С опасной горячностью, почти граничащей с мужеством, Уоррен повернулся к судье и сказал:

– Ваша честь, прошу вас! Все это попросту речи и инсинуации.

Уоррен понимал, что ему не пришлось бы прибегать к такого рода предосторожностям, не будь Альтшулер столь агрессивен. Адвокатство – это игра. Если адвокат заставит суд поверить ему больше, чем другому сукину сыну, подумал Уоррен, он может спокойно почить на лаврах.

Судья постучал своим молотком.

– Прекратите эту возню, вы, оба! Мистер Уоррен, ваш протест поддержан. Мистер Боб, продолжайте ваш перекрестный допрос.

Успокоившись, Альтшулер спросил:

– Ваш ночной клуб, насколько я могу судить, не является частью совершенного мира Божьего, поскольку это ведь стриптиз-клуб?

– Да, сэр.

– Молодые женщины танцуют там обнаженными до пояса? Иногда они приближаются на расстояние шести дюймов к посетителям и трясут грудями перед самыми их лицами?

– Иногда да.

– И они порой предоставляют посетителям и кое-какие сексуальные услуги?

– Нет, – насколько мне известно, – ответила Джонни Фей.

Она снова взяла себя в руки. Благодаря протестам Уоррена она выиграла время. Она все поняла.

– Говоря о жене доктора Отта, вы сказали: “Шерон умерла так трагически”. Расскажите суду, если вы не возражаете, как именно умерла мисс Отт.

– Я полагаю, что в 1987 году она была застрелена перед входом в городской Центр спортивной аэробики.

– Известны ли вам какие-то особые подробности этого происшествия, миз Баудро?

– Нет, не известны. Только то, что я прочитала в газетах, и то немногое, что рассказал мне Клайд.

– Скажите, не состояли ли вы в весьма близких отношениях с неким Дейвидом Инкманом, известным под прозвищем Динк, который подозревался полицией в этом убийстве?

– Протест! – воскликнул Уоррен. – Заявление, не основанное на фактах, не имеющее отношения к делу и содержащее в себе оскорбительные намеки!

– Поддерживается, – сказал судья Бингем. – Суд не станет принимать во внимание ни самого вопроса, ни какого бы то ни было намека, содержащегося в нем. Воздержитесь от этой темы, мистер Боб.

Суд не станет принимать этого во внимание, но суд задумается, отметил про себя Уоррен.

– Миз Баудро, вы являлись владелицей трех пистолетов одновременно, верно я говорю?

– Да.

– И один из них, кольт тридцать второго калибра, зарегистрирован не был?

– Да.

– Вы знали, что это противозаконно?

– Да.

– Этот пистолет был приподнесен вам в качестве подарка?

– Да.

– Кем?

– Дейвидом Инкманом.

– Подарок от мертвеца. – Альтшулер хихикнул. – Расскажите нам, – попросил он, снова меняя направление допроса и стремясь смутить свидетельницу, – после того раза, когда, как вы утверждаете, доктор Отт впервые вас ударил, вы начали беспокоиться о личной безопасности?

– Да, – ответила Джонни Фей.

– И не для того ли вы стали носить в сумочке тот пистолет двадцать второго калибра, чтобы в случае физических угроз со стороны доктора Отта суметь себя защитить?

– Нет, я всегда носила с собой тот пистолет. К Клайду это не имеет никакого отношения. Мне кажется, я уже упоминала, что однажды кто-то пытался меня изнасиловать.

– Вы сообщали в полицию об этой попытке изнасилования?

– Нет.

Уоррен пригляделся к Джонни Фей повнимательнее. Ей было явно не по себе, но она держалась. Руки ее уверенно и твердо лежали на сумочке.

– Сколько бокалов вы выпили в “Гасиенде” вечером седьмого мая, миз Баудро?

– Два или три.

– И, следовательно, доктор Отт выпил по меньшей мере семь, а возможно, даже и восемь?

– Да.

– Не было ли у вас намерения выпить ровно столько, чтобы остаться трезвой, и не поощряли ли вы доктора Отта к тому, чтобы он напился пьяным?

– Нет, ничего этого я не делала.

– Вы признали, что у вас гадкий язык, не так ли?

– Иногда.

– Но у вас отличная память?

– У меня хорошая память, да.

– Повторите суду те слова, которые вы употребляли в “Гасиенде”, когда ругались на доктора Отта.

– Мне бы не хотелось произносить эти слова при публике, сэр.

– Ваша честь, пожалуйста, проинструктируйте свидетельницу, как ей следует реагировать на требования обвинения.

– Вы можете отвечать, мадам, – сказал судья Бингем.

– Я назвала Клайда коксакером и лживым сукиным сыном, потому что он обещал, что больше не будет нюхать кокаин, и не сдержал обещания.

– А вы сами не принимаете кокаин или марихуану, миз Баудро?

– В давнем прошлом я немного курила марихуану. Моя работа требует большого нервного напряжения. Кокаином я никогда не пользовалась.

Глаза Альтшулера приобрели чернильный цвет, и взгляд их был жутким, как у глубоководной рыбы.

– А не раздаете – или даже не продаете – ли вы кокаин некоторым вашим личным знакомым в ночном клубе “Экстаз”?

– Нет, я не делаю этого.

– Назовите точное время вашего прибытия из “Гасиенды” в дом доктора Отта вечером седьмого мая.

– Дайте подумать … Мы уехали из ресторана где-то около одиннадцати часов. Так что это было, скажем, близко к одиннадцати тридцати.

– Вы поднялись наверх с доктором Оттом?

– Да.

– Вы занимались с ним сексом, не так ли?

– Да, он настаивал.

– Вы имеете в виду, что вам не хотелось этого?

– Нет. Я имею в виду, что… правильно – я этого не хотела.

– Он настаивал, а вы не хотели. Он был пьян и находился под действием кокаина, а вы были трезвы. Уж не пытаетесь ли вы убедить нас, что при подобных обстоятельствах он был способен принудить вас к сексу?

– Да, это так.

– Он угрожал вам физической расправой, если вы не пожелаете это делать?

– Нет. Он попросту толкнул меня на кровать.

– Но ведь вы знали, еще когда поднимались с ним по лестнице, что он намеревался заняться с вами сексом, не правда ли?

– Нет, не знала.

– Вы решили, что он желает, чтобы вы просто уложили его спать?

– Я думала, что он хочет поговорить.

– А внизу, в гостиной, вы поговорить не могли?

– Я уверена, что могли бы. Но он хотел подняться наверх. Я чувствовала жалость к нему.

Неожиданно – и к удивлению Уоррена – из глаз Джонни Фей хлынули слезы.

– Сэр, – сказала она, – мне, разумеется, не следовало подниматься с ним наверх и ложиться в постель, чтобы заняться сексом. – Голос ее дрогнул. – Мне стыдно, что я сделала это, но я не идеальный человек. Люди не всегда делают правильные вещи в любой час дня и ночи.

Альтшулер заколебался. Со свидетельницами, подобными Джонни Фей, он, как правило, действовал так: проникал в их характеры, вызывал у присутствующих сомнение в достоверности их рассказов и добивался решения задачи с тем же отвращением, с каким человеку порою приходится прочищать засорившуюся канализацию. Но в данном случае свидетельница сгибалась под каждым ударом, словно гибкий прут. Да, ее девушки-официантки тыкали грудями в лица мужчин; да, она курила марихуану; да, она назвала Клайда коксакером; да, она легла с ним в постель. А теперь вот появились слезы.

– Значит, в тот вечер вы занимались сексом вопреки вашему желанию? – спросил Альтшулер. – Доктор Отт вас изнасиловал?

– Нет, он не смог этого сделать. Потому-то он и разозлился.

– Он не сумел ничего сделать, и это заставило его рассердиться?

– Да, сэр.

– Он ударил вас по лицу?

– Да.

– Вы испугались, когда он вдруг рассердился и ударил вас?

– Немного.

– И поэтому вы бросились вниз по лестнице, чтобы взять свою сумочку, не так ли?

– Я оделась и быстро сошла вниз. Мне нужна была моя сумочка, потому что в ней лежали ключи. Я хотела уехать.

– Вы оставили свою сумочку на диване в гостиной? На этом вы настаиваете?

– Да.

– Вы знали, что ваш пистолет также находится в сумочке, не правда ли?

– В то время я об этом не думала.

– Вы всегда носили пистолет с собою, не так ли?

– Да.

– А разве вы не сказали нам, что вечером седьмого мая вы не знали о том, что пистолет находился в вашей сумочке?

Иисус! – подумал Уоррен, да Боб в отличной форме!

– Я не говорю, что …

– Стоп! Ваш ответ да или нет, миз Баудро?

Джонни Фей вытерла глаза и обернулась к судье Бингему:

– Ваша честь, это все равно, что спросить меня, бью ли я по-прежнему мою собаку. Я не могу сказать просто “да” или “нет”, чтобы при этом ответ получился искренним. Я хочу отвечать честно, но он не дает мне такой возможности.

– Отвечайте так, как сможете, – сказал судья.

– Тогда мой ответ будет таким: я знала, что мой пистолет находится в сумочке, но тогда я об этом не думала.

А держится она неплохо! – подумал Уоррен. Этот поединок стоило посмотреть. Однако Уоррен и сам толком не знал, за кого он болеет.

– Она ответила вам, – сказал судья. – Продолжайте, мистер Боб.

– Когда вы спустились вниз по лестнице в гостиную и взяли свою сумочку с лежавшим в ней пистолетом, за вами, как вы, миз Баудро, сказали, последовал доктор Отт. Но ведь вы могли бы прямо тогда же и покинуть дом, не так ли?

– Клайд спустился по лестнице раньше, чем я успела взять сумочку.

– Вы говорите нам, что были трезвы, и в то же время заявляете, будто не могли взять сумочку и выйти или выбежать за дверь, прежде чем пьяный мужчина выбрался из кровати и, спотыкаясь, спустился по многоступенчатой, длинной лестнице?

– Он был прямо за моей спиной.

– Как далеко от вас?

– Не знаю. Я не оборачивалась. Я слышала позади его шаги и крик.

– И он загородил вам дверь так, что вы не могли выйти?

– Нет, тогда он этого не делал. Это произошло намного раньше.

– Миз Баудро, в первые минуты после случившегося ваша память обо всем этом была достаточно свежа?

– Да.

– А разве – менее чем через сорок минут после убийства – вы не говорили сержанту Руизу, что доктор Отт загородил вам выход сразу же после того, как вы спустились по лестнице?

– Да.

В течение полутора часов Альтшулер обыгрывал тему ее прежнего противоречивого заявления Руизу. Джонни Фей признала, что она, по-видимому, действительно сказала эти слова Руизу, однако факты в них были отражены неточно. Она находилась в замешательстве. Она, вероятно, тогда была уверена в свежести своей памяти, но фактически находилась в состоянии шока.

– Итак, – сказал Альтшулер, – вы взяли с камина кочергу, чтобы ударить доктора?

– Нет, сэр.

– Вы не брали эту кочергу?

– Да, конечно. Но я взяла ее потому, что Клайд мне угрожал.

– Вы собирались защитить себя с ее помощью?

– Да.

– Вы имеете в виду, что хотели убить его той тяжелой железной кочергой или причинить ему серьезные телесные повреждения, не так ли?

– Нет, сэр. Я имела в виду не дать ему подойти ко мне.

– А затем он эту кочергу у вас отнял?

– Да.

– Он был пьян и безумен от наркотиков, а вы были трезвы, и, тем не менее, он оказался способен вырвать ее из ваших рук? Вы никак не могли от него увернуться?

– Да, он сумел это сделать. И нет, увернуться я не смогла.

– И тогда он загородил вам путь к двери?

– Нет, сэр, не тогда. Он толкнул меня на диван.

– И затем вы выхватили пистолет из сумочки?

– Нет, сэр. Нет, пока он не поднял кочергу и не сказал, что убьет меня ею.

– Это когда он бросился на вас через всю комнату, не так ли?

– Да, сэр.

– И вы выстрелили в него дважды, когда он наступал на вас, так было дело?

– Нет, сэр. Он ненадолго остановился. Он стоял спокойно на месте, и я сказала: “Не подходи ближе, Клайд, иначе я выстрелю в тебя”.

– К тому времени вы уже взвели пистолет?

– Нет, сэр, я его не взводила.

– Но когда вы достали пистолет из вашей сумочки, вы же сняли оружие с предохранителя, чтобы оно могло стрелять, не так ли?

– Я, должно быть, сделала это, не думая.

– Вы сказали, что вы очень хороший стрелок, верно?

– Да, в цель на учебном полигоне.

– В какую часть тела доктора Отта вы целились?

– В плечо.

– В левое плечо или в правое?

– В левое, как мне кажется.

– Покажите нам, как вы держали пистолет. Попросту воспользуйтесь для этого вашим пальцем, направив его на меня. Вы можете встать с кресла, если так вам будет удобнее.

После паузы – в течение которой никакого протеста не последовало – Джонни Фей встала и подняла руку, сжав кулак и выставив вперед указательный палец. Локоть ее при этом был согнут.

– Ваша рука не была выпрямлена?

– Нет, сэр.

– Но разве выстрел не получается более точным, если рука находится в выпрямленном положении?

– Да, конечно.

– А разве на учебном полигоне “Американский Запад” вы стреляли не с выпрямленной и вытянутой вперед рукой? Когда стремились поразить цель?

– Да.

– Словом, согнув руку в локте, не рисковали ли вы тем, что ваш выстрел, который, как вы сказали был направлен в левое плечо жертвы, мог сместиться на несколько дюймов в сторону, и вместо этого пуля пробила бы сердце доктора?

– Я не думала о риске. Я была очень испугана.

– Вы знали, что спусковой рычаг вашего пистолета противозаконно подпилен, отчего оружие превратилось в полностью автоматическое, – вы знали это, не правда ли?

– Я знала про рычаг. Но я не знала, что это противозаконно.

– Вы нажали на курок три раза, верно?

– Нет, только один. Но пистолет продолжал стрелять.

– Вы промазали с первого выстрела, не так ли?

– Я не знаю.

– Вы, очевидно, имеете в виду, что хотели промазать с последнего выстрела? Выстрелить два раза: в голову и грудь жертвы, – а затем промазать, так чтобы казалось, будто вы выпускали пули наугад?

– Нет, сэр. Этого я не имею в виду. Я говорю о том, что как не знала тогда, так не знаю и теперь, какие две из трех выпущенных мною пуль попали в него.

– Миз Баудро, разве не факт, что вы могли бы пробежать мимо доктора к входной двери и найти безопасность в своей машине?

– Нет, сэр, потому что я находилась на диване.

– Разве не факт, что вы вполне могли воспользоваться вашим оружием, чтобы удержать доктора на расстоянии, пока будете пробегать или проходить мимо него?

– Нет, сэр. Даже если бы я была в состоянии это сделать, он мог размозжить мне голову кочергой, пока я пробегала бы мимо.

– А вы не думаете, что человеческая жизнь заслуживала подобного риска?

– Я не могла тогда думать столь ясно.

– Вы решили, что лучше убить его – и дело с концом?

– Нет, сэр.

– Разве не факт, что он и не брал в руки той кочерги?

– Нет, сэр, он взял ее.

– Разве не факт, что отпечатков ладоней нет на кочерге потому, что, застрелив доктора Отта, вы сами подняли кочергу и прислонили к ней пальцы жертвы?

– Нет, сэр. Это абсолютно не факт.

– Признайтесь, миз Баудро, – не потому ли вы решили убить доктора Отта, что разозлились на него за отказ жениться на вас?

– Нет, и это неправда.

– А что правда, миз Баудро?

– Правда то, что я застрелила его в целях самообороны. Что, если бы я этого не сделала, он, вероятнее всего, убил бы меня. Даже наверняка убил бы.

– О! Что же из двух вариантов вы выбираете? “Вероятнее всего” или “наверняка”? Вы вовсе не уверены в этом, не так ли?

– Тогда я была уверена, – сказала Джонни Фей, – что он наверняка бы меня убил.

– Я понимаю это так, что теперь подобной уверенности у вас нет?

– По-прежнему есть. Он наверняка сделал бы это.

– Но мгновение назад вы употребили выражение “вероятнее всего”, не так ли?

– Да, я это сделала.

– Значит, в уме у вас существует сомнение?

Джонни Фей глубоко вздохнула:

– Сэр, с того самого дня седьмого мая, когда это случилось, я нахожусь в мучительном состоянии. Я не сплю ночами. У меня не было ненависти к Клайду. Отнять жизнь у другого человеческого существа – это самое страшное из всего, что может сделать человек, а если отнимаешь жизнь у того, кого ты когда-то любила, даже если ты и не собиралась его убивать, жизнь твоя навсегда превращается в ад. Так что, конечно, в уме моем существуют сомнения – и их великое множество. Ужасные мгновения. Иногда я плачу ночи напролет. Но всем своим сердцем я убеждена в одном – за исключением того шанса, где я сама могла быть убитой, – другого выбора у меня не было.

По темным, розоватого цвета пятнам, выступившим на лице Боба Альтшулера, Уоррен заключил: обвинитель понял, что присяжные купились на этот “охотничий рассказ”. Но теперь уже до самой своей заключительной речи Альтшулер мало что мог бы сделать. И он отпустил свидетельницу.

Почти целых два часа адвокаты обвинения и защиты гоняли Джонни Фей взад-вперд между собой: Уоррен заделывал трещины в сфабрикованной ею истории, а Альтшулер искал, где бы пробить новую дыру. Затем, после иронического “У меня больше нет вопросов к свидетельнице”, произнесенного Бобом, и вслед за самоуверенным выкриком Уоррена “Защите нечего добавить!” – все закончилось.

Сразу же, как только пробило пять тридцать, утомленный судья Бингем постучал своим судейским молоточком.

– В понедельник утром, – объявил он ради присяжных и прессы, – я выступлю с напутствием к членам суда. Затем мы выслушаем заключительные речи обоих адвокатов. Защита выступит первой. Обвинение потом, поскольку на нем лежит бремя доказательств.

Судья повернулся к двенадцати постоянным присяжным и двум чередующимся.

– В течение этого уик-энда не читайте никаких газет. Если вы почувствуете, что вам просто необходимо ознакомиться с международными новостями, со страницами, посвященными спортивным известиям, или, наконец, вы захотите почитать “Пинатс” и “Гарфилд”, то попросите кого-нибудь из членов ваших семей вырезать оттуда все, что там будет написано по поводу настоящего процесса. Пожалуйста, постарайтесь не смотреть телевизионных новостей. И не обсуждайте самого дела с вашими родственниками или друзьями. Вы начнете обсуждение в понедельник днем. Поскольку никто не в состоянии предсказать, сколько времени это займет, советую вам захватить с собой ваши спальные принадлежности на тот случай, если вам придется тут заночевать. Не здесь, – судья улыбнулся, – мы вовсе не так уж и бессердечны. Я имею в виду – в отеле. Ну а теперь: счастливого вам уик-энда!

Присяжные вышли цепочкой. В зале суда остался затхлый запах человеческого пота. Уоррен, еще прежде, чем они с Риком встали из-за стола защиты, заметил представителей прессы, кивающих в их сторону и вот-вот готовых устремиться к ним. Он поднял руку, не подпуская их близко.

– Никуда не уходите, – предупредил он Джонни Фей.

После этого Уоррен отвел Рика в опустевшую ложу присяжных. Еще раньше он дал приятелю задание внимательно проследить за их реакцией во время прямого и перекрестного допроса свидетельницы.

– Она держалась отлично, – сказал Рик. – Настоящая ракетница! Эта женщина сама по себе является аргументом в пользу закона о контроле над оружием.

– Мы впереди или отстаем?

Рик на время задумался, затем взгляд его просветлел:

– Я бы назвал это ничьей в последней четверти. Мяч в глубине их территории. Наше дело – их остановить. Защита значит “за щитом”, – нараспев произнес Рик.

– Спасибо. Только скажи мне – поверили они ей или нет?

– Некоторые поверили, некоторые нет. Женщины были настроены наиболее скептически. Когда будешь произносить заключительную речь, адресуй ее женщинам. Я сделал кучу заметок. Ты хочешь, чтобы мы встретились завтра и поработали над ними?

– Сделаем это в воскресенье, – ответил Уоррен. – Завтра я еду за город.

– Молодчина! – сказал Рик. – Отдохни. Езжай на пляж. Зарой свою голову в песок. Проветри мозги.