— Ты, Кочкин, не хотел быть пионером? — Аля Соломина смотрела на него широко открытыми глазами. В прошлом году она была в «Артеке». Там все иностранные дети хотели быть пионерами. А Кочкин? Кочкин, советский мальчик — не захотел! Как это все понимать? — Кочкин, слышишь, Кочкин! — у Али даже голос сорвался.
      — Мы еще не оглохли, — сказал Костя Гвоздиков.
      — Кто это мы? — в тревоге спросила старшая вожатая Тамара Васильевна.
      — Мы с Кочкиным.
      — А при чем тут «мы»? То есть при чем тут ты? — возмутилась старшая вожатая. — И вообще, Гвоздиков, выйди! Мы разговариваем с Кочкиным! Наш актив разговаривает с Кочкиным!
      — Какой актив? — спросил Вася. — Я тут всех знаю.
      — А почему, Кочкин, ты не должен знать актив? — удивилась Тамара.
      — Ну, актив… — Вася глубокомысленно задумался. — Актив я не знаю…
      — Не придуривайся, Кочкин! — Тамара Трошина опять обиделась. — У нас серьезный разговор. Ответь нам прямо: как ты мог отказаться от своего пионерского имени?
      — Я не отказался. Я хотел испытания.
      — Он почти выдержал испытание! — воскликнула Татка.
      — Может быть, я ослышалась? — произнесла Тамара свою любимую фразу. — Какое испытание? Уж не эта ли выдумка с молчанием?
      — Но ведь вы сами были «за», — растерянно сказала Аля Соломина.
      — Это не испытание, а игра! — вожатая строго посмотрела на Алю. — Можно целую неделю молчать! Только зачем? Вы сами подумайте: зачем молчать?
      Пионеры стали думать. Действительно: зачем молчать? В чем смысл молчания? Нет смысла! Выходит, Кочкин поступал бессмысленно.
      — Так кто мне объяснит? — снова спросила Тамара.
      Никто объяснить не мог.
      Актив заседал долго, но к единодушному мнению не пришел: пионер Кочкин или не пионер? Это тоже озадачило вожатую. Обычно 5 «Б» был всегда единодушен.
      Пока шло заседание, Костя Гвоздиков сидел под дверью, ожидая Васю. Наконец, двери распахнулись, озабоченные активисты протопали мимо.
      — Ну и заварил ты кашу, — сказал Костя, когда они шли домой. — А зачем — сам не знаешь.
      — Я уже объяснял активу, — сказал Вася. — А ты, Гвоздиков, не актив.
      — Подумаешь, захочу и стану! — уверенно произнес Костя. — Мне только неохота. Дурак я, что ли?
      — Несознательный ты, Гвоздиков!
      — От кого слышу? Сам из пионеров выбыл!
      — Может, я хотел всех взволновать, А то никто не волнуется.
      — А чего волноваться? Надо жить спокойно. Мне папа говорит так: «Если каждый будет жить спокойно и на душе у него будет хорошо, то и всему Советскому Союзу будет хорошо».
      — Что же, всем заснуть, как ты на уроках спишь? И тогда вся страна станет счастливая?
      — Ты почему такой вредный? — спросил Костя. — Надо тебя с моим папой познакомить. Он всех умеет успокаивать. Собака залает, он и ее успокоит.
      — Как это у него получается? — удивился Вася.
      — Не знаю. Чего-то такое скажет, собака уже хвостом виляет.
      — А у нас в семье все наоборот, — вздохнул Вася. — Жила у нас собака Булька, так она из всех нас была самая спокойная. Мама раскричится, она подойдет, за ногу тяпнет понарошку и уйдет под стол. Мама тут же успокаивалась.
      Мальчики шли по асфальтированной дорожке сада имени Горького. Астры после заморозков поникли головками. Они уже прожили свою жизнь. И от этого в саду было тихо и печально.
      — А я недавно был у Лидии Петровны, — вдруг сказал Вася.
      — Зачем? — удивился Костя.
      — Так вышло…
      — К учителям домой ходят только подлизы. Да и то девчонки. А потом хвастаются: мы чай пили! Вот скукота! Ты тоже чай пил?
      На этот вопрос Вася отвечать не стал. Он был настроен на серьезный разговор. В конце концов надо же с другом когда-то серьезно поговорить.
      — Оказывается, среди ее учеников нет ни одного генерала, — сказал Вася.
      — Ну и что? — Костя пожал плечами. — Может, маршалы есть.
      — И маршалов нет. Никого у нее нет. Она — сирота.
      — Сирота? — рассмеялся Костя. — Так она сама старая!
      — Была же маленькая. Ее отца и мать посадили в тюрьму. Может, они там и умерли. Может, убили. Неизвестно. Это было в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, при Сталине. Понял?
      — Не-е-е…
      — Не-е-е! Не-е-е! Ты знаешь, как Сталина зовут?
      Костя задумался.
      — Это… как это? — пытался он вспомнить. — Вспомнил! Семен Виссарионович!
      — Сам ты Семен! А вот когда-нибудь ты думал, как надо жить?
      — Чего ты ко мне пристал?
      — Эй, Кочкин! — вдруг послышался голосок.
      Вася обернулся. За деревом стояла Янка Истомина. Костя презрительно смотрел на друга. Опять эта Янка!
      — Будь здоров! — обиженный Костя пошел не оглядываясь.
      Яна подошла к Васе.
      — А я знаю, что тебя Ромка опять побил!
      — Дура ты! — Вася даже сам не ожидал, что такое скажет, и испугался, что Яна рассердилась. Но Яна, как ни странно, рассмеялась.
      — Пойдем, покатаемся на колесе обозрения! — вдруг предложила она.
      Вот уж чего Вася не ожидал — на колесе обозрения кататься! Да еще с Яной! С какой стати ей в голову взбрело? Опять какой-нибудь подвох?
      Вася настороженно глядел на девочку.
      — Ну? — спросила Яна требовательно.
      — Разве ты никогда не каталась на колесе?
      — С мальчиками — ни разу!
      Вася заморгал глазами.
      — А ты с девочками катался? — Яна с любопытством уставилась на него.
      — С какими девочками? — спросил он растерянно.
      Яна ничего не ответила и запрыгала на одной ноге. Прыг-скок, прыг-скок!
      Вася лихорадочно стал шарить в кармане, пытаясь найти мелочь. Но там даже копеечки не оказалось!
      Напрыгавшись, Яна снова предстала перед ним. В руке у нее было два билетика. Когда она успела купить? Неужели она его ждала?
      Колесо возвышалось над садом, поражая своими гигантскими размерами. Может быть, оно принадлежало какой-то неведомой колеснице? Только где эта колесница, куда умчалась на трех колесах, оставив четвертое?
      На колесе сидели только три пары, а остальные сиденья болтались, как пустые люльки. В одну из них уселись Вася с Яной. Колесо медленно стало поднимать их вверх. К небесам, к птицам. Может быть, не совсем так безгранично высоко, но все-таки туда, все дальше от земли. Вот уже выше деревьев…
      — Страшно, — прошептала Яна и схватила Васю за руку.
      Он осторожно сжал ее пальцы. Ему было совсем не страшно. Наоборот. Душа его ликовала.
      — Замерзла? — спросил он Яну.
      Она помотала головой и еще сильнее сжала Васину руку.
      Колесо поднимало их выше и выше. Яна закусила губу, глаза стали круглые. Вася обнял ее за плечи, словно она была маленькая, а он большой и сильный.
      Они достигли самой высокой точки. Под ними лежал город, а может быть, целая планета. Она казалась идеально ухоженной, расчерченной на квадраты. Порядок должен быть на этой планете.
      Началось снижение. Пространство сужалось, а детали увеличивались. Вырос недостроенный туалет, куча кирпича, яма непонятного происхождения. Стали различимы и голоса.
      Яна заулыбалась, убрала руку из Васиной ладони, а он убрал руку с ее плеча. Как будто и не было этой затаенной близости. Приехали!
      — Нисколько не страшно! — сказала она, спрыгнув. — Только холодно.
      — А говорила, не замерзла, — сказал он, испытывая какое-то непонятное разочарование.
      — Мало ли что я говорила! Ну, мне пора домой! Вон до того дерева нам по пути.
      Всё-то она знала: по пути, не по пути.
      Яна напевала, мурлыча что-то себе под нос, подпрыгивала, веселилась, непонятно чему. Может быть, ей просто нравилось идти рядом с Васей?
      — Передай своему Кузакову, что я еще раз с ним буду драться! — сказал Вася.
      Яна рассмеялась и снова что-то замурлыкала.
      — Так передай своему Кузакову!
      — Не передам!
      — Почему? — опешил Вася.
      — У него компания. Он без компании драться не ходит.
      — Почему тогда ты с ним дружишь? Почему он тебе нравится? — презрительно спросил Вася.
      — Он — красивый.
      — Чего-о-о? — Вася тупо уставился на Яну.
      — Кра-си-вый! — снова повторила Яна. — Всем девчонкам нравится.
      Вот это да! Кузаков красивый! Это было потрясающее открытие. Красивая девочка — понятно. Но чтоб мальчишка? Неужели девчонкам нравится нос Кузакова? И из-за этого носа они любят всего Кузакова? Может, они все дуры?
      — Ты что, свихнулся? — спросила Яна. — Дальше можешь не ходить! Привет! — и она пошла очень гордая.
      «Видимо, я не отличаюсь красотой», — подумал Вася. Он потрогал свой неприметный нос. Вот она, причина будущих страданий! Почему будущих? Может быть, Яна не ушла бы от него так гордо, имей он другой нос. Неужели нос так много значит в жизни человека?
      Вася шел и размышлял: почему мама вышла замуж за папу? Уж про папу не скажешь, что он красавец. Лысеть начал, ну это понятно: от ума. А вот мама красивая, каждому ясно. Почему она полюбила папу? Но в то же время Вася представить не мог, чтоб маме мог понравиться кто-то чужой.
      Вася решил, что обязательно спросит маму, как они с папой познакомились и поженились. Неужели из всех носов ей больше всех понравился папин? Вот придет домой и тут же спросит.

      Разговор про нос не состоялся. В гостях у них была тетя Фиса из барака. Как только Вася появился, она руками всплеснула:
      — Дитятко ты наше! Да куда же ты растешь такой длинный? (Можно подумать, что год не видела!)
      — Никакой не длинный! На физкультуре стою девятый.
      — Восемь человек тебя еще длиннее! Господи, да куда вы растете впереди своего ума?
      — Вы на праздник собрались? — спросил Вася.
      — Не твоего ума дело, — ответила мама.
      Вася очень удивился, что мама делает тете Фисе прическу. Ведь тете Фисе в прошлом году было пятьдесят лет, а сейчас, значит, пятьдесят один. Зачем ей прическа? И платье нарядное, и бусы блестящие — зачем? Неужели в пятьдесят лет хочется наряжаться? И вообще, в пятьдесят лет жить, наверное, неинтересно.
      Вася ел жареную картошку, а тетя Фиса рассказывала, как она в магазин ходила. Купила два килограмма овсяной крупы (только по два давали), заплатила, значит, тридцать две копейки. А кассирша с трех рублей ей мелочь одну сдает, а рубли не сдает. Тетя Фиса от кассы не отходит, а кассирша тетю Фису нахалкой называет ни за что ни про что.
      — Так и не сдала сдачу? — спросила мама разгневанно.
      — Нет, не сдала.
      — Ты только на кухне боевая. Я бы до директора дошла!
      — Бог ее накажет, — сказала тетя Фиса.
      — Дожидайся, накажет! — усмехнулась мама.
 
      — А как он ее накажет? — спросил Вася.
      — Это уж его дело, — сказала тетя Фиса.
      Вася стал думать, какая судьба ждет кассиршу, если ее накажет бог. Может, ногу сломает? Из-за трех-то рублей? Что-то другое… Например, у нее украдут варежки в троллейбусе (у Васи однажды украли). Но почему-то и это его не обрадовало. Пусть уж в варежках ходит.
      Никакого наказания наглой кассирше Вася придумать не мог. Может, еще сама исправится? Стыдно станет, найдет тетю Фису, отдаст три рубля и будет долго извиняться.
      А мама с тетей Фисой между тем говорили уже о другом.
      — Боюсь я что-то, — шепотом сказала тетя Фиса. — Боюсь свою жизнь менять. Вот придет, так еще посмотрю…
      — Да чего смотреть? Человек серьезный, основательный.
      О чем они говорят? О каком серьезном человеке?
      — А вдруг не придет? — вздохнула тетя Фиса. — Тогда голову под душ засуну — и вся твоя прическа!
      — Ну уж нет! — категорически заявила мама. — Прическу мою не тронь! А ты чего слушаешь, рот раскрыл? — неожиданно обрушилась она на Васю. — Говори, что там у тебя в школе происходит!
      — В школе замечательно. Как всегда, показываю пример.
      — Молодец, Васька! — похвалила тетя Фиса.
      — Это он молодец? Что ты его слушаешь! Явился тут весь в грязи, с ног до головы. Это он в школе был!
      Вася тут же пошел учить уроки. Он закрылся в своей комнате, то есть в кабинете.
      Но кому придет в голову сразу садиться за уроки? Вася отодвигал эту неприятную минуту разными ухищрениями.
      Для умственного развития он стал читать газету «Пионерская правда». На третьей странице газеты пионеры писали о личной жизни, в основном неудавшейся.
      «Дорогая редакция, мне 13 лет, я одинока…»
      «Дорогая редакция, мне 10 лет, у меня нет друзей…»
      «Дорогая редакция! У меня мой лучший друг украл кошку, после этого я в нем разочаровалась».
      «Дорогая редакция, я совершила ошибку в жизни, посоветуйте, как мне быть…»
      Кошка особенно расстроила Васю. Как она сейчас живет у друга, кормит ли он ее?
      Конечно, вся страна откликнется на письма страдающих пионеров. Вася очень любил читать отклики, советы, пожелания и особенно приглашения в гости.
      Вася размечтался: хорошо бы и его кто-нибудь позвал в гости, например, с далекой Камчатки или Сахалина. «Дорогой Вася, приезжай, мы ждем тебя с нетерпением». Подпись: семья Гусевых или Соловьевых.
      И вот Вася собирает рюкзак, родители счастливы. Ребенок едет на край света, они об этом в детстве и мечтать не могли. Семья Гусевых или Соловьевых становится его вторым домом.
      Но для того, чтоб осуществить свою мечту, надо написать письмо в редакцию. А почему бы и нет? У него тоже есть ошибки в жизни, ему тоже нужна помощь.
      На Васю нашло вдохновение. Он достал заветные тетрадки, где описывал свою жизнь, полистал их. Кое-что годилось для «Пионерской правды».
      Итак, он сел за стол и начал писать.

       «Дорогая редакция! Мне скоро 12 лет, я учусь в 5 «Б» классе. Зовут меня Вася Кочкин. Я из простой семьи. Родители все делают, чтоб вырастить из меня человека. Но это им не удается. Папа из-за меня раньше времени поседел, у мамы появились морщины. Все дело в том, что я совершаю легкомысленные поступки. Я их насовершал столько, что если буду описывать, то это займет целую страницу. Но никому в голову не придет, как я переживаю. Учителя ко мне относятся правильно, беседуют со мной, но все впустую. Воспитывать меня очень трудно. У меня один путь — в свинопасы. Однажды мне подарили поросенка. Он жил у нас в квартире и понимал меня с полуслова. Неужели такого поросенка можно съесть? Я вообще не ем мясо, потому что люблю животных. Дорогая редакция! Очень жаль, если я пропаду ни за что ни про что. Неужели я безнадежен, товарищи читатели? Жду ответа, как соловей лета».

      Вася подумал и зачеркнул «как соловей лета». Все-таки письмо в газету, а не бабушке.
      Он тут же запечатал письмо в конверт и побежал на улицу искать почтовый ящик.
      Ящик висел на заборе, недалеко от дома. Вася даже подумал: «Может, он не настоящий?» Как-то странно опускать письмо у какого-то забора. Но опустил.
      — Ты куда бегал? — спросила мама. Она подтирала пол, тетя фиса уже ушла.
      — Письмо отправил. В Москву написал.
      — Какое еще письмо?
      — В газету «Пионерская правда».
      — Ты что, серьезно? — мама смотрела на него с сомнением: выдумывает или правду говорит?
      — Еще как серьезно! Всю свою жизнь описал.
      — А что тебе описывать? — мама уже начала волноваться. — Как из пионеров выбыл?
      — Все описал, — уклончиво ответил Вася. — И про тебя тоже. Как ты из-за меня страдаешь.
      Мама бросила тряпку в ведро так, что брызги полетели.
      — Дурак! Я тебе, дураку, покажу, как письма в газету писать!
      — Дураки, что ли, пишут?
      — Они-то не дураки, а ты дурак! Я уж по твоей физиономии вижу, какую белиберду ты там наплел! Да я сейчас тебя тряпкой! Мало из-за тебя неприятностей!
      — Много. Я во всем признался в письме.
      — Кошка скребет на свой хребет! — мама вдруг сморщилась, и по щекам у нее побежали слезы.
      Вася растерялся. Виновато боднул маму в плечо. Она обняла его мокрой рукой. И отчего-то ему тоскливо стало. И глупым показалось так весело написанное письмо.

      В актовом зале стояла тишина. Дети, родители и учителя сидели не шелохнувшись. Лейтенант МВД инспектор по делам несовершеннолетних Зинаида Федоровна Шишкина рассказывала о правонарушениях. Грабежи среди белого дня, убийства, разбойные нападения. Во всех этих страшных историях были замешаны подростки — дети безответственных отцов и матерей.
      Родители не смотрели друг другу в глаза, они чувствовали: именно к ним относится призыв Зинаиды Федоровны:
      — Подумайте о своих детях! Вы их губите! Остановитесь, пока не поздно!
      — В нашем 5 «Б» классе нет родителей-пьяниц, — наконец произнесла в тишине мама Али Соломиной. — Иначе мы бы с ними провели работу.
      — К сожалению, и у вас есть такие, — сказала инспектор по делам несовершеннолетних. — Не буду пока называть фамилию… Мы индивидуально побеседуем.
      Родители стали подозрительно смотреть друг на друга. Все папы приосанились, выпрямили плечи, каждый показывал своим видом, что ничего общего с пьяницами он не имеет.
      Только Васин папа сидел, опустив голову. Он был смущен, все это видели. И поняли, в чей огород брошен камушек. Мама Али Соломиной покачала головой. А Светлана Ивановна тихо произнесла:
      — Вот так-то…
      Но Васин папа услышал ее скорбные слова. И Вася тоже услышал. Хорошо, еще мамы не было, а то бы она со стыда сгорела.
      После собрания Светлана Ивановна попросила Кочкина-отца задержаться. Вася тоже был задержан.
      Разговор состоялся серьезный. Инспектор по делам несовершеннолетних Зинаида Федоровна произнесла:
      — Яблоко от яблони недалеко падает! — и замолчала, видимо, обдумывая дальнейшую речь.
      Светлана Ивановна тоже молчала. На ней были черные изящные туфельки, она сидела и качала ногой. Васин папа все смотрел на ее ногу, просто так, бессмысленно смотрел, думая о сыне Васе, а совсем не о ноге учительницы.
      Но инспектор Шишкина заметила его взгляд и нахмурилась. Она не любила легкомысленных людей. Они ей надоели.
      — Так вот, — сказала она, — вашего сына Василия Кочкина мы поставим на учет в детскую комнату милиции. Я вижу, какой из вас воспитатель! У меня глаз наметан!
      — Ваську? На учет? — тут Кочкин словно проснулся. — За что? — вскричал он.
      — Потише, потише! Какие буйные! — Зинаида Федоровна буйных тоже не любила. С буйными хуже всего. Они детей заиками делают.
      — Ты мне объясни, — повернулся папа Кочкин к сыну. — За что тебя на учет?
      Вася пожал плечами:
      — Пусть поставят. Я хочу, чтоб меня учитывали.
      — Вот-вот, — с жалостью произнесла Зинаида Федоровна. — Сегодня — детская комната милиции, завтра — спецшкола, потом — прямой путь в колонию. А из колонии вернется бандитом!
      Вся Васина судьба была расписана как по нотам. Видимо, за свою долгую службу Зинаида Федоровна нагляделась и натерпелась. И вот еще один перед ней…
      Светлана Ивановна перестала качать ногой. Мрачное будущее Васи Кочкина ее встревожило. Она стала уговаривать инспектора Шишкину дать Васе отсрочку. Ну, если еще одно хулиганство… Она выразительно посмотрела на Васиного папу. Ей хотелось, чтоб он тоже попросил, покаялся, пообещал. Но лицо старшего Кочкина было непреклонно. Он ничего не просил и ни в чем не каялся. Даже Вася удивился: он впервые видел отца таким твердым. Стоит, подбородок вперед, руки за спиной, словно говорят ему: «Отрекись!» А он: «Не отрекусь!»
      — Ваше дело, — сказала инспектор Светлане Ивановне. — От вас поступила жалоба, я среагировала. Берете его на поруки?
      — Беру, — согласилась Светлана Ивановна.
      — Не надо нам порук, — сказал старший Кочкин. — Мы как-нибудь без порук… Без порук как-нибудь воспитаем гражданина!
      — Вот именно, как-нибудь, — заметила инспектор.
      — Да вас самих нужно воспитывать, — сказала учительница.
      — Еще неизвестно, кому кого надо воспитывать, — тихо, но твердо произнес папа. — Может быть, вот он, Васька, всех нас воспитывает.
      — С вами поговоришь! — Светлана Ивановна вспыхнула и даже притопнула изящной туфелькой.
      Папа вздохнул:
      — Вот так-то, дорогуши! — И вышел из зала.
      — И это при ребенке! — крикнула ему вдогонку потрясенная Шишкина.
      Вася выскочил вслед за папой.
      Они вышли на улицу. Папа закурил.
      — Ну, иди домой! — он похлопал сына по плечу. — Нам в разные стороны. Мне еще на работу бежать. К Октябрьской надо кучу лозунгов написать.
      — А сейчас какой пишешь?
      — «Отдадим все силы…»
      — Опять все силы, — вздохнул Вася.
      Они расстались. Папа пошел призывать, а Васе надо было подумать обо всем, что произошло. Что-то получается не то в его жизни. Невеселая история. Даже грустная.
      Размышляя, Вася не заметил, как его догнала Лидия Петровна.
      — Что, Василий, нос повесил? — спросила она.
      — Потому что меня по носу бьют, — улыбнулся Вася и почесал нос.
      — Вот невидаль!
      Они пошли вместе. Лидия Петровна, как всегда, была в своей шляпке, плащике, старых туфлях.
      В овощном ларьке продавали капусту. Очередь была человек десять.
      — Придется встать, — сказала Лидия Петровна. — Ты мне поможешь донести? — спросила она.
      Вася закивал головой.
      — Почему никто из вас не умеет говорить элементарные любезности?
      — Какие любезности? — удивился Вася.
      — Головой ты умеешь кивать. А сказать: «Рад вам помочь!» или даже «Счастлив вам помочь!» — не можешь?
      — Как в девятнадцатом веке! — сообразил Вася. — Так они в очередь за капустой не стояли. Только и делали, что прожигали жизнь на балах! Их с детства учили…
      — Что правильно, то правильно, — перебила его Лидия Петровна. — Их с детства учили!
      Пока Лидия Петровна объясняла Васе про дворянскую жизнь, подошла очередь, на них зашикали, потому что надо было выбирать капусту.
      Продавщица без всякого выбора бросила на весы три вилка.
      — Самые плохие! — возмутился Вася. — Вон тот дайте, в уголке!
      — Тот не нужен, этот не нужен, роются тут! — закричала продавщица. Очередь ее поддержала. Все стали обвинять Лидию Петровну, что она роется в капусте.
      — Кто роется? — воскликнул Вася. — Сами роетесь, мы даже не выбирали!
      — Ишь распустили! — мужчина, стоящий следующим в очереди, отодвинул Васю от прилавка. — Воспитала бабка внука, а он вырастет, потом ей же голову оторвет!
      Лидия Петровна молча расплатилась, Вася затолкнул вилки в сетку, сдерживая негодование.
      — Я на весь ваш ларек жалобу в горисполком напишу! — крикнул он (Лидия Петровна тащила его за рукав). Когда человек в негодовании, он всегда мелет всякую глупость, Вася это понимал, но ничего другого ему в голову не пришло.
      — Не ожидала я от тебя, Василий! — сухо сказала Лидия Петровна, когда они отошли от ларька.
      — А чего они ругаются? «Голову оторвет!» — передразнил он. — Я точно знаю, что этот усатый всю капусту переберет и никто ему слова не скажет. А кто не выбирает, на того и кричат. Я уж сколько раз замечал!
      — Ты меня гораздо опытнее, — насмешливо сказала Лидия Петровна. — С тобой не пропадешь. Только учти — склочников я не люблю.
      — Разве я склочник? — обиделся Вася. — Я — за справедливость!
      — Когда во время голода люди дерутся из-за куска хлеба — это довольно неприятная картина. Видела. А когда сытые — из-за вилка капусты… Унизительно! Ты меня, Василий, огорчил.
      Вася и сам был огорчен. Значит, что-то ему недоступно такое, что для Лидии Петровны само собой. Будь на месте Лидии Петровны мама, она тут же бы во всей очереди навела порядок, и каждый бы получил капусту ту, что надо. Это Вася понимал и маму одобрял. Кто-то должен порядок наводить?
      А Лидия Петровна лучше капусту есть не будет. И не только капусту. Капуста к примеру. И еще принесут, так не примет. Умрет с голоду.
      Вася шел, жевал листок капусты, и вид у него был довольно глупый.
      — Лидия Петровна, вы говорили, что надо жить осознанно. А как это осознанно?
      — Разве ты не знаешь?
      — Откуда мне знать? Я ведь еще мало жил.
      — Не так-то мало. Уже можешь соображать. Сейчас не поймешь — потом уже трудно будет понять.
      — Так как?
      — Сопротивляться злу. Другого ничего не могу тебе сказать. Ну, и глупости тоже. Только не по капустным делам. Очень все просто, Василий.
      — Просто?
      — Просто. А ты бы хотел жить запутанно?
      — Не хотел бы…
      — Вот и живи просто. Сопротивляйся злу и глупости.

      Мама сообщила радостную весть: ее посылают на конкурс парикмахеров в город Ленинград. Мамой можно было гордиться. На радостях она все же не забыла спросить, как прошло в школе собрание, о чем говорила инспектор по делам несовершеннолетних.
      Папа долго и запутанно рассказывал одну уголовную историю, которую упоминала инспектор. В конце концов совсем запутался, мама ничего не поняла.
      — Что ты мне разные истории рассказываешь? — не вытерпела она. — Про Ваську учительница что-нибудь говорила?
      — У меня с учебой все нормально, — сказал Вася. — Я — успевающий, могу даже без троек учиться.
      — Знаю, что можешь, — сказала мама. — Я отца спрашиваю, а не тебя.
      Папа и Вася переглянулись.
      — Все нормально! — неожиданно твердым голосом произнес папа. — Поезжай спокойно в Ленинград.
      Мама заулыбалась. Какой хороший день: никто ее не расстроил дома, а на работе одна клиентка даже благодарность написала. Но самое главное: сыном довольны в школе, мужем — на работе.
      — Хоть отдохну сегодня от всех забот! — сказала мама и легла на диван, как это обычно делал папа. Ей даже не хотелось смотреть телевизор. Хотелось просто лежать и думать, что все хорошо. И от этого на душе тепло и легко.
      А у папы и Васи на душе было, наоборот, и не тепло, и не легко. Но пусть мама отдыхает. В конце концов они мужчины и сами должны решать свои дела.
      Но все-таки Вася не удержался. Присел на диван, помолчал, а потом спросил:
      — Мам, а чего бы ты сделала с кассиршей, которая тетю Фису обманула?
      — Убила бы!
      — Я же серьезно. Может быть, это склока, а не борьба за справедливость?
      — Это надо же, борьба у него в голове! Украли деньги — хватай за руку! В других странах вообще руку отрубают. Отрубят — потом и думай, справедливо или несправедливо. Может, и не стоило воровать!
      — Угу! — Вася сидел, наморщив лоб, и соображал, как все совместить — и маму, и Лидию Петровну, и чтоб при этом получилась гармоничная картина.