Смотреть противно! Конченый тот человек, который не способен на решительные поступки, который пытается все сбалансировать. Двух мнений тут не бывает. Так нет! Хитрая штука психология. Вопреки очевидным фактам, уверяю себя: дескать, я не конченый человек, а просто опытный! Вот когда глупости, которые в молодости натворил, в актив засчитываются. Были бы мы всегда паиньками - с нас бы другой спрос. Но ведь неведомо для себя, интуитивно, страховались мы в юные годы, можно сказать, специально ошибались, чтобы потом иметь право на благоразумное поведение. И теперь, в трудный момент, когда надо бы рискнуть, надо бы ошибиться, а так - будь что будет, - мы надежно забронированы, мы прошлое на помощь зовем: дескать, дудки, хватит, все это мы уже проходили, научены горьким опытом, рубили концы - а что толку?
      Парадокс заключается в следующем: когда я уволился из "шарашкиной конторы", физику бросил, с семьей порвал - баловство это было, просто резвился; сейчас, когда пришла настоящая любовь, сижу как привязанный, дескать, напрыгался, пора и честь знать, и вообще, лимит исчерпан.
      Правда, тогда была другая ситуация. Начальничек за меня дальнейшую жизнь запрограммировал, посадил в свой поезд и плацкартное место в мягком вагоне обещал. Алена была вопящим мокрым свертком и особых чувств не вызывала. А Наташка казалась женой-властительницей, респектабельной английской леди, которая равнодушно пожимает плечами, когда ей про непутевого мужа-бродягу напоминают. Волен я был распоряжаться собой - лишь под ногами не путайся и деньги присылай. Нынче все изменилось. Делом надо заниматься, делом, результаты надо выдавать, и так слишком много времени потеряно. И потом, у меня две девочки - одна больная, другая еще маленькая. С кем прикажете воевать?
      Что ж, пока свою научную работу отложим. Для нее светлая голова нужна. А дел в институте, слава богу, навалом... По уши я в них погрузился, да все мало. Мне бы так нырнуть, чтоб ни вынырнуть, ни подумать о посторонних вещах. Кероспян мое рвение по-своему объясняет. Мол, начудил Мартынов с ноябрьским прогнозом, и теперь ему стыдно, он землю роет, реабилитировать себя хочет. Ну, положим, землю я не рою - больше по океану шастаю. Глубоко плаваю. Одного из наших "китов" оседлал - течения, температуру слоев Атлантики. Опять мы с Кероспяном в одной упряжке. На апрель прогноз составляем. До января нам жизни не будет.
      Вероятно, прав Кероспян. Прокол вышел у меня с ноябрем. Группа, которая перекрывающий прогноз сделала, по свежим данным, по последним измерениям, - никакой аномалии в третьей декаде не обнаружила. Им виднее. Ноябрь на носу. Милое занятие - давать прогноз на неделю. Весь месяц как на ладони. Он словно стеклышко проглядывается, его, как говорится, даже пощупать можно.
      2
      Мои сны - это путешествие на поезде. Из окна я наблюдаю диковинные пейзажи и непонятные сцены. Поезд то и дело останавливается. Я просыпаюсь в самых неожиданных местах. Потом следующий перегон, за окном мелькают знакомые города и поселки, я оказываюсь в привычной обстановке своей теперешней жизни.
      Я сижу в кабинете у начальника, а начальничек всем начальничкам начальничек энергично бодро вышагивает из угла в угол и говорит, говорит. Иногда он замолкает, его лицо меняется, он растерянно озирается, словно потерял то, что хотел сказать, - он замирает с поднятой ногой, и опускает ее только тогда, когда находит нужное слово. Четкий ритм шагов постепенно убыстряется, голос начальничка звучит резче и увереннее:
      - Эти парни из Академгородка совсем обнаглели! Они занимаются оригинальничанием, вместо того чтобы выполнять наши заказы. Я уговаривал, упрашивал, предлагал выгодные условия, я жаловался в вышестоящие инстанции - ничего не помогает. Они не хотят с нами сотрудничать. Они просто нас не уважают. Мне передавали, что ихний шеф в неофициальном разговоре назвал меня дураком.
      - А как реагируют наверху? - робко спрашиваю я.
      Секундный сбой.
      - Наверху... Им хорошо! Они стараются не ввязываться в это дело. Они говорят: "У нас демократия, разбирайтесь сами". Но план-то все равно будут спрашивать с меня! Демократия демократией, а отвечать мне!
      - Почему в Академгородке не принимают наших заказов?
      - Они мотивируют тем, что задачи, которые мы перед ними ставим, неправильны.
      - А если это так?
      - Этого не может быть! Наши задачи правильны, потому что они верны! В Академгородке явная распущенность и разгильдяйство. Пора прибегнуть к организационным мерам. Мартынов - вы наш человек. Вы научились устанавливать любую погоду в любом месте. Они издеваются над нами, и у нас нет другого выхода. Значит, так: утром - дождь, днем - дождь, вечером дождь. Неделю - дождь, месяц - дождь. Мало будет? Дождь на весь сезон! Вот когда они взвоют! Тогда они будут покладисты!
      - Но наша техника еще несовершенна... Я не умею собирать тучи только над одним городом. Придется затопить всю Новосибирскую область. Это вызовет неурожай, перебои в снабжении, заторы на дорогах. За что страдать людям?
      - Мартынов, мы не сразу, мы с тяжелым сердцем приняли это решение. Оно вынужденно. Да, конечно, населению придется туговато. Но гнев народа падет на головы неразумных заправил Академгородка. Тем скорее они уступят нам. Да, будет трудно, возможны эксцессы, но мы ясно видим конечную цель. Решение наших задач явится благом для всей страны. Повысится материальный уровень всего народа, в том числе - и трудящихся Новосибирской области. Ради общего блага мы идем на временные жертвы.
      - А если наверху узнают о нашей самодеятельности?
      - Не догадаются. Погода - она от Бога. Не сложились благоприятные климатические условия. В Академгородке, конечно, поймут, но жаловаться не будут. Они слишком гордые. Признать открыто, что мы умеем управлять погодой, а они нет - значит признать наше превосходство. Естественно, тогда у них спросят: уважаемые товарищи, за что вам государство деньги платит? А это грозит оргвыводами, кто же на это пойдет? И потом, победителей не судят.
      - А если я откажусь?
      - Не советую. Секрет вашего изобретения нам известен. Мы поручим эту работу другому сотруднику. У вас же будут осложнения с отпуском, и мы пересмотрим проект приказа о премиях.
      ***
      Два мужика с толстыми шеями (у каждого в руках по полной авоське с бутылками пива) наблюдают взрыв атомной бомбы. Комментируют:
      - М-да, нынче не то. Вот в прошлый раз был гриб так гриб! А это что? Так, сыроежка...
      ***
      Свадьбы! Свадьбы! Едут черные "Чайки", едут черные "Волги", прокатные, украшенные цветами и лентами. К дому подъезжают, непрерывно сигналя... Выскакивают гости, жених выносит на руках невесту в фате... Мы идем с Ирой, скромно, по-будничному одетые, мимо комнаты для женихов - выставка манекенов в одинаковых черных костюмах, - мимо комнаты для невест - там белым-бело, старичок открывает нам дверь зала - миниатюрная копия вокзального помещения для пассажиров дальнего следования, шепот: "За шампанское уплатили?" - благообразная женщина с улыбкой теледикторши начинает говорить, незаметно нажимая на кнопку - из динамиков со скрежетом вываливается свадебный марш Мендельсона, - нам вручают бумаги и поздравляют.
      И большой кабинет ресторана, и гости - все сослуживцы, и оркестр - все ребята, с которыми когда-то вместе играли... Шум, смех, стук отодвигаемых стульев, звон бокалов, вилок, ножей, на столе оргия бутылок, распластанные пуши салатов, огни люстр отражаются в заливной рыбе. Голоса требуют тишины, кто-то поднимается, чтобы произнести первый тост, - а в дверях стоят Алена и Наташка.
      ***
      Гром, треск, литавры, бурные продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию, - и на длинном помосте, осыпаемом крупным конфетти с цветных театральных юпитеров, появляется Колобков...
      ***
      (Вместе мы у начальничка начинали, невзрачный был паренек, за сигаретами в буфет всегда его посылали - как он изменился! и откуда такая важность?)
      ***
      ...И костюм на нем американский мерцает, словно шкура, содранная с радуги, и штиблеты американские, и носки американские, и сорочка американская, и галстук американский, и подтяжки американские. И сам Колобков двигается демонстрационной походкой, достает американскую зажигалку, закуривает "честерфилд", потом замечает меня, делает ручкой и протягивает "яву" - угощайся. И машина въезжает в зал, длинная и серебристая, как акула империализма, сама въезжает, и дверца распахивается, и Колобков уже за рулем, и меня за собой тянет, меня, простого смертного, в американскую машину! И машина на красные светофоры иглой проходит перекрестки, проскальзывая под кузовами грузовиков...
      ***
      (Помнится, в коридоре, когда совсем подыхали со скуки, то с Колобковым разговоры заводили, а тут я, захлебываясь, торопясь, выкладываю ему про себя, рад-радехонек, что он меня слушает, и Колобков изредка, сквозь зубы, изволит комментарии давать.)
      ***
      - Ну?
      - В бюро прогнозов ошиваешься?
      - Небось какой-нибудь старик, больной ревматизмом, вам погоду отгадывает?
      - Сертификатов никогда в руках не держал?
      - Зарплату вам платят в рублях?
      - Смешно! А ведь говорили: слушайся умных людей!
      (Колобков, Колобков, как же мне смелости набраться,
      как мне решиться вопрос задать, во сне-то, в страшном сне, когда чувствуешь - бьют тебя, а сам руки поднять не можешь?)
      - Скажи мне, Колобков, где ты служишь? Давно ушел из конторы?
      Колобков, выскребывает из зубов американскую резинку (кажется, он собирается предложить ее мне):
      - Из конторы я ушел, из комитета ушел, из треста ушел, из министерства ушел, я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, - но все на повышение, на укрепление. Понял?
      А вот и дом тридцатиэтажный, кирпичный, с лоджиями, дом, который построил ЖЭК. А в лифте - кондишн. А у Колобкова - пятикомнатная квартира.
      В прихожей - большой, лохматый, "Шанелью" надушенный, помесь сенбернара с интерьером, на задние лапы встает, "плиз" по-собачьи говорит.
      Приглашает Колобков:
      - Входи, не боись, смотри, как умные люди живут.
      Вхожу. Смотрю.
      На письменном столе полные комплекты "Америки", "Плейбоя", "Вечерней Москвы", "Футбол-хоккея", "Работницы". Телевизор американский. Проигрыватель американский. Магнитофон американский.
      По комнатам меня водят. Обстановку показывают.
      Ковры из Ирландии. Мебель из ОАР. В шкафу висят костюмы шведские и норковая шуба из Туниса.
      На кухне холодильник гренландского производства. В морозилке телятина (вчера самолетом из Индии доставлена), на полках яйца польские, масло датское, сыр голландский, гренки финляндские, осетрина суданская, виски "Королева Анна". Но мне Колобков "калгановую" наливает.
      Сидим. Пьем. Телефон звонит. А Колобков даже не шевелится. Может, его из посольства требуют, из Внешторга кто-то добивается, или, страшно подумать, из комиссионного магазина, - а Колобков не шевелится. Гляжу: автоматическое устройство, американский компьютер, трубку снимает и на чистом русском языке отвечает: "Сам дурак!"
      Колобков ухмыляется:
      - Во техника!
      - А кем ты работаешь, Колобков?
      - Неважно кем, важно - где! Из заграницы не вылажу. В комитете при ЮНЕСКО заседаю. Вместе с представителями Пакистана, Конго и Колумбии обсуждаем электромагнитное поле Сатурна. Но Сатурн пока не виден. Так что работа непыльная и сроки не поджимают.
      - Как же тебе удалось устроиться, Колобков?
      - Секрет прост. Главное - быть круглым, без углов. Не за что зацепиться, понимаешь? И допуск, парень, конечно, допуск. И анкета. Чистая анкета. А у тебя, говорят, аморалка в личной жизни? Первый отдел не утвердит.
      - Но ведь надо что-то делать?
      - Наоборот. Не надо. Иначе наделаешь делов, наломаешь дров. Тот, кто ничего не делает, не ошибается. У нас, как у минеров, - ошибся и сгорел.
      - Что же с тебя требуется?
      - Ловкость рук. Ловкость рук - и никакого мошенничества!
      - Зачем ты меня позвал, Колобков?
      - Мне прогнозисты позарез нужны. Чтоб точный прогноз давали. Прогноз на завтра: с какой ноги встанет мой начальник! Если бы я хоть за сутки это знал, какая бы жизнь пошла! И тебя не обижу, в люди выведу, в Женеву референтом возьму, заграничные шмотки накупишь.
      - Заманчиво, Колобков, ох как заманчиво! Но что я ребятам скажу, моим товарищам, с которыми сайру на свет ловил в море Охотников, с которыми спирт в Певеке давили в субботние дни, - моим товарищам что сказать, с которыми в шестидесятиградусный якутский туман ожидали по утрам служебный автобус. Что мне сказать ребятам из Тикси, которые в пургу меня искали, когда мы разошлись с напарником по лееру, - что мне сказать ребятам в телогрейках и штормовках, с которыми мы ругались и спорили, веселились, на стену лезли с тоски, читали друг другу письма с материка, мечтали, фильмы старые смотрели, науку опровергали и открывали, показания счетчика записывали, приборы ремонтировали, карту анализировали, лед в кухню из озера носили - что мне сказать ребятам, с которыми мы вместе работали, дело делали?
      - А ты ничего не говори. Вернешься из загранки, подари каждому по импортной шариковой авторучке, увидишь, как они обрадуются...
      ***
      В магазине отпускают мясо и колбасу только сотрудникам нашего института. Я бегаю по отделу, занимаю деньги. Потом с рюкзаком к прилавку. Продавец почему-то в кредит дает мне два апельсина. Повезло, полный рюкзак продуктов! Но как его переправить домой? Ведь я опаздываю. В моем кармане лежит билет на самолет. Я не знаю, на какой рейс, я не знаю время отправления - но понимаю, что опаздываю, что надо лететь.
      Билет на самолет. Голубая мечта в кармане. Город потонет в облаках, погаснет светящееся табло, и впереди - неизвестность и свобода.
      Но куда я улетаю?
      ***
      - Человечество - племя дикарей на пироксилиновом острове. Что будет, когда оно изобретет огонь?
      Ученый притормозил, нас тряхнуло на очередной выбоине, и мы опять понеслись по загородному шоссе. Я впервые сел в его машину и, признаться, никак не ожидал от Ученого такой лихой езды. Несколько раз я инстинктивно упирался руками в щиток. К счастью, я вспомнил, что во время войны Ученый летал на истребителях, и к тому же он, наверно, давно изучил все ямы на дороге - тем не менее прогулка для меня была не из приятных, я не любитель больших скоростей в одиннадцать вечера.
      - Это слова одного английского физика, - продолжал Ученый, - как видите, нет границ человеческому пессимизму.
      - Он основан на идиотизме людей. Идиотизм тоже безграничен.
      - Каков же вывод? Не изобретать огонь? Изобретать надо. Но мы должны научить человека правильно обращаться с огнем. Революция в науке немыслима без революции в сознании людей. То есть, образно говоря, живя на пироксилиновом острове, мы не имеем права бросить сигарету. И это должно войти в привычку, как мытье рук перед едой.
      Машина вползла по проселочной дороге на сопку. Ученый выключил мотор, схватил ведро и скрылся в тайге.
      Я шарил по кустам. В розоватом сумраке якутской летней ночи отчетливо виднелись пастбища грибов. Казалось, грибы вырастали на глазах. Но комары, не ожидавшие такого подарка, взвыли от радости. Лес наполнился криками: "Сюда! Спешите! Пришла жирная пожива!" Я курил одновременно две сигареты, пытаясь спрятаться в клубах дыма. Не тут-то было. Надо мной звенело облако. Комары лезли в уши, забирались за шиворот. Петляя меж деревьев, я выбрался к машине. Из кустов вынырнул Ученый с полным ведром. Я дымил, как маневренный паровоз.
      - Знаете, Мартынов, - сказал Ученый, - комары тоже полезны. В природе все взаимосвязано. - И, подмигнув, добавил: - Кстати, кусают нас не комары, а только комариные самки!
      ***
      На палубе плавбазы идет что-то вроде эстрадного представления. Ребята с нашей посудины сидят на стульях, прибитых к одной доске (как в красном уголке), а гастроли дает техник-метеоролог плавбазы.
      (Я часто вижу одни и те же сны. Событие, случившееся когда-то со мной, повторяется каждый раз в новой интерпретации, но сюжет не меняется. Я узнаю знакомый сон и с радостью готовлюсь смотреть его дальше, как старую любимую пьесу, поставленную в другом театре.)
      Сегодня техник-метеоролог выступает в роли фокусника. Он подбрасывает сиреневый цилиндр и извлекает из него картонные квадратики, на которых черной типографской краской нарисованы цифры, обозначающие давление, скорость ветра, количество осадков,
      - 1015 мб, 1005 мб, 1010 мб. Это, бичи, над Японией!
      Гастролер надевает цилиндр, хлопает в ладоши, опять сыплются квадратики.
      - 980 мб, 990 мб. Это над Магаданом и Охотском. Что же будет с нами?
      Зрители раскачиваются на стульях, пристукивают в такт каблуками и поют хором (на мотив дворовой песни "Девочка Надя, чего тебе надо?"):
      - Плохо будет с нами, плохо будет с нами, плохо будет с нами, тара-та-та-та!
      Движения фокусника убыстряются. Ритм песни подстегивает его:
      - 25 м/сек во Владивостоке, 15 м/сек в Хабаровске, 992 мб на Камчатке. Что же будет с нами? Трудно угадать!
      Зрители хором отвечают:
      - Плохо будет с нами! Трудно угадать!
      В такт песни начинает качаться плавбаза. На море поднимается волнение.
      В руках фокусника щелкают квадратики: 2,3 мм, 2,0 мм, ЮЮВ, ЮЮВ, 1000 мб, 995 мб, 20 м/сек.
      Меня раздражает этот шум. "К чему такая самодеятельность? - думаю я. Пожалуй, скоро они опрокинут корабль. Что же будет с нами? Трудно угадать? Но это ему трудно, он техник! Ведь существует же какая-то система вычисления? Связь плотности сплошной среды со скоростью ветра, давлением... Минуточку... Вспомнил! Уравнение Навье - Стокса!"
      Я подхожу к гастролеру, ловлю один квадратик и на обратной его стороне записываю уравнение.
      - Бичи, - говорю я, - ничего страшного не произойдет. Все очень просто. Небольшой дождь, ЮЮЗ, семь-восемь метров в секунду.
      И сразу горизонт затягивает. Море успокаивается. Легкий ветерок. Моросит дождик.
      - Вот это фокус! - кричат ребята. - Он угадал! Он угадал! Тащи Мартышку к капитану!
      Я упираюсь, прижимаю к себе картонку с расчетами, но меня волокут по палубе.
      В капитанской каюте сидит Витя, гидролог из Певека. Мы остаемся вдвоем. Он забирает у меня картонку, достает карандаш, проверяет уравнение.
      - Что ж, коллега, - Витя прячет картонку и надевает капитанскую фуражку, - хотя учтены не все данные, но в принципе решено правильно. Как ты сюда попал?
      Я смущаюсь и бормочу: дескать, наша посудина пришвартовалась к плавбазе, ребята давно в море, баб не видели года четыре...
      - Подумаешь, - смеется Витя, - у нас в Певеке такие портовые блонды водятся. Каждая из них - помесь химеры с кикиморой. Только держись! Но держаться надо от них подальше. Мехмат кончил? Физик? Так мы первоклассного синоптика сделаем. Что же тебя занесло в эти края? Поиски романтики? В Певеке этого барахла навалом. Бери не хочу. Да еще приплачивают. Северный коэффициент два к одному. Приезжай. С оркестром встретим и комнату найдем...
      Мои сны - это путешествие на поезде. Из окна я наблюдаю знакомые сцены и диковинные пейзажи. Поезд то и дело останавливается. Я просыпаюсь в самых неожиданных местах. На остановках я лихорадочно припоминаю кусок последнего сна, повторяю его - я словно бегу за поездом, вскакиваю на подножку и опять засыпаю. Но горе мне, если я отстаю от поезда и лежу с открытыми глазами.
      Мои девочки спят в одинаковых позах, приоткрыв рот, и тихонько посапывают. А мне страшно. Мне страшно за себя. Я чувствую, что физически распадаюсь на части. Нервы, как струны поломанного инструмента, звучат каждый в отдельности. Кажется, что сейчас что-то случится и я начну кричать, звать маму, кого-нибудь взрослого, доброго. И мысль, что от меня еще кто-то зависит, что кто-то ждет моей помощи (а кому я теперь смогу помочь?), приводит в полнейшее отчаяние. Все безнадежно. Я ошибся с ноябрем. Я не составлю прогноз на апрель. Я ничего не добьюсь. Я абсолютная бездарность. Всё, что днем представляется несущественным, сейчас непреодолимо. Ирка, Наташка - клубок запутался намертво. И нет у меня больше сил выдержать эту жизнь. Пора сдаваться. Надо идти в ту больницу без вывески, и пусть врачи колют в меня лекарства, пусть сажают на "схему", чтоб я отключился от всего на свете - бездумное, бесчувственное существование: гулять по садику, дышать, есть кашу - будь доволен тем, что живешь. Братцы, не могу я больше. Хватит!
      Но под утро, за полчаса перед будильником, я как будто проваливаюсь, и эти полчаса дают мне отдых, примиряют меня с действительностью. Я просыпаюсь нормальным человеком.
      3
      Но билет на самолет может казаться голубой мечтой только во сне. Куда лететь? Юг и запад не для нас, они для курортника с большими деньгами. О юге мечтают на третий год Севера, когда нули по сберкнижке разбегаются. Многих я знал, людей солидных, которые с толстой пачкой купюр уезжали, да все не хватало. Всегда телеграммы присылали: дескать, скиньтесь, ребята, на мели сидим, нет денег на дорогу. Один наш парень из лаборатории земных токов в Сочи уехал, а вернулся через неделю. Без копейки. Помню, говорит, как в последний день пивом в ресторане опохмелялся, а так - сплошной туман. Ни разу даже в море не искупался. Не успел. Конечно, это уникальный случай, но вообще любят деньги юг и запад, прожорливы для нашего брата они, как широкая масленица после трехгодового Великого поста (а может, и Пасха - я в церковных праздниках не разбираюсь). Словом, когда наш брат (человек эпохи прогрессивки) чувствует непреодолимое беспокойство, охоту к перемене мест, - путь его лежит на север или на восток.
      Север и восток - вот наши края. Но для туризма они не приспособлены. Правда, если вы иностранец, то в аэропорту вас встречает черная "Волга", и в гостинице ведут в особый коридор, и в ресторане, в отдельном зале, спецофициантка в чистом фартуке натренированно улыбается... Может, иностранцу за валюту интуристского бурого медведя показывают? А чем же еще ублажить дорогого гостя? Маленькие сибирские города красивы только зимой, когда иней блестит да все свалки под снегом. Но в сорок градусов по улицам не разгуляешься.
      В больших городах центральный проспект времен сталинской архитектуры да новые районы типа московских Черемушек. Налюбовался одним городом - в другой не захочешь. Все одинаково. Главная улица - имени Ленина. Параллельно - Коммунистическая, Советская, Красноармейская. Тут же улицы Кирова, Орджоникидзе, Дзержинского. На домах лозунги и призывы: "Да здравствует коммунизм - светлое будущее всего человечества", "Дело Ленина победит", "Храните деньги в сберегательной кассе".
      (Ведь у каждого города своя история - зачем же города как монеты штамповать? Или в этом высший смысл заложен, который мне невдомек? Дескать, приедет человек в командировку, увидит привычную обстановку (все так же, как и всюду) и не заскучает? И с лозунгами, что на каждом шагу, веселее? Наверно. Все бывает. Вдруг человеку жуткий сон приснится - а утром он выскочит на улицу, прочтет плакат на заборе и успокоится: "Нет, все в порядке, жива советская власть!")
      ...Последний раз я улетел на восток четыре года тому назад.
      Помню, летний Якутск встретил меня жарой и пылью.
      Дороги перерыты, дома ободраны, мусорные свалки во дворах, ржавое железо, желтые штабеля дров. Автобусы набиты. Столовые закрыты - то на обед, то на ремонт. В магазинах мужчины в диковинных мятых пиджаках покупали портвейн и настойку.
      До нужного человека я не дозвонился (он был на совещании в обкоме). Кое-как устроился в гостиницу. Вид из окон на центральную площадь: прямо огромный портрет Ленина скрывал каркас нового здания; слева на крыше транспарант: "Сделаем Якутск благоустроенным городом", справа - "Не оставляйте без присмотра включенными электроприборы". Снизу из ресторана неслись звуки "Журавлей" и "Очей черных". Впрочем, оркестр себя не утруждал.
      Со скандалом проник в ресторан. Официантки, рыча, кормили страшными фирменными блюдами. Но никто не жаловался - сюда приходили не кушать, сюда приходили закусывать.
      К одиннадцати прибыл наряд милиции. В полночь алкоголики все еще стучали в окна и выпрашивали выпивку у знакомых официанток. В вестибюле гостиницы плакал пьяный, грозя всех разнести, убить, отдать под суд, потому что его оставляют ночевать "на улице". Потом он мирно заснул на стуле.
      На площади передралась какая-то компания. С криками останавливали машины.
      В семь утра я проснулся от дикого грохота. Казалось, опрокинулся башенный кран. Потом я понял, что это уборщица поставила перед дверью ведро.
      В уборной не было воды...
      ***
      Да не ужасы я вам рассказываю, ребята! Я просто поясняю, что не приспособлены наши восточные и северные города для турпоездок. Турист сталкивается только со сферой обслуживания, а сфера обслуживания - каждый знает - оставляет желать лучшего. Об этом мы поговорим особо. А пока я хочу сказать, что только первый день мне запомнился кошмаром. А назавтра я нашел нужного человека, меня приняли на работу в институт, и в институте я познакомился с другими людьми, прекрасными людьми, которые занимались наукой и производством. И вот тогда-то все наладилось, и разные бытовые мелочи я перестал замечать. Работать надо на востоке, а не путешествовать!
      Но я уехал из тех краев и сейчас доволен своей службой.
      Я не хочу менять место работы, хватит колесить, от добра добра не ищут!
      Тогда зачем мне билет на самолет? Куда же мне улетать? И если сны продолжаются, и "голубая мечта" хрустит в кармане, - значит, там, в наших краях, я видел много хорошего, есть что вспомнить...
      Конечно, все было не так, как на плавбазе, хотя действительно я сделал прогноз по уравнению Навье - Стокса, чем немало удивил ребятишек с сейнера и техника-метеоролога. Об этом узнал Витя, гидролог из Певека, который на плавбазе оказался случайно, - он сопровождал караван судов в Находку. У Вити, по его словам, "была своя головная боль" (то есть своих забот навалом), однако он не поленился, разыскал меня.
      - Ну как, - спросил он, - хлебаешь?
      - В каком смысле?
      - В смысле романтики дальних дорог?
      - Ложками.
      - А самочувствие?
      - Полное отупение. Впрочем, к этому и стремился.
      Вот так, кажется, начался разговор. А может, и не так.
      Ведь я неоднократно рассказывал о нашей первой встрече, что-то уходило, что-то придумывалось...
      ***
      Я специально пролистал несколько книжек. Посмотрел, как писатели пишут. Или у них память профессиональная, или так принято, но мне бы сейчас (чтоб было все как у людей) надо нарисовать пейзаж (шумело море, волны бились, облака розовели, прошел боцман в промасленной штормовке), подробно, фразу за фразой, восстановить разговор (то есть показать, какой Витя умный, как здорово он меня положил на лопатки, убедил лететь в Певек - делом заняться). Нет, ребята, честно признаюсь, не помню подробностей. Нечто смутное, общее, расплывчатое...
      ***
      А вы сами все помните, что было в прошлом? Иногда, во сне, я отчетливо вижу какую-то мелочь, деталь...
      Что-то врезалось в память, и я в любой момент могу восстановить какой-то эпизод, но не весь, не всю картину - кусочек, осколок...
      ***
      Вертолет скользит вдоль Лены. На песчаном треугольнике (тайга высунула язык - лижет воду) две палатки институтской экспедиции. Вертолет спускается. Из палатки выскакивают ошалевшие от радости бородачи. Низкое солнце бьет в глаза, и противоположный обрывистый берег кажется черным.
      ***
      - Это разве комар? - говорит начальник метеостанции в Сиктях, а глаза его после бутылки спирта приобрели неоновый цвет. - Комар тогда, когда в десяти метрах не видишь лица соседа! Не поймешь, кто рядом стоит!
      ***
      Находка. Прощание с командой. Расползаемся кто куда. Четверо сели в такси. Из окон высунулись головы. Машут руками. Белый лист оберточной бумаги, как собака, бросился было за машиной, но отстал.
      ***
      Кузьмич, проиграв очередную партию в шахматы, смахивает фигуры, вздыхает:
      - А у меня, Мартыныч, в Симферополе двое грызунов, на них зарплата и уходит.
      Дежурная острота в певекской столовой:
      - Повар, в котлетах мясо!
      - Не может быть!
      ***
      Майский воскресный день. За домиками на льду озера мы играем в футбол. А солнце печет. Гусев без рубашки, голый по пояс, и плечи у него красные сгорели.
      ***
      Витя галантно отступил на шаг, церемонно развел руками (дескать, сила солому ломит) и пропустил вперед жену начальника треста. Дама кивком поблагодарила. У нас напряглись мускулы челюстей: улыбнуться нам она сочла ниже своего достоинства.
      ***
      - Ну и работайте для себя! Пишите. - Ученый с раздражением смял лист бумаги и бросил его в корзину. - Впрочем, понимаю, какой же дурак сейчас пишет для себя? Нынче принято не рисковать - все пишут диссертацию!
      (А ведь запомнил. Так запомнил, что до сих пор, дурак дураком, пишу для себя, продолжаю разрабатывать свою тему. Какой я сознательный, бескорыстный! Да нет, ребята, лучше бы мне этого не делать. С трудом выкраиваешь полчаса в день и только расстраиваешься. Несерьезно это, полчаса в день. А где взять больше? Отложить! Не думать! Но как не думать?)
      ***
      ...А ты напейся воды, воды холодненькой...
      ***
      Магнитофоны. Записи Окуджавы, Кима, Галича. Все свободные вечера в Певеке мы ходили друг к другу, переписывали. Не помню ни одного сабантуя без того, чтоб в углу не бормотал магнитофон. И Москва нам казалась рядом...
      Мыльные волны Охотского моря. Серебристое кипение сайры в призрачном свете синих ламп. Стоп. Я не уверен, что сейчас не всплывет серая, как смерть, немецкая подводная лодка из английского фильма.
      Плавал я месяц, а кино смотрел всю жизнь.
      И пурга, которую я вспоминаю, - именно та, что застала меня на трассе, или из картины "Алитет уходит в горы"?
      Правильно, ребята, повторяюсь, про это мы уже говорили, когда искали нашу единственную первозданную личность, анализировали, из чего она состоит.
      ...Однако как сотрясалось стекло вездехода, когда снежная тьма хлестала зарядами, я ощущаю до сих пор.
      ***
      С космическими лучами на землю приходят частицы высоких энергий. Обычными приборами их нельзя зафиксировать. Чтобы поймать частицу, надо погасить ее скорость.