Мы шли дорожкой через поле с васильками

Безбрежным, словно море, с голубой волной.

И ты тихонечко сопротивлялась, словно зная

И чувствуя, что станешь вдруг другой.

Интуитивно понимая, что невинность у порога

Уже осуждена – окончится дорожкой той

Но из моей руки не вырывалась, слава Богу,

Дорожка с васильками для тебя была судьбой.

И вот теперь вдвоем в той солнечной купели

Нас искупал Господь – не посчитал, что грех,

Связала нас любовь и в самом деле

На пятьдесят связала – нас двоих на полувек.

Стена пшеницы колыбель ту окружала,

И жаворонок, трепеща, нам пел из высоты.

Там страсть навеки нас двоих связала,

Стальной цепью неразрывной вырвала из суеты.

Из одиночества и пустоты нас вырвала навеки

И обрекла на жизнь счастливую двоих.

Дала нам все, что надо человеку,

Которую и не представить – нам теперь в ней жить.

Спасибо, поле, за застенчивость твою,

Которою ты скрыла наше прегрешенье.

Спасибо Господу за Милость потому, что

Он открыл для нас Любви прозренье.

От запаха весны я охмелел отчайно,

И шорох бабочки прекрасных крыл

Сейчас я вспомнил не случайно,

Ее, присевшей на твое плечо, я не забыл.

Тончайший шорох – он волнует бесконечно,

Воспоминаниями душу вдаль маня

Его возьму с собой в дорогу я навечно.

О, бабочка! Не покидай прекрасного плеча!

О, женщина, загадка из загадок,

Преследуешь меня – а почему?

Наверно, потому, что женщина не требует разгадки —

Не разгадать разгадку – той загадки никому.

Ведь даже Рафаэль своею гениальной кистью

Не смог отобразить, что в женщине лежит.

А там такое! Я клянусь своею жизнью,

Что, заглянув туда, слепоглухонемой заговорит.

И хорошо, не надо философствовать напрасно,

Оставим тайну без разгадки навсегда.

Есть постулат – любая женщина прекрасна,

Стройна, мила, умна, изящна – как моя жена.

Жена моя – какое счастье и какое горе,

Что встретил я тебя и так давно люблю.

Я не хочу, чтоб жизненное море

Нас разлучило на своем бегу.

Я не хочу, чтоб в счастье и несчастье

Дороги наши разлучила круговерть.

Я очень бы хотел, чтоб в одночасье

Обоих приняла нас Матерь Смерть.

Я так хочу, чтоб ни один из нас не мучился Судьбою,

Не доживал один оставшийся порог.

С небес отпущенный подарок – жизни наши —

По справедливости на небесах судил бы бог.

Тебя люблю, всем сердцем понимая,

Что разлучить меня с тобой не смогут никогда,

Ни Матерь Смерть, ни суета мирская,

Что будем вместе мы навеки – навсегда.

И нашим двум судьбам, сплетенным здесь в любови,

В космической дали от суеты земной

Господь подарит там Покой и Волю,

Что на Земле так не хватало нам с тобой.

В неведомых аквамариновых глубинах океана,

Которые приснились мне давно во сне.

Среди кораллов раковина в одиночестве лежала,

Храня жемчужину бесценную в себе.

Когда-то мне цыганка нагадала,

Я должен в океан нырнуть за ней,

И если я со дна ее достану,

Моя жена подобна будет ей.

И я пришел на дальний берег океана,

Я должен был осуществить свою мечту,

Я помнил все, что мне цыганка нагадала,

Поклялся – без жемчужины отсюда не уйду.

Я прыгнул со скалы, борясь с волною пенной,

Поплыл в ту неизведанную глубину,

И без дыхания, в усилии последнем,

Достал со дна жемчужницу свою.

А в ней, как в колыбельке, там лежала ты,

В моей руке зажата бережливо, осторожно.

И жизнь мою без этой красоты,

Моя жемчужина, представить невозможно.

С жемчужиной сравнима светлая твоя душа.

Мой путь годами освещаешь теплым светом,

С тобою мыслить, жить так хорошо всегда,

Ты перламутром выстилаешь жизнь мою при этом.

Жемчужина моя, жена-подруга жизни всей,

Ведь не было б тебя – нырнул я в океан, опять рискуя,

Наверное, не вынырнул из бездны никогда

И не нашел жемчужину другую.

Я открываю дверь – и что же вижу я?

Моя подруга жизни вся прижалась к полу,

По полировке, по пластунски ползает она,

Такого я не видел никогда, клянусь, ей Богу!

Ну ладно, там солдат на грязной полосе,

Который по заданию ползет до финиша порога,

Ну, здесь, я понимаю, можно попотеть,

Отдать все силы Родине для своего народа.

Ну, я спросил: «Зачем, куда и от чего ползешь?»

Ответ: «Хочу я сохранить свою фигуру,

Чтоб стройной и красивой дальше быть,

Чтоб ты не обращал вниманья на мою подругу».

Затем, в теченье полных двух часов,

Бесчисленными упражненьями по кругу,

Ну, я спросил, «Не лучше ли вдвоем?

Ты делай упражненья со своей подругой».

Так день за днем в таких трудах она,

То в огурцах, то в масках с заказным навозом,

То смесь муки с глазуньей на лице,

То мед с инжиром, манго – шереметьевским привозом.

И руки чёрти чем измазаны всегда,

Творог на них, то облепиха отварная,

Все остается на моем лице тогда,

Когда она меня целует, обнимает.

Чтоб кожа пахла лучше, чем у всех,

Экстракт из олеандра литрами к ней доставляют,

Цветком прекрасным хочет быть она,

А столько стоит тот цветочек для меня, она не знает.

Когда в порядок приведет себя она,

То нет прекрасней ничего на свете,

Какой «мейкап», какие здесь глаза,

И не пытайся отыскать вторую на планете.

Чтоб кожа пахла свежестью у ней,

Экстракт из олеандра скипидаром разбавляет,

Походку вырабатывает, попкою крутя,

Как будто никаких забот других и не бывает.

Ну, позавидуйте, читатели-друзья,

Все делает жена, любя меня, ревнуя,

Мне в жизни повезло, как счастлив я,

Ну, где и как найти красавицу такую.

Ведь скажете: «Наверно все не для него,

А для любовника, ему в утеху и в угоду,

А муж-то, дуралей, не понимает ничего,

Лежит, ворчит и жалуется на погоду».

Ну что ж, таким раскладом жизненным доволен я.

Мы вместе пятьдесят – мне семьдесят четыре,

Жене моей всего лишь семьдесят плюс два,

Она меня ревнует, любит, бережет поныне.

Какой стальною цепью связывают пятьдесят

Прожитых лет с любовью и признаньем,

Быть может, проживем еще сто пятьдесят, Читатель!

Одари нас драгоценным пониманьем.

Ведь женщина – она и во сто лет она,

Нет старости для женщин – знаешь?

И если будешь отрицать, что говорю,

То в жизни ничегошеньки не понимаешь.

В весенний день, весенний голубой и долгожданный день,

Когда весна в безудержной волне любви все освящает,

Когда заботы человеческие все уходят в тень,

Куда-то из души замерзшей улетают.

Стоял у памятника Пушкину я юношей в те времена

И, незабудки судорожно в кулаке сжимая,

Я ожидал свиданья час. Тот час, когда она

Впервые на свидание со мной придет, от нетерпенья замирая.

Ведь перед этим был короткий телефонный разговор.

И вот две молодости встретиться должны случайно.

Мой друг – виновник этой встречи. Был меж нами спор.

Он мне сказал, что мне ее не покорить, и волновался я отчаянно.

Обычно с средними по красоте знакомство не пугало суетой,

Но он сказал, что положение мое ужасно.

Она отпугивает всех мужчин своею красотой,

И связываться с красотою женскою всегда опасно.

А я был не особенно высок, и, кажется мне, с виду неказист,

И шансов на победу я имел немного,

Хотя я знал – воспитан и душою чист,

Грехов в прошедшей жизни у меня не так уж много.

Надеялся, что Александр Сергеевич поможет мне,

И что мне делать в трудную минуту быстренько подскажет.

Ведь с женщинами не терялся он нигде,

Он завоевывал любовь, а там, что жизнь покажет.

И правда, не ошибся друг, когда она пришла,

Меня вдруг охватила дрожь, и я стоял в оцепененьи.

Мне показалось, я услышал Пушкина слова:

«Иди, ее добейся и отбрось свои сомненья.

Ты к дяде не скакал в пыли на почтовых,

Всевышний волею Зевеса не имел наследство,

И нету целей у тебя сейчас иных,

Ты должен девушку завоевать, она прелестна».

Собравшись духом, столько слов я ей наговорил,

Она сказала, что беседовать со мной не бремя.

Еще сказала, что прекрасный вечер подарил,

Быть может, встретимся еще разок, когда найдет на это время.

Уж пятьдесят прошло, мы дней не замечаем,

Мы с Пушкиным встречаемся и вновь, и вновь.

Несем к его ногам цветы и никогда не забываем,

Кто подарил нам «жизнь, и слезы, и любовь»[2].

Твой день рождения в чудесный день весны,

Его я столько раз встречал с тобою,

Опять стучится в двери к нам, ну, заходи,

Я рад тебя встречать, хоть грустно мне порою.

А почему грущу, а потому что молодость ушла,

Она давно ушла, в тумане скрылась.

И не вернется снова, скрылась в никуда,

Но мы и не живем надеждой, чтобы снова появилась.

И не появится она, ведь жизненный закон суров,

То, что минуло, не вернется снова.

Не надо лишних объяснений и не надо слов,

Семидесяти трех уже не вычеркнуть из времени былого.

Чего ж я жду, ведь не случатся чудеса,

Они уже случились – ведь мы живы оба.

Года, года… На них нам сетовать нельзя,

Мы их прожили счастливо и слава Богу.

Живем, и наше прошлое прожили мы в любви,

В любви, что не приснится и во сне другому,

Твой день рожденья повстречаем мы еще в пути,

И не грустим, что мы стареем понемногу.

Останемся мы молоды с тобой душой всегда,

И будем пить шампанское на день рожденья.

Ну, точно так, как пили мы тогда,

Когда мы встретились там пятьдесят назад —

в том воскресеньи.

Так пусть приходит день, прекрасный день, когда

В кругу семьи все вместе соберутся,

В твой день рожденья чокнемся бокалами вина,

И пусть они хрустальным звоном отзовутся.

Не надо мне другой, чем та – судьба,

Судьба, в которой мы осилили дороги

Неимоверной трудности и тяжести порой,

Но похоронные нас не дождались дроги.

Мы прожили с тобой труднейшие года,

В бессчетных днях через чащобы жизни продираясь,

Через насмешки, зависть, страны, города,

Упорством и трудом успеха добиваясь.

Мы помогали людям, не имея сами ничего,

Делились с ними мы последним – возлюбили Бога.

Нам дал он трудные дороги – мы не горюем от того,

Что жизнь у нас прошла в заботах и тревогах.

Какой подарок драгоценный дал ты нам двоим:

Полвека мы друг друга каждый день встречаем,

Нам есть чем поделиться, мы друг с другом говорим,

Да и без слов друг друга понимаем.

Умалчиваем мы о страхе вдруг проснуться одному,

Когда тоска, как зверь, нам душу гложет.

Но мы не будем жаловаться на судьбу,

Надеемся, нам в этом Бог поможет.

О, Боже, не оставь нас в трудный час,

А сделай так, чтоб наши жизни вместе уходили.

Готовы мы к тебе прийти, готовы, хоть сейчас,

В надежде, чтобы нас на Небесах простили.

Я не забуду необыкновенный день, когда

«Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажалась»,

Шуршала под ногой осенняя листва,

И лето к осени тихонько собиралось.

И солнышко последние несмелые лучи

Через листву в подлесок набросало,

Я шел с мальчишками в поход в лесной тиши,

Лишь пенье птиц покой тот нарушало.

Мы шли в надежде место лучшее найти,

Ночлег желанный, отдохнуть, была усталость.

Стремились к речке, что бежала впереди,

Казалось до нее дойти – такая малость.

И вдруг на чем-то гладком подскользнулся я,

И растянулся на земле, но не землей то было.

Плита кладбищенская подо мной была,

На четверть из земли плита та выходила.

Я поражен был надписью на той плите,

«А. Керн» потертой гравировкою на ней стояло,

В висках вдруг запульсировала кровь во мне,

Не верилось, что мне увидеть предстояло.

О, Боже мой, «Я помню чудное мгновенье»[3]

В затерянном лесу явилось вдруг передо мной,

Написанное гением стихотворенье,

Явилось в яви вдруг – я не был сам собой.

Я растерялся, мысленно не мог собраться,

В заброшенном лесу – и вдруг она.

Не может красота в забвеньи затеряться,

Ей в Пантеоне место, там лежать должна.

Стих о красавице, шедевр неповторимый,

Весь смысл жизни нашей в нем любовь,

В нем гений выразил влечение к той красоте неотразимой,

Которая в веках волнует нашу кровь.

Стоял я в платоническом влеченье,

Ведь под плитой кладбищенской была она,

Прожег мне сердце смысл стихотворенья,

Потряс до основания, и в этом не моя вина.

Плита кладбищенская, горькая моя,

Как не хотелось бы мне встретиться с тобою,

Но та, с которою я встретился тогда,

Пускай опять лежит передо мною.

О, сколько лет она лежала там в тиши,

Одарен я строкой бессмертного стихотворенья,

Во мне поют твои чудесные стихи

О женщине, которая тебе дала любовь и вдохновенье.

О, лес таинственный, ты вырос в строевой,

Тебя мне не найти теперь, я это знаю.

Ну, спи красавица в тиши, поэт ведь твой,

Тебя воспел навеки он, но почему плита в лесу, не понимаю.

P. S.

Сегодня до печальной правды я добрался,

К последнему упокоению А. Керн в Тверскую повезли,

Но под деревнею Прутки возок сломался,

И там ее я встретил на своем пути.

Судьба – не отбирай у женщины года,

Оставь ее навечно молодою,

Праксителя творением Венерой навсегда,

Из пены, выходящею из моря.

О, Время, не бросай морщинок на лицо,

Пусть поражает красотой цветущей,

Любви бессмертной обручальное кольцо,

Пусть женщин окружает среди райских кущей.

Судьба не отнимай у женщин красоты,

И не дари с годами им старенье,

А ты, мужчина, женщину щади,

Чтоб жизнь была их вечным воскресеньем.

Мужчина, ты щади их бытие,

Люби, балуй и делай им подарки,

Ведь многие из них заслуживают то,

Чтоб на коленях им читать сонеты из Петрарки.

Таких, поверь мне, очень много есть,

Как и цветов среди пырея в разнотравьи,

Они цветут и их не перечесть,

Тех, что дарят любовь и пониманье.

Мужчин – своих детей – ведь женщина хранит,

Хранит их, как свою зеницу ока,

И под защитою нежнейших женских крыл,

Мужчине никогда не будет одиноко.

Она желает, чтобы воцарился мир,

Ведь для него она детей рожает,

И Бог святой, единственный кумир,

Пускай по жизни их сопровождает.

В минуте жизни каждый миг цени,

В котором с женщиной ты проживаешь,

Мужчина! Ты грехов по жизни не тащи,

Замаливай скорее их, так женщина желает.

Ведь если старится любимая жена,

Наверняка состарится быстрее муж любимый,

Сердечной боли он не выдержит тогда,

Уйдет в далекий мир необратимый.

Так пусть восторжествует Вечная Любовь,

Которую лишь женщины нам дарят.

Мы только тело, женщины в нас кровь,

Так было, будет, так Господь желает.

Вот Боттичелли, Рубенс, Леонардо и Коро,

Там Рафаэль и Микельанджело Буаноротти,

Курбе, Пикассо рисовали женское лицо,

Красавицы головку, милой, в повороте.

Но всех художников не перечесть,

Как и не перечесть поэтов нам известных,

Они оставили нам сонм очаровательных стихов,

Очаровательные образы красавиц, в мир иной ушедших.

Опять капель звенит над старой головою,

Неумолимо манит вдаль с собой.

Тревожит – я волнения не скрою,

Идти мне за тобой иль не идти с тобой.

Ну, почему тревожишь? Неужели мало

Мне подарила жизнь любовной суеты?

Господь не обделил меня, любви хватало,

И столько, что другим приносят лишь мечты.

Она не слушает меня, шалит почем попало,

Она ведь молода, всего лишь только год,

И я бегу за ней, она меня опутала, связала.

И вопреки моим желаниям – все делает наоборот.

А у нее друзей вокруг так много,

И с солнцем дружит, помогают воробьи,

И дружит с ней весенняя весёлая погода,

И краски вечные, волнующей поры.

Мне кажется, что нет, пока живешь, предела

Для радости души и пробужденья чувств – смотри.

Ведь голова бела от снега – поседела,

Но вот рождаются в душе весны ростки.

Эх, жалко «видит око – зуб неймет» и только,

Эх, скинуть с плеч хотя бы пятьдесят,

Тогда б я за весною и любовью побежал с пригорка,

Как бегал я когда-то много лет назад.

Ну, я и побегу, зачем мне ждать? Довольно!

Капель ведь правду говорит, капель зовет.

Я побегу, пока живу дышу привольно,

Я побегу к Весне, Любви, Мечте, а не наоборот.

Издалека таинственных туманных далей

Услышал вдруг я песню соловья,

И снова среди ранних утренних печалей

Воспоминаниями всколыхнулась жизнь моя.

Давным-давно над этой тихою рекою

Сидел я не один, и ты была со мной.

Я разговаривал, прислушиваясь к песне соловья, с тобою —

Мы оба были очарованы Божественною красотой.

Прошли года в необъяснимой скорости извечной,

Уж нет тебя со мной, другая предо мной стезя,

Но раздается из тумана красотою вечной

С реки, как прежде, для обоих песня соловья.

Пой, соловей, таинственную песню, пой, не прерывая,

Ту песню, что была обеим душам дорога.

Пускай она взлетает в небеса и достигает

Её души прекрасной, обнимая и любя.

Воспоминания волшебные, о, сладкие воспоминанья!

Волнуют душу от вечернего заката и до раннего утра.

Любовь, ушедшая, как будто вовсе не ушла, из полуранья,

Как Гимн вечный той Любви я слышу в песне соловья.

В поход, хочу в поход, туда душа стремится,

«Но видит око зуб неймет», зима еще зима,

Она хоть на исходе – не поет синица,

И ледохода нет на речке – вот беда.

Невестами деревья в белом на снегу,

Как в хороводе девушки кружатся.

И солнца луч вытаивает на бегу,

Проталинки, где жизнь вдруг начинает появляться.

Пробьется жизнь вдруг луговой травой,

Проснется разнотравьем и цветами,

И крот уж поднимает холмик свой,

Под голубыми радостными небесами.

Как робок первый поцелуй в круженьи головы,

Так и робки попытки с холодом сражаться,

Зима не просто так задаром отдает свои дары,

И скорым наступлением весна не даст нам наслаждаться.

Еще блестят, искрятся брильянтами снега,

Но скоро-скоро в той летящей клином стае

Раздастся птичий клич, прощай, зима!

Весна, мы дома – больше нет печалей.

Закрыв глаза, мечтаю, когда первые ручьи

Проточат снег лежалый, выйдут на свободу!

И попрыгунчики, щебечущие воробьи,

Вдруг затрепещут крылышками, опускаясь в воду.

В поход, скорей в поход, к чертям, к чертям.

Эх! Поскорей бы сбросить зимнюю одежду,

На разнотравье, на луга, да к соловьям по ивнякам,

Где выдаст мне весна в кредит Надежду.

Кредитом тем воспользуюсь вовсю,

Без остановки я помчусь в весны цветенье,

Готов я жизнь растратить в радостном бегу,

Чтобы в конце пути надеяться на Воскресенье.

Какая ночь, какое тихое дыханье,

С небес нисходит на долины и луга,

В преддверии ночи свое очарованье

Передают твои прекрасные глаза.

В тебе, любимая, я вижу отраженье

Предчувствий и желаний в этот час,

Любовь и ласки вожделенья

Горят огнем сейчас в душе у нас.

О, небо звездное, скажи, какую тайну

Ты миллиарды лет хранишь в себе,

И эта тайна воплотилась не случайно

В Вселенную, которая находится в тебе.

И если так случилось, дорогая,

Не страшно во Вселенную с тобой лететь,

Ведь подойдет когда-нибудь предел – я знаю,

Но мы не будем о прошедшей жизни сожалеть.

Здесь на земле, любя и сострадая,

Мы проживем счастливые и долгие года,

И в Вечную Любовь когда-то улетая,

С земной любовью распростимся навсегда.

Сегодня в городе туман и смог,

С трудом поднялся я с моей постели,

Так не хотелось на работу. Бог помог

Мне встать, собраться и поехать еле-еле.

Резекционный зал – паталогоанатома судьба,

И в трупах мне с утра до вечера копаться.

А после выдать справку, как, зачем и почему, когда?

Затем священникам работа за умерших упокой стараться.

Сегодня парочка банкиров, милиционер, шпана,

Старушка старенькая и какая-то девица.

Когда из морга привезут, то рассмотрю тогда,

Что с этими беднягами могло случиться.

С банкирами все ясно – чисто сделанный заказ:

С удобного окна прицелиться в соседнем доме.

Удобненько там киллер приспособится – приказ,

И точно дырочку он высверлит во лбу без крови.

С старушкой что ж, в бороздяных морщинах все лицо,

И руки работящие, как надо, скрещены крест накрест.

А дочери и сыновья, и внуки будут плакать – горе налицо.

Спокойно умерла при вере в Бога, и положен ей Акафист.

Затем шпана – все тело, словно решето,

Здесь нечего искать причину, здесь все ясно.

Такое уж он выбрал в жизни ремесло,

Судьба одаривает по заслугам всех, наверно, не напрасно.

Устал, ну, хоть клиенты свежие, без запашка,

Бумаги больше, чем прямой работы.

Эх, писанины не было б, но это все мечта,

А так с бумагами, с отчетами одни заботы.

Ну, наконец, и предпоследний милиционер.

Погиб, эх, жаль, какого-то бандита догоняя,

Он пулю получил случайно, вот пример:

Полез туда, куда не надо было, той беды не ожидая.

Ну, наконец, последний, что из морга привезли,

Здесь на стальном столе – такого я не видел:

Лежала девушка небесной красоты,

Ну, почему мертва? Несправедливость я возненавидел.

Ни ранки, ни царапины на нежном теле том.

Ученый интерес возник во мне тотчас же:

Какие тайные несчастья скрыты в нем?

Интуитивно понял я, такого не увижу дважды.

Мой скальпель верный, ты по нежной коже заскользил,

И вдруг услышал я мне скрежет непонятный,

Как будто по металлу острием он проходил.

В испуге замер я, столкнувшись вдруг с невероятным.

Москва, Москва! Уж вечерело, и таинственно огни

Кафе неоновыми вывесками засветились,

Гудки автомобильные и шорох от шагов толпы

Чрез окна приоткрытые ко мне пробились.

В растерянности я стоял пред этою загадочною красотой,

Мне дальше резать не хотелось – было страшно.

Что вдруг увижу я под белой кожею тугой?

Но надо было, чтобы труд мой оказался не напрасным.

Сверлила мысль: откуда взялся тот металл внутри?

Ведь нет отверстия, а скальпель как бы с пулею столкнулся.

А там, как у Тутанхамона, оказалась золотая оболочка изнутри,

Та, на которую мой скальпель натолкнулся.

Одно лишь слово шло по оболочке той,

Каллиграфическою прописью звучало.

То слово «Преданность» сияло вечной красотой,

Вечерней грусти, овладевшей мной, как будто не бывало.

Мой скальпель быстро на фрезу сменил,

Вторую оболочку, что из платины была, разрезал,

И словом «Сострадание» свою я душу отеплил,

Рука дрожала, платина крепка, чуть руки не порезал.

На третьей оболочке слово «Жалость» вдруг нашлось,

Его на том металле драгоценном словно не хватало,

«Самоотдача» на четвертой прописью на грудь пришлось,

На пятой оболочке «Верность» четкою чеканкой просияло.

Была шестая оболочка из твердейшей стали отлита.

На стали той «Самопожертвование» клеймом стояло,

Фреза горела, плавилась и вдруг – какая красота:

Брилльянтовое сердце в том стальном разрезе засияло.

Я аккуратно, что разрезал, запаял, зашил,

Не взял ни грана от нее ни золота, ни бриллиантов.

Читатель дорогой, превратно не пойми, я так решил.

Вдруг понял – на столе лежала Вечная Любовь – понятно!

Открыл окно, и моросящий дождь по мутному стеклу стекал.

Обратно в морг ту девушку отправил.

Пускай в родной земле лежит, чтоб возвратился идеал,

Земля – ведь мать Любви, Любовь – она без правил.

И вдруг звонок будильника. Я понял – это сон,

Тот сон, что посещает человека очень редко,

Такой счастливый сон – тот вещий сон

Любовью наполняет и пронзает сердце метко.

Любовь, любовь, ты воплощение великой тайны,

Которая так крепко связывает двух людей так навсегда,

И в этих двух заложены все золото и бриллианты,

Такие же, как и у девушки, там на стальном столе тогда.

Мне повезло увидеть анатомию Любви.

Теперь я знаю, что полулюбовь достойна смерти.

Полулюбовь – синоним грязи, полулжи,

Не стоит в том притворстве жить, поверьте.

Наверное, от этого та девушка и умерла.

Она ведь воплощением любви сверкала,

С полулюбовью вдруг столкнулась, бедная она,

Я думаю, любимому упрека не сказала.

Скрываются за тайной скрытою полулюбви

Всегда сомнения точащие и недоверья,

В полулюбви не может быть любви,

А только лишь страданья, а за ними сожаленья.

Будильник прозвенел, как на работе времечко бежит,

И почему-то скальпель вдруг на тупизны пределе,

Смотрю, изогнутая обожженная фреза лежит.

Быть может, это был не сон, а явь на самом деле?

А если так, то буду девушку искать, ведь где-то есть она,

Мою Любовь, которой имя Свято,

И вдруг найду я в ней такие же слова,

Как в той, которая лежала на стальном столе когда-то.

Капель, вот слово, тайну, что скрывается внутри,

При всем желании так просто не отыщешь.

Ты выходи на улицу, скорее выходи,

И тайну слова там воистину услышишь.

В таком простом звучаньи слова скрыта красота,

Которая, ну, как-то стерлась в долгом ожиданьи,

Когда пройдет холодная пора,

Которая покрыла землю белым одеяньем.

С ее приходом начинается весна,

Не только лишь снаружи за оконцем,

Нам в душу вдруг врывается она,

Цветком подснежника под ярким солнцем.

Какая сила эта самая капель,

К любви заложена там потрясающая тяга.

Она ведь корку льда пробьет в весенний день,

Росточком нежным, а потом цветком ко благу

Ростки любви вдруг вырастают, как из ничего,

Вдруг из души с особой силой вырастают,

И превращаются в цветы и это ведь не все,

Капель брильянтовыми стразами все в сказку превращает.

Нам гением шопеновским звучит она,

Шопеновской из под руки капелью звуков,

С сосулек голубых стекает вниз вода,

И сердце бьется в нас с особым стуком.

Так стук призывный издают тетерева,

Возрадуясь весне и по любви тоскуя,

Капелью вызвана любовная тоска,

С соперниками затевают драку, жизнь потерять рискуя.

Капель врывается любовью внутрь тетеревов,

В круженьи головы они охотника не замечают.

А он вплотную к ним подходит, убивая их любовь,

Убитую любовь в крови со снега поднимает.

Так вот какая ты капель – волшебница-капель.

Как кисть художника картину жизни украшаешь.

И волшебством тревожишь душу целый день.

В просиненный весенний день ее ты возрождаешь.

Так и звени, вызвенивай весенний день.

И радуй слух как гимн божественной природе.

Она готовится к Весне, почувствовав капель,

Которую не перестанем слышать мы в осенней непогоде.

Чем дальше дни уходят, в дымке исчезая,

Чем дальше исчезают вдаль года,

Тем больше я того не понимаю,

Откуда знаешь и насколько чувствуешь меня.

Ты знаешь, что мужчины – дети в сути, дорогая,

Ты видишь то, о чем я только лишь догадываюсь иногда,

От многих бед меня ты ограждаешь,

И от ошибок, что могли бы погубить меня.

Ты видишь под водой такие острые каменья,

Которые и в страшном сне не вижу я,

Как Богородица – достойное сравненье,

Жалея, сострадая и любя, как «Пиета».

Любовь и преданность ко мне твои неизмеримы,

Мы вместе пятьдесят – в сознании моем,

Вдвоем в молитве мы непобедимы.

Еще, надеюсь, в этой жизни с Богом проживем.

Ведь так среди десятков тысяч тонн руды,

Единственный большой алмаз находят,

И только так через огромные труды

Любовь и понимание приходят.

На свете главное – я точно знаю – есть,

Правдивая душа и нежность с добротою,

Достоинств всех твоих не перечесть,

А остальное в жизни назовем мы суетою.

И вот к концу подходят и тревоги, и смятенья,

Должна закончиться в итоге жизненная суета,

Быть может, несмотря на наши прегрешенья и сомненья,

Господь откроет нам с тобой свои врата.

А в полном понимании Господь – Любовь и Свет – Покой,

И мы прошли в любви и свете все дороги,

Пройдя предел, представ перед Тобой,

Узнаем душ своих судьбу – там, на твоем пороге.

Стою, грущу, душа сейчас в смятенье,

Передо мною старый пень стоит,

Он смотрит на меня в недоуменьи,

И сердце бедное мое от этого болит.

Каким могучим ты каштаном был,

Таким же, как и я, красив и молод,

Цветами ты прекрасными весь был покрыт,

Пока не наступил осенний холод.

Я помню, как сейчас, у корня твоего

Сидела девушка, сияя красотою,

Теперь мы перед пнем твоим стоим,

Старушка верная моя со мною.

Каким могучим ты каштаном был,

Таким же, как и я, лет в двадцать,

Какою кипенью цветов одетым был,

Теперь не можем мы ничем похвастать.

Теперь уж нет той кроны над тобой,

А голова моя покрыта сединою,

«Что, брат, молчишь? Ведь нечего сказать,

Уж нечем поделиться нам с тобою».

Ну не горюй, не умер ты совсем,

Ты в памяти моей качаешь гордой кроной,

Ты жив – и будешь жить всегда, ты в нас,

Пока мы на земле живем – и вечно молодой, и вечно новой.

Улыбайся-удивляйся, слыша звон колоколов

Удивляйся, поражаясь красоте тетеревов.

Слушай. Как поет синица, повторяясь вновь и вновь

Что из Лукоморья птица, сказка детская из снов.

Удивляйся сердца стуку и биению в крови,

Посмотри – вдали сползают снеги белые с горы.

В голубом сосульки тают – и капели звонкой трель.

Удивляйся – улетела прочь колючая метель.

Удивляйся, час подходит, на подлете журавли

В уши музыкой приходит зов весенний издали

И подснежник расцветает в жухлой с проседью траве

И на дудочке играет пастушонок на заре.

Веселись и наслаждайся – жизнь длинна и коротка.

И грустить не собирайся, далеко еще зима.

Не грусти, а ну-ка с печки попроворней, старина.

Посмотри, весна, как речка, бесконечно хороша.

Искупает, обласкает, может к счастью привести

А весна как будто знает, что-то будет впереди

Если б мог, в Весну, как в воду, окунулся как в купель.

Звоном в душу проникает шаловливая капель.

Удивляйся – улыбайся, ведь еще не вышел срок,

В молодости искупайся, для весны конец далек.

Обнимай, любовь-подругу, поднимай бокал с вином,

Пей до дна, пускай по кругу – живы будем – не помрем.

Страдаю я, душа моя щемит, кричит,

Она болит в безудержном волненье,

И я бегу к тебе, и успокаиваюсь лишь тогда,

Когда уткнусь лицом в твои колени.

Я спрячу в них свое лицо, спеша,

Не как мужчина взрослый, а ребенок,

Как к матери вдруг льнет дитя,

К груди ее за молоком еще с пеленок.

Ты нежно будешь гладить голову мою,

Слеза дрожит в твоих глазах, я знаю,

Я снова на твои колени упаду,

Как грешный блудный сын, когда не знаю.

Как Богородица, ты забираешь боль мою,

Любя меня, спасая от опасности возможной,

Спасаешь ты меня и честь свою,

Твои колени – нет пристанища надежней.

Так преклонимся в благодарности сейчас,

Пред женщиной, в любви на все готовой,

Как будто «Пиета» пред нами в этот час

Пример смиренья и любви в наш век суровый.

Я жду свиданья – час пробил.

О вы, мои ночные грезы!

Я время тороплю – приди скорей

И осуши мои восторга слезы.

Я чувствую, спешит она ко мне,

Чтоб броситься в мои объятья,

Среди цветов в благоуханной тишине

Мне подарить мгновенья счастья.

Свиданье – голова от счастия кругом

Кружит в нетерпеливом ожиданье,

Нет в мире сладостнее ничего,

Чем первый сладостный момент свиданья.

Свидание, ну, с чем тебя сравнить?

С той белой кипенью, весной кружащей,

Которая нас может озарить

Невообразимою минутой счастья.

Она пришла, и мир нас приковал

Стальною цепью для обоих неразрывной,

Она сковала наши души и сердца,

Чтоб вмести шли дорогою неразделимой.

Любовь – она, как молнии удар,

Она – внезапный дар Богов для счастья.

С восторгом принимай, цени ее.

Любовь хранит – ты избежишь ненастья.

Я помню, как в ночи, прильнув ко мне,

Ты в кровь мою любовь струила постоянно,

Как солнца луч ты для меня была во тьме,

И голова от ласк твоих кружилась непрестанно.

В подарок тело ты свое дарила мне.

Оно меня, как виноградною лозою, обвивало,

В бушующем любви таинственном огне

Дарило истину, лежащую на дне бокала.

Та истина совокуплением с тобой была,

Она, та истина, которая рождает мирозданье,

Ведь Истина – для всех Любовь одна,

И я в прикосновеньях к ней терял, дрожа, сознанье.

О, Боже, как ты смог Вселенную любовью одарить

Неописуемым моментом жизни наслажденья,

Которое дает всему на свете право жить

Под солнцем и луной твоим божественным веленьем.

Волнительной пленяющей нежданною волной

Доходит до меня весны волшебное дыханье.

Как я хочу быть в эти дни с тобой, с тобой,

Чтоб вместе пережить тех дней очарованье.

Я жду весну, хочу смотреть в ее глаза,

И видеть отраженье в них любви и пониманья,

Чтоб зимнюю печаль всю смыла прочь весенняя гроза

Дождем, искрящимся под радугой в начале мая.

Но не сбылись мои мечты, волна весны ушла,

Деревьев в кипени цветов теперь уж мне не встретить.

Опять, опять мне впереди унылая осенняя пора,

Ведь нету никого вокруг, кто мог меня приветить.

Как тяжело принять и пережить мне эту пустоту,

Которая мои печалит чувства, я не знаю,

Но я надеюсь, что найду единственную ту,

Как непреложно встречусь я с грозой в начале мая.

Весна звенит капелью непрерывной звонкой

Из голубых сосулек и снегов со скатов крыш.

И лужи трескаются под ногой хрустящей коркой тонкой,

Хрустальной трескаются вдруг, вызвенивая тишь.

Весна, весна, в деревьях ты с каким-то упоеньем

Вдруг гонишь соки вверх по веткам в высоту.

И неба колокол небесным отраженьем

Воде проснувшейся передает голубизну.

Снега сползают с горок отсырелых,

Сгоняя прочь унылую замерзшую тоску,

Как пахарь выворачивает землю плугом смело,

Так и природа открывает нам веселый путь в весну.

Весною встречи ждешь, как будто бы впервые,

Весною хочется весь мир расцеловать, обнять.

Под звон колоколов спеши, так быстротечны времена такие,

И к нам, как будто бы с картин Саврасова, грачи летят опять.

Хочу увидеть я исток ручья

Средь леса бег его потайный,

Куда течет дорогой дальней

Через леса, через поля.

Его журчащая струя

Под голубыми небесами

Так радует нас чудесами,

Блаженным отдыхом маня.

Форели перламутровым бочком

В ручье среди камней играют,

Стрекозы синие летают,

Шурша прозрачнейшим крылом.

Сплетаясь кроны сводом в тишине,

Любуются своею красотою,

И наслаждаясь неба высотою,

Летают птицы в солнечной голубизне.

А там – там, где-то впереди

Уж нет того ручья теченья,

И смотрим мы с благоговеньем,

На мощное течение реки.

Вот так и наша человеческая жизнь,

Почти из ничего из капельки рождаясь,

Из ручейка вдруг в реку превращаясь,

Ведет нас смертных к Богу ввысь.

И выходя из этой капли гений

Всех одаряет той извечной красотой.

Как Микельанджело средневековою стезей,

Являл собой необъяснимое явленье.

Так будь благословен таинственный родник,

Дарящий нам реки безбрежность,

И освежающую свежесть – тому,

Кто в благодарности к тебе приник.

Соловьиная трель над рекою

Растревожила душу мою.

Этой ранней весенней порою

Я в душевном волненье не сплю.

Я не сплю, за речною косою

Уж взошла сторожиха-луна,

Тишина над родной стороною,

На подворье твоем тишина.

Хорошо бы, как в старом сказанье,

Превратиться мне вдруг в соловья,

И с реки в тишине полуранья

Песню счастья пропеть для тебя.

Ветерком, как в том старом сказанье,

Мне в окошко твое залететь.

И к губам осторожным касаньем

Прикоснуться и локон задеть.

Из туманных неведомых далей

Прилетит эта песня моя,

И тебя от сует охраняя,

Соловьем пропоет для тебя.

В том путешествии чудесном

К мечте, что вовсе не прошла,

К мечте об ангеле небесном

Стремлюсь душою я всегда.

С каким-то трепетным волненьем

Я вспоминаю вновь и вновь,

Была ты Пушкина стихотвореньем,

«Где жизнь и слезы, и любовь».

В голубизне летящей дали,

Взлетела птицей надо мной,

И, разогнав мои печали,

Взметнулась пенною волной.

Вскружила голову любовью

В круговороте той волны,

И утопила с головою,

Теперь не вынырнуть увы.

Лишен вниманья Гименея,

Один, как перст, стихи пишу,

Тебя в объятьях не имея,

В воспоминаниях ищу.

И Терпсихорой ввысь взлетая,

Моя мечта летит к тебе,

Чудесный образ обнимая,

Как наяву, а не во сне.

Судьба, не допусти страданий,

Осуществи мои мечты.

И чтоб опять в моих желаньях

«Передо мной явилась ты».

Вот момент расставанья, и кольцом твои руки,

Тепловоза гудок, я прощаюсь с тобой.

И щемящую боль предстоящей разлуки

Заберу от тебя, не оставлю с тобой.

Может, стрелочник где-то перепутает стрелки,

Расставания поезд нас пройдет стороной.

И кольцом твои руки обоймут мою шею,

Ты, прижавшись ко мне, долго будешь со мной.

Но уходит надежда, вот стук раздается,

Перестук тот извечный вагонных колес.

И под сводом вокзала эхом вдруг отдается

Вдох надежды разрушенной тот, что жалко до слез.

Разомкнется кольцо, упадут твои руки,

Проводник на подножке даст отмашку рукой,

Разлучит нас с тобой этим взмахом разлуки,

Ведь ему все равно, что же будет со мной.

Но надежда, известно, умирает последней,

Я не дам ей, надежде, умереть до меня.

Я увижу твой поезд порою весенней,

И кольцо твоих рук я сомкну навсегда.

Так что, стрелочник, друг, переставь быстро стрелки,

Без ошибки направь этот поезд сюда,

Эта наша любовь, бриллиант без подделки,

Он в кольце твоих рук пусть сияет всегда.

Ты скорей подходи, этот поезд надежды!

Ты – желанный из всех, что подходят сюда,

И обнимет кольцо твоих рук белоснежных,

И замкнет в том кольце наши жизни судьба.

Камин зажгу – прохладно в доме – натоплю,

Да и в душе мне без тебя холодновато что-то.

Ее мне надо обогреть – доверюсь я камину моему,

Хоть чем-то он поможет мне, заменит мне кого-то.

Я помню, как спешила ты ко мне,

Спешила при морозе минус двадцать

В чулочках тоненьких, так примерзающих к ноге.

Каминное тепло не нужно было в восемнадцать.

И, несмотря на то, что ножка мерзла стройная твоя,

Мы без каминного тепла прекрасно обходились,

Любовь нас грела, и не надо было нам огня,

Мы сберегли на старость лет дрова, они нам пригодились.

Теперь, хоть греет нас любовь, как в прошлые года,

А лет тех прошлых так прошло немало,

Мы те дрова, которые не пригодились нам тогда,

Сожжем в камине, ведь теперь тепло нам надо.

Так посидим, обнявшись, тихо у огня мы вновь,

Камин – наш старый друг – пребудет с нами.

Он нас не подведет и нашу осветит любовь,

Играющими за стеклом янтарными огнями.

О, Господи! Поводырем ведешь меня чрез жизнь мою

Путями неисповедимыми ко свету!

И не даешь мне обронить горящую свечу,

Чтоб от плевел очистить душу мне при этом свете.

Твоей любовью не оставил ты меня

С протянутой рукой и нищенской сумою на дороге.

Не должен никому – свободен я,

Над головой сухая крыша, хлеб, вода, и нет тревоги.

Твоей заботою я не один, со мной любовь – жена.

Гранитной твердостью сопротивляемся напастям.

Спасибо, Господи, благодаря тебе, со мной она,

Я с ней делю печали, радости и счастья.

На старость лет ты душу одарил мою,

На семьдесят шестом она стихом прорвалась,

Все, что я накопил, что чувствую и чем дышу,

В стихах биеньем сердца проявилось, отозвалось.

Ты дал возможность мне с женой построить дом,

И сыном одарил, когда во мне бурлила сила,

К деревьям, мной посаженным, к цветению их крон

Пчелиный рой за взяткою летит неутомимо.

Ты дал возможность мне наполнить жизнь трудом,

Ну, а на старости ты одарил меня покоем,

Хотя ведь старость – не подарок, и гори она огнем,

От болей иногда зальешься волчьим воем.

Но в этих болях понимаешь вдруг страдания Христа,

Что претерпел за нас там на кресте Спаситель.

За эти боли, за свои, Его – благодарю тогда,

Когда терпеть их просто нету силы.

Так освяти, Господь, грядущие для нас года

Божественным для нас неугасимым светом,

Ты сделал все для нас, и делаешь всегда,

И в благодарности мы на коленях молимся об этом.

Я иду тропинкой полевою,

К соловьиной роще в вечеру,

Не дождусь свидания с тобою,

На высоком по-над речкой берегу.

Поле, да с перепелиным перебором,

Рожью, что под ветром, как волна,

Осиненное все цветом васильковым,

С шумом нежным – золотая рожь моя.

Соловьиной трелью окруженный,

Как через оркестр я иду,

Темный лес стоит, завороженный,

Васильки в руке тебе несу.

Вечереет, из лесу чечеткой

Прозвучал тетеревиный стук.

Пылью бисерной нас осыпают звезды,

Луч луны нас освещает вдруг.

Из лесов таинственным «ку-куком»

Нам с тобой отводятся года.

Ну, на счастье прокукуй, кукушка,

Нам сто лет счастливые тогда.

Заяц на лугу прядает ухом,

Любопытный, маленький, косой,

Спать пора уж, умолкают звуки,

Нас оставь под этою луной.

Весь я в нетерпении свиданья,

Перестань-ка, сердце, не балуй,

Замираю в страстном ожиданье,

С губ твоих горячий поцелуй.

Здесь, как в колыбели первозданной,

Посреди некошеной травы,

Песню о Любви, нам Богом данной,

В вечеру поют над речкой соловьи.

Балет – трепещущей души стремительный полет.

Он бриллиант в либретто содержанья,

В балете духа балерины взлет,

И этот дух – он торжество искусства,

воплощение очарованья.

Вот начинается таинственного чуда волшебство,

Вот льется в сердце музыка великого Сен-Санса,

В ней лебедь умирает, словно человеческое существо,

И зрители охвачены волной неповторимого нюанса.

Бессмертное стремленье к красоте с балетом навсегда.

Оно неистребимо, непреложно, как дыханье.

Искусством выточены балерин прекрасные тела,

Прекрасно белых пачек и пуантов белое шуршанье.

Какой невероятный труд стоит за легкостью движения внутри,

Который мы на сцене и не замечаем – дилетанты.

Родились балерины Терпсихоры дочерьми,

Богинями балета и его небесного бессмертного таланта.

Ведь каждое движение руки иль пальцев, иль ноги

Является мельчайшей нотки повтореньем.

Движение идет за музыкой, которая внутри,

А музыка вдруг превращается в чудесное движенье.

О, Зритель! Перед балериной на колено припади!

Ты в первом там сидишь, бриллиантами сверкая.

Как зритель, ты ведь только за билеты заплатил,

А настоящую цену билетов балерина кровью искупает.

От Господа награда балерине велика.

И Господом оценена в огромной мере.

За то, что балерины людям отдают свои сердца

В Божественном Искусстве на дыхания пределе.

Москва. Октябрь. Пятьдесят седьмой.

Там моросящий дождик за окном осенний, бесконечный.

Не сплю. Оделся, уж идет второй,

Я выхожу из дома, весь в терзаниях сердечных.

Мне двадцать три, мне очень плохо на душе.

Ночь. Постоянный дождь. Мне собеседник нужен.

Я вышел на Тверскую, нет машин уже,

А те, что редко проезжают, все шуршат колесами по лужам.

Тоска. Один. Хотя я не совсем один.

Не замечаю я, что молодость со мною.

Напротив Долгорукий на коне и книжный магазин,

Я на Тверской курю, а он с протянутой ко мне рукою.

Нет человека, тот, что в двадцать три,

Который не мечтал, что он любимый.

Но нет любви, один, как перст, в ночи,

И где любовь, в которой можно утонуть неразделимой?

Надежды ноль. О, Боже! Помоги

Скорей уйти от одиночества, о, Боже!

Фонарные огни, и дождь шумит в ночи.

Чу! Где-то каблучки стучат, похоже.

Затягиваюсь сигаретой, в теле дрожь. А может быть она?

И вдруг передо мною в пелене дождя вдруг появилась

Тонюсенькая девушка под зонтиком одна.

Откуда? Отчего? И как виденьем чудным воплотилась.

Нет, не видение. Внезапно завязался разговор,

Что припоздала, и метро закрыто, а живет в Жуковском.

Вот и гуляет Я, смотря в глаза, сказал в упор,

Что может быть пойдем ко мне, ведь поздно.

И вдруг я понял, что пришла любовь.

От женских хитростей обманных, ну, ни грамма.

Открытый взгляд, ни капельки жеманства,

взволновал мне кровь,

Наивность в девушке, доверчивость сквозили без обмана.

Мы оба руку об руку пошли ко мне

И пол бутылочки наливки, что была, распили.

Уж третий час пошел, куранты в башне там в Кремле,

Сопровождающие жизнь мою, пробили.

Она сказала, что уж спать пора, постель стелить.

Ведь завтра надо электричкой за город и на работу,

Разделась, молча жестом позвала,

Потом сказала: «Раздевайся и ложись,

тебе я почитаю что-то».

Я лег, и о забытом впопыхах спросил,

Как звать ее, она об имени своем сказала,

И я сказал, какое имя странное носил,

Потом я утонул в стихах Есенина и Мандельштама.

Потом своей красивой грудью вдруг прижалася ко мне,

И поцелуем страстным и горячим наградила.

Любовь разверзлась, и мы оба в тишине

Любили друга друг, пока меня не утомила.

А утром протянул я руку, чтоб дотронуться до счастья моего,

И что случилось, до сих пор не понимаю.

Рукою только простынь скомкал, не было ее.

Когда ушла и как? Я до сих пор не знаю.

Страдал ужасно я. Ведь до нее, до встречи с ней

Знавал я многих женщин, так случилось,

И только ночь я был счастливейшим из всех людей,

Я позабыл о всех о них, что было – позабылось.

Я много месяцев искал ее и вновь, и вновь,

Но в адресных бюро о ней не знали.

И получилось так, я потерял любовь,

И думал, встречу я ее едва ли.

И вдруг, о, Боже мой, она нашлась.

Чрез пару лет другое имя-отчество имела.

Мы вместе пятьдесят. Она мне матерью, женой пришлась.

Я счастлив, я вернул, что потерял тогда, и счастью нет предела.

Всем людям на земле, кому за шестьдесят,

Так хочется вернуться в детство.

Но вот нельзя – билета нет назад,

А как же хочется у маминой груди согреться.

Как ленту жизни прокрутить назад,

Но не в кино, а вправду, в самом деле,

Чтоб снова мама крикнула во двор,

«Быстрее кушать, пирожки поспели!»

За этот зов сейчас бы отдал жизнь,

Но никогда его я не услышу снова,

Ведь нет тебя давно на свете – много лет,

И нет успокоительного маминого слова.

Пусть мать стара, пусть слабенька она,

Подумай, сын и дочь: пока она с тобою,

Ты можешь жить спокойно, радостно всегда,

Несокрушимая стена стоит там, за твоей спиною.

Ну, как насмешкой жизненной звучит…

Ну, почему не ценим в молодости счастье

Простого зова матери: «Иди домой!»

Забота материнская спасает от ненастья.

Чрез череду туманных, вдаль ушедших дней

Прямым укором и непоправимою ошибкой вижу,

Что иногда был холоден я к матери своей,

И что зовет меня домой, я больше не услышу.

Романс – звучание твое так заставляет волноваться.