***
      Отдел был большой, а не просто светлые головы, но головы с кандидатской степенью у нас водились, да только фирма наша огромная, аппетит волчий, и мы для нее мелкой рыбешкой, закуской служили. Прокормить контору высококалорийными идеями нам было не под силу, поэтому основные, ударные задания отдел отдавал на сторону, другим "ящикам" и самым что ни на есть чистым научным институтам. Много учреждений на нас работало, охотно принимали заказы. Мы были выгодными клиентами. Хорошо платили.
      И интересная получалась ситуация. В план какого-нибудь института включали нашу тему. Тема по сравнению с общей институтской работой микроскопическая. В институте докторов и академиков навалом, они там науку вверх дном переворачивают, открытия, как блины, пекут, зарубежные ученые плачут от зависти. Нобелевский комитет с валютой прощается, - кажется, плевать институту на нашу тему? Да нет! Не подпишет начальник акт приема заказа, и накрылись все доктора и академики. План не выполнен, премия сгорела. И начинаются звонки, бегут маститые на поклон к начальничку. Шутка ли - многотысячное предприятие, ни в чем не повинные люди прогрессивки лишаются!
      Спрашивается, неужели им, маститым, трудно наши орешки перещелкать? Тем более к их услугам лаборатории и установки, которых у нас нет. Но какой же уважающий себя маститый свое драгоценное время нам посвятит? Спихнет заказ вниз по инстанции. И попадает наша работа жучкам, которые на нее как на халтуру смотрят. Жучки в своем деле понимают, да наш заказ "на понял" не возьмешь, к нему особый подход нужен, "специальные мозги", как говорил начальник. А липу начальник не принимал. Тут он круто поступал. Авторитеты на него не действовали.
      Биография у него была сложной. Долгое время в неудачниках ходил. Многие светила, возле которых он крутился, ему отставку давали. Но в нашей конторе он научился ремеслу, выдвинулся, профессионалом стал. Широких знаний не приобрел, но в своей узкой специальности метра на два, до самых глубин дошел - под него не подкопаешься. И часто случалось, что маститые, его бывшие шефы, которые когда-то начальника и за человека не признавали, теперь странным образом от него зависели.
      Утверждали, что он злопамятен. Может быть. Но вот сколько я на этих обсуждениях присутствовал, а по-разному бывало, и до перебранки доходило, и до личностей. И казалось, не устоять перед напором маститого авторитета, мелочь пузатая мы по сравнению с ним, - а рубил начальник правду-матку в глаза, лихо он их раскладывал, любо-дорого было смотреть. И всегда я принимал сторону начальника, нет, не в силу служебного положения, а потому что он хоть и не очень-то вежливо и тактично, но интересы дела защищал.
      И скоро пошли слухи, что мне быстрая карьера обеспечена. Ибо, ребята, начальник меня вроде бы референтом к себе пристроил. Ну когда разговор касался самого предмета обсуждения, начальник ни в чьей помощи не нуждался. Однако иногда беседа принимала другое направление. Нас обвиняли, что мы лишь в одной плоскости судим, не понимаем широту полета мысли, не доросли, так сказать. На иные категории акцент переносится, и для ответа эрудиция требовалась. Надо было доказать, что и мы не в одну дуду дудим и тоже не лыком шиты. И тут очень я пригодился своему начальнику. Вот тогда мне слово предоставили, на интеллигентные рельсы я разговор переводил, доказывал, что и мы кое в чем разбираемся. Бывало, что, предвидя ответный ход оппонентов, начальник меня вызывал заранее и мое личное мнение выслушивал. А потом, на обсуждении, четко мою мысль повторял, красиво у него получалось.
      Конечно, когда нам приличную работу отдавали, это был праздник, не обсуждение, а Версаль, обмен комплиментами. Приятно слышать хорошие слова из уст маститых товарищей.
      Но ведь заворачивали мы заказы, заворачивали. И я понимал, что теперь и меня запомнили, что придет нужда - так мне в их контору не сунуться. Да и начальник прозрачно намекал: дескать, сложное у нас положение, портим отношения с нужными людьми. На судьбу свою горькую сетовал: мол, другие на его месте как бы вольготно устроились! Нет, характер у него не тот, а ведь всё когда-нибудь начальнику припомнят, а мы, Мартынов, с вами одной веревочкой связаны.
      Может, он ожидал, что в ответ я должен в любви и верности поклясться?
      Не было такого. И дистанция между нами сохранялась. Когда я к нему в кабинет заходил, сразу чувствовал - холодный ветер по комнате гуляет.
      Но иногда, после тяжелого обсуждения, когда мы совместными усилиями больших китов прикладывали, задерживал меня начальник под разными предлогами, давал очередные цеу, и вдруг на миг переглядывались мы с ним по-свойски, как два заговорщика, и казалось, вот-вот подмигнем друг другу.
      ***
      "Ты начальничек всем начальничкам начальничек"...
      Особенностью нашего отдела было то, что кроме людей, непосредственно занятых производством, специалистов, достигших профессионального уровня (и тут начальник был строг в отборе - тех, кто "не тянул", он быстро вышибал из конторы), имелись еще работники (примерно половина из общего состава отдела), непосредственно ничем не занятые. Машинистки, учетчики, лаборантки, секретарши, инспектора, - господи, что им делать у нас? Но недаром наш начальник слыл талантливым администратором: он им находил работу. Помню, я даже пытался разгадать круг обязанностей одной женщины-инспектора. По моим наблюдениям, вся ее служба состояла в том, чтобы относить в определенные корпуса наши готовые заказы. Туда у нее был постоянный допуск. Правда, заказы надо было соответствующе оформить (то есть собрать все подписи, проверить нумерацию страниц, наложить печать, зарегистрировать в книге и т.д.) и обратно требовалось принести нечто вроде акта о приеме. Ну хорошо, на это уходил час. А дальше? Не такие мы были щедрые, чтобы в день по два заказа отправлять. Бывало, набиралось и пять, но чаще всего - в неделю ни одного. Так неужели эту работу нельзя было доверить любой секретарше? Нет, нельзя. Каждый раз пропуска оформлять? А вдруг секретарша увидит в цехах то, что ей не надо видеть? А ежели она заказ через забор выбросит (якобы потеряет), а за забором шпион? Вдруг не в тот корпус отнесет? Где гарантия? Одно беспокойство! Зато инспектор человек проверенный, не подведет. И потом, может, она не просто заказы сдает, может, она еще слова особые говорит вроде "снип, снап, снуре, пуре, базелюре", чтоб людям понятнее было? Откуда мне знать, что она в корпусах делает? Темный я. И еще мне объяснили - когда я свою идею про сокращение штатов высказал, - что, во-первых, мороки и писанины прибавится, а во-вторых, если наш отдел наполовину уменьшить, то автоматически мы в другой разряд перейдем: дело, возможно, и не пострадает, но зарплату срежут уж точно, - а какой же умный начальник с этим согласится? И вообще, чем больше отдел, тем почетнее им руководить! Кто же добровольно будет рубить сук, на котором сидит?
      У "профессионалов" работа тоже была непыльная. Когда наступал срок тему сдавать, мы допоздна задерживались. Горим на производстве, горим синим пламенем. Сам черт нам не брат. Такое случалось в конце квартала. Десять горячих денечков. Бывали еще "тепленькие" дни, смотря по обстоятельствам. Но остальное время? Чем заняться в обычные дни? Трудная задача для ученых специалистов: как создать видимость работы, когда работы нет? Однако ребята в отделе подобрались отчаянные - не боялись трудностей.
      Ровно в девять все на местах. На минуту опоздаешь - скандал. Полчаса все сидят за столами, - это с вечера дела накопились. Потом дружно идут в коридор. Перекур. И начинается "ля-ля": кто что купил, кто что достал, кто какое кино смотрел, как сыграл "Спартак", какая была телепередача и т. д. Может, в шахматы сразиться или книжку почитать? Нет, неудобно. Все-таки на работе. А газету полистать - дело законное. Можно вслух заметку огласить под рубрикой: "Происшествия": Иванов машину угнал - арестован, Петров в столовой продукты воровал - посажен, Сидоров газ забыл выключить - дом взорвался. В комнате заметку обсудят, повздыхают: дескать, живут же люди... А до обеда далеко. Стрелки на часах словно чугунные, не двигаются. Но вот и у нас происшествие: Вера Федоровна поругалась с Лидией Павловной. Вера Федоровна назвала Лидию Павловну женщиной легкого поведения. Лидия Павловна в долгу не осталась, сказала, что Вера Федоровна официантка. И загудел отдел. Сотрудники по комнатам шныряют, выясняют, кто прав, кто виноват. (Вообще наши женщины не скучали. Они были разделены на два враждующих лагеря, правда, не понятно по какому принципу, ибо часто появлялись перебежчицы. Какие велись интриги! До обмороков, до слез! У меня создалось впечатление, что все дела нашей конторы для сотрудниц имеют второстепенное значение. Куда важнее - "кто про кого что сказал".)
      После обеда начальника вызывали на совещание или на конференцию. Его заместители (с ученой степенью) обычно находили повод смыться. Причем я не помню случая, чтобы начальство уезжало потому, что, мол, необходимо посидеть в библиотеке, перевести статью с английского или поработать дома над собственной диссертацией. Это бы не считалось уважительной причиной, наоборот, прозвучало бы оскорбительно для всех: дескать, мы тут вкалываем, а они там втихую свою карьеру делают. Но вот привезти холодильник (подошла очередь в магазине), достать редкое лекарство, взять очки у знакомого (присланные из Венгрии), купить штакетник для дачи, явиться на примерку в ателье - такие дела встречали всеобщее понимание, отдел принимал в них живейшее участие, каждый спешил дать полезный совет, а на следующий день узнать детально подробности сего предприятия.
      Простые смертные не имели права уходить до звонка. Поэтому организовывался чай. Разгадывали кроссворд. Потом женщины начинали вязать. Мужчины группами уточняли планы на воскресенье или исчезали в соседних отделах, где вдоволь болтали с приятелями. Иногда приносили спирт из лаборатории, и шло всеобщее братание. Враждующие лагеря развивали бешеную активность по части добычи огурцов и капусты из буфета. Последний час все висели на телефонах - координировали с женами и мужьями вечерние покупки. Случайно прорвавшийся деловой звонок (кто-то просил дать консультацию, заказать пропуск, послать представителя) вызывал возмущение: "Ишь, вдруг всполошились, скоро день кончается, вспомнили, ничего, подождут до завтра".
      Звонок. Гурьбой к проходной. Уф, устали! Наработались!
      ***
      Старожилы рассказывали, что однажды отдел по собственной инициативе взялся за незапланированную тему. Идея увлекала всех, люди добровольно оставались еще на несколько часов. Вкалывали, что называется, без дураков. И получилось! Важная тема! Благодарность от Комитета заслужили! Но параллельно начальнику вкатили выговор, а отдел лишили квартальной премии. Потому что маленький заказ вовремя не сдали, попросту не успели, а заказ-то был в плане. С тех пор энтузиазма не наблюдалось.
      ***
      И все-таки хорошая жизнь была в "шарашкиной конторе". Как в трамвае: только не скандаль и не высовывайся - спокойно доедешь куда надо. Но Саша и Вадик, ребята из Академгородка, шли своим ходом и на других скоростях. Вот-вот они скроются за поворотом, а ты успей им вдогонку послать прощальный привет. И тогда я спрыгнул с подножки.
      ***
      "Ты начальничек всем начальникам начальничек, отпусти..." А начальник был мудрый человек, по-дружески предупреждал: нельзя нарушать установленные правила движения, ни к чему путному это не приведет.
      Я ему и раньше свои идеи высказывал, да, вероятно, полагал он, что перебешусь я, остыну, остепенюсь. Но теперь я впервые мосты за собой сжигал, и он понял, что на этот раз я всерьез. И показалось мне, что уговаривает он меня остаться не по долгу службы - действительно не хочет моего ухода. Может, у него особые планы были? Может, мой поступок задевал его самолюбие (из конторы еще никто добровольно не уходил)?
      А может, он просто желал мне добра?
      ***
      - Мартынов, я вам говорил, что через год подберем вам тему и защитите вы кандидатскую диссертацию. Причем за вашей спиной будет наша фирма, да и я постараюсь. Защита пройдет как по маслу. У нас еще не было осечки. Я своих работников ценю. Обещал - слово держу, это вам известно.
      - Извините, но я должен повторить вам старый анекдот. В наше научное учреждение попал на стажировку японец. Каждый день, кончая работу, он вставал и произносил одну и ту же фразу. Никто по-японски не понимал, думали, благодарит японец за что-то, японцы - вежливый народ. Однажды пришел переводчик, и публика, естественно, поинтересовалась: дескать, чего там японец бормочет. А японец, оказывается, говорил следующее: "Прошу прощения, господа, но я не член вашего профсоюза и в забастовке не участвую". Так вот, любая капиталистическая фирма давно бы лопнула, будь у нее такие же темпы работы, как у нас.
      - Согласен. У нас жизнь спокойнее. Там работают на пределе человеческих сил. Сейчас вы молоды, вам не терпится, вы торопитесь. Но лет через десять вы задохнулись бы от своего темпа. Каков же итог? Вы "не тянете", а от вас требуют. Вы не можете, устали, измотаны - и вас просто увольняют. Выбрасывают. Понимаете? А наша система гуманна. Вам не грозит увольнение. Все, на что вы способны, вы сделаете, - не за десять лет, а за двадцать, но сделаете. Улавливаете разницу? Мы заботимся не только о производстве, но о самом человеке.
      - Правильно. Прекрасная система для середнячка. Ориентир на массовость. Не дай бог кому-нибудь вырваться из общей монолитной шеренги. Всякий талант исключается.
      - Если вы такая яркая индивидуальность, почему бы вам не использовать свободное время? В вашем распоряжении каждый вечер.
      - Трудно работать по вечерам, когда ежедневно привыкаешь бездельничать.
      - Ага, значит, виноваты все, кроме вас самих?
      - Я никого не обвиняю, но я не хочу участвовать в забастовке.
      - Оставим этот термин на вашей совести. Я должен учитывать возможности всего отдела, а не одного Мартынова.
      - Предположим, что вы правы. Для вас не секрет: бывают дни, когда совершенно нет никакой работы. Отпустить меня домой вы не можете - конфликт с трудовым законодательством о дисциплине. Но почему бы мне не заниматься своими делами тут же, не покидая контору?
      - У меня нет гарантии, что Мартынов отложит в сторону свои дела, когда появится нужная мне работа. И тогда за него придется работать другим. Возможно, лично Мартынов совестлив, но, разрешив ему, я автоматически разрешаю остальным. Я не уверен, что и остальные будут так же бескорыстны и преданы общему делу. Значит, мне проверять каждого? Кроме того - и это естественно, - основное внимание Мартынов станет уделять своей личной теме, а службу исполнять спустя рукава.
      - Значит, мне сознательно смириться с тем, что мой КПД составит не больше двадцати процентов?
      И мы пошли по второму кругу, но так и не договорились.
      - Я знаю, - сказал начальник, - вас прельстили звезды Академгородка. Но у тех ребят другая тренировка. Вы за ними не угонитесь. Если говорить правду, то вы, Мартынов, переоцениваете свои способности. Там ребятишки посильнее вас.
      - Хорошо, но я попробую. Во всяком случае, винить буду только себя.
      - Вам поздно пробовать. Вы сложившийся человек. У вас определенный настрой головы. Вы часть нашей машины, необходимая деталь. Чтоб достигнуть этого, вы учились в институте, учились у нас. Вы профессионал - вот в чем ваша ценность. Куда же вы теперь денетесь, Мартынов?
      Тут он попал в яблочко. Имелись еще две фирмы, сходные с нашей по профилю. Но я не пойду ни к Штейнбергу, ни к Бондаренко. Профессиональная гордость не позволит. Мы сталкивались с ними и понимали, что уровень нашего отдела выше. Не я у них, а Штейнберг и Бондаренко должны бы работать в моем подчинении. Однако сие невозможно. Так что начальник рассчитал точно.
      - Но это мой выбор. Вы мне не можете помешать!
      - Давайте без басовых нот, Мартынов. Я хочу вам помочь. Будь моя злая воля - с вами можно сделать все что угодно. Например, сейчас в глазах отдела вы выглядите правдоискателем. Ну не надо скромничать. Так вот, я скажу, что начиная с первого дня вы передавали мне разговоры всех сотрудников и за это я вам платил тридцать рублей в месяц.
      - Никто не поверит! Все знают, что я не стремлюсь к карьере. Я просто хочу честно работать. Я никого не подсиживаю и не пытаюсь урвать жирный кусок.
      - Вот именно это и непонятно. Вы плохо разбираетесь в людях. Они мерят на свой аршин. Идеализм странен. А тут все прояснится. И чем чудовищней будет выдумка, тем охотнее в нее поверят.
      ***
      Меня уволили по собственному желанию, но я знал, что любому слабому работнику, от которого хотят избавиться, пишут ту же формулировку. Я толкался в разные "ящики", но там листали мою трудовую книжку и предлагали мне третьестепенные должности. Я устроился в одно учреждение, проработал несколько недель и понял, что это и есть истинная "шарашкина контора", а моя старая фирма, по сравнению с теперешней, образцово-показательный научный институт. Это было падением, сдачей позиций, и начальник мог злорадствовать: дескать, он оказался прав, - ему, конечно, донесли, куда я попал.
      Опять увольнение по собственному желанию.
      Теперь на хорошую работу дорога была закрыта.
      И я полностью ощутил то наслаждение, которое испытывает человек, катясь дальше вниз. Приходит какая-то странная удаль - чем хуже, тем лучше! Вниз под горку, только в ушах свистит! И мне казалось, что этим я отомстил своему начальнику. Задержись я в захудалом "ящике" - был бы повод для торжества. Но я совсем ушел из физики, и тут начальнику стоило бы призадуматься. Получилось не то, на что он рассчитывал. Значит, он не понял меня, а ведь хвастался: дескать, разбирается в людях. Во всяком случае, теперь начисто исключалась возможность моего покаянного возвращения.
      ***
      Случайно я встретил ребят, с которыми играл в джазе на институтских вечерах. Баловство вдруг обернулось второй профессией. Человек из ресторана - куда уж дальше?
      ***
      Каждый вечер я всматривался в ряды публики и ожидал увидеть знакомое лицо. Я готов был поклясться, что он следил за мной, вернее, прослеживал мой путь и теперь должен был явиться, удостовериться собственными глазами. Ведь наш спор не кончился и вроде выигрывал я.
      И он пришел.
      Он, конечно, мог бы подойти, поздороваться, протянуть трешку, заказать что-нибудь этакое, по его, начальникову, вкусу, вздохнуть, развести руками или просто посмеяться. Но он был слишком умен. Он понял, что тем самым он бы не меня - себя унизил. И он сидел за столиком с двумя деятелями из нашей конторы, сидел спиной к оркестру, и ни разу не обернулся, и, уходя, не взглянул в мою сторону.
      ***
      Представьте, к вам в отдел приходила рыхлая баба, приносила готовые заказы и вы, пытаясь быть вежливым, на пальцах объясняли ей азбучные истины, а она, льстиво улыбаясь, благодарила за консультацию. И вдруг поворот, вы меняете место работы и оказываетесь у нее в подчинении и вынуждены с умным видом выслушивать от нее разные глупости. Невозможно, братцы, невозможно! Профессиональная гордость.
      Теперь мне давал указания метрдотель, администратор, недоучившийся студент Юра - руководитель нашей джаз-банды, и этих людей, людей по интеллекту неизмеримо ниже, чем все мои прежние шефы, я воспринимал совершенно спокойно, ибо я попал в другой мир, мир, в котором никто не знал физика Мартынова, специалиста, подающего надежды, тяжелую артиллерию начальника на всех обсуждениях.
      Любопытно, что все мои новые знакомые теперешнюю свою жизнь принимали всерьез - музыка, деньги, бабы, интриги - а меня ничто не волновало, я смотрел на все это как на спектакль и с интересом наблюдал, какие еще антраша способен выкинуть аккордеонист Мартынов, когда же ему надоест играть роль человека "на дне", упиваться собственным падением, сетовать на распроклятущую судьбу, и вообще, когда?
      Раньше я был равнодушен к спиртному, но тут я стал употреблять зелье, а иначе нельзя, такая уж обстановка.
      Летом Юра выхлопотал выгодный контракт, и мы поехали на Дальний Восток, отправились "на чёс", гастролировать, "зашибать башли", "лабать" по три концерта ежедневно.
      Три раза в день одну и ту же программу, до посинения, а поздно вечером "большой кир", чтобы все забыть, а иначе нельзя, не выдержишь.
      И тогда я решил: хватит, пора проветриться. И ушел на сейнере подышать свежим воздухом. Управлению "Сахалинрыба" всегда требуются доходяги и алкоголики на самую черную работу.
      ***
      Заканчивая воспоминания о "шарашкиной конторе", я хочу сказать, что моими поступками руководило не желание уязвить определенного человека (хотя и это было: все-таки начальник меня своей собственностью считал, деталью автомашины, а на мосту деталь отскакивает, катится, владелец следит за ней, сейчас она остановится, он подойдет и подымет, но она падает в реку, все, не достать, - конечно, обидно), не попытка проверить на личном опыте кантовское положение о "вещи в себе" (дескать, независимо ни oт чего, я еще самоуправляем), - вряд ли из-за мелкого удовольствия досадить кому-то или из-за страсти к философии платил бы я такой дорогой ценой. Крест я на себе ставил, крест как на ученом. Раз в звезды мне не удалось выйти, то керосинкой я не буду - пусть даже керосинкой модернизированной, блестящей и хромированной, в подарочной упаковке. Вот в чем было дело. И кажется, всех я убедил. Наташке я совсем неинтересен стал. Она и вправду поверила, что по простому пути пошел, по известному, хрестоматийному, пологому, скользкому пути: от графа Монте-Кристо - к управдому. И обращалась она со мной как с чужим человеком, которого разбил паралич: выгнать нельзя, ухаживать приходится, горшок выносить - надо, но противно, неприятно.
      Все ясно? Да ни черта! Крест я на себе ставил - да только на сцене, для зрителей интермедию разыгрывал да за реакцией публики наблюдал. Я-то был твердо уверен, что всех перехитрил. Я же, ребята, с ума не сошел, мне без науки никак нельзя. Я без нее задыхался, как рыба, выброшенная на берег. Но хотелось мне отойти от науки - не катиться по рельсам, на которые меня поставили сразу после института, когда я еще и опомниться не успел, а осмотреться, обдумать и спокойно решить: чего я хочу, что могу?
      Что же действительно я способен совершить? (Не для себя, а для того абстрактного человечества, которого никто из нас в глаза не видел, но ради которого мы живем, надеясь, что это абстрактное человечество когда-нибудь зачтет все наши хорошие поступки, - надеемся, хотя при здравой логике мы с вами давно пришли к выводу: никто и никогда нам ничего зачитывать не будет.)
      ***
      Все на свете сложно. (Афоризм. Не забыть занести его в рамочку.) А хочется, чтоб было просто (и этот туда же!).
      Мы отправились с Иркой в кино на вечерний сеанс. Добропорядочная семейная пара, похожая на десятки других. Мы ходили по фойе. Ирка разглядывала фотографии киноактеров, а я разглядывал публику. Чем же Ирка хуже этих семейных женщин? Она моложе их и красивее. Сегодня Ирка, так же как и они, пойдет домой вместе с человеком, которого любит. Но она пойдет в последний раз. Она этого еще не знает, а я знаю.
      "Володенька, Володенька, Володенька ты мой, люби, пока молоденька..."
      На мое счастье, картина была про шпионов.
      ***
      Я привез Наташку домой, и она так устала за дорогу, что почти не реагировала на скачущую, радостно вопящую Алену. Она легла и молча смотрела на дочь. Я увел Алену на кухню, и Наташка задремала.
      Притихшая Алена делала уроки. Я заметил, что она не может сосредоточиться и думает о чем-то постороннем.
      - Папа, - сказала вдруг Алена, - это не моя мама. Моя мама веселая, она всегда меня целует. Наверно, пришла чужая женщина, которую заколдовали под мою маму.
      Свистящим шепотом я ответил, что страшные истории про волшебников и вампиров, которые показывают в телепередаче "Спокойной ночи, малыши!", до добра не доведут, и сейчас я возьму молоток и разобью телевизор, к чертовой бабушке.
      Вероятно, угроза показалась вполне реальной - Алена успокоилась.
      ***
      Я договорился на работе и несколько дней сидел дома. Наташка ходила за мной из комнаты в кухню и из кухни в комнату, как маленький ребенок, который боится, что его оставят одного.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      1
      Как порядочному человеку, мне бы следовало съездить в больницу и преподнести букет цветов. Но кому? Кто же вытащил Наташку?
      Игорь объяснял так.
      Применяли все проверенные средства. Не помогло.
      Несколько раз изменяли курс лечения. Добились ухудшения.
      Попробовали совершенно новое лекарство. Положительный эффект ожидался через месяц. Первая же таблетка по непонятным причинам вызвала шоковое состояние.
      Этот никем не предусмотренный сильнейший шок неожиданно и вылечил Наташку.
      Игорь надеялся, что все худшее позади, однако прогноз делать отказывался. Поживем - увидим. Пока еще ей долго сидеть на "схеме".
      В конце концов, нечего гадать. К Наташке в больнице прекрасно относились (с одной лишь медсестрой она не ладила, и когда Наташка привезла торт и постучала в дверь отделения, то нарвалась именно на эту медсестру; та торт взяла, но обругала: дескать, шляются тут всякие, людей тревожат), так вот, важны результаты, а как и почему - неисповедимы пути Господни! Но, по справедливости, я бы должен свечку поставить. Ведь обещал!
      Через две недели она пошла на работу. Вроде бы все хорошо. Правда, она быстро уставала, в метро ей было не по себе, и в магазины заходить не решалась, и не любила дома оставаться одна. Но Игорь говорил, что это вещи поправимые. Не всё сразу.
      С Аленой мы распределили обязанности: я главный "закупщик", а она бегает за молоком и хлебом.
      Наташка почти не гуляла. Боялась улицы. Я ее успокаивал, утверждая, что в этом как раз проявляется естественная реакция человека. Свора ревущих машин, шум, скрежет, толкотня на тротуарах, прохожие спешат, наступают на ноги - поневоле нормальный человек испугается. Вот то, что мы к этому привыкли, - ненормально, неестественно. И потом, какие сейчас прогулки? Октябрь. Дождь, слякоть. Депрессивная погода.
      Наступил день, когда я услышал ее смех. Что-то они веселились с Аленой на кухне. Все, ребята, мне большего и не надо! О чем еще мечтать!
      После Наташкиного возвращения я Иру не видел. Она просила не звонить и не приходить к ней. Она сказала, что устроится работать в библиотеку, сказала, чтобы я не волновался - никого у нее не будет.
      Она правильно решила. Теперь для нас невозможны случайные рандеву. Мне надо поставить Наташку на ноги, а потом выбрать: или - или.
      Я все еще пытался понять: кого же из них больше люблю?
      Вот сидит мой глупый кисик. Ему весело и тепло, мурлычет себе под нос какие-то песенки. Кто же мне еще нужен? Но это при условии, что Иры вообще не существует.
      Ведь я убедился, что и с Иркой мог бы жить счастливо... если бы не было Наташки.
      Будем рассуждать строго и логично, без эмоций.
      Каждый мужчина мечтает встретить ту, единственную, созданную для него женщину. Не у всякого это получается. По теории вероятности такой случай крайне редок. Мне повезло. Ирка, одна, заветная, другой не будет никогда. Ирка - моя любовь.
      Наташка - мой любимый ребенок. Чувство к ней не поддается логическому анализу, это выше нас, инстинкт, заставляющий родителей жертвовать всем ради детей. Разве от ребенка можно отказаться?
      Но теперь из области чисто теоретической спустимся на землю.
      Наташка - ребенок, но для себя самой она в первую очередь женщина. Попробуй объяснить ей свое отношение - тяжелейшая обида. Как же практически? Как же мне жить? Удочерить, что ли? Смешно. Другую женщину этот ребенок не потерпит.
      Значит, нельзя выбирать по принципу: кто мне нужен.
      Кому я нужнее - вот в чем вопрос.
      Пока нет сомнений. Но, Бог даст, Наташка выздоровеет окончательно, что тогда? Легенда об Ире как о сильной, самостоятельной женщине, давно развеяна. Очень скверно получилось, но мир у нее на мне сосредоточился, обеими руками она за меня держится, глаза закрыла, один у нее Тыша остался. В смысле беспомощности, слабости Наташка и Ирка друг друга стоят, идут голова в голову, никому не уступая первенства.
      Но что я могу для них сделать? Замки построить, квартиры дарить, машины покупать? Это с моей-то зарплатой и долгами? При далекой перспективе когда-нибудь выбиться в старшие научные сотрудники?
      Значит, польза от меня - простого советского служащего - приносить мизерные деньги, бегать по магазинам, устраивать домашние дела, успокаивать, суетиться вокруг да около - да только вокруг да около одного человека, на две семьи меня не хватит.
      И потом, устал я, ребята, честно говорю, устал от этой жизни. А ведь надо заниматься своими научными проблемами, я еще надеюсь, что не зря родился, не просто небо коптил, мне кажется, что я способен совершить нечто значительное - где же взять время и силы? У меня, ребята, две девочки, Наташка и Алена. Одна глупая, другая еще глупее. Кто же их будет кормить?
      Нет у меня права удерживать Ирку!
      "Гори, гори, моя звезда, звезда любви, звезда приветная, ты для меня одна, заветная, другой не будет никогда".
      Но и меня тоже не будет - хорош я или плох, дело десятое, - но и меня не будет, второй жизни мне никто не подарит!
      Очень мы бедные и ужасно одинокие...
      ***
      Какая разница между порядочным и непорядочным подлецом?
      Непорядочный подлец переспит с девчонкой - и привет! Свое получил. Дальше не его забота. Ведь он непорядочный! Девчонка помучается, поплачет, а через недельку успокоится - впредь умнее будет.
      Порядочный подлец поступает иначе. Просто порвать с девчонкой врожденная порядочность ему не позволяет. Он ведет себя по-благородному, он влюбляется, и девчонка в него влюбляется. И так все больше запутывается, и девчонка к нему привыкает, без него себя не мыслит, без него ей хоть в петлю лезь - вот тогда он и заявляет: люблю, дескать, но не женюсь, непорядочно бросить старую семью, я, дескать, тоже своими чувствами жертвую, я тоже страдаю, так что мы квиты.
      Красиво все обставляет порядочный подлец.
      ***
      И вот любопытно - сижу я сейчас, как старый плешивый бухгалтер, и скрупулезно на счетах подсчитываю: сил не хватит, времени не хватит, денег не хватит, меня самого не хватит.