— Нам тем не менее пришлось сделать предположение, что должен быть доносчик, что тебе необходимо довериться слишком большому количеству людей и все не могут быть надежными. Мы приехали сюда на два дня раньше, чем я тебе сказал, и мои люди следили за дорогами с востока, чтобы увидеть тех, кто явится сюда. Я решил, что мой отец может сам почтить нас своим присутствием. В конце концов, — прибавил он с неожиданно едкой иронией, — он уже несколько месяцев никого не сжигал, да и этот последний раз вряд ли можно считать, так как он не смог сам присутствовать в Аубри. Скажи мне, дорогой братец, тебе там понравилось? Хорошая была охота? Весело тебе было от женских криков?
      Ранальд де Гарсенк переступил с ноги на ногу, но ничего не ответил.
      Теперь с обеих сторон мимо Тауна проходили люди и входили в замок. Могучий коран из Арбонны по имени Валери остановился рядом с ним.
      — Хорошая работа, — тихо произнес он. — Теперь скажи мне, сколько человек внутри? Нам предстоит драка?
      — Сколько вас?
      — Всего пятьдесят. Но они — хорошо обученные наемники из Портеццы и Гётцланда. Это не вторжение Арбонны в Гораут. Это мятеж изнутри. Мы надеемся.
      Таун откашлялся.
      — Думаю, примерно половина замка за нас. — Он отстегнул от пояса большое кольцо с ключами. — Этот открывает оружейную комнату — справа на противоположном конце двора, двойные двери под аркой. Жирард, который стоит у меня за спиной, покажет вам. Можно доверять ему во всем. Человек сто или чуть больше могут оказать сопротивление, но они будут плохо вооружены. — Он снова откашлялся. — Я думаю, если эн Блэз даст им знать, что он здесь, то сопротивляющихся может оказаться меньше.
      Блэз это услышал.
      — Дать им знать? — с притворным негодованием повторил он. — Конечно, я дам им знать. Я — блудный сын, который вернулся домой в распростертые объятия отца. Должна греметь музыка, должны устроить пир с вином и страстными красотками в мою честь. Может, ты поэтому приехал, отец? Чтобы удивить меня теплотой своего приема? — Он говорил лихорадочным, ломким голосом. Стоящий рядом с Тауном Валери де Талаир тихо крякнул, но ничего не сказал.
      Таун услышал, что верховный старейшина начал тихо бормотать, не обращаясь ни к одному из них. Каким-то образом голос этого человека, его внутренне напряжение, вызвали тишину в тумане на мосту, и постепенно, с нарастающим ужасом, Таун понял, что верховный старейшина произносит ритуальное проклятие.
      — … на вечный холод, царивший до сотворения мира и до появления лун, до того как солнце двинулось по небу и звездам позволено было светить. О священный Кораннос, повелитель льдов и всего божественного пламени, недостоин я в глазах твоих, и все же умоляю тебя, во имя своих древних даров нам, нашли на этого человека бесконечные мучения до скончания веков. Пусть черви поедают его плоть и сердце, пусть он сгниет заживо и почернеет его кровь в жилах. Молю тебя наслать на этого человека, который больше не сын мне…
      — Хватит. — Другой голос, полный холодного отвращения. Бертран де Талаир. Сам Блэз молчал, застыв перед лицом того, что делал его отец.
      — … дикое безумие и мучительную боль в кишках, слепоту, болячки, распад плоти…
      — Я сказал — хватит!
      — … все это и еще больше. О священный Кораннос. Молю тебя, чтобы его поразила чума…
      Бертран подошел, встал перед Гальбертом, продолжающим произносить самое страшное проклятие из всех известных старейшинам Коранноса, и наотмашь дал ему пощечину открытой ладонью, как бьют слугу. Гальберт умолк скорее от изумления, чем от самой пощечины. Блэз все еще не двигался. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, потом молча закрыл его. Ранальд де Гарсенк, очень бледный, стоял рядом с отцом, чуть не шатаясь.
      — Ты все же замолчишь, — свирепо произнес Бертран. — Еще десять слов, и лучник выстрелит. Возможно, твой сын не захочет отдать такой приказ по причинам, которые мне не понятны, но, можешь не сомневаться, я его отдам. Умоляю тебя, не надо испытывать судьбу.
      — Кто ты такой? — прорычал Гальберт сквозь стиснутые зубы.
      Тут эн Бертран громко рассмеялся, и это был самый странный звук в тумане из всех, которые слышал в эту ночь Таун.
      — Это три слова. Осталось семь. Береги свой запас. Но я жестоко оскорблен, я считал, что ты должен знать, как выглядит человек, за убийство которого ты так щедро заплатил прошлым летом.
      — Бертран де Талаир, — произнес Ранальд де Гарсенк, это были его первые слова. — Я помню тебя по турнирам.
      Глаза Гальберта превратились в узкие щелочки, но он хранил молчание, его тело застыло от гнева. Его руки в перчатках, как видел Таун, непрестанно сжимались в кулаки и разжимались, словно он жаждал вцепиться кому-нибудь в горло.
      Ранальд перевел взгляд с герцога Талаирского на своего брата:
      — Что ты наделал? Стал окончательным предателем? Вторгся к нам вместе с арбоннцами?
      — Едва ли, — ответил Блэз, к которому начало возвращаться самообладание, хотя он старательно избегал смотреть на отца. — Бертран здесь в качестве друга. Мои люди — наемники, набранные для меня Рюделем Коррезе, и ты, вероятно, знаешь многих из них — большинство их из Гётцланда. Я хочу отнять у тебя замок Гарсенк, братец. Мне очень жаль, но этот первый шаг представляется мне необходимым, так как ты сам совсем ничего не делаешь. Даже хуже, чем ничего. Я намереваюсь отобрать у Адемара Гораут вместе с моими собственными согражданами и без сжигания женщин на кострах.
      — У меня не было выбора в этом случае, — яростно возразил Ранальд.
      — Это не так. — Как ни удивительно, это произнес Валери де Талаир, стоящий позади Тауна, рядом с опускной решеткой. Его не было видно в тумане, и голос, оторванный от тела, звучал категорично и решительно, словно голос судьи у железных врат потустороннего мира. — Мы можем сказать «нет» и умереть. Это выбор, господин де Гарсенк. И это единственный выбор, который нам иногда предоставляют.
      Никто ничего не ответил. Мост снова накрыла тишина, тяжелая, как туман. Таун слышал лишь быстрые шаги и видел закутанные в плащи тени спешащих мимо него во внутренний двор наемников Блэза. В Гарсенке не подняли тревогу; мир был окутан туманом, словно порождение сна.
      И в этой тишине, словно во сне, Таун услышал на востоке грохот копыт. Большого количества копыт, будто Ночные Всадники из свиты бога спускались к ним с небес, готовые промчаться по окутанной туманом земле и все уничтожить.
      — Что это? — Валери сделал два шага вперед и остановился.
      — Заводи людей внутрь! — резко приказал Блэз. — Нам надо захватить замок. Они все-таки послали армию! Таун, прикажи опустить решетку, быстро!
      Таун уже бежал, выкрикивая команду своим двум стражникам. Внизу, в тумане, барабанная дробь невидимых копыт нарастала. Уже стали видны факелы и туманные очертания коней, и по расстоянию между первым и последним из этих движущихся огней Таун понял, что это действительно армия.
      Всегда существовала возможность, что они потерпят неудачу. Прошлой осенью он сделал свой выбор не на основании какой-то взвешенной оценки шансов на успех. Однако ему не хотелось умирать на костре. В тот момент он лишь молился, чтобы ему была дарована подобная милость. Он спрашивал себя, позволят ли ему, когда он попадет к богу, снова гулять вместе с отцом по широким лугам Коранноса при ласковом свете.
      — Я сам поднесу факел к костру, когда тебя будут сжигать, — сказал Гальберт де Гарсенк, обращаясь к сыну, словно высказал страхи самого Тауна. Он уже снова улыбался, в его глазах сверкало торжество, отражая пламя факелов.
      — Ты произнес на два слова больше, — сказал Бертран де Талаир.
      — Бертран! — поспешно воскликнул Блэз.
      — Валери! — произнес в то же мгновение герцог Талаирский. И не успели отзвучать два этих имени, как мимо Тауна в тумане что-то просвистело, и он услышал, как верховный старейшина Коранноса вскрикнул, когда стрела вонзилась ему в плечо, в щель между латами.
      — Еще десять слов, — хладнокровно сказал Бертран де Талаир, — и в твоей другой руке окажется такая же стрела. Скажи мне — и учти, не более десяти слов, — как ты думаешь, эти всадники атакуют нас, подвергая риску твою жизнь, господин верховный старейшина? Почему бы нам не подождать их здесь и не обсудить этот вопрос не спеша?
      Таун подумал, что он невероятно спокоен.
      Топот копыт нарастал, подобно грому, но постепенно стих у конца моста на широком, открытом пространстве перед лесом. Факелов было множество; Таун различал очертания коней и всадников, крупные фигуры с тяжелых доспехах.
      — У нас здесь верховный старейшина и герцог де Гарсенк, — крикнул Блэз, и его голос пронзил туман. — Не подвергайте угрозе их жизни. Назовите себя!
      Его отец, вцепившийся в свою левую руку, рассмеялся. Хриплым, неприятным смехом, резко контрастирующим с его непринужденно красивым голосом.
      — А как ты думаешь, кто это? — прорычал он.
      — Шесть слов, — тихо заметил Бертран.
      Из тумана и колеблющегося света факелов ему ответил голос, холодный и суровый:
      — Нет такого заложника, имя которого удержало бы мою руку или руки моих людей, если бы мы имели намерение нанести удар. Я говорю с Блэзом де Гарсенком?
      — Осторожно! — резко и тихо произнес Рюдель Коррезе.
      — Нет смысла отрицать, — услышал Таун тихий ответ Блэза. — Наша единственная надежда на заложников, что бы он ни говорил. Он может блефовать. Скорее всего, он блефует.
      В дальнем конце моста послышался приближающийся конский топот, а затем скрип, когда всадник спрыгнул с коня. Позади Таун наконец-то услышал грохот и звон решетки, которую стражники опустили на место. Валери Талаирский стоял рядом с ним, снова вложив в лук стрелу. Таун обнажил меч.
      — Я — Блэз де Гарсенк, — отозвался высокий коран, которому Таун поклялся служить и сделать его своим королем.
      — Я так и думал, — ответил невидимый человек голосом резким и решительным. — Я надеялся, что мои сведения верны и я найду вас здесь сегодня ночью.
      И в круг света, закутанный в тяжелый плащ от холода, вошел Фальк де Саварик и преклонил колени на настиле моста перед Блэзом.
      Он поднял голову, и неверный свет факела упал на его голову со светлыми волосами, на квадратное, умное лицо, характерное для всей его семьи. Таун, затаив дыхание, невольно шагнул вперед и увидел, что герцог де Саварик не улыбается.
      — Мой господин, ты примешь мою клятву верности и руку друга? Тебе пригодится тысяча воинов из Саварика и северных земель, которые разделяют твое отношение к Иерсенскому договору и тем людям, которые нами сейчас правят?
      Еще долго после этого Таун вспоминал, как взглянул вверх, почти ожидая увидеть, что луны появятся, подобно маякам в тумане, как будто небеса и темная земля вокруг них должны были каким-то образом отразить то сияние, которое, казалось, излучал мост. Но небо над головой оставалось по-прежнему темным, как речной ил, его скрывал туман, и лишь ближайшие факелы освещали сцену перед ним, когда он снова посмотрел вниз и увидел, как эн Блэз сжал протянутые руки Фалька де Саварика обеими ладонями, как положено по обычаю.
      Это в его сердце, а не на небе, понял Таун, луны засияли снова. Холод долгой ночи, казалось, отступил перед теплом этого внутреннего света. После он гадал, возникла ли та же иллюзия у других людей на мосту, все ли они посмотрели на небо, чтобы проверить, действительно ли там все изменилось.
      Вероятно, этим можно объяснить, если не оправдать, то, что случилось.
      А случилось вот что: Гальберт де Гарсенк в тот самый момент, когда его младший сын официально принимал клятву верности от самого могущественного сеньора на северных болотах Гораута, оттолкнул мощным плечом корана справа, локтем мускулистой руки ударил второго стражника в лицо и спрыгнул с моста. Стрела еще дрожала в его левом плече, когда он исчез во мраке тумана в сухом рву.
      На несколько секунд все замерли, потом на мосту загудели голоса. Валери Талаирский и Рюдель Коррезе спрыгнули следом за Гальбертом в ров. Таун услышал, как последний выругался на портезийским, неудачно приземлившись на неровное, усыпанное камнями дно.
      — Он далеко не уйдет, — сказал Фальк де Саварик, когда Блэз помог ему подняться. Он через плечо бросил в темноту резкую команду. Мгновение спустя Таун услышал топот скачущих галопом коней и увидел в тумане движущиеся огни факелов.
      Из всех них Блэз выглядел наименее удивленным.
      — Если он успеет добраться до леса, — сказал он, почти задумчиво, — сомневаюсь, что мы его найдем.
      — Сначала ему надо выбраться из рва, — возразил Бертран де Талаир, — а у него ранено плечо.
      — Не так уж серьезно, — заметил Блэз и покачал головой, сохраняя все тот же отрешенный вид, словно он почти ожидал этого. — На нем тяжелая кольчуга с двойными звеньями. Сомневаюсь, что стрела вошла глубоко. Но все же окружите ров, — обратился он к Фальку де Саварику. — По крайней мере, есть шанс, что твои люди увидят, как он карабкается наверх.
      Тут раздался смех, полный насмешки и еще чего-то, что не совсем понял Таун.
      — Он не станет карабкаться наверх, — сказал Ранальд, герцог Гарсенкский, брату. — Он уже в безопасности и до наступления утра выйдет наверх и уйдет. Из рва в замок ведет туннель, о котором никто не знает, и еще один на уровне подземелья, который выходит наружу. Далеко от замка. Ты его не найдешь, братец. — Оба они молча смотрели друг на друга.
      — Блэз, быстро, ты знаешь, куда ведет туннель? Мы могли бы добраться до выхода раньше его. — Это произнес Бертран, и в его голосе впервые прозвучала тревога.
      Гальберт де Гарсенк, внезапно вспомнил Таун, прошлым летом предложил двести пятьдесят тысяч золотом за убийство де Талаира.
      Блэз, однако, покачал головой, глядя на брата.
      — Это было сделано после того, как я уехал. — Его губы слегка скривились. — Иначе Ранальд не упомянул бы о нем.
      — Мы могли бы заставить тебя сказать нам, где находятся эти туннели, — очень тихо сказал эн Бертран Рэнальду де Гарсенку. Теперь в его голосе звучали пугающие нотки. Таун удивился, как он мог прежде думать, что арбоннские мужчины слабы.
      Герцог де Гарсенк был еще красивым мужчиной, высоким и хорошо сложенным, примером того, каким должен быть сеньор. Он посмотрела сверху вниз на невысокую, невзрачную фигурку герцога Талаирского и с презрением ответил:
      — В самом деле, господин мой? И что ты сделаешь? Отправишь меня в огонь?
      Тут Блэз что-то сказал, чего Таун не расслышал. Но его брат расслышал и быстро повернулся к нему. Его высокомерие испарилось.
      — Давай, — произнес Блэз громче. — Я говорю серьезно. Если хочешь уйти с ним, тебя не остановят и не станут следить за тобой.
      Выражение лица Ранальда стало смущенным, неуверенным. Он похож на человека, которому хочется выпить, подумал Таун. Жестокая мысль, понимал он, но это так. Он достаточно долго прожил в замке. И знал герцога.
      — Но если хочешь, ты можешь остаться, — прибавил Блэз. — Я буду доверять тебе, если ты дашь мне клятву. Я еще никогда не видел, чтобы ты солгал, Ранальд. И не думаю, что ты это сделаешь сейчас. Если ты способен ясно думать сегодня ночью, то должен понимать, что это единственный шанс в твоей жизни. Возможно, последний шанс, брат. Хочешь освободиться от него или нет? Он ушел по этому туннелю прочь от нас обоих обратно к Адемару. Тебе не обязательно следовать за ним, Ранальд, и я не заставляю тебя остаться. Перед тобой открывается первый свободный выбор за долгое время.
      — Если я встану на колени и поклянусь в верности младшему брату, который должен был стать священником Коранноса? В этом мой выбор?
      — Разве это такой уж плохой выбор? Имеет ли значение, кем он должен был стать много лет назад? — Это заговорил Фальк де Саварик, а Блэз молчал, глядя на брата при слабом свете факелов в тумане.
      За мостом, слышал Таун, кричали люди и стучали копыта коней, это кораны бросились окружать ров. Он разделял уверенность Ранальда: они не найдут Гальберта де Гарсенка ни в тумане этой ночи, ни утром, даже если солнце вернется. В глубине его сознания, после их чудесного триумфа, после клятвы верности, данной Фальком де Савариком, промелькнул страх, словно язычок пламени.
      Блэз прочистил горло, странно осторожный со своим братом, как раньше с отцом.
      — Я не требую, чтобы ты опускался передо мной на колени, только чтобы ты пошел за мной, Ранальд. — Он заколебался. — Я думаю, ты знаешь, если бы мы поменялись ролями, я бы с гордостью принес тебе клятву верности. — Он снова замолчал, заметно было, что он подбирает слова, словно преодолевает какие-то трудности. — И еще я думаю, ты знаешь, что было время, когда я бы последовал за тобой на край света, если бы ты меня позвал.
      — Зачем бы я захотел отправиться в подобное место? — спросил герцог Ранальд де Гарсенк после короткого молчания. — Или звать тебя туда с собой?
      Блэз на это ничего не ответил. Он опустил голову.
      — Ты еще больший глупец, чем я думал, — сказал Бертран де Талаир, но уже мягче, почти что с сожалением. — Отведите сеньора Ранальда к его коню, — крикнул он невидимым коранам у конца моста. — Могущественный герцог де Гарсенк покидает наше бедное общество ради удовольствия общения со своим отцом и высоких милостей двора Адемара.
      Блэз продолжал молчать. Стоящий за ним Таун не видел его лица. И был этому даже рад. Прожив столько лет в этом замке, он обнаружил, что ему временами трудно вынести то, что лежит между этими тремя обитателями Гарсенка, — подобно зарослям древков копий на земле, железные наконечники которых нацелены на убийство. Сегодняшней ночью наступил именно такой момент, словно судьба стран запуталась во тьме этого замка, во тьме гораздо более глубокой, чем туман зимней ночи. Они услышали, как на мост привели коня.
      — Кто-нибудь, помогите герцогу сесть в седло, — приказал Бертран все с той же мрачной учтивостью.
      — Не нужно, — коротко бросил Ранальд и одним плавным прыжком вскочил на коня. Развернул его и посмотрел сверху на брата. — Ты ждешь, чтобы я тебя поблагодарил? — спросил он. И снова в его голосе прозвучала та самая нота, которую Таун не мог понять.
      Блэз поднял глаза. И покачал головой.
      — Я только думал, что ты спросишь о своем сыне. — Жестокие слова, хотя, возможно, не были задуманы такими. Таун не мог сказать наверняка; младшего сына он тоже не понимал. Он увидел, как Ранальд стиснул зубы. Блэз прибавил ровным голосом: — Я собираюсь назначить его моим наследником в Горауте, а Фалька сделать регентом, если погибну в этой войне. Тебя это хоть немного интересует?
      У него очень быстрый ум, подумал Таун, очень быстрый, если уже обдумал это. Он повернулся и посмотрел на Фалька де Саварика, но на лице у того ничего нельзя было прочесть, как и на лице стоящего рядом с Фальком Бертрана де Талаира. Это были люди, привыкшие к играм власти и привыкшие скрывать свои чувства в этих играх.
      Ранальд де Гарсенк не так хорошо умел маскировать свои чувства.
      — Как трогательно, — резко ответил он, словно выстрелил из арбалета. — Как чудесно видеть, что все мои родственники имеют виды на моего сына. Это освобождает меня от отцовской тревоги, должен сказать.
      Блэз сказал по-прежнему мрачно:
      — Учитывая то, что ты даже не потрудился спросить о его здоровье или о его имени, тебе не пристало говорить подобным тоном, брат.
      Воцарилось молчание. Сам спокойный тон сказанных слов делал их резкими, ранящими сильнее. Таун чувствовал, как он сам и другие на мосту стали лишними, всего лишь наблюдателями за этой давней, горькой борьбой в семье де Гарсенков.
      — Ну? — в конце концов произнес Ранальд, словно это единственное слово стоило ему больших усилий. — Скажи мне.
      Таун увидел, как Блэз снова на долгое мгновение склонил голову, потом опять поднял ее.
      — С ним все в порядке. Красивый, здоровый ребенок. Он похож на Гарсенка. Его зовут Кадар в честь его деда де Саварика.
      Тут Ранальд рассмеялся тем же самым быстрым, горьким смехом, что и раньше, когда убежал его отец.
      — Конечно, — произнес он. — Она должна была так поступить.
      — Можно ли ее винить?
      К его удивлению, Ранальд де Гарсенк перестал смеяться. Он покачал головой и сказал:
      — Ты мне не поверишь, но я сказал и отцу, и королю, что готов отпустить ее, если она пришлет обратно ребенка. Ни один из них не согласился, да и она бы этого не сделала. — Он помолчал. — Если бы я прошлой осенью не поехал с Адемаром в Аубри, мне грозила немедленная казнь. Спроси у герцога де Саварика, твоего храброго нового союзника. Он тоже присутствовал на том сожжении по той же причине.
      Настал черед Блэза промолчать.
      — Я знаю, что он там был, — наконец ответил он. — Знаю, почему ты был там, Ранальд. Но Фальк де Саварик сегодня ночью дал свой ответ на это. Теперь он с нами. А ты собираешься вернуться в Кортиль. К кошмару той жизни. Я не понимаю. Не могу понять. Ранальд, ты не объяснишь мне, почему? — В его голосе прозвучала боль. Все стоящие на мосту ее услышали.
      Ранальд де Гарсенк снова медленно покачал головой.
      — Нет, — в конце концов ответил он. — Я тебе не настолько многим обязан. — Он помолчал, теперь он выглядел более спокойным, чем его младший брат. — И я не стану благодарить тебя за то, что не стал пытать меня, чтобы узнать местонахождение туннеля. Но вот что я скажу. — Он повернулся к герцогу Талаирскому. — Я не собираюсь возвращаться в Кортиль. Не забывайте, в своем стремлении высмеивать и недооценивать противника, с кем и с чем имеете дело. Я никогда этого не забываю, никогда, ни в один из дней или ночей моей жизни. — Он опять повернулся к брату: — Прощай, малыш Блэз, который станет нашим королем. Я помню, как учил тебя владеть мечом. Интересно, помнишь ли ты?
      После этих слов он повернулся и исчез в ночи и в тумане, и только стук копыт его коня указывал, что он едет на восток.
      — Конечно, я помню, — ответил Блэз, ни к кому не обращаясь.
      Потом он повернулся и зашагал через мост к замку, мимо двух герцогов и всех коранов, которые быстро расступились перед ним. Постоял молча перед опускной решеткой, пока ее снова не подняли, давая ему проход внутрь, в дом его предков.
      Ошеломленный быстротой событий, Таун Гарсенкский почувствовал большое облегчение, увидев порозовевшие щеки и веселый вид других людей, когда они все собрались в большом зале.
      В конечном счете, никакого сопротивления не было. Объявление о прибытии Блэза де Гарсенка, подкрепленное еще более весомым присутствием почти тысячи вооруженных воинов герцога де Саварика, заставили тех коранов Гарсенка, которые могли иметь подобные намерения, смириться с ситуацией.
      Проблема была не в этом. Проблема возникла, когда начались объяснения, пока слуги замка торопливо раздавали вино и еду и устраивали на ночлег не только тех, кто собрался в зале, но и воинов с севера, фермеров, которые также пришли вместе с Фальком, вооруженные самым разнообразным оружием.
      Именно присутствие фермеров, которых велели взять с собой Фальку, вызвало затруднения. В конце концов, стояла зима. Кораны часто следовали за своим сеньором, куда бы он ни ехал, и для герцога не было ничего необычного в том, чтобы взять с собой часть своих домашних, если он отправлялся в Кортиль на холодные зимние месяцы, чтобы пить и затевать потасовки с придворными короля. Такая традиция установилась давно. Вот почему предполагали, что замок Гарсенк не слишком хорошо защищен. Но если Адемар приказал обычным земледельцам взяться за оружие в разгар зимы — значит, затевалось нечто необычное.
      Фальк де Саварик это понимал. Однако он не знал, что именно затевается, так как еще не добрался до Кортиля, когда получил другой приказ. Его рассказ был прост. Он получил указания привести как можно больше людей. Учитывая то, в каком настроении пребывал король с осени, Фальк полагал, что не сможет просто проигнорировать эти указания. Он пришел к выводу, что король собирает войско перед весенним наступлением; это всегда было наиболее вероятным развитием событий.
      На полпути к Кортилю его встретил гонец от верховного старейшины и передал другой приказ, требующий повернуть на запад, к замку Гарсенк, и встретиться там с Гальбертом. Гонец доложил, что надвигается угроза с юга и в самом сердце зимнего Гораута зреет предательство. Фальк знал, как и большая часть Гораута к этому времени, что Блэз де Гарсенк прошлой осенью заявил о своих притязаниях на трон.
      Герцог Фальк привык жить своим умом, пусть ему недоставало жизнерадостности отца или уверенности монарха, которой обладал Кадар де Саварик. Он развернул свою тысячу, как и было приказано, и поехал по дороге, засыпанной снегом, в долине, но остановил войско у русла замерзшей реки два дня спустя, откуда до замка Гарсенк было полдня езды. И там, под серым небом, произнес речь.
      Он был не слишком хорошим оратором, и его северяне не были склонны выслушивать длинные речи особенно на холоде. Он выступил так коротко и ясно, как только мог, и его слова означали перемену в его жизни. Он стал бы отрицать, что именно события в Аубри привели его к этому моменту, но и не мог утверждать, будто они не имели к этому никакого отношения.
      Ему никогда не нравился Иерсенский договор, сообщил он собравшимся, выкрикивая слова против поднимающегося ветра. Ему никогда не нравилась та власть, которую имел верховный старейшина Коранноса над королем, погрязшим в пороках. Он испытывал презрение и искренний гнев по поводу того, что четверть населения Гораута лишилась своих земель и получила приказ искать себе кров где-нибудь в другом месте. Где угодно, пока король и его верховный старейшина строят планы завоевания юга. Фальк де Саварик не думал, что они сумеют удержать земли, захваченные к югу от перевалов; им этого не позволят другие страны. Равновесие будет слишком резко нарушено. Они лишь сменят пограничные конфликты с Валенсой на огромную битву против всех остальных стран, а арбоннцы скорее умрут, чем согласятся мирно жить под игом оккупации Гораута. Гораутцы будут изгнаны из Арбонны, сказал герцог Фальк своим людям, оставив после себя руины, пепел и горы трупов.
      Это, сказал Фальк, возможно, даже не имеет значения для верховного старейшины, который затевает эту войну. Истинная причина того, что сейчас происходит, не имеет почти никакого отношения к земле, необходимой для лишившихся своих владений на севере. Гальберт хочет лишь уничтожить Арбонну и ее богиню, и Иерсенский договор был первым дьявольским шагом к этому. Фальк де Саварик тоже не слишком заботится об арбоннской богине; она его никогда не волновала, сказал он у той замерзшей реки. А что его действительно волнует, сказал он, — это согнанные с земли люди севера. Король продал их Валенсе за серебро и золото, чтобы собрать армию для сожжения женщин в Арбонне.
      Есть и другие люди, сказал он молчащим воинам, которые думали так же, как он. Блэз де Гарсенк, младший сын верховного старейшины, вероятно, многим из них известен. Он даже не северянин, но он предпочел навсегда покинуть Гораут и не жить по условиям Иерсенского договора. Вероятно, он сейчас направляется домой, возможно, даже сегодня ночью, возглавив восстание против той самой несправедливости, о которой говорил Фальк. Герцог собирается присоединиться к нему ради чести северной земли и в память о своем отце и короле Дуергаре, которые действительно любили Гораут и служили ему. Он предлагает всем своим воинам, которые думают так же и которые доверяют его суждениям, пойти с ним. Те, кто думает иначе, могут беспрепятственно уйти, с его искренней благодарностью за прошлые услуги.
      Вот и все, что он сказал. Ветер дул вдоль долины, наметал снег в сугробы по берегам замерзшей реки, стряхивал его с ветвей голых деревьев.
      Восемнадцать человек уехали из отряда почти в тысячу человек.
      Люди севера всегда имели собственные твердые убеждения, а сеньоры Саварика редко поступали с ними нечестно, что бы ни делали короли в Кортиле. Герцог Кадар де Саварик погиб, защищая их земли и свои собственные у Иерсенского моста. Его сын защищал интересы севера осторожно, но старательно во время мятежей, которые вспыхивали после восшествия на престол короля Адемара и подписания договора. Если сейчас время осторожности закончилось, то время верности — нет, а верность северу была первым законом севера.
      Фальк де Саварик не был человеком, склонным действовать под влиянием вспышки сильных чувств, однако он был растроган тем, что последовало за его речью в тот зимний день. В конце концов, он подбивал их на измену.
      Когда он закончил, не было никаких криков, ни криков одобрения, ни криков «ура» в его честь. У них так не принято. Только мрачное, суровое молчание, всегда свойственное северу, когда шесть всадников и двенадцать пеших воинов отделились от отряда и двинулись на восток, прочь от того заледеневшего потока, к Кортилю и королю Адемару, который все-таки, после всего сказанного и сделанного, оставался помазанником божьим.
      Остальные последовали за Фальком сюда, в замок Гарсенк, и теперь последуют за ним, торжественно сказал он Блэзу, Бертрану и другим собравшимся в большом зале, туда, куда он их поведет.
      — Боюсь, — заметил Блэз, — что это и есть главный вопрос. — Казалось, он постепенно взял себя в руки после встречи с отцом и братом. — Мы планировали захватить этот замок, устроить в нем зимнюю базу, пункт сбора для тех людей, которые могут к нам присоединиться, а потом посмотреть, что принесет нам весна в смысле людей и возможностей. Я не предполагал вести войну зимой.
      — Мы когда-то вели, и она закончилась битвой у Иерсенского моста, — возразил Фальк де Саварик.
      — Я знаю. Я там был. То была война против захватчиков, у нас не было выбора. Теперь дело другое: я не хочу сам нападать на страну, разрушая города и замки. Если у меня получится, я бы хотел закончить все одним сражением против Адемара, только одним. Моя армия — если она у меня появится — против его армии на каком-нибудь поле. Если мне предстоит вернуться домой в качестве спасителя Гораута — человека, который вернет нас к богу и к нашей истинной судьбе, — то я не могу начать с убийства собственного народа и уничтожения их домов и полей. Я не стану этого делать, Фальк, по той же причине, по которой не хочу начать вторжение с армией из Арбонны.
      — А тебе ее предлагали? — спросил Фальк де Саварик.