Едва уззит вышел, Лейф обернулся к сестре.
      --Марш в свое отделение! -- выдавил он.-- От вас все равно никакого толку.
      Медсестра, стерва с восьмидесятилетним стажем, открыла было рот, чтобы заспорить, глянула на Лейфа и промолчала. Лейф подозревал, что она работает на Кандельмана. Забавно, что уззит сам дал ему повод наконец-то ее уволить.
      Глава 12
      Стоило Лейфу возвратиться в столовую, как куб зазвонил снова. Появившийся в нем уриэлит сообщил своему начальнику, что метатрон требует его присутствия на весьма важном заседании внутреннего совета на следующий день в Монреале. Даннто, поколебавшись, сказал, что прибудет непременно.
      --Видите, доктор,-- заметил толстяк,-- как я занят. Сегодня днем операция, а вечером мне экспрессом мчаться в Канаду. Просто нет времени побыть с женой.
      --Об этом мы позаботимся. Завтра вечером она сможет последовать за вами. Если не будет осложнений.
      Подбородки Даннто радостно затряслись. Он огрел Лейфа по спине.
      --Доктор, вы лучший из лучших.
      --Чистая правда.
      Баркер позвонил своему ассистенту и приказал готовиться к удалению опухоли у господина Даннто в пятнадцать ноль-ноль, а также прислать медсестру, чтобы та проводила архиуриэлита в восьмое, хирургическое отделение.
      --Там вам дадут успокоительное, вымоют и подготовят к операции,-- пояснил Лейф.
      --Я-то надеялся побыть тут подольше,-- обиженно пробурчал Даннто.
      --Ваша супруга до девяти вечера не проснется.
      --Иуда его возьми, а мне уезжать восьмичасовым экспрессом. Как вы думаете, могу я на нем ехать?
      --Сочувствую,-- сказал Лейф,-- но, поскольку ускорения в экспрессе не способно повредить хорошо наложенным швам, с сожалением должен ответить, что не вижу причин откладывать ваш отъезд.
      --Ну ладно. Встреча действительно важная. Мне пора.
      Вежливо выставив Даннто, Лейф подождал, пока не явится медсестра, которая должна дежурить у постели Аллы, дал ей указания и отправился в спальню. Ава в кружевном халате полулежала в кресле, посасывая сигарету.
      --Дай прикурить,-- потребовал Лейф.-- Я об этом все утро мечтал.
      --Я тебе дам, но не прикурить, а по шее! -- вскипела Ава.-Какого черта ты эту девку препарировал, а не сжег сразу? Какого черта? Или КХВ тебе уже не указ?
      Лейф отложил зажигалку и с наслаждением затянулся "Благой жатвой".
      --Ава, я буду с тобой честен. Ты много думала о мыслеприемнике?
      --Это здесь при чем?
      --Подумай -- в тот раз, когда устройство сломалось, что с ним сделали? Мы его сами чинили?
      --Нет, мы его отправили домой и получили новый.
      --А почему?
      --Да потому, что в этом стоит ловушка: откроешь -- взорвется. Если нас поймают с этой железкой, гайки все равно не узнают ее секрета.
      --Ну-ну. Только эта ловушка должна удерживать и не в меру любознательных пограничников. Знаешь, почему? Потому что это устройство мы взяли взаймы. И хозяева желают сохранить его устройство в тайне. Считают, наверное, что та группа землян, которая завладеет этим секретом, получит слишком большую власть.
      --Что значит "землян"?!
      --Ава, вечерами, когда никого нет рядом, я не раз осматривал мыслеприемник. Разобрать я могу немногое, но эта штука определенно неземного происхождения, и собирали ее не люди.
      Ава взмахнула длинными загибающимися кверху ресницами.
      --И как ты пришел к столь поразительному выводу? -- не скрывая сарказма, спросила она.
      --А ты не смейся. Когда я гляжу на эту штуку, у меня появляется именно такое чувство. Ну не земная она! Господом богом клянусь, есть в ней что-то нечеловеческое.
      --Фантазии!
      --Нет. Интуиция.
      --И все?
      --Не все. Эти девчонки -- и живая, и мертвая -- инопланетянки.
      Ава резко села.
      --С чего ты взял?
      Лейф объяснил.
      Сигарета в руке Авы завиляла горящим кончиком. "Она волнуется сильнее, чем стоило бы",-- подумал Лейф.
      --И еще одно,-- добавил он.-- По собственному признанию гаек, моральные устои Союза изрядно размылись за последнее столетие. Но в последние пятнадцать лет мораль чахла на глазах. Словно разложение ускоряет какой-то внешний фактор. Но какой?
      Конечно, КХВ сильно помог препарат, позволяющий нашим агентам лгать даже под воздействием правдодела. Поэтому мы можем проходить элохиметрию и зарабатывать золотые ламеды. Это преимущество мы использовали, чтобы внедрить своих людей в Союз, людей, способных работать в этом обществе невозбранно, нанося ему удар за ударом. Но откуда мы получили этот препарат? Я точно знаю -- он создан не нами!
      --Может, его сработали сами гайки? -- предположила Ава.-Знаешь, их наука настолько разобщена, что многие изобретения остаются незамеченными или не внедряются.
      --Согласен. Забавно, что причиной тут в основном оказалась неприязнь гаек к огромным электронным вычислителям, которые используем мы. Сигмен сам выбил это оружие из рук своих учеников, когда заявил, что неконтролируемое использование таких машин приведет к порабощению ими человечества. Но подумай сама -- мы внезапно начали использовать этот препарат около десяти лет назад. И знаешь что? По-моему, он, как и мыслеприемник, неземного происхождения.
      --А обе Аллы -- инопланетянки, работающие на нас? Да что им вообще делать тут, в гуще событий?
      --Ава, когда женщины Союза принялись краситься? Когда члены иерархии стали выпивать в уединении? Когда мы узнали, что у Пограничья есть женщины-агенты, чье влияние на верхушку церкводарства огромно?
      --Ты хочешь сказать, что эти инопланетянки способствуют переменам через свое влияние на иерархов?
      --Шиб. Само собой, ничего бы у них не вышло, не будь общество готово к переменам. И кстати, Ава -- кто первым созвал совет уриэлитов для обсуждения некоего отрывка Писаний? И кто заставил совет признать, что данный отрывок не запрещает женщинам пользоваться косметикой?
      --Даннто... по наущению Аллы! Но есть одна незадача. Как эти девчонки вообще приобрели свое влияние? Были времена, когда их отправили бы к Ч за одно упоминание перемен.
      --А вот это,-- медленно произнес Лейф,-- я и хочу выяснить. Есть у них какая-то способность... почти волшебная. И я узнаю, какая.
      Он вытащил из шкафа бутылку спирта, смешал в стакане с лиловатой жидкостью.
      --Кстати,-- добавил он,-- чтобы сменить тему: по-моему, Шант в тебя влюбился. Взгляд у него просто овечий.
      --Каждый раз,--взвилась ава,-- каждый раз, когда мы остаемся наедине, он пытается меня лапать! На людях он сыплет комплиментами, а стоит всем отвернуться, так и лезет, так и лезет! Следующий раз я наплюю на приказы и выбью ему все зубы...
      --Тогда не кори меня нарушениями субординации. Плохой из тебя солдат. Знаешь же, каков мой приказ -- чтобы Шант у тебя шелковый был. Он хороший источник сведений, может еще пригодиться.
      --Ну не могу же я подпускать его слишком близко!       --Ох-хо! -- Лейф опрокинул в глотку полстакана гремучей смеси.-- Хорошо, что эта дрянь пахнет эфиром. А то медсестры всполошились бы.-- Он вздрогнул и налил еще стакан.-- Может быть, это и есть эфир.
      Ситуация такая: в три часа я вырезаю Даннто опухоль. Кандельман будет следить за ходом операции по кубу. Сделай так, чтобы куб вышел из строя в четверть четвертого. Вина ляжет на Петра Сорна -- потом надо будет послать на него донос. Хватит ли этого, чтобы отправить его к Ч, не знаю. Техов настолько не хватает, что уззиты при всей своей несгибаемости уже не так охотно берутся за них, как прежде. Но еще несколько поломок, и оставить Сорна без внимания уже будет нельзя.
      --Жалко Петра,-- заметила Ава.-- Он один из немногих в этой больнице, кого я могу выносить. Почему бы нам не подставить старого поганца Гуннарсона?
      --Сама знаешь, почему. Как тех Гуннарсон Сорну в подметки не годится. Без него гайки обойдутся.
      --Хорошо бы избавиться от развратника Шанта. Когда мы возьмемся за него?
      --Ну-ну, оставим личные обиды.
      --Знаешь, Лейф, я все-таки не могу понять, как гайки не раскусили наш метод. Они что, и впрямь такие тупые?
      --Не вздумай делать эту ошибку. Их интеллект в среднем не отличается от интеллекта всех остальных. О большом уме израильтян болтают в основном потому, что они произошли от жителей старого Израиля, одной из немногих стран, переживших без особых потерь войну Судного дня. По этой теории, после многих тысяч лет угнетения, преследований и гонений среди евреев выжили только самые умные. И когда вокруг перенаселенного клочка земли оказались огромные территории, где выжили лишь неорганизованные группки людей, страна буквально взорвалась. В кратчайший срок по всему Средиземноморью распространились колонии, семьи в которых насчитывали подчас по дюжине детей. Смертность оставалась низкой, а изобретенная незадолго до этого техника омоложения позволяла продлить детородный возраст до девяноста лет.
      На колонизированных землях жило не так мало народу. Но разбросанные по обширным пространствам, вернувшиеся к примитивному земледелию, эти аборигены не могли состязаться с колонистами. Конституция Израиля гарантировала их права, однако они неизбежно оказались ассимилированы -- их гены, языки и обычаи. Потомкам их от этого лучше не стало.
      Но ведь исландцы могут претендовать на то же место в истории. Только самые сильные и умные выживали в суровом климате Исландии с момента ее колонизации в X веке от Р.Х. и вплоть до XVIII века. Их потомки, как и потомки евреев, отличались сообразительностью и независимым нравом.
      Гавайцы вообще были самым смешанным из всех народов земли -бурлящий котел, сплавивший белых, азиатов, полинезийцев -всех. Возможно, гетерозисом* объясняется тот факт, что гавайцы распространялись быстрее и шире всех остальных, заселив обе Америки, Японию, Китай и восточную Сибирь.
      * Гетерозис -- т.н. "гибридная сила"; при скрещивании далеко отстоящих форм одного вида животных или растений потомство обычно оказывается сильнее и жизнеспособнее обоих родителей. Применимость этого понятия к человеку не доказана.
      --Спасибо большое, профессор Баркер,-- перебила его Ава.-- Так почему высокоинтеллектуальные гавайцы и исландцы превратились, по сути дела, в рабов?
      --Их нынешнее положение должно служить нам всем уроком. И мы, и израильтяне, так гордящиеся своими демократическими традициями, легко могли пойти тем же путем. И пошли бы, если бы не несколько великих деятелей среди первых еврейских колонистов, отдавших свои жизни за сохранение этих традиций.
      Сигмен выплыл на волне всеобщего разброда и шатаний, захлестнувшей Союз. Если помнишь, наступил век религиозного возрождения. По всему миру, на всех континентах возрождался дух, считавшийся давно сгинувшим. На гребне этой волны и вылез к славе основатель путаного псевдохристианского культа Исаак Сигмен. У него было то, чего недоставало остальным пророкам -псевдонаучное объяснение сверхъестественных явлений. Он объявил, что религия перестала быть слепой верой -- она стала опираться на факты. Извратив теорию своего современника Данне, он в свете своей нео-даннологии объяснил к вящему удовлетворению своих учеников все исторические и религиозные события.
      Больше того -- захватив власть, он удерживал ее самолично больше столетия: достижение, немыслимое для любого из прежних политиков или завоевателей, лишенных сыворотки долгожительства. Обычными жестокими мерами он сколотил государство, постоянно приглядывающее за всеми своими гражданами -- для их же вящего блага. Система исполняющих обязанности ангелов-хранителей -- иоахов -- плюс систематическая сублимация всех нормальных человеческих стремлений привела к тому, что мы видим сегодня.
      К тому же Сигмен воспользовался огромным престижем Израильской Конфедерации. Он извратил восхищение своих подданных средиземноморской державой. Он написал Западный Талмуд, сделал иврит языком науки и теологии -- высмеял, создал пародию на нас для своих грязных целей. И все это в полной уверенности в своей правоте.
      --Спасибо за урок, господин учитель.-- Ава театрально зевнула.-- Может, скажешь что-то, чего я не знаю?
      --Скажу,-- обиженно заметил Лейф.-- Не хотел бы критиковать, но постарайся все же сдерживать свое отвращение к некоторым продуктам. Даже такая мелочь может нас выдать. Боюсь, на это уже обратили внимание.
      --Но, Лейф, мышиное фрикасе! Муравьиный паштет! Каждый раз я сажусь за стол и вижу одно трефное!
      --Что поделаешь, долг.
      --Знала бы, никогда не согласилась бы. Я готова смотреть смерти в глаза хоть десять раз на дню, но это!..
      Лейф расхохотался.
      --Смейся-смейся, поц,-- процедила Ава.-- Стыд своих праотцов!
      --А они ели то же, что и я. Знаешь, в Пограничье нелегко найти правоверного иудея. Кстати, а почему твои родители бежали из Сефардии в Пограничье? Не от сефардских ортодоксов -- ваша семья правоверная. Твой отец был либералом или уголовником?
      Упомянутая Лейфом республика Сефардия находилась на территории древних Испании и Португалии.
      --Почему они бежали из Сефардии? -- повторила Ава.-- Из-за любви. Отец повстречал мою мать во время командировки в Каире. Она была красавицей, с огромными темными глазами... Они влюбились с первого взгляда. И тут возникла проблема. Отец мой был ортодоксальный иудей, а мать -- из семьи агностиков: в Кеме, в отличие от Сефардии, либеральные порядки и свобода вероисповедания.
      Против их брака возражали обе семьи. Но они все равно поженились и поселились в Кеме, в городке Асуан. Однако после того, как семья моей матери, при всем своем свободомыслии, сначала загубила бизнес моего отца, а потом обвинила его в шпионаже в пользу Сефардии... кстати, они, возможно, были правы -- Сефардия и Кем объявили тогда о своей независимости от Конфедерации и едва не начали войну.
      В общем, мои родители бежали в Пограничье, в мой родной Афеньо. В Пограничье мне приходилось нелегко, но с тех пор, как КХВ послал меня сюда -- совершенно невыносимо. Конечно, меня освободили от всех запретов на нечистую пищу -- мне же надо маскироваться под гайку. Но с рефлексами мне не справиться! И каждый раз, как мы садимся за стол, я подавляю тошноту.
      --От меня,-- ответил Лейф,-- ты сочувствия не дождешься. Я уважаю чужие верования...
      --Ну конечно,-- съязвила Ава.
      --...Но все эти кошерные и трефные блюда выше моего понимания.
      --Знаешь что, давай прекратим очередной бесплодный спор,-предложила Ава.-- Я держусь своей веры, а ты держись своей.
      --Так, значит, глаза у тебя от матери,-- заметил Лейф с ухмылкой.-- Очаровашка. Ладно, пойду гляну на Аллу. И кстати, пока я не ушел -- во время операции я надену на Даннто мыслеприемник, так что переключи его, пожалуйста, на кимограф. Я потом почитаю.
      Ава кивнула.
      --Надо мне было пустить Кандельмана в операционную,-поколебавшись, добавил Лейф.-- Его мысли были бы для нас интереснее.
      --Я могу нацелить аппарат на него,-- предложила Ава.--Хотя нет -- стены же покрыты лучеглотом.
      --Именно. Ладно, до уззита мы скоро доберемся. Не нравится он мне. Кажется, он меня подозревает.
      --Да у тебя на лице все грехи написаны, муженек.
      --Уж за какого вышла, лапочка. Поцелуй меня на прощание.
      --А по зубам не хочешь? -- Черные глаза Авы опасно блеснули.
      --Выходит с демоническим смехом,-- заявил Лейф, и тут же последовал своему совету.
      В комнате Аллы он отправил медсестру на обед, и, когда та вышла, присел на кровать рядом со спящей красавицей и заговорил. Он с самого начала планировал этот сеанс гипноза -не случайно он дал Алле лотос, а не обычное снотворное. Этот транквилизатор открывал врачу прямой путь в подсознание пациентки.
      Но очень быстро Лейф обнаружил, что вопросы ни к чему не приводят. Даже под гипнозом девушка поддерживала, как щит, искусственную личность Аллы Даннто.
      Будь у Лейфа время и желание, он снял бы блок. Но в отсутствие нескольких свободных дней и ящика особых препаратов ему пришлось сдаться.
      Он направился в хирургическое отделение. В тамбуре он разделся, тщательно вымылся, но, когда душ выключился, сушилка напрочь отказалась обдувать хирурга горячим ветром. Пришлось вызывать ремонтника, а самому вытираться стерильными полотенцами. Потом Лейф натянул одноразовый костюм, маску, хирургические перчатки, постоял секунду под бактерицидным лучом и только тогда вошел в операционную.
      Даннто лежал на столе, нервно осматривая окружавшие его пластиковые биксы и змеящиеся к его венам трубки.
      Бледный архиуриэлит все же выдавил из себя приветственную улыбку. Лейф показал ему освященный временем знак "ОК", проверил, все ли готово. Краем глаза он заметил, как Ава сосредоточенно переключает выходы стоящего в углу мыслеприемника с зуммера на кимограф. Ассистент Лейфа, Сигур, уже ушел домой, и задавать неприятные вопросы было некому.
      Когда Лейф спросил архиуриэлита, не возражает ли тот, чтобы во время операции ему снимали электроэнцефалограмму, Даннто был не против. Лейф пояснил, что мозг низших слоев общества он исследовал детально, а вот люди исключительного ума попадались ему редко. Даннто безуспешно попытался скрыть удовольствие.
      --Ну что вы,-- ответил он.-- Я готов на все в интересах науки.
      На самом деле шлем вовсе не обязательно было одевать. Направленные датчики могли читать мысли со внушительного расстояния. Но Лейф изображал рутинное исследование, а энцефалограф, работающий вхолостую,-- зрелище довольно примечательное.
      Все время операции Лейф болтал с уриэлитом -- вернее, развлекал его беседой, поскольку тому приходилось молчать. Как всякий хороший врач, он старался отвлечь пациента от мыслей о пинцетах и скальпелях. Но одновременно он старался направить мысли Даннто в нужное ему русло. Если брошенный доктором намек достигнет цели, медленно ползущая лента кимографа запечатлеет все, что думает по этому поводу сандальфон.
      А сам Лейф не мог не видеть перед своим мысленным взором лежащую на кровати Аллу -- длинные, волнистые кудри раскиданы по подушке, голова повернута, профиль четко виден на медном фоневолос -- ожившая камея среди сплетенных прядей.
      "И эта красота,-- подумал он,-- принадлежит комку теста на моем операционном столе". Рука Лейфа дрогнула. Только усилием воли Лейф удержал ее под контролем, не дал вырваться тайным желаниям -- повести разрез чуть вбок, ошибиться.
      И что тогда? Кандельман начнет расследование. Как обычно. Но ведь заранее не скажешь, что разнюхает этот волкодав. Возможно, его хитрости хватит, чтобы поставить под удар всю работу КХВ за десять последних лет. Нет, ни в коем случае нельзя допустить этого. Достаточно и того неповиновения, что Лейф позволил себе, проведя вскрытие Аллы-1. Кроме того, Ава наблюдает за ним из-за энцефалографа. Ее опытный взгляд тут же распознает неверное движение, намеренную смертельную ошибку. И тогда она сообщит в Марсей о его самовольстве. А это значит -- отзыв, а, скорее всего -- заочный трибунал и казнь в Париже. Слишком опасно перевозить людей через границу. Так что какой-нибудь неизвестный Лейфу человек из Корпуса зарежет его ночью да вырежет на лбу две буквы -- J. и C., одновременно пугая гаек и подавляя всякое подозрение церкводарства, что под личиной Лейфа Баркера таится агент жидов или пограничников. Хитро и очень экономно.
      Так что Лейф был очень осторожен, иссекая опухоль, которая и не выросла бы никогда, не принимай Даннто прописанных Лейфом определенных препаратов.
      --Вот и хорошо,-- сосредоточенно пробормотал Лейф себе под нос.
      Архиуриэлит глотал таблетки, надеясь избавиться от изжоги. Изжога действительно прошла, но из белых круглых семян вырос посеянный Лейфом плод.
      Хирург наполнил полость дрожащим гелем. Бесформенная масса мгновенно фиксировала электромагнитный "чертеж" окружающих клеток. Аминокислоты и углеводы соединятся согласно чертежу, и рассеченные ткани срастутся поразительно быстро.
      Но в том геле, с которым работал Лейф, содержалось еще кое-что -- смесь безвредных по отдельности веществ. Но, поглощая радиоволны определенной частоты, эти вещества соединялись, образуя сильнейший яд, и жертва быстро погибала в страшных судорогах.
      --Как вы себя чувствуете?
      Лейф отошел, оставив медсестрам очистку операционного поля и прочие завершающие мелочи.
      --Ничего и не почувствовал,-- ответил бледный как поганка Даннто.-- Странное чувство -- когда глядишь в себя.-- Он показал на висящее под потолком зеркало.
      --Такое дается немногим,-- согласился Лейф очень серьезно и не огорчился, когда Даннто недоуменно покосился на него.
      --Вы можете одеться вот в той комнате, абба,-- сказала медсестра.
      Даннто поковылял в указанном направлении, но голос ворвавшегося в операционный зал Кандельмана остановил его.
      --Времяглоты! -- ругался уззит.-- Кто отвечает за куб в операционной?!
      --Петр Сорн,-- ответил Лейф.-- А что?
      --Тот, кого мы допрашивали по поводу 113 палаты?
      Уззит развернулся и вихрем вылетел из зала. Медсестры недоуменно смотрели ему вслед. Когда Даннто спросил, в чем дело, Лейф только пожал плечами. Чувствовал он себя препаршиво.
      Глава 13
      Когда медсестры, под руководством Авы наводившие в операционной порядок, наконец, ушли, Лейф вернулся туда, чтобы посмотреть, что записал мыслеприемник.
      Блестящий, без единого шва, вечносплавовый шар приемника, пристроенный на трехколесной тележке рядом с остальной аппаратурой, вызывал тихое любопытство ассистента-энцефалографиста Сигура. Тихим его любопытство стало после того, как Лейф намекнул, что устройство это имеет огромную важность, и церкводарство на разглашение тайны посмотрит очень косо. Прием подействовал отменно: Сигур клялся и божился, что не обмолвится и словом.
      Лейф снял кимографы, отнес ленты на стол и развернул. Верхние линии его не интересовали -- там отображались общеизвестные волны. А вот нижняя линия, жирно прочерченная недавно замененным пером, заняла внимание Лейфа почти на час, несмотря на то, что тренировка позволяла ему читать пики и провалы графика, как книжные строки. Перед ним лежали мысли Даннто, то, о чем не догадывался никто.
      К концу этого часа Лейф оторвался от ленты и тяжело вздохнул.
      Не этого он ожидал, совсем не этого. Когда в sanctum sanctorum* КХВ Лейф впервые увидал мыслеприемник, он воспринял новинку со щенячьим энтузиазмом. Чтение мыслей? Достаточно нацелить неощутимый луч на голову подозреваемого, считать и усилить едва заметные семантические волны, чтобы узнать все секреты чужого мозга?
      Стать богом?
      Ха-ха.
      Для начала студенту пришлось усвоить, что под всем врачам известными альфа, бета, гамма, эта, тета и иота-волнами лежат сигма-волны -- иначе говоря, семантические. И натренированный взгляд может соотнести эти колебания со словами. При небольшой тренировке и наличии визора, разделяющего линию записи на отдельные элементы, человек мог выделять из синих зазубрин энцефалограммы звуки и понятия.
      А с опытом приходило умение читать запись, просто ведя взглядом по нарисованным пером кимографа горам и долам.
      Читать? Не совсем. Мыслеприемник, как быстро обнаружил Лейф, легко воспроизводил лишь слова, если в них оформлялась мысль. И все. Каракули на бумаге не передавали ни интонации, ни чувств, ни внутренних ощущений -- отвращение, раздражение, похоть, любовь или скука оставались закрыты для машины. Она не смогла бы определить, голоден человек или пялится на проходящую мимо красотку. Впрочем, произнеси человек про себя: "О Предтеча, я с голодухи готов скунсову задницу смолотить!" или "Ох ты, какие ножки!", машина добросовестно уловила бы эти слова и записала бы на бумаге.
      Но что, если этот человек любуется пиками Альп, но его ощущения не выражаются словами?
      Господь бог с мыслеприемником видит вместо разборчивых слов неясные иероглифы, называемые в обиходе статикой.
      В колледже КХВ Лейфа учили, что волны, соотносимые с определенными звуками, называются логиконами, или словоформами.
      И тогда молодому доктору Баркеру пришло в голову поискать символы для остальных образов.
      Он не нашел ничего -- вернее, машина не могла воспринять то, что он искал. К предвиденной фантастами телепатии мыслесчитка имела весьма отдаленное отношение -- скорее пародия на нее, насмешка над надеждами человечества.
      Вы читаете фразу -- и она обрывается на полуслове, а слово -на полузвуке. Пауза, которую вы видите, наполнена напряженными раздумьями, но человек чаще думает образами, чем словами, а машина способна читать лишь слова. Крохотные островки смысла окружены на ленте океанами пустоты.
      В течение десяти лет пользуясь мыслеприемником, Лейф пришел к выводу, что нужна иная машина.
      Нужен аппарат, способный улавливать и распознавать все импульсы -- например, те, что посылают мышцы, железы, нервы, все органы тела. Если вы получите волновой снимок позы, ощущения тела -- кинестетикон -- меняющийся от секунды к секунде, сможете ли вы его воспринять?       А теперь добавьте все чувства, вызванные созерцанием красоты или уродства, все ощущения -- закат над морем, кусочек бифщтекса на языке -- чтобы эти мириады нюансов слились в одно: эстетикон.
      Сложите их с таящейся в нас сетью символов, знаков, ассоциаций, и что вы получите?
      Семантикон: мысль-значение.
      Представили? Это не так сложно.
      Значение, или, иначе говоря, смысл -- в действии. В движении. В смене символов. Вздымаются и рушатся идолы, и лишь в их рождении, жизни и смерти -- человек, идущий сквозь время и пространство и, быть может, иные измерения, явленные лишь смутно и далеко не всем.
      Так если это правда, думал Лейф, как создать машину, которая могла бы улавливать отдельные символы, сплетая их в общую картину. А если такая машина и будет построена -- как она передаст семантикон наблюдателю, чтобы тот уловил миллионы значений одного слова, одного символа ? Как передать семантикон на расстояние? Чему под силу передать его? И что сможет принять?       Лейф подозревал, что вопрос поставлен неверно. Не "что" -"кто".
      Ответ был слишком очевиден. Такую машину он видел сегодня утром. Четыре таких машины. И из-за своей занятости -- или глупости -- упустил возможность изучить их. Возможно, навсегда.
      Вздохнув, Лейф согнулся над записью мыслей Даннто. Как он и ожидал, там не было ничего неожиданного. Сандальфон был всего лишь человеком, а люди, против собственных ожиданий, не так уж отличаются друг от друга. Вне зависимости от положения или заслуг, от интеллекта или морального рейтинга человека занимает почти то же, что его соседа -- и реакция его оказывается почти той же самой.
      Даннто панически боялся умереть на столе, под ножом Лейфа, насмотря на всю уверенность в способностях врача. А что, если кто-то из его завистников подкупил доктора, чтобы тот допустил единственную роковую ошибку?
      Но эта мысль была отвергнута как недостойная. Баркер отличный врач и приятный парень, хотя порой его разговоры граничат с многоложеством. Очень, в определенном смысле, скромный человек. Надо же -- вырвал Аллу из когтей ангела смерти, и тут же преуменьшает серьезность ее ран, чтобы он, Даннто, поменьше волновался за супругу.
      Тут взгляд Лейфа наткнулся на перемежающие плавный поток мыслей участки "статики" -- невербальных волн. Смысл заключался в том, что впервые Даннто встретил Аллу десять лет назад, когда она подала прошение о переводе к нему. Она была секретаршей метатрона Северной Азии, и, когда тот погиб в автомобильной аварии ( ха , подумал Лейф, узнаю почерк родного КХВ ), подала прошение о переводе в Париж, и это прошение, как ни странно, было удовлетворено.       Пробивались еще какие-то всплески; обрывок " в первый раз, когда я ее увидел без чадры... ", и густой лес резких пиков, которые Лейф перевел для себя как "сильные эмоции". Потом одобрение высоких каблуков, помады и незакрытых чадрой лиц -странно, по этому поводу копья прекратили ломать еще несколько лет назад.       Пауза. Пауз было много; мозг, как и любой орган, работал урывками. Потом из ниоткуда в мыслях Даннто возник Кандельман -- как тот бушевал, услыхав о решении Рекского совета; как бичевал разложение, расшатывание устоев церкводарства, выраженное, по его мнению, в бесстыдных платьях женщин, растущем пьянстве мужчин и небрежении тех, кому по долгу службы положено подобные явления вырывать с корнем.
      Влезло почему-то " ...попросить у Баркера слабительного посильнее... ; потом соль услышанной днем раньше шутки; потом промелькнула предложенная недавно директором управления по строительству звездолетов взятка -- Даннто поколебался, брать или не брать (а вдруг ловушка? подсиживают!) и решил не брать, а дающего выдать уззитам. Можно подумать, что у него денег не хватает. Мысли прыгали, как кенгуру, отщипывая то от одного куста ассоциаций, то от другого.       Вновь в мысли архиуриэлита проник Кандельман, как сквозняк в дом с привидениями, просачиваясь в любую щель, напоминая, что где-то рядом таятся призраки. Вечная, яростная и неустанная охота уззита за Жаком Кюзом не просто стала проблемой -- она стала мешать выполнению других его обязанностей. Преследование таинственного подпольщика приобрело для Кандельмана почти религиозный оттенок. Слишком много теорий строит этот уззит о том, кто такой Кюз, где прячется, что делает и чего хочет. Опять статика -- вероятно, портрет уззита в непристойной позе, потому что дальше шли слова "волкодав носатый".
      Статика. " Может, сесть на диету? " Алла подшучивала над его растущим брюшком. Воспоминания о том, как он ревновал ее к тому или иному мужчине. Поводов было много; одних он переводил в другие отделы, прочих снимал с должности, троих самых назойливых отправил к Ч. Не то, чтобы он не доверял Алле, но всякое бывает. Воспоминание: "Сигмен сказал: "В женщине верь лишь тому, что видишь сам, и то проверь". Статика. " Этот ублюдок Сигмен почему-то ненавидел женщин. Или он ..." статика " ...прости меня, благой Предтеча, за многоложные мысли. Слаб я, и эти пакостные... (падальные, ха-ха!..) многоложные мысли одолевают меня... насылает их, конечно, злой Противотеча, телепатически. J.C.? Этот кретин Кандельман и его Жак Кюз. Иуда-Меняла -- вот кто стоит за всем, готов поручиться .