», более того, эти татары, действуя сообща с теми же венграми, «разорили 15 царств» (там же). И главное, Юлиан сообщает данные о том, что «татары прежде (т. е. до XIII в. – Г. Е.) населяли страну, населяемую ныне куманами» (там же, 83), то есть, половцами-кыпчаками. Как видим, сведения венгерского миссионера полностью согласуются с приведенными выше сведениями из работ различных авторов разных времен о расселении татар по Евразии и дополняют их.

Еще интересный факт: миссионер влиятельнейшей в мире церкви и международной организации уже в то время, располагавшей, естественно, обширной демографической информацией, уверенно утверждает, что «страна, откуда они (татары) первоначально вышли, называется Гота…». В сноске-комментарии указано, что в других рукописях указывается также «Готия» (там же). А Готта (Готия), как общеизвестно, было древнее название именно Северного Причерноморья. То есть татары, о которых пишет Юлиан (пишет он именно о «монголо-татарах»), «первоначально вышли» из «страны», которую ранее (до XIII в.) «населяли куманы» – половцы. В том числе, как мы видели, и из Северного Причерноморья.

Подтверждающих сведения Юлиана фактов, «не замечаемых» официальными историками, множество (65, 122–123). Отметим лишь достойный внимания факт, что «в русских летописях половцами часто называли татар» (там же, 122). Еще обратим внимание, что кыпчаки-половцы, вышедшие из страны кимаков, были светлоглазы и желтоволосы (35, 227). То есть обладали аналогичными древним татарам, соплеменникам Чынгыз-хана, антропологическими признаками.

Напомню, что название «Дешт-и Кыпчак», примерно с X–XI вв. известно именно как географическое название, под которым «подразумевались степи от Иртыша до Дуная», и применялось это географическое название именно в сокращенном варианте – «Кыпчак» (3, 194–199). И кыпчаки-половцы вовсе не представляли собой однородную этническую общность, а были именно «собирательным наименованием» обитателей территории под названием Кыпчак, или «Дешт-и Кыпчак»: «В восточных источниках кыпчаки впервые упоминаются у Ибн Хордадбеха (IX в.) в списке тюркских народов, затем известия о них и кимаках становятся уже обычными. По данным большинства источников, кимако-кыпчакские племена до конца X в. были расселены в границах среднего течения Иртыша и смежных с ним южных областей… В VII–XI вв. между этими двумя группами существовала определенная политическая связь, причем, как считают, кыпчаки были в вассальной завимости от кимаков, хотя эта зависимость не была стабильной. По сведениям анонимного персидского источника X в. «Худуд ал-алам», кыпчаки были народом, отделившимся от кимаков. Заняв территорию западнее кимаков, кыпчаки все же сохраняли политическую зависимость от них, по крайней мере, «царь кыпчаков» назначался кимаками» (3, 193), (57, 42–44) (выделено мной. – Г. Е.). «Как отмечает Б. Е. Кумеков, племенной состав кыпчакского объединения был сложным и состоял из девяти племен» (3, 193). «Помимо кыпчаков, в восточной части Дешт-и Кыпчака жили также печенеги, аргыны, карлуки и др…. кроме самих кыпчаков, в их конфедерацию входили часть кимаков, канглы, а также части племенных союзов огузов, хазар, печенегов, узов и других» (там же, 195).

Все эти «объединения» племен и родов были разбросаны на огромном пространстве от Иртыша до Черного моря. И в них входило не менее 27 различных тюркоязычных племен, которые кочевали по обильным травой и водоемами степям (53, 203). Среди них немалая часть, по всей видимости, помимо упомянутых выше пришлых кимаков-кыпчаков, была и ранее проживавшими здесь тюркскими племенами – это потомки печенегов и формирующийся племенной союз гузов (31, 305). Но эти «тюркские этносы отнюдь не ладили друг с другом. Степная вендетта уносила богатырей, не принося победы, ибо вместо убитых вставали повзрослевшие юноши…» (там же, 318).

Причем кыпчаков и их соседей было не очень много числом: «Эти благостные места от Алтая до Карпат (где жили кыпчаки. – Г. Е.) потому и были так прекрасны, что население в них было очень редким» (там же, 411). К тому же гузы (огузы), например, в XI в. «господствуют между Каспием и Аралом» (35, 229), и ареал их основного расселения находился намного южнее районов расселения племен под собирательным наименованием «кыпчаки».

По последним данным этнической истории Евразии получается, что «кыпчаки» («половцы») – это название именно собирательное – примерно такое же, как мы видели выше, как и «кимаки». Отличие лишь в том, что «кимаки» было название политического объединения – подданных Кимакского государства, а «кыпчаки» – собирательное наименование жителей Кыпчака – степей от Иртыша до Черного моря.

То есть этноса «кыпчаки» не было, соответственно, не было ни языка кыпчакского, ни письменности, ни государства с общей подвластной территорией, а были кыпчаки совокупностью разных тюркоязычных племен, «языки, внешность и обычаи которых были близки друг к другу» (87, 103). И были они к тому же подданными государства кимаков, переселившимися западнее от территорий этого государства, вероятно, с целью выйти из-под его юрисдикции.

Наименование «Кыпчак» было, во-первых, географическим названием определенного региона. Во-вторых, это наименование означало жителя данного региона, именно в собирательном смысле, например, как ныне «австралиец», «европеец», «сибиряк». В-третьих, издревле, задолго до рождения Чынгыз-хана известно отдельное тюркское племя (клан) кыпчак, названное так по имени родоначальника, которого звали «Кыпчак-би». Племя это входило в состав субэтнической группы «карачы», которая была в свою очередь составной частью средневекового татарского народа (13, 34).

Еще отметим интересный факт из книги арабского историка Ибн Халдуна, который пишет о «тесной связи и родстве кыпчаков издревле с народом татар Чынгыз-хана и его домочадцами», и родственные связи эти начались ни много, ни мало с VIII в. Поэтому Чынгыз-хан считал кыпчаков своими родственниками (58, 39–40).

О связях татар с кыпчаками свидетельствует обращение сына Чынгыз-хана Джучи к кыпчакам перед столкновением с ними в предгорьях Кавказа, еще задолго до битвы на Калке (1223 г.): «Вы наши родственники, мы идем не на вас» (13, 249). Получается, что в тот момент знаменитый полководец говорил известную всем тогда правду, чтобы избежать лишнего кровопролития. И обходился без переводчика – нет никаких сведений о языковом барьере, так как «внешность, языки и обычаи тюркских племен были близки друг к другу и имели лишь в прошлом небольшие различия по различным районам» (87, 75); (там же, 77); (там же, 103).

Ахметзаки Валиди Тугана пишет о роли кыпчаков, а также кимаков и монголо-татар Чынгыз-хана в этнической истории современных татар и башкир: «Абуль-Гази пишет, что вследствие того, что потерпевшие поражение от сына Чынгыз-хана Джучи кыпчаки отступили в поисках убежища на башкирские земли, большинство иштяков, или, по-другому, башкир составили кыпчаки. Этот источник важен тем, что свидетельствует о большом количестве кыпчаков в областях башкир. Арабские авторы пишут, что башкиры – близкое к кимакам тюркское племя, даже упоминают их как одно из ответвлений кимаков. Махмуд Кашгари в своей работе, составленной в 1075 г., считает, что язык башкир относится к языку (говору) йемеков (то есть кимаков-кыпчаков)» (13, 17). Также «весьма вероятны контакты мадьяр (венгров. – Г. Е.), обитавших на запад от Волги, с башкирами и их частичное взаимное смешение между собой» (там же, 17–18).

Ахметзаки Валиди Туган также указывает на необоснованность точки зрения некоторых историков о том, что предками башкир являются проживавшие в то время на Урале венгры, описываемые Юлианом в XIII в. По его мнению, предками современных башкир являются именно тюркоязычные племена, принадлежавшие к племенному союзу тиелле-телес, мигрировавшие на Урал и Приуралье с востока Евразии и известные примерно с VII в. (13, 17). Так что, есть все основания полагать, что с родственными татарами башкиры уже в X–XI вв. и ранее вступали в контакты и «взаимно смешивались», вместе мигрируя на запад Евразии.

Позже, как утверждает Ахметзаки Валиди Туган, «уральские башкиры подчинились Чингиз-хану – его сыну Джучи – в период движения в 1207 г., это упоминается как присоединение (к нему) племени «телес», соседей алтайцев. Поэтому сведений о том, что башкиры воевали против монголо-татарских ханов, не имеется. Есть все основания считать, что они подчинились добровольно. Следует полагать, что сведения о покорении башкир с боями при Бату-хане относятся к дунайским мадьярам» (13, 21–22).

То есть предки современных башкир – средневековые башкиры – поддержали движение первых монголов (политического сообщества под предводительством Чынгыз-хана), состоявших поначалу в основном из средневековых татар, и примкнули к ним добровольно, так же как и их соседи – уральские венгры и йемекские (кимакские) татары,[79] а не были «завоеваны татаро-монголами», как нас убеждают историки-европоцентристы и их последователи.

Приведем еще раз сведения Ахметзаки Валиди Тугана о том, какую роль сыграли татары Чынгыз-хана в формировании современных татар и башкир. Нам уже известно, что «бывшие опорой ордынских ханов племена, общее название которых было «карачы» – кунграт, найман, кошсо, уйгур, салжавут, кыпчак, мангыт, мен… формировали отдельные «тумены». Языком этих племен, также как и оставшихся в Башкирии, был один известный говор кыпчака, называемый «татарским», и, будучи названными «Уфимскими татарами», эти племена сохранили наименование «тумэн». Большинство (народа) из племен под названием катай, салжавут, табын, барын, мен, меркит, дурман,[80] кыпчак, сураш и нугай стали башкирскими племенами…» (там же, 34–35).

Например, в шежере (родословной) племени кыпчак, составленном на старотатарском языке, говорится: «Наши деды получили эти земли с разрешения Чынгыз-хана» (22, 16). Стоит сказать, что к потомкам племени кыпчак относят себя как многие современные башкиры, так и татары. «С третьей четверти XIV в. управление в Туре и башкирских областях переходит к туменским биям, они происходят, кроме биев башкирских племен, из биев туменов, организованных племенами монгольских ханов. Самыми сильными были тумены племени мангыт (там же, 25). Из мангытов был, например, Нуретдин бий (Нурадын) – среди башкир он известен как Мурадым. Он вместе со своим отцом Мангыт Абуга бием (родственник Тухтамыш-хана) вместе с главой дивана Катай Гали бием, после поражения на реке Илек прибывает в Башкирию и тут умирает. До сих пор среди башкир известны стихи и песни, посвященные ему» (там же, 25).

«В те времена на Туре[81] и областях башкир было много аулов мангытов (нугаев). Нугайские и туменские деревни (аулы) упоминаются часто в башкирских дастанах. В аулах, которые находятся в восточных и средних районах Башкирии (Байык, Мача, Иглин, Буздяк и др.) и говорят по-татарски, а в башкирских улусах – например, Бурзян, Усерген, Юрматлы говорят по-башкирски. Все они и есть эти мангыты. Эти оседлые нугайские племена были опорой нугайско-мангытских мурз. Нугайские бии широко правили при последних ханах Шейбанидах» (там же, 26–27).

В упомянутом шежере племени кыпчак о нугаях изложено следующее: «Некоторые кыпчаки присоединились к орде татарского хана, и они стали называться нугайским племенем по имени мурзы Нугая» (22, 18).

В татарском дастане «О роде Чынгыз-хана» перечисляются бии – родоначальники племен, – среди которых названы Уйшын Майкы-би, Кыпчак-би, Тамйан-би, Кунгырат-би, Катай-би, Кыйат-би, Салчут-би и др. Это имена соратников Чынгыз-хана, избравших его ханом. «В этих личных именах нетрудно угадать этнонимы отдельных племен, родов, входивших в состав ряда тюркских народов: казахов, башкир, туркмен и др. Мало того, в трактовке некоторых сюжетов, например, в рассказе о взаимоотношениях Майкы-бия с Чынгыз-ханом имеется много общего с данными башкирских шаджара, в которых Майкы-би представлен самым близким человеком Чынгыз-хана и праотцом одного башкирского рода. Любопытен вышеизложенный рассказ и в другом отношении. Автор приписывает Чынгызу роль легендарного Огуз-хана, дарившего своим сыновьям «тамги» и «онгоны». Но в «Дафтар» места сыновей Огуза заняли предводители родов и племен. Привлекает внимание поразительное сходство тамг (гербов-знаков) в списках «Дафтар» и «Сборнике Рашид ад-Дина». Следовательно, анонимный автор был знаком с каким-то источником, содержащим эти древние предания» (выделено мной. – Г. Е.) (105, 109).

Заметим, что в дастане «О роде Чынгыз-хана», несомненно, составленном на основе более ранних татарских исторических источников, не могут перечисляться «этнонимы отдельных племен, родов», «входивших в состав ряда тюркских народов» (например, казахов). Поскольку в те времена, о которых повествует дастан, таковые народы вряд ли еще существовали – хотя бы как более или менее известные и устойчивые этнические общности.

Полагаю, называются в дастане главы родов и племен именно средневекового татарского народа – то есть, соплеменников Чынгыз-хана. Некоторые представители этих родов и племен, много позже, действительно вошли в состав перечисленных народов – таких как казахи, сложившихся примерно к XVII в., так именно и возникли в указанных народах роды и племена с соответствующими названиями.

Как отмечает академик М. А. Усманов, из книги которого мной приводятся данные из дастана «О роде Чынгыз-хана», есть заметная разница между «объектами и субъектами» в повествовании Рашид ад-Дина и татарского автора (там же, 110). Вне всякого сомнения, «есть разница», и очень даже существенная, и почему отличаются друг от друга данные перса Рашид ад-Дина и татарского источника, и кто чью «летопись подверг своей редакции», у меня есть свое мнение, отличное от предположения академика М. А. Усманова.

Как следует из приведенных выше сведений, многие современные татары и башкиры и другие тюркские народы имеют общих предков из народа средневековых татар.

Напомню: подвергая обоснованному, как видим, сомнению данные, содержащиеся в летописи Рашид ад-Дина и Юаньской истории, В. П. Васильев подчеркивает, что вторжение татар под руководством Чынгыз-хана в империю Цзинь началось с северо-запада, со стороны Восточного Туркестана (17, 127–128), (там же, 136). Указанный факт противоречит всему содержанию официальной «истории монголо-татар, предков халха-монголов», якобы, уроженцев Забайкалья.

Приведу интересные сведения В. П. Васильева, полученные им из записок древнего китайского путешественника Ху-цяо (945–953 гг.) (17, 37). Китаец пишет, что «кидане некогда отправили 10 человек с 20 лошадьми, с дорожным запасом, на север. Эти люди, в продолжении года идя на север, проехали через 43 города. Там жители делают жилища из древесной коры; языка их никто не понимал, и поэтому путешественники не могли узнать названия гор, рек и племен; в этих местах на равнинах тепло, а в горах и лесах холодно. Прибывши в 33-й город, они достали одного человека, который знал те-дяньский (татарский? – В. П. Васильев) язык, и тот сказал, что название земли есть Цзе-ли-у-юй (или гань) – се-янь» (там же, 40). Следует полагать, что верно предположение В. П. Васильева о том, что под «те-дяньским» языком Ху-цяо имеет в виду именно татарский язык. И главное, сведения В. П. Васильева согласуются с данными других исследователей о том, что татары проживали задолго до «эпохи монголов» в Восточной Европе.

В записках Ху-цяо, говорится о северо-западном направлении – это следует, например, из того, что кидане к началу X в. успели продвинуться значительно южнее расположения своих исконных земель (см. карту приложение № 7, № 8). К тому же, если воспринимать записки Ху-цяо буквально и считать, что кидане продвигались в течение года строго на север, то получится, что они достигли полярных районов, а то и Северного Ледовитого океана – а в записках Ху-цяо нет подобных сведений. Напротив, он отмечает, что там, где побывали кидане, «в долинах тепло, а в горах холодно».

Китайская транскрипция, естественно, исказила до неузнаваемости подлинное название местности, до которой добралась экспедиция киданей. Но время указанной экспедиции можно определить примерно как конец IX в. – начало X в. Как следует из приведенных сведений, в X в. владеющие татарским языком могли встретиться весьма и весьма далеко от восточной окраины Евразии – и что примечательно, кидане-путешественники владели татарским языком также хорошо, как и тот человек, которого они встретили вдали от своей родины.

В. П. Васильев, анализируя записи Ху-цяо в сопоставлении с другими источниками, отмечает, что первоначальная родина предков современных халха-монголов – нижнее течение реки Амур, «от киданей до моря» – см. карты, приложения № 6; № 7; № 8. Академик, поясняя, что древние татары вряд ли были предками народа халха-монголов, замечает – «и не к чему искать их (нынешних монгол) имени в татанях, поселившихся у Инь-Шаня» (17, 38).

Также В. П. Васильев подчеркивает, что «огромные пространства Средней Азии издревле говорили языками, близкими нынешним, т. е. на востоке маньчжурским, в центре – халха-монгольским, а на западе турецким (тюркским. – Г. Е.)» (там же, 129). И факт появления татар Чынгыз-хана именно из западной части Центральной Евразии (о «происхождении их поколения» из указанного района) также свидетельствует об их принадлежности к носителям именно одного из тюркских языков.

Нет никаких оснований считать, что «татары до Чынгыз-хана» и «татары Чынгыз-хана» какие-то «два разных народа, жившие примерно в одно время и носившие одинаковые названия», как полагают официальные историки.

Приведем сведения человека, бывшего в продолжении 17 лет должностным лицом высшей администрации монголо-татар в Китае – итальянца Марко Поло и много узнавшего непосредственно от самих татар-ордынцев о начальном этапе истории их державы (111, 32). Эти сведения часто игнорируются при описании истории монголо-татарской империи: «Случилось, что в 1187 г. татары выбрали себе царя, и звался он по-ихнему Чингиз-хан, был он человек храбрый, умный и удалой; когда, скажу вам, выбрали его в цари, татары со всего света, что были рассеяны по чужим странам, пришли к нему и признали его своим государем» (81; Глава LXV).

Из каких примерно частей света прибыли татары к Чынгыз-хану, чтобы признать его своим государем, мы уже знаем, но приведу в дополнение сведения об этом из летописей мусульманских авторов, написанных уже в «эпоху монголо-татар»: «Перед этим, тоже вследствие силы и могущества татар, был такой же случай и по этой же причине еще (и поныне) в областях Хитая, Хинда и Синда, в Чине и Мачине, в стране киргизов, келаиров и башкир, в Дешт-и Кипчаке, в северных от него районах, у арабских племен, в Сирии, Египте и Марокко (Магрибе) все тюркские племена называют татарами. Тех татарских племен, что известны и славны и каждое в отдельности имеет войско и (своего) государя, шесть…» (87, 103). Отметим здесь, что С. Г. Кляшторный вполне обоснованно, как мы и видели из всего приведенного выше, полагает, что под «племенами с государями и с войском» подразумеваются именно государства татар (53, 133).

Также из всего приведенного мы можем заключить, что сведения Марко Поло о том, что именно средневековые «татары выбрали Чынгыз-хана своим царем и со всего света пришли к нему», чтобы основать под его руководством державу Монгол – являются вполне достоверными.

Сделаем вывод: судя по приведенным данным, татарские племена в рассматриваемое время (VIII–IX вв. и позднее) были распространены и обитали примерно в районах Забайкалья, Алтая (включая Монгольский Алтай), Южной Сибири и Северного Казахстана, Восточного Туркестана, Внутренней Монголии (ныне территория Китая) и Монгольской Народной Республики.

Также имеются, как мы видели выше, серьезные сведения и о распространении татар в Восточной Европе – до Южного Урала и Причерноморья задолго до «татаро-монгольского нашествия». Этот средневековый татарский этнос после основания Монголо-татарской державы получает также имя-политоним «монголы», или «монголо-татары» – по названию своего государства. И этническое название «татары» используется наряду с названием-политонимом «монголы».

Многие факты свидетельствуют о том, что в действительности этническая принадлежность первооснователей державы Монгол была иной, чем это представлено в многочисленных трудах «по истории монголов». И не только этническая принадлежность – но и уровень материальной культуры и образ жизни государствообразующего этноса державы Монгол с самого начала ее основания были совсем другими, чем представляют их официальные историки.

Выше были уже приведены некоторые сведения о довольно плотных контактах древних татар «до Чынгыз-хана» и «татар Чынгыз-хана» с уйгурами. Причем, как видно из приведенных выше примеров, контакты эти имели место задолго до «завоевания оседлых уйгур кочевниками-халха» в начале XIII в. Как нас уверяют официальные историки, только с «момента завоевания» монголо-татары начали более или менее тесно сотрудничать с оседлыми уйгурами – народом высокой культуры.

Для начала приведу одно замечание академика М. А. Усманова: «В. В. Бартольд в своем известном труде «Образование империи Чингиз-хана» писал, что то предпочтение, которое отдавали монголы на начальном этапе развития своей государственности уйгурской культуре (принятие уйгурской письменности, использование уйгуров в качестве секретарей, учителей), связано с близостью образа жизни, обычаев и мировоззренческих традиций этих народов» (106, 97) (выделено мной. – Г. Е.).

Как видим, русский академик, выдающийся историк-востоковед В. В. Бартольд отмечает близость «обычаев, образа жизни и традиций» татар эпохи Чынгыз-хана (то есть, монголо-татар) и уйгуров, их современников. Это вывод поддерживает академик М. А. Усманов. Л. Н. Гумилев, с которым относительно вопроса об уровне культуры средневекового уйгурского народа ни в чем не расходятся вышеназванные академики, так описывает «образ жизни, обычаи и мировоззренческие традиции» уйгур рассматриваемого периода: «С конца IX в. уйгурами стали называться именно оседлые обитатели предгорий Тянь-Шаня, в сущности, новый народ, состоявший из купцов, ремесленников и садоводов, ничем не напоминавший воинственных кочевников, имя которых он приобрел и носил… Притяньшаньская Уйгурия простиралась на юг до Лобнора, на запад до р. Манас и оазиса Кучи… Вероятно, была попытка расшириться и на восток, так как в 924 г. Ганьчжоу опять принадлежал уйгурам. Юридические документы уйгуров, изданные С. Е. Маловым, указывают, что в X–XIII вв. в Турфане существовали аренда, кредит, работорговля и долговое рабство, подати и повинности, ростовщичество и проценты, юридически оформленные сделки и заверенные подписи…» (30, 48).

В «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина отмечается: «В ней (стране уйгуров) много находится городов, и укрепленных мест, главный же город называется Карахоко» (87, 148).

Теперь сопоставим сведения об уровне материальной культуры уйгуров со следующими данными: «В державе монголов все общественно-политическое устройство создавалось непосредственно самим Чингизом. Поражают исследователей его способы государственного управления, его законы, отвечающие потребностям всего сообщества народов его государства[82]. В его государстве такие идеалы как справедливость, порядок, хорошее обхождение с людьми, были не только популярны, а в полном смысле саова были претворены в дела. Подобных качеств не было ни у одного из великих полководцев, известных истории… Он не лишал себя удовольствий жизни, но отличался и в этом от других царей мира. Никогда он не допускал себя до излишеств. И поэтому он до своих последних дней стремился к совершенству ума и намерений своих»[83] (13, 251–252) (курсив мой. – Г. Е.).

Представляется, что успехи создателей державы Монгол были обусловлены их достижениями в области правоведения и методов управления обществом, подобными уйгурским, имевшимися у средневековых татар задолго до «эпохи монголов». Ведь татары уже до Чынгыз-хана были «частью» уйгуров и имели развитое государство и право и соответствующий уровень материальной и общей культуры. И именно поэтому средневековые татары действительно смогли при наличии талантливого лидера, избранного ими, создать «систему государственного управления, законы, отвечающие потребностям всего сообщества народов» огромного Евразийского государства и основать само это государство – державу Монгол.

Они выполнили, если воспользоваться определением В. В. Бартольда, «задачу, которая в таком объеме еще не предлагалась ни одному народу и которая казалась бы совершенно непосильной для полудиких монголов, между тем единство империи было сохранено не только при Чингиз-хане, но и при его сыновьях и старших внуках…» (8, 254).

Поэтому не удивительно наличие следующие данных об уровне материальной культуры «монголо-татар», которые противоречат официальной истории о «завоевании цивилизованного мира кочевниками, целью которых были исключительно грабеж мирных оседлых народов и расширение пастбищ за счет их земель» (49, 74–79).

Официальные историки, например, утверждают, что у монголо-татар в начале XIII в. не было «железа для копий и сабель», ввиду того, что производство у них было представлено исключительно «малопродуктивным скотоводством» (там же). Согласимся с тем, что производство у монголо-татар было представлено и скотоводством тоже, только отнюдь не «малопродуктивным», так как еще в X в., как было отмечено выше, татары «вели с киданями торг коровами, баранами, верблюдами и войлоками…» (17, 26–27). Но ведь одно вовсе не исключает другое – занятие скотоводством, даже кочевым, никак не исключает, что другие представители того же народа могут заниматься и земледелием, и ремеслами, и торговлей.

Выше упоминался факт из древних китайских летописей, что в XI в. татары «получили доступ к железу и меди и наделали себе оружия» (17, 165). Также упомянутый выше араб Ибн-аль-Асир, сообщает, что «татары своими руками делают необходимое для себя оружие». Записки Ибн-аль-Асира составлены в 1218–1219 г. (101, 1), (там, же 5). В частности, татары «своими руками» изготавливали, как мы можем убедиться из записок Мэн-хуна, составленных одновременно с записками Ибн-аль-Асира, «легкие и тонкие сабли», которые были основным вооружением их войска (17, 231). «Легкость и тонкость» холодного оружия, несомненно, свидетельствует о его высочайшем качестве. И в первую очередь о качестве стали, из которого выковывались эти «выгнутые сабли» (там же), а также о высоком мастерстве их изготовителей (см. приложение № 17).

Подобное оружие невозможно изготовить в условиях стоянок кочевников, так что металлургию и кочевой образ жизни вряд ли можно было совмещать. Вот какой образ жизни вели некоторые кыпчаки, выходцы из страны кимаков, созданной и управляемой татарами: «Известная часть половцев, особенно по соседству с оседлыми земледельческими районами, постепенно переходила к оседлости и земледелию (например, на Нижней и Средней Волге). В половецких степях появились постоянные зимовища, своеобразные степные городки, окруженные пашнями» (49, 44). Выше приводились сведения о наличии столицы у кимаков – города Камания (30, 82–83). И хотя Л. Н. Гумилев замечает, что «видимо, это был город из войлочных юрт», никаких сведений в подтверждение этого, отмечу, не имеется – в противном случае представители оседлых народов, которые оставили нам сведения об этом городе, не преминули бы отметить подобную особенность столицы государства кимаков. Поэтому можно предполагать, что не только «постоянные зимовища» были у раннесредневековых татар, но и города – задолго до эпохи Чынгыз-хана.

Вообще-то у средневековых татар, которых официальные историки называют кочевниками, было постоянное стремление к строительству городов и проживанию в них. Также были у татар способность и желание и к занятиям ремеслом, торговлей и к «покровительству земледелию». Например, задолго начала войны с хорезмшахом в 1218 г., в «земле черных китаев», то есть в Джунгарии, как пишет Рубрук, «татары построили город Омыл» (88, глава последняя; XVII).

О Чынгыз-хане его современники-китайцы пишут вовсе не как о «неграмотном кочевнике»: «В «И-ту-чжи» («Карты и описания всей империи») и других китайских источниках периода Цин отмечается, что Чингиз-хан в 1220 г. построил г. Каракорум и сделал его своей столицей» (111, 40). Заметим при этом, что Каракорум «существовал еще в VIII в., но в XIII в. он сильно вырос» (там же). Каракорум был в VIII в. уйгурским городом под тем же названием, но был разрушен в ходе войны уйгуров с кыргызами. Фактически, как мы видим, город был построен «монголо-татарами» под руководством Чынгыз-хана заново «на старых развалинах уйгурского города Каракорум», скорее всего, он не был тогда совсем необитаемым, поэтому Чулууны Далай применил здесь выражение «город сильно вырос» (там же). В том районе – западная часть Монголии, верховья реки Орхон,[84] предгорья хребта Хангай – ныне расположен небольшой современный монгольский город Харахорин. Неподалеку от него находятся остатки города Каракорум, есть и архитектурные памятники (11, 124–125).

Приведем еще сведения араба Ибн-аль-Асира о «монголо-татарах»: «Утвердилась власть их в Мавераннехре, области Мавераннехра опять стали обстраиваться, и татары построили большой город поблизости от г. Харезма» (101, 38). Опять видим, что «кочевники» строят города, причем, как и следует со слов араба, город татары строят сами, а не «пригоняют невольников» – в противном случае араб, противник татар-ордынцев, не преминул бы это указать.

Марко Поло: «От того города, что я вам называл выше, через три дня приходишь к городу Чианду. Его выстроил великий хан Кублай, что теперь царствует. В том городе приказал он выстроить из камня и мрамора большой дворец» (81, гл.