На ней забот домашних груз,
Ночей бессонных отпечаток,
Да пара вытертых перчаток,
Да полкило грошовых бус.
Мгновений бег неумолим.
В преддверьи горестной разлуки
Она заламывает руки,
Расстаться не желая с ним.
Со лба откинув прядь волос,
В глаза его глядит с мольбою.
Перекрывая шум прибоя,
Целует женщину матрос.
И утерев бушлатом рот,
Он говорит, прощаясь с нею,
Что море вдаль его зовет,
Причем чем дальше, тем сильнее.
Матрос уходит в океан.
Его шаги звучат все глуше,
А женщина стоит на суше,
Как недописанный роман.
Мне эту сцену не забыть —
Она всегда передо мною.
Я не хочу матросом быть
И не могу — его женою.
1987
„Пусть продукты на исходе...“
Пусть продукты на исходе,
Пусть кончается вода,
Чувство юмора в народе
Не иссякнет никогда.
Даже смерть нам не помеха,
Ну а если вдруг помрем,
То, скорей всего, от смеха
С нашим дедом Щукарем.
Размышления о Японии
В Стране восходящего солнца,
Где сакура пышно цветет,
Живут-поживают японцы,
Простой работящий народ.
Живут они там и не тужат,
Японские песни поют,
Им роботы верные служат
И гейши саке подают.
Но водки при этом ни грамма
Не выпьет японец с утра.
Еще там у них Фудзияма —
Большая такая гора.
Там видео в каждой квартире,
Там на нос по десять „Тойот“.
Там сделать решил харакири,
Бери себе меч — и вперед.
Еще там у них император,
Проснувшись, является вдруг,
На нем треугольная шляпа
И серый японский сюртук.
И пусть там бывает цунами —
Японский народный потоп,
Но я вам скажу между нами,
Что все у японцев тип-топ.
Я зависти к ним не питаю,
Но все же обидно подчас,
Что нам до них — как до Китая,
А им — как до лампы до нас.
1989
Романс на двоих
Я спою о безумной любви,
О крушении хрупких надежд.
Ты, Колян, там фанеру вруби
Да высокие малость подрежь.
О прогулках по саду в ночи,
О луне, утонувшей в пруду,
Ты звучи, моя запись, звучи,
Я в тебя как-нибудь попаду.
О сияньи волос золотом,
О венке, что из роз тебе сплел…
Ты чего там, уснул за пультом?
Ты ж меня подставляешь, козел!
О губах твоих алых, как мак.
О зубах твоих белых, как лед.
Это ж крупная лажа, чувак,
Это ж с бабками полный пролет.
О словах, от которых я пьян,
О немеркнущем чувстве святом.
Все. Линяем отсюда, Колян,
За базар я отвечу потом.
Ряд допущений
Надену я пиджак в полоску,
Или, допустим, брюки в клетку.
Достану с понтом папироску,
Или, допустим, сигаретку.
Поеду к девушке любимой,
Или, допустим, нелюбимой,
Зовут ее, допустим, Риммой,
Или, допустим, Серафимой.
Куплю, допустим, два букета,
Гвоздик, допустим, и пионов,
Или, допустим, два билета
На фильм румынский про шпионов.
Скажу ей, будь моей женою,
Или, допустим, не женою.
Ты будешь счастлива со мною,
Или, допустим, не со мною.
Она в ответ позеленеет,
Или, допустим, покраснеет,
Или, допустим, почернеет —
Значенья это не имеет.
А после скажет, знаешь, Вася,
Или, допустим, знаешь, Петя,
Не для того я родилася
И не затем живу на свете,
Чтоб слушать мне такие речи,
А я на это ей отвечу:
Иди-ка ты заре навстречу,
И сам пойду заре навстречу.
1988
„С другом мы пошли к путанам...“
С другом мы пошли к путанам,
Там сказали: — от винта! — нам.
— За бумажные рубли
Вы бы жен своих могли.
1989
„С улыбкой мимолетной на устах...“
С улыбкой мимолетной на устах,
В поток различных мыслей погруженный,
Брожу порой в общественных местах,
Толпой сограждан плотно окруженный.
Как мне они физически близки,
Те, за кого пред небом я в ответе —
Солдаты, полотеры, рыбаки,
Саксофонисты, женщины и дети.
Предмет их лихорадочных надежд,
Весь замираю от стыда и муки,
Когда моих касаются одежд
Их грязные доверчивые руки.
Чем я могу помочь несчастным им,
Чего им ждать от нищего поэта,
Когда он сам отвержен и гоним,
Как поздний посетитель из буфета.
1990
„Свой путь земной на две прошедши трети...“
Свой путь земной на две прошедши трети,
Познав богатство, славу и гастрит,
Одно я понял — счастья нет на свете,
И зря народ насчет него шустрит.
1992
„Сгущалась тьма над пунктом населенным...“
Сгущалась тьма над пунктом населенным,
В ночном саду коррупция цвела,
Я ждал тебя, как свойственно влюбленным,
А ты, ты, соответственно, не шла.
Я жаждал твоего коснуться тела,
Любовный жар сжигал меня дотла,
А ты прийти ко мне не захотела,
А ты, смотрите выше, все не шла.
Полночный сад был залит лунным светом,
Его залил собою лунный свет.
Сказать такое — нужно быть поэтом,
Так написать — способен лишь поэт.
Поэт, он кратким должен быть и точным,
Иначе не поэт он, а фуфло.
Короче, я сидел в саду полночном.
А ты, как чмо последнее, не шло.
1994
Сделай сам
Из куска цветной бумаги,
Взявши ножницы и клей,
Если хватит вам отваги,
Можно сделать пять рублей.
Это слабая подмога
Вашим детям и жене,
Пять рублей совсем немного —
Деньги нынче не в цене.
Можно, правда, сделать десять,
Но и десять не спасут,
Ведь за это срок навесить
Может вам народный суд.
Чтоб могли вы с потрохами
Суд народный закупить,
Нужно деньги ворохами
Круглый год туда носить.
Так что, братцы, в этом деле
Торопиться не резон,
Раз решили делать деньги,
Надо делать миллион.
1989
Это стихотворение несколько потеряло актуальность из-за галопирующей инфляции. Однако Игорь Иртеньев оперативно отреагировал на изменение ситуации. Все-таки, имидж поэта-правдоруба обязывает:
Эти пламенные строки
Много лет тому назад,
Возведя себя в пророки,
Написал я наугад.
Но не знал, чем обернется
Мой финансовый прогноз,
Что настолько сковырнется
Деревянный наш с колес.
Предлагаю старой феньки
Обновленный вариант —
Раз решили делать деньги,
Надо делать миллиард.
1998
„Сияло солнце над Москвою...“
Сияло солнце над Москвою,
Была погода хороша,
И наслаждалася покоем
Моя уставшая душа.
Внезапно сделалось темно,
Затрепетали занавески,
В полуоткрытое окно
Ворвался ветра выдох резкий,
На небе молния зажглась
И долго там себе горела…
В вечернем воздухе, кружась,
По небу кошка пролетела.
Она летела, словно птица,
В сиянье грозовых огней
Над изумленною столицей
Великой Родины моей.
По ней стреляли из зениток
Подразделенья ПВО,
Но на лице ея угрюмом
Не отразилось ничего.
И, пролетая над Арбатом,
К себе вниманием горда,
Она их обложила матом
И растворилась без следа.
1980
Скороговорка
Три Петра и два Ивана,
Два Ивана, три Петра
Просыпались утром рано
И херачили с утра.
И завидовал им пьяным,
Двум Иванам, трем Петрам,
Трем Петрам и двум Иванам
Черной завистью Абрам.
1993
„Скрывали правду долго, но довольно!..“
Скрывали правду долго, но довольно!
Упала с глаз народа пелена.
Политика в России — алкогольна,
Не зря ее проводят с бодуна.
Но я ее такую одобряю,
Поддержку выражая ей свою
И в целом руководству доверяю,
Поскольку сам давно и прочно пью.
Ну я поэт, допустим, но любого
Спросите гражданина у ларька,
Он скажет, социальная основа
Политики как никогда крепка.
И лишний раз нас в этом убеждает,
Наполнив сердце радостным теплом
Тот факт, что это дело обсуждают,
Собравшись, честь по чести, за столом.
Случай в больнице (художественная быль)
Острым скальпелем хирург
Разрезал больного,
И узнал в несчастном вдруг
Он отца родного.
Бросил тот свое дитя
В жизни час суровый,
И вот много лет спустя
Свел их случай снова.
Инструмент в руках дрожит,
Сын глядит не видя,
Перед ним отец лежит
В искаженном виде.
Распростерся недвижим,
К жизни вкус утратив,
И не знает, что над ним
Человек в халате.
И не ведает того,
Что внутри халата
Сын находится его,
Брошенный когда-то.
Много лет искал отца
Он, чтоб расплатиться,
И нашел в конце конца
В собственной больнице.
Вот сейчас злодей умрет
От меча науки!
Но хирург себя берет
В золотые руки,
Ощущает сил прилив,
Все отцу прощает
И, аппендикс удалив,
К жизни возвращает.
Со стола отец встает,
Взор смущенный прячет,
Сыну руку подает
И от счастья плачет.
Мы не скажем, случай тот
Был в какой больнице.
Ведь подобный эпизод
В каждой мог случиться.
1987
Случай возле бани
Атос, Портос и Арамис
Однажды в баню собрались.
Они туда по вторникам ходили.
Атос принес с собой насос,
Портос — шампуня для волос,
А Арамис — мочалку (де Тревиля).
Стоял погожий банный день.
У Нотр-Дам цвела сирень,
А в Лувре тихо музыка играла.
И надо ж было в этот час
Случиться вдруг у банных касс
Гвардейцам господина кардинала.
Отвесив вежливый поклон,
Сказал гвардейцам дю Валлон,
Известный всем под именем Портоса:
— Я рад приветствовать вас здесь,
Но нам в парилку всем не влезть,
Там, господа, не хватит места просто.
Я предлагаю вам пока
Махнуть по кружечке пивка
Или по парку погулять немного,
А часиков примерно в пять
Вернетесь вы сюда опять
И парьтесь на здоровье, ради бога.
На что гвардеец де Жюссак,
Красавец в завитых усах,
Всегда подтянут, выбрит и надушен,
Ответил, взявшись за эфес:
— Раз в бане не хватает мест,
Придется, господа, вам мыться в душе.
В ответ на эту речь Атос
Мгновенно выхватил насос,
Портос — шампунь, а Арамис — мочало,
Встав в порядок боевой,
Атаковали вражий строй —
Решительность всегда их отличала!
Но в схватке ни один не пал —
По счастью, кто-то прочитал
Висевшее над входом объявленье:
„Сегодня в бане пару нет —
У нас котел не разогрет.
Месье, примите наши извиненья“.
Про это дело кардинал
Через миледи разузнал
И принял кардинальное решенье:
Чтоб понапрасну кровь не лить,
Он бани приказал закрыть,
А банщиков казнить для устрашенья.
1979
Случай на воде
Мощным взмахом поднимает...
Из песни
Степан Тимофеевич Разин,
Известный донской атаман,
Немало творил безобразий,
Особенно будучи пьян.
Однажды с крутой похмелюги
С ватагой он плыл по реке
На белом ушкуйничьем струге
С персидской княжною в руке.
Страшась атаманского гнева,
От ужаса бледная вся,
Дрожала несчастная дева,
Монистами робко тряся.
Плескалась медовая брага
Во фряжских черненых ковшах,
Лежала вповалку ватага,
Густым перегаром дыша.
Макая усы в ерофеич,
Хлеща за стаканом стакан,
Все слабже Степан Тимофеич
Удерживал девичий стан.
И после шестого стакана —
Пожалуй, что лишним был он —
Орлиные очи Степана
Смежил исторический сон.
Почуяв нехватку контроля,
Разжалась злодейка рука.
Печальна невольницы доля,
Не быть ей женой казака.
Напрасно хрипела бедняга
В надежде вниманье привлечь.
С оттягом храпела ватага
В ответ на шиитскую речь.
Агония длилась недолго,
Не больше минуты одной,
И воды холодные Волги
Сомкнулись над бывшей княжной.
1982
„Соком живым брызнем...“
Соком живым брызнем,
В солнечный диск метя,
Да — половой жизни!
Нет — половой смерти!
1986
„Сообщаю вам интимно...“
Сообщаю вам интимно,
По секрету, тет-а-тет,
Чтой-то вдруг нелегитимно
Стало мне на склоне лет.
Паспорт есть и в нем прописка,
Плюс работа и семья,
Но, похоже, в зоне риска
Оказался, братцы, я.
Вдруг в роддоме по запарке,
Что случается вполне,
Ненароком санитарки
Поменяли бирку мне.
Я растерян, я в смятенье,
Намекните мне хотя б,
Вдруг я вовсе не Иртеньев,
А какой-нибудь Хоттаб.
Вдруг покажет картотека,
Что я вождь боевиков,
Что родился у Казбека,
Вскормлен грудью облаков.
И мечусь я по квартире
В ожиданье крайних мер.
Вдруг начнет мочить в сортире
Наш решительный премьер.
„Соответствуя в чем-то друг другу...“
Соответствуя в чем-то друг другу,
Не припомню за давностью в чем,
Мы с тобой по весеннему лугу
Шли, к плечу прикасаясь плечом.
Между нами любовь начиналась
И наметилась было почти.
Юность, юность, куда ты умчалась,
За вопрос неуместный прости.
Но тебя я запомнил такую —
В белом платье, почти босиком.
Потому это все публикую.
Без утайки,
Как есть,
Целиком.
„Спаянные общим идеалом...“
Спаянные общим идеалом,
По понятьям поделивши нал,
Под семейным ватным одеялом
Почивали власть и криминал.
Положив супругу-криминалу
Голову на крепкое плечо,
Власть его любовно обнимала
И дышала в ухо горячо.
Так они и спали б тихой сапой,
Одеялко мирно теребя,
Если б криминал мохнатой лапой
Вдруг его не дернул на себя.
Всю-то ночку, лежа с милым рядом,
Власть во сне от холода тряслась
И во тьме, белея голым задом,
Не смыкала до рассвета глаз.
„Среди толпы мятежной...“
Среди толпы мятежной
Какой-то неформал
На площади Манежной
Рога мне обломал.
Понятно, что свобода
Не падает к ногам,
Но что ж это за мода —
Чуть что, так по рогам?
1992
„Средь шумной халявной тусовки...“
Средь шумной халявной тусовки,
Где запросто вилки крадут,
Я встретил небесной фасовки
На диво стерильный продукт.
В углу притулившись несмело
На периферии стола,
Она нечто постное ела
И легкое что-то пила.
Взирая на хрупкое чудо,
Мешая с бурбоном вино,
Я думал — откуда, откуда
Она здесь, вернее, оно?
Что общего в ней с этим местом,
Где зверя витает число?
Каким, извиняюсь, зюйд-вестом
Ее в сей вертеп занесло?
Меж тем запустили цыганов,
В гостиной затеяли штос,
И рядом стоящий Зюганов
Влепил мне дежурный засос.
И я, человек закаленный
И трезвый не то чтоб всегда,
Поймав ее взгляд изумленный,
Покрылся румянцем стыда.
Вот так, среди адского чада,
Свой свет несказанный лия,
Явилася мне Хакамада,
Неспетая песня моя.
1999
Старинная казачья песня
Как в Ростове-на-Дону,
На Дону в Ростове
Встретил бабу я одну
С шашкой наготове.
Ой ты, конь мой вороной,
Звонкая подкова,
Уноси меня, родной,
Срочно из Ростова.
Ждут с тобой в родном дому
Жены нас да дети,
А в Ростове-на-Дону
Только шашки светят.
1991
„Старый барабанщик...“
Старый барабанщик,
Старый барабанщик,
Старый барабанщик
Крепко спал,
Он проснулся,
Перевернулся,
И указ тотчас издал.
Всю свою команду,
Всю свою команду,
Всю свою команду —
За порог.
Чтобы знали
И не забывали,
Кто у нас тут царь и бог.
Старый барабанщик,
Старый барабанщик.
Старый барабанщик,
Наш пахан,
Ищет хмуро,
Чью еще бы шкуру
Натянуть на барабан.
„Стихи мои, простые с виду...“
Стихи мои, простые с виду,
Просты на первый только взгляд
И не любому индивиду
Они о многом говорят.
Вот вы, к примеру бы, смогли бы
В один-единственный присест
Постичь их тайные изгибы
И чудом дышащий подтекст?
Да я и сам порой, не скрою,
Вдруг ощущаю перегрев
Всей мозговой своей корою,
Пред их загадкой замерев.
В них разом густо, разом пусто,
А иногда вообще никак,
Но всякий раз из них искусство
Свой подает товарный знак.
Идет в моем культурном слое
Неуправляемый процесс,
Формально связанный с землею,
Но одобряемый с небес.
1995
„Стоит могила...“
Стоит могила
Незнамо чья,
А все же мило,
Что не моя.
„Страна моя не так уж и проста...“
Страна моя не так уж и проста,
Как кое-кто наивно полагает,
Не подставляет каждому уста,
Не перед каждым ноги раздвигает.
Немало в ней таится разных „но“,
Неразличимых посторонним взором,
Ее понять от века не дано
Заезжим верхолазам-гастролерам.
Вся тайна, вся загадка, вся секрет,
Неразрешимый ни людьми, ни Богом…
Другой такой на целом свете нет.
И это, кстати, говорит о многом.
1998
„Страна у нас, товарищи, большая...“
Страна у нас, товарищи, большая,
За что средь прочих слава ей и честь.
В ней можно жить друг другу не мешая,
Поскольку место, слава богу, есть.
Так отчего же два достойных мужа,
Сединами покрытые уже,
И властью облеченные к тому же,
На самом дальнем нашем рубеже
Взамен того, чтоб в солнечное завтра
Вести своих сограждан за собой,
Не сдерживая юного азарта,
Сцепились, увлеченные борьбой?
А мы следим лишь, разводя руками,
За схваткой двух враждебных лагерей,
Что битыми чревата черепками
И жутким видом порванных ноздрей.
Странный гость
А. Кучаеву
Как-то утром за обедом
засиделся я с соседом,
Что живет со мною рядом
на другом конце страны,
Был сырой осенний вечер
зимней скукою отмечен,
Но вплетались краски лета
в синь зеленой белизны.
Не в преддверье ли весны?
Помню, темой разговора
были тезы Кьеркегора
И влияние кагора
на движение светил.
Нить беседы прихотливо
извивалась и на диво
Обстановка климатила
и сосед был очень мил —
Он практически не пил.
Словом, было все прекрасно,
но, однако, не напрасно
Я от тяжести неясной
все отделаться не мог.
Тишину моей гостиной
вдруг нарушил очень длинный
И достаточно противный
электрический звонок.
Кто вступил на мой порог?
Кто же этот гость нежданный,
что с настойчивостью странной
В этот вечер столь туманный
нарушает мой покой?
Это кто возник из ночи
и на кнопку давит очень?
Неужели на мерзавца
нет управы никакой?
А милиция на кой?!
Звон меж тем раздался снова.
— Что за наглость, право слово?! —
И нахмурив бровь сурово,
повернул я ключ в замке.
Предо мною на пороге
неулыбчивый и строгий
Вырос странник одинокий
в старомодном сюртуке
С черной птицей на руке.
Позабытые страницы
мне напомнил облик птицы,
Утлой памяти границы
вдруг раздвинулись на миг,
Вспомнил я: все это было —
„…мрак, декабрь, ненастье выло…“
И как будто из могилы
доносился хриплый крик,
Вызывавший нервный тик.
Уловив мое смятенье,
он шагнул вперед из тени:
— Извините, вы Иртеньев?
У меня к вам разговор:
Мой кисет, увы, непрочен,
а табак дождем подмочен,
Что вы курите, короче?
Я ответил: — „Беломор“.
— Боже мой, какой позор, —
Прошептал он с возмущеньем
и, обдав меня презреньем,
Устремился по ступеням
темной лестницы во двор.
Хлопнув дверью что есть мочи,
из подъезда вышел прочь он
И исчез. Но с этой ночи
не курю я „Беломор“.
Никогда. О, nevermore!
1979
Страшная картина
Какая страшная картина,
Какой порыв, какой накал!
По улице бежит мужчина,
В груди его торчит кинжал.
— Постой, постой, мужчина резвый,
Умерь стремительный свой бег! —
Вослед ему кричит нетрезвый
В измятой шляпе человек.
— Не для того тебя рожала
На божий свет родная мать,
Чтоб бегать по Москве с кинжалом
И людям отдых отравлять!
1980
Считалочка для всех
Раз.
Два.
Три.
Четыре.
Пять.
Шесть.
Семь.
Восемь.
Девять.
Десять.
1986
Съедобное
Маша ела кашу,
Мама ела Машу,
Папа маму ел.
Ела бабка репку,
Лопал бабку дедка,
Аж живот болел.
Славно жить на свете.
Громче песню, дети!
Шире, дети, круг!
Ни к чему нам каша
На планете нашей,
Если рядом — друг.
1980
Сюжет впотьмах
Какая ночь, едрит твою!
Черней Ремарка обелиска,
Стоит звезда, склонившись низко
У бездны мрачной на краю.
Звезда стоит… А что Ремарк?
Он пиво пьет, поскольку немец.
При чем тут пиво?.. Вечер темец…
Уже теплей… Пустынный парк
Спит, как сурок; без задних ног,
Тот, от которого Бетховен
Никак отделаться не мог,
Поскольку не был бездуховен,
Не то, что нынешние мы…
Но тут опять отход от темы,
От темы ночи… темы тьмы…
Никак в проклятой темноте мы
Повествование загнать
Не можем в заданное русло….
Ах, отчего душе так грустно
Рукой усталой окунать
Перо в чернильницыно лоно?..
Опять знакомо все до стона…
Как там? „…волшебницыных уст“.
Там вроде все куда-то плыли…
По направленью к Свану… Или
В том направленье плавал Пруст?..
Марсельцы не забудут Пруста,
Который чуть не сбился с курса
ВКП(б), что Верном был,
Пока компас не подложил
Ему в топор один предатель,
Но, впрочем, видел все Создатель,
И тот потом недолго жил.
Короче ночь… чем день зимой…
Зимой короче день, а летом
Короче ночь… Ах, боже мой,
Не проще ль написать об этом,
Сюжет направив в колею,
Куда-то сносит все с которой
Рукой уверенной и скорой:
„Какая ночь, едрит твою!“
1989
Табель о рангах
Нет, не люблю я этих марсиан,
Народец, скажем прямо, хероватый,
К тому же пьющий, да и вороватый,
В отличие от нас, от россиян.
1998
Так и живу
Когда родился я на свет,
Не помню от кого,
Мне было очень мало лет,
Точней, ни одного.
Я был беспомощен и мал,
Дрожал, как студень, весь
И, хоть убей, не понимал,
Зачем я нужен здесь.
Больное детство проплелось,
Как нищенка в пыли,
Но дать ответ на тот вопрос
Мне люди не смогли.
Вот так, умом и телом слаб,
Живу я с той поры —
Ни бог, ни червь, ни царь, ни раб,
