5

Джим-Максимум рассказывал Уоррену историю про старого горца, который говорил о своих блинах:

– Какими бы тонкими я их ни делал, все равно у них всегда получаются две стороны.

Уоррену необходимо было отыскать вторую сторону блинов, замешанных Гектором Куинтаной. К сожалению, самой подходящей персоной, к которой приходится обращаться при подобных обстоятельствах, является обвинитель. Им была помощник окружного прокурора Нэнси Гудпастер, та самая, которой четыре года назад Уоррен солгал насчет прежних судимостей Верджила Фрира.

Когда он поднялся на седьмой этаж и вошел в лишенный окон 299-й окружной суд, судья Лу Паркер объявляла официальный список защитников и заседателей.

– В суде запрещается разговаривать, – сказала она крайне раздраженным голосом, обращаясь к кучке женщин в последних рядах.

Уоррен поймал взгляд Нэнси Гудпастер и прошел вместе с нею в ее холодный маленький офис, располагавшийся рядом с кабинетом судьи Паркер. Все помещение было завалено папками с делами и распечатками последних компьютерных данных. На столе было чисто, и Уоррен заметил там фотографию седовласой пары – родителей Гудпастер, как он заключил. Улыбки стариков гордо сияли, обращенные к четырехтомному “Техасскому справочнику прокурора”.

– Похоже, судья сегодня не в настроении, – сказал Уоррен.

Усевшись за стол в вертящееся кресло с металлической спинкой, Гудпастер спокойно смотрела на адвоката:

– Судья в том настроении, в каком она бывает всегда. Все мы привыкли к этому.

В ее словах слышалась непроизнесенная кода: а если ты не дурак, то и ты к этому привыкнешь.

– Она отлично справляется со своим делом, – добавила Гудпастер с интонацией, которую Уоррен воспринял, как сдержанную нотку извинения. – Мы в нашем двести девяносто девятом идем в правильном направлении. – И снова она будто сказала: да и тебе лучше бы идти в ногу с нами.

Когда Нэнси Гудпастер только что окончила юридическую школу, когда пропустила в досье Верджила Фрира документ о его прежних судимостях, она выглядела добродушной и немножко суетливой. Когда бы Уоррен ни разговаривал с нею, она вечно теребила ноготь большого пальца, и серьезная атмосфера беседы, которую она обычно предлагала Уоррену, воспринималась им как знак ее тайной признательности за то, что ее, как юриста, воспринимают всерьез. Теперь она уже была тридцатилетним ветераном суда, старшим обвинителем в 299-м. Стройная и изящная молодая черноволосая женщина с короткой стрижкой. У нее уже не было пристрастия к строгим, мужского покроя костюмам и огромным галстукам-бабочкам, в которых ходят молоденькие девушки-юристы, чтобы казаться похожими на молодых адвокатов-мужчин. Теперь на ней была широкая юбка, черная блузка и непарадный светло-коричневый жакет. Ни галстука, ни колец, ни украшений. Ее тонкие руки уверенно покоились на стопке бумаг, лежавших перед нею. Ногтей она больше уже не теребила.

– Мистер Блакборн, – сказала она, – я заинтересована в скорейшем завершении дела. Так что давайте перейдем к нему.

Пять лет с Лу Паркер и прокуратурой штата Техас, подумал Уоррен, и вот она уже настоящий боец!

Кивком головы Уоррен указал на папку с документами, лежавшую на ее металлическом, казенного образца столе.

– Что у вас есть?

Категорическим голосом Гудпастер заявила, что то, чем она располагает, свидетельствует об абсолютной ясности дела. У нее имелся мотив преступления, возможность для его совершения и принадлежность орудия убийства обвиняемому.

– А какой-нибудь “Брэди”-материал? – спросил Уоррен.

“Брэди”-материалом называлась улика, способная либо помочь обвиняемому, либо поставить под сомнение достоверность показаний свидетелей обвинения, получившая свое название в честь дела “Брэди против Мэриленда”, где Верховный суд отменил приговор ввиду того, что обвинитель сознательно утаил информацию, которая могла послужить доказательством невиновности подсудимого. Но можно было выжать гораздо больше сока из пролежавшей неделю лимонной корки, чем “Брэди”-материала из Харрисской прокуратуры. Их позиция была такова: вам надо – вы и ищите. Там бывает и ложь, и сокрытия улик, и должностные упущения, подумал Уоррен. И власти штата покрывают своих любимчиков.

– Абсолютно ничего, – ответила Гудпастер. Мотивом убийства, по ее убеждению, являлись деньги.

Семья жертвы могла подтвердить, что, когда Дан Хо Трунг в то утро вышел из дома, в его бумажнике лежало свыше пятидесяти долларов, и еще было установлено, что в тот же день Дан Хо Трунг получил по меньшей мере девяносто долларов наличными за ремонт электрооборудования. Бумажник его найден не был.

Что касается возможности совершения убийства, то через час после этого Гектор Куинтана был арестован в миле от места преступления. Если у него и есть алиби, то пока оно не предъявлено.

Уоррен кашлянул, но ничего не сказал.

Баллисты подтвердили, что орудием убийства был тот самый кольт “Даймондбэк” 32-го калибра, который держал в руке Гектор Куинтана, когда выбежал из магазина “Секл-К” на Биссонет. Была прослежена история пистолета и обнаружено, что в последний раз его приобретение зарегистрировано пять лет назад в одном из ломбардов Далласа. Покупатель дал о себе ложную информацию.

– И когда Куинтана вошел в “Секл-К”, этот пистолет не был заряжен, правильно?

Гудпастер кивнула.

– Согласно полицейскому рапорту, обвиняемый был пьян. Возможно, слишком пьян, для того, чтобы подумать о перезарядке.

– Его подвергли тесту Брейсхалайзера?

– Полицейские и так чувствовали сильный запах спиртного.

Впервые с тех пор, как Уоррен вошел в этот офис, Гудпастер позволила себе иной взгляд, не похожий на прежний, официальный.

Она самодовольно заявила:

– Был Куинтана пьян или нет, честно говоря, меня мало беспокоит. Он судится не по статье закона, касающейся глухонемых или ограбления продовольственного магазина. Это статья о преднамеренном убийстве.

Уоррен облокотился на спинку деревянного стула, сложив пальцы рук вместе.

– Но у вас же нет свидетелей.

– Почему вы так думаете? У нас есть свидетельница, которая видела обвиняемого на месте преступления, а двумя днями позже указала на него на опознании. Так что извините, мистер Блакборн.

Уоррен не ответил, но все было понятно по его лицу. Гудпастер раскрыла досье и вытащила оттуда несколько подшитых вместе листов. Она через стол кинула их незадачливому адвокату.

По прошествии нескольких дней Гектор Куинтана вновь смотрел на Уоррена сквозь металлическую решетку. Ярко-карие индейские глаза его сверкали гневом и отчаянием, но темная кожа уже начала приобретать ту болезненную бледность, которая свойственна всем людям, смотрящим на небо через закрытые зарешеченные окна и дышащим днем и ночью искусственно охлажденным воздухом. Глаза тоже изменятся впоследствии: всякая живость в них постепенно померкнет. Отчаяние останется, а на место гнева придет скука.

Гектор рассказал, что ведет себя хорошо. Работает на кухне, моет посуду.

– Смотри, ни с кем не говори о своем деле, – предупредил его Уоррен. – Тюрьмы обычно полны доносчиков.

– Но никто не спрашивал у меня, почему я здесь.

Казалось, Куинтана был немного озадачен словами адвоката.

– Это тюремный этикет. Ты не рассказывал мне, – спокойно сказал Уоррен, – что тебя водили на опознание.

– А что такое опознание?

– Это когда полиция заставляет тебя и еще нескольких других парней встать, повернувшись лицом к зеркалу. Затем вам приказывают развернуться в профиль. Каждый из вас держит в руках номер.

– А! – скучающим, беззаботным тоном произнес Куинтана. – Это было. Я держал номер пять. Я понятия не имел, что это означает.

– Помнится, ты говорил, что часто смотрел телевизор.

Куинтана снова пристально взглянул на Уоррена.

– Вот что происходит на опознании, – решил объяснить Уоррен, принимая на веру слова своего подзащитного. – Дело в том, что по другую сторону зеркала стоят люди. Они вас видят, а вы их видеть не можете. В данном случае за зеркалом находилась индийская женщина по имени Шива Сингх, и она указала на тебя. Она сказала: “Это он”.

“Он” означало тот мужчина, которого Шива Сингх видела бегущим от торгового центра на Уэслайн. Сингх находилась в помещении “Прачечной и химчистки” в аллее Уэслайн. Она складывала в коробки костюмы и платья и услышала странный звук, который, как она узнала позднее, был звуком выстрела. Подойдя ко входу через минуту или две после этого, она заметила на автостоянке мужчину, находившегося рядом с фургоном. А в следующую минуту: “Мой Бог, этот мужчина вдруг побежал, очень-очень быстро”.

Она редко выходила на улицу в такую жару, да и то, когда это бывало просто необходимо. Сингх вернулась к своим занятиям, а через несколько минут в помещение вошла клиентка, чтобы сдать в химчистку некоторые вещи. В полицейском протоколе были указаны данные этой клиентки: “Рона Моррисон, возраст – сорок пять лет, белая, разведенная, мать двоих детей, служит клерком в “Бетэ-Бай-моторз” на улице Биссонет”.

Возвращаясь к своему автомобилю, Моррисон заглянула в окно фургона.

Шива Сингх услышала крик. Она поспешила на улицу и обнаружила Моррисон, стоявшую на коленях рядом с машиной и давившуюся от рвоты. Тогда Сингх тоже посмотрела в окно фургона и увидела мертвого мужчину. Она отвела Моррисон в помещение химчистки, усадила ее в кресло и позвонила по телефону 911.

Когда прибыла группа из полицейского департамента, Сингх была опрошена сержантами, расследовавшими убийство, – Холлисом Силом и Крейгом Дугласом. Именно тогда она дала описание убегавшего мужчины: “Около метра семидесяти пяти или метра восьмидесяти ростом, с длинными черными волосами, одет в брюки и рубашку. Пиджака на нем не было. Выглядел он, если можно так выразиться, словно бедный или бездомный. Он был белым, не цветным. Я подумала, что он, скорее всего, какой-нибудь испанец”. Никогда раньше она этого человека не встречала.

На следующее утро в центральном районе города, в Харрисской окружной тюрьме, Шива Сингх указала на Гектора Куинтану, выбрав его из шести мужчин.

– Это, скорее всего, был номер пятый, – сказала она.

Уоррен пересказал большую часть всего этого Гектору Куинтане, чьи волосы были черными и вполне могли быть названы длинными.

– В чем ты был одет, Гектор, в тот вечер, когда отправился грабить “Секл-К”?

– Я был в рубашке и штанах.

– Без пиджака?

– Это был теплый вечер. Мой пиджак остался в продуктовой тележке.

– А где была тележка?

– Я оставил ее под лестницей, недалеко от того места, где нашел пистолет. Я собирался потом вернуться туда и ее забрать.

– Это плохо, – мрачно покачал головой Уоррен. – Индианка утверждает, что бежавшим был ты. Можешь ты объяснить мне, как такое возможно? И, пожалуйста, подумай минуту, прежде чем ответить.

– Мне не нужно думать минуту, – проворчал Куинтана. – Она видела кого-то другого. Yo no.

– Это и есть твой ответ? Что ты никогда не был рядом с фургоном, рядом с той химчисткой? Что ты никогда не бежал со стороны торгового центра? Пойми: я не спрашиваю тебя, убивал ли ты того мужчину, – я лишь задаю вопрос: бежал ли ты оттуда или из какого-либо другого места? Нет никакого преступления в том, чтобы куда-то бежать.

Взгляд Куинтаны стал еще более грозным.

– Если вы не верите мне…

– Знаю. Знаю. Я поставил на хромого петуха.

Уоррен засмеялся, чтобы снова установить между ними дух своеобразного товарищества и дать исчезнуть этому выражению с лица Гектора Куинтаны. Теперь наступила самая трудная часть. Диалог между адвокатом и его подзащитным является процессом исследования, странствием по каменистому мелководью в штормовую погоду, нередко путешествием из мрака неизвестности к болезненно-яркому свету. Сам факт отрицания Куинтаной его вины оставался в стороне. Как известно, люди отрицают свою вину почти до того самого момента, когда они входят в зал суда и видят суровые лица его членов. Техасские судьи убивали. Это было частью их наследия.

– Гектор, я слушаю все, что ты мне рассказываешь. Я тебе верю. Но я адвокат, а вовсе не твоя матушка. Я обязан взглянуть на доказательство, потому что это именно то, на что желают посмотреть судьи. Поэтому… Я не говорю, правда это или неправда, но вот есть эта индийская женщина, которая готова выйти перед судом, указать пальцем тебе в лицо и заявить, что она видела тебя бежавшим с места преступления. И эксперты-баллисты тоже скажут, что пистолет, который ты держал в руке через час после убийства, это то самое оружие, из которого был застрелен вьетнамец. Все это плохо, очень-очень плохо. Ты понимаешь это, Гектор?

Куинтана печально кивнул.

– Ну а что могу я, как твой адвокат-защитник, рассказать членам суда? Я не могу сказать им, что в тот момент, когда совершалось убийство, ты находился где-то в другом месте, потому что у меня нет ни одной живой души, способной подтвердить это. Я не могу заявить им, что ты миролюбивый гражданин, потому что, во-первых, ты вовсе не гражданин – ты не числишься ни там, ни здесь, – к тому же, во-вторых, тебя схватили, когда ты с оружием в руках грабил продовольственный магазин. А это далеко не миролюбивый акт. Ты был пьян, но это не сможет помочь тебе. Гектор, вот что я пытаюсь объяснить: ты в глубоком дерьме. Mierda profunda[16], – добавил Уоррен, переведя свое заключение на литературный язык.

Обычно после этого наступал момент, когда обвиняемый опускал голову, вцепившись в металлическую решетку, и сжимал кулаки, пока они не побелеют, а затем горько и с огромным усилием говорил, – потому что мир давил на него и он сам в конце концов понимал, какую страшную цену ему придется платить за свои грехи и свою, без всякого сомнения, глупость: “Что вы можете сделать для меня, если я признаюсь?”

В том, что Гектор Куинтана был повинен в убийстве Дан Хо Трунга, Уоррен почти не сомневался. Стремление разобраться и помочь подсудимому возникало в нем не только потому, что Куинтана ему нравился, – теперь Уоррен был более чем осмотрителен, помня, к каким последствиям может привести симпатия к клиенту, – но еще и потому что, как ему казалось, на лице этого человека он видел то же самое выражение своеобразной добродушной серьезности, которое часто замечал на лицах многих бедных людей в Мексике. Тех людей, которые могут до бесчувствия напиться в субботний вечер, лечь прямо на мощеный тротуар и лаять на луну, но вовсе не тех, которые способны на убийство, если, конечно, они не будут жестоко оскорблены или не увидят, что какой-то дурак публично пристает к их женщинам. Вовсе не психически больной мексиканец взобрался с крупнокалиберной винтовкой на макушку университетской башни и наугад палил оттуда в прохожих. И не мексиканец жестоко убил свою жену и детей, а затем перерезал глотку себе самому. Множество убийств совершается теми из них, кто связан с наркобизнесом, но обычно, если эти люди грабят вас, то это происходит из-за их бедности, – они берут ваши деньги и на всех парах мчатся домой, к своим Розам и Карменситам, или попросту напиваются вместе со своими companeros[17]. Конкистадоры, а затем владельцы гасиенд загнали большинство из них в состояние раболепства. Machismo[18], которое они впитывают в себя с молоком матери, не имеет ничего общего с насилием.

Но тут должны быть и исключения, подумал Уоррен, и, возможно, Куинтана – одно из них. Доказательства, когда они будут найдены, конечно же, послужат подтверждением этому. Как адвокат, преследующий интересы своего клиента, Уоррен обязан был эти доказательства получить.