Докладчик начал так:
      - Давайте на данный период снимем головные уборы и посидим тихо.
      А кончил он так:
      - Все достижения и все состояния очень нам видны. И мы должны завтра же засучить рукава и драться. Однако много драться не приходится, надо только приложить то, что полагается...
      Преждевременно уставший литератор любит манерно жаловаться на трудности ремесла.
      - Ах, если бы вы знали, как мне противно писать! - сказал он однажды.
      - А нам-то читать? - ответили ему.
      Выдался холодный день. Резкий, пронизывающий ветер. Воротники подняты, шляпы надвинуты. На площади простуженно хрипит продавщица эскимо.
      - Сливочное эскимо, пломбир, мороженое! - взывает она.
      Все проходят мимо.
      И вот неудачница перестраивается на ходу.
      - Горячее мороженое! - кричит она задорно. - Совершенно горячее! А вот, а вот, кому горячего?
      И что вы думаете, кто-то купил эскимо.
      Как известно, в пьесе Пристли "Опасный поворот" первый эпизод целиком повторяется в конце, заключая вещь.
      Разговор после спектакля:
      - Ничего интересного. Только зачем начало снова показывают?
      - А это, наверное, для тех, кто опоздал.
      Подмосковная школа. Урок истории. Учительница говорит:
      - Хозары перекачивали с места на место и вырезали всех мужчин, исключая женщин...
      Она же заявила:
      - ...Степан Разин в Астрахани вел себя либерально и относился ко всему с холодком.
      1940
      ОПЕРАТИВНЫЙ ЗАГРЕБУХИН
      - Ну, что скажете хорошенького, товарищ Загребухин? - спросил редактор, подымая доброе, утомленное лицо от гранок. - Чем порадуете читателя?
      Писатель Загребухин скромно опустился на стул, повесил голову и пригорюнился.
      - Пришла мне, знаете ли, Павел Антонович, одна мыслишка. Одна, так сказать, идейка. Верите - даже не идейка, а целая идея. И так она меня, знаете ли, увлекла, что я буквально сон потерял. Не сплю, не ем. Только об ней все время и думаю.
      - Нуте-ка, нуте-ка, это интересно. Выкладывайте.
      Писатель Загребухин пригорюнился еще больше, потупил глаза, и, нервно сжимая руки, сказал глухим голосом:
      - Мало у нас в прессе уделяют внимания животноводству, Павел Антонович. И плодоводству. Душа, знаете ли, болит. Вот мне и пришла в голову мысль. Не знаю только, как вы посмотрите. Хотелось бы мне съездить в какой-нибудь хороший животноводческий совхоз, в какой-нибудь, знаете ли, этакий плодоовощной питомник, да и написать в газету подвал-другой. Как вы на это смотрите?
      - Это именно то, что нам надо! - воскликнул редактор, и глаза его засияли. - Это именно то, чего мы жаждем! Поезжайте, голубчик. Как можно скорее. Мы вам будем очень-очень благодарны. Только не отвлечет ли это вас от больших творческих замыслов? От широких полотен, от эпопей, от трилогий?
      - Эх, Павел Антонович, Павел Антонович! - с горечью сказал Загребухин. - Пускай эпопеи другие пишут. Не до эпопей мне, Павел Антонович. Не такое у нас время, чтобы над эпопеями да трилогиями потеть. Писатель должен быть на уровне эпохи. Надо писать быстро, остро, оперативно. Главное - оперативно. Злободневно, так сказать.
      - Верно, товарищ Загребухин. Правильно. Золотой вы у меня человек! Езжайте. Посмотрите. Изучите. Напишите.
      - Слушаюсь! - бодро воскликнул Загребухин. - Напишу. Изучу. Посмотрю. Съезжу.
      Через неделю читатель прочел большую статью Загребухина:
      "Подъезжаем к воротам животноводческого совхоза "Новый мир". Въезжаем. Навстречу нам выходит директор Синюхин. Это могучий, волевой человек в синей косоворотке. Он радушно показывает нам коров и свиней. Хорошие коровы. Превосходные свиньи. Садимся за стол. Дружеская беседа вертится вокруг коров. Вертится вокруг свиней. Особенно вокруг поросят. Недолгий летний день кончен. Пора уезжать. С большой неохотой мы расстаемся с товарищем Синюхиным. Бросаем последний, прощальный взгляд на превосходных коров и выдающихся свиней. Но увы! Надо ехать. Надо еще посетить плодоовощной питомник "Красный мак". Выезжаем за ворота. Едем. Мчимся. Золотые лучи солнца весело освещают..."
      И читатель думает:
      "Ишь ведь какой человек этот Загребухин. Тонкий. Наблюдательный. Все-то он заметил. Все-то он описал. И как, дескать, подъезжаем. И как, дескать, уезжаем. И как, дескать, коровы и как, дескать, свинки! Ничего от него не укрылось. Одно слово - писатель! Гений!"
      А Загребухин тем временем гуляет по своей дачке с гостями и показывает хозяйство:
      - Вот это у меня поросята.
      - Выдающиеся поросята!
      - А вот это у меня молодые мичуринские яблоньки.
      - Выдающиеся яблоньки!
      - Да уж чего говорить, - скромно опускает глаза Загребухин, - поросятки что надо. И яблоньки что надо. Плохих не держим.
      - И дорого изволили платить? Небось такой поросеночек тысячи две тянет, если не больше?
      - Ровно шесть, - говорит Загребухин.
      - Тысяч?
      - Нет, что вы! Рублей.
      - Шесть рублей?
      - Да. Шесть рублей. С копейками. По государственной цене.
      И нежная улыбка блуждает на пухлых губах Загребухина. Нежная и загадочная.
      Гости молитвенно складывают руки. И думают завистливо:
      "Ну же и человек этот Загребухин! В полном смысле слова гений".
      А Загребухин идет дальше по своим владениям и показывает:
      - Вот это у меня погреб. А это коровник. Погреб немножко завалился. Надо бы немного цемента.
      - Цемент теперь кусается. Не достанешь. Да и с транспортом...
      Загребухин загадочно щурится на солнце и тяжело вздыхает:
      - Да. С цементом, конечно, туго. С транспортом тоже не того... Ну да ничего... Как-нибудь сдюжим.
      А через две недели читатель читает новую большую статью Загребухина:
      "Вряд ли кто-нибудь из моих читателей представляет себе, сколько громадного политического, социального и морально-логического смысла заложено в простом скучном слове "цемент". И, однако, цемент - это целая поэма. Начнем с его производства. Подъезжаем к воротам энского цементного завода. Въезжаем. Навстречу нам выходит директор Жмуркин. Это могучий, волевой человек в люстриновом пиджаке. Он радушно показывает нам свое производство. С восхищением смотрим на мешки с цементом. Садимся за стол. Дружеская беседа вертится вокруг цемента. Пора уезжать. С большой неохотой расстаемся с товарищем Жмуркиным. Бросаем последний взгляд на чудесный цементный завод. Но увы! Надо ехать. Впереди еще детская пошивочная мастерская, мясокомбинат, ликеро-водочный завод, дровяной склад, питомник черно-бурых лисиц..."
      Не нарадуется редактор на своего выдающегося сотрудника Загребухина.
      - Вот это человек! Вот это гражданин! Вот это писатель! Горячий, отзывчивый, оперативный. Другие писатели копаются в какой-то психологии, пишут романы, новеллы, эпопеи и прочее такое. А мой орел Загребухин не таков. Мой орел Загребухин знает, что жизнь не терпит, чтоб от нее отставали. Загребухин мчится впереди жизни. Молодец Загребухин. Настоящий гений!
      И когда знакомые Загребухина открывают газету и читают очередной подвал Загребухина, который начинается словами: "Мало кто знает, сколько поэзии в производстве толя...", - то они уже догадываются, что на коровнике Загребухина прохудилась крыша.
      1945
      СОВЕТЫ МОЛОДОЙ КРАСАВИЦЕ...
      ОТ РЕДАКЦИИ
      Многие годовые подписчицы, а также розничные покупательницы нашего журнала присылают в редакцию нервные письма с просьбой ответить на жгучий вопрос: что делать молодой девушке, для того чтобы иметь успех в обществе и нравиться мужчинам?
      Понимая всю важность скорейшего разрешения этого наболевшего вопроса, постараемся дать на него по возможности исчерпывающий ответ.
      ВСТУПЛЕНИЕ
      Укоренилось мнение, что успех молодой особы зависит от ее умственного развития, образования, тонкой духовной организации и ровного, приятного характера.
      Это, разумеется, вредная чепуха, с которой давно уже пора покончить.
      Успех молодой особы зависит прежде всего от умения одеваться.
      Поэтому прежде всего необходимо сказать несколько слов о том, как должна одеваться молодая девушка, если она хочет нравиться мужчинам и в спешном порядке выйти замуж.
      Девушка должна быть одета по самой последней моде с головы до ног. Так как не имеет принципиального значения, с чего начинать, с головы или с ног, то начнем с ног.
      НОГИ
      Нижние конечности, или так называемые ноги, являются лучшим украшением молодой красавицы. Поэтому на их оформление следует обратить особенное внимание.
      Существует устаревшее мнение, что время от времени ноги следует мыть. Мы этого мнения не разделяем. И в самом деле, зачем мыть ноги, когда все равно этого не видно?
      Зато совершенно необходимо поверх тонких шелковых чулок-паутинок надеть не менее трех сортов различных шерстяных носков - коричневых, красных, зеленых, полосатых, в клеточку и в капочку.
      Что касается обуви, то это должны быть, конечно, туфли, но не просто туфли, а такие кожаные или же дерматиновые сооружения, которые бы меньше всего напоминали туфли, а больше всего были бы похожи на копыта жеребенка.
      После того как ваши ноги будут оформлены таким образом, вы можете быть совершенно спокойны, что ваше появление в любом общественном месте вызовет общее восхищение с примесью легкой тревоги, что, несомненно, повысит ваши шансы.
      Теперь перейдем к туловищу.
      ТУЛОВИЩЕ
      Ни одна часть человеческого тела не приспособлена так хорошо природой для ношения вечернего туалета или мехового пальто, как туловище. Этим, собственно говоря, все сказано. Был бы вечерний туалет или меховое манто, а туловище найдется. Поэтому остановим внимание на вечернем туалете и шубке.
      Строго говоря, вечерний туалет может быть как бог даст. Важно только, чтобы рукава были как абажуры, а юбка как можно короче. Что же касается пальто, то оно тоже может быть какое бог пошлет, но только непременно закиданное по всем направлениям хвостами. Разумеется, желательно, чтобы хвосты были черно-бурой лисицы. Но можно для оформления пальто воспользоваться и другими хвостами, лишь бы их было не менее шести-семи.
      Если лично у вас или у ваших соседей, родственников и хороших знакомых имеются какие-нибудь домашние животные, - например, кошки, собачки, козы, овцы, молодые телята, - то можно смело рекомендовать их для оформления вашего верхнего платья.
      Три хвоста можно пришить внизу, три хвоста - на груди, по одному хвосту - на карманах и два хвоста - на спине, между лопатками, и вы сразу же приобретете скромный, но очень элегантный вид настоящей парижанки.
      Для домашних животных это будет всего лишь один короткий миг страдания, но зато вам будет, несомненно, обеспечен крупный успех в обществе, и вы достигнете своей цели.
      Таким образом, покончив с туловищем, перейдем к рукам.
      РУКИ
      Верхние конечности, или так называемые руки, являются надежными органами держания сумки и ношения перчаток.
      Руки, так же как и ноги, мыть не обязательно. Это отнимает много драгоценного времени. Хорошо выкрашенные ногти вполне заменяют хлопотливую мойку. Ногти можно красить в любой цвет и любой краской. Чем ярче они будут, тем больший успех в обществе обеспечен вам.
      ГОЛОВА
      С головой дело обстоит сложнее. Относительно прически беспокоиться не приходится. Парикмахер все сделает сам. Но, к сожалению, имеются шея и уши. Тут уж без мойки не обойдешься. Впрочем, в целях экономии драгоценного времени уши и шею можно вычистить бензином или хлебным мякишем, который отлично заменяет дефицитный ластик.
      Что касается бровей, то их рекомендуется ликвидировать с корнем. Некоторые красавицы выщипывают их по волоску специальными щипчиками. Этот длительный и очень болезненный процесс имеет свое оправдание только тогда, если у вас нет под рукой керосина. Если есть керосин, то мы рекомендуем намазать брови керосином и поджечь. Также очень помогают пироксилин и охотничий порох. Но это дорого.
      На выжженном месте рекомендуется нарисовать новые брови. Очень хороший эффект дает применение гуталина. Гуталином же рекомендуется красить ресницы.
      Таким образом вы подготовите базу для своего главного украшения шляпы.
      Если туфли - начало конца, то шляпа - конец начала.
      Шляпу надо покупать на Тишинском рынке, причем рекомендуется выбирать сооружение, наиболее похожее на самоварную трубу. На шляпу надо также накидать несколько остатков хвостов домашних животных - и вы готовы для покорения общества и света.
      В таком виде у вас есть большой шанс подцепить себе мужа.
      ЗАКЛЮЧЕНИЕ
      Благо на свете еще много дураков!
      1946
      ДЕТСКАЯ ДУША
      (Весенний рассказ)
      - Это непедагогично, - сказал папа.
      - Может быть, - сказала мама.
      - Не может быть, а наверное.
      - Не наверное, а может быть.
      - А я тебе говорю совершенно определенно, что это непедагогично.
      - А ты думаешь, когда ребенок получает двойки, это более педагогично?
      Сраженный железной логикой мамы, папа некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Обыкновенно, когда мама и папа начинали спорить, Вася быстро надевал пальто и, стараясь как можно неслышнее хлопнуть входной дверью, убегал во двор. Это был наиболее благоприятный момент, чтобы незаметно улизнуть. Но на этот раз спор папы с мамой крайне заинтересовал мальчика, и он стал слушать дальше.
      - Это, конечно, непедагогично, - сказал папа, подумав, - но то, что ты предлагаешь, прости меня, просто глупо.
      - Почему? - с любопытством спросила мама.
      - Потому, - сказал папа.
      - Очень убедительно.
      - Убедительно не убедительно, а уж это так.
      - Докажи.
      - Изволь. Что бы ты сказала, если бы я... гм... например, каждый раз, когда ты сваришь отличный суп, давал тебе в виде поощрения пять рублей?
      - Я бы сказала, что ты окончательно спятил.
      - Почему?
      - Потому.
      - Непедагогично?
      - Просто, извини меня, глупо. Во-первых, я не нуждаюсь ни в каких поощрениях, а во-вторых, тебе великолепно известно, что я всегда варю суп отлично.
      - Верно. Варишь отлично. А почему?
      - Потому, что это мне нравится. Наконец, потому, что это мой долг.
      - Правильно. Так в чем же дело?
      - Это я тебя спрашиваю: так в чем же дело?
      - Для тебя долг - быть отличной хозяйкой, а для него - отличным учеником.
      - Как ты странно рассуждаешь! То - я, а то - он. Я - взрослый человек, а он - мальчик, почти дитя.
      - Я не почти дитя, - с легкой обидой в голосе сказал Вася.
      - Тебя не спрашивают, - строго заметила мама. - Когда взрослые разговаривают, ты должен молчать и не вмешиваться. Так на чем мы остановились?
      - Мы остановились на том, что он почти дитя, - сказал папа.
      - Именно. Почти дитя. Поэтому-то его и надо поощрять.
      - Ну и поощряй сама. А меня в это дело не впутывай, потому что, повторяю, это непедагогично.
      - А я тебе говорю, что это педагогично.
      - Как угодно.
      - Да. Мне угодно.
      - В таком случае я отстраняюсь от его дальнейшего воспитания. Воспитывай его сама.
      - И буду воспитывать. Я знаю детскую душу лучше, чем ты. Вася, где ты? Что ты там делаешь?
      - Пальто надеваю, - сказал Вася, сопя.
      - Поди сюда. Уроки сделал?
      - Еще не сделал.
      - Так куда же ты идешь?
      - Гулять.
      - А уроки?
      - А уроки - вечером.
      - Хорошо. Как хочешь. Вечером так вечером, но имей в виду, что, если...
      - А что? - встревожился Вася. - Выпорешь?
      - Нет, пороть я тебя, разумеется, не буду, - лукаво прищурилась мама, но имей в виду, что отныне за каждую пятерку ты будешь у меня получать пять рублей. Понял?
      - Понял, - деловито сказал сообразительный Вася. - И за пение тоже?
      - И за пение тоже.
      - Пять рублей?
      - Пять рублей.
      Глаза Васи алчно сверкнули:
      - А за поведение?
      - И за поведение. То же самое. Пять рублей.
      Папа иронически хмыкнул, но, вспомнив, что отстранился от дальнейшего воспитания сына, молча пожал плечами.
      Вася некоторое время напряженно думал, сморщив лоб, на который опускалась совсем-совсем маленькая белобрысая челочка, а потом спросил:
      - Каждую неделю?
      - Что каждую неделю?
      - Получать буду каждую неделю или как?
      - Каждую неделю, каждую неделю.
      Вася еще немного подумал.
      - А за четверку сколько буду получать?
      - Надо полагать, за четверку будешь получать четыре рубля, а за четыре с плюсом - четыре пятьдесят, - не выдержал папа и, фыркнув, вышел из комнаты.
      - Ладно, - сказала мама, - иронизируй, иронизируй! Посмотрим, кто из нас прав.
      - Так мне, мамочка, можно идти? - с редкой непоследовательностью сказал Вася.
      - Куда?
      - А гулять.
      - А уроки?
      - Уроки - вечером.
      - Ну как знаешь. Только имей в виду: потом тебе же будет хуже. Учти это.
      - Учту, - сказал легкомысленный Вася и бодро побежал на улицу пускать кораблики.
      Описание серебристых ручейков, воробьев, набухших почек и прочего, к сожалению, пропускается ввиду острого недостатка места в праздничном номере журнала.
      Одним словом, Вася пускал кораблики, но мысли его были далеко. Сосредоточенно сморщив лоб, он хмурился и бормотал:
      - Пятерка - пять рублей. Четверка с плюсом - четыре пятьдесят. Четверка - четыре рубля. Тройка с плюсом - три пятьдесят.
      И пухлые губы его деловито шевелились.
      И вот в один прекрасный день (описание одного прекрасного дня за недостатком места и за отсутствием у автора крупного изобразительного таланта пропускается) раскрасневшийся, ликующий Вася вбежал в комнату и торжественно бросил на стол перед мамой дневник, густо запачканный чернилами.
      - Давай восемнадцать пятьдесят, - задыхаясь, сказал он.
      - Восемнадцать пятьдесят? - сказала мама, удивленно подымая брови. Какая странная цифра! Ты, наверное, что-нибудь перепутал. Не так подсчитал. Наверное, пятнадцать или двадцать?
      - Нет, восемнадцать пятьдесят. Я хорошо подсчитал. Давай деньги. Ты обещала.
      - Позволь, - слегка побледнела мама. - Как же это получилось?
      - А так и получилось. Очень просто. Всю неделю старался. По письму кол - один рубль. По арифметике домашней двойка - два рубля. По арифметике устной кол - один рубль. По пению пятерка - пять рублей. Поведение четверка - четыре рубля. Прилежание двойка - два рубля. Рисование тройка с плюсом - три пятьдесят. Всего восемнадцать рублей пятьдесят копеек. Можешь проверить, честно заработал.
      Папа хотел что-то сказать, но, вспомнив, что отстранился, молча рухнул на диван лицом вниз и затрясся от хохота. А у мамы глаза сделались совершенно круглые, а лицо побледнело как бумага. Она дрожащими руками взяла мальчика за толстые, красные щеки, заглянула в его синие простодушные глаза неутомимого работяги и с ужасом прошептала:
      - Васенька! Мальчинька мой! Дружок! Как же это тебя угораздило? Солнышко мое!..
      - Я бы это солнышко с наслаждением отшлепал! - простонал папа в подушку.
      - Это непедагогично... - неуверенно пролепетала мама.
      Одним словом, хотя автору и очень хотелось написать в первомайский номер солнечный, лирический рассказ, где бы большой, красивый отец, посадив на спину своего малютку, шел на Красную площадь смотреть первомайский парад, но, к сожалению, не получилось.
      1947
      II
      ЛЕТЯТ!
      Бывший чиновник Иван Иванович посмотрел на небо и спешно покрылся обильным, но очень холодным потом.
      - Летят, - прошептал он, - летят, негодяи! Как пить дать летят! Лопни мои глаза!
      Впрочем, глаза не лопнули и пить никому не пришлось давать. Наоборот, самому захотелось пить. От бешенства!
      Высоко в небе, огибая верхушку Сухаревой башни, жужжащими мухами ползли аэропланы - семь штук.
      - У-у, подлые! Летят и в ус себе не дуют. Одно слово - чудеса техники. Дожили, значит, до того, что коммунисты над головой лазают.
      - А может, не наши, а? - спросила сердобольная торговка, обвешивая зазевавшегося покупателя.
      - Не наши... Не наши... - передразнил Иван Иванович. - Чего зря треплешься! Звезды на крыльях, чай, видишь?
      - Ви-жу.
      - Ну и ладно. Коммунистические, значит, и есть. Птички.
      - Вот они тебе, эти птички, такое на лысине снесут яичко, что мать родную позабудешь, - весело подмигнул проходящий мимо красноармеец.
      Иван Иванович даже посинел от злости. Однако смолчал. Он знал, что на скандал нарываться не стоит.
      - Так-с, - говорил Иван Иванович жене своей за обедом. - Иду это я по Сухаревке, а они летят. Семь штук. Коммунистические все. Со звездами. Вот тебе и нэп! И где только закон такой есть, чтобы коммунистам позволялось, извините за выражение, по воздуху летать? А!
      - А это, папаша, красные летчики. Академия Воздушного флота. Учебные полеты совершают, - сказал сын Коля.
      - Молчи, дурак! Тебя не спросили. Академия Воздушного флота! И кто это тебя только словам таким выучил, негодяя? Чтоб у меня не сметь произносить за столом такое...
      Наступила пауза.
      - Н-да... История с географией, можно сказать. Ведь вот сплошное мужичье, рабочие, пролетариат, а летят, негодяи! Хоть на свете не живи: куда ни посмотришь - коммунист. Только и было удовольствия, что на солнышко посмотреть, - там-то уж наверное коммуниста не увидишь. А теперь - на, выкуси. Фу-ты, дьявол!
      Ночью Ивана Ивановича мучил кошмар.
      Снились ему аэропланы - семь штук. И каждый с Сухареву башню величиной. И на крыльях звезды. А в аэропланах - коммунисты. Подмигивают эти коммунисты на Ивана Ивановича и говорят хором:
      - Эй, купец! А мы всё сверху видим! Берегись! Лови!
      И бросили на Ивана Ивановича яичко вроде пасхального, величиной с дом. А на яичке надпись: "Красный Воздушный флот - могучее оружие в руках пролетариата против мировой контрреволюции".
      В холодном поту Иван Иванович проснулся.
      В небе жужжали аэропланы.
      1923
      КИНО-МИТЬКА
      Митька - папиросник.
      Однако это не мешает Митьке вести шумную великосветскую жизнь, полную захватывающих интриг, запутанных авантюр и жгучего шика.
      Уж такой человек Митька!
      Ничего не поделаешь!
      Вечером Митьку можно видеть на третьих местах дешевого кинематографа.
      Митька возбужден. Глаза у него горят. Он топает ногами и кричит:
      - Пора! Даешь Мабузу! Даешь Чарли Чаплина!
      Кино - это академия, где Митька учится красивой жизни.
      Днем Митька торгует папиросами у почтамта.
      Лицо у него напряженное и крайне озабоченное. У него масса дел: во-первых, не выпускать из виду милиционера, во-вторых, не пропустить покупателя, в-третьих, ухитриться свистнуть у зазевавшейся бабы булку и в-четвертых - квалифицировать прохожих.
      Это самое главное.
      В глазах Митьки - прохожие делятся на Мабуз, Чарли Чаплинов, Билли, Мери Пикфорд, Конрадов Вейтов, Коллигари, Мозжухиных, сыщиков, миллионеров, преступников и авантюристов.
      Вот из вагона трамвая выскочил изящный молодой человек в широком пальто, кепи, в полосатом шарфе, с трубочкой. Несомненно, этот человек принадлежит к разряду сыщиков - Гарри Пилей.
      Митька не сомневается в этом. Для Митьки ясно как ирис, что молодой человек преследует важного государственного преступника. У него нет времени купить у Митьки спичек.
      Сыщик перебегает улицу. Ага! Он догоняет человека, который садится в экипаж. Попался, голубчик! Митька бросается к месту происшествия, рискуя попасть под автомобиль, и останавливается около сыщика и преступника.
      - Послушайте, Сарказов, - взволнованно говорит Гарри Пиль, - два вагона муравьиных яиц франко Петроград... Накладная в кармане, я только что звонил в трест... Сорок процентов - и ни копейки меньше.
      Но у Митьки нет времени дослушать до конца. Его внимание отвлечено другим.
      Мимо почтамта быстро-быстро бежит золотоволосая девушка, прижимая к груди вагон книг.
      Конечно, это Мери Пикфорд, только что выгнанная из дома своего злостного дяди. Бедняжка! Ее так жаль!
      Митька не сомневается, что она сейчас сядет на тротуар и заплачет. Митька уже готов подбежать к ней и подарить самую лучшую папиросу, но в этот миг возле Мери Пикфорд вырастает великолепный экземпляр Конрада Вейта.
      Митька останавливается, затаив дыхание.
      Конрад Вейт берет под руку Мери Пикфорд.
      - Здравствуйте, Соня. Ну как дела?
      - Здравствуйте, товарищ Кошкин! Какая совершенно случайная встреча!
      Мери Пикфорд ужасно краснеет.
      - Товарищ Кошкин, у вас нет ли "Азбуки коммунизма"? У меня позавчера Левка свистнул...
      Но Митька уже занят другим: с извозчика слезает чудесный, толстый преступный доктор Мабузо.
      Митька знает, что доктор Мабузо курит исключительно "польские" и платит не торгуясь. Он кидается к нему и попадает в живот милиционера. Митька панически взмахивает руками, круто поворачивается, топчется на месте и стрелой летит к Чистым прудам.
      - Стой, постреленок! - кричит сердитый милиционер.
      Но Митька ничего не слышит.
      Ветер свищет в ушах, сердце колотится, захватывает дух, и Митьке кажется, что он Чарли Чаплин и что за ним гонится по меньшей мере рота полисменов на мотоциклетах...
      1923
      ВСЕСОЮЗНАЯ РЕДКОСТЬ
      Мне стоило больших трудов вытащить Ивана Ивановича из дому. Он упирался руками и ногами, презрительно морщился и фыркал.
      Наконец-то мы очутились на территории выставки. Тогда я взял гражданина Витиева за рукав и сказал:
      - Ну-с! Протрите хорошенько свое меньшевистское пенсне, пригладьте патлы, чтобы они на глаза не лезли, и любуйтесь. Видите? Это все сделала ненавистная вам Советская власть в итоге невероятно тяжелых пяти лет революции. А вы еще, помните, говорили: "Погубили Россию большевики! Демагоги! Предатели!" Ведь говорили?
      - Говорил, - мрачно сознался гражданин Витиев.
      - То-то! А теперь и любуйтесь. Видите - вон киргизская юрта, вон показательная новая, советская деревня... Опять же образцовый скот, инвентарь и сельскохозяйственные машины. Может быть, желаете видеть иностранный отдел? Пожалуйста! Рукой подать... Надеюсь, теперь-то вы не станете отрицать, что глубоко ошибались насчет большевиков?
      - Заблуждался, - глухо сказал Витиев.
      - Вот и отлично! Теперь погуляйте, посмотрите, поучитесь, так сказать, а мне надо в одно местечко сбегать, я сейчас вернусь. Прощайте!
      Через десять минут я увидел, что возле какого-то недостроенного павильона собралась громадная толпа.
      - В чем дело?
      - Да как же, гражданин! Экспонат. Живого меньшевика показывают.
      Я с трудом пробрался через толпу и очутился возле недостроенного павильона. Иван Иванович робко стоял на каком-то пустом ящике и, качая бородкой, неуверенно лепетал:
      - Товарищи... погубили Россию... это самое... большевики... демагоги. Хозяйство разрушено... Рабочие голодают...
      В толпе раздался дружный хохот.
      Рабочий в синей блузе весело подмигнул:
      - Ишь ты! Живой меньшевик! И где только такой экспонат достали?
      Какой-то мальчишка деловито заметил:
      - Ён игрушечный. На пружинку заводится.
      - Да ну?
      - Вот тебе и ну!
      - Ребята, не мешайте слушать, пущай говорит. А ну, ты, волосатый, заводи пластинку про Учредительное собрание!
      Иван Иванович растерянно заморгал глазами и, робко кашлянув, сказал:
      - Да здравствует это самое... Учредительное собрание.
      Толпа залилась дружным хохотом.
      - Ай да экспонат!
      - Ископаемый, можно сказать. Теперь такого днем с огнем не сыщешь. А ведь в свое время на каждом переулке торчал, и ничего - никто не удивлялся! Переменилась Советская Россия за пять лет! Ох, переменилась!
      Обратно мы ехали на извозчике. Я нежно поддерживал потрясенный экспонат за талию. Иван Иванович наклонялся к моему плечу и говорил плачущим голосом:
      - Не понимаю, для чего эти самые выставки устраивают?.. Только хороших людей обижают. Погубили Россию большевики... Демагоги... Да здравствует Учре...
      Я устало махнул рукой.
      На территории выставки весело гремела музыка.
      1923
      МЕЖДУНАРОДНЫЙ ДЕНЬ ЮНОШЕСТВА
      (Жертва комсомола)
      Красные плакаты надувались, как паруса. Гремела музыка. Комсомольцы шли.
      Вагон трамвая стоял.
      Господин Червонцер нервно смял программу бегов, посмотрел на часы и жалобно простонал:
      - Господа-а-а! То-ва-ри-щи! Да что же это такое? Так же нельзя! Долго мы еще будем стоять?
      - Часа полтора.
      - Пол-то-ра?
      - Не меньше. Видите - идут и идут. Конца-краю не видно!
      - Не видно, - горестно согласился Червонцер. - Они, значит, идут, а я, значит, на бега опаздываю? Хорошенькие порядочки! Не понимаю, куда смотрит Советская власть!
      Однако Советская власть смотрела не туда, куда надо было Червонцеру. Мимо проходили комсомольцы. Сотни молодых голосов пели:
      Вышли мы все из народа,
      Дети семьи трудовой.
      Братский союз и сво-бо-да...
      - Ничего себе братский союз и свобода, если я уже опоздал на бега! печалился Червонцер.
      Комсомольцы шли. Загорелые лица смотрели весело и гордо. На плакатах мелькали надписи:
      "Смерть палачам рабочего класса".
      "Рост комсомола - могила фашизму".
      Червонцер посмотрел на часы и заплакал.
      - Товарищи! Господа!.. Кроме шуток! Так я же опоздаю на бега! Войдите в мое положение!
      - До-лой по-пов! - дружным хором понеслось над толпой.
      - Так я же... на бега... опоздаю!
      Комсомольцы шли. Червонцер утирал слезы программой бегов.
      Через час трамвай двинулся.
      - Ну вот! Опоздал на час! Куда смотрит Совнарком?
      - Это еще ничего, гражданин! А вот через год комсомол вырастет в три раза, и вы опоздаете на бега ровно на три часа.
      - Так это, значит, лет через десять я и совсем до бегов не доеду? спросил уныло Червонцер.
      - Будьте уверены!
      1923
      УПРЯМЫЙ АМЕРИКАНЕЦ
      Четыре часа я водил мистера Смита по выставке.
      Я показал ему хлопок, жесть, железо, дерево, кожу, сало...