Егор прильнул к окну. Всюду было белым-бело: и наверху, и внизу. Лишь только тёмной полосой просвечивала сквозь пелену снегопада Кама.
      — Уж точно как снег на голову, — сказал папа. Он тоже стоял у окна и смотрел.
      — Ещё утром было тепло, — сказал Егор. — А сейчас как в Новый год.
      — Ранняя зима будет, — сказала мама.
      Егор против ранней зимы ничего не имел. Он с нетерпением ждал и зиму, и весну, и лето. Не любил только осеннюю слякоть, потому что приходилось сидеть дома.
      — Я побегу на улицу! — Разве он мог усидеть, когда шёл первый снег?
      — Скоро стемнеет, — сказала мама. — Побыстрее возвращайся.
      — Мы пойдём ещё Затейника провожать, — предупредил Егор, надевая куртку.
      — Опять затейника! — рассердилась мама.
      — Он уезжает, — пояснил папа.
      — Только приехал и уже куда-то уезжает. Летун какой-то.
      — Он навсегда уезжает, — сказал Егор.
      — Ну если навсегда… А вдруг опять вернётся? — засомневалась она, но всё же отпустила Егора.
      На улице ребятишки уже играли в снежки. Егор тоже голыми руками стал лепить влажные белые шарики и кидать их просто так, куда попало.
      Выпавший снег на глазах таял. В земле ещё жило тепло.
      — Егорка, скорее! — По тропинке бежал Арканя. — Тонька уже ушла Затейника провожать!
      Они заторопились на автобусную остановку.
      — Посмотри, какой снег! — радостно сказал Егор, словно он лично устроил этот снегопад.
      — А дед Семён ещё утром сказал, что скоро снег выпадет, — сообщил Арканя.
      — Как он знал?
      — Просто. У него как раненая нога заболит — так и жди снега или всякой непогоды. Иногда по радио объявляют: «Осадков не предвидится!» А дед Семён ногу гладит и ругается: «И чего брешут! И чего брешут!»
      — А как нога знает? — спросил Егор.
      — Как-то знает…
      Они прошли мимо школы. Она стояла непривычно тихая, тёмная. Отдыхала.
      — А я перед Еленой Васильевной извинился, — сказал Егор. — И задание выполнил. Целую страницу исписал.
      — А она что? — спросил Арканя.
      — Сказала, что во мне ответственность пробуждается, — с гордостью сообщил Егор.
      — А во мне пробуждается? — спросил Арканя, который тоже хотел, чтоб в нём что-то пробуждалось.
      — И в тебе, Арканя, пробуждается, — заверил Егор.
      На остановке было безлюдно. В такую непогоду никто никуда не ездил. Только Антонина стояла одиноко, усыпанная снегом.
      Автобус уже гудел. То притихал, то снова повышал голос, будто проверял свои силы перед дорогой.
      Окна автобуса залепило снегом. Антонина сметала его ладошкой, и тогда из-за стекла проступало лицо Затейника. Его нос, прижатый к стеклу, губы. На нём по-прежнему была кепочка в горошек и легкая куртка. Он снял кепку и стал протирать стекло.
      А снег всё падал и падал тяжёлыми мокрыми хлопьями, всё летел с небес.
      Автобус напрягся, вздрогнул и тронулся с места. Ребята побежали за ним следом, но он, набирая скорость, быстро оставил их и скрылся в снегопаде.
      Платочек на Антонине стал совсем мокрым. Снег таял на её волосах и тоненькими струйками стекал по лицу.
      — И волшебник уехал, и лето кончилось, — тихо сказала Антонина.
      Они неторопливо пошли домой. Всем было грустно. Расстались молча.
      Егор решил ещё сходить на Каму, проверить, какая она стала от снегопада. Сердится, наверное. Он всегда навещал реку во время непогоды, потому что она оставалась совсем одна.
      Кама и правда сердилась. Недовольно шумела, на кого-то ворчала. А кругом было пустынно-пустынно, маленькими островками белел на чёрном берегу снег, словно только-только сошёл на земле ледник.
      Егор стоял на берегу большой реки. Волны холодными гребешками бежали к его ногам. Ему было семь лет, и жизнь его только-только начиналась и казалась бесконечной.
      А на баньке вертелся петушок, который никогда не кричал «ку-ка-ре-ку!».
 

Художник В. Остапенко