ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Солдат и Спэгг ехали по длинной аллее из отсеченных голов, ведущей к воротам Зэмерканда.

Они были верхом на тех самых лошадях, на которых несколько месяцев назад тронулись в путь. Солдат обнаружил животных неподалеку от деревни с домами на вырастающих и опускающихся сваях. Путники оставили лошадь Цезаря наверху на плато, предоставив ей самой искать дорогу домой. Впрочем, быть может, она и не подумает возвращаться? По берегам реки луга после схода снега покрылись сочной травой, так что голод благородному животному не грозил. Вполне вероятно, ему суждено просто одичать.

Теперь, уже зная о троллях, путники постарались избежать встречи с ними — ехали по северному берегу и тревожно оглядывались по сторонам, чтобы не наткнуться на шайку грабителей. Однако троллей нигде не было видно, и Солдату и Спэггу удалось пересечь плато без каких-либо происшествий. Оба были настолько измучены, что не смогли бы вступить в бой или спастись бегством.

Подъехав к Зэмерканду, путники обнаружили, что свежих отрубленных голов на шестах нет. От старых остались одни черепа, лишь кое-где прикрытые кусками полусгнившей плоти. Городские ворота стояли распахнутыми настежь, часовых не было и в помине.

Ворон, усевшийся на круп коня Солдата, по обыкновению делился своими мудрыми суждениями.

— Куда подевались красные шатры? — спросил Солдат у пернатого друга. — Неужели они бежали от чумы?

— А разве ты на их месте не поступил бы так же? — спросила черная птица.

Тут Спэгг остановил коня.

— Думаю, мне лучше отправиться погостить к своему кузену. У него небольшая ферма к северу от города. Не вижу смысла рисковать здоровьем и жизнью, раз здесь бесчинствует такая зараза. Джагг наверняка будет рад меня видеть, особенно теперь, когда я разжился кое-каким золотишком.

Солдат кивнул.

— Пожалуй, верно.

— А почему бы и тебе не отправиться со мной? — спросил Спэгг. — Джагг приютит нас обоих. Если не найдется места в доме, поселит нас в сарае.

— Нет, Спэгг, отправляйся один. А мне нужно повидаться с женой. Я слышал, она очень тяжело больна.

— Это-то я и имел в виду. Ты подцепишь от нее заразу.

Но Солдат твердо стоял на своем. Он поблагодарил Спэгга за помощь.

— Я, в свою очередь, тоже попрошу тебя об одной услуге, — проворчал в ответ торговец руками. — Если тебе еще раз придется совершить нечто подобное, не обращайся ко мне, хорошо?

С этими словами Спэгг уехал. Солдат повернулся к ворону:

— Слушай, похоже, город никто не охраняет.

— Стражники или больны, или перепуганы до смерти.

— Что, все жители города не показывают нос на улицу?

— По крайней мере те, у кого есть голова на плечах.

Солдат въехал в ворота. Улицы Зэмерканда были пустынны, если не считать мух. Мухи кружились повсюду. А между разлагающимися трупами сновали серые тени.

— Крысы, — с отвращением пробормотал Солдат. — У них пиршество.

Он проехал по мощенной булыжником центральной улице, затем свернул на площадь, но так и не встретил ни единой живой души.

— Если бы сейчас враг напал на Зэмерканд, защитникам города пришлось бы тяжко.

— Разве те, кому ведомо чувство самосохранения, решат напасть на город, где свирепствует чума? — резонно заметил ворон.

Вскоре птица на время попрощалась с Солдатом и отправилась добывать себе корм. Солдат постарался не думать о том, чем будет питаться его пернатый друг: он и так догадался.

Спешившись, Солдат повел своего коня в поводу. Лошадь извергла на мостовую кучу навоза. Солдат обратил внимание, что свежих испражнений на брусчатке нет. Кое-где между булыжниками уже пробивались ростки сорняков. Двери домов были покрыты какими-то знаками, грубо выведенными красной краской. Он предположил, что эти магические символы призваны не пускать на порог чуму. Впрочем, возможно, их нанесли городские власти, желая проследить распространение болезни. Солдат, не знакомый с обычаями Гутрума, точно сказать не мог.

Часовые не стояли даже у ворот Дворца Диких Цветов. Солдат отвел свою лошадь в конюшню на заднем дворе и принес ей сена и воды. Миновав беседку в саду, попал во дворец через пустующую кухню. Оказавшись внутри, направился прямиком в парадную залу, а оттуда поднялся наверх. На лестнице его встретила Дриссила.

— Ваша жена больна, — сказала преданная служанка. — Лучше ее не посещать, пока она не поправится. Поживите где-нибудь в другом месте. В трактире, что ли, не знаю. А еще лучше, покиньте на время город.

— Я должен повидаться с ней, — твердо заявил Солдат, отстраняя Дриссилу. — За ней надо кому-то ухаживать.

— Сейчас она сама не своя от лихорадки. У нее жар, и я кладу ей на лоб холодные компрессы. В любом случае госпожа не желает никого видеть. Вас в особенности.

Солдат очень удивился.

— Чем я перед ней провинился? Что сделал не так?

— Сами узнаете.

Дриссила спустилась по лестнице. В руках у служанки был тазик с рвотой, источавшей зловоние.

Поднявшись наверх, Солдат отыскал дорогу в Зеленую башню. Дойдя до опочивальни Лайаны, он остановился перед дверью. Почему принцесса гневается на него? Неужели он никогда не сможет ее удовлетворить? Ведь благодаря ему она исцелилась от безумия, разве не так? Солдат понимал, что королева будет им очень недовольна, но Лайана то должна оценить его старания? Ради нее он столько перенес — дошел до края света, заглянул в лицо смерти. И тем не менее Лайана по-прежнему держит на него зло?

Вдруг Солдат услышал слабый стон, и его захлестнули истинные чувства.

— Я очень хочу, чтобы она выздоровела!

Войдя в опочивальню, он увидел в противоположном углу кровать под балдахином, завешанную пологом из черного муслина. Приблизившись к кровати, Солдат увидел хрупкую фигуру своей возлюбленной супруги, прикрытую лишь тонкой хлопчатобумажной простыней. Ему не удалось разглядеть сквозь полупрозрачный полог никаких подробностей, поэтому он не смог определить, насколько тяжело протекает болезнь, миновал ли кризис.

До него донесся сильный запах пота, пропитавшего насквозь постель; он с трудом различил лишь волосы Лайаны, красивым веером разложенные вокруг подушки (несомненно, работа Дриссилы), но все равно тусклые и влажные. В комнате стояло отвратительное зловоние рвоты. Лайана дышала неглубоко и очень часто. У Солдата защемило сердце. О, какой исхудавшей и измученной казалась его возлюбленная даже сквозь слой ткани!.. Ужасно хотелось заключить ее в свои объятия, сказать, что он рядом и будет за ней ухаживать, дать знать, что он ее любит и больше всего на свете хочет, чтобы она поправилась.

Солдат протянул руку, собираясь отдернуть полог из черного муслина.

— Не смейте его трогать!

Приказ донесся не с кровати, а из-за его спины. Обернувшись, Солдат увидел Дриссилу, державшую в руках большую банку с черными пауками.

— Не прикасайтесь к пологу! Он задернут специально. В глаза принцессы не должен падать прямой солнечный свет, иначе она ослепнет. Глаза больных чумой очень чувствительны к яркому свету.

— Извини, я не знал. А это зачем?

— Пауки? Они должны кусать госпожу. Их яд способствует выздоровлению.

Солдата передернуло от отвращения.

— Ты уверена?

Дриссила смерила его таким взглядом, словно перед ней был пятилетний несмышленыш.

— Это Гутрум, и я здесь родилась, кое в чем я разбираюсь. Мне потребовалось полтора дня, чтобы набрать этих пауков, — не без гордости добавила она. — Я знаю, в каких чуланах и подвалах их искать. Сейчас все жители города охотятся на пауков.

— Я останусь.

— Вам нельзя здесь находиться, иначе вы непременно заразитесь.

— Но ты-то ведь здесь.

— Я переболела чумой в детстве. Теперь болезнь мне не опасна. Вы же, напротив, чужой в здешних краях. Если подхватите чуму, то обязательно умрете. У вас нет врожденной защиты к такой заразе.

— И все же я останусь, — решительно повторил Солдат.

— Капитан Кафф не послушался моего предостережения — и посмотрите, что с ним случилось. Теперь ему самому приходится бороться за свою жизнь, а толку от его геройства никакого.

Солдат вскипел от ярости.

— Кафф был здесь?

— Он сидел у кровати госпожи, давал ей снадобья, вытирал лоб холодной мокрой губкой — делал все то же, что, несомненно, намереваетесь делать и вы, поскольку у вас нет ума и вы собираетесь бросить вызов смертельной болезни, — ответила Дриссила. — Но я не позволю вам рисковать жизнью. Один человек уже заразился от принцессы. Я не допущу, чтобы это произошло и со вторым.

Солдат проникся чувством зависти к своему сопернику. Теперь Лайану и Каффа объединяет болезнь! Значит, надменный капитан гвардии сидел у изголовья супруги Солдата, словно именно он был ее мужем и возлюбленным! Неужели в этом мире нет ничего святого?

— Будь проклят этот человек! — прорычал Солдат, терзаясь невыносимой болью. — Пусть он сгниет в какой-нибудь черной глуши, а его душа отправится прямиком в самый страшный уголок Потустороннего мира!

— Ну а тем временем, — невозмутимо произнесла Дриссила, — я должна покормить госпожу бульоном. Если вы остаетесь, то садитесь в то кресло с высокой спинкой. А я зайду за полог, чтобы ухаживать за принцессой.

Дриссила занималась своими обязанностями, а Солдат сидел в углу и смотрел на нее. Не сдержавшись, он один раз произнес вслух имя Лайаны. Та медленно повернула голову на его голос, но Солдат не смог разглядеть выражение ее лица сквозь складки черного муслина. Потом больная снова откинула голову на подушку и забылась сном.

Солдат просидел в кресле целый день, а затем и следующий. Всю неделю он находился в покоях Лайаны или где-нибудь поблизости. Дриссила следила за тем, чтобы он ел. Поняв, что ей приходится также тратить время и на готовку, Солдат сменил преданную служанку на кухне, приготовив бульон и суп.

— Худшее уже позади? — ежедневно и ежечасно спрашивал Солдат у Дриссилы. — Она поправится?

Наконец настал тот день, когда Дриссила ответила сдержанным кивком. От облегчения Солдат едва не лишился чувств. Всем слугам было приказано вернуться во дворец, поскольку заразная стадия болезни окончилась. Первым возвратился Офао, за ним повара и стражники.

Солдат зашел в опочивальню Лайаны. Полог из черного муслина был раздвинут. Молодая женщина сидела в кровати. Обернувшись на звук шагов, она метнула на Солдата убийственный взгляд.

Увидев ее лицо, тот застыл на месте.

— Моя милая женушка! — радостно воскликнул он. — Твои шрамы исчезли! Все раны зажили! К тебе вернулась красота! Я так рад за тебя!

— Это тебе надо сказать спасибо, — с горечью в голосе произнесла Лайана. — Судя по всему, ты попросил именно это, но не просил, чтобы ко мне вернулся рассудок. Ты предпочел жену красивую жене в здравом уме, ведь так? Надоели насмешки твоих однополчан из красных шатров? Меня обзывали страшилищем, уродкой? А тебя дураком за то, что ты на мне женился? И ты, отыскав колдуна, согласного исполнить твою просьбу, решил разгладить шрамы на моем лице вместо того, чтобы разгладить искривления моего разума. Как же примитивно ты мыслишь!

Солдат был ошеломлен этими словами.

— Ты… ты по-прежнему страдаешь от безумия?

— Разумеется. Как раз перед самой болезнью, проснувшись утром, я обнаружила, что шрамы исчезли, но в голове снова властвуют демоны. Солдат, в моем сердце не осталось никаких чувств, кроме ненависти к тебе. Как я была глупа, что поверила голубоглазому чужестранцу, человеку, пришедшему из ниоткуда! Мне следовало бы присмотреться внимательнее к своим согражданам. Тебе нужна та жена, с которой не было бы стыдно показаться на людях, а не та, что обладает здравым рассудком и могла бы разделить с тобой жизнь. Ты такой же, как все мужчины. Почему бы тебе снова не исчезнуть в никуда? Я не желаю больше тебя видеть. Оставь меня. Уходи отсюда!

Закрыв лицо руками, Лайана залилась слезами.

— В случившемся есть доля твоей вины, — с упреком произнес Солдат, вспоминая дословно то, что сказал колдуну. — Я просил о том, чтобы ты исцелилась от напасти, причиняющей тебе больше всего горя. Должно быть, в тот момент тебя беспокоила в первую очередь внешность и лишь потом твой рассудок.

Лайана побледнела, услышав эти слова.

— И еще, — продолжал Солдат, переполненный нестерпимой болью, — ты не забыла о смертоносной кольчуге, украшенной твоим гербом?

— Я ничего не знаю ни о какой кольчуге.

Солдат и Лайана долго в отчаянии смотрели друг на друга. Ни он, ни она не могли сказать, что в течение последних месяцев все их мысли были заняты лишь судьбой любимого человека. Если бы один не выдержал, второй тоже сломался бы; и они бросились бы в объятия друг друга, обливаясь слезами и бормоча нежные слова. Но у обоих была железная воля, и они держали свои истинные чувства наглухо запертыми.

Наконец Солдат, огорченный и разгневанный, стремительно вышел из комнаты. Он хотел объяснить Лайане, что, прося об ее исцелении, даже не думал о шрамах — только об умственном расстройстве. Он понятия не имел, что колдун вернет ей красоту, а не рассудок. Ему даже в голову не пришло уточнить свою просьбу. И вот теперь выяснилось, что он совершил это опасное путешествие впустую. Королева будет на него гневаться, а Лайана посчитает его лживым сластолюбцем. Выходит, теперь мерзавец Кафф отобьет у него жену?

Пробегая по коридору, Солдат крикнул во весь голос:

— Неужели я рисковал своей жизнью и жизнью другого человека ради того, чтобы меня отвергли с таким презрением?

Появившаяся из соседней комнаты Дриссила укоризненно посмотрела на него.

— Эх вы, мужчины, — мягко произнесла она. — Вы считаете, что всех женщин волнует только то, как они выглядят!

Солдат бессильно поднял руки.

— Дриссила, пожалуйста, поверь мне, я не сомневался, что излечил свою жену от безумия, а не избавил от шрамов!

— Что ж, как бы там ни было, теперь ни вы, ни я не сможем убедить ее в этом. Я слышала, что королева также вами недовольна. Вам лучше какое-то время пожить в Северной башне. Я никому не сообщу о том, что вы там прячетесь.

— Спасибо, Дриссила, — искренне поблагодарил преданную служанку Солдат. — Ты скажешь, когда мне можно будет предстать перед очами жены?

Однако вскоре после этого разговора у Лайаны снова случился приступ безумства. Она еще не успела полностью оправиться от болезни, и на этот раз помутнение рассудка проходило тяжелее, чем обычно. Дриссила совершила большую ошибку, рассказав Солдату о случившемся, и он сразу же покинул Северную башню.

Солдат настоял на том, чтобы находиться в Зеленой башне, подле жены, и помогать в тяжком испытании. Лайана яростно отвергла его. Трижды в течение ночи она пробиралась в спальню к Солдату, намереваясь его убить. Но каждый раз Солдата предупреждала песнь волшебных ножен. Ему удавалось выбить оружие из рук помешанной. Судя по всему, у Лайаны в опочивальне был припрятан не один десяток кинжалов, и даже в минуты помутнения рассудка она знала, где их находить.

— Если я не убью тебя сейчас, — прошипела Лайана, когда Солдат в очередной раз отбил удар смертельного лезвия, — я отравлю тебя потом. Рядом со мной ты никогда не будешь в безопасности. Ты умрешь в страшных мучениях. После третьей попытки, уложив Лайану в кровать, Солдат вышел из ее опочивальни. Дойдя до конца коридора, он обнаружил там балкон и шагнул на него, чтобы подышать свежим воздухом и посмотреть на ночное небо.

Терзаясь отчаянием, Солдат вдруг увидел, что красные шатры вернулись. В ярком свете луны он разглядел коричневатые конусы за городскими стенами. Как ему захотелось снова оказаться в кругу боевых товарищей! Быть может, сказал он себе, лучше уйти из дворца и присоединиться к друзьям? Велион расскажет ему о минувших битвах. А он, в свою очередь, поведает о своих приключениях в стране богов и колдунов.

Но эта мимолетная мысль принесла облегчение лишь на краткий миг. Солдат понимал, что должен оставаться с Лайаной, по крайней мере, до тех пор, пока у нее не пройдет приступ безумия. Бедная Лайана! Каким бесполезным супругом оказался он для нее! Он отдал ей все, но его старания принесли ему не любовь, а лютую ненависть. Человек не может жить без любви. Ему требуется, чтобы кто-то считал его лучшим на свете. Ему нужно знать, что кто-то ценит его превыше всего.

Солдат стоял на балконе, погруженный в печальные размышления, и вдруг на город спустилась зловещая тень. Нахмурившись, Солдат стиснул перила. Какое-то мгновение ему почудилось, что земля вот-вот перевернется, затем все стихло. Солдат был в недоумении. Потом, поскольку вокруг опять воцарилось спокойствие, он решил, что произошло легкое землетрясение.

Внезапно луну и звезды снова заслонила гигантская тень.

Подняв взгляд, Солдат увидел силуэт огромной крылатой рептилии, скользящей по небу над городом.

— КЕРРОУУ! — донеслись изо рта пролетающего существа полные любви звуки. — КЕРРОУУ! КЕРРОУУ!

Солдат, мать дракона, грустно улыбнулся.