Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Следствие защиты

ModernLib.Net / Триллеры / Ирвинг Клиффорд / Следствие защиты - Чтение (стр. 19)
Автор: Ирвинг Клиффорд
Жанр: Триллеры

 

 


– Я не уверен, что он изъявит желание вас выслушать, – сказал Рик. – Теперь постарайтесь успокоиться.

– Успокоиться? А я спокойна! Я чуть не наложила от страха.

– Ну, этого вам делать не следовало, – сказал Уоррен. – Мы еще не рассказали свою часть этой истории. У нас есть еще ваше выступление. Как же мы можем проиграть?

* * *

После того, как Джонни Фей и Рик ушли, Уоррен устало побрел по туннелю к зданию тюрьмы, чтобы навестить Гектора Куинтану. Он прихватил с собой испаноязычную газету и дешевую книжку с рассказами Гарсиа Маркеса.

– Мне не хотелось, чтобы ты думал, будто я забыл о тебе, – сказал Уоррен Гектору.

Гектор, сидевший за стальной решеткой, выглядел вялым и уставшим. Он сообщил, что плохо спит по ночам. Кровать у него комковатая и провисла в середине. Все бока у него болят. Один из двух приятелей Гектора по тюрьме, парень из Матамороса, только что был приговорен к двадцати годам за контрабанду наркотиков и переведен в Хантсвилл отбывать свой срок. Другой приятель из Мехико, который ожидал приговора по делу о непредумышленном убийстве и который вместе с Гектором мыл на кухне посуду, постоянно носит ему подарки: то зубную пасту, то брусок мыла “Айвэри”, то сигареты. И он всегда расспрашивает Гектора о его деле.

– Ты думаешь, он доносчик? – спросил Уоррен.

– Я не знаю. Я считал его своим другом. Теперь не знаю.

Вид у Гектора был такой, словно он вот-вот расплачется.

– Не разговаривай с ним. Я понимаю, что это жестоко, но иначе нельзя. Есть у тебя какие-нибудь вести от жены?

– В последнее время нет. – Он не писал Франциске, что попал в беду. Не хотел, чтобы она волновалась.

– Могу я для тебя что-то сделать?

Гектор покачал головой.

– Я нашел твоих друзей, Педро и Армандо. Они не могут навестить тебя, потому что должны показать документы, и еще они боятся, что их схватит иммиграционная служба. Но они передают тебе привет, большое abrazo[38]. Они будут свидетельствовать в твою защиту. Скажут, что у тебя не было пистолета.

Уоррен промолчал о том, что Педро и Армандо также занимаются поисками человека по имени Джим. Если они действительно этим занимаются.

– Я все думаю, – сказал Гектор. – Я разговаривал со своим другом из Мехико и с некоторыми другими парнями. Они говорят, что это плохо – выйти на суд. Суд может вынести смертный приговор. Я думаю, что, скорее всего, так и случится. Они нехорошо смотрят на меня. Мой друг говорит, что исправительная колония так переполнена, что в ближайшие годы они сократят всем сроки на una tercera[39]. На треть. Так что, может быть, мне нужно было сделать то, о чем вы говорили раньше.

– Что сделать, Гектор?

– Сказать, что это я убил. Пойти на сорок лет в тюрьму. Выйти оттуда раньше на una tercera.

Уоррен знал: Гектор понял лишь немногое из того, что произошло в суде при допросе Шивы Сингх. Он смотрел на присяжных. И слушал тюремных адвокатов.

– Гектор, такой выбор есть у тебя всегда. Сделать это никогда не поздно, до тех пор, пока присяжные не удалятся из судебного зала для вынесения приговора. Но не бойся ты так! Мы можем выиграть процесс. Ты сможешь вернуться домой, в Эль-Пальмито.

– Я боюсь, – сказал Гектор.

Даже лучше, если он будет бояться, подумал Уоррен. Это его жизнь подвергается риску, его годы поставлены на карту. К тому же, оставалась проблема, связанная с тем, что все-таки именно в его руке находился тогда пистолет, оружие убийства. Ничто не сотрет этого из памяти присяжных. Уоррен почувствовал неожиданную слабость в сердце. Он призвал на помощь все свое мужество и сказал:

– Не волнуйся! Верь в меня!

Уоррен покинул тюрьму с противоречивым чувством. Для Гектора, сознавал он, я обязан сделать все, и я постоянно спрашиваю себя: достаточно ли я делаю? Но не для Джонни Фей. Покопавшись в собственной памяти, Уоррен увидел себя стоящим перед судьей Паркер после своего фиаско с Фриром. Предполагается, что мы должны делать все возможное, чтобы помочь нашим клиентам. Даже если они продавали кокаин детям.

“Я делаю все, что могу”, – сказал Уоррен Рику. Но так ли было в действительности? Он хотел исполнить свой долг, хотел триумфа, победы в судебном процессе. Поражение не разрушило бы его жизни, но оно отбросило бы его туда, откуда он начал. Однако какая-то, не поддающаяся контролю разума, часть Уоррена мечтала, чтобы Джонни Фей была признана виновной. Теперь он окончательно убедился, что ее утверждение о самообороне было ложью: либо она хладнокровно спланировала убийство Клайда Отта, либо застрелила его вгорячах, а затем со спокойным коварством рассчитала, как лучше всего принять на себя личину невиновности. По мнению Уоррена, Джонни Фей была виновна. И она обязана была заплатить за это. Сесть в тюрьму на всю жизнь. Да черт с тобой, проклятая барракуда! – думал он. Если ты выйдешь из суда свободной, а Гектор отправится на смерть, я сам с радостью прикончу тебя. Уоррен почувствовал себя моряком, выброшенным после кораблекрушения на остров Сомнения. Он сам хотел этого. Он сделал свой выбор. Безумие, снова подумал он, настоящее бузумие. Так потерпевший крушение моряк постепенно слепнет, глядя на медный диск солнца.

Если душа моя так раздвоена, если я до такой степени ненавижу Джонни Фей, то как же я могу ради нее делать все, на что только способен?

Но ведь это и значило быть адвокатом.

21

Утренние газеты пестрели заголовками по поводу событий минувшего судебного дня: “Свидетель по делу об убийстве доктора Отта подробно рассказывает о том, как обвиняемая угрожала своей будущей жертве”. Под репортажем была помещена фотография Джонни Фей, покидающей зал суда вместе со своими адвокатами. Изящная в своем сером чесучевом костюме, Джонни Фей улыбалась в камеру такой лучезарной улыбкой, словно суд только что вынес ей оправдательный приговор.

Прошлым вечером в своем номере в “Рейвендейле” Уоррен смотрел новости по каналу местного отделения Си-би-эс. Затем он переключил телевизор на 26-й канал, чтобы послушать мнение независимой телекомпании, и застал конец репортажа из зала суда. Джонни Фей снова улыбалась, немного склонив при этом голову, словно празднуя скромную победу. Выражение же лица самого Уоррена, пробиравшегося сквозь ряды микрофонов, говорило лишь о его равнодушном приятии всего происходящего. В лице Рика тоже не было обычной оживленности. Мы оба выглядим так, будто отдали все в руки culo, подумал Уоррен. Да мы, собственно говоря, так и сделали.

Голос Чарм за кадром бесстрастно произнес:

– Обвинение, представляемое помощником окружного прокурора Бобом Альтшулером, завтра продолжит свою работу, а затем придет день защиты или столько дней, сколько для этого потребуется. Главный адвокат Джонни Фей Баудро Уоррен Блакборн по-прежнему воздерживается от комментариев по вопросу о том, займет или нет подсудимая место свидетеля.

В хорошо знакомой Уоррену рамке-заставке появилось лицо Чарм. Выглядит отлично, подумал он.

– Однако в юридических кругах говорят, что Джонни Фей Баудро должна выступить с показаниями после заявления защиты, что убийство совершено в целях самообороны. Завтра в пять часов смотрите на нашем канале специальный выпуск “Независимых новостей”…

В одиннадцать часов в дверь ввалились Педро и Армандо (Уоррен отдал им запасной ключ от номера). Педро доложил, что они болтались вокруг миссии с раннего вечера. Человек, которого они знали под именем Джим, еще не появлялся.

– Что у нас есть покушать?

Уоррен сказал:

– Посмотрите в холодильнике, а нет – так закусочная за углом.

Он протянул Педро двадцатидолларовую бумажку.

– А завтра окажите мне любезность и отправляйтесь в миссию с утра. Оставайтесь там до полуночи. Даже позже, если это понадобится. Найдите того парня! Позвоните мне ближе к вечеру или оставьте информацию на автоответчике. Я хочу знать, как идут у вас дела.

– После полуночи автобусы уже не ходят, – объяснил Педро.

– Возьмите такси на обратный путь. Я заплачу.

В номере был страшный беспорядок. Пепельницы переполнены. В раковине громоздились грязные тарелки, на полу в ванной валялись скомканные полотенца, на кофейном столике были брошены две пустые упаковки от “Карта-Бланка”, и стопка видеокассет высилась на телевизоре.

– И поддерживайте чистоту в этом чертовом номере, – проворчал Уоррен.

Он уехал ночевать в дом Мари.

* * *

– Обвинение вызывает Хосе Хуртадо.

Уоррен сверился со своей копией списка свидетелей и с порядком очередности их выступлений, где напротив почтового адреса ресторана “Гасиенда” стояли три испанские фамилии. Хуртадо был метрдотелем, второй, Даниель Виллариэл, – официантом. Третий, Луис Санчес, без сомнения, – одним из музыкантов.

Хуртадо нарисовал суду общую картину: ужин при свечах, музыка мариачи, ссорящаяся парочка и “фроузн маргаритас”. Много “маргаритас”. Четыре “маргаритас” перед ужином, в баре. Еще шесть во время ужина. Свидетель предъявил счет из ресторана, и Альтшулер присоединил это к вещественным доказательствам.

– Это крепкий напиток, по вашему мнению? – спросил обвинитель.

– “Маргаритас” – очень крепкий. Никак не для детей.

– У меня нет больше вопросов.

– У меня тоже нет, – сказал Уоррен.

Луис Санчес принял присягу и устроился в деревянном кресле. Он не был одним из тех музыкантов, с которыми Уоррен беседовал во время своего визита в “Гасиенду”. Это был тощий, серьезный, рябой человек лет сорока.

А ведь я проворонил его, с досадой подумал Уоррен. Черт побери!

Санчес, как выяснилось, был барменом. Он вспомнил доктора Отта, который, по-видимому, был уже под хмельком, когда вошел в ресторан и выпил “три-по-четверти-маргаритас”, поданные ему Санчесом. Доктор и леди, которая была с ним, ссорились. Она ругалась на доктора.

– А вы не помните, какими именно словами она ругалась? – спросил Альтшулер.

– Я не могу повторить их здесь.

– Можете, мистер Санчес. Это разрешается. Все мы здесь взрослые. Это зал суда, и мы хотим знать правду.

– “Коксакер”, – сказал бармен. – И “глупый сукин сын”.

– Это все? – вежливо поинтересовался Альтшулер.

– Она еще постоянно повторяла: “Ты лгал мне”. Она была очень сердита.

– Лгал что именно? Она не сказала?

– Я не слышал.

“И вы тоже оскорбляли его?” – спросил когда-то Уоррен у Джонни Фей. – “Нет. Я сидела с закрытым ртом и слушала”.

Пришла очередь Уоррена. Он совершенно не был готов к опросу, но путь и без того был ясен.

– Мистер Санчес, – сказал Уоррен, – вы были единственным служащим в баре в тот вечер, когда там появились доктор Отт и миз Баудро?

– Да.

– Вы опытный бармен?

– Да.

Впервые за все это время Санчес улыбнулся.

– Вы знаете, как готовятся все эти напитки? Все эти фантастические “фроузн маргаритас”, “виски-саурз”, “пина-коладас” и тому подобное?

– Естественно, сэр. – Санчес немного задрал подбородок.

– Сколько посетителей было в вашем баре, скажем, между девятью и половиной десятого, когда там находились доктор Отт и миз Баудро?

– Много. Десять, двенадцать. Точнее я не могу сказать.

– Вы готовили разнообразные напитки и одновременно обслуживали всех этих десять или двенадцать посетителей?

– Конечно.

– Вы действительно способны делать это?

– Разумеется.

– И вам приходилось бегать взад-вперед между клиентами, чтобы принимать новые заказы, успевая при этом разносить старые, не так ли?

– Да.

– Словом, вы не все время смотрели на доктора Отта и миз Баудро, верно?

– Нет, конечно.

– Вы слушаете все частные разговоры, которые ведут между собой ваши клиенты?

– Конечно, нет.

– Вы очень заняты, не правда ли?

– Это правда.

– И, конечно, вы не могли слышать доктора Отта и миз Баудро все время, пока они разговаривали, так ведь?

– Да. Это так.

– И, тем не менее, вы слышали спор, происходивший между ними?

– Да.

– Но вы не станете утверждать, что слышали все до единого слова в этом споре, не так ли?

– Такого я не могу сказать. В баре всегда шумно.

– Следовательно, если доктор Отт обругал миз Баудро или как-то оскорбил ее, перед тем, как она его выругала, вы могли этого и не слышать, – разве это не факт?

– Это вполне возможно, – сказал Санчес.

– Скажите, много ли споров довелось вам услышать в баре за время вашей работы в качестве бармена?

– Много.

– А слышали вы когда-нибудь, чтобы какой-то человек ругался сам с собой?

– Я не понимаю.

– Снимаю вопрос. Сколько людей необходимо для того, чтобы спор состоялся?

– Два человека, – ответил Санчес.

– У меня больше нет вопросов.

Место свидетеля занял Даниель Виллариэл, официант. Он сказал Альтшулеру, что подал за тот стол шесть “маргаритас” – три для джентльмена и три для леди. Заказ делала леди. Но она, как заметил официант, выпила только один из своих бокалов. Другие она передала через стол джентльмену.

– И он выпил их?

– Я не видел, как он их пил, но все пустые бокалы стояли именно перед ним.

– А что же все это время пила леди?

– Много воды. Мне пришлось наполнять ее бокал дважды.

Уоррен взглянул на присяжных и только сейчас понял, как умно Альтшулер подобрал их. У всех женщин-присяжных был чопорный, официальный вид. Они, должно быть, заключили, что семь или восемь “маргаритас” отправили бы любого человека под стол или, по крайней мере, заставили бы его голову закружиться. Трудно, разумеется, было бы представить такого человека способным перегородить выход из восемнадцатифутового вестибюля женщине, которая была на десять лет моложе, на сотню фунтов легче и вполне контролировала себя.

Лицо Джонни Фей было таким же безжизненным, как и деревянная поверхность стола, на который она поставила свои локти. Рик прошептал на ухо Уоррену:

– Нас громят. Не делай никакого перекрестного допроса этому парню. Будет только хуже.

– Я обязан попытаться, – возразил Уоррен. Он попросил официанта:

– Пожалуйста, опишите нам доктора Отта.

– Крупный мужчина. Густые волосы, тронутые сединой. Красные щеки.

– Он давал хорошие чаевые?

– О да!

– Следовательно, вы обслуживали его и раньше?

– Да.

– Он всегда пил очень помногу, не так ли?

– Да.

– Скажите, а выпив, он никогда не падал, не спотыкался?

– Нет.

– Не становилась ли его речь бессвязной? Случалось ли ему говорить так, что вы не в состоянии были его понять?

– Нет.

– Не замечали ли вы, что крупные люди, регулярно потребляющие крепкие напитки, меньше подвержены опьянению, чем остальные?

– Заявляю протест, – перебил Альтшулер. – Призыв свидетеля к высказыванию предположения.

– Протест поддержан.

– У меня больше нет вопросов, – сказал Уоррен.

Альтшулер вызвал последнего свидетеля обвинения – Гарри Т. Морза. Средних лет мужчина с поредевшими волосами и крючковатым носом, Морз отрекомендовался как помощник управляющего учебного полигона “Американский Запад”, расположенного в семи милях к северу от города. Помимо обучения стрельбе, там торговали оружием и боеприпасами.

Морз принес с собою стопку бумаг, перетянутых резинкой, и Уоррен долго ломал голову, что бы там могло быть.

– Видите ли вы в этом зале кого-нибудь из тех, кто приезжал к вам в “Американский Запад”, мистер Морз? Кроме меня, разумеется, приезжавшего вас интервьюировать.

– Да, двоих людей. Ту женщину в сером костюме, которая сидит вон там. – Он указал на Джонни Фей Баудро. – И еще судью.

Судья Бингем похлопал себя ладонью по коричневому морщинистому лбу. Он носил на поясе “Сэтэди-Найт-Спешл” 38-го калибра. Несколько раз судье угрожали осужденные им уголовники, а однажды перед входом в церковь кто-то кинул в него нож.

– Ну, про судью мы говорить не будем, – улыбнулся Альтшулер. – Мы сосредоточим внимание на леди в сером костюме. Почему вы так уверены, что это именно та женщина, которую вы видели в “Американском Западе”?

– Протест в связи с тем, что данный вопрос не имеет отношения к слушаемому делу, – с отчаянием произнес Уоррен.

Он вспомнил, как спрашивал Джонни Фей, случалось ли ей практиковаться в стрельбе из пистолета. “Только однажды, пять лет назад, когда я купила его. Я даже не думаю, что мне удалось попасть в мишень больше двух-трех раз”. Уоррен как чувствовал, что это может быть опровергнуто.

– Протест отклоняется. Вы можете отвечать, сэр.

– Красивая леди, – сказал Морз. – Из тех, что надолго запоминаются.

Далее он сообщил, что, по меньшей мере, дважды видел ее практикующейся в стрельбе из пистолета.

– Вы не обратили внимания, пистолетами какой системы она пользовалась?

– У нее их было три. “Даймондбэк-кольт” 32-го калибра, еще кольт 45-го калибра с ручкой из слоновой кости и, похоже, полуавтоматический пистолет 22-го калибра.

Сердце в груди Уоррена забилось чуть быстрее. Он подался вперед, внимательно прислушиваясь и борясь с желанием взглянуть на Джонни Фей.

– Три?! – Альтшулер в притворном изумлении приоткрыл рот.

– Да, сэр.

– Как же вам удалось так хорошо запомнить эти три пистолета, мистер Морз?

– Она выкладывала их на стойку, когда регистрировалась для стрельбы. Вот я их и приметил. К нам ездят не так уж много леди, и раньше я не встречал ни одной с тремя пистолетами сразу.

– Когда все это происходило?

– В первый раз, может быть, год или около того назад. А в последний – совсем недавно.

– Не могли бы вы более точно указать время?

– К сожалению, нет. Мне кажется, в апреле или в мае.

– Без “кажется”. Подумайте. Когда вы видели ее в последний раз?

– В конце апреля. Может быть, в начале мая.

Джонни Фей сунула Уоррену записку: “Делайте же что-нибудь!”

Не отрывая глаз от присяжных, Уоррен подписал под ее словами: “Ничего сделать нельзя. Пока нельзя”. Альтшулер спросил:

– Мистер Морз, вы захватили с собою в суд ваши регистрационные листы за последние восемнадцать месяцев? Я имею в виду те имена и адреса, которые называют вам люди, приезжающие попрактиковаться в “Американский Запад”.

Морз передал ему толстый бумажный сверток, перетянутый резинкой, и это было приобщено к делу в качестве вещественного доказательства, представленного обвиняющей стороной.

– Скажите, мистер Морз, ведь мы с вами дважды просматривали эти регистрационные документы? И каждый раз отдельно друг от друга?

– Безусловно, это так, – ответил Морз.

– Фигурирует ли где-нибудь в этих списках имя Джонни Фей Баудро?

– Нет, сэр. И мы очень тщательно его искали.

– Можете вы дать какие-то объяснения этому, мистер Морз?

– Да. Я каждый раз видел, как она расписывалась. Так что она, по-видимому, использовала вымышленное имя.

Уоррен заявил протест по поводу неуместности задаваемых вопросов. Протест отклонили.

– Еще всего лишь несколько вопросов, мистер Морз, и затем вы можете возвращаться в “Американский Запад”.

Альтшулер подошел к ложе присяжных, положил одну руку на перила и немного выждал для большего драматического эффекта.

– Приходилось ли вам наблюдать за той леди в сером костюме, – за леди, которая сидит вот там и является нынче обвиняемой по делу об убийстве, – в момент ее тренировочной стрельбы из тех трех пистолетов на вашем полигоне?

– Я смотрел оба раза. Мне было интересно.

– Ну и что же вы увидели?

– Она поражала цель довольно часто. Почти всякий раз попадала в десятку.

– И каждым из этих пистолетов она владела с одинаковым мастерством?

– У нее были проблемы с 45-м. У этого пистолета сильная отдача. Это армейское оружие.

– Вы видели, как она стреляла из полуавтоматического двадцать второго?

– Да, но он не был полуавтоматическим. Вероятно, в нем был сточен спусковой рычаг. Достаточно было нажать на курок – и перезаряжать не было нужды: пистолет уже готов был к следующему выстрелу.

– По вашему мнению, основанному на вашей профессиональной наблюдательности, она уверенно обращалась с двадцать вторым? Было похоже на то, что она знала о его автоматическом действии?

– Она знала. Она казалась уверенной, словно хорошо представляла себе, что делает. Бац!-бац!-бац! Будто это была какая-нибудь забава.

Безнадежно, подумал Уоррен. У него была подзащитная, которая ни разу не сказала ему правды. И все же Уоррен вышел на адвокатскую площадку, остановившись на приличной дистанции от Гарри. Т. Морза.

– Сэр, вы только что заявили, что миз Баудро стреляла из пистолета так, будто для нее это была забава. Вы действительно заявили это, не так ли?

– Должно быть, я так и сказал.

– Так сказали или не сказали? Я могу попросить, чтобы вам еще раз прочитали это место в протоколе, если вы запутались.

– Я это сказал, – ответил Морз, немного рассердившись. – Я не запутался.

– Что вы подразумеваете под словом забава, сэр?

– Веселое занятие, я полагаю.

– Вы отождествляете веселое занятие с серьезным намерением?

– Обычно нет.

Уоррен бросил взгляд в сторону присяжных. Лица их были как каменнные.

– Вы ведь заботитесь о том, чтобы люди, приезжающие в “Американский Запад”, хорошо провели время, не так ли?

– Разумеется.

– Вы не стали бы характеризовать ваших клиентов как потенциальных убийц, верно?

– Черт побери! Да, конечно, не стал бы! – сказал Морз.

– Вы не станете характеризовать судью Дуайта Бингема как потенциального убийцу только потому, что он приезжает на ваш полигон потренироваться в стрельбе из пистолета?

– Конечно нет, – ответил Морз. – Люди имеют право носить оружие. Это записано в Конституции. Нельзя носить оружие только в том случае, если ты не знаешь, как им пользоваться.

– Спасибо, мистер Морз. – У меня больше нет вопросов.

Альтшулер поднялся и торжественно, не без ноток триумфа в голосе, произнес:

– Обвинение закончило представление дела.

* * *

Облака низко плыли над городом, а небо было цвета слоновьей кожи. Торнадо кружил по западным районам округа.

В пять часов Уоррен и Рик нырнули в маленький греческий ресторан, где Уоррен заказал салат по-гречески и кофе-эспрессо. Он пропустил ленч и потому был голоден. Рик пил двойное виски со льдом.

– Взгляни: вот ведь проблема, – сказал Рик. – Несмотря на все то дерьмо, которым нас сегодня забросали, наше дело по-прежнему зависит от того, поверят или не поверят присяжные леди-дракону, когда она предстанет перед ними для дачи свидетельских показаний. Она утверждает, что Клайд грозился ее убить, а теперь выходит, что это она угрожала ему. Она говорит, что была пьяной и не имела возможности выбраться из дома, – служащие ресторана заявляют, что она была трезва, как стеклышко и подсовывала спиртное через стол Клайду, а Томми Руиз божится, что мог бы промчаться на грузовике по тому коридору и с любой стороны от сильно набравшегося доктора. Она говорит, что Клайд шел на нее с кочергой – медицинский эксперт утверждает, что во время выстрела доктор спокойно стоял на месте. И хуже всего – свидетельство Кьюлика о том, что на кочерге должны быть отпечатки ладоней. Потом этот сукин сын выйдет и изобразит нашу невесту Христову, как нечто среднее между Анни Оукли[40] и девкой из корпорации убийц. И мы еще ничего не получили в связи с таким веселым делом, кроме кочерги не с той стороны от дивана. Вот что я скажу: эта черная вдова идет прямиком к пожизненному заключению. Если мы хотим выиграть это дело, ты должен поговорить с нею. Ты, разумеется, хочешь его выиграть, не так ли?

Уоррен не представлял, как ответить Рику со всей искренностью. Рик был энергичный мужчина, постоянно стремящийся к успеху. И к тому же он не был моралистом. Молодой адвокат из его офиса однажды спросил у Рика: “Ваши клиенты называют вас Риком или мистером Левиным?” Рик ответил: “Это зависит от размеров гонорара. Если он достаточно высокий, то они могут называть меня хоть дыркой в заднице”.

Здесь, в ресторане, Уоррен отставил в сторону эспрессо и спросил:

– Ты помнишь то время, когда мы только начинали? Когда мы прошли за барьер и дали клятву. Помнишь ты, что мы при этом чувствовали?

– Я боялся, – ответил Рик.

– И я тоже, но сейчас я говорю не об этом. Тогда мне казалось, что я где-то среди ангелов, настоящий маленький Дон Кихот. Мы собирались помогать людям и в то же время жить честно. Быть гордыми. Мы часто говорили о философии правосудия, помнишь? Я чувствовал, что мне предстоит сделать так много. То же самое переживал и ты.

– Да, – сказал Рик. – Я это помню.

– А теперь мы имеем дело с подлецами, мы помогаем этим подлецам уйти от тюрьмы. Потому что за это нам платят. Потому что это и есть наша работа.

– Твой клиент, Гектор Куинтана, не похож на подлеца…

– Он – нет. Конечно, он с незаряженным пистолетом пытался ограбить “Секл-К”, но все же он порядочный человек. Хотя, разумеется, когда-то я так же думал и о Верджиле Фрире. Но теперь я стал взрослее. Возможно, я научился лучше разбираться в людях.

– Вот это ответ, – глубокомысленно кивнул Рик. – Стал взрослее. Научился лучше разбираться в людях.

Уоррен продолжил:

– Я жалею, что не сделался владельцем обувной мастерской, как мой дед. Самое большое зло, которое я мог бы причинить людям, – это заставил бы их мучиться от мозолей.

– Нет, тебе не стоит жалеть об этом. Ты любишь свою работу, точно так же, как и я, даже когда начинаешь ее ненавидеть. Не превращайся в обывателя. Просто тебе хочется, чтобы все в жизни делилось на черное и белое. Но так не бывает. И никогда не будет. – Вздохнув, Рик тихо добавил: – Я понимаю, что ты имеешь в виду, но если ты будешь думать над этим слишком много, то можешь рехнуться. Делай свое дело и наслаждайся жизнью. Как говорится, наша жизнь – это не генеральная репетиция. Это все, что у нас есть. И не своди меня с ума, мальчик!

Уоррен согласно кивнул, мысленно попытавшись отделить представления о том, что считается этичным и практичным, от того, что нужно человеку, чтобы сохранить разум и самоуважение.

– Позволь мне кое-что тебе напомнить, – сказал Рик. – Клиент адвоката на процессе не может быть виновным до тех пор, пока этого не скажет суд. Виновность – это формальная, юридическая концепция. Адвокат говорит своему подзащитному: “Я советую вам рассказывать только правду. Но вы можете давать показания так, как считаете нужным”.

Уоррен ничего не ответил: ум его по-прежнему находился в смятении.

– Господи Иисусе! – встревожился Рик, прочитав на лице Уоррен отражение его мыслей. – Надеюсь, ты не собираешься сдать ее со всеми потрохами, не так ли?

– Нет. Я хочу выиграть дело. Я поговорю с ней.

– Тогда подготовь ее, как нужно. – Рик поднял бровь. – Такие пути есть, – сказал он тихо.

– Я знаю, что они есть.

– Ты хочешь, чтобы это сделал я?

Уоррен решительно покачал головой.

– Я же сказал, что сам сделаю это.

* * *

Когда Уоррен шел к зданию тюрьмы, чтобы еще раз встретиться с Гектором, целые столбы дождя немилосердно хлестали его по голове. Уоррен продолжал размышлять о словах Гарри Т. Морзе, который случайно упомянул, что видел, как Джонни Фей стреляла из пистолета, из которого впоследствии был убит Дан Хо Трунг. На какое-то время Уоррен впал в состояние нервной дрожи и ни о чем другом думать не мог. Но если бы он привел Морза в суд Лу Паркер, чтобы идентифицировать “Даймондбэк-кольт”, он тем самым признал бы, что ему все известно. Этого он сделать не мог.

– Такого не может случиться, – громко сказал он в шуме дождя. – Это настоящее безумие.

Позднее из спальной комнаты Мари Уоррен позвонил к себе в номер, проверяя, нет ли каких сообщений. Трубку взял Педро.

– Какого черта вы там делаете? – сердито спросил Уоррен. – Еще нет даже десяти часов!

– Не волнуйтесь, patron.

Миссия, как объяснил Педро, была закрыта с раннего утра. Полна policia. Прошлой ночью там в туалете был убит какой-то бродяга. Застрелен насмерть. Никто не знал почему. Двое, сидевшие в тот момент в открытых кабинках, видели все это, видели даже мужчину, который стрелял. Тоже какой-то бродяга, как решили мексиканцы, но они его не знали и, похоже, раньше никогда не встречали. Полицейские весь день опрашивают всех и каждого.

Уоррен глубоко вздохнул. Он прислушался к шуму дождя, все еще барабанившего по крыше и стекавшего по водосточным трубам. Различил отдаленный раскат грома. Спросил:

– Но это был не Джим?

– Нет, – ответил Педро, – я же говорю вам, что его никто раньше не видел.

– Я имею в виду того человека, которого застрелили.

И это тоже был не Джим. Педро такая мысль тоже приходила в голову. Множество людей знало Джима, но ни один не видел его в последние дни. Может быть, он уехал из города. Он иногда это делал, как сказал один парень. Ездил куда-то на юг, ближе к границе, там у него была сожительница. Никто не знал, где именно.

– А тот парень, с которым ты разговаривал, не называл фамилии Джима? – спросил Уоррен.

– Только его прозвище. Все зовут его Джим Денди. Наверно, это что-то означает, но я не знаю что.

Мексиканцы пообещали вернуться в миссию на следующий день, если уйдут полицейские.

– Да, совсем недавно вам звонила ваша жена, – сказал Педро, и в интонации его голоса прозвучал косвенный намек на понимание. – Просила передать, чтобы вы ей перезвонили.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26