- Он изнасиловал тебя. Вот что мы скажем людям, а чернокожего повесим, чтобы неповадно было и...
      - Повесим? Но что он совершил? На этой плантации насильник только один, так что не думай, что я буду говорить то, о чем ты меня просишь. Если ты попробуешь хоть пальцем тронуть отца моего ребенка, я всей стране расскажу, чем ты тут занимаешься. В воскресенье я встану и объявлю об этом в церкви.
      - Я совершал это, служа...
      - Думаешь, тебе поверят? Не больше, чем я. То, что ты делаешь, называется вовсе не святостью. Это разврат. Адюльтер. Похоть. А когда о нас с тобой распространится, когда я рожу чернокожего малыша, против тебя ополчатся все, все до единого. Тебя выгонят в шею отсюда.
      Кэвил знал, что она права. Никто ему не поверит. Ему конец. Если только не...
      Он вышел из комнаты. Она лежала и издевалась над ним, смеялась вслед. Он зашел в свою спальню, снял со стены ружье, насыпал в ствол пороха, забил пыж, зарядил двойной порцией дроби и забил второй пыж.
      Когда он вернулся, она уже не смеялась. Повернувшись лицом к стене, она плакала. "Поздно плакать", - подумал он. Она не стала поворачиваться к нему, когда он подошел к постели и одним движением сорвал одеяла. Она осталась голой, как ощипанная курица.
      - Закрой меня! - прохныкала она. - Он быстро убежал и не успел одеть меня. Холодно! Закрой меня, Кэвил...
      И тут она увидела дуло ружья.
      Ее искалеченные руки взлетели в воздух. Тело изогнулось. Она мучительно вскрикнула, потому что резкое движение причинило ей боль. Тогда он нажал на курок, и ее тело упало обратно на кровать, испуская последний вздох.
      Кэвил вернулся в комнату и перезарядил ружье.
      Когда он нашел Толстого Лиса, чернокожий был уже одет и с невинным видом полировал коляску. Наверное, этот лжец считал, что может надурить Кэвила Плантера. Но Кэвил даже слушать не захотел его вранья.
      - Твоя самка зовет тебя, - сказал он.
      Толстый Лис продолжал все отрицать, пока не очутился в спальне и не увидел на постели мертвую Долорес. После этого чернокожий запел другую песенку.
      - Она меня заставила! О хозяин, куда мне было деваться? Она захотела, чтобы я совершил с ней то, что вы делаете с чернокожими женщинами! Какой выбор был у чернокожего раба? Я ведь должен повиноваться!
      Кэвил умел распознавать речи дьявола, так что пропустил слова Толстого Лиса мимо ушей.
      - Снимай одежду и сделай это еще раз, - приказал он.
      Толстый Лис скулил, Толстый Лис ныл, но когда Кэвил ткнул ему под ребра ружьем, раб мигом все исполнил. Он закрыл глаза, чтобы не видеть то, что сотворило ружье Кэвила с Долорес, и последовал приказу хозяина. Затем Кэвил снова нажал на курок.
      Спустя некоторое время прибежал Кнуткер с дальнего поля - надсмотрщик запыхался и дрожал от страха, ведь ружейные выстрелы разнеслись по всей округе. Кэвил встретил его внизу.
      - Запри рабов, а затем приведи сюда шерифа, - велел он.
      Когда приехал шериф, Кэвил отвел его на второй этаж и показал картину в спальне. Шериф аж побледнел.
      - Боже милосердный... - пробормотал он.
      - Это убийство, шериф? Это я сделал. Вы теперь бросите меня за решетку?
      - Нет, сэр, - ответил шериф. - Это никто не назовет убийством. - Затем он повернул перекосившееся лицо к Кэвилу. - Что же вы за человек такой, Кэвил?
      Сначала Кэвил не понял вопроса.
      - Вы не колеблясь показываете мне свою жену в таком положении. Да я бы скорее умер, чем позволил людям увидеть свою жену вот такой...
      Шериф уехал. Кнуткер заставил рабов убрать комнату. Торжественных похорон решили не устраивать. Тела Толстого Лиса и Долорес похоронили неподалеку от могилы Саламанди. Кэвил не сомневался, что ночью на могилах упокоятся несколько курочек, но ему уже все равно. Он приканчивал десятую бутылку бурбона и десятитысячную молитву Надсмотрщику, который, похоже, предпочел держать нейтралитет в этом деле.
      Примерно неделю спустя, а может, больше, снова появился шериф. На сей раз он привез с собой священника и баптистского проповедника. Троица разбудила Кэвила, храпящего в пьяном сне, и показала ему расписку на двадцать пять тысяч долларов.
      - Ваши соседи решили сложиться, - объяснил священник.
      - Мне не нужны деньги, - буркнул Кэвил.
      - Они выкупают вашу плантацию, - сказал священник.
      - Плантация не продается.
      - Вы неправильно поняли, Кэвил, - покачал головой шериф. - Здесь случилось страшное, мерзкое деяние, но вы со спокойной душой выставили его на всеобщее обозрение...
      - Трупы видели только вы.
      - Вы не джентльмен, Кэвил.
      - Кроме того, поднят вопрос о детях ваших рабов, - вступил в беседу баптистский проповедник. - У них на удивление светлая кожа, учитывая, что все ваши рабы до единого черны как ночь.
      - Это чудо, сотворенное руками Господа, - возвестил Кэвил. - Господь осеняет расу чернокожих.
      Шериф кинул бумагу Кэвилу на грудь.
      - Согласно этому документу ваша собственность - рабы, постройки и земля - переходит во владение компании, состоящей из ваших бывших соседей.
      Кэвил внимательно прочел документ.
      - В акте говорится, что им переходят рабы, находящиеся на земле, сказал он. - А у меня еще есть один беглый раб, который скрывается где-то на севере.
      - Пусть скрывается и дальше. Он будет вашим, если вы сумеете найти его. Надеюсь, вы заметили, что в документе имеется пункт, согласно которому вы до скончания жизни не имеете права возвращаться в наши края.
      - Я видел этот пункт, - кивнул Кэвил.
      - Так вот, я должен уверить вас, что, если вы посмеете его нарушить и вас поймают, на том ваша жизнь и закончится. Даже такой справедливый и чтящий закон шериф, как я, не сможет защитить вас от того, что случится.
      - Вы же обещали, никаких угроз... - пробормотал священник.
      - Кэвил должен знать все последствия договора, - возразил шериф.
      - Не беспокойтесь, я сюда не вернусь, - успокоил Кэвил.
      - Молите Господа о прощении, - посоветовал проповедник.
      - Всенепременно.
      Кэвил подписал бумагу.
      Тем же вечером, оседлав лошадь, он покинул поместье. В кармане у него лежал вексель на двадцать пять тысяч долларов, а в дорожном мешке находились смена одежды да провизия на неделю. Никто не пожелал ему доброго пути. Рабы, сидящие в своих бараках, пели вслед радостные гимны. Лошадь уронила "лепешку" прямо у парадного подъезда. Но ум Кэвила занимала одна-единственная тревога. "Надсмотрщик ненавидит меня, иначе этого не произошло бы. Есть только один способ завоевать Его любовь. Надо найти Элвина Кузнеца, убить его и вернуть моего мальчика, последнего раба, который остался у меня.
      Может, тогда, о мой Надсмотрщик, Ты простишь меня и исцелишь ужасные раны, которые нанес Твой кнут моей душе?"
      21. ЭЛВИН-ПУТЕШЕСТВЕННИК
      Все лето Элвин пробыл в Церкви Вигора, вновь привыкая к своей семье. Его родные изменились, очень изменились - Кэлли вымахал с него ростом, Мера обзавелся женой и детьми, близнецы Нет и Нед нашли себе в жены двух сестер-француженок из Детройта, а мама и папа поседели и стали передвигаться с места на место медленными, маленькими шажками. Но кое-что осталось, как прежде, - веселое настроение, которое было свойственно семье. Тьма, которая пала на Церковь Вигора после бойни на Типпи-Каноэ, не то чтобы рассеялась, но превратилась в смутную тень, которая маячила за спиной, так что на ее фоне яркие краски жизни казались еще ярче.
      Артура Стюарта приняли радостно. Он был очень юн и охотно выслушивал каждого, так что постепенно все мужчины города поведали ему о случившемся на Типпи-Каноэ. Он же в ответ делился с ними своей повестью, которая на самом деле представляла собой мешанину из других историй. Артур рассказывал о своей настоящей маме, которая бежала из рабства, об Элвине, о ловчих и о том, как его белая мама убила одного из негодяев, после чего погибла сама.
      Элвин предпочел не уточнять некоторые детали повествования Артура Стюарта. Артур Стюарт так любил рассказывать свою историю - зачем же портить мальчику удовольствие и перебивать на каждом слове, поправляя? Кроме того, в душе Элвин немножко жалел о том, что Артур Стюарт теперь говорит своим голосом. Местные жители никогда не узнают, каково это, услышать свою речь из уст Артура Стюарта. И все же они любили слушать мальчика, потому что Артур в точности помнил, что ему когда-либо говорили, и не забывал ни словечка. Это все, что осталось у Артура от прежнего таланта, так зачем же портить пареньку удовольствие?
      Помимо этого, Элвину была хорошо известна истина: "чем меньше болтаешь, тем легче живется". Дело в том, что у него имелся некий холщовый мешок, и Элвин при посторонних никогда его не развязывал. Незачем распускать слухи о том, что в Церкви Вигора появился некий золотой предмет, иначе в город, в который со времен жестокой бойни на Типпи-Каноэ почти никто не заглядывал, вскоре толпой повалят всякие нежелательные типы, которых ведет лишь жажда золота и которым ровным счетом наплевать, если кто-то из местных жителей вдруг пострадает. Поэтому Элвин ни единой живой душе не рассказывал о золотом плуге. Секрет Элвина знала лишь его сестра Элеанора, которая умела держать рот на замке.
      Однажды Элвин заглянул к ней в гости, в лавку, которую она и ее муж Армор держали на городской площади, причем магазинчик их стоял еще с тех пор, когда городской площади не было и в помине. Некогда в эту лавку съезжались со всех окрестностей и белые, и краснокожие, чтобы приобрести карты или послушать новости, - в те годы земля между Миззипи и Дикэйном была покрыта непроходимыми лесами. Сейчас жизнь в лавке кипела, как и прежде, однако посещали ее исключительно местные поселенцы, которые заходили что-нибудь купить и разузнать сплетни большого мира. Поскольку Армор был единственным мужчиной в Церкви Вигора, на которого не пало проклятье Тенскватавы, только он мог без проблем ездить в другие города за товарами и новостями, которые привозил фермерам и ремесленникам Церкви Вигора. Случилось так, что в тот день, когда в лавку заглянул Элвин, Армор как раз уехал, направившись в городок Мишивака купить кое-что из стеклянной и фарфоровой посуды на радость домохозяйкам. Одним словом, магазинчик остался на попечении Элеаноры и ее старшего сына Гектора.
      Здесь тоже кое-что изменилось. Элеанора, которая обладала в сотворении оберегов и заклятий не меньшим талантом, чем Элвин, уже не прятала свое мастерство среди цветочных корзинок и трав, развешанных по кухне. Так что теперь заговоры стали куда сильнее и четче. Армор, должно быть, перестал ненавидеть скрытые силы. Этому Элвин только порадовался - в прежние времена Элеаноре приходилось притворяться, будто она ничего не ведает в оберегах и вообще ими не пользуется, так что порой было больно на нее смотреть.
      - Я здесь кое-что принес... - начал было Элвин.
      - Вижу, - кивнула Элеанора. - Это твое "кое-что" завернуто в холстину, оно твердо, как камень, однако мне почему-то кажется, что в мешке у тебя скрывается нечто живое.
      - Тебе это лучше не видеть, - сказал Элвин. - То, что там хранится, я не хочу показывать ни единой живой душе.
      Элеанора не стала задавать лишних вопросов. Она сразу поняла, почему он принес к ней этот таинственный мешок. Она оставила Гектора в лавке, на случай если кто из жителей вдруг задумает что-нибудь купить, и провела Элвина в новую кладовую, где хранились всевозможные бобы в бочонках, соленое мясо в банках, сахар в бумажных кульках, порох в водонепроницаемых мешочках и многочисленные специи в разнообразных склянках. Она подошла к одному из бочонков с бобами, который был заполнен почти доверху, - здесь хранился какой-то странный, неизвестный Элвину сорт зеленых в крапинку бобов.
      - На эти бобы спрос не очень велик, - объяснила Элеанора. - Вряд ли мы когда-нибудь увидим дно этого бочонка.
      Элвин поставил завернутый в холстину плуг на горку бобов, затем заставил бобы расступиться, пропуская плуг внутрь, пока мешок не упокоился на самом дне бочонка. Элвин даже не попросил Элеанору отвернуться, поскольку сестра узнала о силах Элвина, когда тот был еще маленьким мальчиком.
      - Что бы живое там ни хранилось, судя по всему, оно не должно задохнуться под весом бобов, - заметила Элеанора.
      - Оно не может умереть, - сказал Элвин. - Оно не стареет и не умирает, как стареют и умирают люди.
      Свое любопытство Элеанора выразила лишь напоследок, сказав:
      - Надеюсь, ты пообещаешь мне, что когда решишь рассказать кому-нибудь о своем секрете, то поделишься им и со мной?
      Элвин кивнул. Это обещание он сдержит. В тот день он даже представления не имел, как и когда он покажет плуг людям, но если кто и умеет хранить тайны, так это молчунья Элеанора.
      Дальше жизнь потекла своим чередом. Элвин глазом не успел моргнуть, как наступил июль. За то время, пока Элвин жил в Церкви Вигора и спал в старой спаленке в родительском доме, он никому не рассказывал о том, что с ним случилось за семь лет обучения кузнечному делу. По сути дела, он говорил, только когда возникала необходимость. Вместе с папой и мамой он навещал знакомых, потихоньку исцеляя зубную боль и сломанные кости, заращивал раны и расправлялся с болезнями. Он помогал на мельнице, нанимался на работу к другим фермерам; в маленькой кузнице, которую он себе выстроил, Элвин чинил всякую мелочь и ковал то, что может выковать кузнец без настоящей наковальни. Все это время Элвин открывал рот, лишь когда к нему обращались, и старался не трепаться без дела.
      Нет, мрачным он не был - над шутками он радостно смеялся и сам порой шутил. Да и людей он не чурался - не раз выходил на городскую площадь, чтобы доказать самым сильным фермерам Церкви Вигора, что руки и плечи кузнеца справятся с любым в борцовском поединке. Он просто не позволял распространяться слухам и никогда не болтал о своей жизни. Если его собеседник не поддерживал разговор, Элвин вскоре умолкал и молча делал свое дело или смотрел в пространство, будто и вовсе забыв о присутствующих рядом людях.
      Кое-кто заметил молчаливость Элвина, но юноши слишком долго не было в Церкви Вигора, да и вряд ли будешь ожидать от девятнадцатилетнего парня, чтобы он вел себя как одиннадцатилетний пацан. Люди просто решили, что Элвин вырос и стал молчаливым.
      Но кое-кто слишком хорошо знал Элвина. Мать и отец не раз говорили друг с другом о сыне.
      - Наверное, с мальчиком в прошлом случилось что-то очень плохое, предположила мать.
      Но отец придерживался иной точки зрения:
      - Скорее, с ним случалось и хорошее, и плохое, как со всеми нами. Элвин, наверное, отвык от нас, ведь он отсутствовал целых семь лет. Пускай пообвыкнется, он ведь стал мужчиной, и вскоре, вот увидишь, Элвин так будет чесать языком, что не остановишь.
      Элеанора также отметила молчаливость Элвина, но она-то знала, что за тайна хранится у нее в бочонке с бобами, а потому не пришла к выводу, что с Элвином что-то неладно. Как-то ее муж Армор упомянул при ней, что от Элвина и пяти слов за раз не услышишь.
      - Он думает о чем-то своем, - ответила тогда Элеанора. - Он решает свои задачи, и мы здесь ему не помощники. Ничего, ты вскоре сам убедишься, что он умеет говорить, когда знает, о чем вести речь.
      Оставался еще Мера, старший брат, вместе с которым Элвин попал в плен к краснокожим и который познакомился с Такумсе и Тенскватавой почти так же близко, как и сам Элвин. Конечно, Мера сразу догадался, что малыш Элвин старается не вспоминать годы ученичества, но если кому Элвин и откроется, так только Мере, - вполне естественное предположение, учитывая, как Элвин раньше доверял брату и сколько они пережили вместе. Просто Элвин чувствовал себя неловко при старшем брате, видя, как тот любит свою жену Дельфи. Любой дурак заметил бы, что двое влюбленных на пару шагов друг от друга отойти не могут; Мера был необычайно нежен и осторожен с ней, он все время ухаживал за ней, оберегал ее, включал в разговор, если она была поблизости, и с трепетом ждал ее возвращения, когда она куда-то отлучалась. Откуда было Элвину знать, осталось ли и для него местечко в сердце Меры? Нет, даже Мере Элвин не мог рассказать свою повесть.
      Примерно в середине лета Элвин отправился в поле строить изгородь вместе со своим младшим братом Кэлли, который сильно вытянулся и выглядел настоящим мужчиной - ростом он был с самого Элвина, хотя не так широк в плечах. Братья нанялись на неделю к Мартину Хиллу, чтобы построить тому забор. На долю Элвина выпало расщеплять бревна и делать доски. Он, конечно, мог заставить расщепиться все бревна сразу, но к помощи своего дара Элвин старался не прибегать. Нет, он прилежно вбивал клинья в бревна, расщепляя дерево, - скрытой силой он пользовался разве в тех случаях, когда бревно вдруг намеревалось треснуть под неудачным углом, испортив доску.
      Они работали и работали, протянули уже полмили изгороди, когда Элвин вдруг понял, что Кэлли за это время ни разу не отстал от него. Элвин расщеплял дерево, а Кэлли ставил столбы и прибивал планки, но ни разу младший брат не попросил помощи, хотя земля встречалась всякая - и чересчур твердая, и слишком мягкая, и каменистая, и топкая.
      Поэтому Элвин решил понаблюдать за юношей - вернее, при помощи своего дара посмотреть за тем, как Кэлли работает. Вскоре он заметил, что Кэлли и в самом деле обладает частью возможностей Элвина. Он действовал так, как давным-давно действовал сам Элвин, даже не понимая, что он делает. Кэлли находил хорошее место под столб, затем приказывал земле размягчиться, после чего возвращал ее в первозданное состояние. Насколько понял Элвин, Кэлли делал это как нечто естественное. Скорее всего его младший брат считал, что просто умеет находить места, где лучше всего поставить столб для изгороди.
      "Вот оно, - подумал Элвин. - Вот что я должен сделать. Я должен научить людей быть Мастерами. А если и есть на земле человек, которого мне следует учить первым, так это Кэлли, поскольку он также владеет моим даром. Кроме того, он, как и я, седьмой сын седьмого сына, потому что я родился, когда Вигор был еще жив, а Кэлли появился на свет уже после его смерти".
      Поэтому Элвин принялся рассказывать Кэлли об атомах. Он поведал ему о том, что атомам можно показать, какими ты хочешь их видеть, и они последуют твоему приказу. Впервые Элвин попытался объяснить это другому человеку. Последний раз он говорил об атомах с мисс Ларнер - с Маргарет, так что сейчас слова отдавались сладостью у него во рту. "Вот она, работа, для которой я был создан, - подумал Элвин. - Я рассказываю моему брату, как устроен мир, чтобы Кэлли мог понять его и научиться им управлять".
      Но Элвин был немало удивлен, когда Кэлли внезапно поднял столб над головой и со всей силы швырнул к ногам брата. И швырнул он бревно с такой силой - или Кэлли в гневе невольно прибег к своему дару, - что столб расщепился, ударившись о землю. Кэлли полыхал яростью, хотя Элвин никак не мог взять в толк, что же рассердило его брата.
      - Что я сказал? - спросил Элвин.
      - Меня зовут Кэл, - сказал Кэлли. - Меня перестали называть Кэлли, с тех пор как мне исполнилось десять лет.
      - Я не знал, - пожал плечами Элвин. - Извини, теперь я буду звать тебя Кэл.
      - Называй как вздумается, - заорал Кэл. - И вообще можешь убираться отсюда!
      Только сейчас Элвин понял, что Кэл не звал его с собой на работу - это Мартин Хилл попросил Элвина прийти, а до этого Кэл работал над изгородью один.
      - Я не хотел вмешиваться в твою работу, - объяснил Элвин. - Мне даже не приходило в голову, что ты не желаешь, чтобы я тебе помогал. Я просто думал поработать с тобой немножко.
      Однако каждое слово, произнесенное Элвином, еще больше распаляло Кэла. Лицо младшего брата покраснело, а кулаки стиснуты так, что могли выжать воду из камня.
      - У меня здесь было свое место, - крикнул Кэл. - А потом заявился ты. Такой ученый, такой умный, слова всякие мудреные знаешь. И можешь исцелять людей, даже не прикасаясь к ним. Ты заходишь в дом, произносишь свое заклятие, а когда уходишь, оказывается, что все излечились сразу от всех болезней...
      Элвин решил было, что люди ничего не замечают. Поскольку ему никто и словом не обмолвился, он счел, что люди думают, будто хвори проходят естественным путем.
      - Почему это так злит тебя, Кэл? Что дурного в том, что исцеляешь людей?
      Внезапно по щекам Кэла потекли слезы.
      - Даже когда я касаюсь их руками, и то у меня не всегда получается, пробормотал Кэл. - А теперь вообще никто не обращается ко мне.
      Элвин понятия не имел, что Кэл тоже занимается в городе исцелением. Хотя это так логично! После того как Элвин ушел отсюда, Кэл стал для Церкви Вигора тем, кем был когда-то Элвин, и исполнял работу своего старшего брата. Поскольку их силы были очень похожи, он постепенно занял место Элвина. Кроме того, он начал творить то, чего Элвин не умел, когда был маленьким, - к примеру, он научился исцелять людей. Но теперь Элвин вернулся и не только обрел прежний авторитет, но еще и превзошел Кэла. И кем теперь станет Кэл?
      - Извини, - сказал Элвин. - Но я могу научить тебя. Я именно это и хотел сделать.
      - Не вижу я твоих частичек и всяческих атомов, о которых ты толкуешь, снова разозлился Кэл. - Я ни черта не понял из того, что ты мне пытался вбить в голову. Может быть, мой дар не так силен, как твой, а может, я слишком туп... Я сам решу, кем хочу стать. И мне не нужно, чтобы ты мне все время доказывал, что с тобой я никогда не сравнюсь. Мартин Хилл попросил тебя взяться за эту работу, потому что ему известно, что у тебя изгородь получится лучше. А ты даже не пользуешься своим даром, чтобы расщепить эти бревна, хотя я знаю, ты без труда это можешь сделать. Просто хочешь доказать мне, что и без помощи скрытых сил заткнешь меня за пояс.
      - Нет, я вовсе не это имел в виду, - запротестовал Элвин. - Я стараюсь не прибегать к своему дару, когда...
      - Когда вокруг шляются всякие тупицы вроде меня, - ядовито закончил Кэл.
      - Я не умею объяснять, Кэл, - сказал Элвин. - Но если ты позволишь, я могу научить тебя, как превращать железо в...
      - В золото, - презрительно фыркнул Кэл. - Ты за кого меня принимаешь? Хочешь надурить меня алхимическими баснями?! Да если б ты умел это, то не явился бы домой голым и босым. Знаешь, раньше я думал, что ты начало и конец мира. Я думал, когда Эл вернется домой, все станет по-старому, мы будем веселиться и работать вместе, говорить друг с другом, я буду повсюду за тобой увиваться. Но, похоже, ты считаешь меня маленьким мальчиком и говоришь мне только "на, еще одна планка" или "передай мне тот колышек, пожалуйста". Ты отнял у меня работу, которую раньше люди поручали только мне. Ты даже изгороди за меня делаешь.
      - Можешь забирать себе свою работу, - сказал Элвин, забрасывая на плечо молот. Учить Кэла бессмысленно - если он и научится чему-нибудь, то только не у Элвина. - У меня есть другие дела, так что не стану отнимать твое время...
      - Не станешь отнимать мое время, - передразнил Кэл. - Ты научился так выражаться по книжке какой-нибудь или у своей училки-уродины из Хатрака, о которой постоянно болтает твой дурак-полукровка?
      Услышав столь презрительные характеристики мисс Ларнер и Артура Стюарта, Элвин аж закипел внутри, тем более что он действительно научился фразе "отнимать чье-то время" у мисс Ларнер. Однако Элвин ничем не выразил свой гнев. Он повернулся и пошел прочь, вдоль законченной части изгороди. Кэл теперь может пользоваться своим даром и заканчивать изгородь сам; Элвину наплевать даже на деньги, которые он заработал за сегодняшний день. Сейчас его занимали иные мысли - он вспоминал о мисс Ларнер и расстраивался из-за того, что Кэл отказался от его помощи. Младшему брату не составило бы труда научиться тому, о чем толковал Элвин, - это ему как младенцу научиться сосать грудь, поскольку в Кэле жили те же самые силы, что и в Элвине. Однако он отказался учиться у Элвина. Такая возможность никогда не приходила Элвину в голову - он не верил, что человек может отвергнуть шанс научиться чему-то новому только потому, что учитель ему не нравится.
      Хотя, если подумать, Эл тоже ненавидел ходить в школу, которую вел преподобный Троуэр, потому что Троуэр всегда делал из него посмешище, будто бы Элвин плохой, злой или дурак. Может, Кэл ненавидит Элвина точно так же, как Элвин ненавидел преподобного Троуэра? Но почему Кэл так злится? Кто-кто, а Кэл не должен ревновать к Элвину, потому что сам очень похож на своего старшего брата. Однако по той же причине Кэла раздирала ревность, и он не станет учиться у Элвина, пока не пройдет все ступени, по которым поднялся Элвин.
      "Если так и дальше будет продолжаться, я никогда не построю Хрустальный Город, потому что не смогу научить Творению ни одного человека".
      Прошло несколько недель после того случая, прежде чем Элвин предпринял еще одну попытку. В конце концов он должен был убедиться, сможет он учить Творению или нет. Это случилось в воскресенье, в доме Меры, куда Элвин и Артур Стюарт зашли пообедать. День выдался жаркий, поэтому Дельфи выставила на стол в основном холодные закуски - хлеб, сыр, соленую ветчину и копченую индейку, - а обедать сели в тени веранды, выходящей на север.
      - Элвин, я не случайно пригласил тебя и Артура Стюарта на обед, - начал разговор Мера. - Дельфи и я, мы уже все обговорили и даже успели побеседовать с мамой и папой.
      - Похоже, вы замыслили нечто ужасное, если разговор потребовал столько подготовки.
      - Да нет, не совсем, - покачал головой Мера. - Дело все в том... В общем, Артур Стюарт - добрый мальчик, он прилежно трудится, да и товарищ хороший...
      Артур Стюарт ухмыльнулся.
      - А еще я крепко сплю, - похвастался он.
      - Да, и не храпишь во сне, - кивнул Мера. - Но мама и папа уже не молоды. Мне кажется, мама привыкла управляться на кухне по-своему.
      - Этого у нее не отнимешь, - вздохнула Дельфи, словно у нее имелось достаточно доказательств тому, как упорно стоит на своем тетушка Миллер.
      - А папа, ну, он стареет. И когда возвращается домой с мельницы, ему надо полежать спокойно, чтобы вокруг было тихо...
      Элвину показалось, что он уловил, куда клонит Мера. Наверное, его родители не обладали качествами старушки Пег Гестер или Герти Смит. Может быть, они так и не смогли смириться с присутствием в доме мальчика-полукровки. Эти мысли наполнили Элвина грустью, но он знал, что ни слова не скажет в упрек. Он и Артур Стюарт соберут свой нехитрый скарб и отправятся дальше в путь - по дороге в никуда. Может, они пойдут в Канаду. Там мальчик-полукровка будет чувствовать себя в своей тарелке, и никто его гнать не будет.
      - Я хочу сразу предупредить, что мне они ни словечком не обмолвились, продолжал Мера. - Честно говоря, это я им предложил. Видишь ли, я и Дельфи... Ну, дом у нас больше, чем нам нужно, а поскольку у Дельфи на руках малютки, было бы здорово, если б кто-нибудь возраста Артура Стюарта помогал ей на кухне.
      - Я умею сам делать хлеб, - заявил Артур Стюарт. - Я наизусть выучил рецепт моей мамы. Она умерла.
      - Вот видите? - воскликнула Дельфи. - Если он будет печь хлеб, пусть даже поможет мне тесто замесить, я хоть не так буду уставать к концу недели.
      - А потом Артур Стюарт сможет работать с нами в поле, - добавил Мера.
      - Но нам бы не хотелось, чтобы вы посчитали, будто мы нанимаем его как слугу, - предупредила Дельфи.
      - Нет, нет! - испуганно вскричал Мера. - Он станет нам еще одним сыном, немножко повзрослее, чем наш старшенький, Джереми, которому всего три с половиной. Джереми сейчас больше мешает, чем помогает, но по крайней мере он не пытается прыгнуть в ручей и утопиться, как его сестренка Шифра - или как ты, Элвин, когда был совсем маленьким.
      Артур Стюарт громко рассмеялся.
      - А Элвин однажды чуть и меня не утопил, - объявил Артур. - Сунул с головой в Гайо...
      Элвин почувствовал неизмеримый стыд. Он устыдился, что до сих пор не рассказал Мере о том, как спас Артура Стюарта от ловчих; он стыдился, что смел предположить хотя бы на минуту, будто Мера, мама и папа попытаются избавиться от мальчика-полукровки, хотя на самом деле они дрались за право приютить Артура Стюарта.
      - Ну, приглашают Артура Стюарта, а не меня, так что ему и выбирать, сказал Элвин. - Да, он приехал со мной, но не мне за него решать.
      - А можно я здесь поживу? - спросил Артур Стюарт. - Кэл не любит меня.
      - У Кэла хватает задвигов, - возразил Мера, - но он нормально к тебе относится.
      - Неужели Элвин не мог привести домой кого-нибудь пополезнее? Лошадь, к примеру... - сказал Артур Стюарт. - Ты жрешь как самый настоящий конь, только сомневаюсь, что ты потянешь двухколесную тележку.
      Мера и Дельфи дружно расхохотались. Они поняли, что Артур Стюарт слово в слово повторил высказывание Кэла. Артур Стюарт частенько так поступал, и местные жители любили посмеяться над точностью его памяти. Но сам Элвин с печалью вспомнил, что всего несколько месяцев назад Артур Стюарт повторил бы это голосом Кэла, и даже мама не отличила бы - мальчик это говорит или ее родной сын.
      - А Элвин тоже будет здесь жить? - спросил Артур Стюарт.
      - Ну, мы именно так и предполагали, - признался Мера. - Почему бы и тебе к нам не переехать, Элвин? Мы могли бы поселить тебя в гостиной. На время, а когда летняя работа закончится, починим нашу старую хижину - она еще крепкая, потому что выехали мы из нее не более двух лет назад. Тогда бы ты зажил сам по себе. Ты ведь уже большой, чтобы жить в доме отца и есть за материным столом.
      Элвин не ожидал от себя подобной реакции, но внезапно его глаза наполнились слезами. Может быть, он радовался тому, что кто-то наконец заметил, что он уже не прежний Элвин Миллер-младший. А может, эти слезы были вызваны тем, что Мера, как и прежде, заботится о нем. Во всяком случае, в эту минуту Элвин впервые ощутил, что он действительно вернулся домой.
      - Да, конечно, я перееду, если вы меня примете, - сказал Элвин.
      - И нечего здесь плакать, - отрезала Дельфи. - У меня на руках три младенца, которые только и делают, что плачут. Мне совсем не хочется вытирать тебе слезы и подтирать нос, как я это делаю Китуре.
      - Ну, ему, по крайней мере, пеленки менять не надо, - заметил Мера, и они вместе с Дельфи громко рассмеялись, словно услышали самую забавную шутку на свете. На самом деле они смеялись от радости, увидев, как Элвин расчувствовался, когда его пригласили пожить у них.