Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Маклелланы (№2) - Безбрежное чувство

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Гудмэн Джо / Безбрежное чувство - Чтение (стр. 13)
Автор: Гудмэн Джо
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Маклелланы

 

 


В то время главной страстью Джеффри был счет. Так он выяснил, что в замке сто сорок окон с рамами в свинцовых переплетах, двенадцать мозаичных — в фамильной часовне, восемь круглых в каждой из двух башен и два особенно странных — шестиугольных — по сторонам двойных парадных дверей. В подземелье, само собой, окон не было вовсе. Из развешанных по стенам полотен Джеффри нравилось семь, а от остальных шестидесяти четырех он был не в восторге. Когда отец не позволил пометить и картины, прислуга, которой полагалось их обметать, облегченно вздохнула и согласилась на том, что граф еще не совсем выжил из ума.

В библиотеке удалось насчитать четыреста двадцать три книги, а также шестнадцать нефритовых и фарфоровых фигурок. В парадной столовой вокруг стола стояло пятьдесят стульев, а в кабинете отца, в тиковом футляре, лежали два оправленных в серебро пистолета.

Счет был не прихотью, а средством, которое позволяло охватить юным воображением весь громадный замок, ведь однажды он должен был перейти к Джеффри по наследству. До поры этот факт не укладывался в сознании мальчика, но так сказал отец, который никогда не давал невыполнимых обещаний. Зато прислуга качала головой и перешептывалась. Было странным, что граф объявил наследником своего внебрачного ребенка.

В Стэнхоупе Джеффри лишь гостил. В остальное время он жил с матерью в Уиббери. Их двухэтажный домик располагался в самом конце тенистой улицы за самшитовой живой изгородью. Поскольку визиты к отцу были достаточно частыми, сам факт, что они живут врозь, беспокоил мальчика лишь тогда, когда он замечал, что это печалит мать. Зато когда граф навещал их, она хорошела на глазах.

— Эльза! — с неизменной радостью восклицал отец, когда она распахивала дверь.

И женщина каждый раз бросалась в объятия графа со счастливым смехом, забыв свою печаль в час прощания — день, неделю или месяц назад. Ее волосы были светлыми, блестящими и гладкими, как волокно в кукурузном початке, а глаза — синими, как незабудки. Пока отец был в доме, она веселилась, а когда уходил, плакала.

В Стэнхоупе Джеффри всегда был желанным гостем — разумеется, в отсутствие законной жены графа. Впрочем, она бывала там редко. Ее стихией был Лондон, а главным занятием — короткие бурные связи, о которых граф прекрасно знал и которые молчаливо поощрял, потому что так было лучше для них обоих. Единственным источником разногласий между супругами было «отродье» — так графиня называла Джеффри. Именно от нее он впервые услышал и слово «ублюдок». Это случилось незадолго до его отъезда в школу, где это прозвище прочно к нему приклеилось.

Там, в кровопролитных драках, он упрямо боролся за титул, на который не имел права, и против клейма, которое носил. Он научился стойко переносить удары линейкой по пальцам. Воспитатели неизменно ставили родителей в известность о его «невозможном» поведении, и хотя Джеффри не желал, чтобы отец и мать стыдились за него, он смутно сознавал, что покрыл их позором уже тогда, когда появился на свет. Постепенно он ушел в себя и равнодушно сносил насмешки. Беспомощный гнев на судьбу он заменил рвением в учебе. Запоем читал книги и брался за любое задание, которое давало шанс пополнить знания. Он начал учиться так, словно от этого зависело само его существование.

Когда Джеффри было десять, он получил одно за другим два письма, и они перевернули весь его мир.

Первое было сразу от матери и отца. Почерк их был так различен, что невозможно было спутать один, мелкий и изящный, с другим, крупным и размашистым. Нетрудно было предположить, что родители были счастливы, когда составляли послание. Не по возрасту развитый, он уже отчасти понимал, что такое любовь.

Первая почерпнутая из письма новость была печальной. Вернее, она могла быть печальной, если бы Джеффри нашел в себе хоть каплю симпатии к леди Хелен, графине. Оплакивать смерть женщины, для которой он всегда был только «ублюдком», было бы чистой воды лицемерием. Затем граф извещал о том, что намерен жениться вторично, на матери Джеффри, и что это, конечно, вызовет скандал, потому как он даже не собирается выдерживать годичный траур. Письмо заканчивалось заверениями, что новобрачные приедут навестить сына сразу после венчания.

Джеффри хранил письмо ночью под подушкой, а днем — за пазухой, отчего оно вскоре рассыпалось в прах. В числе прочего там говорилось, что он будет занесен в генеалогическое древо как Джеффри Хантер-Смит и будущий седьмой граф Стэнхоуп. Мальчик с нетерпением ждал этого дня — не ради титула, а в ожидании, что прозвище «графский ублюдок Джеффри Адамс» уйдет в прошлое. Он собирался огласить школьные коридоры криками торжества.

Время тянулось медленнее, чем когда-либо. В один из дней вместо отца и матери прибыло письмо от Чарлза Ньюборо, двоюродного брата Томаса Хантер-Смита. Тот с прискорбием сообщал, что родители Джеффри в результате несчастного случая по дороге к нему «отошли в лучший мир».

Случилось это почти неделю назад. Первое, что почувствовал Джеффри в эти мгновения, — это гнев. Как! Родители уже в могиле, а его даже не потрудились известить! Ему даже не было позволено взглянуть на них в последний раз!

Потом гнев сменился мучительной болью потери, на лист закапали слезы, и мальчик скомкал его, так и не дочитав.

На другой день Чарлз Ньюборо прибыл в школу лично, чтобы забрать Джеффри. Они встретились в кабинете директора. Пораженный тем, что кузен отца оказался достаточно молод, мальчик заговорил с ним, не дожидаясь от директора позволения начать разговор, и получил короткий, но суровый выговор. Возможно, именно поэтому он пропустил мимо ушей то, что Чарлз Ньюборо был представлен ему как седьмой граф Стэнхоуп. В тот момент титул заботил его меньше всего. С обучением было покончено. Воспитатель вынес пожитки Джеффри к экипажу, кучер уложил их на крыше, ворота школы закрылись за мальчиком навсегда. Он вынес все это молча и, махнув рукой на учтивость, внимательно изучал черты новообретенного дяди, которые ему совсем не понравились. Глаза у Чарлза Ньюборо были маленькие, широко расставленные и откровенно неприветливые, а нос — массивный и крючковатый, как у стервятника. Он был в глубоком трауре, который показался мальчику превосходным образчиком лицемерия.

И Джеффри ничуть не ошибся. В присутствии директора дядя держался с ним корректно, даже заботливо, но стоило им оказаться наедине, как все напускное слетело, словно шелуха. Первым делом он холодно сообщил, что родители Джеффри погибли еще до венчания, так что перед лицом закона он по-прежнему остается внебрачным ребенком и к тому же сиротой. Поскольку отец не оставил завещания, все состояние и земли переходят к ближайшему родственнику мужского пола, то есть к нему — Чарлзу Ньюборо. Даже коттедж, в котором вырос мальчик, переходил к дяде как часть имения, а имущество матери, чтобы оплатить погребальные услуги, пришлось продать с торгов. Таким образом Джеффри остался без гроша в кармане.

Выслушав дядю, мальчик вскочил с обитого плюшем сиденья и бросился на него с кулаками. Он кричал, что все это ложь. Отец и мать писали ему, что приедут сразу после венчания и что, если нужно, он предъявит в виде доказательства письмо. Чарлз Ньюборо побледнел и потребовал сделать это немедленно. Но Джеффри вспомнил о судьбе послания и сразу утратил весь свой запал, что позволило дяде стряхнуть его с себя, как котенка.

До сих пор мальчик был уверен, что его увозят в Стэнхоуп, но теперь сообразил: этому не бывать. Новоявленный граф не потерпит под своей крышей чужого внебрачного ребенка. Превозмогая ненависть и отвращение, он спросил, что будет с ним дальше. Чарлз Ньюборо ответил, что пристроил его юнгой на одном судне, и заглушил протесты Джеффри ударом под ребра, от которого у мальчика помутилось сознание.


Какой-нибудь сорванец, рожденный и выросший на лондонских улицах, счел бы плавание на бриге «Ингрен» под началом Лайама Харви воплощением всех своих мечтаний. Для Джеффри оно стало сущим адом, продолжительностью в пять долгих, бесконечно долгих лет. Разумеется, он быстро получил нужную закалку — вынужден был ее получить, иначе бы просто погиб. К двенадцати годам он потерял счет угрозам капитана Харви сделать из него свою «подстилку». Как-то ночью тот в самом деле попытался осуществить это намерение, но, к счастью для мальчика, давно уже потерял всякую мужскую силу. Однако капитан не потерял тщеславия и строго-настрого запретил Джеффри — в то время уже Джерико, а для окружающих Джерри — под угрозой отдать его на потеху всей команде, болтать о том, какую потерпел неудачу. Мальчик благоразумно придержал язык и с той поры носил клеймо «капитановой подстилки». Отчасти это был постыдный ярлык, отчасти щит, надежно защищавший от чужих посягательств. Однако когда ему исполнилось четырнадцать, капитан подобрал в южном порту ловкого постреленка, способного ублажить его иным способом, и Джерри тем самым лишился всякой протекции. Ему пришлось несладко, однако он уже умел за себя постоять. В одной драке он отсек ухо Дугану, в другой — искалечил пару матросов и в конце концов убил одного из претендентов на место покровителя. Будь этот человек достойный и богатый, Джерри не избежал бы виселицы, но жизнь моряка не стоила и цента — по крайней мере на «Ингрен». Дело кончилось тридцатью ударами линьком и заточением в вонючем корабельном трюме.

Это были странные пять лет, и они закалили мальчика особым, из ряда вон выходящим образом. Он превратился в рослого, физически сильного подростка, тело которого было вылеплено из стальных мышц и сухожилий и покрыто шрамами от ран. И все же в душе он оставался ребенком. Как ребенок, он верил, что от неприятностей можно укрыться за непроницаемым панцирем и избежать новой боли. Некогда сообразительный, жадный к знаниям, Джерри отупел, как ломовая лошадь, которая знает только тяжелую работу и корм.

Должно быть, он мало-помалу зачах бы в трюме, если бы не случай. На «Ингрен» возник пожар. Это одно из самых страшных бедствий, и моряки боятся его едва ли не больше, чем кораблекрушения. На борьбу с огнем были брошены все, в том числе и Джерри, а когда худшее было позади, его попросту забыли отправить обратно. Тремя днями позже, в Саванне, он сбежал с брига. Поначалу жил воровством, а когда ему стукнуло семнадцать лет, был пойман с поличным и отправлен на плантацию некоего Ричарда Дан-на, отрабатывать стоимость четырех старинных книг, украденных в его городском доме. Срок принудительных работ был определен судом в семь лет. Джерри оставался на плантации три года — именно столько потребовалось ему, чтобы прочесть все книги в библиотеке хозяина.

Начал Джерри на полях, наравне с рабами и такими же, как он, каторжанами. Однако Ричард Данн заинтересовался юным воришкой, которого больше занимали книги, чем дорогие безделушки. Он взял его в дом подсобным рабочим, а когда выяснилось, что тот силен в арифметике, сделал счетоводом. Джерри вволю ел, имел доступ к книгам и нередко засыпал глубокой ночью над каким-нибудь особенно интересным томом. Когда последняя книга была прочитана, хозяин дома понял, что больше не увидит этого серьезного, на редкость молчаливого молодого человека. За три года он слышал от него общим счетом слов двести.

Из Саванны Джерри направился на юг и в конце концов оказался на испанских землях, раньше принадлежавших семинолам. Там он провел два года среди одного племени, где заново учился общению и жизни среди людей. Позже, на севере, он поначалу бесцельно бродяжничал, потом присоединился к борьбе за независимость. Жизнь его обрела смысл…

Рэй ни разу не перебила печального повествования ни словом, ни жестом. Именно это помогло Джерри довести исповедь до конца.

— Дорогой мой… — произнесла она совсем тихо.

Что-то разжалось у него в груди, стало легче дышать. Он был «дорогой», а не «бедный», и это кое-что да значило.

— Теперь, когда ты все знаешь, что-нибудь изменилось? — спросил он осторожно.

— Конечно! — Рэй ощутила, как Джерри напрягся, и поспешно добавила: — Я люблю тебя еще сильнее.

Медленный, глубокий вздох облегчения приподнял его грудь. Рэй спросила себя, как могла она так упорно сомневаться в его любви? Казалось, с тех пор прошли годы, а никак не часы.

Долгое время они молчали. Волны размеренно качали судно.

— Ты уверен, что твои родители обвенчались, — сонно заметила Рэй.

— Да. Отец был человеком слова. Раз уж он решил взять мою мать с собой в школу, значит, собирался представить ее как законную супругу.

— И ты даже не пытался оспорить права Ньюборо на Стэнхоуп?

— В десятилетнем возрасте это было моей навязчивой идеей. Я даже имя сменил, чтобы не позволить себе забыть, что должен когда-нибудь восстановить справедливость. Но с тех прошло так много лет, я так много повидал и испытал, что не часто вспоминаю о своих правах на Стэнхоуп. К тому же до меня доходили слухи о Чарлзе Ньюборо. Это мот, игрок. Скорее всего сегодня от Стэнхоупа мало что осталось. Самое грустное, что человек пошел на подлость, чтобы обрести желаемое, но не сумел им как следует распорядиться.

— Значит, Стэнхоуп не сыграл роли в твоем решении ехать в Англию?

— Только косвенно. Там я приобрел те манеры и ту изысканность речи, которую теперь собираюсь использовать. И еще высокомерие, свойственное сильным мира сего. Не забывай, отец растил из меня будущего наследника, а это западает в душу.

— Разве? Тогда как же ты ухитрялся все это время разыгрывать из себя простолюдина?

— Простолюдина? Вот, значит, каким ты меня…

Закончить шутку не удалось: за дверью послышались шаги, заметался свет, и тишину пронзил скрежет ключа. Не желая, чтобы их застали в интимной обстановке, Джерри вскочил на ноги и протянул руку, чтобы помочь Рэй подняться.

Свет фонаря ослепил привыкшие к темноте глаза. Сэм Джадж оглядел пленников и подмигнул сопровождавшему его Джуду.

— А наши голубки и здесь неплохо устроились. Было бы желание, шанс всегда выпадет.

— Твоя правда, Сэм.

Заметив кровоподтек и опухоль на щеке Рэй, Джадж подступил поближе и с минуту все это разглядывал.

— Хм! Болван Уэнделл! Надо работать так, чтобы следов не оставалось!

Джерри впился взглядом в лицо Рэй. В его глазах был упрек.

— Зачем ты соврала мне?

Девушка промолчала, не зная, что ответить. Зато Сэм Джадж за словом в карман не лез.

— А чтобы ты не разнес этот бедный, ни в чем не повинный трюм. Верно, мэм?

Она кивнула.

— Как видите, добрый господин, ваша женушка не лишена здравого смысла, — оскалился Джадж.

— А как насчет вас? — Джерри перевел на него ледяной взгляд. — Вам понятно, что герцог Линфилд будет недоволен, если получит свою племянницу в потрепанном виде? Очень недоволен.

— Не дурак, понимаю, — буркнул Джадж, на всякий случай отступая. — Я и своим приказал, чтобы о твоей женушке была самая наилучшая забота. Мы ее переведем в каюту, будем прыгать вокруг нее и сдувать пылинки. Теперь, когда до земли далеко, можно не бояться побега. А вы, мэм, не беспокойтесь за свое личико, оно заживет задолго до того, как мы бросим якорь в лондонском порту. — Он хитро прищурился в сторону Джерри. — В любом случае клятвенно обещаю, что ты больше не увидишь на своей дражайшей супруге ни синяков, ни ссадин… до тех пор, пока она не задерет юбки. Не нравится? Тогда пусть все будет без сучка без задоринки.

— Не беспокойтесь, мистер Джадж, я не стану вас сердить, — сказала Рэй, ощутив, как пальцы Джерри впиваются ей в руку выше локтя.

— Вот и чудненько, миссис Маклеллан, — ухмыльнулся Сэм Джадж. — Это избавит вашего мужа от знакомства с линьком.

— То есть как это?

— А так, — бесстрастно объяснил Джерри. — Если ты будешь умницей, меня не станут бить, а если я буду хорошо себя вести, тебя не тронут и пальцем. Верно, мистер Джадж?

— Вернее не бывает. Я сразу понял, что ты парень с головой. — Он повернулся к Джуду: — Ну, не говорил ли я, что он все схватывает на лету?

— Говорил, Сэм. Поведем их наверх?

— Не спеши. Сперва надо убедиться, что парень держит слово. Так вот, Маклеллан, будешь у меня за матроса. Надеюсь, тебе уже приходилось плавать?

— Приходилось.

— Очень кстати. Тогда тебе известно, что первая заповедь матроса — беспрекословное повиновение.

— Известно.

— Умеешь ставить паруса? Крутить лебедку? Драить медяшку?

Джерри кивнул.

— Надо говорить: «Да, капитан, сэр!»

Было совершенно ясно, что никто на судне и не думал называть Сэма Джаджа сэром, однако Джерри повиновался.

— Да, капитан, сэр!

Смущение Рэй очень позабавило новоявленного «сэра».

— Вашей женушке не слишком по душе такая угодливость. Придется мне лично дать ей пару уроков.

— Она привыкнет, — поспешно сказал Джерри, стараясь принять подобострастный вид. — Что-нибудь еще, капитан, сэр? Не хотите, чтобы я прямо сейчас вычистил вам сапоги? Прикажете поцеловать вам руку? Только скажите, и я к вашим услугам! Готов на все, лишь бы вы могли убедиться в моем полном послушании!

Даже простодушный Джуд уловил в его словах иронию и ехидно ухмылялся за спиной Сэма Джаджа. Тот, однако, был так поражен неожиданным успехом своей выдумки, что принял все за чистую монету.

— Рад убедиться, Маклеллан, рад! Давай-ка покажи мне титьки своей женушки.

Первым порывом Рэй было гордо выпрямиться и приготовиться защищать свою честь ногтями и зубами. Но, ощутив, что Джерри напрягся для броска, она опомнилась. Бунт ничего бы им не принес, кроме новых, еще худших унижений.

— Титьки у коров, мистер Джадж. У меня груди, — сказала она ровно и повернулась к Джерри: — Салем, расстегни.

Все время, пока он расстегивал длинный ряд пуговок у нее на спине, она не сводила с Сэма Джаджа многозначительного взгляда. Когда лиф платья откинулся вперед, под тонкой сорочкой обрисовались груди с напряженными от холода сосками.

— Продолжать, мистер Джадж? — спросила Рэй тем же тоном. — Вы ведь знаете, что я не утаю от дяди ничего из того, что здесь происходило. Но раз уж вам так приспичило…

— Прикройся, женщина, — процедил тот сквозь зубы. — У вас обоих ни стыда, ни совести. Никогда не встречал ничего подобного! Что скажешь, Джуд?

Напарник, все еще полный воспоминаний о грудях Рэй, охотно подтвердил, что да, в самом деле, он тоже не встречал ничего подобного.

Джерри помог Рэй привести в порядок одежду, поднял с пола накидку и закутал ее по самый подбородок. Девушка дрожала, но вовсе не от холода. Обняв ее, он обратился к Джаджу:

— Довольно с вас, капитан, сэр?

— Вполне. — Тот передернул плечами. — Не будь твоя женушка таким ценным имуществом, я бы ее, пожалуй, отпустил. Во-первых, потому, что любая женщина на корабле не к добру, а во-вторых, она хоть и тихая, да с норовом. От таких жди неприятностей.

— Если дело в выкупе, зачем пускаться в такой дальний путь? Предложите нашим близким выкупить нас. Увидите, они будут рады.

— А чем заплатят? Табачным листом? Или, может, военными купонами, которые дураки еще хранят по сундукам? Да и вообще, что бы там ни нажили эти ваши Маклелланы в своем Лэндинге, у герцога в Линфилде найдется побольше денег. Так сказал его доверенный человек, а когда у виска пистолет, правда так и рвется с языка.

— Значит, герцог не нанимал вас лично?

— Мы не из тех, кто нанимается, верно, Джуд?

— Верно, Сэм. У нас своя дорога.

— Которая приведет прямехонько к адским воротам, — негромко вставила Рэй. — Мой дядя не позволит перейти себе дорогу. Может, он и даст вам денег, но не оставит времени их потратить.

— А вот это уже не ваша забота, мэм. Чего ради я должен вам верить? Человек герцога так прямо и сказал, что мы получим свое, когда доставим вас к порогу Линфилда. Как, бишь, его звали? Ага, Харти. Пытался спасти свою тощую английскую шею. Взял да и запродал вас, как цыпленка на базаре. Думал болван, что мы отпустим его на все четыре стороны. А все потому, что не знал Уэнделла. Тот парень хоть и простой, но управляется на славу, что со своим кулаком, что с пистолетом. Немного мозгов было у этого Харти, но разлетелись по всей каюте. — Джадж ухмыльнулся, заметив, как передернулась Рэй. — Зато вам двоим ума не занимать. Поняли меня с полуслова, вот теперь и держитесь этой линии. Не будете дурить — не будет неприятностей. Ясно?

— Ясно, капитан, сэр, — сказал Джерри.

— Вот и отлично. Мы с Джудом проводим твою женушку в ее новое гнездышко. У нас тут по-простому, но все же лучше, чем в этой темной дыре. Советую запомнить, мэм, что на палубу вам путь заказан. Это для вашей же безопасности: хотя в команде у меня народ смирный, но и путь впереди неблизкий, так что нечего разжигать страсти, вертя юбками под носом у матросов. Как устроим твою жену, Маклеллан, так вернемся за тобой. Учти, с этого дня ты ее больше не увидишь. Будешь работать наравне с другими.

— А как я узнаю, что с Эшли все в порядке?

— От меня. Она будет жить со мной. — Сэм Джадж громко расхохотался. — Ты только погляди, Джуд! Хлопнулась в обморок! Я думал, она будет покрепче.

— Зачем вы сказали это? — спросил Джерри, удерживая в объятиях бесчувственное тело Рэй.

— А с чего ты взял, что не буду?

Джерри помедлил. Благодаря своему нелегкому опыту он с юных лет научился разбираться в мужских наклонностях. Достаточно было видеть, с каким равнодушием Сэм Джадж следил, как раздевается Рэй, чтобы понять: Джадж любитель мальчиков-подростков.

— Хотите, чтобы я назвал причину? — спросил он прямо.

Все зависело от того, знает ли команда о наклонностях своего капитана. Судя по тому, как у Джаджа забегали глаза, матросы ничего не подозревали.

— Потому что, капитан, сэр… потому что вам хорошо известно, что я убью вас за это.

Джерри произнес эти слова медленно и многозначительно, при этом стараясь передать взглядом, что знает истинную причину. Он вполне отдавал себе отчет, что в эту минуту нажил личного врага.

— Скажите на милость! — фыркнул Джадж. — Он еше хорохорится!

— Наш капитан слыхал угрозы и пострашнее, — вставил Джуд.

— Вот именно. Бери ее и неси в каюту.

Джуд с готовностью потянулся к Рэй, но она уже пришла в себя.

— Я пойду сама!

— Джадж не тронет тебя, клянусь, — прошептал Джерри, опуская ее на пол.

Рэй не знала, откуда такая уверенность, но хорошо понимала, что клятва Джерри — не пустой звук. Обменявшись с ним коротким рукопожатием, она последовала за Сэмом и Джудом за дверь. В эту минуту она меньше тревожилась о своей дальнейшей судьбе, чем об участи Джерри, который остается в темноте один-одинешенек.

Поднявшись по лесенкам, больше похожим на приставные, Рэй в конце концов оказалась в предназначенной для нее каюте. Из обстановки там были лишь незаправленная койка, рундук и вешалка. Все, включая иллюминатор, было покрыто давним слоем пыли. Джадж ворчливо приказал Рэй устраиваться поудобнее и отбыл вместе с Джудом.

Когда в замке повернулся ключ и шаги в коридоре затихли, девушка наконец позволила себе расплакаться.

Глава 17

Делая ногтем отметины в изголовье койки, Рэй считала дни путешествия. Пока корабль отмерял одну морскую милю за другой, пока пол непрерывно покачивался под ногами, ее будущее оставалось туманным. Она почти ничего не знала о судьбе Джерри. Ненавистный тюремщик был скуп на слова. Он только насмехался и угрожал. Но Рэй не обращала на него внимания, с удовлетворением сознавая, что это злит Сэма Джаджа.

Он покидал каюту с восходом солнца. Выбирался из гамака, снимал и скатывал его, небрежно швырял в рундук. Появлялся Джадж на закате, когда Рэй, облаченная в объемистую холщовую ночную рубаху, выданную ей в первую же ночь, уже лежала в постели с натянутым до самого носа покрывалом. Она не знала, что сдерживает Джаджа от посягательств на ее тело, но все равно была благодарна судьбе за это. Девушка даже научилась радоваться его крепкому сну и скрипучему храпу.

Чтобы хоть чем-то себя занять, Рэй до блеска вычистила каюту и убирала ее ежедневно. Зная, что нужно поддерживать силы, она съедала до крошки приносимую дважды в день еду. Пища оставляла желать лучшего, и аппетит бывал не всегда. Единственной тренировкой для ног стала ходьба по каюте. Раз в неделю ей разрешали принимать ванну. Рэй мылась в огромной лохани с морской водой.

Матросы, приносившие еду и воду для мытья, обращались с Рэй с некоторым уважением, хотя и отпускали шуточки насчет того, как повезло их капитану и что они не прочь поменяться с ним местами.

Нередко, лежа на кровати, Рэй думала о своих близких. Однажды она осмелела настолько, что спросила Джаджа, не боится ли он погони. Так выяснилось, куда подевались ее муфта и плащ Салема, позаимствованный Джерри в тот злосчастный день. Узнав, что семья, вероятно, считает ее погибшей, Рэй разрыдалась. Ее всхлипывания мешали Джаджу заснуть, и в конце концов он вышел из каюты. На другое утро он потребовал, чтобы это не повторялось, иначе «Салем Маклеллан» познакомится с плеткой-девятихвосткой. С тех пор Рэй больше не плакала.


Джерри было трудно смириться с откровенной диктатурой Сэма Джаджа, но он никогда не выражал негодования в открытую. Он молча выполнял свою часть нелегкой матросской работы, заполняя время мыслями то о Рэй, то о побеге. По мере знакомства с командой Джерри убедился, что большинство пиратов на деле были простыми парнями, доведенными до отчаяния нищетой, в которую их ввергла война. Они пошли на этот промысел в надежде поправить дела и теперь цеплялись за обещания Сэма Джаджа, что «дельце с Маклелланами» их обогатит. Джерри знал, как жестоко они ошибаются.

Впрочем, в команде были и обыкновенные головорезы. Они так часто преступали закон, что жизнь Джерри для них мало что значила.

Поначалу Джерри делал вид, что не слышит насмешек над собой за то, что не сумел защитить жену от Сэма Джаджа. Однажды кто-то предложил разыграть, кому достанется «Эшли Маклеллан», когда надоест капитану. Джерри наравне с остальными молча бросил в фуражку записку со своим именем и пошел прочь. Не зная, как к этому отнестись, матросы сочли за лучшее прекратить насмешки. Он работал за двоих, не позволял втянуть себя ни в драку, ни в ссору, и в конце концов некоторые его зауважали. При других обстоятельствах, говорили матросы, они не постыдились бы взять его в команду на равных, а не как каторжанина. В этом была какая-то горькая ирония, ведь сам Джерри всегда сдерживал себя от желания убить любого из них. Единственное, что его останавливало, — это мысли о Рэй.

Тридцать шесть дней миновало без особых происшествий. На тридцать седьмой день Джерри, находясь на рее, бросил взгляд на палубу и увидел, как Рэй со скрученными сзади руками выволокли на палубу. В эти секунды он подумал, что вряд ли сумеет сдержаться.

Ослепленная ярким солнечным светом, Рэй споткнулась. Когда Уэнделл схватил ее за связанные руки, она лишь с трудом удержалась от крика ужаса и дико огляделась в поисках Джерри. Где-то вверху она увидела его светлые волосы, но тут голову ей насильно повернули вперед. До этих пор Рэй старалась не думать о том, какого рода работу выполняет Джерри, и до тошноты испугалась при мысли, что он вынужден карабкаться по реям.

— Убери руки, ты! — прошипела она Уэнделлу. — Или получишь еще пару боевых отметин!

Впервые с той минуты, когда Рэй ступила на палубу, команда обратила взгляд на того, кто ее держал. Обветренное лицо Уэнделла было украшено четырьмя кровавыми царапинами, идущими через шею и щеку и исчезающими под воротником.

— Миллер! Дэвис! Подержите ее! — крикнул Сэм Джадж. — Хэнк, отведи Уэнделла к мачте и принеси плетку.

Матрасы бросились исполнять приказ. Уэнделла оттащили от Рэй. Ошеломленная происходящим, она растерянно следила, как Уэнделла привязывают к мачте.

Джерри почти скатился со своего «насеста» и приземлился за спинами матросов, заставив их шарахнуться от неожиданности. Пробившись сквозь толпу, он оказался рядом с Рэй. Как давно он ее не видел! Ему потребовались неимоверные усилия, чтобы урезонить единственное желание обнять ее и унести прочь.

— Что случилось? — спросил он сквозь зубы, впиваясь взглядом в бледное, испуганное лицо.

Глаза Рэй казались неестественно огромными и такими темными, будто за время заточения изменили цвет. Волосы потеряли золотой блеск. Хотелось подойти вплотную и убедиться, что веснушки все еще украшают ее щеки и нос. Но скорее всего и они исчезли без следа. Даже холодное зимнее солнце было к ним милосерднее, чем блеклый полусвет каюты. Джерри понял: ему все-таки повезло больше.

Рэй всем телом потянулась вперед, желая оказаться в его объятиях. Миллер и Дэвис удержали ее.

— Со мной все в порядке, милый. Уэнделл хотел… он хотел…

— Уэнделл, — перебил Сэм Джадж, — вбил себе в голову, что твоей женушке мало того, что она получает от меня. Сам он говорит, что это она пыталась под него подстелиться, но я-то слышал, как она кричала! За посягательство на имущество капитана Уэнделл будет наказан.

— Тогда почему связана моя жена?

— Потому что она пыталась выцарапать глаза сначала ему, а потом и мне.

Сэм Джадж оттянул пальцем ворот рубашки. Под ним обнаружилось несколько сочащихся кровью царапин.

— Ну, не говорил ли я, что в этом тихом омуте водятся черти?

— Да, капитан, сэр, — устало произнес Джерри. — Отпустите ее. Она больше не причинит вам хлопот.

Не обращая на него внимания, Джадж махнул Хэнку, все это время стоявшему с плеткой наготове.

— Дай Уэнделлу десять ударов. Внимание! Всем смотреть! И чтобы впредь было ясно, что дамочка находится под крылом капитана. Следующий, чья память окажется короткой, получит тридцать.

Джерри повернулся вместе с другими и встал по возможности так, чтобы заслонить Рэй обзор.

Уэнделл был привязан в такой позе, что казалось, он нежно обнимает мачту. Его широченная спина блестела от пота, он со страхом ждал наказания. Прежде чем впиться в живую плоть, девятихвостая плеть прошелестела в воздухе с обманчиво мягким звуком.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25