Причем тут мир? Ты сестра Леонарда Штайнберга? Который опубликовал статью про инцистирование у пресноводных простейших? Никогда не читала ничего столь захватывающего!

– Да, это я, – вздохнула Берта. Если человечество и узнает о ней, так только из биографии Леонарда, опубликованной в каком-нибудь труде про усоногих раков.

– Так что ж ты сразу не сказала! Для сестры Леонарда я в лепешку разобьюсь, но эликсир достану. Ты, кстати, намекни, что если ему потребуется партнер для международного проекта, то я с радостью! Вместе мы такой эликсир сварим, что любо-дорого! А подружку твою как зовут?

– Гизела фон Лютценземмерн.

– Фон Лююютценземмерн, – протянула мисс Маллинз. – Как же, знаю эту семью, хотя они, конечно, не мои клиенты. Кажется, некий Людвиг фон Лютценземмерн даже участвовал в крестовом походе. Он еще захватил сувениры для сарацинов, потому что нехорошо это, заявляться чужой город без подарка…

– Ну, а что насчет зелья?

– И до него доберемся, только сначала чай! У меня и кровь найдется… в леднике, – на всякий случай уточнила она. – Прошу всех гостиную.

Гостиная была оклеена пожелтевшими обоями и заставлена мебелью с продавленными сидениями и без антимакассаров. И на каминной полке, возле фаянсового лепрекона с болтающейся головой, и на диване, и под диваном высились стопки книг. Даже на пианино вместо нотной тетради была открыта энциклопедия по генеалогии, на странице с ветвистым, как баобаб, семейным древом.

Не теряя ни минуты, Кэтти Маллинз поставила пузатый чайник на плиту, задвинутую в камин, достала с полки непочатую сахарную голову, разорвала синюю бумагу, в которую та была завернута, отколола кусок и растерла его в аптекарской ступке. Пока она хлопотала, Фанни принес черный пудинг, графин с кровью и кекс, судя по форме, испеченный в колбе. Чашки он тоже захватил, все как на подбор разномастные.

В той, что досталась Уолтеру, плавал чайный гриб, который при виде незнакомца испуганно забулькал и опустился на дно. Мисс Маллинз тут же засюсюкала со своим питомцем – как выяснилось, его звали Фергус – и бросила в чашку кусок сахара, который этот комочек белой слизи принялся есть, довольно урча. Гостю она отдала свою чашку, себе же налила чай в пробирку, которую придерживала щипцами, чтобы не обжечь пальцы.

– Присаживайтесь! Только чур, не откидываться в кресле, у него спинка едва держится!

Со свойственной им беспринципностью, вампиры плюхнулись на диван, оставив Уолтеру злосчастное кресло. Он присел бы на краешек, но в придачу к недочетам в конструкции, оно было обсыпано какой-то блестящей пылью. Пыль не отражала тусклый свет газового рожка, но светилась сама по себе, словно каждая частица была крохотной звездой. Причем, субстанция эта показалась Уолтеру смутно знакомой. Но первая мысль была все же о том, что Эвике устроит ему нагоняй за испорченные брюки. Однако стряхнуть пыль с сидения он тоже не смел, иначе упрекнул бы хозяйку в нечистоплотности. Разрываясь между хорошими манерами и здравым смыслом, мистер Стивенс огляделся по сторонам, надеясь отыскать хотя бы табуретку.

– Что-то не так с креслом? – спросила мисс Маллинз, опускаясь на скрипучий стул.

– Нет! Вернее, оно немного… оно не вполне…

– Мисс Маллинз, не мучайте ребенка, – послышался развязный голос Фанни. – Высыпали на кресло куль волшебной пыли и требуете, чтобы он в ней извозился, как хомяк в опилках…

Властным жестом мисс Маллинз остановила его болтовню.

– Каким глазом ты ее видишь? – начала она, обращаясь к Уолтеру, но тот отчаянно замотал головой. Отлично знал, куда заводит этот сказочный мотив. Ему совсем не понравилось, что мисс Маллинз ни с того, ни с сего потянулась к кочерге.

– Обоими глазами. Но пожалуйста, мэм, я даже не знаю, что это такое!

– Тебе уже объяснили, что это волшебная пыль. Катализатор для зелий, ускоряет реакцию. Другое дело, что для смертных она незрима. За исключением тех, кто обладает даром ясновидения. У тебя это с детства, Уолтер? Ты когда-нибудь видел Песочного Человечка? Домовых? Зубную Фею?

– Нет, – отозвался мистер Стивенс, особенно сожалея, что ему так и не довелось пообщаться с последней особой. А то бы честно высказал все, что думает о крылатых мерзавках, которые в обмен на отличного качества зуб оставляют даже не пенни, а открытку с религиозным стишком! Крылья пообрывать за такое! Впрочем, феи не заглядывали в дом преподобного Стивенса, так что родители-монополисты сами устанавливали цены на молочные зубы.

– Ясновидением он летом заразился, – вмешалась Берта. – Тогда я спасала мир, и произошла утечка магии. Вот его и зацепило.

В подробности она решила не вдаваться. Даже деликатный граф в одном из писем вскользь упомянул, что до сих пор находит говорящую моль, а крестьяне жалуются на бобовые стебли, которые вымахивают выше сосен.

– Если возьмешься снова спасать мир, дорогуша, будь поакктуратнее. И не дергайся так, Уолтер, я тебя не трону! Что случилось, то случилось, ничего уже не изменишь, – старушка успокоила Уолтера, подсовывая ему скамейку. – А что до эликсира, я постараюсь сварить его к Новому Году. Поищу ингредиенты по знакомым. Так что выдохни и расслабься, Берта, миледи от твоей подружки все равно не отцепится. Уж очень мощное зелье. Был случай, когда один прощелыга окропил им богатую тетушку, чтобы она в любовном порыве сделала его единственным наследником. Все утро у ее постели проторчал, но как только леди проснулась, к ней на грудь запрыгнула любимая левретка…

Уолтер умудрился не только поперхнуться чаем и, кашляя, забрызгать все в радиусе трех метров, но и опрокинуть чашку с его остатками себе на колени. Кульминационная сцена из «Тайны Загородной Виллы», со всеми выпуклыми деталями, проступила в его памяти…

– … после чего тетушка вычеркнула из завещания всю родню и оставила возлюбленной левретке три доходных дома, – закончила мисс Маллинз. – А вам, молодой человек, нужно быть осмотрительнее в выборе литературы.

И тут в гостиной появилось новое действующее лицо – молодой мужчина во фраке. Самой примечательной чертой гостя, в остальном весьма невзрачного, были холеные усы с подвитыми кончиками. Должно быть, он даже чай пьет из чашки со специальной выемкой, чтобы не замочить их ненароком.

Его ноздри затрепетали, как у испуганного коня, и гость торопливо достал надушенный платок, но, опомнившись, затолкал обратно в карман. Мелькнула черная кайма. Похоже, в трауре еще не было необходимости, но джентльмен уже предвкушал сей момент.

– Я пришел к тебе, Плакальщица! – продекламировал он с апломбом провинциального актера, который свято верит, что идею пьесы можно донести до зрителей, лишь побившись головой о колонну. – Пробил час!

– Проходи, дорогуша, – поманила его мисс Маллинз, снова переходя на фольклорную речь. – Только я вот запамятовала, кем ты мне приходишься? Аль ты мне племянник? Но такого щеголя я бы точно узнала. А коли ты мне не родня, так почему мы с тобой на ты?

Визитер смущенно откашлялся.

– Вы ведь мисс Маллинз?

– Она самая.

– Энгельберт Ракрент, – внушительно произнес посетитель.

– Очень приятно. Это не ты сегодня меня обокрал?

– Да как вы смеете!

– Не обижайся, я у всех спрашиваю. Так чем я могу тебе услужить?

– Вот именно! Вопрос, собственно, в том, когда же вы, наконец, придете выть под нашим окном? Мой отец скоро отойдет в мир иной, а вы до сих пор не известили его о грядущей кончине!

Мисс Маллинз снова поскребла брошку.

– Твой отец – это Джозеф Ракрент, известный вреди своих арендаторов как Джо «Удавлюсь-за-Фартинг»? Который снес половину ферм, чтобы проложить дорогу на своих землях? Который развел фазанов для охоты, а те поклевали крестьянам все пшено? Который тащит арендаторов в суд за нарушение границ частной собственности, если их кошка пройдется по его забору?

– Ничего подобного! – возмутился гость. – На кошек мы просто ставим капканы.

– Извини, дорогуша, ничем не могу помочь. Батюшка твой помрет еще ох как нескоро. Лет десять протянет, а то и больше. Настоящая крестьянская закалка. Еще бы, ведь его предки торф копали. Но я не приду его навестить по другой причине. Просто он не Ракрент. Последний представитель этого семейства скончался еще в конце прошлого века, а твой дед – отец Джозефа – оттяпал и земли, и титул. Но не кровь.

Бледный от ярости, гость пулей выскочил из гостиной, пробормотав на прощание стандартную в таких случаях формулировку, что он, дескать, этого так не оставит. Мисс Маллинз меланхолически пожала плечами, отхлебнула из пробирки и бросила Фергусу, который одобрительно запузырился, еще кусочек сахара.

– Так вы… фея? – спросил Уолтер.

– Нет, что ты. Просто я специализируюсь на полумертвых белых мужчинах. Впрочем, с Народом Холмов я тоже знакома. Видишь ли, моя матушка была плакальщицей на похоронах, как и моя бабка до нее. Вот и я пошла по проторенной стезе. Во всей Ирландии не было голоса пронзительней! Когда я кричала, колокола звонили сами собой. И вот однажды ко мне явились фейри и сделали предложение, от которого я не смогла отказаться. Особенно заманчивым оно казалось в свете того, что за секунду до их появления мне случилось умереть. Они вернули меня обратно, в это тело. Эх, не могли прийти годочков на тридцать раньше! – вздохнула она. – Ну да не в моем положении привередничать. Ну так вот, вернулась я обратно, хорошенько поколотила Тэдди Хиггинса, который вовсю хозяйничал в моей кладовой, погуляла на своих поминках – не пропадать же угощению – и уехала в Лондон. Там как раз появилась вакансия. Ну, что ты так на меня смотришь? Я не ведьма и не вампир, не призрак и не фейри. Точнее, я все сразу. Я баньши.

Уолтер сглотнул.

– Ну и ну, пришел с двумя упырями, а меня испугался! – хмыкнула мисс Маллинз. – Впрочем, в квартале меня тоже опасаются, как ты уже мог пронаблюдать. Говорят, я знаю, кто когда умрет. Будто у меня есть Список Фамилий.

– А он у вас есть? – спросил Уолтер настороженно.

– Конечно! Но баньши следуют лишь за главами определенных семейств, а их раз два и обчелся. Такова традиция. В Списке в основном ирландцы или шотландцы, ну и несколько англо-саксонских семейств непонятно как туда затесалось. Нашего друга Джо там не значится, потому что по крови он не Ракрент. Кровь важнее имени.

– А будь он подлинным Ракрентом, но таким же негодяем – вы пришли бы кричать у него под окном? – спросила Берта.

– Разумеется. Я не выбираю, чьи дома посещать. Просто знаю заранее, кто из клиентов когда умрет, и куда мне нужно идти.

Это было респектабельное занятие. Настолько респектабельное, насколько оно вообще может быть при условии, что клиентами мисс Маллинз оказывались в основном пожилые джентльмены, которые лежали в постели полуодетыми и глухо стонали.

Да, эти джентльмены уже не снимали шляпу перед вихрем пыли, принимая его за кавалькаду фейри. Мир стал ничем иным, как обнаженным трупом в прозекторской, который дергается лишь когда его бьют электрическим током. И да, «бабкины сказки» тормозили прогресс и сковывали умы и без того отсталых крестьян. Но ее они ждали. Ее вопль был желаннее, чем шепот юной кокотки, которая будет ворковать покуда не иссякнет золото в вашем кошельке. Было в ее завываниях что-то правильное, что-то настоящее.

Надежда, что мир не кончится с твоей смертью.

И если труп спрыгнет со стола и покажет клыки… в общем, это далеко не худший вариант. В слове «суеверие» хотя бы присутствует «вера».

– Простите, но мне, кажется, домой пора, – заторопился Уолтер и для пущей достоверности вытащил часы, но позабыл их открыть.

Вампиры тоже засобирались, и все вместе они вышли на крыльцо. Мисс Маллинз тронула Берту за локоть.

– Продержись до Нового Года, дорогуша. Я достану тебе эликсир. Даже двойную дозу.

– Зачем мне столько?

– Сама догадайся.

– Не хочу.

– Ты наконец станешь счастливой, – участливо проговорила баньши, – когда все окажется у тебя под контролем.

– НЕТ.

Берта вспорхнула с крыльца и застучала каблуками по заледенелой мостовой, так быстро, что даже Фанни не мог за ней угнаться.

Глава 6

Настольной книгой Гизелы стало расписание лондонских поездов, следующих в сторону Канала. Она трепетно прижимала книжицу к груди, ища в ней свое спасение. Уже в ближайшее время виконтесса намеревалась собрать чемоданы и усесться в один из поездов, несущих ее навстречу избавлению, но пока что следовало завершить дела в Лондоне. Вернее, завершать их будет Берта, а она, Гизела, нанесет пару визитов вежливости, как и подобает леди.

Проведя несколько часов на осадном положении, Гизела получила подготовку, необходимую для участия в военных действиях, а уж ее маневр с выпрыгиванием с третьего этажа следовало бы включить в пособие для юного взломщика с грифом «Никогда не повторяйте это в домашних условиях».

Спрыгнула она удачно, спланировав на каркасе турнюра, и, опасливо оглядевшись, направилась прочь. Практически бегом. Только за углом наконец-то перевела дух. Вырвалась! Затем не удержалась и показала язык в ту сторону, где, по ее мнению, должна была находиться леди Маргарет. И, чтобы не искушать судьбу, запрыгнула в подоспевший кэб.

Только перед дверью дома Стивенсов задор от удачно провернутой авантюры покинул девушку. Перспективы открывались безрадостные: и Маргарет эта некстати подвернулась, теперь не отстанет; и Берта тоже как помешалась, готова ревновать к каждому столбу; да и Мастер Лондона с этим… с дурацким именем тоже оказались не самыми гостеприимными хозяевами. За секунды, промелькнувшие между стуком дверного молотка и скрипом двери, она успела представить варианты развития событий, один другого перспективнее. В самом лучшем она вплавь перебиралась через Ла-Манш.

Но вот, наконец, дверь открылась и перед ней предстала Эвике, пополневшая, но все такая же рыжая и жизнерадостная.

На появление долгожданной гостьи она отреагировала как-то странно. Не сделала книксен по старой памяти, не бросилась на шею, но прижала палец к губам и, схватив виконтессу за руку, потянула за собой. Не вверх по лестнице, а вниз, на кухню.

– Э-эвике, я тоже очень рада тебя видеть, – пробормотала Гизела, прикладывая все усилия, чтобы не налететь на неожиданно появляющиеся двери, перила и углы, – но почему бы нам не начать разговор со «Здравствуй, как дела»? И… зачем мы здесь?

– Здесь уютнее будет, – широко улыбнулась Эвике, запирая дверь на засов. – Как-никак, подвальное помещение, почти что склеп. Для тебя стараюсь. Ой, Гизела, я так рада тебя видеть!

И расцеловала названную сестру. Та кивнула, все еще не понимая, почему на кухне уютнее чем в гостиной, но решила не заострять на этом внимания. Такие мелочи ее сейчас мало волновали.

– Я тоже, – проговорила она, отступая назад. Столь восторженное приветствие бывшей горничной слегка смутило виконтессу. – Кажется, полжизни прошло, разве нет? Да и ты, я смотрю, изменилась, – улыбнулась она, глядя на живот Эвике, уже округлившийся под ситцевым, белым в красный цветочек, платьем.

– Не без этого. О, кстати, – и она прижала ладонь Гизелы к своему животу, – можешь определить, девочка будет или мальчик? Я не знаю, какого цвета занавески в детской заказывать.

– Зеленые! – быстро произнесла Гизела, отдергивая руку. – Мой любимый цвет… Эвике! Расскажи, как здесь в Англии, как ты справляешься, как тебе новая жизнь?

Со вздохом Эвике толкнула под стол плетеную корзину, полную мотков пряжи и разноцветных лоскутков, розовых и голубых.

– Все чудесно, – сдержанно отозвалась она. – Вот, мы купили дом, почитай все деньги на это угрохали. Тут принято поначалу мотаться по съемным квартирам, мол, новое жилье опасно сразу покупать. Вдруг строители напортачили – ну, там кирпич неровно положили или дверь прибили на потолок. Но я решила, что лучше сразу осесть на одном месте. То есть, мы с Уолтером так решили. Единодушно

– Но ты счастлива? Тебе все нравится, правда? У тебя чудесный муж, дом, а скоро и ребенок появится. Да и знакомыми, наверное, обзавелась? Все-таки здесь не наша Трансильвания… Интересно, как там сейчас отец, – пробормотала Гизела еле слышно.

– О да! Люди здесь что надо. Очень… деликатные. В душу не лезут. Не донимают приглашениями на разные там бесполезные мероприятия, на которые бы я все равно не пошла. Ну там приемы, суаре, дни рождения… Хотя на Рождество нас все же позвали в гости. Мой благоверный записался в один клуб, у них ежегодный обед для членов. Супруги тоже приглашены. Я в том числе.

Эвике опять расплылась в улыбке, стиснув зубы, чтобы не вырвались правдивые слова. О том, как в действительности поживает Уолтер. И с кем он спутался. И почему они забились в кухню, подальше от гостевой спальни.

– Но ты же здесь совсем недавно! И вот уже, видишь, вас пригласили на Рождество – ну, разве это не прекрасно? Ты такая милая, разве тебя можно не полюбить? Да и люди в Лондоне такие, эм, замечательные… Хотела бы я оказаться на твоем месте и хотя бы неделю никого из них не видеть! – выпалила Гизела от души и тут же вернулась к старой теме. – Если есть какие-то проблемы, можешь ко мне обращаться, пока я здесь. Правда, это ненадолго… надеюсь!

– Кого не видеть? – спросила Эвике, но тоже переключилась на свои горести, впрочем, радуясь, что вампирша не спросила про устав этого клуба. А то бы в окно выпрыгнула. – Но я теперь вся в сомнениях, что надеть, о чем разговаривать, какой вилкой есть спаржу… Ох, если б не леди Баблингбрук, я бы вообще туда не сунулась! Она мне так помогла!

С сей достопочтенной матроной Эвике была знакома лишь опосредованно, через брошюрку «Советы вдовствующей леди Баблингбрук юным женщинам, которые еще не добились этого статуса, но очень хотят». Подразумевался, разумеется, статус настоящей леди, но название звучало весьма двусмысленно. А написано сие пособие было таким тоном, что читать его сидя не представлялось возможным. Хотелось вскочить и, переворачивая каждую страницу, повторять «Да, мэм, как прикажете, мэм».

Из этой книги Эвике узнала, что вежливый ответ на приглашение звучит так: «Мистер и миссис Стивенс с величайшим удовольствием принимают приглашение доктора и миссис Элдритч». А не: «Спасибо большущее! Давайте, я принесу пирог!»

– Ой, что ж это я! – спохватилась хозяйка. – Мы тут пять минут толчемся, а ты еще пудинг мне не помешала!

Схватив с полки миску, полную хлебных крошек и сухофруктов, она сунула ее вампирше вместе с ложкой.

– Прости… что?

– Таков обычай – каждый гость должен помешать пудинг, на удачу, – на последних словах ее энтузиазм отчасти иссяк.

Что будет, если пудинг помесит нечистая сила, традиция умалчивала. Возможно, он подгорит. Во время пожара на кухне.

Гизела взяла ложку и неуверенно помешала. И еще раз. И опять. Эвике подбодрила ее улыбкой.

– Хватит?

– Нет еще. Давай мешай, у тебя хорошо получается.

Сама миссис Стивенс тем временем наведалась в кладовку и выкатила на тележке нечто масштабное, но закрытое парусиной, на которой проступили жирные пятна. С загадочным видом подмигнула гостье, словно доктор Франкенштейн, собравшийся пришить своему созданию недостающее ухо (четвертое по счету). Снова сбегала в кладовую за маслобойкой.

– Скажи, Гизела, у тебя есть хобби? – с елейной улыбочкой начала Эвике.

– Хобби? – Гизела продолжала водить ложкой из стороны в стороны, радуясь, что та хотя бы не серебряная.

Какой интересный вопрос. В замке Лютценземмерн ни на какое хобби не хватало денег, да и чем займешься в Трансильвании, кроме разведения чеснока? Теперь же деньги появились, но Гизела не могла и представить, какое хобби должно быть у вампиров. Хотя ее любимым развлечением скоро станут подвижные игры – бег и прятки от леди Маргарет.

– Хмм… Я люблю коллекционировать. Я коллекционирую шляпки! Вот, например, – она указала на необъятное сооружение на стуле. Раньше у нее, конечно, тоже были шляпки. Одна. И то мамина.

– Коллекционирование – это здорово. Это самое то для леди. А как ты относишься к изящным искусствам?

– О, замечательно! – заметно оживилась виконтесса. – Мы с Бертой побывали в галереях Милана, Флоренции, Венеции – это восхитительно. Ты хочешь что-то посоветовать мне в Лондоне? Кто твой любимый художник? Как ты относишься к Давиду? Когда я увидела его картины в Париже… Эвике? Почему ты так на меня смотришь?

– Что я имела в виду… – заговорила Эвике, но осеклась и решила начать с другого конца. С критики конкурентов. – Давид – тоже неплохо, мне Уолтер гравюру показывал. Вроде ж Микеланжело его изваял? Но мне гораздо милее японская эстетическая парадигма.

Ведь не даром Уолтер потащил ее в Британский музей на публичную лекцию. Мужа она не опозорила. Все полтора часа проспала с открытыми глазами, даже храпела шепотом. Это умение она отточила еще в деревне, во время проповедей отца Штефана. Тогда она умела храпеть на мотив «Славы в вышних».

– Парадигма? А-ах, даже так? – глаза Гизелы округлились. – И что же это?

– Понимаешь, западное искусство рассчитано на долговечность. Поэтому и скульптуры ваяют из мрамора и гранита, – Эвике повторила за Уолтером, который вкратце пересказал ей содержание лекции уже дома, за чашкой чая. – Японцы же считают, что истинная красота мимолетна. Как дуновение ветерка. Как лепестки цветущей вишни. Как ажурная снежинка, что тает на твоей ладони, прежде чем ты успеваешь как следует ее разглядеть. Как сливочное масло.

Гизеле показалось, что или она сходит с ума, или весь мир вокруг.

– Масло? Это то, которое на хлеб мажут? Масло в смысле – масло?

– Оно ведь тоже быстро исчезает. Если хорошего качества. Отвернешься – и все уже без тебя смолотили… Поэтому я тоже ваяю скульптуры. Из масла.

– Это так… необычно! – выговорила, наконец, виконтесса. – Какое прекрасное хобби! Не могла бы ты мне что-нибудь показать?

С торжественным выражением лица, Эвике сдернула парусину, скрывавшую поддон со льдом, в который был погружен другой поддон, с горой масла. Очертаниями оно напоминало Первобытный Хаос.

– Это, наверное, Уолтер? Ты его изобразила? О, так мило! И очень похоже.

– Нет, это замок Лютценземмерн! Ну, наш с тобой. Вот тут будут бастионы, это ворота. Я их еще долеплю, только у меня масло закончилась. Я его сама взбиваю, а то молочник подсунет всякую дрянь. Только уставать я что-то стала, вот и хотела тебя спросить… хотя нет! Прости, Гизела, о чем это я! – она энергично замотала головой, удивляясь собственной дерзости.

– Замок? А ведь да, и правда похоже, – и в голосе вампирши прозвучали неожиданные ей самой грустные нотки. – Но что ты хочешь спросить? Не стесняйся, спрашивай, я всегда готова помочь, что бы тебе ни понадобилось.

– У меня, конечно, ломит спину, и голова кружится, и еще мне невыносимо хочется малины в конце декабря, но… но ведь не посмею же я попросить тебя взбить мне немножко масла! Совсем чуточку нужно, но сама идея! Чтобы титулованная дама взяла в руки маслобойку! Ты ж ее сразу сломаешь.

– Сломаю? Я?! – Гизела аж подпрыгнула. – Уж не забыла ли ты, что в замке я занималась хозяйством наравне со всеми – то есть, с тобой и отцом? А ну, где тут твоя маслобойка?

– Только, если ты настаиваешь.

Покорно вздохнув, Эвике толкнула к ней маслобойку, и вампирша принялась взбивать масло, вложив в этот процесс силу двадцати мужчин. Уже неплохо. Хотя если провернуть такой трюк с Бертой Штайнберг, которая по упрямству даст фору упряжке мулов, та не только масло взобьет, но и потолок побелит. Надо принять к сведению, подумала Эвике.

– Какое… интересное… занятие. А что потом с этими скульптурами? У вас какие-нибудь выставки проходят?

– Да, вообще-то. Следующая через несколько дней, я тебе приглашение пришлю. Правда, проводится она силами местных энтузиасток. Загвоздка в том, что они… как бы это сказать… в общем, они молочницы. И бакалейщицы. И кухарки. А я ведь теперь леди, так что не бонтонно мне с ними якшаться, – она зябко повела плечами. – По крайней мере, Уолтер так думает. С недавнего времени. Как только этот повис у него на ушах.

– А знаешь в чем отличие леди от кухарки? – хитро посмотрела на нее Гизела. – Леди может позволить себе делать все, что захочет, и не будет прислушиваться к тому, что болтают у нее за спиной. Запомни это и говори всем, кто считает твое хобби недостаточно изящным. Вот, мне же оно нравится, а я ведь леди, так?

Эвике радостно заулыбалась.

– Кстати, ты о ком? Кто там на уолтеровских ушах повис?

Эвике перестала радостно улыбаться. Она подошла к Гизеле настолько близко, насколько позволял выпиравший живот.

– Нужно было сразу тебе рассказать, но я все собиралась с духом, – зашептала она. – Мы с тобой больше не должны видеться. То есть, еще как должны, но не здесь. Потому что капкан останется капканом, даже если украсить его омелой. Это все, что я могу рассказать. Просто в другой раз давай встретимся в кофейне. Или в пассаже. Или на той же выставке. Не приходи сюда, пожалуйста.

– Что? Эвике, милая, ты с ума сошла? Я не понимаю… Что-то случилось? Уолтер запрещает тебе иметь подруг? Или…

Обе одновременно повернулись к двери, в которую кто-то молотил. Прижав палец к губам, Эвике подкралась поближе и спросила.

– Друг или враг?

– Опять твои шпионские игры, – прозвучал усталый голос Уолтера.

– Ты постучался неправильно.

Слышно было, как мистер Стивенс шаркает ногами за дверью.

– Я жду.

Последовала серия коротких стуков, пауза, и снова три стука.

– Так-то лучше, – проворчала его женушка, отпирая дверь.

Уолтер был бледен, как снег. Но не как лондонский снег, который падал сероватыми хлопьями, а как свежевыпавший снежок на горных вершинах.

Особенно мистера Стивенса удручало, что Фанни с Бертой улизнули слишком быстро, а сам он не успел вытребовать обратно свой кошелек. На извозчика пришлось занимать у мисс Маллинз. Пустяк, но неприятный осадочек остался. А уж увиденное на улице и вовсе повергло его в уныние.

– Здравствуй, Гизела, – с выстраданным спокойствием он поклонился вампирше. – К тебе там посетительница. Стоит у наших ворот.

– Уолтер, я так рада тебя видеть! Неужели Берта пришла сюда? Как мило! Почему ты не позвал ее?

– Потому что это не Берта. Какая-то другая… дама. Она оторвала чугунный цветок от ограды и гадает на нем «любит-не любит». Она просила сообщить тебе, что ты восхитительна. Давай уже, иди к ней поскорее.

– Ой.

Гизела села на стул и прижала шляпу к груди.

– Могу я попросить у вас политического убежища?

– Нет. Твою подругу там кэб дожидается. Ну так вот, за это время успел поседеть не только кучер, но и лошадь. И наши соседи будут тебе очень признательны, потому что собаки воют уже у всего квартала. И кошки тоже воют. И канарейки.

– Вот именно, Гизи, нехорошо заставлять эту леди ждать, – вмешалась Эвике-перебежчица. – Лучше уходи, пока не привлекла ненужное внимание.

– Ну что ж, пожалуй, я пойду… Спасибо за гостеприимство, Эвике! Твои скульптуры изумительны. Уолтер, как жаль, что мы так и не поговорили, но, надеюсь, встретимся в другой раз. Я так скучала по вам обоим.

Она боязливо покосилась на дверь.

– Ну… Я пойду. Да, пойду. Надо. Прощайте!

Супруги дружно помахали ей вслед, но уже поднимаясь по лестнице, вампирша услышала сдавленное: «Как ты могла ее пригласить?» и в ответ шипение: «А что мне оставалось делать?»

Гизела передернула плечами. Она никак не могла понять, что же такого натворила за последнее время, раз и Уолтер, и Эвике так к ней относятся. Неужели Эвике не хочет с ней знаться, а Уолтер забыл все, чего между ними не было, но ведь могло быть?…

Впрочем, эти мысли быстро вылетели из головы. Впереди ее ждала Судьба.

Надвинув шляпу на самые глаза и закутавшись в мантилью, Гизела толкнула входную дверь в надежде, что останется не узнанной. Но у самых ворот стояла леди Маргарет, с тем самым чугунным цветком, на котором оставался последний лепесток. Увидев Гизелу, она отшвырнула его, судя по раздавшемуся звону, угодив в чье-то окно. Это обстоятельство ее ничуть не смутило.

– Доброй ночи, Жизель! Какая у тебя хорошенькая шляпка, – она с восхищением воззрилась на шляпу Гизелы, которая размерами соперничала с тропическим островом. – Подойди поближе, чтобы я разглядела как следует.

Гизела сделала шаг вперед, понимая, что сопротивление бессмысленно.

– Зачем вы пришли сюда? Не лезьте в мою жизнь.

Леди Маргарет посмотрела на нее озадаченно.

– Я приехала за тобой. Не могу, когда ты далеко. Как будто… как будто мое сердце пришито к тебе невидимыми нитками, и когда они натягиваются, оно болит. Но даже эта боль мне приятна.

Она распахнула дверь кэба и протянула девушке руку. Ее бежевые замшевые перчатки были безупречно чистыми. Наверное, носит с собой несколько пар запасных.

То было предложение, от которого невозможно отказаться, так что Гизела послушно забралась внутрь, надеясь на лучшее, но готовясь ко всему. Мало ли что ей взбредет на ум? Вдруг замкнутое пространство кареты спровоцирует ее н а… что-нибудь?

Леди Маргарет устроилась рядом и отдала Гизеле свою муфту, в которую та, исключительно чтобы избежать долгих препирательств, сразу же сунула руки. Карета тронулась, хотя лошадь, ослабевшая от страха, едва перебирала ногами. Женщины сидели молча, пока не увидели за окном прямоугольные башенки усадьбы. Лунный свет мерцал на каменных стенах и казалось, что сам дом отлит из черного матового стекла.

– Так прекрасно, – прошептала леди Маргарет у самого уха Гизелы.

– Да не то слово! – почти искренне произнесла виконтесса, понимая, что их дорога длиною в вечность почти закончилась. И где-то там есть Берта.

– А что именно прекрасно? – все же уточнила она, ведь Дарквуд Холл даже в пьяном угаре прекрасным не назовешь.

– Любить, – отозвалась вампирша и повторила, словно сама еще не до конца поверила: – Это так прекрасно. Кто бы мог подумать.

Глава 7

До усадьбы Берта добралась первой и довольно долго поджидала Фанни у ворот, а как только он появился, выпалила давно терзавший ее вопрос:

– В то утро, когда все произошло, ты сказал хозяину, что Фетч напугал Гизелу и она выбежала из комнаты. Откуда ты это узнал? Ты ведь не успел ее расспросить.

Вампир сбился с шага, но почти сразу ответил:

– Он со всеми гостями так поступает.

– В таком случае, почему ты нас не предупредил? И вот еще что – Гизела мне рассказала, что не закрыла за собой дверь, когда выскочила в коридор. А потом оказалось, что единственная открытая дверь ведет в покои этой вашей миссис Мастер. Стало быть, кто-то закрыл дверь за ее спиной и открыл другую. Уж не ты ли, гаденыш? Подставил нас, да?

В каждом ее зрачке полыхало по ледяной искре. Фанни в точности знал, что именно она чувствует, и хотя вампирша в любой момент могла вцепиться ему в глотку, даже успел ее пожалеть. А может, не ее, а в который раз себя. Упыри ведь не транжирят сострадание направо-налево.

Ухмыльнувшись, он попытался высокомерно посмотреть на Берту, но для этого ему пришлось бы как минимум встать на цыпочки, а то и подпрыгнуть. Посмотреть получилось всего-навсего с вызовом.

– А пусть и так. Только на ее месте должна была оказаться ты! Ты в такой же мере леди, что и Маргарет. Вы бы спелись. Но кто же знал, что ты первая в ванную заскочишь! А мисс Гизела… да, не повезло ей, но в любом случае, так авантажнее для всех нас.

– То есть, для всех вас.

– Именно! С тех самых пор, как эта женщина завлекла милорда в свои сети, он только и думает, как бы ее подчинить. Только и разговоров, что про миледи, больше ни до чего ему дела нет! Живут, как Панч и Джуди. Вечно скандалы, вечно интриги, перед соседями стыдно. Все знают, как эта выскочка его на себе женила! Ну ничего, теперь-то она не встанет между Мастером и интересами клана.

– А если я пойду и наябедничаю?

– Хозяин отходит меня осиновой тростью, – ответил Фанни с равнодушием шалуна из отчаянных, который уже протоптал дорожку в кабинет директора. – Не убьет ведь. На мне все праздничные хлопоты.

– Дружно живете, – похвалила Берта. – Раз уж нечисти все собаки чураются, Мастер завел тебя. Есть, на ком плохое настроение вымещать.

– Ну и ладно. Собаке, по крайней мере, не только пинки, но и кости перепадают. При жизни мне везло гораздо меньше.

И тут она сказала нечто такое, от чего юный вампир чуть не запнулся.

– Предатель.

– Ч-что?

– Ты ведь не станешь отрицать, что предал его. Своего господина. План у него изначально был гадкий дальше некуда, но от твоего вмешательства стало только хуже. Ты не только нас подставил, но и его подвел. Предатель и есть.

Она продолжала говорить, но ее звенящий от негодования голос слился с другими голосами, которые на разный лад повторяли одно и то же слово.

Вот только все это неправда!

Он не предатель.

Уже не предатель.

Срочно вспомнить! Фанни зарылся в воспоминания и отыскал одно из самых любимых, которое ценил, как бывший пьянчуга ценил бы костюм, купленный на первую непропитую получку.

Тысяча семьсот семьдесят первый год, Конгресс Верховных Вампиров в Париже.

Тогда лорд Рэкласт, Мастер Дублина, отвел его в сторонку и спросил, сколько новому секретарю платит хозяин. Сам он заплатит вдвое, да и место службы менять не придется. Просто Фанни время от времени должен передавать ему кое-какие сведения. В памяти вновь возникла его самодовольная улыбка и нечесаные волосы, каштановые с медным оттенком (Фанни еще удивился, ведь ирландцы обычно так и полыхают рыжиной). «Ничего не платит», – отчеканил юный вампир, а Мастер обрадовался: такую цену перебить легче легкого! Фанни выразил уверенность, что матушка Рэкласта прижила его на стороне, вне брака, но тот почему-то не обиделся. Наоборот, взорвался хохотом и смеялся долго, пока слезы на глазах не выступили. Отсмеявшись, заявил, что, между прочим, сделал Фанни предложение. Юноша заметил, что в таких случаях принято становиться на одно колено, на что Рэкласт, уже посерьезневший, обозвал его дерзким щенком и пригрозил свернуть ему шею. Однако Фанни плевать хотел на угрозы. Получилось! Мог предать, а не предал! Из-за охватившего его ликования вампиру даже почудилось, будто на губах Рэкласта тоже промелькнула улыбка.

А теперь эта девка – она и вампиром-то стала без году неделя – смеет так его оскорблять!

– Не зарывайся, Берта! Да как ты вообще… Ничего ты не понимаешь! Мне со стороны лучше видно! И это для его же блага!

Фроляйн Штайнберг мотнула головой.

– Каждый, кто отправляет сирот прямиком на фабрику, или спускает курок, целясь в голову туземцу, или выгоняет на улицу беременную горничную, которую сам же и соблазнил – думаю, каждый в этом случае повторяет то же самое. Это для их же блага.

– Твои примеры тут ни к селу, ни к городу! Я верен ему! По-настоящему! Ну не могу я смотреть, как она над ним измывается! Ведь она запретила его сиятельству охотиться на девственниц моложие пятидесяти лет! Ты хоть представляешь, как должна выглядеть женщина, если на нее за полвека никто не польстился?

Но Берта не проявила сочувствия к тяжкой доле его сиятельства, изнывающего от тоски по сорокадевятилетним девственницам, которых глаз видит, а клык неймет. Она посмотрела на секретаря с брезгливой жалостью и нахмурилась, как искусный царедворец, плетущий заковыристую интригу. Но говорить обиняками не умела, посему спросила в лоб:

– У тебя есть подруга? Или приятель, – добавила она, блеснув терпимостью.

– На что ты намекаешь?!

– А на то, что будь у тебя личная жизнь, ты не совался бы в чужую!

– Интересы Мастера – это моя личная жизнь!

Судьба оказалась к нему благосклонной: у ворот появилась Гизела под конвоем леди Маргарет, и Берта тут же переключила на них внимание. Распахнув перед дамами парадную дверь, Фанни пропустил их вперед, хотя Берта и миледи надолго застряли в дверном проходе, пытаясь наступить друг другу на кромку платья. Наконец Гизела, обозленная донельзя, растолкала их и прошествовала мимо Фанни, не удостоив его даже кивком. Но уже в фойе все четверо переглянулись, словно обитатели работного дома, которые поутру вместо вони подгорелой овсянки учуяли аромат булочек. Запах-то приятный, вот только откуда ему тут взяться? Обгоняя друг друга, вампиры взлетели по лестнице, ворвались в гостиную и застыли в недоумении. Причем Фанни удивился сильнее всех.

Ну и дела!

Лорд Марсден восседал на ампирном диване с изогнутой спинкой, а рядом с ним – так близко, что ее юбка задевала его колени – присела смертная девица в розовом платье с перламутровым отливом. Русые волосы свободно ниспадали на плечи, маленький ротик щебетал без остановки, а голубые глаза так и скользили по открыткам, разложенным на диванной подушке.

– Вот это вид на Хофбург – красиво же, правда? – а тут Шенбрунн, Ратхаус, а вот берег Дуная. Выбирайте что хотите, сэр, а можете и весь набор взять, у меня еще есть… Ой, Берта!

Вампирша встрепенулась.

Девушка явно была ее близкой знакомой.

Ведь не станешь же так орать на чужого человека.

Пока она грохотала, лорд Марсден начал медленно, но целенаправленно подбираться к кадке с пальмой, надеясь за ней укрыться. Гостья же смиренно слушала тираду.

Со слов Берты, ее звали Маванви Грин и была она распоследней дурой, у которой настолько пушистая шевелюра, что все умные мысли пружинят и отскакивают от головы. Когда Берта сделала паузу, мисс Грин вставила, что забежала в усадьбу не просто так, а по делу. Оказывается, в Вене она повстречалась с братом Берты и его супругой. В честь знакомства они распили бутылку медицинского спирта. Потом этот самый Леонард попросил Маванви передать Берте дополнительные пробирки для сбора образцов. У него же она выпытала адрес Мастера Лондона, в доме которого остановились девушки. Дарквуд Холл она считала чем-то вроде постоялого двора.

– Чудессссно, – прошипела Берта, – пробирки-то оставь, а сама сматывай удочки из этого логова. Глаза б мои тебя не видели!

Лорд Марсден, притаившийся за пальмой, вдруг очень эффектно из-за нее шагнул.

– Но мы тоже не пьем человеческую кровь! – провозгласил он и добавил с нажимом, – Так ведь, Блейк?

– Да, милорд, – лаконично ответил секретарь.

– Леди Маргарет?

Миледи замахала на него платочком.

– Если б мы ее пили, мне не пришлось бы покупать пудру оптом! Ну ничего, недолго…

– Вот видите, кровь мы не пьем, – перебил ее супруг и улыбнулся гостье.

Та просияла, словно только нашла горшочек с золотом на другом конце радуги, или увидела фею в бутоне розы, или произошло еще что-нибудь столь же сказочно приятное. Даже Берта отчасти успокоилась, а Гизела взглянула на Мастера с уважением. Зато Фанни стало не по себе, и он обрадовался, когда хозяин позвал его в библиотеку, оставив дам развлекаться в гостиной. Обернувшись в дверях, он заметил, что гостья смотрит ему вслед. Хотя не ему, конечно, а его господину, но от этого взгляда юношу как кипятком обожгло.

Уже в библиотеке старший вампир похлопал Фанни по плечу. Про эликсир он даже не заикался.

– Спасибо, что выручил!

– Я лишь сказал правду, милорд.

– Само собой. Вот только правда бывает универсальной, а бывает, так сказать, привязанной к определенному отрезку времени. Ну? да что я тебе-то объясняю! В любом случае, не вздумай проболтаться. Мисс Грин барышня простодушная. Предложи ей ложь, так она не только проглотит и пальчики оближет, но будет стучать ложкой по столу, требуя добавки.

– Откуда вы знаете?

– Уже изучил ее послужной список. В Вене ее опекала мисс Штайнберг и помогла ей ступить на писательскую стезю. Мисс Грин, да будет тебе известно, пишет романы о вампирах. В расстегнутых рубашках и глазами столь блестящими, что хоть выковыривай да в ломбард неси. Но загвоздка-то в том, что кроме мисс Штайнберг и ее полубезумной семейки, барышня других немертвых отродясь не видывала. А мисс Штайнберг сам знаешь? какая.

– А, ну так ясное дело, мисс Штайнберг всяким пакостям научит.

– Не в этом смысле. Она не пьет человечью кровь. Вот ее протеже и втемяшила себе в голову, что вампиры существа сплошь милые да романтичные. Мол, ежели на душе тошно, позови вампира, он взбодрит. Так это еще не все! Сейчас мисс Грин работает над романом, в котором вампирам не только не нужна кровь, они еще и на солнце могут выходить, и растений не боятся.

– И боярышника?

– Начхать им на него.

– И шиповника?

– Какой шиповник, раз им чеснок нипочем!

– И бузины?

– Блейк! Сколько раз тебе повторять, что мы не боимся бузины! Она ведьм отгоняет! – хозяин и слуга переглянулись, и Мастер задумчиво поскреб подбородок. – Хотя есть в ней что-то неприятное. Что-то… настораживающее.

– А как насчет риса?

– Пудинг из него сварганят и смертных угостят! Говорю же, в ее романе вампиры со смертными не разлей святая вода. Даже приглашают людей на свои игры.

– Но сэр, мы ведь тоже зовем их поиграть. И в ловлю яблок, и в «угадай, чья рука», и в жмурки…

– Да, но когда мы играем в жмурки, то все же выкалываем водящему глаза.

– А они разве нет? Ну, так неинтересно.

– Еще ее вампиры постоянно страдают.

– Неужто, милорд? Но с чего ж им страдать, – удивленный юноша начал загибать пальцы, – солнце их не берет, серебро, поди, тоже, чеснок просто специи… или… при жизни они сделали что-нибудь… что-нибудь очень скверное?

– В том и дело, что ничего! Просто им нравится страдать. Вроде как поныл и настроение поднял. Особенно если вместо носового платка у тебя женская блузка, а ее обладательница сюсюкает над тобой и обещает тебя, бедненького, утешить. Знаешь, мне такой сценарий очень даже нравится.

– А мне вот нет, – уперся Фанни, – потому что все это враки. Ну ничего, мисс Штайнберг быстро эту беллетристку отсюда спровадит. Вон, как на нее налетела.

– Пусть только попробует, – отрубил Марсден. – Мисс Грин останется с нами до Нового Года. По моему личному приглашению.

– До Нового Года, милорд? До… самой полуночи?

– И несколько минут спустя.

Спорить с Мастером секретарь не посмел, так что лишь отвернулся и посмотрел в окно, и на подоконник, и на стеклянный ящик Уорда, в котором заходились беззвучным криком орхидеи. В груди у Фанни словно бы что-то оборвалось, хотя чему там обрываться?

– Я, конечно, предложу ей инициацию, – продолжал старший вампир, – что мне, жалко что ли? Но все может произойти слишком стремительно. Тут главное остановиться в нужный момент, но не всегда ведь получается.

– Как вам угодно, милорд.

– Вот именно! – подхватил Марсден, обрадованный. – Как мне угодно. Мастер я или нет? Моя воля превыше всего. Вот именно. Так и должно быть. И еще репутация. Ирландцы зеленее шэмрока станут, когда увидят, что мы раздобыли девственницу для новогоднего бала. Очень традиционно получится, все чин-чинарем.

Фанни представил, как лорд Рэкласт хлопает себя по лбу и восклицает, что уж девственницу на балу у англичан он точно не ожидал встретить. Наверное, всю страну прошерстили, прежде чем ее обнаружить. Наверное, это последняя девственница в Англии, где с моралью не так, чтобы густо. Но лорд Марсден уже с макушкой погрузился в мечтания, и вернуть его в реальный мир не представлялось возможным.

Что ж, пусть так все и будет.

Остается лишь надеяться, что минуты пролетят быстро. Что это окажутся даже не минуты, а секунды. Что Мастер успеет навести на нее морок. Что она будет улыбаться, даже когда губы станут белее мела.

У нее ведь такая милая улыбка.

– Ты не подведешь меня, Блейк? – Мастер вдруг строго на него посмотрел. – Запомни, наша репутация превыше всего.

– Можете на меня положиться.

Ну конечно не подведет, зашептали-зашуршали голоса.

…ему ведь не впервой выполнять…

…столь деликатные поручения…

…Фанни, Фанни, Фанни…

…проклят навеки…

…ничем не искупишь…

Вампир знал по опыту, что если закрыть уши, голоса станут только громче.

Репутация…

Матушка всегда говорила, что репутация – она как фруктовое дерево, которое нужно бережно взращивать, подвязывать, защищать от непогоды, и тогда оно даст добрые плоды. А репутация у Блейков была безупречной даже по строгим меркам их религиозной общины. Крыльцо их домика всегда чисто выметено – хоть ешь с него! – дети одеты в штопанные и перелицованные, но опрятные рубашки. Никто из соседей не мог припомнить, чтобы Блейки хоть раз пропустили молитвенное собрание, не говоря уже о воскресном походе в церковь. Слыли они людьми трезвыми, честными и праведными.

Именно репутация помогла хозяйке Блейк и троим ее сыновьям выжить в ту зиму, когда скончался отец семейства, лучший плотник во всей округе. Сгорел от лихорадки. Соседи навещали вдову каждый день и оставляли кто пол-пирога, кто сушеную рыбину, кто кусок сыра. Но не вечно же им жить нахлебниками? Тем более, что старшему сыну, Фрэнсису, уже стукнуло двенадцать, самое время содержать семью. Вот только как? Мальчишка не отличался крепким здоровьем, так что путь в батраки ему заказан, не сдюжит. А вокруг сплошь крестьянские хозяйства.

И тогда, опять же благодаря их доброму имени, для Фрэнсиса нашлась ситуация. Миссис Стай, занимавшая первую скамью в церкви, напомнила, что ее сын служит старшим подмастерьем в лондонской типографии. Помогает печатать библии. И занятие богоугодное, и доход неплохой – Питер Стай ежеквартально присылал матери денег с оказией. Пускай и Фрэнсис поедет в Лондон, отыщет там Питера, а уж он-то устроит мальчонку в их мастерскую. Женщины помолились и пришли к выводу, что хотя Лондон и злой город, но даже в таком капище трудолюбивый и честный малый выбьется в люди.

Сказано – сделано.

С пирогом за пазухой и молитвенником в холщовой сумке, Фрэнсис пешком отправился в Лондон. Проплутав полдня, он все же отыскал мистера Стая, который в тот момент действительно что-то печатал.

Точнее, чеканил.

И в который раз репутация пришла Фрэнсису на выручку. Когда друзья мистера Стая уже собирались залить мальчишке в горло расплавленный металл, чтобы не проболтался об их маленьком предприятии, Питер вспомнил, как хозяйка Блейк однажды угостила его пудингом. Умилившись, заступился за односельчанина, даже позволил ему остаться. А поскольку в шайке уже имелся один Фрэнсис, новичка переименовали в Фанни.

Поначалу он не отзывался на девчачье имя, но во временем оно к нему приросло. Особенно когда из тощего замухрышки он превратился в настоящего ангелочка с кудрями до плеч. По красавчику Фанни в унисон вздыхали служанки, а уличные девки дрались за право расчесать ему волосы. Да что девки! Иногда и дамы швыряли монеты из каретного окна, а когда он запрыгивал внутрь, проворно задергивали шторки. Но таким заработкам он предпочитал честное воровство. От аристократок запросто какую-нибудь дрянь подцепишь.

Другое дело Салли, внучка содержателя притона, в котором квартировал юноша. В свои пятнадцать лет она сохранила почти все зубы, а ее лица почти не коснулась оспа, так что Фанни она казалась вполне привлекательной. Тем более, что раз в месяц она педантичным мужским почерком писала миссис Блейк об успехах Фрэнсиса на типографском поприще. В остальное время ее ловкие пальчики ублажали его иначе.

В тот августовский день, который сто с лишним лет спустя возник перед глазами Фанни, он вошел в комнату, служившую одновременно и гостиной, и спальней, а во время затянувшихся попоек, и отхожим местом. Салли согнулась над столом и, высунув язык от усердия, скрипела пером. То ли вексель подделывала, то ли квитанцию о подорожном сборе. В общем, все как обычно. Дом, милый дом.

– Привет, Сал! – крикнул Фанни, лавируя между завалами хлама. – А я тебе карман принес!

Не отрываясь от бумаги, Салли взяла шелковый карман, расшитый павлинами, высыпала из него жареные каштаны и равнодушно бросила подарок в корзину. Стараниями ухажера у нее накопилось уже две дюжины карманов, но все с разными узорами.

– Что, даже не спросишь, как я его достал?

– Небось, так же, как и остальные.

В те годы карманы привязывали к талии поверх нижней юбки, а на платье по бокам располагались небольшие вырезы. Добраться до дамского кармашка было ой как непросто! Но Фанни незаметно приподнимал платье жертвы, молниеносным движением срезал карман и удалялся, невозмутимо насвистывая. Ремесло карманника не из легких, так что он ожидал от подруги чуток больше благодарности.

Разобиженный, Фанни подхватил перо и пощекотал девушке ухо, так что она, дернувшись, посадила кляксу на документ. И вовремя отскочил, когда в воздухе просвистел перочинный нож.

Выругавшись, Салли всадила нож в столешницу и отошла к окну, шлепая босыми ногами по липкому полу. Обняла себя руками за плечи. А когда обернулась, проговорила:

– Нынче снова была в Тайберне, на повешении.

Оба помолчали.

– Кого на этот раз?

– Помнишь Пэг Тинби?

– Нет, вроде.

– Ну, Пэг, ну, ее хозяйка из приюта взяла и смертным боем била. Ну, вспомнил? Она опосля сбежала и в гулящие подалась. Да не просто сбежала, а хозяйские цацки прихватила. Иная б сразу их загнала, так не же, эта дурища схрон под половицей устроила. На черный день, небось, откладывала. Так свои же товарки и донесли – а кому еще?

– Ну, и не глядела бы на этакие страсти, коль потом тошно. Мало, что ли, других забав?

Салли присела рядом и положила голову ему на плечо. Волосы у нее были серовато-желтые, как свечной огарок. От них пахло копченой рыбой.

– Много забав, твоя правда. Вот давеча видала одного лакея – они с молодым лордом Хантингтоном были «подружки». Распутничали вдвоем. Дело раскрылось, хозяин застрелился – «не снеся позора», это так у них называется – а лакея забили в колодки. Ну и толпа собралась, ты б видел! А я бросила в него дохлой кошкой, – с чувством выполненного долга сказала Сал. – Попала, между прочим. Но Пэг… она совсем тощая была. Кожа да кости. Прям, как я. И дергалась, будто воробей с ниткой на лапке – таких детям на потеху покупают. И никто не повис у нее на ногах, чтоб душа поскорее отлетела.

– А ты чего не повисла, раз такая сердобольная?

– А ну, как решит кто, будто я ее сообщница? Проследит за мной, дедушку схватят, тебя… Но теперь я весь день места не нахожу. Вдруг меня тоже повесят? Ведь есть, за что.

– Да не повесят тебя!

– А вдруг? – Фанни не отвечал, и девушка толкнула его в плечо. – Чего молчишь, как пень трухлявый?

– Чего сказать-то?

– Что будешь со мной, ежели меня повесят.

– Ладно, – буркнул юноша, – ежели дойдет до такого, я повисну у тебя на ногах.

Девушка встрепенулась, собираясь ответить, но лишь пихнула его кулаком в ребра.

– Спасибо на добром слове! А я-то, дура, думала, что ежели дойдет до такого, ты повиснешь рядом.

На этом беседа закончилась. Фанни изрек отвлеченную сентенцию о бабах и их беспочвенных страхах, Салли показала ему неприличный жест, после чего юноша, от души хлопнув дверью, выбежал во двор и зашагал прочь.

Тем более, что ему было, куда торопиться.

Сегодня понедельник.

Это всегда происходит по понедельникам.

На улице он попал в самую гущу лондонской сутолоки. Мимо сновали торговцы разной снедью, от пирогов с угрем до листков с жалостливыми балладами. Посыльные из мясницких лавок держали на головами открытые подносы, над которым кружился рой мух. На углу рябая валлийка доила корову прямо в кувшины покупателям. Молочница подмигнула юноше, а когда тот ее проигнорировал, выстрелила ему вслед струей молока. Но Фанни даже не заметил. Обходя зловонные лужи и перепрыгивая через канавы, до краев полные нечистот, он двигался в направлении Темзы. Время от времени над его головой хлопал кнут кучера, а иногда и сам он пихал кого-нибудь локтем под ребра – в толпе не до любезностей.

– Эй, парень! Купи дрозда для своей милашки! Задешево отдам!

Чернявый птицелов вовсю расхваливал товар, потрясая длинным шестом, на котором болтались клетки с вялыми птицами. У ног торговца стояла корзина с торфом, прикрытая грязным полотном. Из-под полотнища то и дело высовывались подвижные черные носы. Ежей охотно покупали, ведь они любят похрустеть тараканом. Возле корзины стояло ведро с улитками. Их брали не только французы, замученные гастрономической ностальгией, но и англичане, ибо улитки слыли средством от всего вообще. Замучил ревматизм – натри спину улиткой, слег с чахоткой – наглотайся улиток, чтобы они съели всю мокроту в груди.

Фанни захотелось пнуть ведро.

Потому что ему уже ничто не поможет.

Где найти таких улиток, что выедят черную слизь, которой обволокло его сердце? С каждым днем она разрасталась внутри. Скоро от него совсем ничего не останется, только прах и тлен. Только пустота. Он стал рыбешкой, которую выпотрошили и теперь ловили на нее рыбу покрупнее. А любую наживку рано или поздно забрасывают в воду.

Вдали виднелась Темза, серая, как забвение, и Фанни уже не мог противиться ее зову.

…Помнил ли он Пэг Тинби? Ну еще бы. Пьяно икая, она рассказывала, как хозяйка колотила ее валиком для стирки. Вытащила из тайника побрякушки и вывалила на стол. «Кажный вечер их достаю! Представляю, как старая ведьма по ним убивается, и на душе отрадно». Конечно, с мозгами у Пэг было негусто, да и пьяного гостя могла обобрать, но по сути своей, но в глубине души, она была хорошим человеком!

И Перси Хантингтон. Он тоже был хороший человек, даром что распутник. Он налил Фанни шампанского, поцеловал ему руку и назвал заковыристым именем на «А». Даже не прикоснулся к юноше, просто весь вечер читал ему сонеты. Настроение создавал. Правда, без одежды. И уже потом, когда его родные вместе с лакеем ворвались в спальню, и его младший брат расплылся в улыбке, и отец сгреб Перси за волосы и швырнул в застекленный буфет, он и тогда повторял: «Мальчик не виноват, я его опоил». Прежде чем Фанни выпрыгнул в окно, он увидел, как слуга с кулаками набросился на Хантингтона-старшего…

Темза неодолимо влекла его.

С головой бы накрыться темными водами, но… на берегу, по колено в грязи, копошились дети, собирая обрывки веревок, тряпки, кости – все, что возьмет старьевщик. Один из мальчишек вскрикнул и, задрав ногу, увидел на босой ступне свой смертный приговор – глубокую царапину. На его месте могли оказаться Нед и Джеб, братья Фанни. На месте исхудавшей старухи с мешком мусора за спиной – его мать. Салли болталась бы в петле вместо Пэг Тинби.

Тем более, что это не он решает, кому умирать. Он лишь орудие!

Но даже произнесенные про себя, слова звучали неискренне, как звон фальшивой монеты.

Потому что он убил их. Убил их всех. И еще многих убьет.

Предатель.

Глава 8

Оно приближалось стремительно, их первое Рождество вместе. С утра Эвике отправила графу поздравительную телеграмму, на всякий случай дописав после «Искренне Ваши» имена обоих вампирш. Все равно в сочельник конторы закроются. Да и вряд ли Гизела вспомнит про праздник, который уже не имеет к ней никакого отношения. После она пробежалась по магазинам и купила Уолтеру книгу с заманчивым названием «Нечисть Народов Мира». Увесистый, роскошно проиллюстрированный фолиант был переплетен в багряную кожу. Открыв его наугад, Эвике затаила дыхание. На картинке парила оторванная голова со змееобразными внутренностями, свисавшими прямо с шеи. Под ними чинно восседало одетое в кимоно тело. «Ишь ты, а японцам еще хуже приходится, вон, какая у них нежить гадкая», подумала довольная Эвике, захлопывая книгу.

С этим расчетом она и выбирала подарок. Пусть Уолтер ужаснется на чужеземных вампиров, авось европейские покажутся ему роднее. И тогда он не станет на них охотиться. Хотя бы на Гизелу.

А чего, скажите на милость, от него ожидать, если он вступил в клуб Охотников на Вампиров?

По простоте своей, Эвике ошибалась. В уставе клуба ничего не было сказано про охоту. Скорее уж про милые розыгрыши. Ну, там, намалевать дегтем кресты на заборе Дарквуд Холла, послать Верховному Вампиру пудинг, начиненный чесноком… Так, по мелочам. Причем, в свободное от научных занятий время. Ведь был это даже не клуб, а Британская Ламиеологическая Ассоциация – общество, посвященное изучению нечисти. Теоретическому, по большей части. Возглавлял его доктор Элдритч, профессор лингвистики, в свое время защитивший диссертацию по этимологии слова вурдалак». Да и остальные члены общества были под стать. Вместе они строчили статьи, первые строки которых могли заменить колыбельную самому резвому ребенку. Мухи, залетавшие в окно во время заседаний, падали замертво уже в середине зала.

Но нельзя сказать, что от БЛА не было совсем уж никакой пользы. Лет тридцать назад доктор Элдритч заключил с Мастером Лондона один немаловажный договор. Той ночью Марсден расхаживал по кабинету, диктуя доктору письмо, которое он сходу переводил на венгерский. Послание предназначалось графине Эржбете. На прошедшем балу она прошла мимо Марсдена, не поздоровавшись, и теперь обиженный вампир хотел «уесть эту бабу». Воспользовавшись зависимым положением Мастера, доктор Элдритч подсунул ему договор. Условия были трудновыполнимыми, зато текст так и пестрел выражениями вроде «честь», «долг», «благородство». Мастер не мог устоять и дал свое слово. Точнее, Свое Слово…

По возвращении в Англию Уолтер начал искать единомышленников. Ламиеологи казались идеальными конфидентами. Уж они-то не уволокут его в смирительный дом, когда речь зайдет о вампирах. Он даже прочел ежегодник БЛА, правда, запивая каждый абзац чашкой крепкого кофе. Как и следовало ожидать, на первом же заседании он едва не сполз под стол, но вовремя проснулся. Так скучно было, что бедный мистер Стивенс решил навсегда завязать с ламиеологией. Но будучи человеком справедливым, дал науке еще один шанс.

И не зря. Уже на следующем заседании его ожидал сюрприз.

Уолтер сразу же заметил новичка. Тому едва перевалило за тридцать, не разглядеть его в седовласой толпе ученых было попросту невозможно. Генри Томпсон, как его отрекомендовал председатель, был одет в серый, слегка помятый костюм, а его галстук был повязан с какой-то нарочитой небрежностью. Светлые волосы топорщились по сторонам, словно он расчесывался пятерней. Зато округлое лицо Генри было гладко выбрито и лоснилось от благодушия.

Первый же доклад, в котором обсуждались семантические нюансы слова «стригой» в румынском языке, вогнал мистера Томпсона в уныние. Впрочем, зевоту он маскировал широкой улыбкой. А во время перерыва подошел к Уолтеру и, подмигнув заговорщически, предложил выйти покурить.

Вырвавшись из когтей науки, они направились в Сент-Джеймс Парк и остановились у пруда. Утки скользили по воде, однако подплывать к мужчинам не спешили. Мистер Томпсон производил впечатление человека, который скорее стряхнет пепел на излишне нахальную птицу, чем кинет ей хлебных крошек.

– Как вам доклад? – невпопад спросил Уолтер.

– Ну и заумь! Развели скучищу, – и Томпсон выдохнул облачко дыма. Курил он старомодную глиняную трубку с длинным чубуком.

– Да, и правда как-то все затянуто, – согласился Уолтер. Он и сам хотел выразиться так же емко, но постеснялся.

– И не говори! Их послушать, так вампиры это метафора вприкуску с синекдохой! Тьфу! Как будто вампиров и вовсе не существует!

– Но они существуют.

Внезапно Генри обернулся к нему. Что за черт! В полутемном зале его глаза казались карими, теперь же, когда мужчины вышли в парк, в глазах мистера Томпсона расцвела зелень.

– Существуют? – Генри недоверчиво приподнял бровь. – А расскажи-ка мне про них.

С тех пор в лице Генри Томпсона Уолтер обрел самого терпеливого слушателя. Хотя новый друг утверждал, что ничего не знает о вампирах, вопросы он задавал толковые. В основном его интересовало общественное устройство вампиров, хотя способы их истребления он тоже не оставил без внимания. Уолтеру же просто нравилось, что наконец-то есть с кем поговорить. Что собеседник не ухмыляется скептически и не перебивает, а слушает его в сосредоточенном молчании. Молчание Томпсона было как вакуум, который высасывал из Уолтера новые и новые слова.

О себе Генри рассказывал мало. Родился он в Англии, но исколесил всю Европу, побывал и в Африке, и на Востоке. Попробовал всего понемногу. Теперь вернулся домой, чтобы выбрать занятие на остаток жизни. Поскольку Уолтер сам до сих пор не определился с профессией, то рад был встретить кого-то в таком же положении.

Друзья стали неразлучны. «Как бес веревочкой связал», – возмущалась Эвике, которой новый приятель Уолтера сразу же не понравился. Было в нем что-то скользкое.

Настораживало и то, что с недавнего времени Томпсон зачастил к ним в дом. Даже ночевать оставался. Но все лучше, чем если бы Уолтер продолжал навещать его в Уайтчапелле. Именно там он снимал квартиру, а район, как вы сами знаете, прескверный. Какой женщине охота, чтобы ее муж каждую неделю таскался туда? Кроме того, у мистера Томпсона частенько собирались друзья из Парижа, Женевы, Москвы. Понемногу Эвике начала опасаться, как бы ее мужа-недотепу не втянули в антиправительственный заговор.

С такими мыслями она и вернулась домой, но, перешагнув за порог, повеселела и побежала к елке, которую они поставили в гостиной. Елка напоминала куцый прямоугольник, потому что Уолтер не рассчитал с высотой и пришлось обрубить верхушку. Спрятав под елку упакованный подарок, миссис Стивенс подняла большую коробку с красным бантом. Долго трясла ее, пытаясь определить на слух, что там лежит. Судя по треньканью, формочки для масла в виде пауков. Не иначе, как на заказ делали. Как-то раз она намекнула Уолтеру, что хочет именно такие, а в магазинах продаются только в форме ягнят. Не забыл, оказывается! Эх, и как дождаться завтрашнего утра?

За окном пошел снег. Сначала он был незаметен на фоне серого неба, но по мере такого, как оно темнело, снежинки становились все белее, все праздничнее. А потом вернулся Уолтер, нагруженный свертками, и настало время ехать на торжественный обед, который давали доктор и миссис Элдритч.

– А если я им не понравлюсь? – уже на пороге профессорского дома спросила Эвике.

– Конечно, понравишься.

– А вот если нет? Ой, вязание дома забыла! Давай за ним вернемся.

– Эвике!

– Ну ладно, ладно.

– Послушай, – муж взял ее за руку, – ни о чем не волнуйся и веди себя как обычно. Ты покоришь всех своей естественностью.

И нежно поцеловал ее, а Эвике обняла его за плечи и долго от себя не отпускала. Собственно, так они и стояли, попирая мораль, когда горничная распахнула дверь и пригласила их войти. Судя по ее поджатым губам, она не считала естественность за добродетель.

Дамы и господа уже собрались в гостиной. Эвике вспыхнула, заметив среди гостей Томпсона, но ее отвлекла миссис Элдритч, подошедшая поприветствовать молодую пару. Присоединился к ней и профессор, низенький старичок с такими длинными бакенбардами, что они щекотали ему плечи. Супруги тут же растащили Уолтера и Эвике в разные стороны.

Сажать мужа и жену рядышком – дурной тон. Чего доброго, начнут планировать семейный бюджет или обсуждать старые дрязги. Тогда все застолье насмарку. Поэтому Уолтера подвели к миссис Фейсфулл, коренастой и очень решительной особе средних лет, а Эвике с упавшим сердцем увидела, что доктор Элдритч выбрал ей в партнеры самого худшего кандидата. Разобравшись, кто с кем сядет, гости переместились в столовую.

Сняв перчатки, Эвике сунула их в карман и посмотрела на Уолтера, которого посадили совсем далеко от нее. Муж ободряюще улыбнулся, мол, все идет по плану. Ах, если бы!

Тем временем хозяева начали резать рыбу и разливать суп по тарелкам, которые гостям передавал нанятый лакей. Эвике завороженно следила за его ловкими движениями.

– Что, так и будем молчать, миссис Стивенс? – проговорил Генри, с которым она до сих пор не перебросилась и парой слов.

– Я лучше с ним поговорю, – фыркнула Эвике и обратилась к лакею с вопросом: «Что сегодня вкуснее, суп или рыба? Что брать?» Но лакей ответил: «Не могу знать» и ретировался в другой конец комнаты.

– Вы удивительная женщина, миссис Стивенс! – хохотнул Томпсон. – В том смысле, что удивительно, как вас вообще в общество пускают.

Вспыхнув, Эвике огляделась, но гости были слишком поглощены беседой, чтобы услышать их перебранку.

– Да как вы смеете так со мной разговаривать! Я дама. Ведь это неприлично.

– Приличия – это фетиш, – женщина часто заморгала, а мистер Томпсон продолжал. – Приличия, манеры, честь, великодушие, любовь – все это лишь конструкции. Люди придумали их, чтобы проще было общаться. Чтобы не перегрызть друг другу глотки. Или перегрызть, но в более цивилизованной манере. С самого детства нам внушают, что иллюзии и есть реальность. Верно, и вам втолковывали в приюте, что нужно приседать перед теми, кому повезло родиться прежде вас, даже если у них мозгов с наперсток. Это конструкция под названием «уважение к старшим».

– Откуда вы знаете, что я росла в приюте? – спросила Эвике, посылая мужу уничижительный взгляд.

– Я внимательный слушатель.

– Ах, вот как? Был тут один вампир, тоже очень любознательный. Только вот наша Берта быстро ему нос укоротила. Но у него хоть принципы были, а у вас…

– Но раз вы говорите о нем в прошедшем времени, он уже покинул наш мир? – улыбнулся Генри. – Ну и куда его завели принципы? Хотя вы правы, у меня с вампирами много общего. Я тоже охочусь на окраинах и таскаю овец, отбившихся от стада.

– И пожираете.

– И превращаю в других волков. Удивительно, на что способна овца, доведенная до отчаяния.

Эвике наклонилась к нему поближе.

– А если я вот прямо сейчас встану и расскажу, что вы мне тут плетете? Пусть все узнают.

– Расскажите, если очень хочется.

Женщина не сдвинулась с места.

– Вот видите, вы боитесь нарушить приличия. Но даже если объявите во всеуслышание, какой я негодяй, вам все равно не поверят. Потому что у присутствующих тоже есть свои предрассудки. В частности, предубеждение против рыжих иностранок непонятного роду-племени. И сами оскандалитесь, и мужа во все это втянете. Ну зачем портить праздник?

Теперь и Эвике улыбалась, но в ее улыбке не было ни капли веселья. Зато в таком положении губы не дрожат.

– Уолтера я вам не отдам, – шепнула она. – Никогда. Его вы у меня не отнимете.

Напиваться в одиночку невежливо, поэтому Томпсон поднял свой бокал и посмотрел на Уолтера. Тот повторил его движение, и мужчины выпили.

– Уже отнял, миссис Стивенс, – шепнул Генри, опуская бокал.

Еда утратила вкус. С таким же успехом лакей мог совать ей тарелки с мокрыми отрубями. Опустив голову, Эвике механически жевала, лишь бы не разговаривать с мерзавцем. На мужа тоже старалась не смотреть.

После десерта дамы, как водится, отправились в гостиную, мужчины же остались в столовой, пить портвейн и беседовать о том, о чем при женщинах не поговоришь. Правда, самой рискованной темой, которую затрагивали гости доктора Элдритча, было высшее образование. Разговор и правда не для дамских ушек, ведь слабому полу в университетах не место.

Как только гости стали из-за стола, обеспокоенный Уолтер подбежал к жене.

– Эвике? На тебе лица нет! Устала? Что-то болит? Поехали домой!

– Все отлично, – проскрежетала она.

Бежать с поля боя не хотелось. Вскоре все опять соберутся в столовой, чтобы закончить вечер кофе и бутербродами. Всего-то полчаса продержаться! И она последовала за хозяйкой.

В незнакомой компании ей было неуютно. Радовало лишь то, что одета она не хуже остальных. Платье Эвике выбрала из темно-синего бархата, в надежде, что ее округлившийся живот будет не так заметен. А то еще сглазят, чего доброго. Беременные модницы могли и в корсет затянуться, но подобная глупость никогда бы не пришла ей в голову.

Эвике усадили на диване, между самой хозяйкой и миссис Лозендж, худосочной дамой с целым выводком дочерей. Сначала гостьи искоса посматривали на иностранку, затем раздался шепоток.

– Она правда из Трансильвании?

– Незаконная… то есть, натуральная дочь какого-то графа.

– А по-английски понимает?

– Да! – чуть громче, чем требовалось, ответила Эвике. – С английским у меня все в порядке.

Прежде чем покинуть замок, она подкараулила Изабель и в качестве компенсации за моральный ущерб потребовала от нее услугу. Они отправились в библиотеку, где Изабель снова загипнотизировала девушку и загрузила ей в память шеститомный словарь. С тех пор на английском языке Эвике изъяснялась даже грамотнее, чем на родном.

Дамы смерили ее взглядами, способными заморозить лаву в жерле вулкана, и Эвике смущенно потупилась.

– Ну и как тут у вас… с вампирами? – спросила она. Ну не о масле же с ними говорить, в самом деле!

– Вамп… – брезгливо проговорила миссис Лозендж. – Милая, запомните: о таком в приличном обществе не беседуют! Не знаю, что принято в Трансильвании, но здесь порядочные дамы таких слов не произносят!

– Но ведь ваши мужья их изучают?

– Разумеется, – миссис Элдритч поспешила загладить недоразумение, – они изучают неодушевленные существа, но ведь это не дает нам, женщинам, права затрагивать такие вопросы. Вот, к примеру, супруг миссис Фейсфулл по профессии хирург, но ведь не будет же она обсуждать… мнээ…